Сколько ловушек на Тишинском рынке для неискушенного человека! Тут и три карты, и веревочка с двумя петлями на конце, и даже своего рода рулетка. Были бы деньги! А они у нас были.
Откуда? А мы с Воронком только что продали по паре новеньких блестящих галош. Нам их выдали вчера в училище, но какой же уважающий себя ремесленник побежит на фронт в сверкающих галошах? Гораздо разумнее реализовать их и на вырученные деньги приобрести консервы и свиного сала.
Воронок продал свои галоши прямо у входа. Я только головой покачал: конечно, он не взял за них настоящую цену. Вот я-то не продешевлю. Кто не знает, что галоши нынче ценятся чуть ли не на вес золота.
Я таскался со своими галошами по всему рынку. Лакированный кончик одного из них заманчиво выглядывал из-за борта моей шинели. Меня рвали на части перекупщики. Они хотели выманить галоши за здорово живешь и перепродать их втридорога. Не на такого напали! Прицепилась было к моим галошам краснощекая молочница, но я заломил такую несусветную цену, что она только ахнула.
— И чего ахаете? Вы же за свое молоко три шкуры дерете — и ничего. Покупают.
— А корма как достаются, ты знаешь? Ну и помалкивай, Малолетний спекулянт. Из молодых, да ранний, видать.
— Не мешайте торговать, — огрызнулся я.
Молочница ушла, гремя бидонами. Меня подозвали из картофельного ряда. Дедок, похожий на старый гриб, долго мял галошу в руках и сетовал:
— Не тот галош пошел, не тот. Крепости в ём нету... А ну, покажь другой.
— Наденьте очки, дедушка, — галоши-то довоенные. Вот видите — «первый сорт».
— Соплив ты, чтоб меня учить. Вытри-ка лучше под носом. ..
Он потискал другую галошину, повздыхал еще минуты три и, засунув покупку в мешок, осведомился:
— Сколько дать-то тебе?
Я назвал цену. Дедок сразу сед на мешок с картошкой. — Шуткуешь, малый? До войны за эти деньги я корову себе купил.
— Так то до войны! За кило картошки вы сейчас выручаете столько, сколько раньше и за целый мешок не могли ваять.
Но дальше было бесполезно разговаривать с ним. Я испортил всю сделку, назвав случайно цену его довоенной коровы. Я готов был поторговаться с ним еще, но дед только руками замахал. Он кинул мне галоши, проворчав напоследок:
— Корову Буренушку купил я за эту цену. Так разве сравнишь ее с какими-то галошами! Она молоко дает, а они? Тьфу, нечистая сила, сгинь с глаз моих, покуда милиционера не позвал.
«Нечистая сила» поплелась в другой конец рынка. Там ко мне подошел солидный дяденька в кожаном пальто. Сапоги у него были хромовые, дорогие, но... без галош. Сердце мое екнуло. Вот он, настоящий покупатель. Дяденька первым делом осведомился о размере. Сразу видно, что не перекупщик. Тех размер не интересует. Им бы вырвать добычу за бесценок. Размер дяденьке подошел. Он не стал щупать галоши, а только поинтересовался:
— Одинаковые? А то купишь один меньше, другой больше.
Сразу видно, что непрактичный дяденька. Ценой совсем не интересуется. Наверное, какой-нибудь научный работник.
— Одинаковые, — успокоил я его и приложил галошины подошвами одну к другой. — Только цены-то знаете сейчас какие? Вы уж не пугайтесь.
— Знаю, знаю... Но ведь и без галош не проходишь. Не так ли? Сразу ревматизм схватишь.
— Конечно, — сказал я, — а после ревматизма — порок сердца, и отдавай господу богу концы.
— А ты начитанный малец, — одобрительно сказал дяденька. — На сколько же ты меня разоришь?
Мне не очень хотелось разорять его. Но ведь Сашка-то продешевил со своей парой. Я храбро назвал свою цену.
Дяденька почесал кончик носа. Самообладания у него нельзя было отнять. Несомненно, что передо мной стоял человек со стальной силой воли. Это меня даже испугало. Не оперативник ли он, чего доброго? Сейчас схватит меня за шиворот и потащит в милицию. Прости-прощай тогда ремесленное. Спекулянтов по головке не гладят. Сажают их, сажают, а они снова, как поганки из-под земли, появляются. Если бы не фронт, мы с Воронком, может быть, и не стали продавать галоши. Может, мы сами щеголяли бы в них. А теперь вот арестует меня этот оперативник ни за что ни про что. И как я не догадался, что он из милиции? А еще психологом себя считаю. Вон какие у него пронзительные глаза. С такими глазами только в милиции и работать. Никакой он не научный сотрудник. Научные сотрудники в кожаных пальто не ходят.
— А если дешевле? — сказал дяденька.
У меня гора с плеч свалилась. Нет, все-таки он имеет отношение к науке. Оперативник не станет торговаться. Ни к чему это ему. От радости, что передо мной не переодетый милиционер, я сбросил сразу треть первой цены. Ну их, эти галоши, к аллаху! Наживешь еще с ними беды. Сашка-то вот гораздо благоразумнее меня поступил: избавился от них сразу, и точка.
— Цена устраивает меня, — бархатным голосом сказал дяденька.
Он стал отсчитывать деньги прямо на моих глазах. Их у него было порядочно. Ну и зарабатывают же эти научные сотрудники! Напрасно я уступил ему галоши так дешево. Он бы и за первую цену купил.
— Правильно? — спросил мой покупатель.
— Все верно, — подтвердил я.
— А это не милиционер там идет? — обеспокоенно скосил он в сторону свои пронзительные глаза.
Я оглянулся и засмеялся:
— Что вы! Это какой-то военный.
— Ну, держи. — Он протянул мне пачку денег и забрал галоши. Проверять было не к чему: он же на моих глазах отсчитывал эти крупные купюры.
— Носите на здоровье, — благодушно сказал я, — теперь вам никакой ревматизм не страшен.
— Благодарю, мой юный друг, — вежливо ответил дяденька и удалился солидной походкой.
— Вот это я! Надо быстрее разыскать Воронка, порадовать его. Я нашел его у чародея с тремя картами. Сашка стоял там как приклеенный.
— Порядок? — спросил он меня, на секунду оторвавшись от трех карт.
— Еще какой! Продал их академику. Денег у него — пруд пруди. Вдвое больше тебя взял.
— Да? — удивился Сашка и сказал: — Смотри, какая интересная штука. Надо угадать из трех карт пиковую даму. Угадал — получай полста. Здорово?
— Здорово! — сказал я. — А если не угадаешь?
— Тогда гони полста. Все справедливо. Он ведь тоже рискует.
«Он» был мужчина с лиловым носом и красными, как у кролика, глазами. Около него толпилось порядочно народу. Но желающих испытать счастье почти не находилось. Впрочем, один гражданин в очках осмелился. Он прижал карту пятерней и сказал:
— Эта!
— Деньги на бочку, — сказал лиловый нос.
Гражданин помахал сторублевкой, не снимая с карты руки.
— Смотрите, — разрешил чародей.
Толпа замерла, вытянув шеи. Гражданин за уголочек тихонечко перевернул карту. Пиковая дама! Лиловый нос сокрушенно развел руками.
— Ваша взяла. — Он отсчитал пятьдесят рублей и сунул их гражданину.
— Теперь моя очередь, — возбужденно заявил Сашка, — я тут целый час стою.
— Твоя, твоя, — успокоил чародей.
Он раскинул на ящике карты, предварительно показав их всем. Два туза и дама. Сашка вцепился в среднюю.
— Эта идет за сотню, — сказал лиловый нос.
— Согласен за сотню! — сказал Сашка. Лиловый нос колебался.
— Три сотни, — изрек он, надеясь, видимо, что Сашка отступится.
Но Сашка и не подумал.
— Согласен за три!
— Деньги на бочку!
Воронок сунул ему в нос свою выручку за галоши. Толпа не дышала и не шевелилась.
— Перевертывай, — тяжко вздохнув, разрешил чародей. Это был туз!
У Сашки на лице выступили веснушки. Но он и не подумал сдаваться. Короче говоря, через пять минут у Воронка не осталось ни копейки. Он алчно взглянул на меня:
— Давай пустим в оборот твои?
Но мне почему-то не хотелось пускать мои деньги в такой оборот. Сашка поплелся за мной, оглядываясь на чародея. Внезапно он толкнул меня локтем:
— Смотри, смотри!
Толпа разошлась. К лиловому носу подошел гражданин в очках, и они вдвоем стали подсчитывать выручку.
— Надо же, — разочарованно сказал Воронок, — обыкновенные жулики. Тю-тю мои галошки! Хорошо еще, что у тебя много денег. Хватит и на консервы и на сало.
Я не стал укорять его. К чему? С любым может случиться. Я приостановился около другого рыночного «аттракциона». Парень года на три постарше нас раскидывал на газете веревочное кольцо. Он бросал так, что на конце получались две петельки. Нужно было сунуть в петельку палец, и, если вокруг него обвивалась веревочка, парень выплачивал вам деньги. Очень просто.
Следовало как-то возместить Сашкин проигрыш. Но Воронка я даже не подпустил к веревочке. Все-таки он довольно легкомысленный человек. Тут требовался пройдоха вроде меня. Ведь сумел я так выгодно продать галоши. Почему же мне не может повезти в веревочку? К тому же ставки здесь были гораздо скромнее: по десятке за попытку. И денег вперед парень не требовал: доверял своей клиентуре. Только каждую попытку отмечал в тетрадке карандашиком. Он разрешил мне десять попыток подряд.
И — удивительное дело! — веревочка все время ускользала от моего пальца. Я пробовал совать его и в ту петельку, и в эту, но ни разу мой палец не захлестнула веревочка. Прямо какое-то наваждение!
Таким образом я проиграл сотню, и только тут парень потребовал расчета. Нет, больше я не буду. Хорошо еще, что проиграл так мало по сравнению с Воронком. Я достал из-за пазухи свою толстую пачку денег и, отделив первую сотню, отдал ее парню с веревочкой.
Но тут в глазах у меня потемнело: под первой сотней в пачке были одни рубли! Тридцать рублей, измызганных и порванных, как убедился я, торопливо пересчитав их. А где же сотни? Ведь дядечка в кожаном пальто перелистывал их перед моим носом. Вот тебе и научный работник!
— Академик-то твой — того... — осторожно сказал Сашка, поняв все по моим глазам.
Мы кинулись на поиски кожаного пальто, не теряя ни мгновения. Мы обегали весь рынок и, усталые, уселись на какие-то ящики. На оставшиеся деньги мы могли купить лишь по стакану варенца. Ни о каких консервах не могло быть и речи. Ах, кожаное пальто, кожаное пальто... Я-то принял его за порядочного человека, а он оказался первостатейным проходимцем. Видно, он подменил пачки, когда я оглядывался на якобы замеченного им милиционера. Ну и дела!
— Ну, как галоши-то — продал? — услышал я скрипучий голос и нехотя поднял голову.
А, дедок! Смотрит на меня ехидно, словно знает уже о всех наших несчастьях.
— Как же, — говорю ему с вызовом, — за две Буренки уступил. Одной мне мало было.
— Мо-ло-дежь, — говорит дедок, — на ходу подметки режут.
— Пойдем отсюда, — поднимается Сашка.
Мы бредем через гомонящую толпу. Чего здесь только не продают! Старые сапоги, древние ходики, заштопанные брюки. Разве это товар? Настоящий товар был у нас с Воронком. Как блестели наши галоши, как скрипели они под пальцами придирчивых покупателей... Хорошие были галоши. Довоенные.
— Плакать не будем, — говорит Воронок, — у нас же есть плитка шоколада и сухари. А консервами и отравиться недолго. Точно?
— Точно, — соглашаюсь я.
Позавчера у меня с Воронком произошел тяжелый разговор. Шоколаду он обрадовался, как мальчишка, но когда я рассказал ему, что записался в боксерскую секцию, Воронок рассердился не на шутку.
— Значит, раздумал бежать на фронт? — спросил он презрительно.
— Бокс на фронте пригодится. Основные приемы узнаю — и то хорошо.
— Труса празднуешь? — осведомился Воронок. — Захотелось у мамы под юбкой отсидеться?
Под какой юбкой? Что он плетет! Я тоже наговорил ему дерзостей. Мы не разговаривали до тех пор, пока не получили галоши. Мне первому и пришла в голову гениальная мысль — произвести товарообмен. Продать галоши — купить продукты на дорогу. Сашка с восторгом ухватился за эту мысль. Он понял, что я по-прежнему рвусь на передовую.
Теперь мы оказались у разбитого корыта. Сашка держался мужественно. Он даже нашел в себе силы пошутить:
— Товарообман без обмена.
На меня его юмор не произвел впечатления. Я заметно скис.