16

Вечернее солнце спряталось за тучей. Это зрелище напомнило Нику другую картину: техасский перекати-поле, застрявший в проволочном заборе. Тень принесла некоторое облегчение расположившейся подле бассейна «Соколиного логова» компании в составе Ника, Шадоу, Уоррена и тети Пиф, разместившейся с дремлющей Хло под зонтиком. С другой стороны, на травке возле качелей, Одри и Эллис Осгуд дрессировали Фон Роммеля, готовя его к собачьей выставке.

– Хотите, я вам погадаю?

– Нет, благодарю, – ответил Ник Шадоу, которая так густо намазалась кремом для загара, что от нее пахло, как от целой кокосовой рощи. В отличие от большинства рыжих людей, Шадоу гордилась своей золотистой кожей, к которой быстро приставал загар, однако Уоррен постоянно следил, чтобы она не сгорела. Любому было видно, что он влюблен в нее по уши, однако Ник готов был спорить, что до постели дело еще не дошло.

Ник поспешил к Пифани под зонтик, пока Шадоу не сказала еще чего-нибудь.

– Думаете, Фон Роммель окажется не хуже Миллисенты? – спросил он. Миллисента получила первый приз, и Одри была полна решимости выставить Фон Роммеля в будущем году в Афинах.

– Трудно сказать. – Улыбка Пифани свидетельствовала, что у нее имеются сомнения на сей счет. – Первая выставка всегда самая трудная.

Ник свесил руку и щелкнул пальцами. Таксила, его неотлучная тень, немедленно явился на зов. Ник взял его себе на колени.

– Такси, возможно, уступает ему по экстерьеру, зато он смышленый и отлично выдрессирован.

– Я не слишком доверяю клубным документам, – сказала Пифани. – В роду у Фон Роммеля чемпион на чемпионе, но его никак не успокоишь – носится как сумасшедший, и все тут, а ведь он уже давно не щенок. – Она поправила козырек над спящей Хло. – Он разодрал древний молитвенный коврик, очень ценную вещь, принадлежавшую семье Атертон многие поколения.

– Почему же Одри не помешала ему?

– Она совсем не умеет следить за дисциплиной. Чудо, что Джанна и Уоррен выросли такими сознательными.

При упоминании Джанны Ник посмотрел на часы. Скоро пять. Джанна задерживалась. Она обещала вернуться пораньше, чтобы побыть с родными, поэтому Ник тоже рано ушел с работы, надеясь увидеть ее. Джанна настаивала на осторожности в присутствии родственников. Она по-прежнему не хотела, чтобы Одри стало известно о ее разводе; тете тоже не полагалось знать о любовных приключениях племянницы под крышей «Соколиного логова».

Ник согласился не без сожаления. Сейчас он еще больше сожалел о своем опрометчивом обещании держаться в тени. На протяжении последних пяти лет он довольствовался проститутками, когда испытывал потребность в женщине. Это не выдерживало никакого сравнения с тем, что происходило сейчас. С Джанной он ожил и впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым. Счастье сопровождалось обычным обострением чувства вины, но уже не столь болезненным. Если собираешься и дальше общаться с живыми людьми, то надо учиться избавляться от подобных сюрпризов.

– Очень жаль, что полиция так ничего и не выяснила относительно смерти Трейвиса, – сказала Пифани, прерывая ход его мыслей.

– Как вы думаете, стали бы местные власти скрывать или уничтожать улики?

– Нет. Этот остров не похож на другие уголки мира. На мальтийском языке говорят только здесь. Мы, конечно, владеем английским, но прежде всего мы мальтийцы, изолированные на своем островке. Тут многие годы не печатают новых телефонных справочников. Зачем? Люди никуда не переезжают и дважды подумают, прежде чем совершить преступление, которое опозорит их род.

– «Соколиное логово» было ограблено в ту ночь, когда умер Трейвис.

– Это верно, но ведь вы спросили, подвержены ли наши власти коррупции. Я в этом сомневаюсь. Я знаю, что вы считаете полицию...

– Сейчас я имею в виду работников почты. Я давно жду одну посылку из Техаса, а ее все нет и нет. Вот я и подумал, не мог ли почтовый работник...

– Всякое бывает. Что за посылка?

– Фотографии: Трейвис на яхте. – Ник не стал продолжать: они с Джанной договорились не волновать без нужды ее родных.

– Находясь в разъездах, я много размышляла о Трейвисе. Не торопимся ли мы с обвинениями в адрес Бредфордов? В последние годы на Мальте появились совсем другие люди, не здешние. Интерпол доказал, что бомба, взорвавшая самолет «Пан-Ам» над Локерби, в Шотландии, лежала в чемодане с одеждой, купленной на Мальте.

– Ливийский терроризм.

– Да, но одежда, без всякого сомнения, была куплена здесь. Хозяин магазина, респектабельный бизнесмен, вспомнил ливийца, делавшего у него покупки.

– Разве это возможно? – Ник не мог себе представить, чтобы мальтийские продавцы, обслуживающие многочисленных туристов, были в состоянии запомнить конкретного покупателя.

– Он купил спортивный плащ, который пылился в магазине уже много лет. Его никто не брал, потому что он непригоден для нашего климата. Хозяин был рад избавиться от этой веши.

– Дурацкая ошибка террориста, которая навела полицию на след.

– Мальта, расположенная столь близко к Северной Африке, но сохраняющая прочные связи с Европой, стала надежным мостом между континентами, которым можно воспользоваться, не вызвав подозрений.

– Террористы? Здесь?

– Никаких доказательств существования у нас баз террористов не существует. Но они наверняка бывают здесь транзитом, подобно британским и американским нефтяникам, чьи национальные авиакомпании не осуществляют рейсов в Ливию. – Пифани наклонилась к Нику: – У меня есть подозрение, что через Мальту проходят товары, которые запрещено продавать Ливии.

Ник кивнул, припомнив прочитанный на работе сверхсекретный меморандум, предупреждавший об особом внимании при отправке грузов в Ливию.

– Оружие и химические препараты?

– Да. Вдруг Трейвис наткнулся на контрабанду, отправлявшуюся в Ливию вместе с грузом безалкогольных напитков?

– Не исключено. Но в ваше отсутствие Тони Бредфорд пытался оказать на меня давление. Возможно, он не виноват в смерти Трейвиса, зато его желание прибрать к рукам ваши акции не вызывает у меня никакого сомнения.

Пифани встретила эти слова многозначительной улыбкой, но воздержалась от вопроса, принял ли Ник предложение Бредфорда. Несмотря на давно усвоенное правило «каждый за себя», она достаточно хорошо знала Ника, чтобы не сомневаться, что он сдержит данное ей слово.

– Есть один частный детектив, который мог бы... – Пифани вскочила. – Боже, что себе позволяет эта проклятая собачонка?

Ник обернулся и увидел, что Ромми бежит вокруг бассейна, волоча что-то в зубах.

– Это, должно быть, ваша вещь, Ник, – дверь в гостевой домик открыта, – сказала Шадоу.

Уоррен пустился вдогонку за собакой. Ник присоединился к нему. Вдвоем они загнали Ромми в угол и отняли у него, несмотря на его рычание, принадлежащий Нику суспензорий.

– Бедняжка! – запричитала подоспевшая Одри. – У него были самые добрые намерения.

Уоррен подмигнул Нику, поспешно спрятавшему интимную деталь своего туалета. Взяв Ромми на руки, Одри засеменила к качелям, где ее поджидал Эллис Осгуд. Ник заторопился к себе в гостевой домик.

– Ник! – неожиданно позвала его Шадоу, и он вынужден был остановиться. – Я подумала, не захотите ли вы рекламировать один из моих новых купальных костюмов, который я собираюсь продавать в «Рискованном деле».

– Возможно, – ответил он, все еще досадуя на свою забывчивость. Надо закрывать дверь и кидать грязное белье в корзину. – Что именно?

– Мужской ремешок вместо плавок. Пятнистый, как шкура леопарда.

Ник видел подобные предметы на женщинах – ниточка между ягодицами и полоска материи на лобке – и относился к ним резко отрицательно. Никакой пищи для воображения!

– Отказываюсь, – бросил он через плечо и поспешил дальше. – Найдите для этой цели какого-нибудь французика. – Судя по тому, что можно было лицезреть на мальтийских пляжах, французы обладали способностью изготовить как минимум пять пар плавок из одного носового платка.

* * *

Джанна изучала свое отражение в зеркале, раздумывая, идет ли ей цельный купальник. Она провела несколько часов в универмаге «Маркс энд Спенсер» – единственном на всей Мальте. Нежно-персиковый цвет купальника подчеркивал ее загар, однако она беспокоилась, не маловата ли ее грудь для верха без лямок. Схватив полотенце, она ринулась вниз. По дороге подумала, что и купленное в том же универмаге платье не вполне соответствует торжественной обстановке приема для агентов туристических компаний, который станет официальным открытием «Голубого грота». Одри ни за что не посоветовала бы Джанне надеть что-либо розовато-лиловой расцветки; впрочем, Одри вообще нельзя было представить себе в торговом зале общедоступного универмага.

«Прекрати!» – приказала она себе, оказавшись на террасе над бассейном. С каких пор ей стала так важна одежда? Да с тех самых, когда в ее жизни появился Ник Дженсен. Она глубоко вздохнула, еще раз припоминая, сколько времени пробудет здесь ее семейство: еще две недели! Она дала себе слово ни разу не заниматься с Ником любовью, пока они не уедут. А к тому времени она придет в чувство.

Выйдя из-за угла, она тут же увидела Ника, беседующего с Шадоу, которая выглядела как воплощение мужской мечты в своем ослепительном зеленом бикини. Джанна ощутила острый укол ревности, но не придала этому значения. Шадоу – ее лучшая подруга, к тому же она уже много лет влюблена в Уоррена. Шадоу полагала, что картам лучше известна ее судьба, а они предсказали ее разрыв с Уорреном из-за отрицательного отношения к ней Реджинальда. Сейчас она снова полностью полагалась на карты, твердя, что раньше они были правы, а она проявила глупость, не приняв во внимание их расклад.

В данный момент Шадоу внимала беседе Ника с Уорреном. У Джанны сжалось горло, но она напомнила себе, что не имеет на Ника никаких прав. Одна ночь и один день в его объятиях еще ничего не значили – Коллис перечеркнул целых пять лет супружества, польстившись на грудастую блондинку.

Ник удалился в гостевой домик, а Уоррен присел на шезлонг Шадоу, ласково улыбаясь ей. То, что они любили друг друга, не вызывало сомнений, но Шадоу упрямо отказывалась предоставить Уоррену еще один шанс. Джанна не одобряла нездоровое пристрастие подруги к картам и прочей магии. А не сыграть ли ей роль сводни? Надо будет сделать так, чтобы Уоррен и Шадоу проводили вместе как можно больше времени. Наступит день, когда Шадоу поймет, что надо прислушаться к собственному сердцу, а не к картам.

Джанна направилась к тете Пиф.

– Я надеялась, что сегодня ты появишься в «Голубом гроте».

Тетя Пиф встретила Джанну своей обычной любящей улыбкой.

– Я знаю, какая ты молодец, и не собираюсь стоять у тебя над душой.

– Мне хотелось показать тебе нашу новую компьютерную систему. – Джанна побаивалась, что тетя не одобрит такой необязательный расход, но та спокойно ждала продолжения. – Во всех служебных помещениях отеля установлены терминалы. Как только клиент снимает трубку, персонал видит на мониторе его имя, и в дальнейшем к нему будут обращаться по имени. Мне хочется, чтобы все было по-домашнему.

– Разумно, – похвалила ее Пифани. – Мне не приходило в голову устранить с помощью компьютеров холодность общения, присущую крупным отелям.

– Я лично инструктировала персонал, настаивая на том, что просто знать, как зовут гостя, недостаточно, надо еще встречать его улыбкой и предлагать помощь.

– Насколько я знаю, ты уговорила Жоржа Дюмона из парижского отеля «Плаза» стать консьержем «Голубого грота». Я не собираюсь тебя критиковать, но не лучше ли было взять кого-нибудь из наших мальтийских отелей?

– Наши консьержи выше всяких похвал, но Дюмон молод и изобретателен. Он изучает с помощью компьютера вкусы гостя и действует с опережением. Для этого он пользуется сведениями о клиентах, полученными в других наших отелях, и информацией, накопленной им в Париже.

– Значит, «Голубой грот» сразу покажется гостям удобным и уютным местом.

– Несмотря на величину отеля, мы будем проявлять максимальное дружелюбие и...

– Джанна, – перебила ее тетя Пиф, – тебя зовет Ник.

Джанна обернулась и услышала голос Ника:

– К телефону!

Она поспешила на зов недоумевая, кому могло прийти в голову звонить ей по номеру Ника. Наверное, возникли какие-то проблемы в отеле. Напрасно она ушла так рано. Уж не с освещением ли что? Там какое-то особое подключение. Ну и поделом ей. Не надо было тратить драгоценное время на магазины. Она пулей влетела в гостевой домик.

– Кто?..

Бесстыдный взгляд, которым Ник окинул ее с головы до ног, подсказал ей, что звонок – выдумка. Ник улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой.

– Прекрасный купальник.

Она сразу забыла про неуверенность, с которой выбирала вещицу.

– Спасибо. – Она надеялась, что голос не выдал ее волнения.

Он взял ее за голые плечи. От его прикосновения ее пронзило током. Повинуясь его жесту, она сделала изящный пируэт.

– Значит, без лямок, – проговорил он и притянул ее к себе. Последовал долгий, страстный поцелуй. – Знаешь, чем мне нравятся такие купальники?

Вопрос был задан с ухмылкой, напомнившей ей про эпизод с огненным чили. Она попятилась, но было поздно: он одним рывком обнажил ее грудь, накрыл соски ладонями и слегка сдавил их.

– Свободным доступом, – докончил он фразу, весьма довольный собой.

И снова стал целовать ее, теребя ей соски. Она засомневалась, сумеет ли вытерпеть две бесконечные недели.

– Безобразник! Ну что мне с тобой делать?

– Если ты меня спросишь, я тебе подскажу.

Она поспешно натянула верх купальника.

– Пошли, не то все догадаются, чем мы тут занимаемся.

Ник нехотя последовал за ней.

– Уоррен тоже с удовольствием стянул бы купальник с Шадоу, но беда в том, что он не знает, как добиться ее согласия. Я предложил ему разместиться во второй спальне гостевого домика и не пренебрегать моими советами.

– Неужели? – Она уже не исключала, что разок-другой нарушит данное себе слово, но только если за стеной не будет брата.

– Шутка. Он заходит, только чтобы поработать вместе со мной над сценарием ролика.

Ксавьер, двоюродный брат Клары, приглашенный помогать ввиду наплыва гостей, разносил вино. Ник заметил, что у Пифани не предлагают вин, разливаемых Бредфордами. Гости уселись за стол, пробуя вино. Ник пристроился рядом с Джанной. Оставаясь с ней с глазу на глаз, он с удовольствием подтрунивал над ней, но прилюдно проявлял к ней почтение и не распускал рук. Зато он прижался к ней коленом. Джанна дернулась. Ник готов был отдать голову на отсечение, что Пифани заметила реакцию племянницы, но поспешно отвернулась.

– Ромми наверху, в кроватке, – сообщила Одри Нику, который с трудом сдержал улыбку. Одри сюсюкала с собачонкой, будто с младенцем, что слишком контрастировало с тем, как Шадоу обращалась к своей маленькой дочурке – совершенно как к взрослой. – Мне очень жаль, что он потрепал ваш...

– Ремешок, – вмешался Эллис Осгуд, предлагая нейтральное словечко.

Ник заметил недоуменный взгляд Джанны, которая, впрочем, воздержалась от нескромных вопросов.

– Скажите, Николас... – начала Одри.

– Просто Ник – так короче и веселее.

– Зато не так оригинально, как Джанна, – сказала Одри, улыбаясь Эллису. – Это имя предложила Пифани – в честь Януса, древнеримского божества. У него было две головы: одна смотрела вперед, другая назад.

– Жить в настоящем, но оглядываться в прошлое, – вставила Шадоу.

Ник подумал, что в этом обществе его мать не показалась бы помешанной.

– Расскажите мне о своей семье, – неожиданно попросила его Одри.

Он ощущал на себе взгляды нескольких пар дружелюбных глаз, но был уверен, что этим людям не дано понять, что представляет собой жизнь на западе Техаса.

– Я из маленького техасского городка Копыто Мула...

– Все равно что Пилдаун-Кроссинг, – сказала Одри. – Тоже маленькое местечко – человек пятьсот, да, Эллис?

– Около того, – ответил Эллис Осгуд с улыбкой, предназначенной только Одри и заставившей ее вспыхнуть.

Ник сомневался, чтобы кто-то из его собеседников, даже Джанна, был в состоянии понять разницу между Копытом Мула и Пилдаун-Кроссинг. Ник побывал в Англии всего один раз, но по дороге в Лайм-Реджис насмотрелся на надменные особняки с лужайками величиной с поле для игры в гольф. Без всяких дополнительных разъяснений было ясно, что туда заказан вход простолюдинам.

– Тебя заинтересовали семинары на собачьей выставке? – спросила Джанна у матери, чтобы помочь Нику сменить тему.

– Очень полезные! – оживилась Одри. – Именно там я и услышала, – продолжала Одри, царственно поводя бокалом, – что собаки могут умереть от шоколада. Переедят его – и готово. Придется присматривать за Ромми – он такой сладкоежка!

– Я спрячу подальше свою коробку «Кэдбери», – пообещала Пифани с усталой улыбкой и покосилась на Ника.

– Кроме семинара, на котором предупреждали об опасности шоколада, я прослушала лекцию, где говорили о блохах. Разумеется, у Ромми нет блох. Но я собираюсь в скором времени случить его, поэтому придется быть настороже.

– Какая связь между случкой и блохами? – удивилась Джанна.

– Ты не можешь не знать, Джанна, о... – Лицо Одри залилось краской, и она бросила взгляд на Эллиса. – О болезнях, передаваемых половым путем.

Ник, явно веселясь, пихнул Джанну коленом и добавил от себя:

– Да, в наши дни полезно подстраховаться.

– Вот именно. – Одри строго посмотрела на Уоррена. – Думаю, все мы принимаем меры предосторожности. Не хотелось бы, чтобы кто-то из нас подцепил... неприятную болезнь.

– Уверен, среди нас нет несведущих людей, – отозвался Уоррен. – Но ты, кажется, говорила о Ромми.

– Самая большая опасность при случке – это блохи, заражение которыми происходит половым путем, – безапелляционно заявила Одри.

Уоррен встал, так и не пригубив вина.

– Кажется, пора переодеваться к ужину.

– Спасибо, что напомнил, – спохватилась Одри. – Надо поторопиться. Пойдемте, Эллис.

Пифани поднялась и улыбнулась всем сразу.

– Я бы хотела немного отдохнуть перед ужином. Что-то ноги устали – от ходьбы, наверное.

Пожилые ушли в помещение. Уоррен сказал Нику:

– Не обращайте внимания на мою мать. Иногда она...

– Вы бы видели мою, – успокоил его Ник.

Шадоу, глядя в сторону террасы, задумчиво произнесла:

– Кажется, опять Ромми. Что он тащит на этот раз?

– Какой-то рулон – похоже на свернутую карту, – сказал Уоррен.

Пока Ник и Уоррен бегали за Ромми вокруг карликовой пальмы, Джанна успела догадаться, что именно приглядел в качестве очередной игрушки неугомонный песик. Видимо, она, по примеру Ника, не закрыла дверцу шкафа, и несносный Ромми нашел хорошо припрятанный лист с наброском Лорел Хогел. Она присоединилась к облаве, крича:

– Печенье, печенье!

Ромми замер. Джанна вырвала у него из пасти свернутый лист бумаги. Ромми метнулся в дом, повизгивая, словно получил пинка.

Уоррен и Ник подбежаяи к Джанне.

– Что это такое? – поинтересовался Уоррен.

– Ничего.

– Наверное, что-то важное, иначе ты не проявила бы такой прыти. Он ничего не повредил?

Обслюнявленная бумага могла высохнуть.

– Все в порядке. – Она посмотрела на брата; ей никогда не удавалось что-либо от него утаить. Взгляд его голубых глаз выражал крайнее удивление ее необычной скрытностью.

– Это набросок, который я привезла от Лорел Хогел, – слабым голосом призналась она.

– Ты не отдала его тете Пиф? – изумленно спросила подошедшая к троице Шадоу.

– Зачем он ей? Ведь это не Макшейн.

– Ты покинула Лондон, так и не рассказав нам, как прошла встреча с художницей-медиумом, – напомнил Уоррен Джанне. – Насколько я понимаю, она оказалась мошенницей?

Джанна старалась не смотреть на сгорающего от любопытства Ника.

– Напротив, очень милая дама, но изобразить Йена она, к сожалению, не смогла.

– Тогда зачем ты оставила себе рисунок? – не отставал Уоррен.

– Я не могла его выкинуть – она так старалась! И вообще, Лорел очень хотела мне помочь.

– Она много рассказала тебе о Йене, – убежденно произнесла Шадоу.

– Да. – Джанна оглянулась. Она не хотела, чтобы тетя Пиф что-либо узнала, пока она не соберет больше фактов. – Пойдемте в бельведер, там и поговорим.

Все четверо молча перешли в соседний дворик, где находился бельведер в викторианском стиле, из которого открывался вид на сад с подстриженными деревцами. Глициния с алыми цветками, шелестящая на ветерке, обвивая решетку, создавала тень. Ник присел рядышком с Джанной. Она жалела, что не поделилась с ним сведениями, полученными от Лорел раньше. Ведь он не поленился связаться даже с ливийскими властями.

– Я не собираюсь утверждать, что поняла, как это у нее получается, как она чувствует вещи, о которых наверняка ничего не может знать. Я много рассказала ей и прочла отрывки из передач Йена.

– Что же ты от нее услышала? – спросила Шадоу.

– По ее словам, Йен погиб от выстрела в голову во время войны. Она не знает, кто его убил и почему.

– Господи, только не говори этого тете. – Ник печально покачал головой. – Кажется, эта Хогел просто наплела тебе всякой ерунды.

– Вряд ли. Она назвала ласкательное прозвище, которое придумал Йен для тети Пиф. Кроме тети, его знаю одна я.

– Просто удачная догадка, – махнул рукой Ник.

– Еще она сказала, что любовь Пифани и Йена – это «любовь на все времена». Именно этими словами заканчивалось его письмо тете Пиф. Но Лорел не слышала их от меня. Не слишком ли много догадок?

– Да, это уже не похоже на случайное совпадение, – согласился Уоррен.

– Если мы не найдем тело, то так никогда и не узнаем, права ли она насчет того, как он погиб, – сказала Джанна.

– А я ей верю! – заявила Шадоу.

– Не знаю, что и подумать, – протянул Уоррен. – Если она изобразила не Макшейна... Погодите-ка! А откуда ты знаешь, что это не он? Ведь ты его никогда не видела.

Теперь Джанне ничего не оставалось, как показать им рисунок Лорел. Ник узнает правду – а ей так этого не хотелось. Она сознательно не обсуждала с ним свое посещение Лорел Хогел: она вовсе не хотела, чтобы он понял, как много она думает о нем. Ведь это могло быть принято за свидетельство серьезного чувства.

Она медленно развернула набросок, стараясь не порвать его в тех местах, где Ромми напустил слюней. Показывая работу Лорел, она на нее сама не смотрела: она уже достаточно рассматривала его, достаточно недоумевала в одиночестве.

В бельведере воцарилась тишина, нарушаемая только жужжанием пчел, облюбовавших густую глицинию, да шумом волн, разбивающихся внизу о берег. Уоррен посмотрел сначала на Ника, потом на рисунок, потом на Шадоу. Та не отрывала взгляд от рисунка и улыбалась.

Ник весело засмеялся, обнял Джанну и сказал:

– Придется все им сказать, Коротышка.

Уоррен вопросительно посмотрел на Джанну. Шадоу по-прежнему не отрывала взгляд от рисунка.

– Ник и я... – Джанна не знала, как лучше выразиться. – В общем, мы часто видимся. Я думала о Нике в тот момент, когда постучалась в дверь Лорел. Мы все время обсуждали с ним, как лучше разрекламировать «Голубой грот», поэтому неудивительно, что... Одним словом, Лорел, видимо, нарисовала того, о ком думала я.

– Теперь понятно, почему вместо Йена у нее получился Ник, – сказал Уоррен.

Ник похлопал Джанну по спине и заглянул ей в глаза. – Она прочла твои мысли.

Шадоу недоверчиво покачала головой.

– Почему же тогда она изобразила его в форме британского военного летчика?

 

17

Джанна, прижимая к груди свернутый в трубку лист, поднялась следом за Шадоу на второй этаж, чтобы переодеться к ужину. Она до сих пор удивлялась, как Лорел удалось прочесть ее мысли и нарисовать Ника, а не Макшейна. Восхищаясь уникальными способностями Лорел, она одновременно испытывала разочарование из-за того, что не смогла подарить тете Пиф портрет Йена. Тете по-прежнему придется довольствоваться воспоминаниями.

Джанна снова и снова представляла себе в лицах историю Йена и Пифани, начиная с их встречи в темноте тоннеля, когда Пифани решила, что Йен гораздо старше ее. Потом она огорчалась, что красавчик репортер не заинтересуется такой простушкой и любительницей книг, как она. В который раз Джанна попыталась представить себе внешность Йена. Высокий красивый шотландец – вот все, что она знала от тети. Почему-то он казался Джанне блондином, хотя до таких подробностей тетя Пиф не доходила. Так каким же он был? Носил ли, будучи репортером, форму пилота британской бомбардировочной авиации, в которую был одет человек на рисунке?

Преодолевая ступеньки, Джанна думала и о необыкновенном спокойствии, которым отличалось поведение Шадоу с той минуты, когда она задала свой риторический вопрос о форме. Они с Шадоу ни разу не беседовали по душам с тех пор, как Джанна призналась подруге, что застала Коллиса с любовницей.

– Прости, что я в последнее время не звонила тебе. Я была слишком занята отелями и предстоящим открытием «Голубого грота». Такое новое для меня дело.

Шадоу остановилась на ступеньке, держась за лакированные перила.

– Я все понимаю. У тебя начинается с Ником роман.

– Может быть. – Джанна не могла вот так просто сознаться, что их отношения исчерпываются сексом. – Не могу объяснить, что со мной творится здесь, на Мальте. Я была совершенно сломлена отцовским завещанием и изменой Коллиса. В Лондоне я сомневалась, что переживу все это. Но здесь мне стало казаться... – она не знала, как лучше объяснить свои чувства, – будто все это происходило не со мной. Мне по-прежнему больно думать об отце и о Коллисе, но теперь я вспоминаю их все реже и реже...

– Зато о Нике ты думаешь неотступно.

– Да, – призналась Джанна. – Меня очень влечет к нему – телесно.

– Ты уверена, что только это и не более того? – чуть насмешливо спросила Шадоу, открывая свою дверь.

– Надеюсь, – негромко пробормотала Джанна. Ее слова почти совсем заглушил плеск воды: няня купала Хло. – Я думала, что люблю Коллиса, а посмотри, чем все закончилось. Я совершенно точно знаю, что сейчас абсолютно неподходящий момент для того, чтобы влюбляться.

– Почему?

– Не забывай, формально я до сих пор замужем. Разведенной я буду объявлена еще только через полгода. Да и в любом случае – Ник мне не пара. Мужчина с такой внешностью никогда не будет знать отбоя от женщин. Зачем мне повторение истории с Коллисом? К тому же Ник по-прежнему любит жену, которой уже несколько лет нет в живых.

– Ты считаешь, что это справедливо – обвинять Ника в том, что он интересный мужчина, но при этом способен на преданное чувство? – невозмутимо спросила Шадоу, направляясь из гостиной в спальню, где она открыла дверь в ванную. Не дожидаясь ответа Джанны, она попросила няню проследить, чтобы Хло не попало мыло в глаза.

Джанна не знала, что и подумать. Ник вызывал у нее противоречивые чувства с той самой ночи, когда она столкнулась с ним в темноте. Шадоу, как обычно, проявляла завидную проницательность, но отнюдь не спешила делиться собственным мнением. Единственным способом узнать, что она думает, было задать ей прямой вопрос.

В руках у Шадоу появился пакет с надписью «Рискованное дело». Джанна с удовольствием вспомнила, что это она предложила Шадоу открыть бельевой магазинчик в торговой зоне отеля «Голубой грот», а Уоррена привлекла к изготовлению рекламного видеоролика. Чем больше времени будут проводить вместе эти двое, тем скорее Шадоу поймет, что Уоррен любит ее и уже не покинет, как много лет тому назад.

– Это тебе. – Шадоу подала Джанне свой фирменный пакет. – Здесь образцы моего нового товара.

– Спасибо. – Джанна решила, что это ее откровенность насчет Ника побудила Шадоу подарить ей образцы эротического нижнего белья – невесомые изделия из черного шелка и кружев. Шадоу много лет подряд высмеивала интимные предметы ее туалета как взятые напрокат из каменного века. Интересно, как относится подруга к Нику? Наверняка он пришелся ей по вкусу.

– Что ты скажешь о Нике?

– Он мне нравится. В нем нет самодовольства.

Джанна усмотрела в этом ответе намек на Коллиса.

Шадоу никогда не критиковала его напрямую, но Джанна знала о ее неприязни.

– Я посмотрела, как располагались звезды в момент рождения Ника. Сатурн в созвездии Льва. Это означает, что Ник всю жизнь выступает в роли ведущего. Он – прирожденный лидер.

Джанна разглядывала черные кружева, высовывающиеся из пакета. Она в отличие от многих никогда не посмеивалась над Шадоу за ее увлечение астрологией и гаданием. Напротив, всякий раз внимая ее пояснениям, Джанна усвоила многие из ее теорий. Она знала, что Сатурн считается ключом к пониманию предшествующей жизни. В ее гороскопе Сатурн располагался в созвездии Стрельца, благодаря чему она превращалась в скиталицу, пожившую в самых различных культурных средах. Гороскоп Шадоу сулил ей разлуку с Уорреном.

– А что говорят звезды о моем брате? – спросила Джанна, переводя разговор на отношения между Шадоу и Уорреном.

– Сатурн в Козероге. Во все времена Уоррен был воплощением правильности и надежности, но его задача – развить собственную индивидуальность.

Джанна согласилась про себя с оценкой характера брата.

– Он сильно изменился с тех пор, как вы перестали встречаться.

– Да, он нашел себя. Он – именно тот человек, в котором нуждается Англия.

– А ты? Ты не нуждаешься в таком мужчине, как он?

– У нас несовместимые символы. Карты подтверждают это. Когда я в последний раз поступила вопреки картам... – Шадоу умолкла.

– Карты здесь ни при чем. Я убеждена, что Уоррен совершил ошибку, уступив требованию Реджинальда перестать видеться с тобой, С тех пор многое переменилось. Дай ему еще один шанс.

– Если наступит благоприятный момент, мне будет подай сигнал.

Джанна не стала спорить, так как слишком ценила дружбу Шадоу. Она полагала, что Уоррену и Шадоу достаточно почаще видеться, чтобы привести в действие тот механизм, который Шадоу предпочитала называть космической силой и кармой.

* * *

Быстро переодевшись к ужину, Ник и Уоррен встретились в гостиной домика, где жил Ник. Разговор зашел о съемке рекламного ролика, намеченной на следующее утро.

– Будьте самим собой, – наставлял Ник дебютирующего ведущего. – Представьте, что рассказываете близкому другу о прекрасном курорте, где вы только что побывали.

– Постараюсь, – пообещал Уоррен. – Я не слишком уютно ощущаю себя перед камерой.

– Никогда бы не подумал! Вы выглядите на экране раскованным и, что самое главное, совершенно искренним. Именно этого и ждет зритель: ему хочется верить человеку на экране.

– Значит, моя искренность заслуживает доверия? – Уоррен тряхнул русой головой. – Жаль, что другие воспринимают меня иначе.

– Вы имеете в виду Шадоу? – догадался Ник. – У вас что, несовместимые знаки?

– Если бы только это... – тихо отозвался Уоррен.

Ник пожалел, что допустил бестактность. Ему нравился Уоррен, но они были едва знакомы. Личная жизнь Уоррена совершенно его не касалась. Сам Ник, безусловно, не захотел бы, чтобы брат Джанны выпытывал подробности его собственной личной жизни.

– Много лет назад я собирался жениться на Шадоу, но мой отец твердил, что это недопустимый мезальянс. Я был молод и подвержен влияниям. Я послушался его, но чем дальше, тем больше сожалею об этом.

– Шадоу вас не забыла.

– Шадоу всегда проявляла понимание. Она с самого начала твердила, что карты против нас, и ни в чем не обвиняла меня лично.

– Прекрасно, – не удержался Ник, – вот вам и отпущение грехов.

– Я никогда не искал себе оправданий и не винил отца. Я не умел пойти против его воли. В случившемся, конечно, виноват я сам.

Несчастное лицо Уоррена и его горький тон вызвали у Ника сочувствие. Брат Джанны был ему по-настоящему симпатичен. Узнав, что Уоррен носит графский титул, Ник подумал было, что он увлечен в основном псовой охотой, однако Уоррен оказался интересным человеком с чувством ответственности, причем по отношению не только к семье, но и ко всей стране.

– Шадоу убеждена, что нам не судьба быть вместе. Она верит, что мы уже были вместе в разных прошлых жизнях, однако я всегда отдавал предпочтение политике, разлучавшей нас.

– Какая чушь! – Ник тут же пожалел о своей пренебрежительной реакции. Уоррен был с ним совершенно искренен. – Одно дело, что Шадоу сопутствует успех в бизнесе: она человек с воображением. Другое – жизнь в прошлом. Ведь это несерьезно, вы не считаете?

– Когда-то считал, – признался Уоррен, – но теперь у меня появились сомнения. Однажды Шадоу совершила под гипнозом путешествие в прошлое, в Древнюю Грецию, где она была моей рабыней...

– Вашей рабыней? – Любопытная картинка: Ник представил себе эпизод из низкопробного видеофильма.

– Мы потратили немало времени, чтобы во всем разобраться, потому что загипнотизированная Шадоу говорила на каком-то из диалектов древнегреческого. Ее речи сумел перевести только оксфордский профессор.

– Неужели? – Для этого у Ника уже не было логического объяснения. Его вдруг охватило странное чувство – точно такое же посетило его, когда он увидел рисунок.

– Шадоу страдала: я уступил ее другому мужчине в обмен на политический пост.

– Вы что, присутствовали при сеансе гипноза?

– Нет, я знаю все от профессора Олгесби, занимавшегося переводом во время сеанса. Видимо, в той жизни я был эмоционально незрел.

– А была еще и другая? – Господи, наступит ли этому конец?

– Мы были вместе и в средние века.

Ник пожалел, что плохо разбирается в этом периоде истории. Он помнил, что один его знакомый называл те времена «тысячелетием без ванны».

– Рассказывайте, рассказывайте... – сказал Ник. – Как это было?

– Я любил Шадоу, но женился на другой, чтобы добиться благосклонности короля и места при дворе.

Ник уже жалел, что завел разговор о Шадоу. При всем своем уме она очень уж своеобразная особа. Если она действительно верит во все это, Уоррену можно только посочувствовать.

– А потом, во время Французской революции...

– Вы и там успели отметиться? – Ник часто дразнил Джанну по этому поводу и, честное слово, не мог относиться к подобным бредням серьезно.

– Шадоу уверена, что я был Робеспьером.

– Владыкой террора? – Ник знал о Французской революции крайне мало – только то, чему его научили в кратком историческом курсе в колледже, – но зловещий Робеспьер ему запомнился. Между ним и Уорреном не было ничего общего. Если верить Шадоу, то Уоррен – простите, Робеспьер – виновен не только в смерти Шадоу, но и в гибели Джанны и Ника. Наверное, поблизости ошивается и старушка Мария-Антуанетта. Ник с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Если Мария-Антуанетта вернулась, то наверняка в обличье Одри.

– На месте Шадоу я бы держался от вас подальше, – рискнул пошутить Ник.

– Она считает, что от жизни к жизни люди меняются. – Уоррен относился к этому разговору серьезно. – Она не боится, что я ее убью, просто опасается, что брошу.

– Есть ли способ ее переубедить? – спросил Ник.

– Остается надеяться, что она вытянет при гадании десятку «чаш». Она уверена, что все в мире меняется, а карты – отражение этих изменений. Десятка «чаш» означает счастливую семейную жизнь.

* * *

Джанна извинилась и пошла переодеваться, держа пакет с бельем в одной руке и свернутый в трубку рисунок в другой. Ромми гонял Милли и Такси по холлу. Его мордочка была вся в крошках – видимо, он вволю полакомился печеньем, которое всегда держала у изголовья Одри.

Комнаты тети Пиф располагались в соседнем крыле. Джанна замедлила шаг. Рисунок беспокоил ее по-прежнему. Джанна откладывала разговор о Йене с тетей Пиф, так как не умела врать. Тетя наверняка почует неладное, и Джанне придется открыть ей, что Йена не было на затонувшем «Нельсоне». Однако любопытство взяло верх, и она постучала в двойную дубовую дверь. Тетя Пиф была начеку.

– Мне нравится твой новый купальник, – сказала она с улыбкой, – но не пора ли тебе одеться к ужину?

– Я просто хочу задать тебе один вопрос. Каким был Йен Макшейн внешне?

Тетя Пиф жестом пригласила Джанну войти и ответила:

– Голубоглазый брюнет, более шести футов роста. А что?

– Просто так. – Джанна отвела глаза. Видимо, сходство между этим описанием Йена и Ником – простое совпадение. – Он не был похож на Ника?

Тетя Пиф посмотрела в окно, из которого были видны все те же странно расположенные качели в саду.

– Был.

– Чуть-чуть?

Пифани неуверенно кивнула. Джанна не поверила ей.

– Или больше, чем чуть-чуть?

Тетя Пиф отвернулась от окна.

– Я видела его двадцатишестилетним. Ник на одиннадцать лет старше.

– Да, конечно, – сказала Джанна, отчаянно подыскивая разумное объяснение, – Ник старше Йена, погибшего двадцатишестилетним, но если не брать во внимание разницу в возрасте, то они похожи?

– Они двойники, – наконец призналась Пифани.

Джанна в ошеломлении уставилась на тетю. Вот теперь все встало на свои места, но истина оказалась совершенно головокружительной. Двойники? Значит, Лорел Хогел вовсе не ошиблась. Джанна заглянула в тетины светлые серо-зеленые глаза, понимая, что Лорел не ошиблась и в другом: Йен Макшейн действительно пал жертвой убийства.

Тетя Пиф обняла Джанну.

– Я не говорила тебе об этом, потому что боялась, что ты сочтешь меня старой дурой за мою привязанность к Нику.

– Никогда в жизни! Приняв у тебя дела, я обнаружила, что создать собственный бизнес очень трудно. Ума не приложу, как это тебе удалось. Для этого надо быть сильной женщиной весьма трезвого ума.

– В этом было все содержание моей жизни. – Она показала рукой на окно. – Но мне не чужда сентиментальность. Я назвала эту усадьбу «Соколиным логовом» в честь Йена. Качели стоят таким образом, чтобы было видно место в море, где пошел ко дну «Нельсон». У меня такое чувство, что я не расставалась с Йеном – ведь я знаю, что он лежит там. Иногда – все-таки я, наверное, старая дура – я даже беседую с ним.

Джанна зажмурилась, призывая себя к спокойствию. Ее переполняла любовь к Пифани и решимость разобраться в судьбе Йена. Она медленно развернула рисунок.

– Боже! – На глаза Пифани навернулись слезы. – Это Йен в форме летчика бомбардировочной авиации, которую он всегда носил. Вот это, – она указала на заплату на левом плече, – дыра от упавшей с разбомбленного здания горящей щепки. Я сама зашивала. Откуда у тебя этот рисунок?

– От художницы-медиума. – Джанна произнесла это скороговоркой, не желая открывать, что еще она узнала от Лорел. – Я была поражена тем, насколько это похоже на Ника. Я решила, что она ошиблась. Как ты объясняешь их сходство?

– Никак. Познакомившись с Ником, я наняла частного детектива, который навел подробные справки о его родословной. Оказалось, что никто из его родни не происходит из Шотландии. – Она не спускала глаз с портрета.

– Но должно же существовать какое-то объяснение...

Выражение глаз тети Пиф лучше всяких слов передавало ее нежные чувства.

– Некоторые вещи объяснить невозможно. Немного помолчав, Пифани вдруг начала рассказывать:

– Во время войны, примерно месяц спустя после падения Тобрука, мне дали сразу два выходных, и я помчалась к друзьям в Мосту, думая, что там можно отдохнуть от нацистских бомбежек. В воскресенье мы пошли в церковь Святой Девы Марии. В самый разгар службы завыли сирены. Мы остались в церкви, решив, что немцы летят кружным путем, чтобы не нарваться на огонь зениток, и разгрузятся, как всегда, над Валлеттой. Однако их целью на этот раз стала Моста. Мы поняли это слишком поздно – когда бомба угодила прямо в церковь: она пробила древнюю крышу и упала на алтарь.

– Вы все, наверное, залезли под скамьи?

– Нет, я смотрела в лицо смерти и ждала, когда произойдет взрыв. Этого так и не случилось, хотя бомба была в полном порядке. Большинство приняло это за чудо, а я – за знак свыше: господь на нашей стороне, врагу не видать победы. Мальты ему не взять.

– Так и получилось.

– Да. Впереди нас ждало еще немало черных дней, но меня не покидала вера. Так же крепко я верю теперь в Ника Дженсена. Некоторые вещи невозможно объяснить: ну, почему он так похож на Йена? Мне хочется верить, что его послал мне бог – вместо сына.

Сын? Сначала Джанна подумала, что ослышалась, но потом поняла, что это вполне естественно. Тетя всегда хотела иметь детей, однако вынуждена была довольствоваться племянниками. Сходство между Ником и Йеном объясняло ее непостижимую ранее симпатию и безграничное доверие к Нику Дженсену.

– Думаю, он послан не только мне, но и тебе.

– Мне?! – Джанна разинула рот. Неужели тетя знает об их отношениях? Вполне возможно, при ее-то наблюдательности!

– Между твоей и моей жизнью много параллелей. Ты очень напоминаешь меня в молодости.

* * *

Когда Джанна поспела к столу, было уже подано заливное – Ник к нему не прикоснулся. Ужинающие обсуждали будущий собачий магазинчик Одри на Бошам-плейс. Ник так и сыпал предложениями: диетические блюда для собак, мятные конфеты для свежести дыхания в форме косточек, резиновые сапожки на случай дождя, безалкогольный напиток для четвероногих.

Увидев бодрую улыбку тети Пиф, Джанна тоже улыбнулась. Покинув тетины апартаменты, она пережила сложные чувства. Тетя Пиф оказалась сентиментальнее, чем она думала. Ее сердце было пленено одной неугасимой любовью и полно решимости не дать затухнуть памяти Йена.

Джанне не хотелось приносить в жизнь горячо любимой тети, всегда служившей для нее примером, новое горе, однако она знала, что то, что связывает ее и Ника, не может сравниться с тем, что познали Пифани и Йен. Ник дождется перевода и исчезнет. Одной мысли об отъезде Ника оказалось достаточно, чтобы ее пронзила острая боль, не дававшая сосредоточиться. Ничего, надо учиться смотреть правде в глаза: он скоро уедет.

Но даже если бы он и остался, даже если бы их отношения вышли из стадии голой физиологии, он не перестал бы любить покойную жену. Он не говорил этого напрямую, но Джанна поняла это без лишних слов. Фотография Аманды Джейн стояла у него на комоде. Всякий раз, когда Джанна и Ник занимались любовью, это происходило на глазах у его жены. Безмолвное напоминание об истинной любви!

Она позволила Кларе забрать у нее тарелку с недоеденным томатным желе, продолжая размышлять о Нике. Не вздумай в него влюбиться! Не заразись романтическими фантазиями тети Пиф!

Ей наконец удалось сосредоточиться на собственных проблемах. Коллис... Она слишком долго оттягивала неизбежное выяснение отношений. Она все еще ожидала, что он явится выманивать у нее прощение, однако он ограничивался различными подарками, держась на расстоянии. Пытается откупиться от неприятностей – как это на него похоже! Она выругала себя за то, что не догадалась об истине гораздо раньше. Как ее угораздило принять отношения с Коллисом за любовь?

– Держу пари, Джанна знает, как назвать фигурку собаки, которую вы собираетесь укрепить на двери магазина, – заверил Ник Одри, чем отвлек Джанну от ее мыслей.

– Фидо, – машинально откликнулась Джанна. – «Fidus» по-латыни значит «верный».

– Отлично, – сказала Одри. – Верный друг человека – совсем как Ромми.

С точки зрения Джанны, Ромми как раз не отличался особенной верностью. Переодеваясь, она слышала его ворчание: он пытался проникнуть к Нику, и только появление Такси и Милли отвлекло его. Подобно Такси, Фон Роммель был от Ника без ума.

За столом мирно переговаривались и лакомились «лампукой». Джанна не сомневалась, что Нику не понравится эта мальтийская рыба, но она ошиблась: он подмигнул ей и полностью очистил тарелку.

Джанна наблюдала за тетей Пиф, которая внимательно слушала Ника, утверждавшего, что «От-Дог» – отличное название для магазина: оно запоминается и говорит о нацеленности на состоятельного покупателя. Значение названия нельзя недооценивать. Например, «Империал-Кола» явилась на китайский рынок с фонетическим эквивалентом своего громкого для европейского уха названия, не зная, что по-китайски «им пер ал» значит «ешь мягкого пескаря»; пришлось срочно что-то придумывать...

Тетя Пиф встретила рассказ веселым смехом. Джанна дала себе слово, что обязательно доберется до истинной причины смерти Йена. Ей не удастся доставить тете удовольствие, задержав Ника на Мальте, но она хотя бы раскроет тайну Йена. Она наметила разузнать у Ника о результатах его общения с властями Бардии, а дальше действовать самостоятельно.

После ужина Джанна села за письменный стол, чтобы изучить компьютерный график дежурства гостиничного персонала. Такси грыз у ее ног косточку. Ей было любопытно, как идут дела у Ника и Уоррена, занимающихся в гостевом домике сценарием рекламного ролика. Она убедила себя, что им не обойтись без ее помощи, хотя на самом деле это был всего лишь предлог, чтобы увидеться с Ником. Приоткрыв дверь, она обнаружила, что Ник собственной персоной поднимается по лестнице. О том, чтобы пустить его к себе, не могло быть и речи – ведь рядом располагались Одри и Эллис.

Она шмыгнула обратно, не зная, что предпринять, но радуясь, что он стремится к ней так же настойчиво, как она к нему. По прошествии нескольких секунд, которых ему за глаза хватило бы, чтобы добраться до ее комнаты, она снова приоткрыла дверь и не поверила своим глазам: Ник исчез в комнате Шадоу.

– Минутку, – сказала Шадоу и поманила Ника в спальню. – Я читаю Хло перед сном.

Ник остался стоять у двери и покорно дослушал сказку. Шадоу поцеловала дочь, пожелала ей доброй ночи и вернулась в гостиную. Ник сел напротив нее, спрашивая себя, зачем он делает то, что клялся никогда не делать, – лезет в чужие дела.

– Вы пришли, чтобы попросить меня погадать вам?

– Нет, чтобы поговорить с вами об Уоррене.

Шадоу взяла с кофейного столика колоду карт и сказала:

– Тут не о чем говорить. Мы с ним друзья – и только.

Шадоу чем-то напоминала Нику его мать, видимо, таким же отсутствующим взглядом. А иногда она, наоборот, казалась ему полной противоположностью его матери: упорной, полной творческих замыслов. Если копнуть глубже, то Шадоу, вернее всего, была похожа на самого Ника. Задав соответствующий вопрос Уоррену, он услышал в ответ, что у Шадоу было несчастливое детство. Она страдала от одиночества, и рядом с ней не оказалось людей, подобных Прескоттам, которые спасли бы ее, окружив любовью.

– Пятнадцать лет тому назад мы пытались стать не только друзьями, но из этого ничего не вышло, – прервала Шадоу его размышления.

Ник не столько услышал, сколько почувствовал боль, оставшуюся у нее в душе.

– Ничто не говорит о том, что с тех пор что-либо изменилось.

Разговор с Уорреном убедил Ника, что рациональные аргументы не возымеют на Шадоу никакого действия. Из спальни раздался плач Хло. Шадоу отложила карты и сказала:

– Простите, но у няни выходной.

Ник взял колоду и стаи рассеянно тасовать ее, пока Шадоу успокаивала дочь. В гадании он был полным профаном. Когда Шадоу вернулась, он со всей возможной убедительностью сказал:

– Знаете, моя прапрапрапрабабка – не ошибся ли он с поколениями? – была ведьмой.

– Неужели? – Шадоу отнеслась к его заявлению скептически. Она вовсе не была помешанной, а очень и очень умной женщиной. Нику требовался особый такт и все его везение, чтобы добиться успеха.

– Да, – подтвердил он с обезоруживающей искренностью. – Ее повесили в Салеме.

Он мало знал о родословной отца, зато мать часто вспоминала эту семейную легенду, используя ее, чтобы напугать Ника и Коди и призвать их этим к послушанию.

– Какое горе для семьи! – с сочувствием произнесла Шадоу.

Ник уныло кивнул. Он вполне мог претендовать на приз за актерское мастерство. У него имелись сильные сомнения в том, что его дед и бабка гордились имеющейся в их роду ведьмой.

– Давайте я вам погадаю, – предложил он, указывая на колоду. – Возьмите карту.

– Одну?

Конечно, при гадании одной картой не обойтись; надо было подробнее расспросить о разных методах Уоррена. Ник добродушно улыбнулся, зная, что за такую улыбку ему легко предоставили бы в кино роль сеятеля добра, предпочтительно проповедника.

– Так гадали в нашей семье с самого Салема.

Она не до конца поверила ему, но все же вытащила из колоды карту и не глядя сунула ее Нику. Он произвел с картами незаметную манипуляцию – не такую стремительную, как когда-то при играх с дружками на складе, но все же успешную. На стол полетела карта, которую она якобы выбрала, – десятка «чаш».

– Глядите, похоже, что вам светят счастливые отношения.

Шадоу не поверила своим глазам.

– Я никогда не вынимала этой карты.

– Возможно, теперь в вашей жизни наступили перемены.

– Не исключено, – согласилась Шадоу. – Карты показывают судьбу в ее развитии. Все может измениться. – Ее глаза подозрительно сузились, карта вызывала у нее все больше недоверия. – Для большей убедительности надо бы погадать по полной программе, по-цыгански. – Она вопросительно взглянула на Ника.

– Чего ради? – Он подался вперед, глядя на нее в упор. – Вы хотите воспользоваться этим шансом или нет?

– Хочу.

– Уоррен сейчас в гостевом доме. Почему бы вам не пойти и не поговорить с ним?

– Я не могу бросить Хло. Если она проснется, а меня не окажется рядом...

– Я побуду с ней. Я позову вас, если понадобится.

– Обещаете не бросать ее одну? Она страшно испугается.

– Я никуда не уйду, обещаю.

Шадоу взяла колоду.

– Теперь моя очередь. Перед моим уходом вы должны вытянуть одну карту.

* * *

Джанна с удовольствием разглядывала себя в высоком зеркале, натянув черную шелковую рубашку, оказавшуюся в пакете среди прочего белья из магазинчика Шадоу.

– Я неплохо выгляжу, да, Такси? Но этого, разумеется, недостаточно, чтобы Ник Дженсен проявлял постоянство.

Услышав заветное имя, Такси отчаянно завилял хвостом. Джанна сняла рубашку и бросила ее на кровать.

– К чему иллюзии? Ник ничем не отличается от Коллиса.

Шадоу, несомненно, отправила его восвояси. Твердо решив забыть Ника, Джанна стала рыться в пакете, поражаясь изобретательности Шадоу: здесь были трусики с разрезом на интересном месте, трусики с меховой оторочкой. Распаковав несколько свертков, Джанна громко засмеялась, на время забыв об обиде, нанесенной ей Ником.

Ей приглянулся шелковый лифчик цвета спелой малины. Эта вещица имела более консервативный покрой, чем остальные предметы из пакета, больше соответствовала ее стилю. Дорогой шелк приятно холодил кожу. Вот и подходящие по тону трусики, ткань, кажется, бумажная.

Джанна вертелась перед зеркалом, радуясь, что ее ноги благодаря покрою купальных трусиков кажутся длиннее, чем в действительности.

– Ну тебя к черту, Ник Дженсен, – сказала она, обращаясь к своему отражению. – Больно ты мне нужен!

Она вернулась к кровати и присела, собираясь снять слишком экстравагантное, на ее взгляд, эротическое белье и вернуться к работе. Внезапно в дверь негромко постучали. Решив, что это Клара, Джанна поспешно накинула поверх белья старый халат и открыла дверь.

В дверях стоял Ник с озорным выражением на лице, памятным ей по тому вечеру, когда он заставил ее обжечься своим чили.

Она не улыбнулась ему в ответ, а, наоборот, нахмурилась. Как она и предполагала, Шадоу дала ему от ворот поворот. Неужели он думает, что Джанна смирится с ролью рака на безрыбье? Такси носился вокруг, виляя хвостом.

– Ты умеешь менять пеленки? – спросил Ник.

– Конечно, ведь я помогала Ша...

Ник схватил ее за руку.

– Тогда пошли. Хло лежит мокрая.

– А где Шадоу?

– С твоим братом. Я приглядываю за ребенком.

– Кроме шуток? – Она облегченно вздохнула: значит, он не польстился на Шадоу. – Как тебе это удалось?

– Это не я, а карты.

Джанна бросилась в комнату Шадоу, сопровождаемая Такси и Ником. Хло крепко спала в колыбели. Ее пеленки оказались совершенно сухими.

– Ее не надо переодевать, – сообщила Джанна шепотом Нику, вернувшись на цыпочках в гостиную.

Достаточно было одного взгляда на его физиономию, чтобы понять, что это для него не новость. Опять он ее провел!

– Ник, мы ведь договорились...

– Никто ничего не узнает. – Он подошел ближе. Ей был хорошо знаком этот его «постельный» взгляд.

– Одри находится прямо над нами. Доктор Осгуд дает ей снотворное, но иногда она все равно не может заснуть.

– Единственное лекарство, которое она от него получает, – это крепкое мясцо.

Джанне понадобилось не меньше пяти секунд, чтобы понять, что он имеет в виду, – Какой ты грубиян!

– Но ведь я прав. – Ник нагнулся, чтобы приласкать Такси, который немедленно повалился на спину, задрал лапки и с готовностью подставил брюшко.

– Нет, не прав. Он уже много лет состоит при матери личным врачом. Этим все исчерпывается, – Лично она подозревала, что Эллис Осгуд неровно дышит к Одри, но та боготворила своего Реджинальда. Он бы с негодованием отверг сближение с представителями «низов», к каковым относил провинциальных врачей, а также Шадоу Ханникатт. Уоррен, по счастью, не перенял отцовского снобизма, но Одри жила у Атертонов во время войны, полюбила наследника титула и вышла за него замуж. С тех пор каждое слово графа Лифорта было для нее законом. Джанна не могла себе представить, чтобы Одри поступила наперекор Реджиншгьду, даже после его смерти. Однако она остереглась выстраивать эту аргументацию для Ника. Меньше всего ей хотелось, чтобы он относился к ее семье как к законченным снобам.

– Поверь мне, они спят вместе, – гнул свое Ник, приводя Такси в неистовство ласковым почесыванием.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что они свободно заходят в личное пространство друг друга. – «Постельный» взгляд его голубых глаз остановился на ее губах, и она поймала себя на желании, чтобы он перешел от слов к делу. – Разве ты не знаешь, что у каждого есть собственное пространство радиусом в полтора фута? Ты никогда не замечала, что влюбленные всегда стоят ближе друг к другу, чем к другим людям? Они испытывают друг к другу доверие, поэтому переступают границы индивидуального пространства. – Их разделяло всего пара дюймов, а не пресловутые полтора фута, его рука поглаживала ей плечо, беспардонно нарушая границу ее «пространства». – Если бы я был тебе чужим, ты отступила бы на шаг. Тебе было бы не по себе от такой близости.

«Мне нравится, когда ты близко», – подумала она.

– Никогда не обращала внимания, как близко подходит к моей матери Эллис Осгуд.

– А я обращал. Еще я заметил, что твой брат смотрит на Шадоу как коршун, но никогда не осмеливается проникнуть в ее пространство.

Он одним рывком распахнул ее халат. Она и забыла, что не успела снять кричащий лифчик и малозаметные трусики.

– О, я становлюсь сторонником сокращения пространства, – изумленно сказал он, трогая гладкий лифчик.

То же самое могла бы сказать о себе и она.

Он провел указательным пальцем по краю трусиков.

– Отлично. – У нее уже подгибались колени. – Как раз в моем стиле. Что за материальчик?

– Искусственная ткань.

– А по-моему, это похоже на салфетку. – Она чувствовала через тонкий матерная, как горяча его ладонь.

– Я тебе подскажу: есть четыре варианта аромата, – сообщила она слабеющим голосом.

Ладонь Ника уже находилась у нее между ног.

– Уж не о еде ли ты?

– Кажется... – говорить было уже почти невозможно. – Это специальное съедобное белье.

– Помнишь, что произошло в последний раз, когда ты меня обманула?

– Нет, честно: эти трусики бывают шоколадно-трюфельными, со вкусом лайма, малиновыми и тутти-фрутти.

Ник целовал ее в шею, сползая все ниже.

– Прекрати! – простонала она, но он проигнорировал ее мольбу.

– Новое слово в кулинарии, – прокомментировал он. – Трусики на любой вкус! – Он почмокал и облизнулся. – Хочешь кусочек, Такси?

Песик с воодушевлением встал на задние лапки и забарабанил передними в воздухе.

– Ник, – прошептала она, потеряв голос, – неужели ты собираешься есть...

– Нет, конечно. Ты знаешь, что я знаток, но еще не гурман. Я не потребляю столь экзотических блюд.

– Дай слово... – Его рука, задержавшаяся у нее между ног, заставила ее совершенно потерять ясность мысли. – Пообещай, что не станешь это есть. Это образцы Шадоу!

– Есть?! Что ты, неужели я, по-твоему, заманил тебя сюда, чтобы набить рот малиновыми подштанниками? Как ты могла такое подумать – при ребенке, спящем ангельским сном в соседней комнате?!

– Ну, я...

– Я пригласил тебя сюда, Коротышка, не потому, что запланировал полакомиться на десерт твоими трусиками, а с иной целью... – Он со значением понизил голос. – Мы вполне можем последовать примеру Одри и ее доктора.

 

18

Услыхав стук в дверь, Уоррен приготовился обнаружить за ней Ника, но вместо Ника там оказалась Шадоу в сопровождении Ромми. У него перехватило дыхание, но серьезное выражение глаз Шадоу подсказало ему, что она явилась не ради него, а по более серьезному поводу. Его охватило такое острое разочарование, что он удивился собственной реакции. Чего он, собственно, ожидал? Он всегда сам звонил ей, сам навещал. Только экстренный случай мог заставить ее нарушить эту традицию.

Потом она улыбнулась своей неотразимой улыбкой, неизменно находившей отзвук в его сердце.

– Ник считает, что тебе может понадобиться помощь со сценарием видеоролика.

Стараясь не выдать удивления, Уоррен попятился, пропуская ее в дверь, и мысленно воздал хвалу Нику.

– Кто же остался с Хло? – Он знал, что няня взяла выходной, а Шадоу ни за что не оставила бы дочь одну. Слишком часто она сама просыпалась ребенком среди ночи от кошмара и не находила рядом никого, кто бы сумел ее успокоить.

– С ней Ник. – Шадоу присела на плетеный диванчик.

Ромми последовал за ней, напряженно принюхиваясь. Уоррен едва не вышвырнул проклятое создание за дверь, но вовремя вспомнил, что именно Шадоу подарила его матери эту собачку. Он уселся рядом с Шадоу, недоумевая, каким образом Ник добился такого результата.

– В моих комнатах нет телевизора. Может, стоит предложить Нику какую-нибудь книжку?

Уоррен оглядел небольшую гостиную. Единственная книжная полка была заставлена кассетами с книжными текстами, судя по названиям. Сейчас, когда Шадоу сама явилась к нему, Уоррен не намеревался делить ее с кем бы то ни было.

– Не сомневаюсь, что он сам найдет себе занятие.

– Наверное, ты прав. Он сказал, что Джанна поможет ему приглядеть за Хло.

Уоррен вспомнил, как Джанна показывала им рисунок, на котором вместо Йена Макшейна был изображен Ник. Уоррен еще тогда догадался, что отношения его сестры и Ника не просто дружеские и уж, конечно, не ограничиваются деловыми.

– Мне не нравится, что Джанна завела любовника, пусть даже такого славного, как Ник, едва успев подать на развод. Не хочу, чтобы ей снова причинили боль. Они ведь едва знакомы, можно сказать, совсем чужие люди.

– Нет, не чужие. Они просто знакомятся снова.

Уоррен не проявил желания обсуждать Французскую революцию и вероятность встречи между Ником и Джанной в прошлой жизни.

– По-моему, Джанна сильно увлеклась им. Рисунок – хорошее тому доказательство.

– Рисунок доказывает лишь одно: Ник похож на Йена.

– Почему ты так считаешь?

Она повела плечами, по которым рассыпались ее густые рыжие волосы.

– Думаю, душу Йена потянуло на Мальту – туда, где он познал счастье, любовь.

Джанна рассказала им еще в Лондоне историю Йена и Пифани. Весьма романтично. Именно такие любовные истории захватывали воображение Шадоу. В свое время он и Шадоу тоже пережили любовное увлечение, но с тех пор прошло много лет – и несколько ее мужей. Он не был уверен в ее теперешних чувствах. Тем более в этом надлежало разобраться. Неожиданное появление Шадоу ясно доказывало, что он ей по-прежнему небезразличен.

Уоррен заглянул в ее карие глаза. Как ему хотелось увидеть в них истинное чувство!

– А ты? Ты нашла любовь?

– Да. Я люблю Хло. – Она потупила взор, опустив ресницы. – А ты?

Он ласково приподнял ее лицо за подбородок и заставил смотреть ему прямо в глаза. Глаза Шадоу расширились, в них читалась неуверенность. Он восторгался ощущением гладкости и тепла ее кожи.

– Ты – единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Его рот медленно накрыл ее полуоткрытые губы, рука скользнула по ее щеке и зарылась в густые волны волос. Ее губы задрожали, и он догадался, что быть с ним рядом, избегая телесного контакта, было для нее столь же тяжким испытанием, как и для него. Она обхватила его за шею и притянула к себе. Уоррен ограничился всего одним страстным поцелуем. Им следовало многое решить, прежде чем идти дальше. Он не без сожаления заставил себя отстраниться.

– Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе и стать отцом для Хло.

Ему показалось, что она вот-вот расплачется.

– Это правда?

Вопрос был задан тоном маленькой девочки, потерявшейся во враждебном мире. Неудивительно, что она так доверяет магическим рунам и гадальным картам!

– Правда. Прости меня за то, что я когда-то подчинился отцу и перестал с тобой встречаться. Это была крупнейшая ошибка в моей жизни. Предоставь мне еще один шанс.

Она колебалась, глядя ему прямо в глаза, словно надеясь найти в них ответ. Потом она стала разглядывать складки на своей юбке.

Уоррен боялся дышать – воздух казался ему пропитанным неизбежным поражением. Он чувствовал, что ей хочется его любить, но разрыв многолетней давности лишил ее доверия к нему.

– Прислушайся к своему сердцу, Шадоу. Мы должны быть вместе.

– Хло действительно нужен отец.

Боже, нет! На протяжении стольких одиноких лет он бесчисленно проигрывал в своем воображении эту сцену, заставляя ее призрак отвечать то согласием, то отказом, но ему никогда не приходило в голову, что она способна сказать «да» только ради блага Хло.

– Не надо приносить себя в жертву только для того, чтобы подарить Хло отца. Я надеюсь, что ты будешь моей женой по любви.

Она нахмурилась еще больше.

– Конечно, я люблю тебя. Я никого больше никогда не любила. Когда ты меня бросил, я впала в панику и судорожно стала искать тебе замену. Я просто не могла жить в таком одиночестве. В конце концов выяснилось, что никто не сможет занять твое место. Тогда я и решила завести Хло. Ее я люблю всем сердцем. – Шадоу умолкла и облизнула пересохшие губы. – А тебя я никогда не переставала любить.

Он не смог больше сдерживать волнение. Шадоу с невыносимой нежностью прикоснулась к его руке, и он заключил ее в пылкие объятия. Она прижалась лицом к его груди.

– Я люблю тебя, – прошептал он, зарываясь в ее волосы. – Нас ничто больше не разлучит. – Уоррен крепче сжал объятия, и она, вдруг почувствовав себя в безопасности, поудобнее устроилась у него на плече.

Их объятия были так тесны, словно оба боялись спугнуть чудесное наваждение. Уоррен ласково поцеловал ее в щеку, потом в губы. Отзывчивость ее губ, прикосновение кончика ее языка разбудило пронзительные воспоминания о той былой любви, которую он уже не чаял обрести снова.

– Я вытянула десятку «чаш», – прошептала Шадоу, обдавая его щеку теплым дыханием. – Ник, оказывается, умеет предсказывать судьбу по одной карте. Десять «чаш» – это любовь, дети, семья.

То есть то, к чему она всегда стремилась. Уоррен не стал произносить это вслух. Он не знал, каким образом Ник подстроил, чтобы она вытянула заветную десятку, но чувствовал себя его должником.

– В роду у Ника была ведьма, казненная в Салеме. Наверное, он тоже колдун.

У Уоррена имелись на сей счет серьезные сомнения, но он не стал ее разубеждать, так как почувствовал непреодолимое желание повторить поцелуй.

– Я беспокоюсь за Ника, – сказала она вдруг. – Я тоже заставила его вытянуть карту. Знаешь, что это было? Пятерка «посохов»: беды, опасности.

– Уверен, что Ник сумеет...

Уоррена отвлек царапающий звук. Он забыл, что Шадоу явилась не одна, а в сопровождении Ромми. Что ему надо? Уоррен нехотя поднялся.

– Ромми просится выйти, – сказал он Шадоу, хотя сам, конечно, считал, что вздорная собачонка просто не нашла, что погрызть.

Он приоткрыл дверь, и Ромми пулей вылетел вон, устремившись к главному дому.

* * *

Джанна прижалась к Нику; приложив ухо к его груди, она слушала, как колотится его сердце, медленно возвращаясь к нормальному ритму. В темноте раздался ее шепот:

– Как ты думаешь, мы не разбудили Хло?

– Если ребенка не разбудили твои сумасшедшие крики: «Еще! Еще!», то беспокоиться не о чем.

Она шлепнула его по голому бедру.

– Я не кричала!

– Ну, так стонала – знаешь, как громко! Тут уж она была над собой не властна.

– Ничего страшного. – Ник слегка поглаживал ее живот; его пальцы описывали круги, перемещаясь все ниже. – Мне приятно, что тебе доставляет удовольствие заниматься со мной любовью.

Она не собиралась признаваться ему, КАКОЕ это удовольствие; она не продержалась и одной ночи, хотя дала самой себе торжественное обещание, что в присутствии родни ничего подобного происходить не будет. Куда подевалась ее самодисциплина?

– Соберу-ка я одежду и сбегу к себе, пока не вернулась Шадоу.

– Брось! Так быстро Шадоу не вернется, или я совсем не разбираюсь в ситуации. В любом случае ты можешь проститься со своим халатом. Я так сильно отбросил его в сторону, что он улетел на балкон. Думаю, он едва ли задержался и на перилах.

Она спрыгнула с кровати и метнулась на балкон. Теплая ночь предвещала наступление лета, вокруг полной луны сверкали льдинки звезд. Воздух был напоен ароматом цветущего миндаля и поспевающего инжира. Самозабвенный стрекот кузнечиков не смог заглушить уханья совы, облюбовавшей для проживания рожковое дерево. Джанна свесилась вниз и поспешно вернулась в темноту комнаты.

– Мой халат украшает тутовый куст!

Ник уложил ее на себя.

– Могло быть и хуже, – сказал он ей в самое ухо. – Там могли оказаться трусики.

– Кстати, где они?

– Не их ли поедает Таксила?

– Такси, ко мне! – негромко позвала Джанна, но тщетно.

– Такси! – пришел ей на помощь Ник. Щенок кубарем выкатился из темного угла, волоча за собой трусы.

Джанна слезла с кровати и отняла у Такси съедобные трусики, благо что собаку сейчас больше интересовал Ник, чем сладкий малиновый треугольник. Джанна рассмотрела оставшееся от него в свете луны.

– Да, изрядного куска как не бывало!

– Ну как, это вкуснее, чем косточки? – осведомился Ник у Такси, который, устроившись у него на груди, старательно вылизывал ему подбородок. – Непонятно, почему такая прелесть, как Такси, остается в тени, а пакостный Ромми кочует по выставкам?

– Все предки Ромми – сплошь чемпионы.

– То есть спариваться им дозволялось тоже исключительно с чемпионами. Велика радость!

– У Такси пегий носик, а этого не положено. Должен быть абсолютно черный, как у Ромми.

– Ну, так закрасить ему нос – и добро пожаловать на круг!

– Некоторые владельцы делают у собак на носу татуировки, лишь бы они соответствовали стандартам.

Ник потрепал Такси.

– Не бойся, парень, тебе в нос не станут тыкать иголкой.

– Тетя Пиф не допустила бы такого издевательства. Она никогда не мучила своих собак. Но даже если бы нос Такси был черен, как гуталин, он все равно не соответствовал бы клубным стандартам. У него неправильный прикус.

Ник приготовился расхохотаться, но тут тихая вилла содрогнулась от отчаянного визга.

– Господи Иисусе! – Ник вскочил, сбросив Такси на пол.

Он уже натягивал брюки, когда визг повторился.

– Это Одри! – услыхал Ник голос Джанны, уже открывая дверь и второпях едва не наступая на Такси. Джанна сорвала с кресла шерстяной плед и обмоталась им. В холле она чуть было не врезалась в тетю Пиф, вместе с которой и устремилась к комнатам Одри.

Ник стоял рядом с Одри на коленях, Эллис пребывал в той же позе, но на персидском ковре, склонившись над Фон Роммелем. Песик катался по полу и задыхался. В ноздри Джанны ударила мерзкая вонь, в горле запершило. Персидский ковер, приобретенный тетей Пиф на аукционе Сотби, был совершенно испорчен.

– Он умирает, умирает! – стенала Одри.

– Надеюсь, это пройдет, – сказала тетя Пиф.

– Наверное, съел что-то не то, – высказал предположение Ник, подмигивая Джанне.

На лестнице послышался шум. Появились всклокоченный Уоррен и Шадоу в незастегнутой блузке. Джанна еще плотнее завернулась в плед, избегая понимающего взгляда тетки.

– Что случилось? – спросил Уоррен, бросаясь к остальным.

– Ромми захворал, – ответила Джанна, мысленно проклиная шавку за то, что по ее милости их связь с Ником окончательно выплыла наружу. Вылетая в холл полуголой, она спешила оказать помощь, а нашла лишь собачонку с несварением желудка.

– Как это могло произойти? – удивился Уоррен. – Он только что от нас. Он был в полном порядке.

– Надо вызвать ветеринара, – сказал Эллис, обнимая всхлипывающую Одри.

– Нет, – решила тетя Пиф, – лучше самим отвезти Ромми в клинику. Садись за руль, Уоррен. Эллис, посадите Одри в машину, – Она повернулась к Нику: – Узнайте, что он съел, чтобы мы могли все толком объяснить доктору Захре. – Следующее ее распоряжение предназначалось Джанне: – Позвони в «Скорую ветеринарную помощь», пускай нас встречают в клинике.

– И Такси захватите, – посоветовала Шадоу.

Такси приплясывал у ног Ника, изъявляя желание, чтобы его взяли на руки; его мордочка была окрашена в ярко-розовый цвет.

Джанна нагнулась за щенком, придерживая одной рукой сползающий плед.

– С ним все в порядке. Он был со мной. Он не ел того, что Ромми.

– Верно, – поддержал ее Ник, – Такси ограничился малиновым пирожным.

Ромми жалобно скулил; через минуту он опять начал задыхаться.

– Поехали! – скомандовала тетя Пиф.

Джанна метнулась в свою комнату, набрала «990» – справочную – и справилась о номере доктора Захры.

– Пускай доктор Захра ждет Пифани Кранделл у себя в кабинете, – сказала она санитарке. – Захворала ее мальтийская собачка. – Повесив трубку, она сказала Нику: – Дай мне минуту на одевание.

Он шлепнулся на диван в гостиной.

– Заодно проверь, не сожрал ли кто шоколадное бельишко. Это может оказаться вредно для организма.

У себя в комнате Джанна всерьез забеспокоилась о Ромми. Мало ли что может оказаться ядом для такой крохотной собачонки! Она пересчитала свертки с бельем.

– Все на месте! – крикнула она Нику.

– В таком случае он мог слопать что-нибудь у меня. Уоррен говорит, что он только что из гостевого домика.

Джанна бросила плед на кровать и достала из ящика замшевый комбинезон. Она очень надеялась на скорое выздоровление Ромми: Одри так к нему привязана!

– Где Шадоу?

– Она с Хло. Весь этот шум разбудил девочку.

Пара, преследуемая Такси, вернулась в гостевой домик, где обнаружила на спинке дивана принадлежащий Шадоу кружевной бюстгальтер. На полу валялись мятые трусы. Такси бросился к ним.

– Фу, Такси!

Щенок замер, жалобно скуля. Ник щелкнул пальцами, и Такси кинулся к его ногам.

– Ты перенимаешь все дурные привычки Ромми? – укоризненно попенял ему Ник.

– Вряд ли Ромми отравился здесь, – сказала Джанна, осматривая гостиную. – Иначе он оставил бы обрывки и прочий мусор.

Они перешли в спальню Ника. Пока он заглядывал в шкаф, где Ромми нашел однажды его суспензорий, Джанна изучала фотографию Аманды Джейн. Она не могла соперничать с такой красавицей. Неудивительно, что жена взывала к Нику даже из могилы.

– Ничего! – объявил Ник. – Теперь в кухню. Крохотное помещение кухни озарилось светом.

В синей коробке с печеньем из кондитерской «Аттард» зияла дыра. Стол был засыпан крошками и недогрызенными орехами, на полу валялось надкушенное печенье.

– Печенье – что ж в этом такого? – Выражение лица Ника показалось Джанне странным.

– Такое пекут все местные кондитеры. Это всего лишь мука, колотый миндаль, корица и мед.

Ник сорвал со стены телефонную трубку.

– Как звонить ветеринару?

Джанна назвала номер, не понимая, по какой причине Ник так разволновался.

– Уоррена Атертона, пожалуйста. – Он ждал, напряженно глядя на Джанну. – Уоррен?.. Вот черт! – Он прикрыл трубку рукой и объяснил Джанне: – Издох сразу по поступлении. – Убрав ладонь, Ник сказал в трубку: – Немедленно назад. Возникли проблемы. Только не путайте остальных. Мы с Джанной ждем вас в гостевом домике.

– Да в чем дело? – не выдержала Джанна.

– Мед! В меде непременно есть олеандровый яд. Ромми не объелся, а отравился. Непосредственно перед своей гибелью Трейвис принес в подарок Пифани баночку меда. Наверное, в этом печенье был тот же мед.

– Но Клара утверждала, что ела этот мед позже и не отравилась.

– Здешняя кладовка даст фору иному супермаркету. Я насчитал дюжину сортов меда. Клара могла ошибочно решить, что ела тот же мед. В него заползли муравьи, и она выбросила баночку. Проверить ничего не удалось.

– Но это печенье куплено в солидной кондитерской. Там тебе не продали бы отраву.

Ник нахмурился.

– Я его не покупал. Мне его прислали в офис.

От страха у Джанны отхлынула кровь от лица; она буквально почувствовала, как бледнеет. У нее задрожали колени. Если он прав, то это значит только одно – его пытались убить. Умом она понимала, что вполне может существовать логическое объяснение, но нутром чувствовала, что он не ошибается. Кто-то активно желал ему смерти.

До этой минуты она не догадывалась, насколько он ей дорог. Если бы он съел хотя бы одно печенье, она бы уже никогда не... В следующее мгновение она заметила напряженное выражение его глаз, схватила со стола конверт и вытащила из него письмо. Она сразу узнала стилизованную арку – символ отеля «Голубой грот».

– Не трогай! – Он сам развернул письмо.

Она прочла:

«Дорогой!

Вчера было чудесно. За тобой новый купальник. Пока ты решаешь, какой цвет выбрать, полакомься моим любимым печеньем.

Приятного аппетита,

Джанна».

– Я этого не посылала! – крикнула она, задыхаясь от негодования и страха: ведь неизвестный пытался не только убить Ника, но и выставить виноватой ее. – Взгляни! Письмо отпечатано на машинке. Любой мог украсть мои гостиничные бланки и состряпать такую фальшивку.

Она молила бога, чтобы Ник ей поверил. Однако его чудесные голубые глаза глядели сурово, улыбка исчезла, сменившись жестким выражением. Не верит! В глубине души она никогда не сомневалась, что рано или поздно потеряет его. Но только не так!

– Я люблю тебя, Ник! Я бы никогда в жизни не причинила тебе зла.

Эти слова были произнесены тихим, неуверенным голосом, но Нику они показались истошным криком. Любовь? Последние несколько дней доставили ему много удовольствия – больше, чем он сам был готов себе признаться. Он старался не думать о том, насколько сильно ему нравится Джанна, чтобы не мучиться снова чувством вины: ведь его жизнь продолжается, тогда как жизнь Аманды Джейн так жестоко прервалась. Он сознательно воздерживался от любых размышлений о том, к чему приведут их отношения. Сейчас тем более было не до этого.

– Коротышка, – проговорил он, целуя ее в кончик носа, – ты не способна на убийство. – Притянув к себе, он чмокнул ее в макушку. Она прильнула к нему с отчаянием, тронувшим его душу. – Меня беспокоит другое: кто-то попытался тебя подставить.

Она отпрянула, не пытаясь больше скрыть свое прерывистое дыхание. Ее все еще не оставляла надежда, что он ответит на ее признание. Осознание собственной любви стало для нее потрясением, только этому были посвящены сейчас все ее мысли. Свойственная обычно рассудительность изменила ей. Пока он не высказал это прямым текстом, она не понимала, что находится в опасности.

– Зачем?

Ник смотрел на нее в упор и напряженно размышлял.

– Чтобы упрятать тебя за решетку. Чтобы не дать открыться «Голубому гроту». Что может быть хуже ситуации, когда куча представителей туристических фирм и журналистов, пишущих на эти темы, которые наметили нагрянуть сюда на следующей неделе, узнают, что ты арестована по обвинению в убийстве?

Облегчение, которое она испытала, поняв, что Ник верит ей, забылось; она осознала, насколько плохо обстоит дело. Ее ничего не стоило обвинить в убийстве. Даже сейчас вполне оставалась возможность обвинения в покушении на убийство.

– Это Бредфорды, кто же еще? Кто еще спит и видит тебя в гробу, а меня за решеткой? – решительно заявила она.

– Зачем Бредфордам моя смерть? – удивился Ник. – Акции унаследует моя мать...

– Вот именно! – перебила его Джанна. – Они рассчитывают преспокойно купить акции у твоих наследников.

– Ты права. – Пифани стоило лишь попросить – и он вернул бы ей акции. У нее не было никаких причин убивать его. – Для этого они убили Трейвиса.

– Этот отель – мечта всей жизни тети Пиф. Если она рухнет, а судьба Йена Макшейна так и останется скрыта мраком, тетя зачахнет. – Джанна так разозлилась, что отчетливо выговаривала каждый слог.

Ник бы восхищен ею, в первую очередь подумавшей не о самой себе. А ведь у нее могли возникнуть трудности с законом! Этим она напомнила ему Аманду Джейн. Неужели одному человеку может повезти целых два раза в жизни?

– С тобой тоже ничего не должно случиться! – Гнев Джанны усиливался с каждой секундой.

– Мы не позволим Бредфордам навредить «Голубому гроту», тем более отправить меня на тот свет. – Ник обнял ее и привлек к себе. – У Трейвиса была поговорка: «Доверься волне, не противься потоку». Я много лет старался жить по этому принципу. Теперь я вижу, что это невозможно. Я не собираюсь сидеть, вобрав голову в плечи, и дожидаться, пока ее снесут. Мы заставим Бредфордов горько пожалеть о том, что они на нас замахнулись.

– Каким образом? У нас нет никаких доказательств их причастности.

– Ничего не говори полиции об этом письме.

– Так поступать нельзя. Это значит утаивать улики.

– Я отправлю письмо и одно печенье из коробки в Скотленд-Ярд. Надеюсь, они сумеют доказать, что мед в печенье и мед, обнаруженный в желудке Трейвиса при первом вскрытии, происходит из одного и того же источника.

– Каким образом это поможет нам изобличить Бредфордов? – недоуменно спросила она.

– Мед, отравленный олеандром, – редкость. Следы должны быть повсюду, в частности, на этой бумаге. У них есть специальные приборы, чтобы все определить и зафиксировать.

– Отпечатки выявят отправителей письма!

– Совершенно верно. А мы тем временем привлечем к Бредфордам внимание. Посмотрим, что из этого выйдет.

Джанна задумчиво кивнула.

– Я могу рассказать полиции, как Керт подсыпал мне что-то в бокал.

– Придумано неплохо! – Ник был восхищен ее мужеством. – Но ведь они спросят, зачем это ему понадобилось и почему ты не заявила об этом раньше.

– О вражде между моей тетей и Бредфордами хорошо известно. Теперь, когда я приняла у нее дела, Бредфорды стараются любыми способами вытеснить меня из гостиничного бизнеса. Раньше я опасалась обращаться в полицию, но теперь в создавшейся ситуации поняла, что они ни перед чем не остановятся.

– Здесь очень важен выбор слов. Их виновность должна лишь подразумеваться, иначе тебя притянут к ответственности за клевету.

– Я уже ничего не боюсь. Если мы что-то не предпримем, в следующий раз дело не ограничится дохлой собачонкой.

Ник аплодировал про себя ее отваге. Полиция, несомненно, станет задавать разные неприятные вопросы, однако, похоже, Джанна не из тех, кто уступит давлению. Интересно, как повела бы себя в аналогичной ситуации Аманда Джейн? Ей был присущ инстинкт матери, защищающей свое семейство, но она бы поостереглась бросаться в наступление.

Стук в дверь прервал мысли Ника. Вошел озабоченный Уоррен.

– Гибель Ромми – не несчастный случай, – немедленно сообщила брату Джанна. – Кто-то пытался убить Ника.

Уоррен опустился на диван. Следующие несколько минут были отданы посвящению Уоррена в проблемы, связанные с Бредфордами.

– Чтобы знать, чем мы занимаемся на борту «Аманлы Джейн», они должны были наблюдать за нами, – сказала Джанна. – Точно так же они шпионили за Трейвисом.

– Смысл навлечения подозрений на Бредфордов заключается в том, чтобы заставить их перейти к обороне и побудить полицию заинтересоваться ими, – объяснил Ник. – Любому, кто осмелился на такой рискованный шаг, наверняка есть что скрывать.

– Как я могу вам помочь? – спросил Уоррен.

– Отправьте на своем самолете образец печенья и письмо в Скотленд-Ярд.

– А еще лучше – в Форт-Халстед. Этой английской лаборатории нет равных в мире. Когда над Локерби взорвался самолет «Пан-Ам», именно специалисты из Форт-Халстеда исследовали микроскопические остатки и установили, что одежда, лежавшая в чемодане с бомбой, была куплена именно на Мальте.

– Если на бумаге остались хоть какие-то отпечатки, в Форт-Халстеде сумеют с ними разобраться. Там снова поработают с медом, найденным при вскрытии Трейвиса, и сравнят его с начинкой печенья.

– А пока, – сказал Ник, – следует собрать семейный совет. Образуем единый фронт и накроем мерзавцев! Пусть знают, с кем имеют дело.

– Тетя Пиф всегда рада хорошей потасовке, – заметил Уоррен.

– Одри будет вне себя, когда узнает, что в гибели Ромми виноваты Бредфорды, – добавила Джанна.

Ник улыбнулся. Это была не его невозможная улыбка с ямочкой на щеке, а мстительная гримаса.

– Знаете, на что я больше всего надеюсь?

– На что? – спросил Уоррен.

– Тони Бредфорд – трус. Я проторчал в его приемной битый час. Там все стены завешаны его медалями и фотографиями в обмундировании британского летчика. Он воображает себя героем войны.

– Большинство так и считают, – предупредила Джанна. – Никто не вспоминает, что он был королем черного рынка. Естественно, правду знают все, но считают, что в их интересах забыть, как сколотил свое состояние один из самых видных граждан Мальты.

– А мы им напомним, – предложил Уоррен.

– Отлично! – подытожил Ник. – Врежем трусу как следует. Настоящий мужчина пристрелил бы меня, а этот шлет отраву. Черт, если бы моя секретарша в очередной раз не села на диету, я бы чего доброго угостил ее печеньицем. И вы, кстати, тоже могли бы полакомиться, – сказал он Уоррену.

– Это верно, – согласился тот, – трус всегда убивает невиновных.

– Тебе повезло, что ты не успел попробовать это печенье, – сказала Нику Джанна.

Он приобнял ее, стиснул.

– Везенье здесь ни при чем, Коротышка. Я обязан жизнью тебе. Стоило мне взглянуть на письмо, как я припомнил кровяную колбаску и печень фенека и заподозрил, что печенье непременно с подвохом. Добавь к этому соус чили, который я тебе перед этим скормил, – и ты поймешь, что я не прикоснулся бы к этому печенью, не спросив тебя предварительно, что у него за начинка.

Уоррен встал.

– Пойду в дом, расскажу всем, что произошло. Потом можно будет вызвать полицию. Положите письмо и печенье в полиэтиленовые пакеты. Как только уберутся полицейские, я заберу образцы в Лондон. Результаты нужны как можно быстрее.

Проводив Уоррена, Джанна зашла за Ником в кухоньку.

– Возникает вопрос, не стал ли и Макшейн...

– Этим мы займемся позже. Сейчас у нас и так забот полон рот. – Он вооружился щипцами и извлек из коробки одно печенье.

– Знаю, но... Мне кажется, он имеет ко всему этому прямое отношение.

Ник удивленно обернулся. Джанна и не думала шутить. Скорее напротив.

– Я показала тете Пиф рисунок, сделанный Лорел, и...

– Не тяни, Джанна, выкладывай.

– Ты – вылитый Йен Макшейн. Вы просто двойники.

За сим установилось молчание.

– Чертовщина! – Ник со всего размаху хлопнул ладонью по столу. Слова Джанны взволновали его не на шутку, более того – сильно встревожили. Он припомнил свою первую встречу с Пифани Кранделл. Она смотрела на него тогда как на ожившее привидение. – В таком случае становится понятно, почему Тони Бредфорд так странно повел себя, когда я пожаловал к нему в кабинет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Он, конечно, угрожал мне, пытаясь заставить продать акции. Но у меня было ощущение, что на самом деле он меня боится.

– Знаешь, когда перед тобой стоит человек, которого ты давно считал мертвецом, поневоле напугаешься. Если он вдобавок собственноручно пристрелил его...

– Погоди! Ты и вправду веришь словам этой художницы-медиума, будто Макшейна прикончили выстрелом в голову?

– Сначала я, конечно, сомневалась, это так необычно, но теперь думаю, что к ее словам надо отнестись серьезно.

– Ладно, предположим, Бредфорд действительно сам его укокошил. Какое это имеет отношение ко мне? Мое сходство с Йеном – простое совпадение. Тони не может воспринимать меня как реальную угрозу.

Джанна пожала плечами:

– Наверное, ему просто очень хочется завладеть акциями.

Ник ничего не ответил. Он вспоминал портрет. Человек на нем выглядел так, словно и вправду провел полвека в могиле. Он подумал о Пифани, о ее любви к Йену. Видимо, это и объясняло ее отношение к нему. Вся эта ситуация вызывала у него противоречивые чувства. С одной стороны, он готов был считать ее загадочным совпадением, которому ни за что не найти объяснения, с другой, очень хотел нащупать разумный, логичный ответ.

– Уверена, что Йена убил именно Тони, – сказала вдруг Джанна еще более решительно, чем раньше. – Я сделаю все, чтобы доказать это.

Ник предполагал, что возникнут трудности с поисками тела Макшейна. Не говоря уже о том, чтобы можно было раскрыть убийство, совершенное так давно, однако не стал делиться своими мыслями с Джанной. Он помолчал, давая только что проклюнувшейся идее принять отчетливые очертания.

– Моя речь похожа на речь Йена?

– Никогда не встречала шотландца, который изъяснялся бы как ты.

– Я не об акценте. Говорила ли тебе тетя, что мой голос звучит как голос Йена?

– Нет, но я могу спросить ее об этом.

– Если окажется, что сходство распространяется и на голос, ты научишь меня нескольким фразам с шотландским акцентом.

 

19

Спросонья Тони Бредфорд не мог сообразить, где находится. Он перевернулся на другой бок и пришел в себя от знакомого прикосновения добротного постельного белья. Только что его мучил кошмар, тот самый, который не давал ему покоя с незапамятных времен. Ему снилось, что он, совсем еще малыш, остался взаперти в ослиной конюшне, а его мать отправилась слоняться по улицам...

От резкого стука в дверь Тони сел в кровати. Он понял, что разбудил его именно этот стук.

– Iva? – произнес он «да» по-мальтийски. Он уже знал, что случилась какая-то неприятность: слуги осмеливались беспокоить его только в исключительных случаях.

– Телефон!

– Кто звонит?

– Женщина. Она говорит, что это очень важно.

В голове у него еще стоял сонный туман. Неуклюже натянув шелковый халат и сунув ноги в меховые тапочки, он зашаркал через длинный холл к себе в кабинет.

– Алло, – промямлил он, протирая глаза.

– Говорит Йен Макшейн. Будь начеку, Бредфорд: я до тебя доберусь.

Трубка умолкла, прежде чем Тони нашелся с ответом. Теперь он крепко сжимал ее в кулаке, уставившись в потолок невидящим взглядом. В зеркале на противоположной стене колебалось его отражение. Он на мгновение остолбенел.

Проклятое зеркало, когда-то служившее дверью в гробницу фараона, шутило с ним странные шутки. Он таращился на свое отражение, не смея дышать: зеркало показывало не только его, но и Йена Макшейна, приставившего револьвер к его голове.

Дуло упиралось прямо в левый висок.

Тони зажмурился. Когда он вновь разлепил глаза, галлюцинация исчезла. Он упал в кресло, стараясь убедить себя, что все дело в его вечных затруднениях с пробуждением. Он снова покосился на зеркало. Призрак исчез. Голос в трубке поразительно напоминал голос Йена Макшейна, но Тони было непросто обвести вокруг пальца. Это Ник Дженсен, кто же еще! Тревога, охватившая его при разговоре с Дженсеном в кабинете, вернулась. Тони изо всех сил старался сохранить ясность мысли. Он был в любом случае опаснее для Пифани и ее техасца, чем они для него. С другой стороны, Непонятно, зачем понадобилось трезвонить в такую рань. Четыре утра!

Стук во входную дверь окончательно смешал его мысли. Кого еще принесла нелегкая? В Мдине не было постоянных жителей, а для того, чтобы добраться сюда от ближайшего городка, приходилось долго петлять по дорогам. Тони пересек мраморный вестибюль и распахнул дверь. Во дворе, у фонтана, стояла полицейская машина с двумя синими полосами. Тони узрел троих полицейских с серебряными мальтийскими крестами со словом «Pulizija» на груди. Но главным визитером оказался Раймонд Мускат – старший инспектор полиции, напыщенный болван и давний знакомый Тони.

– Керт?.. – Тони сразу решил, что его сын попал в беду. Он не питал к Керту большой любви, а порой даже ненавидел его, однако рассчитывал на сына как на продолжателя династии Бредфордов в следующем столетии.

– Я приехал не из-за Керта. – Мускат выглядел смущенным. – Речь о «Соколином логове».

Тони жестом пригласил его войти. Вновь возникло предчувствие беды, охватившее Бредфорда в тот самый момент, когда он увидел у себя на приеме Ника. А тут еще его дурацкий звонок! Не произнося ни слова, он провел полицейских в кабинет. Положение, как видно, серьезное, иначе Муската не подняли бы с постели. Вполне могли бы подъехать простые полицейские, в крайнем случае инспектор третьего участка, к которому относилась Мдина. Но нет, случившееся потребовало участия самого Раймонда Муската, главного полицейского Мальты!

Мальтийская полиция использовала под полицейские участки старые сторожевые вышки, выстроенные во время войны по всей Мальте в качестве позиций для зенитной артиллерии. Зимой там стоял собачий холод, летом – адская жара; так продолжалось до тех пор, пока Тони не раскошелился на системы отопления и охлаждения. Он проявил щедрость не без задней мысли: ему нравилось носиться по острову на «Ламборгини-Контак», как по гоночной трассе, не отвлекаясь на разные мелочи.

Мальтийскую полицию нельзя было назвать коррумпированной. Напротив, здешние стражи порядка славились своей дотошностью. Большинство прошли подготовку в Англии, в Новом Скотленд-Ярде, однако ради друзей все же делались небольшие исключения. Тони надеялся, что будет заранее предупрежден о затеях Пифани и красавчика Дженсена.

– Вчера вечером в доме Пифани Кранделл отравили собаку.

– И вы примчались сюда в такую рань, чтобы сообщить мне эту потрясающую новость?

– Нет. – Мускат переминался с ноги на ногу, словно стоял на раскаленных углях. – Собачонка сожрала отравленное печенье. Там считают, что его прислал Нику Дженсену ты. К коробке приложена твоя визитная карточка.

– Печенье?! – Тони хотел расхохотаться, но он передумал, глядя на совершенно серьезную физиономию Муската. – Если бы я захотел избавиться от Дженсена, то просто перерезал бы ему горло.

– Граф Лифорт утверждает, что ты всячески старался приобрести контрольный пакет акций «Голубого грота», а Дженсен упорно отказывался продать тебе свою долю. Граф считает, что ты решил избавиться от Дженсена, чтобы потом купить акции у его наследников.

На Муската явно подействовал титул Уоррена Атертона. Тони рассвирепел: он любил именовать себя герцогом Мальты! О титуле ему не приходилось даже мечтать, зато ничтожество вроде Лифорта пускало всем пыль в глаза!

– Леди Джанна Атертон Пемброк заявляет, что твой сын попытался при твоем содействии прямо тут, на вилле, подмешать ей в напиток какой-то наркотик.

– Ну и чушь! – Тони действительно не знал, как конкретно Керт собирался поступить с Джанной. Он видел через свое хитрое зеркало, как его сынок высыпал ей что-то в стакан, но решил, что это любовное снадобье. Он счел эту попытку неуклюжей, но объяснимой: мозги у Керта помещались промеж ног.

– Ник Дженсен подтверждает это заявление. По его словам, он поспешил увести Джанну, которая по дороге лишилась чувств.

– Нализалась до обморока!

– Возможно, но жалоба звучит убедительно. – Мускат продолжал мяться; Тони знал, что главное еще впереди. – Дженсен требует, чтобы мы возобновили следствие по делу о смерти Трейвиса Прескотта и сосредоточились на тебе.

– На мне? Еще немного – и они, пожалуй, обвинят меня в намерении прикончить папу римского!

Он сердито ткнул пальцем в серебряный мальтийский крест на груди Муската. Галуны, свидетельствовавшие о высоком чине их обладателя, пришли в движение.

– Я ни в чем не замешан. Им не удастся меня замарать, – сказал Тони уже более спокойно.

– Все верно, – подтвердил Мускат, – просто я решил, что тебе не мешает знать, что они очень активно стараются навесить все это на тебя.

Мускат направился к двери. Его подчиненные потянулись за ним.

– Если анализ покажет наличие в печенье яда, тебе скорее всего придется дать объяснения. Дженсен настаивает, чтобы тебе предъявили обвинение в покушении на убийство.

Скоты! Тони захлопнул за полицейскими дверь. Техасец с идиотской улыбочкой! Тони ненавидел его так же люто, как когда-то Йена Макшейна. Дамский любимчик, умеющий вовремя подольститься. Все это дело рук Пифани. Видимо, она нервничает из-за того, что Тони продолжает прибирать к рукам ее собственность.

Он убеждал себя, что у них нет доказательств. Даже если печенье окажется отравленным, какое он имеет к этому отношение? Сунуть его карточку в коробку мог любой, тот же Дженсен. Наверное, он прихватил штучку-другую, пока ждал аудиенции в приемной. Но все же придется объясняться и увеличивать состояние семейного адвоката. Не очень-то приятная ситуация! Тони любил устраивать разгоны на совете директоров, однако ценил свою репутацию джентльмена. Герой войны, владелец замка, герцог Мальты!

Проклятье! Газеты с удовольствием выставят его к позорному столбу, даже если он чист, как стеклышко. Он мешал Пифани Кранделл строить новый отель на принадлежащей ей земле, напустив на нее защитников окружающей среды, он здорово переплатил тому «голубому» итальяшке за его пакет акций. Все это может вскрыться и сделать из него виноватого.

Пытаясь успокоиться, он налил себе коньяку «Ле Паради». В голову пришла пословица: «Нет дыма без огня». У него на глазах Керт подсыпал что-то в бокал Джанны. Неужели этот остолоп до того сдурел, что послал Дженсену отравленное печенье? Зачем?

Тони бросился к себе, чтобы, наскоро одевшись, ехать в Силему, в кондоминиум Керта. Он не сомневался, что застанет Керта в постели с его новой блондинкой. Частный детектив, нанятый Тони, докладывал, что Керт проводит с ней все ночи. Он прервет их на самом интересном месте – ну и что? Главное, не позволить этому оболтусу загубить его репутацию, ради которой он всю жизнь трудился не покладая рук.

* * *

Неистовый стук в дверь пробудил Керта от глубокого сна.

– Что случилось? – пробормотала Ронда, натягивая на голую грудь атласную простыню.

– Не знаю... – В следующее мгновение Керт узнал голос отца, требовавшего, чтобы его впустили. – Папаша! – Керт соскочил с кровати и схватил халат. – Я его задержу. Сматывайся!

Керт помчался по пентхаузу, окна которого выходили на залив Святого Юлиана, крича: «Иду!» На рассвете рыбацкие баркасы, выходящие в море, казались жемчужинами на ровной синей глади. Но Керту было не до красот. Что понадобилось Большому Тони в такой ранний час? У Керта уже заранее стояли дыбом волосы, на лбу выступил пот, потому что ничего хорошего ждать не приходилось. Он поспешно утер пот тыльной стороной ладони.

Не сомневаясь, что Ронда уже успела выскочить через заднюю дверь, Керт впустил Большого Тони. Тот был красен от ярости.

– Мы по уши в дерьме! – Отец пролетел мимо, яростно размахивая газетой.

– Ты о чем? – Керт облегченно вздохнул: отец не пронюхал о Ронде.

Большой Тони показал ему утренний выпуск «Тайме оф Мальта», только что сошедший с печатного станка.

– Пифани Кранделл и вся ее стая вопят, будто я пытался убить Ника Дженсена! Они договариваются даже до того, что это мы отравили Трейвиса Прескотта!

– Полная чушь! – Керт в который раз пожалел, что вторично прибег к яду. Рискованно и глупо. На этот раз ему изменило чутье.

– Еще пишут, что какой-то моряк-грек клянется, будто Ронда обманом заманила его на «Песню сирены», где ты его поколотил.

Керт очень старался сохранить невозмутимость, но, видимо, выражение его глаз выдало отцу правду.

– Значит, это не вранье? – Последовал сокрушительный удар в челюсть, от которого Керт рухнул на диван. – Зачем?

Мотая головой от звона в ушах, Керт пробормотал:

– Подрались на вечеринке.

– В газете написано, что грек чуть не умер. Он несколько недель валялся в больнице. Корабль его не дождался, поэтому он обратился в полицию. Как только Дженсен обвинил нас в покушении на убийство, полиция дала ход этим показаниям.

Тони опустился в кожаное кресло и долго смотрел на Керта. Его молчание было страшнее побоев.

– Может, ты что-то еще от меня скрываешь? – спросил Тони зловещим шепотом.

Керт был убежден, что ни его, ни Ронду ни за что не сумеют связать с ядом. Что ж, замысел провалился, но они очень постарались и приняли исключительные меры предосторожности. И Керт тут же вспомнил почтового служащего, который за плату передал ему фотографию, отправленную Остином Прескоттом Дженсену. Вот слабое место.

– Если ты не расскажешь мне всей правды, потом не вздумай просить у меня помощи, – заявил Тони.

– Есть один почтовый служащий, который может поднять шум. Я заплатил ему, чтобы он отдал мне предназначенную для Дженсена посылку, – промямлил Керт.

– Что за посылка, черт побери?

– Фотография. – Керт предпочел бы вообще не упоминать Ронду, но теперь это было невозможно. – На ней Ронда и Трейвис Прескотт. – Он собрался с духом и выговорил: – Я не хотел, чтобы ее имя всплыло в связи с его смертью.

– Час от часу не легче, черт побери вас обоих! Эта тупая шлюха навлекла-таки на тебя беду! – Тони резко вскочил на ноги. – Вы вместе прикончили Прескотта, а теперь замахнулись на Дженсена. Так?!

Керт хорошо знал, что следует из такого отцовского тона. Даже если бы он был невинен, как овечка, Тони не переубедишь.

– Так... – пробормотал Керт.

Тони снова сел напротив.

– Зачем вам понадобилось убивать Прескотта? Необходимо было дать хоть какое-то объяснение.

– Прескотту приглянулась Ронда. Однажды он явился на яхту без приглашения, а там была в разгаре вечеринка, не без наркотиков. Этот осел стал угрожать полицией. Ронда испугалась, что скандал помешает ей расстаться с мужем.

Керт беспомощно развел руками. У Тони отвисла челюсть: он таращился на сына. Ему не хотелось верить в этот рассказ, хотя все выглядело связно. Мальта отличалась истовостью своих католиков, перебор четок заглушал здесь завывание ветра. О разводе нечего было и думать, однако существовала возможность признания брака недействительным в судебном порядке. Женщинам, замеченным в аморальном поведении, этот путь был заказан. Разумеется, повествование Керта имело весьма отдаленное отношение к случившемуся в действительности. Просто он застал их за непотребством, чем помог очередному бедолаге-рыбаку, с которым развлекалась Ронда, унести ноги. Прескотт хотел тут же предупредить полицию, но Ронда уговорила его подождать, пока не станет ясно, насколько пострадал бедняга.

На следующий день она встретилась с Прескоттом и убедила его, что пострадавший отделался испугом. На самом деле рыбак лишился глаза, однако обидчикам удалось запихнуть его на судно, отплывавшее на Цейлон. Трейвис получил баночку меда как свидетельство примирения и признания случившегося плачевным недоразумением. Мысль убить Прескотта и вправду пришла в голову Ронде, Керт же не собирался противиться. Завладеть акциями, а не только избавиться от нежелательного свидетеля – разве не славно? Так казалось тогда.

Тони так упорно молчал, что Керт не выдержал:

– Не беспокойся, все, что они могут доказать, – это что я подкупил почтового служащего.

В комнате повисла тишина. За окнами начался перезвон колоколов, призывающих прихожан на первую утреннюю мессу. Когда Тони соизволил нарушить молчание, его голос был еле слышен из-за звона.

– Я провел на этом острове всю жизнь, заботясь о своем добром имени, возводя империю. Ради чего? Ради тебя. А ты все разрушил из-за замужней шлюхи, которая даже не сможет родить тебе законного сына.

Искреннее отчаяние в голосе родителя побудило Керта сказать что-нибудь ему в утешение.

– Я уверен, что брак Ронды будет признан недействительным. Мы еще нарожаем тебе внуков.

– Ублюдков с мякиной вместо мозгов. – Тони фыркнул. – Дура, придумавшая отравленное печенье, передаст гены идиотизма своему потомству.

Несмотря на отцовский гнев, Керт счел возможным вступиться за Ронду. В конце концов, он в полной мере разделял ответственность за яд.

– Ее сердце принадлежит мне: она меня любит. Она позволила мне лишь одно: подкупить почтальона. Все остальное сделала сама. Надо отдать ей должное: она предана мне.

Глаза Большого Тони сузились, и Керт приготовился к гневной тираде. Однако вместо ругани Тони опустил голову и улыбнулся. Точно так же он улыбался, когда расправлялся с очередным конкурентом.

– А ты хитрее, чем я думал, мой мальчик.

Керт не расслабился от «мальчика», а лишь осторожно улыбнулся в ответ. С Большим Тони надо было быть все время настороже. Его ухмылкам доверять не приходилось.

– Ты глуп, но тут, по крайней мере, догадался поручить всю работу своей девке. Если кому-то и придется отвечать, то только Ронде Сиббет.

Керт застонал. Он вовсе не настаивал, чтобы Ронда брала на себя грязную работу. Она сама предложила поступить именно так. Он согласился, но не потому, что заботился о том, чтобы отцу достались его проклятые акции, а потому, что стремился освободиться от отцовской опеки и проводить больше времени в обществе Ронды. Больше ему ничего не было нужно. Сейчас он утешался тем, что властям ни за что не доказать вину Ронды. Она достаточно сообразительна, чтобы залечь на дно и дождаться, пока уляжется буря.

Большой Тони тем временем распахнул дверь.

– Входите, ребята.

В комнату ввалились здоровенные братья Мифсуд. Покатыми лбами они сильно смахивали на первобытных людей. Эти головорезы состояли на содержании у Большого Тони и выполняли по его поручению все, что тому было необходимо.

– Зачем они здесь?

– Они будут твоими сопровождающими. Назовем их телохранителями – это звучит достойнее. – Большой Тони широко улыбнулся, демонстрируя не только вставные зубы, но и десны. – Ты немедленно отправишься в Марбелью. Там ты поселишься в «Пуэнте-Романо». Я уже снял их самую дорогую виллу.

Братья заполнили собой всю комнату. Старший – Керт не помнил, как кого зовут, – перебрасывал языком зубочистку из одного угла рта в другой. Тот Мифсуд, что помоложе, смотрел на Керта сонным взглядом. У обоих было туго с мозгами. Зато по части применения грубой силы им не было равных. Керт знал, что удрать от них будет невозможно.

– Я хочу, чтобы ты ежедневно появлялся у одного из бассейнов отеля. В обществе девок без лифчиков ты будешь счастлив. По вечерам ужинай в главном ресторане, у всех на виду, а потом танцуй ночь напролет в их ночном клубе. Как он называется?

– «Реджайнз», – угрюмо отозвался Керт. При других обстоятельствах он бы всячески приветствовал возможность провести время в этом шикарнейшем отеле Марбельи. Однако с ним не будет Ронды, а братья Мифсуд станут следить за каждым его шагом – разве это жизнь?

– Когда я смогу вернуться?

– Я пришлю за тобой.

Большой Тони сделал жест братьям Мифсуд. Они подхватили Керта под руки и поволокли к двери, приподняв над полом.

– Не думай даже пытаться от них сбежать, – сказал ему Большой Тони напоследок. – Если тебе хотя бы придет в голову такая мысль, им приказано тебя убить. Помни об этом!

* * *

...Вечером того же дня Джанна, подняв глаза от письменного стола в шикарном кабинете отеля «Голубой грот», увидела стоящего в дверях Ника.

– Анализ печенья подтвердил наличие олеандрового яда, – сказал Ник, садясь в кресло напротив. Оба выглядели уставшими, так как не сомкнули ночью глаз. – Конечно, для того, чтобы предъявить Тони Бредфорду обвинение, не хватает улик. Придется обнаружить его отпечатки на коробке или на конверте, тем более что на его визитной карточке, которую я передал в полицию, были только мои.

– Мне по-прежнему не нравится, что мы обманываем полицию и изобретаем улики, подкладывая в коробку с печеньем визитную карточку Энтони Бредфорда.

– Я намерен дать исчерпывающие объяснения, как только у Уоррена будет ответ из Форт-Халстеда. Пока же наша тактика срабатывает. Полиция отрядила еще двоих человек на расследование смерти Трейвиса.

– Фотографии все еще нет?

– Нет, но я настоял, чтобы полиция тщательно опросила всех работников почты. Думаю, кто-то перехватил посылку.

Он откинулся в кресле и ненадолго закрыл глаза. Она была поражена, что он не поленился пересечь остров. Ведь было бы проще воспользоваться телефоном. Глядя на него, она пыталась справиться со своими чувствами. До вечера предыдущего дня она не понимала, что влюбилась. Признание вырвалось у нее, как у тоскующей по любви девчонки, однако он не обратил на него внимания. Она была не вправе его винить. Он не морочил ей голову обещаниями, не лгал, маскируя ложь притворной улыбочкой. И все же, глядя на него и зная, что ее любовь к нему обречена на безответность, она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Ник открыл глаза, но его веки остались тяжелыми.

– Ты собираешься еще долго работать?

– Примерно до полуночи. Дел невпроворот, а до открытия остается меньше недели. Я хочу, чтобы к тому времени, когда агенты турфирм сойдут с трапа самолета, все было...

– Тебе нельзя находиться здесь одной.

Она сделала вид, что он сказал банальность, хотя ее окатило радостной волной. Он беспокоится о ней!

– Я не одна. У нас есть охрана.

– Я вошел как ни в чем не бывало, меня никто не остановил.

– По-твоему, мне угрожает опасность?

Ник положил локти на ее стол.

– Всем нам следует проявлять осторожность. Это опасная публика. Мне давно следовало сообразить, что следующей мишенью могу стать я, но какое там: я болтался по Мальте, не помышляя об осторожности.

– Мы оба занимались глупостями: пожирали твой обжигающий соус, восхищались съедобным нижним бельем, и прочее, и прочее...

– У каждого человека есть право на удовольствие. – Ник внезапно осознал, что никогда за истекшие пять лет ему не было так хорошо, как в последнюю неделю. – Я не позволю Бредфордам мне мешать. Просто надо проявлять больше осмотрительности. – Он встал и добавил: – Поехали. Бери все, что тебе нужно, чтобы работать дома.

* * *

На море догорали последние желто-красные отблески заката; небо темнело на глазах. До наступления сумерек оставалось всего несколько минут.

Ник отнял у Джанны портфель.

– Давай присядем. – Он поставил у бассейна два шезлонга.

«Голубой грот» был построен на обрыве, откуда открывался вид на гроты и каменные арки, под которыми спокойно проплывали рыбацкие баркасы. Живописность морских картин контрастировала с суровым выветренным известняком берегов. Вечерние тени углубляли морщины, образовавшиеся в скалах под воздействием времени и ветров. Спокойную переливчато-синюю морскую гладь окаймляла широкая полоса мельчайшего песка. Безмятежную бухту усеивали faragli-oni – высокие вертикальные скалы, напоминающие колонны.

Джанна вспомнила, как стояла ребенком на этом самом месте, держась за руку тети Пиф и слушая ее объяснения о том, что благодаря содержащемуся в скалах фосфору вода искрится, а прибой похож на пряжу из стекловолокна.

«Настанет день, когда в наш отель потянутся люди со всего мира, – говорила тетя Пиф. – Они станут купаться на этом пляже и плавать на лодках в гроты. Мы докажем, что даже остров Капри меркнет по сравнению с красотами Мальты».

Мечта тети Пиф была теперь близка к осуществлению. На следующей неделе с «Голубым гротом» познакомятся агенты туристических фирм, а спустя еще несколько дней начнут прибывать первые гости, Джанна разделяла мечту тети с тех пор, как помнила себя, и радовалась возможности оказать помощь славной женщине, которая всю жизнь заботилась о других, ничего не требуя взамен.

Из-за скалы выплыла луна, напомнившая Нику тыкву с прорезями для глаз и рта. Тишину нарушал лишь шум волн, набегающих внизу на пустой пляж. Ник наслаждался обществом Джанны. Она была привлекательной женщиной, лишенной того отталкивающего блеска, к которому иные так стремятся. Прошлой ночью он так и не смог уснуть: все думал о Джанне, а также строил планы мести Бредфордам.

Она любит его! Да знает ли она, что говорит? Безусловно. Такие, как она, не лгут. К тому же она сказала это в такой момент, когда неискренность была почти невозможна. Ему хотелось подождать, узнать ее получше, разобраться в собственных чувствах. Сможет ли он изжить чувство вины перед умершей Амандой Джейн? Однако Джанна поторопила его своим признанием. Он встретил его молчанием и понимал, что причинил ей лишнюю боль. Но он еще не знал, что ответить. Она ему небезразлична, но любит ли он ее той любовью, которой она достойна? Так, как любил Аманду Джейн?

Он понимал, что секс рождает иллюзию близости. Она еще не знает его так, как Аманда Джейн. С другой стороны, он сам не позволял Джанне узнать его как следует. Значит, он играет с ней не в открытую. Она делилась с ним всеми своими чаяниями, а он утаил от неё даже то, что ожидает скорого перевода в Атланту. Сказать ей о предстоящем отъезде прямо сейчас? Нет, худшего момента не придумаешь: она решит, что он отвергает ее.

– Школьником я не сумел бы отыскать Мальту на карте, – сказал Ник, чтобы как-то начать разговор.

– Как и большинство американцев. Именно поэтому я попросила рекламное агентство поместить во всех наших брошюрах карты. Стоит туристам понять, что от нас рукой подать до Италии, как у нас прибавится американцев.

После продолжительной паузы он сказал:

– Я был не таким ребенком, как остальные. У меня были трудности – масса трудностей...

А она-то воображала его типичным американским героем: красив до обворожительности, звезда футбола...

– Я ненавидел школу. Использовал любую возможность, чтобы сказаться больным. Только и делал, что прогуливал.

Джанна, наоборот, школу любила. В колледже она бездельничала, тратила время на путешествия, лишь бы продлить период учебы.

– Что тебе так не нравилось в школе?

– Я с трудом читал, отсюда и все проблемы.

Она едва не ахнула от удивления и тут же спохватилась. Не хватало только, чтобы он принял ее реакцию за выражение презрения!

– Как же ты доучился?

– Я полагался на память и на улыбку. Так и дотянул до выпуска.

– Неужели ни мать, ни учителя не могли тебе помочь? – Еще не успев задать этот вопрос, она знала ответ: ему помогла Аманда Джейн.

– У матери хватало собственных проблем. Кое-кто из учителей пытался что-то сделать, но дислексия требует особого подхода. Среди учителей попалась одна, которая не польстилась на мою улыбочку. Старая леди Мут, учительница шестого класса. Она заставляла меня на уроках вставать и читать вслух при всех – каждый день! Она думала, что стыд заставит меня лучше заниматься дома.

Джанне было трудно себе представить такую жестокость и полное непонимание со стороны учительницы.

Горечь в голосе Ника свидетельствовала, что он до сих пор не забыл обиду.

– Потом я познакомился с Прескоттами, которые уговорили меня обратиться в поликлинику, где мне поставили диагноз – «дислексия». После года натаскивания я освоил чтение в достаточном объеме, чтобы поступить в колледж. Однако я и по сей день часто перевертываю слова и читаю медленно, поэтому предпочитаю воспринимать на слух, хотя на работе без чтения не обойтись.

Всякий раз, когда он говорил «Прескотты», она знала, что подразумевается его жена. Джанна понимала, что Аманда Джейн дала Нику то, что ей уже не удастся ему дать: уважение к самому себе. Неудивительно, что с утратой жены в его душе образовалась пустота, которую время не смогло заполнить. Джанне было до безнадежности ясно, что место Аманды Джейн не занять уже никому.

– Пока я учился в колледже, Трейвис тратил много времени на помощь мне. Если бы не он, я бы не справился.

– Ты часто виделся с Трейвисом, когда он переехал работать сюда?

– На следующий день после похорон Аманды Джейн я улетел в Японию и ни разу больше не разговаривал с ним.

– Почему? – удивилась она. И смысл последней фразы, и горечь, с которой она была произнесена, требовали объяснения.

– Меня перевели в Денвер. Я работал в «Империал» по программе «Снизу вверх». Раз в месяц я бывал в Хьюстоне. Я чувствовал, что что-то не так, но Аманда Джейн уверяла меня, что все в порядке. Трейвис и Остин тоже помалкивали. Наконец я заметил, как она исхудала. Она твердила, что села на диету. Она скрывала от меня, что у нее рак печени, пока я не пригрозил, что силой отведу ее к врачу, потому что она стала слишком худой и немощной.

– Рак печени развивается очень быстро, да?

– Ее болезнь не медлила. Мы похоронили ее спустя четыре месяца после первоначального диагноза.

– О, Ник, как это печально! Какой ужас ты пережил!

– Ей не надо было от меня таиться. – Он повысил голос, не в силах сдержать негодование. – Трейвис и Остин тоже напрасно отмалчивались. Не хотели, видите ли, мешать моей карьере! – Он встал, засунул руки в карманы и устремил взгляд на Голубой грот. – А мне было наплевать! Я бы с радостью махнул на все рукой и посвятил себя Аманде Джейн. Свозил бы ее в Лайм-Ред-жис, когда еще не было поздно...

У Джанны разрывалось сердце от сочувствия. Боль и страдание, сквозившие в его словах, тронули ее за живое. Теперь понятно, почему ему было так важно побывать в Лайм-Реджис одному. Это место имело для него особое значение. К ней это никогда не будет иметь отношения.

– Теперь я понимаю, что сердиться на Трейвиса из-за того, что он скрыл от меня ее болезнь, было просто ребячеством, – продолжал Ник, успокоившись. – Но когда это до меня дошло, было уже поздно: его успели убить.

– Не суди себя так строго!

Вместо ответа он задрал голову к звездам, светившим сквозь легкую дымку, всегда приносимую от североафриканских берегов в начале лета. Дымка никогда не становилась туманом и не ложилась на сушу, а поднималась все выше, заслоняя звезды.

– Я знаю, как трудно прощать. После смерти отца я была очень зла на тетю Пиф, но потом сумела простить ее. Она думала, что защищает меня... – Джанна колебалась, сказать или промолчать, и наконец решилась: – Она долгое время скрывала от меня, что меня удочерили.

– Неужели? – Ник сел и внимательно оглядел ее. – Удивительно! Меня обманули твои зеленые глаза.

– Они у меня скорее сероватые, ближе по оттенку к глазам тети Пиф, чем Одри. В юности, глядясь в зеркало, я твердила себе, что в один прекрасный день мои глаза станут изумрудно-зелеными, как у Одри. Только после смерти Реджинальда Атертона я узнала, почему этого так и не произошло.

Ник внимательно выслушал ее рассказ об обстоятельствах, сопутствовавших кончине графа и прочтению его завещания. Джанна упирала на то, что вовсе не обижена, что все понимает, но Ника было трудно обмануть.

– Думаю, тебе повезло, что тебя удочерили Атертоны, даже если Реджинальд, как ты говоришь, не питал к тебе любви. Тебя любит Уоррен, а Пифани вообще печется о тебе, как родная мать. Одри немного... странная, но и она, полагаю, по-своему любит тебя.

– Я не жалуюсь. Я люблю свою семью.

– Иногда неродные родители бывают лучше родных. Прескотты были мне роднее, чем моя семья. Я бы и сейчас оставался с Остином, но мой долг перед стариком – выяснить, кто отнял у него сына.

После ужина в ресторане «Кошер Ностра Дели» в заливе Святого Юлиана Джанна оставила машину в гараже, охраняемом недавно нанятыми для «Соколиного логова» людьми. Ник поставил свою машину рядом. На протяжении всего вечера она твердила себе, что ей невероятно повезло в жизни. Ведь и ее детство, как детство Ника, могло превратиться в сплошной кошмар одиночества. Но судьба смилостивилась над ней; только узнав о прошлом Ника, она поняла, что бывает гораздо хуже. Она выпорхнула из машины, сгорая от нетерпения расцеловать своих близких.

Ник удержал ее и сказал:

– Не удирай. Давай проведем ночь вместе. Мне не помешает защита.

Джанна хотела ответить, что ей не по силам тягаться с призраком, однако ее тронул его тон. Она поняла, что Ник поделился с ней самым сокровенным, впервые после смерти жены выразив горе словами. Джанна знала теперь, что является для Ника Дженсена не просто партнершей на одну ночь. Она уже начала проникать в его сердце. Бросить его теперь было бы непростительным предательством.

– Подожди минуточку, – сказала она, отдавая ему свой портфель. – Я только сбегаю наверх и скажу всем, что вернулась живой и невредимой.

Джанна одним махом взлетела на второй этаж и бросилась к двери тети Пиф. Услыхав стук, тетя пригласила ее войти. Она лежала, водрузив ноги на гору подушек.

– Тебя снова беспокоят ноги? Ты вызвала врача? – обеспокоенно спросила Джанна, сомневаясь, что Пифани обратилась к врачу. Тетя презирала медиков, так как провела слишком много времени под дверями их кабинетов, когда пыталась помочь Одри.

– Немного устала, вот и все. Слишком долго возилась в саду.

– Тогда отдыхай. – Джанна наклонилась и поцеловала ее в щеку. – Я заглянула, чтобы сказать, что очень тебя люблю.

Довольное выражение тетиного лица подсказало Джанне, что следовало почаще радовать ее такими признаниями. Любой человек нуждается в напоминаниях, что он любим. Судьба обошлась с тетей Пиф несправедливо, поспешив отнять у нее самого дорогого человека.

– И я тебя люблю. – Она сжала руку Джанны и улыбнулась нежной улыбкой, запомнившейся той с раннего детства. – Наверное, прошедшая ночь заставила всех нас вспомнить о тех, кто нам дорог.

– Ты права. Я весь день только о том и думала, как нам повезло, что печеньем полакомился Ромми, а не кто-то из нас и не Ник. Сегодня вечером мы с Ником наблюдали закат у Голубого грота. Я вспомнила, как часто мы с тобой стояли на том же самом месте и ты говорила мне о своей мечте – выстроить там отель. Теперь отель готов к открытию, а я собираюсь тебя осчастливить: я постараюсь, чтобы «Голубой грот» стал лучшим отелем Средиземноморья.

Улыбка тети Пиф померкла.

– Знаешь, что действительно принесло бы мне счастье?

Джанна покачала головой. Неужели она сделала что-то не то?

– Я была бы в восторге, если бы ты вышла замуж за Ника и нарожала ему побольше детей. Мне так хочется увидеть, как они бегают по «Соколиному логову», съезжают по моим перилам, плещутся в моем бассейне, раскачиваются на моих качелях! – Она опять улыбнулась, на этот раз обреченно. – Знаешь, я ведь тоже хотела нарожать много детишек...

Тетины слова повисли в воздухе. Джанна ощущала их неподъемную тяжесть.

– Я люблю его, но...

– ...чувствуешь, что он по-прежнему любит свою жену?

– В этом нет никаких сомнений. Сегодня он говорил о ней. Ты не представляешь, как горячо он ее любил... и любит до сих пор. Я уверена, что моя битва заранее проиграна. Но я все равно не собираюсь сдаваться.

– Вот это по мне, девочка! – Тетя Пиф еще сильнее сжала руку Джанны. Ее лицо было озабоченным. – Хочешь, дам тебе один совет?

– Хочу. Я приветствую любую помощь.

– У меня есть одна теория насчет Ника Дженсена. Он никогда не знал материнской любви. А она нужна любому...

– Даже если исходит от тети, а не от родной матери?

– Да. Я всегда твердила себе, что ты мне все равно что родная дочь. Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

Джанна кивнула, не находя слов для выражения своих чувств. Что бы с ней ни происходило в жизни – как приятное, так и горестное, – ее всегда поддерживала уверенность в тетиной любви.

– Итак, Ник не знал материнской любви, пока не встретился со своей женой. Она исполняла обе роли.

Немного поразмыслив об услышанном, Джанна решила, что тетя права. Ник действительно относился к Прескоттам как к своему родному семейству.

– Теперь он изменился, – продолжала тетя Пиф. – Не пытайся разыгрывать его маму. Относись к нему как к партнеру, а еще лучше, как к любовнику.

Джанна кивала, впитывая мудрость тетиных наставлений.

– Но не бойся признаться ему в своем чувстве. Ему нужно это слышать. В его жизни было не так много любви.

– Меня беспокоит его внешность, я боюсь оказаться в прежнем положении снова, – призналась Джанна.

– Он – не Коллис. Ник Дженсен очень напоминает мне Йена Макшейна. Тот тоже не полагался на свою внешность. Любовь для них обоих гораздо важнее тщеславия и самолюбования. Джанна встала.

– Спасибо за совет. Сейчас я спущусь к Нику и...

– Все знают, что вы с ним спите. Не думай, что тебе удалось это скрыть.

– Ты права, – пролепетала Джанна, чувствуя себя совершенной дурочкой.

– Прошлой ночью стало совершенно ясно, что мои родственники очень изобретательны по части ночевки. Одри оказалась в комнате справа, а Эллис – в ее постели.

– Я заметила, что его дверь заперта, а дверь Одри открыта. Я бы не придала этому значения, если бы не замечание Ника, что они, видимо, любовники.

– Ник Дженсен очень наблюдателен.

– Наверное, борьба с дислексией научила его больше полагаться на память и на интуицию. – Джанна не сомневалась, что тетя в курсе проблем Ника. Либо Ник сам рассказал ей о себе, либо она узнала все из донесений сыщиков; впрочем, она дожидалась, чтобы он самостоятельно поведал о себе Джанне.

– Так и есть, – убежденно произнесла тетя Пиф. – Он очень похож на Йена.

 

20

Джанна простилась с тетей Пиф. Спускаясь по лестнице, она увидела, как Такси гоняет Милли вокруг кадки с пальмой.

– Ко мне, чертенок!

Взяв щенка на руки, она постучалась в дверь Одри и, получив разрешение войти, протянула ей Такси.

– Вот тебе подарок.

– Но он же твой! – возразила Одри, немедленно завладев малышом и успокаивая непоседливое создание.

– Меня все равно весь день нет дома. Это несправедливо по отношению к нему. Пока что он не годится для выставок, но я сделала с утра несколько звонков.

В Риме нашелся собачий дантист, который может исправить прикус Такси с помощью скоб. Такси будет носить их недолго, потому что неправильность и так еле заметна. После этого ты сможешь его выставлять. Тебе придется всего лишь втирать ему в нос немного туши перед рингом.

Слезы потекли по щекам Одри.

– Это так мило с твоей стороны! Я ведь знаю, как ты любишь Такси.

– Тебя я люблю еще больше, – ответила Джанна. – Он, конечно, не заменит Ромми, но он будет стараться.

Одри жестом пригласила ее сесть.

– Ромми был несравненным! Сегодня утром его кремировали, прах покоится вот в этой урне. – Она указала на севрскую вазу на камине. – Такой собаки, как он, у меня уже никогда не будет, но я все равно рада, что он наелся этого печенья до вас. – Потрепав Такси за ухо, она с какой-то неуверенностью заглянула Джанне в глаза. – Мы с Эллисом решили пожениться. Свадьбу сыграем скромно здесь, в «Соколином логове».

– Чудесно! – Казалось, весь воздух острова пропитан любовью; это рождало надежду, что романтическое дуновение коснется и Ника.

Пожелав спокойной ночи Одри, давшей торжественное обещание не спускать глаз с Такси, Джанна заглянула еще к Шадоу. К тому времени, когда она добралась до жилища Ника, окна в гостевом домике уже были темными. Довольствуясь светом луны, она на цыпочках прошла через холл в дальние комнаты. Ник спал с неснятыми наушниками, на кровати лежал включенный магнитофончик. Она аккуратно все убрала и остановила пленку.

Для того чтобы вернуться к составлению расписания для персонала отеля, у нее уже не было сил – сказывалась прошлая бессонная ночь. Вешая свою одежду на спинку стула, она почувствовала в спальне какую-то перемену. У нее пробежал холодок по спине. Она положила ладонь на голую грудь Ника. Слава богу, дышит!

Она огляделась. Несмотря на темноту, было совершенно ясно, что никто в углах не прячется. В шкафу тоже не оказалось непрошеных гостей. Однако беспокойство не проходило. Она зашлепала босиком в кухню. В свете луны, пробивающемся сквозь ставни, она yвидела безупречный порядок, особенно похвальный после разгрома, оставленного здесь полицией.

Набравшись храбрости, она заглянула во вторую спальню. Дверь со скрипом открылась. Комната Уоррена была пуста. Дверь шкафа была распахнута, напоминая о вчерашнем поспешном отъезде.

Видимо, у нее разгулялось воображение. Ей не cследовало позволять Нику звонить Тони. Его наигранный акцент не обманул бы даже Хло. Результатом мог стать лишь осложнение и без того взрывоопасного положения. Зачем она разрешила эту глупость? Ведь это было равноценно размахиванию красной тряпкой пер мордой разъяренного быка. Реакция Тони могла быть непредсказуемой.

Она подошла к входной двери и закрыла ее на засов, после чего набрала код сигнализации. За окном маячил охранник из бригады, приглашенной на виллу тетей Пиф. Полный порядок!

Джанна улеглась в постель рядом с Ником, старая его не разбудить. Она еще разок оглядела темную комнату и вновь не нашла ничего подозрительного. Закрывая глаза, она вспомнила про дамский револьвер, который Йен Макшейн вручил когда-то тете Пиф. Джанна знала, что он по сию пору хранится в нижнем ящике прикроватного столика в тетиной спальне.

Сон никак не шел; мозг работал на полных оборотах. «Наверное, все дело в самой комнате», – сказа она себе. Здесь ты всегда чувствуешь на себе взгляд Аманды Джейн.

И тут ее как током ударило – фотография Аманы Джейн исчезла.

* * *

Коллис валялся без дела на лежаке перед бассейном отеля «Сикрест». Подчиняясь сигналу таймера, он нехотя перевернулся со спины на живот. Забота о загаре была важнее подглядывания за крупной немкой, плескавшейся неподалеку. К тому же он не понимал, чем именно она привлекла его внимание. Немка была широкоплечей и мускулистой, почти что мужеподобной; зато у нее была внушительная грудь.

Коллис напомнил себе, что пора поразмыслить о делах. Ему хотелось выглядеть неотразимым на репетиции открытия отеля «Голубой грот», устраиваемой Джанной назавтра специально для турагентов, а загар всегда шел к его светлым волосам и усиливал синеву его глаз.

Атертоны воображали, что уже избавились от него, но они просчитались. Добиться, чтобы клерк снял копию с завещания Реджинальда Атертона, оказалось до смешного легко. Коллис даже испытывал некоторый стыд. Дальше все было и того проще. Он отыскал любовника Реджи в Шерифс-Ленч и без труда вытянул из него признание, что Реджи умер на его квартире в Хаммерсмите, а не в Лифорт-Холле.

Коллис был так доволен собой, что едва не рассмеялся вслух. На любимчика тори ляжет несмываемое пятно: хорош законник – возиться с трупом, вводить в заблуждение власти! Конечно, с ним не произойдет никакой беды, просто для политики он умрет. О блестящих выступлениях по телевидению придется забыть.

Разумеется, Атертоны смогли бы избежать скандала, если бы отвалили Коллису приличную сумму. Он еще не решил, как лучше поступить: удовлетвориться единовременной крупной выплатой или доить их понемногу на протяжении многих лет. Видимо, надо попробовать совместить то и другое. Сведения, попавшие в распоряжение Коллиса, вырастут в цене, когда Уоррен станет претендовать на министерский пост.

– Скажите, старина, вы читали сегодняшнюю газету? – спросил Коллиса пожилой мужчина, загоравший по соседству. Во рту у него недоставало зубов, поэтому проникнуть в смысл его высказываний было трудно, тем не менее он донимал Коллиса уже не первый час.

– Сегодняшнюю – нет, – отрезал Коллис, надеясь, что разговор прервется, не начавшись. Лондонские газеты, естественно, следили за событиями на Мальте. Их занимало все, что касалось Лифорта. Уоррен находился в центре событий. Только накануне он возвратился из Форт-Халстеда, имея на руках доказательства того, что никчемного Ромми погубил тот же самый яд, которым отравился некто Трейвис Прескотт.

– Здесь написано, – сосед ткнул пальцем в газету, – что ядовитый мед получают в индийском лесу... – Он близоруко наклонился к газете. – В лесу Джир. Представляете, тамошние пчелы делают мед из олеандра!

Коллис, как всякий эрудированный человек, не мог не проявить любопытства.

– Кто же станет продавать мед, зная, что он ядовит?

– Тут сказано, что в Индии его продают как диковину, ставя ярлык «яд». Полиция нашла упаковки этого меда в здешней ночлежке в каком-то Гате – что это такое?

– Мальтийский квартал «красных фонарей», – ответил Коллис, знавший по собственному опыту, что там имеются лавки, торгующие кнутами и цепями.

– Чертовщина! – Болтун, судя по всему британец, обескураженно покачал головой. – Они едва не отправили на тот свет самого графа Лифорта!

Коллис ответил неопределенным мычанием. Лично он не возражал бы, если бы Уоррен набил рот целой дюжиной отравленных печений, чтоб уж наверняка. Внимание, которое уделяла Уоррену пресса благодаря его титулу, вызывало у него уже не просто неодобрение, а ненависть.

Старик все не унимался, но его слова заглушил плеск воды, производимый немкой, плававшей у них под самым носом. Коллис успел о ней забыть. Оглянувшись через плечо, он заметил, как бойко она взбивает пену руками и ногами. Он снова плюхнулся на живот и постарался выбросить из головы мысли о сексе.

– А вы как думаете, старина? – Этот чертов зануда просто не мог оставить Коллиса в покое.

– Простите, я не расслышал.

– Я говорю, наши парни из Форт-Халстеда опять оказались на высоте. В газете написано, что они умудрились снять отпечаток с записки, сопровождавшей коробку с печеньем. Он принадлежит некой Ронде Сиббет, мальтийке.

– По части раскрытия преступлений англичане недосягаемы, – сказал Коллис, на что собеседник отреагировал одобрительным ворчанием.

На его вопрос: «Не желаете ли выпить?» – Коллис ответил отказом, после чего улегся поудобнее, решив подремать. «Старина» в одиночестве отправился к полированной стойке бара, чтобы утолить жажду джином с тоником.

Ритмичные шлепки по воде тем временем прекратились, что привлекло внимание Коллиса. Он перевернулся, делая вид, что ему понадобился лосьон для загара, и залюбовался сквозь темные очки немкой, покидающей бассейн. Она направлялась к ступенькам в форме полумесяца, на которых резвились дети. Перед собой она гордо несла груди, упруго разрезавшие воду. Когда она стала подниматься по ступенькам, волна, схлынув с напряженных сосков, обильно заструилась обратно в бассейн. Коллис ощутил томление в паху. Немка вылезла из бассейна и стряхнула сильной рукой воду с длинных волос. Ее бедра были монументальны, под стать грудям.

Коллис вовремя вспомнил, что именно своему пристрастию к сексу обязан теперешним затруднительным положением, и опять перевернулся на живот. Аннабел! Перед его отлетом из Лондона она слезливо проинформировала его, что находится в положении. Он твердо велел ей побыстрее избавиться от ребенка. При мысли о том, как изуродует беременность фигуру Аннабел, в желудке Коллиса раздалось громкое урчание, напомнившее о салате с чрезмерной дозой майонеза – чего еще ожидать от отеля Бредфорда? В любом случае Аннабел успела ему надоесть. Вернувшись в Лондон, он бы все равно прогнал ее: ведь он явится туда богачом.

– Ожог.

Коллис лениво приподнял голову и обнаружил возвышающуюся над собой немецкую амазонку. Он догадался, что она предупреждает его о возможности солнечного ожога, намекая на собственное желание растереть столь интересного джентльмена дополнительной порцией лосьона. Он подал ей пузырек, бросив одобрительный взгляд на ее мощные ляжки, после чего растянулся, доверчиво подставив ей спину.

Она щедро облила его лосьоном и принялась месить спину своими богатырскими пальцами.

– У вас хорошо получается.

– Ja.

Английский на нуле, сообразил он, пока она орошала лосьоном его ноги. Начав с лодыжек, она стала продвигаться все выше, действуя так профессионально, что он решил, будто оказался в руках массажистки. Особое внимание она уделила его бедрам: она размазывала по ним лосьон зигзагами, задевая края плавок. Когда очередь дошла до внутренней стороны бедер, она несколько раз коснулась его проявляющего признаки беспокойства мужского хозяйства.

Вся его решительность забыть на время про секс мгновенно улетучилась. Он уже собирался пригласить ее к себе в номер, когда она, нимало не смущаясь, ухватила его прямо за напрягшийся от ее ухищрений член.

– Gut? Ja?

– Хорошо, хорошо. Мой номер.

Она рывком поставила его на ноги. Пока она нетерпеливо подталкивала его к лифту для купальщиков, он застенчиво загораживался полотенцем. В лифте он нажал на кнопку девятого этажа. Кабина пришла в движение. Он уставился на амазонку. Она оказалась гораздо моложе, чем он предполагал. Несколько лет – и она превратится в банальную Hausfrau. Но пока...

Она вонзила палец в кнопку «стоп». Кабина повисла между этажами. Немка прижала его к стенке и, не дав опомниться, спустила с него плавки.

* * *

Пифани сидела в одиночестве на веранде «Голубого грота», выходящей на живописную лагуну. Легкий ветерок шевелил алую бугенвиллею, украсившую стену веранды. В воздухе реял аромат цветущего миндаля.

– Почему мне самой не пришло в голову осветить грот? – спросила Пифани вслух.

Отель был полон турагентов и журналистов, которые расхаживали с напитками в руках и наслаждались тем же видом.

Джанна велела расставить по краям скалы, окружающей лагуну, факелы, огни которых дрожали от легкого ветерка, освещая дикие цветы, растущие над обрывом. В темноте факелы казались алмазной цепочкой; в их сполохах изрезанные трещинами скалы приобретали захватывающий вид. Прожектора, спрятанные в гротах, озаряли глубокие пещеры неземным светом. Даже в самой лагуне, под водой, среди кораллов, хитроумная Джанна додумалась установить освещение, благодаря которому и среди ночи вода не утратила дневного мерцания. К восторгу зрителей, среди кораллов сновали косяки рыбешек. Пифани гордилась племянницей, признавая, что ее усилия дали должный результат.

Джанна наняла рыбаков, которые на своих разноцветных лодчонках доставляли гостей в гроты и заплывали под арки, отделявшие мирную лагуну от более беспокойного открытого моря. Гости пребывали в восхищении. Заезд продолжался на протяжении двух предшествовавших дней. В отеле не осталось ни одного свободного номера.

Приходилось только сожалеть, что эти гости не платят за постой, однако по-другому быть не могло. Экономия в таком деле – убытки в дальнейшем. Всякий крупный отель начинал с того, что предоставлял полезным гостям бесплатные номера. Джанна обогатила традицию, предусмотрев мероприятия, призванные стимулировать интерес не только к отелю, но и к Мальте как таковой.

Отклик получился грандиозным. Лондонская туристская фирма «Треккерс интернэшнл» прислала своих представителей для освоения маршрута через весь остров, к храмам Хагар-Хим – развалинам, напоминающим Стоунхендж, только древнее его на несколько веков.

Аквалангисты, в большинстве своем американцы, прибыли два дня назад и уже успели провозгласить здешние гроты величайшим «открытием» после Барьерного рифа. Пифани, кстати, могла бы обескуражить этих первопроходцев, объяснив, что приоритет в открытии окружающих Мальту рифов принадлежит финикийцам, чьи ныряльщики без всякого снаряжения достигали невероятных глубин.

Пифани улыбалась, думая о том, что не сделала ошибки, передав дело своей жизни Джанне. Построить «Голубой грот» было мечтой Пифани со дня капитуляции нацистов. Пока островитяне поднимали тосты в честь поражения Гитлера, она исследовала принадлежавшую ее семейству лагуну. Она провела четыре восхитительных часа в одиночестве, не нарушаемом бомбовыми налетами, наслаждаясь красотой природы любимого острова. Серебристая листва олив трепетала на ветру, воздух был полон гудением пчел, перелетающих с цветка на цветок, и головокружительным ароматом дикой мяты и фенхеля. Она сидела на высокой скале, возвышающейся над лагуной, умиротворенная порядком, царящим в природе, но не в силах забыть о безвозвратной потере. Йен никогда к ней не вернется.

Чему посвятить жизнь? К счастью, война указала ей путь. У нее не было выбора: предстояло поднять из руин три принадлежащих семье отеля. Ее отец за несколько месяцев до этого покончил жизнь самоубийством, оставив ее одну.

После нацистских бомбардировок на острове уцелели считанные здания, а в Валлетте вообще ни одного. Отцы города подразумевали под восстановлением не возведение уродливых современных кубов, а постройки, которые были бы приятны и глазу средневековых рыцарей. В новом городе должны были, конечно, появиться удобства, неведомые в довоенное время, но при этом он должен был испытывать гордость за свое средневековое наследие, свое место в истории, свою способность выдерживать осады не только в достославные времена великолепия Оттоманской империи, но и в нынешней жестокой войне.

Сейчас, сидя на скале и мечтая, чтобы Йен разделил с ней радость праздника, Пифани так же озирала лагуну слепыми от слез глазами.

– Если бы ты только мог увидеть все это, милый! – проговорила она вслух. Война не позволила им побывать здесь вместе. – Это красивейший уголок Мальты!

Тогда, почти полвека назад, оплакивая свою загубленную любовь, Пифани решила, что отели станут сутью ее жизни. Она возведет на этом месте как монумент в память о Йене новый отель. Если бы он побывал здесь, ему бы обязательно полюбился этот уголок.

Пифани обозвала себя старой сентиментальной дурой, подняла глаза и увидела Ника. Он был занят беседой с Клиборном Хои VI, издателем туристического журнала, завоевавшего репутацию отраслевой библии. Ей нравилась думать о Нике как о своем сыне. Ник походил на Йена не только обликом, но и моральной чистоплотностью. Иные люди продажны – например, Коллис. Если бы можно было приобрести Ника в подарок Джанне, Пифани сделала бы это не задумываясь.

Заметив ее взгляд, Ник подошел.

– Уверяю вас, для меня огромная честь удостоиться беседы человека, после фамилии которого стоит такая внушительная римская цифра. – Он наклонился к ней. – Но лично я считаю, что папе с мамой следовало назвать его как-то по-другому.

– Похоже, он немного важничает.

– Ничего, я сбил с него спесь, – сказал Ник, облокотившись о перила. – Но могу вас обрадовать: отель ему понравился. Он уже заказал номер для сына, который прибудет сюда в свадебное путешествие. Он уверен, что именно в вашем отеле будет зачат мистер Хои Восьмой.

Ник встряхнул лед в стакане и огляделся в поисках Джанны. Она беседовала с кем-то из персонала, видимо, проверяя, правильно ли поняты ее инструкции. Ник и Джанна проводили теперь вместе все ночи. Он стал больше разговаривать с ней, причем не только о всякой всячине, но и об их отношениях.

Впервые за пять с лишним лет Ник наслаждался обществом женщины. Он с удовольствием предвкушал момент, когда останется с ней вдвоем. Но как ему ни нравилась Джанна, в душе оставалась боль. Он знал, конечно, что Аманда Джейн одобрила бы его. Не зря же она пожелала ему перед смертью счастья. Однако ему по-прежнему не удавалось освоиться с тем, что Аманды Джейн больше нет, а он, Ник Дженсен, жив, здоров и даже, кажется, влюблен. Поэтому он твердил себе, что торопиться нет причин. Джанна еще не развелась; надо подождать и посмотреть, как обернется дело.

Глядя на Пифани Кранделл, он думал о том, что человеку нельзя жить в одиночестве. При всем своем восхищении ею Ник не пожелал бы себе такой судьбы: всю жизнь любить человека, покинувшего этот мир. Он непрерывно боролся со своей совестью, но прошлое по-прежнему не отпускало его.

Глядя на Джанну, беседующую с работниками, он вспоминал, как она первой просыпается по утрам. Открывая глаза, он всегда встречал ее любящий взгляд. Наградив его нежным поцелуем, она говорила: «Я люблю тебя, Ник» – и, соскальзывая с кровати, торопилась в ванную. Судя по всему, она не хотела, чтобы он утруждал себя ответом.

Уоррен вел Шадоу сквозь толпу, когда кто-то дотронулся до его плеча.

– Старший инспектор Мускат ожидает вас в вестибюле, – доложил официант.

* * *

Уоррен решил добраться до указанного места коротким путем, через веранду. Среди зеленой листвы виднелись белые цветы тамариска, освещенные сотнями крохотных лампочек, свисающих с ветвей. Джанна умела произвести впечатление на клиентов; зная сестру, Уоррен не сомневался, что вся документация по делам отеля содержится в полном порядке. Он полагал, что визит полицейского не имеет отношения к бизнесу сестры. До сих пор наступательная кампания, предпринятая против Бредфордов, развивалась успешно.

Ронда Сиббет подозревалась в убийстве Трейвиса Прескотта. Полиция потребовала ее выдачи у властей Монако, где она в данный момент находилась. Уоррен считал, что при должном давлении она укажет на Керта Бредфорда. Связать с преступлениями самого Тони будет посложнее, но Уоррен считал своим долгом не давать ему спуску. Тони многие годы отравлял жизнь тете Пиф. Теперь надо было позаботиться, чтобы он не устроил то же самое Джанне.

Уоррен вышел в вестибюль.

– Старший инспектор? – он протянул руку.

– Сэр... Ваша светлость...

– Уоррен. – Он знал, что многие испытывают затруднения с его титулом, поэтому выступал за простоту в обращении.

– Боюсь, я принес вам дурные вести, сэр.

Уоррен затаил дыхание.

– Выкладывайте.

– Ронда Сиббет покончила с собой.

* * *

Джанна порхала в толпе на веранде, опьяненная успехом. Все оборачивалось настолько удачно, что она просто боялась в это поверить. В глазах у тети Пиф она читала полное одобрение и нескрываемую гордость за нее. Отель, о котором столько лет мечтала ее тетя, присоединился к когорте пятизвездочных.

«Это наименьшее, что я могла для нее сделать, – думала Джанна. – Все эти годы она отдавала мне свою любовь, хотя ей самой так ее недоставало».

– Отлично выглядишь, – сказал ей Ник. – У нее потрясающее платье, верно? – обратился он к Пифани.

– Да, ей очень идет, – согласилась та с искренней улыбкой.

Джанна приобрела этот розовато-лиловый наряд одновременно с новым купальником. Сперва у нее были сомнения, годится ли он для торжества, и она все гадала, что выбрала бы для нее Одри. Однако потом у нее уже не оставалось времени, чтобы заботиться о платье. Появились другие, куда более важные дела.

– Тетя Пиф, ты не возражаешь, если я ненадолго уведу у тебя Ника? Хочу познакомить его с издателем журнала «Подводный мир». Он будет смотреть наш видеоролик об подводном спорте на Мальте. Вот только Уоррен куда-то подевался.

– Идите себе, – махнула рукой тетя Пиф, – я буду сидеть здесь и наслаждаться видом.

Ник обнял Джанну. Она улыбнулась ему. Никогда еще она не была так счастлива. Они вместе направились к бару, где дожидался издатель. Из-за угла неожиданно появился Коллис и решительно зашагал им навстречу.

 

21

Коллис мысленно оценил ситуацию, наблюдая издалека за приближающейся Джанной и ее спутником – высоким, интересным мужчиной. Джанне этот мужчина определенно нравился. Коллис помнил, что с таким же обожанием Джанна смотрела на него самого при их первой встрече. Он было заревновал, но, вспомнив чугунные ляжки Герты Веструд, опомнился. Всю ночь и весь день он позволял немецкой амазонке изнурять его своей любовью.

Он представить себе просто не мог, чтобы Джанна так же распоясалась в постели. Ее стиль – скорее ужин при свечах и прогулки при луне. Она не возражала против активного секса, но именно не возражала, и только. Коллис все равно был вынужден признать, что они не созданы друг для друга. Пускай ее забирает этот незнакомец. Коллису было нужно от Джанны одно – деньги. У Атертонов этого добра хоть отбавляй, вот пускай и поделятся с ним. Располагая кругленькой суммой, он бы стал путешествовать по разным странам, выступая с лекциями и присматривая партнерш в стиле Герты.

Изобразив пленительную улыбку, Коллис подошел к Джанне, не обращая внимания на ее сердитый вид.

– Дорогая! – Он прикоснулся губами к ее щеке. – Ты славно поработала! Это просто...

– Что ты тут делаешь? – Коллис всего раз слышал от нее подобный тон – на похоронах Реджинальда.

– Я знал, что ты захочешь, чтобы я присоединился к тебе. – Уголком глаза Коллис следил за ее спутником. Вблизи он оказался еще красивее. Несомненно, нелюбезность Джанны была вызвана его присутствием.

– Увидимся позже. – С этими словами мужчина, сопровождавший Джанну, отошел.

– Зачем ты здесь? Ты же делал все возможное, чтобы отговорить меня от сотрудничества с тетей Пифани.

– Теперь я вижу, что ошибался. Ты – прирожденная деловая женщина.

– Обойдусь без твоей снисходительности. Что тебе нужно?

Он не собирался отвечать ей правду. Не говорить же ей о своем намерении пощипать Атертонов!

– Давай вести себя цивилизованно. Вовсе не обязательно закатывать сцены, застав мужа с другой женщиной. Что в этом особенного? Ты же такая образованная! Вспомни Карла Маркса: его жена с пониманием относилась к его внебрачным связям. На лондонском кладбище Хайгейт она похоронена вместе с мужем и его любовницей. А Нельсон и леди Гамильтон? Они неплохо жили втроем: он, она, ее муж. Почему бы и тебе...

– Личная жизнь Карла Маркса не вызывает у меня ни малейшего интереса, да и Нельсона – тоже. Напрасно ты предлагаешь мне тройственный союз: тебе известно, что я была бы несчастлива, если бы мне пришлось делить любимого человека с другой. – Она проводила взглядом отошедшего в сторону мужчину.

Коллис предполагал вывести ее из себя своей наглой болтовней, однако успеха не добился. Обычно в спорах она засыпала его фактами, порой повергая в смущение. Сейчас он попытался обратить против нее ее собственное оружие, но в ней обнаружилась неожиданная внутренняя сила. За это тоже, видимо, следовало благодарить видного незнакомца. Коллис решил впоследствии разузнать о нем побольше.

– Вряд ли ты явился, чтобы пожелать мне удачи или предложить примирение. Тогда зачем? – настаивала Джанна.

Коллис загадочно улыбнулся.

– После приема я хочу побеседовать с тобой и Уорреном.

– С Уорреном? Какое он имеет отношение к нам? Наши проблемы касаются только нас двоих. Ты не вытянешь из семьи больше денег, если впутаешь в это моего брата.

Коллис удивился, что она так быстро догадалась о его намерении клянчить деньги. Впрочем, удивляться было нечему: Джанна всегда все схватывала налету. Избавиться от нее будет большим облегчением.

– Я знаю, что ты женился на мне, полагая, что я – богатая невеста, – продолжала Джанна, не сводя с него своих зеленых глаз. Весь он, от загорелой физиономии до кончиков белых туфель, вызывал у нее теперь активную неприязнь. – Не пойму, зачем я за тебя вышла.

Омерзение, прозвучавшее в ее голосе, оскорбило бы любого на месте Коллиса, но он предпочел не обратить на это внимания. Раз не сработало замечание насчет Маркса, у него было наготове еще одно, как он полагал, беспроигрышное. Коллис оглянулся на высокого мужчину, стоявшего неподалеку.

– Он хорош в постели?

Джанна не отвела глаза.

– Твоя беда, Коллис, в том, что ты не делаешь различия между сексом и любовью. – Ткнув пальцем в одну из уточек, вольготно разместившихся на его галстуке, она отчеканила: – Я с радостью отдам тебе все – дом, машину, все до последнего фунта со счета в «Барклайз», лишь бы поскорее от тебя избавиться. Но только посмей попросить у моего брата хотя бы один пенс!

Она развернулась и смешалась с толпой, не дав Коллису времени на ответ. Он никому не признался бы в этом, но он был потрясен – не гневом Джанны, вполне естественным в ее положении женщины, которой пренебрегли, а тем, что она так быстро нашла ему замену. Джанна была осторожной натурой, все планировала заранее, дотошно изучала вызывающий у нее интерес предмет и всем этим навевала на Коллиса нестерпимую скуку. Сойтись с мужчиной так стремительно – нет, это на нее не похоже.

Ее новый возлюбленный был красив, но соперничать с Коллисом все равно не мог. Коллис не должен был особенно волноваться, так как ему было наплевать на Джанну, но ее решительность уязвила его самолюбие. Чтобы прийти в себя, он стал думать о различных способах устроить ей неприятности.

* * *

Пифани от души забавлялась, наблюдая за перепалкой Джанны и Коллиса. До нее не долетело ни одного слова, но жестикуляция племянницы и выражение ее лица говорили о том, что примирения не будет. Пифани и не ждала мировой, хотя, увидав Коллиса, решила, что он явился именно за этим.

Она медленно встала, все еще испытывая боль в ногах, хотя прилегла перед приемом, и направилась к Нику, беседовавшему с незнакомым ей господином.

Значок в виде скрещенных золотых ключей у него на лацкане подсказал ей, что это консьерж крупного отеля. Ник представил своего собеседника:

– Этьен Террай, консьерж парижского отеля «Ритц».

Она как раз выражала удовольствие его присутствием в «Голубом гроте», когда к ним присоединился Коллис. Пифани была вынуждена представить ему Этьена и Ника. Услыхав фамилию Ника, Коллис сузил глаза.

– Насколько я понимаю, вы – сотрудник «Империал-Кола». Менеджер.

Слово «менеджер» он произнес так презрительно, словно это ругательство, однако Ник как ни в чем не бывало кивнул.

– Я много знаю о вашей компании, – сказал Коллис высокомерным тоном, не прибегая на этот раз к свойственному ему искусству обольщения собеседника. – Я часто ставлю ее в пример, когда читаю лекции в Лондонской школе экономики.

После смерти Реджинальда Коллис отбросил уловки, благодаря которым обычно втирался в доверие к людям. Пифани видела, что теперь он не скрывает свое истинное лицо, хотя сама она раскусила его при первой же встрече. Но Джанна, ее Джанна оказалась в числе обманутых. Правда, после смерти Реджинальда и с ней произошла перемена, благодаря которой она стала невосприимчива к манипуляциям Коллиса.

Пифани ловко увела консьержа от Коллиса, который по привычке приготовился держать речь. Ник был в силах укротить его самостоятельно.

– Вы будете приятно удивлены автоматикой в нашем винном погребе, – сказала она Этьену. – Ее придумала Джанна, моя племянница. Автомат отбирает вино и посылает его по пневматической трассе, поэтому дверца погреба открывается только для приема новых партий. Температура никогда не отклоняется даже на полградуса.

Ник чувствовал некоторое смущение, оставшись с глазу на глаз с мужем Джанны. До сегодняшнего вечера Коллис Пемброк был всего лишь бесплотным именем, безликим субъектом, оттолкнувшим Джанну. Теперь он материализовался и явно намеревался добиться второго шанса. Ник был сторонником брака – ведь брак когдато спас его, – а не развода. Однако известная ему реальность состояла в том, что половина браков в Америке заканчиваются неудачей и что в Великобритании отмечается то же соотношение. Тем не менее, у него не было никакого желания играть роль «другого». До этого у него сложилось твердое убеждение, что с замужеством Джанны покончено и что осталась формальность – развод. Теперь у него появились сомнения.

Ник допил свой «бушуокер» и, намереваясь потянуть время, сказал:

– Пойду возьму новую порцию.

– Я тоже не прочь выпить.

Ник пробрался сквозь толпу, сопровождаемый Коллисом.

– Я читал, что «Империал-Кола» потеряла крупного партнера – сеть отелей «Бальфур», – сообщил Коллис. – «Династи-Кола» предложила «Бальфуру» ссуду в семьдесят пять миллионов, которая была ему остро необходима. По-вашему, поставщики должны предоставлять клиентам такие низкопроцентные ссуды?

Ник пожал плечами. Ощущение, не покидавшее его с момента, когда он впервые увидел Коллиса, усилилось. Этот субъект не понравился бы ему, даже не будучи мужем Джанны.

– Так или иначе, «Династи» отхватила у «Империал» солидный кусок рынка. – Коллис не пытался скрыть презрительную усмешку.

Ник ничего не ответил. Лично он считал, что крупные ссуды не в интересах компании, но не стал делиться своим мнением.

– «Империал-Кола» следовало согласиться на сделку с Советами, – наседал Коллис. – Если бы она пошла на создание совместного предприятия с русскими, «Династи» не достался бы этот рынок. У меня перед глазами стоит реклама: сотни русских пляшут на Красной площади и распевают: «Пейте «династи-колу»...»

– «Династи» приняла от Советов в качестве оплаты корабли и водку. Думаете, это разумно? Пускай теперь попробуют все это сбыть при нашей конкуренции.

– Возможно, но непредвиденные события в экономике...

Ну и осел! Ник перестал слушать. Подобно большинству «аналитиков», Коллис Пемброк был силен только задним умом. Ник подошел вплотную к стойке, Коллис – за ним. Он развивал какую-то дурацкую теорию о долях рынка. Ник все больше удивлялся, что Джанна выбрала себе такого мужа. Он представлял его кабинетным затворником в сильных очках и оказался не подготовлен к встрече с персонажем из модного журнала, самоуверенным типом, загорелым до черноты.

Бармен спросил Ника, что он будет пить. Ник заказал «Бушуокер».

– И мне то же самое, – собезьянничал Коллис.

– Вам не понравится. Это такая...

– Ничего, попробуем.

Ник заметил Уоррена и Шадоу, двигавшихся в их направлении. Бармен подал Нику и Коллису стаканы. Подошедший Уоррен спросил Коллиса в лоб:

– Что ты тут делаешь?

Коллис заносчиво улыбнулся. Ник счел эту улыбку нахальной. Было сомнительно, чтобы эти двое так же симпатизировали друг другу, как когда-то Ник и Трейвис – не только родственники, но и друзья. Вопрос Уоррена явно требовал ответа, но Коллис смолчал. Возникла напряженная пауза. Коллис отхлебнул коктейль и в следующее мгновение широко разинул рот, ловя воздух, и судорожно высунул язык. Шадоу захихикала, Ник делал над собой усилие, чтобы не покатиться со смеху.

– Ник, – сказал Уоррен, не обращая больше внимания на Коллиса, – мне надо поговорить с вами с глазу на глаз.

Ник озадаченно последовал за ним к дальнему краю террасы.

– Ронда Сиббет мертва, – сообщил Уоррен.

– Застрелилась, – уточнила Шадоу.

– Вот черт! – Ник очень рассчитывал на показания Ронды, так как не сомневался, что она свалит всю вину на Бредфордов.

– Жандармы Монако обнаружили труп сегодня ранним утром.

– Ее убили Бредфорды, – убежденно сказал Ник.

– Думаю, вы правы, – поддержала его Шадоу.

– Ее смерть, конечно, кажется подозрительной, – сказал Уоррен, – но полицейские нашли у нее на руках пороховые ожоги, а на рукоятке револьвера – ее отпечатки пальцев. Слуги твердят, что она не принимала посетителей, виллу охраняют сторожевые псы. Она оставила записку, в которой призналась, что это она отравила Трейвиса.

– Она сделала это по наущению Бредфордов, чтобы те смогли потом купить его акции у наследников, – сказал Ник. – Теперь полиция...

– Ее записка полностью обеляет Бредфордов, – перебил его Уоррен. – Она якобы сделала это по собственному разумению, чтобы добиться благосклонности Энтони Бредфорда, облегчив ему приобретение акций Трейвиса. Видимо, она со дня на день ждала признания своего брака недействительным, чтобы выйти за Керта.

– Нам предлагают поверить, что оба Бредфорда не имеют к этому отношения? Чепуха!

– Она также написала, что отправила вам печенье по собственной инициативе.

– Бредфорды заставили ее написать эту записку, а потом убили.

– Тони не покидал Мальту. Он все время торчит на турнире по гольфу, – сказал Уоррен. – Керт находится в «Пуэнте-Романо» в Марбелье. Там он у всех на глазах.

– Как удобно: у обоих железное алиби. – Ник произнес это, ни к кому не обращаясь. Кричать на Уоррена было бы бесполезно: разве этим поможешь делу? – Они, разумеется, поручили это наемным убийцам.

– Я тоже так думаю. Я оказываю на власти давление, чтобы они как следует разобрались с происшедшим. Специалисты из Форт-Халстеда поработают с уликами.

Ник кивнул. Ему следовало поблагодарить Уоррена за помощь, но он так кипел от негодования, что не находил слов. Его счастье, что рядом не было Бредфордов, иначе Ник набросился бы на них с кулаками, требуя правды, и мог бы оказаться весьма в неприятном положении.

Коллис поправлялся у стойки менее крепким коктейлем и, продолжая откашливаться, наблюдал за Ником и Уорреном. Не вызывало сомнений, что техасец каким-то непостижимым образом снискал расположение Уоррена Атертона. Коллис в свое время добивался того же, но потерпел фиаско. По какой-то причине, так и оставшейся для Коллиса неведомой, Уоррен держался от него подальше, нисколько не уважая в отличие от Реджинальда его мнение. Однако никогда еще Уоррен не был с ним так холоден, даже груб, как в этот вечер. Видимо, став телезвездой, он возомнил о себе невесть что. Если Уоррен полагает, что может так просто отмахнуться от него – Коллиса Коддингтона Пемброка из нортумберлендских Пемброков! – то он совершает непростительную ошибку.

Что до дурня техасца, то пускай он получает Джанну со всеми потрохами. Даже если она унаследует все денежки Пифани Кранделл, то ей не видать их еще очень долго: старая ведьма готова прожить до ста лет. Ник Дженсен получит по заслугам, посадив себе на шею такую зануду. Коллис совершенно не вожделел Джанну, но то, что ему столь скоро нашли замену, глубоко его оскорбляло. Такой прыти он никак не ожидал.

* * *

Гости перетекали в главный ресторанный зал, чтобы вкусить ужин из пяти блюд. Джанна сверлила глазами толпу, надеясь выхватить из нее Ника, но тот как сквозь землю провалился.

– Где Ник? – спросила она Уоррена.

– Его позвали к телефону.

Джанне было необходимо с ним поговорить. Только что она узнала от Шадоу о смерти Ронды. Обе согласились, что это не могло быть случайностью. Что думает об этом Ник? Она не сомневалась, что он взбешен известием, и не могла его винить. Если Бредфорды были замешаны в покушении на его жизнь, в чем она лично не сомневалась, то им удалось отлично замести следы. Ник появился, когда все гости заняли места за столами. Выражение его лица было пасмурным.

– Я вынужден немедленно вылететь в Хьюстон. Остин Прескотт попал в больницу. Положение тяжелое, он вряд ли выживет.

Тревога, с которой прозвучали эти слова, отдалась в сердце Джанны острой болью.

– Как это печально, Ник! – Она положила ладонь на его руку, хотя ей хотелось крепко обнять его, что хоть как-то утешить. – Я могу чем-то помочь?

– Ему уже никто не поможет. – Он колебался, с сомнением глядя на нее. – Ты слышала про Ронду?

Она кивнула.

– Они убили ее, – с твердой уверенностью заявил Ник.

– Возможно, полиции удастся выяснить, кто вынудил ее написать прощальную записку, или...

– Не рассчитывай на это. Наши недруги все предусмотрели.

Она пошла проводить его. Рассевшиеся по мест гости ждали, когда она окажется за главным столом, для нее был важнее Ник.

– В мое отсутствие тебе следует соблюдать осторожность, – предупредил он.

– Обязательно. – Джанна привстала на цыпочки, поцеловала его в щеку. – Что бы ни случилось, помни, что я тебя люблю.

Ник кивнул. Он был тронут искренним взглядом глаз. Ему очень хотелось задержаться, чтобы поговорить о ее отношениях с Коллисом, но на это уже не оставалось времени. Он стиснул ее руку и пробормотал слова прощания.

Торопливо шагая по полупустому гостиничному вестибюлю, он размышлял об отце Трейвиса. Почему Остин не оповестил его об обострении своей болезни раньше? В их последнюю встречу он говорил Нику, ч хочет умереть спокойно, без суеты, сопровождавшей кончину Аманды Джейн. Эти слова Ник понял как упрек. На протяжении последних недель жизни Аманды Джейн Ник мучил Трейвиса и Остина, ставя им в вину то, что они так долго скрывали от него причину ее состояния.

Ник знал, что навсегда останется перед Остином в неоплатном долгу. Тот стал ему отцом, которого у него никогда не было, и побудил его вернуться в школу. Брак Аманды Джейн и Ника искренне обрадовал его. Другой на его месте огорчился бы, если бы красавица дочь, не знавшая отбоя от кавалеров, вышла замуж за такого неудачника. Однако Остин Прескотт, как и Трейвис, разглядел возможности Ника раньше, чем он сам узнал себе цену.

После похорон Трейвиса Остин признался, что его личное сражение с раком развивается не слишком успешно. Ник хотел остаться с ним, но Остин настоял, чтобы он не губил свою жизнь. Назначение на Мальту было удачным вариантом: у Ника появлялась возможность отплатить Остину добром, раскопав истинные обстоятельства гибели его сына. Однако он до сих пор оставался почти так же далек от истины, как и в день своего прибытия на остров.

Чувство безнадежности, с которым Ник боролся всю жизнь, опять грозило воцариться у него в душе. В школе он был беззащитен перед учителями. Борьба со своим недугом, за умение быть самим собой и не смущаться, закалила его, придала сил. Однако болезнь Аманды Джейн лишила его всех завоеваний. Он снова растерялся, почувствовал себя беспомощным, как в детстве, перед безжалостной миссис Мут. Сейчас он в который раз чувствовал свою неспособность помочь любимым людям. Еще недавно он предвкушал, как доложит Остину, что убийца его сына схвачен. Он считал это своим долгом перед стариком. Черт возьми, до сих пор он сдерживал свои обещания!

На стоянке его окликнули:

– Дженсен, вы уезжаете? Так скоро?

Ник обернулся и увидел Коллиса. Ему вовсе не улыбалось делиться своими проблемами с этим субъектом.

– Есть несколько фактиков, касающихся Джанны, которые вам было бы полезно знать.

Ник ощетинился, но постарался, чтобы его ответ прозвучал вежливо:

– Если она сама не посчитала нужным сообщить их мне, значит, это необязательно.

– И все-таки у Джанны нет собственных денег: Реджинальд Атертон отказал ей в наследстве. Имейте в виду также, что Пифани Кранделл может прожить еще лет двадцать, а Джанна будет все это время ждать наследства. И вообще, старуха заложила все, что только могла, лишь бы построить этот отель. Если он окажется убыточным предприятием, она может всего лишиться.

Ник как мог старался сдержать негодование. Кол лис, судя по всему, догадался об отношениях между ним и Джанной и полагал, что Ник польстился на ее капитал.

– Меня не интересуют чужие деньги. У меня самого их больше, чем мне требуется.

– Неужто? У менеджера разливочного цеха? Не смешите меня!

Ник уже сел за руль. Непонятно, чем Джанне приглянулся этот мерзавец?

– Все, что вы приобретете в постели Джанны, – это смертельная скука.

Ник, не выдержав, выпрыгнул из машины и сгреб Коллиса за галстук.

– Только без нервов! – проговорил тот, разыгрывая хладнокровие. Но Ник ясно читал в его бесстыжих глазах страх.

Он отпустил галстук этого прохвоста, и Коллис независимо улыбнулся. В следующее мгновение кулак Ника смял ему живот. Коллис согнулся, причем так стремительно, что второй удар, нацеленный туда же, куда и первый, пришелся ему прямо под правый глаз. Голова Коллиса откинулась, он попятился и сел в клумбу с африканскими маргаритками – украшение автостоянки.

– Чтоб было пусто тебе и лошади, на которой ты прискакал, – сказал ему Ник на прощание.

* * *

К полуночи веселье выдохлось. Несколько пар еще покачивались в танце, но в основном все разбрелись по номерам, чтобы прийти в себя перед предстоящим насыщенным днем.

– Я согласился встретиться с Коллисом в «Соколином логове», – предупредил Уоррен Джанну. Шадоу стояла рядом и помалкивала. – Беседу лучше не оттягивать.

– Что бы он ни сказал, не смей давать ему денег. – Джанна все еще кипела от возмущения: Коллис не внял ее предупреждению и назначил Уоррену встречу.

– Ладно. – Уоррен покосился на круг, где теперь танцевала всего одна пара – Одри и Эллис. – Тебе следовало бы предупредить мать о своем разводе.

– Я уже несколько дней порываюсь сделать это, но... Взгляни, как она счастлива! Не хочется ее огорчать.

– Думаю, теперь она будет куда меньше огорчена твоим разводом, чем если бы это произошло при жизни Реджинальда, – вставила Шадоу.

– Вы правы. Пожалуй, я рискну.

Танец кончился.

– Я пойду с тобой, – вызвался Уоррен.

– Не надо. Это моя проблема, мне ее и решать. – Шагая по террасе к Одри, Джанна думала о том, что та была ей хорошей матерью. Пусть она никогда не понимала Джанну, но хотя бы искренне старалась понять.

Джанне удалось разъединить влюбленных и отвести Одри в сторонку.

– Мне давно необходимо с тобой поговорить.

– Что тебя тревожит, дорогая? Ты беспокоишься за Такси? Ничего, он надежно заперт в моей комнате.

– Нет, дело не в Такси.

– Тогда в чем же?

– У нас с Коллисом возникли проблемы.

– Уверена, все уладится.

– Это отнюдь не мелкая размолвка. – Она, мгновение поколебавшись, решила не подслащивать пилюлю, а просто выложить всю правду: – Единственный выход – развод.

– Я давно ждала, когда ты поставишь меня в известность.

– Значит, ты знала?

– Да. Эллис слышал разговор между Уорреном и юристами.

– Я должна была рассказать тебе об этом раньше, но мне не хотелось тебя расстраивать.

Одри покачала головой.

– Я нисколько не расстроена. Если хочешь знать, Коллис мне никогда не нравился.

– А я думала...

– Признаюсь, я вела себя как мышка, все время прячась за спину Реджинальда, но это не значит, что у меня не было собственных суждений.

Джанна оглянулась. Эллис Осгуд и тетя Пиф беседовали с Уорреном и Шадоу. Да, Реджинальду не удалось сломить Одри: она завела себе любовника под самым его носом!

– Если уж на то пошло, я делала все, что в моих силах, чтобы вы с Коллисом не помирились, – гордо сообщила Одри. – Я пообещала ему поговорить с тобой и обелить его в твоих глазах, но так и не сделала этого.

– Почему?

Одри смотрела Джанне прямо в глаза.

– Я слишком люблю тебя, чтобы позволить повторить мою ошибку: остаться женой человека, который не питает к тебе любви. Все эти годы я могла быть счастлива с Эллисом, но оставалась с Реджинальдом. Я несколько раз пыталась его бросить, но ему всегда удавалось уговорить меня не делать этого. Я не хочу, чтобы такая же судьба постигла тебя.

Джанна с болью в сердце поняла, что всегда недооценивала Одри. Та долгие годы мучилась, состоя в браке без любви. Реджинальд был неумолимо строг не только с детьми: он и от Одри требовал соответствия немыслимо высокому стандарту. Джанна пока не разобралась, знала ли Одри, что ее муж был гомосексуалистом. В любом случае она ни словом, ни жестом не обмолвилась об этом.

– Значит, ты лучше, чем кто-либо еще, понимаешь, почему я должна развестись.

Одри обняла Джанну.

– Жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в счастье. Жаль, что я сама не поняла этого гораздо раньше.

* * *

Коллис прибыл в «Соколиное логово» с десятиминутным опозданием. Из «Голубого грота» он поспешил к себе в отель, чтобы приложить лед к подбитому глазу. Опухоль на щеке спала, но синяк никуда не делся. Чертов техасец, еще немного – и он навсегда изуродовал бы такую внешность!

Злость, кипевшая у него внутри, сменилась лютой ненавистью, но не к Дженсену, а к Атертонам. Он желал получить то, что ему причитается, причем без промедления.

Дверь открыл сам Уоррен. Это поразило Коллиса.

Конечно, дело происходило за полночь, но Коллис на месте Уоррена настоял бы, чтобы к двери бежал слуга.

– Что случилось с твоим глазом?

– Меня ударил Дженсен. Он сумасшедший! Наверное, я подам на него в суд.

Уоррен усмехнулся. Вне себя от ярости, Коллис проследовал за ним через мраморный зал в гостиную. Там его поджидала новая неожиданность: его встретила не только Джанна, но также Шадоу, Эллис Осгуд, Одри, даже тетя Пиф, закинувшая ноги на пуфик.

– Не думаю, что тебе понравится, если меня услышат все, – сказал Коллис, пытаясь скрыть удивление за невозмутимым тоном. – Особенно твоя мать.

– Я – член семьи, – ответила Одри, услышавшая, несмотря на размер гостиной, обращенное к Уоррену замечание. – Я имею право знать все, что имеет к ней отношение.

Коллис мгновенно оценил свои шансы. Он тотчас прикинул, что Одри может оказаться козырной картой. Вряд ли семье захочется, чтобы ей раскрыли глаза на сексуальные пристрастия Реджинальда.

– Думаешь, ей будет полезно узнать о Джиане Паоло? – шепотом спросил он Уоррена.

Тот побелел; его хваленые атертоновские голубые глаза помутнели. Одри, не дав ему ответить, встала с дивана.

– Присаживайтесь, Коллис, – молвила она, указывая на стул с прямой спинкой.

Он подчинился. Пускай Уоррен сам разбирается со своей мамашей. Мать и сын перешептывались, Коллис тем временем налил себе коньяку «Ле Паради» из графина, хотя никто не предлагал ему выпить.

Одри вернулась на свое место – на тот диванчик на двоих, где ее соседом был Эллис Осгуд.

– О том, чтобы выпроваживать меня, не может быть и речи. Все, что касается этой семьи, является и моей заботой, – повторила она вполне уверенно.

Коллис потягивал свой коньяк, обдумывая тактику игры. Он рассчитывал использовать неуравновешенность Одри как пресс для выжимания денег из Уоррена, но и в создавшейся ситуации усмотрел преимущества для себя.

– Я согласен на развод на условиях Джанны.

– Очень великодушно с твоей стороны, – усмехнулась та, – тем более что я и так все отдаю тебе.

Коллис пожал плечами, не желая отвечать. Он знал, что заслуживает большего – гораздо большего, и намеревался этого добиться.

– Думаю, мне полагается компенсация за молчание относительно кое-каких чувствительных обстоятельств.

– Каких именно? – спросила Джанна, бросив взгляд на Уоррена, который напряженно сжимал руку Шадоу.

– Джиан Паоло.

Воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем антикварных часов на камине. Джанна беспокоилась, как Одри перенесет этот удар, всем сердцем сочувствуя женщине, так долго жертвовавшей своим счастьем. Конечно, следовало самим поставить ее в известность, найти способ смягчить удар.

– Все мы знаем, что мой муж предпочитал мужчин. Эти слова, произнесенные Одри холодно и четко, заставили Пифани вздрогнуть. Она давно задавала себе вопрос, не зародились ли у Одри какие-то подозрения, но никогда ничего не говорила сестре.

Заявление Одри застало Коллиса врасплох. Он хотел понять, удивлены ли услышанным другие, но выражение всех лиц было невозмутимым; если на них что-то и читалось, то только неприязнь к нему. Он быстро собрался с мыслями и спросил:

– Вы хотите, чтобы об этом узнал весь мир?

Шантаж! В былые времена Пифани велела бы ему проваливать к черту и собственноручно вышвырнула бы его из своего дома, но сейчас она не позволила себе вмешиваться. Уоррен и Джанна вполне могли самостоятельно разобраться с Колли сом. Уоррен не колебался ни минуты.

– Валяй, кричи об этом хоть на всех перекрестках.

– Все равно не получишь ни гроша, – добавила Джанна.

Коллис отпил еще коньяку, нисколько не сомневаясь, что семейка блефует. Он, конечно, совершил глупость, заранее предупредив Джанну о своем намерении поговорить с Уорреном. Она сразу догадалась, чего ему надо, и соответствующим образом настроила братца.

Но все это было ерундой: козыри были на руках у Коллиса.

– А как насчет того, чтобы стало известно, что Джанна тебе не сестра?

– Она моя сестра! Клочок бумаги ничего не значит.

Коллис презрительно улыбнулся.

– Реджинальд не разделял твоих чувств. Он отказал ей в наследстве, завещав ее часть Джиану Паоло. – Коллис увидел, что наконец-то задел Джанну за живое: она была недостаточно умелой актрисой, чтобы скрыть обиду.

– Мне нет дела до того, как относился к Джанне мой отец. Теперь глава семьи – я. Я ее люблю и сделаю все, чтобы ей помочь.

– Мы не заплатим ни фунта, чтобы купить твое молчание! – Джанна сказала это с сильным волнением в голосе; она знала, что слова Уоррена передают чувства всей семьи. Независимо от того, кто были на самом деле ее родители, независимо от того, что Реджинальд отпихнул ее на обочину, у нее была семья, любящая семья.

Пифани молча зааплодировала.

– Значит, нет? – Коллис вложил в эти два слова все свое самообладание. По дороге сюда он рассчитывал, что Атертоны сдадутся при первом же намеке на скандал. Он посмотрел на Джанну.

– Посмотрим, насколько тебе дорога карьера... – он бросил уничтожающий взгляд на Уоррена, – карьера этого многообещающего юнца.

– Британцы достаточно умны, чтобы не судить о сыне по поступкам отца, – сказала Джанна.

– Это-то верно... – Коллис отдал должное коньяку, предоставляя им время, чтобы поломать голову. Глядя на Одри и на Шадоу, он догадывался, что нанес удар в чувствительное место. Обе знали, что Уоррен может весьма преуспеть на политическом поприще. Одри, возможно, уже видела сына жильцом дома на Даунинг-стрит, 10.

– Вот только любопытно, что скажет обожающая Уоррена публика, узнав, что он – заурядный преступник? – наконец продолжил прерванную фразу Коллис.

– Ах ты, мерзавец!.. – взорвалась Джанна.

– Лучше выслушаем, что он хочет сказать, – остановил ее Уоррен.

– Реджинальд умер в квартире Паоло в Хаммерсмите, а вовсе не в Лифорт-Холле. – Коллис широко улыбнулся, наслаждаясь страхом, который он нагнал на свою аудиторию. – Значит, на совести Уоррена имеется несомненное преступление. Это вряд ли украсит репутацию человека, рвущегося в кабинет министров. Тори очень серьезно относятся к таким вещам.

– Пожалуйста! – срывающимся голосом крикнула Одри, хватая за руку Осгуда. – Уоррен поступил так, чтобы защитить меня.

Коллис с самого начала знал, что именно она окажется самым слабым звеном обороны, и решил усилить напор.

– У меня есть документы, доказывающие, что ваш сын – преступник. Не вынуждайте меня выводить его на чистую воду.

– Как вы смеете! – загрохотал Осгуд. Его вмешательство удивило Коллиса. За все годы, что он знал врача, тот произнес не больше нескольких фраз, оставаясь бессловесной тенью, способной разве что на толковый медицинский совет. Невозможно было представить себе, что он может повысить голос.

Коллис понял, что победа в битве может оказаться на его стороне, несмотря на неважное начало. Уоррен купался в лучах недавно обретенной славы. Коллис был готов поставить все деньги, которые у него были, а также те, которые он надеялся вытянуть у Атертонов, что Уоррен устремился в большую политику. Встревоженное выражение лица Шадоу лишний раз подтверждало предположение Коллиса.

– Выведешь ты меня на чистую воду или нет, не так уж и важно. В консервативной партии есть люди, считающие Шадоу помехой в моей политической карьере. – Уоррен обнял Шадоу. – Несмотря на это, я сделал Шадоу предложение, решив, что для меня нет ничего важнее женщины, которую я люблю. Политическая карьера не самое главное в моей жизни.

– Худшее, что может грозить Уоррену, – это штраф, – вставила Джанна.

– Я знаю, что поступил вопреки закону... заговорил ее брат.

– Но руководствовался при этом благородными соображениями, – закончила за него Шадоу.

– Я готов ответить за свой поступок.

Коллис старался сохранить хладнокровие, хотя крыть было нечем. Надежда вытянуть из Атертонов несколько миллионов с помощью шантажа была похоронена.

– Я могу продать эту историю в таблоиды.

– Джентльмен так не поступил бы, – сказала Джанна, вспоминая, как гордился Коллис своим происхождением. Пемброки из Нортумберленда! – Впрочем, любой в этой гостиной прекрасно понимает, что ты не джентльмен.

Коллис старался не смотреть на Пифани, расплывшуюся в довольной улыбке.

– Даю вам всем последний шанс... – Он забегал глазами по гостиной, выискивая хотя бы одно испуганное лицо.

– Убирайся! – Джанна встала и указала ему на дверь.

Коллис нарочито неторопливо зашагал в указанном направлении. Оказавшись в темном холле, он вдруг сообразил, что у него есть вариант получше, чем продажа истории желтой прессе. Несравненно лучше.

 

22

После ухода Коллиса Джанна решила, что будет ночевать в гостевом домике, хотя Ника там уже не было. За прошедшие недели она привыкла к его обществу. Этой ночью радостное оживление, которое она всегда испытывала в этих стенах, уже не посетило ее. Даже воспоминание о триумфальном открытии «Голубого грота» не спасало ее от горьких упреков в свой адрес. Как она могла полюбить Коллиса? Даже для Одри не стала помехой обольстительная вуаль, которой Коллис прикрывал прежде свою подлинную сущность. Теперь вся его неприглядная натура вылезла наружу.

Печальные мысли прервал негромкий стук в дверь. Это явилась радостно улыбающаяся Шадоу.

– Знаю, уже поздно, – скороговоркой выпалила она, – но мне необходимо с тобой поговорить.

– Входи, – сказала Джанна, хотя подруге не требовалось приглашение: она уже успела заключить Джанну в объятия.

– Я так счастлива! – воскликнула она.

– Теперь мы будем сестрами, – сказала Джанна.

– Да. Уоррен предложил мне выйти за него замуж в ту ночь, когда погиб Ромми. Во всей этой кутерьме мы никому не открылись, но сейчас, когда Коллис... В общем, теперь все всё знают.

Джанна жестом предложила Шадоу сесть.

– Ну, и вы собираетесь праздновать свадьбу.

– Скромно, по-семейному. – Шадоу села рядом с Джанной. – Твоя семья – и все.

– Теперь она и твоя.

Шадоу радостно улыбнулась.

– У Хло будет бабушка! Ей всегда этого хотелось.

Джанна знала, что прежде всего именно Шадоу всегда хотелось иметь настоящую семью. Гадание на картах только помогло ей определиться со своими желаниями.

– А ты все пребываешь в огорчении? – Глядя на Джанну, Шадоу посерьезнела. – Немедленно выбрось Коллиса из головы!

– Какой я была идиоткой! Просто стыд! Он никогда не любил...

– Ты не первая женщина, выбирающая в мужья не того мужчину. И, кстати, не последняя. – Шадоу показала на себя. – Перед тобой сидит трижды неудачница.

– С Уорреном тебе повезло. Вам надо было быть вместе все эти годы.

– Ты права. Ни один из моих предыдущих мужей не любил меня так, как Уоррен. Но я просто не могла быть одна и выходила за людей, которые не любили меня, достаточно было немного поразмыслить, чтобы это заметить.

– Но все они были лучше Коллиса. Своей ошибкой я заставила страдать всю мою семью, особенно Уоррена.

– Я знаю, как ты за него беспокоишься. Но помни, ты не имеешь никакого отношения к его решению перевозить труп отца. Он сам отвечает за все свои поступки.

– Но вся наша семья, всегда избегавшая скандалов, теперь станет излюбленной темой этих мерзких таблоидов!

– Мы достаточно сильны, чтобы это пережить.

– Надеюсь, – ответила Джанна, неспособная скрыть свою печаль. Но, оглядев комнату, где все напоминало о Нике, она снова стала думать о нем. – У нас есть еще один повод для тревоги, кто убил Трейвиса и пытался отравить Ника? Я уверена, что преступник до сих пор на свободе.

* * *

– Мякина вместо мозгов, – пробормотал Тони, дожидаясь, пока один из братьев Мифсуд вытащит Керта из постели и сунет ему в руки телефонную трубку. У сына умственные способности муравья. Надо же такое придумать – использовать в качестве яда олеандровый мед! Тони никогда еще не слыхал о подобных глупостях.

А все из-за Пифани, упрямой стервы! Если бы матерью Керта была Пифани, парень не вырос бы таким ослом. Увлеченностью делом он походил бы на Джанну. Вы только посмотрите на нее! Ничего не знает о гостиничном бизнесе, но зато недолгое время, что пробыла на Мальте, сделала больше, чем Керт за многие годы. Теперь уж она не забросит отели. Женщина, не пожалевшая отдать лучшие годы изучению Французской революции, безусловно, обладает редчайшим упорством.

– Алло... – донесся из Марбельи голос Керта.

– Ты читал газеты? – осторожно спросил Тони, не зная, как сын отнесется к печальному известию.

– Что такое?

– Ронда Сиббет покончила с собой.

– Я знаю... Знаю... – Голос Керта плыл. Неужели напился еще до обеда? – Я так ее любил!

– Хватит болтать! Немедленно домой! Только не смей трепаться на Мальте о Ронде.

– Я не вернусь! Это ты убил Ронду. Ты...

Тони бросил трубку. «Мякина вместо мозгов» в отношении Керта звучало как комплимент. Просто идиот последний! Додумался обвинять родного отца в убийстве по телефону! Вдруг линия прослушивается? Хотя это вряд ли: мальтийские законы строги. Но, зная, что с ним сражается семейка Пифани, пользующаяся услугами экспертов из Форт-Халстеда, Тони не мог рисковать.

Он откинулся в кресле и уставился в потолок. Лично ему ничего не угрожало. Никто не сумеет доказать, что это он приказал прикончить Ронду. Он быстренько смотался на пароме на Сицилию, где связался со старым дружком-мафиозо. Джузеппе Альдо поручил убийство Ронды самому своему опытному головорезу.

Если бы Тони задумал убить кого-то, чтобы завладеть акциями, то нанял бы Джузеппе, – и никакого дилетантства. До чего доходит человеческая глупость! И этот пустоголовый его родной сын?

Впервые Тони поддался унынию. Он всю жизнь потратил на возведение империи. Но разве можно оставить ее сыну, который настолько туп, что поступает вопреки элементарной логике? У Тони оставался единственный выход – внук. Керта надо незамедлительно женить, причем невеста должна располагать не столько бюстом, сколько мозгами. И чтоб тут же произвели на свет наследника!

Пока же следовало заняться устранением причиненного ущерба. Предстояло спасти свой имидж, который он пестовал на протяжении полувека. Он стал мысленно разучивать свою речь на пресс-конференции, которую намеревался созвать в тот же день. Его отвлек телефонный звонок: секретарша сообщала о посетителе – Коллисе Коддингтоне Пемброке.

– Подержите его в приемной пятнадцать минут, а потом пригласите.

Настороженно относясь к любому представителю кранделловского лагеря, Тони взвесил ситуацию. С самого рождения Джанны он пристально следил за ней. Он недоумевал, почему Пифани позволила ей выйти за такого пустобреха, как этот Коллис. Потом он вспомнил про длительную связь Керта и Ронды. Он не сумел проконтролировать собственного сына! Мысль о том, что Пифани столкнулась с аналогичными трудностями, принесла ему удовлетворение.

Измена Коллиса Пемброка, а также то, что Реджинальд отказал приемной дочери в наследстве, сыграло Пифани на руку. Теперь Джанна находилась у нее под боком; скоро она снова выйдет замуж и нарожает сыновей, которые, окончив Оксфорд, высадятся на Мальте, потрясая дипломами и заявляя о своей принадлежности к британской аристократии.

– Очень о вас наслышан, мистер Бредфорд. – Дождавшись секретарского приглашения, Коллис Пемброк протянул Тони руку. – Я часто привожу «Бредфорд энтерпрайсиз» в качестве примера успешного возведения деловой империи. Весьма впечатляющие результаты!

– Вы так считаете? – Тони выдавил довольную улыбку, хотя за версту чуял дешевую лесть.

– Еще бы! Первоклассная компания! Можете поверить специалисту.

Тони изучал посетителя. Красавчик, несмотря на подбитый глаз. Совсем как Керт, разве что блондин. Впрочем, Джанна могла бы сделать лучший выбор. Перед его мысленным взором вдруг предстал непрошеный образ – Ник Дженсен. Тони едва не выругался вслух.

– Чем могу быть вам полезен?

– Мне известно о ваших затруднениях с Пифани Кранделл. Полиция обвиняет вашу семью в покушениях на убийство ради владения акциями ее компании.

– В этом нет ни слова правды, – сказал Тони, дождавшись, пока Пемброк сделает паузу. – Мой сын связался с психически неуравновешенной женщиной, которая... Что тут сказать? Она взяла дело в свои руки. Записка, которую она оставила, прежде чем покончить жизнь самоубийством, снимает с нашей семьи все подозрения.

– Тем не менее Атертоны и Пифани Кранделл причинили вам немало хлопот.

Тони пожал плечами, никак не выдавая своих чувств. Он намеренно не отклонялся от версии, которую собирался сунуть в зубы прессе.

– Главной проблемой была Ронда Сиббет. Ненормальная женщина... Какая трагедия!

Коллис Пемброк улыбнулся наиболее самодовольной улыбкой из тех, что доводилось видеть Тони. Тот почувствовал облегчение, разлившееся по телу, как тепло от добротного коньяка. У Пифани, похоже, своя проблема, свое проклятье – Коллис Коддингтон Пемброк.

– Как бы там ни было, Тони, – Коллис подался вперед с таким видом, словно беседует с закадычным другом, – я подумал, что вас могут заинтересовать кое-какие подробности об их семье, неизвестные широкой публике.

Держи карман шире! Тони было известно буквально все, достойное интереса, о Пифани Кранделл и ее родне.

– Какие именно?

– Детали завещания Реджинальда Атертона. Оставшиеся в тени обстоятельства его смерти.

Тони улыбнулся, изображая легкую заинтересованность, хотя в папке, лежавшей на столе рядом с Колли-сом, были собраны мельчайшие подробности на ту и другую тему.

– Графа легко можно обвинить в преступном нарушении закона.

Тони было совершенно все равно, какое обвинение грозит Уоррену Атертону. Мальту отделяло от Лондона меньше трех часов лету, но они отстояли друг от друга на многие световые годы. Арест графа Лифорта отзовется на Мальте едва заметно, если отзовется вообще.

– Есть и другие подробности, но...

– Сколько? – спросил Тони, внезапно сообразив, что ему самой судьбой предоставляется отличная возможность спасти мечту всей жизни и положение в обществе.

– Миллион фунтов.

– За сплетни? Не слишком ли вы размахнулись?

– Я располагаю любопытными сведениями о рождении Джаниы. Пифани Кранделл не захочется, чтобы они выплыли наружу.

Тони изо всех сил изображал удивление и любопытство. На самом деле ему было с точностью до минуты известно, когда Джанна появилась на свет. Наглец не мог сообщить ему ничего нового. Самое большее, на что он был способен, – это доставить Пифани некоторое огорчение. Но эта женщина была гораздо сильнее духом, чем мог себе представить Коллис.

– Полмиллиона. – Цена пошла вниз.

Тони сложил руки на груди и стал шевелить пальцами, притворяясь, будто взвешивает предложение. Коллис целую минуту терзался противоречивыми ожиданиями.

– У вас есть доказательства? Документы, еще что-нибудь?

– Фотокопии завещания Атертона, свидетельство о его смерти, свидетельство о рождении Джанны, документы о ее удочерении.

– Гм-м... – Тони усердно изображал любопытство. Свидетельство о рождении Джанны содержало вымышленные сведения, та же чепуха перекочевала в документы об удочерении. Только два человека на свете знали правду – Пифани и Тони. Или Пифани все-таки сказала Джанне? Тони тут же отмел эту мысль: он слишком хорошо знал Пифани.

– Четверть миллиона фунтов? – с надеждой спросил Коллис.

– Ладно, – согласился Тони, немного поколебавшись. – Мне пригодятся копии, которые я смог бы подбросить прессе. – Пемброк с энтузиазмом закивал, и Тони добавил: – Плюс одно маленькое письменное заявление от вас.

Коллис мгновенно насторожился.

– Ничего страшного, – заверил его Тони, – просто подпишите бумагу, согласно которой я плачу вам за передачу фотокопий личных документов Атертонов и Пифани Кранделл. Можете напустить туману. Должен же я обезопасить себя на случай, если эти документы окажутся подделкой.

Коллис нехотя согласился, и Тони велел секретарю подготовить необходимые бумаги. Подписавшись, Коллис отбыл, пообещав доставить из Англии фотокопии.

Тони проводил его взглядом, после чего, покосившись на его подпись, едва удержался от улыбки. Коллис Коддингтон Пемброк, сукин сын и редкий дурень! Оказывается, Керт – не единственный олух на свете.

* * *

Керт валялся поперек кровати в роскошном номере «Пуэнто-Романо», свесив голову. Неподалеку, в соседней гостиной, переговаривались и посмеивались братья Мифсуд. Они смотрели телевизор. Керт рассеянно рассматривал мраморный пол. Рисунок на нем был похож на облака, а мысль об облаках напомнила ему о Ронде, о том, как они часами лежали нагишом на безлюдном пляже, провожая взглядом проплывающие по небу облака. Ощущение навсегда утраченной любви наполнило его душу горечью. Несмотря на выпитую бутылку водки, душевная боль не проходила.

– Ненавижу его! – сказал Керт, глядя в пол. – Большой Тони вообразил, что может помыкать всем миром. Убивать Ронду было совершенно необязательно. Никто не смог бы... – Он потерял мысль и с трудом вернулся к ней вновь, закончив рассуждение: – Никто не сумел бы ничего доказать.

Он попытался представить себе мир без Ронды, но это оказалось невозможно. Он видел лишь гири на ногах и цепь, приковавшую его к отцу. Керт не сомневался, что Большой Тони вновь вынашивает планы женить его. Уж он подберет ему партию по своему вкусу!..

– Не могу, не могу! – шептал Керт, едва не касаясь кончиком носа пола. Потом он переменил позу. Сейчас он снимет трубку и пошлет отца к черту. У него закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Он упал на спину, стараясь остановить вращение стен, не дать им обрушиться на него.

В голове у Керта зазвучал отцовский голос. Он замер, жалея, что у него нет под рукой ножа, который он с наслаждением вонзил бы Большому Тони прямо в сердце. Что чувствовала Ронда в последние секунды жизни, когда ее заставили приставить дуло к голове и спустить курок? Он содрогнулся, представив себе ее предсмертный ужас. Не пожалела ли она, что любила его? Он молился, чтобы этого не произошло, но не мог избавиться от сомнений.

Потолок крутился у него над головой, усугубляя страдания. Его горечь была неизлечима. Ни одна женщина не заменит Ронду. Возвратиться на Мальту значило предать ее память, наплевать на жертву, которую она принесла ради любви к нему.

Он прислушался: за стеной братья Мифсуд покатывались со смеху, пытаясь понять испанский перевод американской комедийной программы. Они считают, что он напился и уснул, и еще долго не заглянут в спальню. Он выбрался на балкон, перевалился через перила, упал на песок. Встав, он, ни о чем не думая, бросился бежать по пляжу, мимо роскошных бунгало «Клуба Марбелья».

* * *

К одиннадцати часам вечера Джанна вернулась в «Соколиное логово». Ставя машину в гараж, она думала о Нике. Она еще не имела никаких вестей, но полагала, что он уже добрался до Хьюстона. Джанна попробовала представить себе тетю Пиф лежащей на больничной койке, как Остин Прескотт, но это оказалось свыше ее сил. Она все понимала, но сердце ее стремилось к Нику, невзирая ни на что.

– Джанна! – позвала ее Шадоу, выходя из главного дома. – Ты смотрела телевизор? Большой Тони дал интервью.

– Нет, – устало ответила Джанна. Ей была известна всего одна новость: Уоррен позвонил в отель и сообщил, что эксперты из Форт-Халстеда прилетели в Монако и что их заключения полностью подтверждают первоначальную версию: улик, указывающих на насильственную смерть Ронды Сиббет, не найдено.

– Если ты поторопишься, – продолжила Шадоу, – мы сможем увидеть Тони в одиннадцатичасовых новостях.

Пока они добрались до гостевого домика и включили телевизор, повтор интервью Тони уже успел начаться.

«Мне жаль Пифани Кранделл. Но откуда мне было знать, что мой сын когда-то встречался с психически неуравновешенной женщиной, которая не остановилась перед убийством, решив, что сможет выйти за него замуж, если раздобудет акции?»

– Вот это нахальство! – сказала Шадоу.

– Звучит искренне. Он умеет врать.

«Для того чтобы продемонстрировать мисс Кранделл мою добрую волю, – продолжал Тони, – я готов продать ей имеющиеся у меня акции ее корпорации за ту же сумму, которую я за них заплатил». – Он картинно продемонстрировал бумаги.

– Поразительно! – воскликнула Джанна.

«Мальта – слишком маленький островок, а туризм – слишком важное дело, чтобы не воспользоваться возможностью забыть о наших дрязгах ради блага страны».

– Блестяще! – Джанне не верилось, что он руководствовался альтруистическими мотивами. От тети Пиф она много чего слышала о Тони Бредфорде, но сейчас была вынуждена признать, что он сделал ловкий ход. Полиции не удалось опровергнуть версию о самоубийстве Ронды. В ее записке смерть Трейвиса Прескотта объяснялась так же, как и в легкомысленных газетных статьях, – «шалостью с печеньем».

«Нетрудно догадаться, – продолжал Тони, – что у Пифани Кранделл хватает врагов. К их числу относится муж ее племянницы».

Джанна упала в кресло. Она чувствовала себя глубоко униженной. Тони снова помахал какими-то бумажками. Репортер взял их и стал внимательно изучать.

«Коллис Коддингтон Пемброк, супруг Джанны Атертон Пемброк, племянницы Пифани Кранделл и наследницы ее отелей, предложил мне купить у него документы, раскрывающие семейные тайны. Видимо, существуют какие-то скандальные обстоятельства, в которых замешан граф Лифорт, а также его сестра, леди Джанна».

Негодование Джанны было так велико, что в этот момент она смогла бы задушить Коллиса собственными руками.

«Естественно, – вещал Тони со снисходительной улыбкой, – я отказался от этого низкого предложения. Понятия не имею, о каких тайнах идет речь. Невзирая на всю эту грязь и на их сплетни, постоянно меня преследующие, я отказываюсь вставать с ними на одну ступеньку и приобретать документы, которыми пытается торговать Пемброк. Он не получит от меня ни пенни. Я хочу одного, – закончил Тони на проникновенно искренней ноте, – чтобы Мальта заняла в мире принадлежащее ей по праву место туристического центра. Пускай Пифани Кранделл сама разбирается со своими проблемами».

– Видишь? – сказала Джанна Шадоу. – Это он убил Ронду, а теперь заметает следы.

– Разумеется, – кивнула Шадоу.

– Он убил Ронду, а до нее Трейвиса и Йена Макшейна. Ничего, на сей раз и ему не сносить головы.

* * *

Коллис прошел по длинному рукаву и проследовал в направлении, указанном для граждан стран Европейского сообщества. По правде говоря, он ожидал получить гораздо больше за информацию, которую предложил Энтони Бредфорду, но, учитывая свое поражение в «Соколином логове», считал удачей хоть какой-то барыш. Деньги от Бредфорда он мысленно приплюсовал к сумме, на которую рассчитывал после развода, а также продажи дома, машины, ценных бумаг. Получалось совсем неплохо. При своем блестящем знании фондового рынка, а также некоторой удаче он бы мог сколотить на этой основе приличное состояние.

Пока что он вполне мог продолжать заниматься тем, к чему привык, – произносить речи. После надлежащей утечки в прессу Уоррен уже не сможет составить ему конкуренцию. Ему еще повезет, если о нем упомянут на 57-й странице какого-нибудь третьеразрядного таблоида – да и то в случае, если у него хватит наглости вернуться в палату лордов и взять там слово. Коллис довольно улыбнулся. Лично он не отказался бы теперь от политической карьеры.

Коллис все еще ухмылялся, когда, миновав «зеленый коридор» таможни, оказался в зале прилета. Неожиданно его ослепили вспышки, кто-то окликнул его по фамилии. Снова вспышки. Коллиса окружила толпа репортеров. Он оказался внутри микрофонного частокола. Сперва он решил, что его спутали с какой-нибудь кинозвездой, но тут же смекнул, что любая звезда не годится внешностью ему в подметки.

– Верно, что вы торгуете репутацией своей семьи? – выкрикнул один из репортеров, сунув микрофон ему под нос.

– О чем вы говорите?

– О графе Лифорте, – ответил другой репортер, уже включивший камеру. – Вы пытаетесь продать его семейные секреты.

– Что это за секреты? – сразу несколько репортеров перекрыли ему путь к отступлению.

– Я... Не знаю, о чем вы говорите.

– Как вы объясняете заявления Энтони Бредфорда? Коллис так и остался стоять с разинутым ртом.

 

23

Стенания муэдзина, призывающего правоверных на полуденную молитву, разносились по пыльным закоулкам, которые в ливийском городе Бардия именовались улицами. Слепой попрошайка, устроившийся на ступеньках здания, принадлежащего ливийскому министерству здравоохранения, распевал отрывки из Корана. Внутри здания находились Джанна и Моррис Венворт, эксперт из Форт-Халстеда, а также Ибрагим Мафжи, мальтийский атташе в Ливии. Все трое внимали попрошайке, чей фальцет доносился до них через распахнутое окно. Джанна изучала портрет Муамара Каддафи, висевший с опасным наклоном на стене, над рабочими столами чиновников, предающихся молитве.

– То, что занимает пять минут в Лондоне, семь в Риме и десять на Мальте, здесь отнимает целый день, – вполголоса предупредил англичан мальтиец. – По части бюрократизма Ливия не имеет себе равных.

– Я готов к волоките, – отозвался Моррис, бодро улыбаясь Джанне.

Джанна не разделяла его настроения; ей очень хотелось наорать на клерков в белых балахонах, которые с самого утра без толку шелестели бумажками. Цель состояла в том, чтобы выяснить, не было ли Йена среди неопознанных тел, похороненных в Бардии вскоре после его исчезновения.

Две недели назад власти Бардии ответили наконец на ее настойчивые телефонные звонки и сообщили, что в течение недели после исчезновения Йена земле были преданы четыре неопознанных трупа. Многие чиновники получили свой бакшиш, прежде чем власти согласились эксгумировать тела. Уоррен охотно ссудил Джанну деньгами, предоставив ей вдобавок свой самолет, и приставил к ней Морриса. Если среди трупов окажутся останки Йена, Моррис мог на месте дать необходимые консультации. В случае затруднений останки можно было доставить по воздуху в Англию, чтобы за дело взялись специалисты Форт-Халстеда.

Как это постоянно происходило на протяжении тех трех недель, что длилось отсутствие Ника, Джанна думала о нем. Ему не было известно, что она находится в Ливии. После его отъезда они разговаривали один-единственный раз. Протянув две недели после открытия «Голубого грота» и так и не дождавшись звонка, Джанна позвонила ему сама. Ник был так утомлен круглосуточным бдением у постели Остина, что она не стала говорить ему о предстоящей поездке. С тех пор вестей от него не было.

Джанна обратилась к Ибрагиму Мафжи, мальтийскому атташе, с просьбой взять на себя контакты с ливийскими чиновниками. После того как британцы изгнали террористов и закрыли посольство Каддафи в Лондоне, подданные империи перестали считаться в Ливии дорогими гостями. Великобритания, подобно Соединенным Штатам, не имела здесь даже консульской службы, зато мальтийцы поддерживали отношения с Ливией, поэтому помощь Мафжи оказалась очень кстати.

Джанна была не только британской подданной на ливийской земле, но и, что гораздо хуже, женщиной. Она знала, что всякая женщина, путешествующая в одиночку по мусульманской стране, воспринимается как проститутка. Отели не регистрировали женщин без сопровождения мужей или родственников-мужчин. Кареглазый и улыбчивый Моррис с трудом мог сойти за дядюшку Джанны, однако против такой роли не возражал.

Необходимость оставаться в стороне, передоверив все дела Мафжи, приводила Джанну в бешенство. К тому же она, чтобы зря не волновать тетю Пиф, не поставила ее в известность о цели своей поездки: сперва требовалось узнать, был ли среди неопознанных погибших Йен Макшейн.

– Похоже, ваш брат сумел создать себе непоколебимую репутацию человека нравственного, – сказал Моррис, прерывая ее размышления. – Мне понравилась его пресс-конференция, на которой он рассказал, зачем перевозил труп отца. Другого бы пресса разорвала в клочья.

Джанна кивнула. Она еще не успела понять, заигрывает ли с ней Моррис. Просто для друга он был слишком навязчив. Впрочем, все равно хотелось бы, чтобы вместо него рядом оказался Ник.

– Никто не стал его осуждать: ведь он оберегал мать, – продолжал Моррис.

– Я поступил бы так же, – вмешался Ибрагим. – Мне бы тоже не хотелось, чтобы моей матери стали известны столь неприятные подробности.

Джанна кивнула. Она обратила внимание, что Моррис тактично не упомянул, что у Реджинальда был любовник. Уоррен перешел в наступление: сразу после возвращения Коллиса в Англию он созвал пресс-конференцию. Немногие слова способны расшевелить невозмутимых англичан. Одно из них – слово «мама». Королева-мать постоянно оказывается, судя по опросам, самой популярной персоной. Распродажи в Материнское воскресенье уступают разве что рождественским. Уоррен мигом превратился в образцового сына. Его прямолинейность разрядила ситуацию, а Коллиса превратила в лжеца и мошенника.

– Вот и они, – прошептал Моррис. Появились пятеро мужчин в белых туниках до икр, в белых платках, стянутых ленточками; под мышкой у каждого был свернутый молитвенный коврик.

Мальтиец встал и направился к ним. Джанна поправила платок на голове, который не снимала из почтения к мусульманским обычаям. Она не хотела, чтобы у них появился предлог не подпустить ее к телам. Она знала от Ибрагима, что четыре гроба уже извлечены из ямы, залитой цементом ради ограждения священной мусульманской земли от тел неверных. Теперь тела находились в этом здании.

Мафжи возвратился с улыбкой на лице.

– Сейчас господин Акбар проводит нас.

Джанна вскочила; ее охватила радость и одновременно страх. Чтобы потом не испытать очень уж сильного разочарования, она напомнила себе, что эксгумация может подтвердить печальную истину: никто никогда не узнает, что случилось с Иеном Макшейном.

Джанна, сопровождаемая Моррисом и Ибрагимом, последовала за Акбаром и его помощником, вооруженным ломиком, по длинному коридору, освещенному тусклой, ватт в пятнадцать, лампочкой. Помощник отпер дверь, за которой тянулся другой, еще более темный коридор, за поворотом – еще один. В конце пути их ждала комнатушка, свет в которую проникал сквозь прохудившуюся крышу.

Посредине комнатушки стояли четыре залепленных слежавшимся песком гроба. Вокруг теснились корзины с оливками. Видимо, министерство не слишком заботилось о здоровье граждан и зарабатывало торговлей оливками. Чувство радостного ожидания, захлестывавшее Джанну все сильнее с каждым поворотом коридора, разом прошло: все четыре гроба были одинакового размера.

– Незачем их вскрывать, – грустно сказала она. – Йен был слишком высок, чтобы уместиться в таком ящике.

– Здесь все гробы одинаковые, – объяснил Мафжи. Тем временем приступили к вскрытию первого гроба. – Гробовщиками у них работают потомки одних и тех же семей на протяжении многих поколений, и их изделия остаются неизменными с самого средневековья.

Из крышки был извлечен последний гвоздь, и Акбар произнес что-то по-арабски.

– Вы уверены, что хотите посмотреть? – спросил Моррис.

– Да. – Она вспомнила его предупреждения: тела, пролежавшие полвека в земле пустыни, должны были превратиться в мрачные скелеты. Она заглянула в гроб. Ее взору предстал неоструганный сосновый ящик и побелевшие кости маленького – детского или подросткового – скелета.

Моррис покачал головой, и ливийцы занялись другой крышкой, Джанна не могла оторвать глаз от третьего по счету гроба: через весь верх шла трещина; в нем должно было быть полно песку.

Второй гроб открылся легче, чем первый. В нем оказался хрупкий скелет; на костях рук оставались клочки ткани.

– Нет, – сказал Моррис. – Посмотрите на тазовые кости: это женщина.

Повинуясь жесту начальника, помощник взялся за дело, и третья крышка тут же с сухим треском раскололась там, где была трещина. Помощник отбросил бесполезную деревяшку. В помещении было довольно темно, к тому же остаток крышки мешал заглянуть в гроб, но Джанна сразу поняла, что этот скелет гораздо крупнее, чем в предыдущих.

Акбар поддел ломиком остаток крышки и оторвал ее. Джанна взглянула. И ей чуть не стало нехорошо; Моррис взял ее за локоть.

– Они сломали ему ноги, чтобы запихнуть в гроб, – сказал он.

Джанна опустилась на колени. Кости заполняли нижнюю часть гроба; грудная клетка и череп были набиты песком.

Воображение сыграло с ней злую шутку: на мгновение ей показалось, что перед ней Ник Дженсен.

– Белый мужчина, – определил Моррис. – Высокий, крупный.

Джанна неуверенно дотронулась до засыпанной песком кисти и приподняла ее. Струйки песка побежали вниз, ее взору предстало черное кольцо в форме мальтийского креста, резко выделявшееся на фоне белых костей.

Приглядевшись, она обнаружила в черепе отверстие, похожее на пулевое. Ей снова представился Ник, потом вместо него появилась Лорел Хогел, показывающая на свой левый висок.

– Это Йен, – наконец произнесла Джанна, едва сдерживая слезы. В висках у нее колотилась кровь, Джанна не могла смириться с мыслью, что вот так жестоко и бессмысленно этот человек был отнят у тети Пиф. Слезы затуманили ее взор, она едва расслышала слова Морриса:

– Посмотрите внимательнее: в кости застряла пуля.

– Вы могли бы провести баллистическую экспертизу? – Джанне было трудно поверить, что этот спокойный голос принадлежит ей.

– Разумеется, но что она даст?

– Я знаю, где находится револьвер, из которого был застрелен Йен Макшейн.

* * *

Уоррен лежал на ложе под балдахином – им пользовались все его предки-графы – и следил за Шадоу, которая, усевшись рядом с ним и скрестив ноги, катала свой рунический камень по низу его живота. Он поймал ее за руку, прервав ее занятие; камень с древними насечками остался где был.

– Я обойдусь без посторонней помощи.

Ее взгляд был задумчив.

– В чем дело? – спросил он уже не шутливым тоном, а серьезно.

– Возможно, нам следовало бы отложить свадьбу.

– Почему? – Его внезапно охватил испуг; от недавнего счастливого блаженства не осталось и следа. – Ты передумала?

Она легонько чмокнула его в лоб.

– Конечно, нет. Просто боюсь, что Ник не успеет приехать.

– Я разговаривал с ним вчера. Он сказал, чтобы мы его не ждали. Остин пока держится. Кто знает?.. – Уоррен вспомнил отчаяние, звучавшее в голосе Ника. – В любом случае после смерти старика пройдет еще немало времени, прежде чем Ник оправится и сможет веселиться на свадьбе.

– Наверное, ты прав, милый, – согласилась Шадоу. – Он сильно расстроился, когда ты сказал ему, что специалисты из Форт-Халстеда не смогли доказать, что гибель Ронды Сиббет – не самоубийство?

– Он принял это к сведению, но, по-моему, так и не поверил. – Уоррен вздохнул. – Должен сознаться, у меня тоже есть сомнения.

– Слишком уж гладко все получается? – спросила Шадоу.

– Да. Будем надеяться, что с пулей лаборатория справится лучше. Результат должен стать известен уже сегодня. Моррис пообещал ускорить баллистическую экспертизу. Она, конечно, даст ответ на вопрос, был ли револьвер, отданный тетей Пиф Тони, тем самым оружием, из которого застрелили Йена Макшейна. Но даже если это и так, я уверен, доказать, что именно Энтони Бредфорд виновен в убийстве Йена, будет невозможно.

– Почему?

– Потому что все ограничивается косвенными уликами. Даже выяснив, что смертельный выстрел был сделан из этого револьвера, никак не докажешь, что курок спустил именно Тони.

– Револьвер был у него в то время, когда погиб Йен.

– Разумеется, но он скажет, что давал его кому-то другому. А, кстати, можно ведь вообще отрицать, что у него был этот револьвер. Пифани утверждает одно, он – другое, а свидетелей нет.

– Наверное, ты прав, – снова согласилась Шадоу. – Но Джанна не смирится, если Бредфорд не понесет наказания.

Уоррен кивнул; он никогда еще не видел сестру такой расстроенной как после прилета в Лондон из Бардии с останками Йена. Она дала себе слово, что отомстит за эту смерть. По пути она без ведома тети Пиф прихватила с Мальты ее револьвер.

– Странно, но расследование по поводу олеандрового яда сыграло на руку Тони, – сказала Шадоу. – Если твоя семья начнет обвинять его в убийстве пятидесятилетней давности, то это будет выглядеть совсем уж нелепо.

– А ведь верно! – Уоррен был поражен интуицией Шадоу. – Расследование выставит нашу семью в самом невыгодном свете.

Раздался телефонный звонок.

– Должно быть, Моррис.

Она подала ему трубку. Глядя на Шадоу, Уоррен выслушал отчет о баллистической экспертизе и, положив трубку, проговорил:

– Как мы и предполагали, пуля была выпущена из револьвера тети Пиф.

Шадоу схватила свой камень, прошептала какое-то заклинание и сказала:

– Бедная Джанна, теперь ей придется все выложить Пифани.

* * *

Коллис сидел в своем кабинете в Лондонской школе экономики. Дочитав свежий номер «Экономиста», он отложил его и уставился на телефон. Подобно всему остальному в этом древнем здании, телефонный аппарат был реликвией старины, сохранившейся со Второй мировой войны. Он не звонил уже несколько дней; Коллис смотрел на него просто так, уже не ожидал, что традиция будет нарушена. Казалось, все забыли о его существовании. После злосчастного интервью в аэропорту, когда он был застигнут врасплох, он превратился в изгоя.

Уоррен, напротив, был на коне. Его корявое объяснение папашиной кончины никем не оспаривалось. Даже когда Лифорт объявил о своей помолвке с Шадоу Ханникатт, по которой давно плачет дурдом, пресса захлопала в ладоши. Невесту назвали обаятельной и творческой натурой. Ее последняя выдумка, клуб «Трусики месяца», была принята с восторгом и названа «эликсиром спасения для неблагополучных супружеских пар».

Два дня назад газеты раструбили о скандале на японском фондовом рынке. Главы нескольких токийских финансовых компаний с позором подали в отставку, когда выяснилось, что они поддерживали миллионными кредитами японских гангстеров. Предупреждения Лифорта насчет британских совместных предприятий с компаниями, опекаемыми якудзой, стали выглядеть как блестящее прозрение. Пресса называла их «мудрым советом». Ну и везет же этому дилетанту!

Телефон, вопреки ожиданиям, зазвонил. Коллис покосился на него, словно получил плевок в лицо. Звонок повторился: это был взволнованный двойной перезвон «Бритиш телеком».

– Коллис Коддингтон Пемброк слушает. – Он попытался придать голосу незаинтересованный тон.

– Ректор Хилтон немедленно просит вас к себе, – было сообщено ему гнусавым деловым голосом, каким обычно изъясняются секретарши важных особ.

Спустя четыре минуты Коллис стоял перед секретаршей. Ее морковные волосы были собраны в строгий пучок, выражение лица было суровым. С нехорошим чувством он вошел в кабинет ректора и протянул руку, которую Хилтон пожал без всякого энтузиазма.

– Так... – начал тот, не предлагая Коллису сесть. – Кажется, вы попали в трудное положение.

– Да, сэр, – кивнул Коллис. И как он мог так сглупить, подписав документ, предложенный Энтони Бредфордом? Не случись этого, он мог бы все отрицать. – Надеюсь, я не причинил неприятностей...

– Причинили, – кратко и почти грубо заявил ректор. – Я вычеркнул ваше имя из списка лекторов. Мы не можем больше рекомендовать такого человека, как вы.

Далее Хилтон завел речь о чести и достоинстве, но Коллис почти не слушал его. Он был потрясен. Значит, он больше не сможет выступать с лекциями! Он жил именно ради этих моментов славы, когда все внимали его финансовым пророчествам. Неужели все это происходит с ним, Коллисом Коддингтоном Пемброком, из нортумберлендских Пемброков?

– Что тревожит меня еще больше – я даже созвал совет управляющих, – это вчерашний телефонный звонок.

Коллис опустился в кресло, поняв, что худшее ждет его впереди.

– Ваше имя фигурирует в иске о признании отцовства, вчиненном... – ректор заглянул в бумажку, – Аннабел Свортмор.

Коллис разинул было рот, чтобы опровергнуть сообщенное как клевету, но не произнес ни слова. Что толку, раз анализ крови все равно подтвердит, что отцом ребенка Аннабел является он?

– Мы не можем допустить, чтобы наши преподаватели соблазняли студенток.

– Она не студентка. Она работала в кафетерии.

– Неважно. Мы гордимся своей репутацией хорошо воспитанных и просвещенных людей. Вы определенно ни то и ни другое. В связи с этим ваша служба у нас прекращается. С сегодняшнего дня вы уволены.

 

24

Снаружи вовсю светило солнце, но в гостиной были закрыты ставни, из-за чего здесь царил полумрак. Ник сидел на диване Прескотта, хьюстонском подобии датского модерна, и дожидался агента по торговле недвижимостью. Похоронив Остина, Ник решил продать дом.

Он откинулся и закрыл глаза. Когда же он снова сможет проспать всю ночь, ни разу не проснувшись, мучимый кошмарами из прошлого? «Теперь ты остался один», – твердил он себе. Однако, как ни странно, он не ощущал одиночества. Дом навевал ему счастливые воспоминания. Он воспринимал его почти как живое существо: последний Прескотт!

Открыв глаза, он попытался представить, каким стал бы дом без мебели, свидетельствующей о принадлежности его ушедших обитателей к среднему классу. Выкрасить все свежей краской, запустить в гостиную стайку ребятишек, поставить на заднем дворике новые качели... В дом снова вернулось бы счастье. Нет, это все напрасно: дом надо продать.

Он встал и побрел в то крыло, где располагались три небольшие спальни, выходившие дверями в холл. Одна из них принадлежала когда-то супружеской паре – ему и Аманде Джейн. Туда он не пошел. В той комнате теперь было пусто, ее населяли одни воспоминания. Он заглянул в комнату Трейвиса. Здесь с потолка по-прежнему свисала компьютерная распечатка со словами: «Доверься волне, не противься потоку».

Прости, что я подвел тебя, дружище... Ответом ему была струя воздуха из включенного кондиционера. Ник прислонился к дверному косяку. Он чувствовал себя кругом виноватым.

Пока Остин дышал, Ник уповал на то, что в расследовании произойдет перелом и имя настоящего убийцы Трейвиса станет всеобщим достоянием. Однако этого не случилось. Бредфорды вышли сухими из воды. Ник снова оказался в состоянии полной беспомощности, ощущал сокрушительную пустоту, с которой свыкся за те пять лет, что прожил без Аманды Джейн.

Должна была существовать какая-то зацепка, на которую не обратили внимания эксперты, твердил себе Ник, возвращаясь в гостиную. По крайней мере, можно было бы найти способ принудить Бредфордов к признанию, что это они заставили Ронду покончить с собой. Что-то мог бы сделать и сам Ник.

Он посмотрел на огромный венок, присланный Джанной на похороны Остина. Ему захотелось, чтобы она была рядом; в следующее мгновение он отогнал эту мысль прочь как греховную; казалось, сами стены дома, прочтя его мысли, устроили над ним суд. Вернувшись в Хьюстон и поселившись в доме Остина, продолжавшего слабо сопротивляться недугу, он часто ловил себя на мыслях о ней, а по ночам просыпался, чтобы прервать сны с Джанной в главной роли.

В его душе прошлое и будущее были заняты отчаянным перетягиванием каната. Как всегда, победа осталась за чувством вины. Он остался жить, Аманда Джейн умерла. К чему казнить себя? Его полюбила чудесная женщина. Рядом с ней он был счастлив, если не сказать больше... Разве это преступление? Рациональная часть его рассудка отвечала «нет», однако чувство вины в конце концов брало верх.

Зазвенел дверной звонок. Открыв дверь, Ник впустил в дом влажный воздух снаружи и с ним агента по торговле недвижимостью с крашенными под Мадонну волосами и оранжевыми серьгами размером с теннисные мячики. Ник задержался в дверях, на границе объема, доступного кондиционеру, вспомнив, что на Мальте теперь так же жарко, как в Хьюстоне, зато не так влажно. Ему не хватало свежего ветерка, покрытого рябью моря вокруг «Соколиного логова» и Джанны.

– Телма Лу Райли. – Агент подала ему свою визитную карточку, хлопая дешевыми накладными ресницами. Ник вспомнил про намеченную сделку. – Лучше меня вы здесь не найдете.

Он решил, что она рекламирует свою деловую хватку, хотя по ее тону можно было заключить, что она имеет в виду не только это.

– Я подумываю, не продать ли дом, – Он хотел спросить, сколько, по ее мнению, можно выручить за дом, но не смог. Это было все равно что торговать ласковым домашним зверьком.

Телма распахнула ставни, сверкнув лаком на длинных ногтях, и огляделась.

– Славный венок!

Ник последовал за ней в кухню. Она остановилась посередине, сложив руки под грудью.

– Как я погляжу, все изрядно запущено. Болезни и все прочее... Прежде чем выставлять его на продажу, надо будет покрасить кухонные шкафы.

Ник уставился на линялые шкафы, вспоминая, что Аманда Джейн собственноручно занималась окраской в лето их встречи. Он видел ее перед собой как живую: натянув видавший виды тренировочный костюм, она красила кухню, а также отчасти собственные волосы желтой краской, болтая с ним и смеясь. Она была счастливой – и живой.

Телма Лу двинулась в направлении спален, раскачивая своими украшениями, как маятниками. Ник остался в кухне. Ему больше не хотелось расставаться с домом. Ведь у него никогда толком не было дома – только этот.

Телма Лу вернулась.

– Что ж, Ник, у вас перспективный дом. Я пока не уверена, за сколько его можно...

– Я передумал. Я не могу его продать.

Она дотронулась до его руки.

– Ник, многие сомневаются, продавать ли свои дома, особенно после смерти любимого человека, но...

– Нет. Дом не продается.

– Что вы, дорогой мой, не надо так расстраиваться – это мешает вам принять верное решение. У меня уже есть на примете милая молодая пара...

– Сделка не состоится.

– Ладно, – смирилась она, улыбаясь фальшивой, как ее ресницы, улыбкой. – У вас есть моя карточка. Когда придете в себя, дайте знать, хорошо?

Ник слушал, как цокают по крыльцу ее тоненькие каблучки, как заводится мотор ее машины. Он помедлил несколько минут, глядя из окна на детей, резвящихся на другой стороне улицы в струях поливальной установки.

Потом он вернулся в кухню и осмотрел шкафы. В гараже, в мастерской Остина, он долго рылся, пока не нашел наждачную бумагу.

* * *

Джанна медленно поднималась по ступенькам спального крыла «Соколиного логова». Прошло четыре дня с тех пор, как эксперты из Форт-Халстеда подтвердили, что Йен был застрелен именно из револьвера Пифани. Уоррен советовал Джанне больше не скрывать ничего от тети. Но Джанна решила сперва самостоятельно разобраться с частностями. Уоррен и Шадоу подобрали для останков Йена приличный гроб. Теперь предстояла перевозка на самолете Уоррена из Англии на Мальту. Прибытие ожидалось в конце следующего дня. Джанна собиралась немедленно захоронить гроб на семейном кладбище Кранделлов.

Итак, все было готово, только сама Пифани пока не знала, что ей предстоит. Джанна очень боялась предстоящей сцены, хотя понимала, что никто, кроме нее, не сумеет подготовить тетю Пиф. Одри и Эллис повезли Такси к врачу-специалисту в Рим, Уоррен задержался по настоянию Джанны в Лондоне, Щадоу не могла оставить Хло, заболевшую ветрянкой. Но даже если бы рядом находилось семейство в полном составе, Джанна никому не смогла бы передоверить этот разговор.

– Входи, – откликнулась Пифани на стук Джанны. Джанна изобразила широкую улыбку. В кармане ее юбки лежало кольцо Йена. Джанна предусмотрительно отполировала его, чтобы оно не отличалось ухоженностью от тетиных колец.

– Я подумала, не попить ли мне с тобой чаю.

Тетя Пиф вопросительно посмотрела на племянницу, удивленная ее ранним возвращением из «Голубого грота».

– Что-то случилось? С Ником?

– Нет. От него никаких известий с тех пор, как пришла телеграмма о смерти Остина Прескотта. – Джанна опустилась рядом с тетей на диван, завороженно глядя на изображение Йена в рамке на стене. – Я хочу поговорить с тобой о Йене Макшейне.

Тетя Пиф взяла в руки чайник, чтобы налить Джанне чаю.

– То есть, дорогая?

– Я рассказывала тебе о художнице-медиуме по имени Лорел Хогел. Меня направил к ней доктор Кей. – Она приняла у тети полную чашку и помедлила, собираясь с мыслями. – Джерри пользовался ее помощью при работе над несколькими книгами.

– Да-да, я помню. – Тетя Пиф с улыбкой взглянула на портрет Иена. – Я тебе очень благодарна.

Джанна отпила чай. Самое трудное было начать.

– Джерри научил меня, что любой человек оставляет бумажный след. Все важные события начиная со средневековья и до наших дней где-то фиксировались – хотя бы в дневниках или личных письмах. – Джанна умолкла, сердясь на себя за хаос в мыслях и неудачное их воплощение в слова. – Я подумала, что и за Йеном может тянуться след, по которому можно выйти на фотографию.

– Но так ничего и не нашла, – терпеливо закончила за нее собеседница. Они уже однажды касались этой темы. Тетя Пиф испытала облегчение, узнав, что Джанна не обнаружила Ничего, кроме текстов радиорепортажей Йена. Расследование, заказанное Пифани после войны с целью разузнать что-либо о его семье, тоже не выявило ничего, кроме этих репортажей. Она расстроилась бы, если в ее расследовании обнаружились бы изъяны.

– Да, я ничего не нашла, – подтвердила Джанна. Она неоднократно репетировала этот разговор, но сейчас все равно не могла подобрать нужных слов. – Зато Джерри, работая над очередной книгой, кое на что наткнулся.

– Вот как? – Тетя Пиф приподняла бровь. – На что же?

– Йен... – Джанна поставила чашку и взяла тетю Пиф за руку. – Его не было на «Нельсоне».

Некоторое время Пифани смотрела на Джанну так, словно не понимала смысла произнесенных ею слов. Джанна уже готовилась повторить то же самое, но тетя ошеломленно спросила:

– А как же его радиограмма?

– Он не добрался до корабля, видимо, успел только попросить радистов передать слово «сокол», а на «Нельсон» так и не попал.

– Твой знакомый, должно быть, что-то напутал. Я... – Голос тети Пиф звучал уже не так уверенно. – На каком основании доктор Кей делает такое утверждение?

– Он разговаривал с солдатами, перебравшимися из Тобрука в Бардию. Йен был с ними.

– Но... почему же он мне ничего об этом не сообщил? – сказала Пифани, опустив плечи, будто на них давил тяжкий груз.

– Наверное, не смог. Война не спрашивает, кому что нужно успеть. – Боль в душе мешала Джанне произнести следующие слова, но она сделала над собой усилие и еще крепче сжала тетину руку. – Он погиб в Бардии.

Тетя Пиф подняла глаза на портрет Йена. Помолчав, она спросила:

– Если существуют документы о его смерти, то почему работавший на меня человек ничего не нашел? Я велела ему добыть все, что возможно, касающееся Йена.

– Никаких документов, удостоверяющих его смерть, не существует. Джерри установил, что Йен попал в Бардию, когда брал интервью для книги о неизвестных героях войны.

– Героях? Неизвестных героях?! – Тетя Пиф не сводила взгляд с Йена, лицо ее было печально. – У него было такое блестящее будущее! Но о нем забыли. Для многих, в том числе для твоего профессора Кея, он стал всего лишь сноской в исторической книжке. А для меня он всегда будет героем. Единственным, которого я любила.

Тетя Пиф медленно встала. Известие отобрало у нее все силы. Джанна поняла это, глядя на то, как она совсем по-старушечьи ковыляет к окну, выходящему на сад, где качели развернуты к морю.

– Что с ним произошло, Джанна? Как он погиб?

Джанна подошла к тете, обняла ее за талию. Как бы ей хотелось придумать что-нибудь невинное!

– Его застрелили. – Она обхватила тетю Пиф, как будто этим могла защитить ее от жестокости собственных слов. – Убили.

– Убили? Кому понадобилось его убивать? – устало спросила Пифани.

В комнате стало очень тихо. Джанна собрала волю в кулак и шепотом ответила:

– Тони Бредфорду.

Тетя Пиф отскочила, словно пуля попала и в нее.

– Это правда. Тони побывал в Бардии вскоре после падения Тобрука, – напомнила ей Джанна, надеясь, что это смягчит предстоящий удар. – Вернувшись, он подарил тебе цветы и вернул револьвер.

Тетя Пиф кивнула, постепенно приходя в себя. В лице ее, однако, все еще не было ни кровинки. Она никак не прореагировала на упоминание револьвера, поэтому Джанна решила пока не настаивать на этой детали.

Она извлекла из кармана кольцо и подала его тете Пиф.

– Я нашла останки Йена в Бардии. Когда мы открыли гроб, у него на пальце было это кольцо.

– Кольцо Йена! – прошептала тетя Пиф, не сводя расширенных, полных слез глаз с реликвии. Потом она опять устремила взор на портрет. – Убит?

– Я знаю, что это сделал Тони. Баллистическая экспертиза, проведенная в Форт-Халстеде, доказала, что пуля была выпущена из... – под тетиным взглядом у Джанны перехватило дыхание, – из твоего револьвера.

Тетя Пиф ловила ртом воздух.

– Из моего револьвера? Из того, который подарил мне Йен?

Джанна подвела тетю к дивану. Та без сил упала на подушки и опять воззрилась на портрет.

– Боже, только не из этого револьвера!

– Я подозреваю, что Тони узнал о сведениях, полученных Йеном, ну, насчет черного рынка и продажи церковных ценностей, подобных кубку Клеопатры. Он убил Йена, – чтобы тот замолчал навсегда.

– Но Йен говорил мне, что намерен сообщить о действиях Тони властям еще в Александрии, – растерянно сказала тетя Пиф, обращаясь скорее к портрету. Он же несколько месяцев находился там, при штабе. У него давно была возможность вывести Тони на чистую воду.

– Но он почему-то этого не сделал. Джерри говорит, что в официальных бумагах отсутствуют упоминания черного рынка на Мальте.

Тетя Пиф закрыла глаза. Джанна смотрела на женщину, столько лет бывшую ее утешительницей. По щекам безмолвной Пифани сбегали слезы. У Джанны не было слов, чтобы облегчить горечь тетиной утраты – ведь та всю жизнь не знала счастья; единственное, что она могла сделать, – это отомстить Тони Бредфорду.

– Знаю, нам недостает улик, чтобы заставить власти посадить Тони на скамью подсудимых, – вновь заговорила Джанна. – И все же, обвиняя Тони, мы можем побудить заговорить кого-нибудь, кто знал о его операциях на черном рынке. Если бы мы сумели доказать, что Тони торговал церковными реликвиями вроде кубка Клеопатры...

– Нет. – Пифани села. Лицо ее еще было мокрым от слез, голос звучал сдавленно, но решительно, – Не надо. – Она вытерла слезы платочком. – Пожалуйста! Пусть все остается как есть.

– Я не могу позволить, чтобы он не понес наказания.

– Нет! – Голос тети стал умоляющим. – Обещай мне, что оставишь Тони в покое.

– Неужели ты не хочешь, чтобы Йен был отомщен?

– Конечно, я... – Тетя Пиф поперхнулась. – Я знаю, как жесток Тони. Много лет я страдала от его мстительности, но никогда не думала, что он способен на убийство. Теперь, когда я знаю, что он – убийца, я...

Тетя Пиф уронила голову и целую минуту неотрывно смотрела на свои сцепленные пальцы. Потом она подняла глаза и встретилась взглядом с Джанной.

– Прошу тебя, сделай для меня еще одно доброе дело: забудь, что Тони убил Йена. Все это в далеком прошлом. Пускай там и остается.

– Но он продолжает убивать: Трейвис, теперь эта Сиббет...

– Никто не смог доказать, что это не самоубийство, даже эксперты из Форт-Халстеда.

– Знаю, – уступила Джанна, – но...

– Умоляю! Ради меня. Пускай дверь в прошлое останется закрытой.

– Хорошо, – смирилась Джанна. Она понимала тетины чувства. Бедняжка пережила эмоциональное потрясение. Со временем она придет в себя и захочет отомстить за смерть Йена, Пока что Джанна могла действовать и без ее ведома.

* * *

Кладбище Валлетты, раскинувшееся на склоне, обращенном на восток, ждало сумерек. Небо, впрочем, оставалось ярко-голубым, а воздух таким же горячим, как в полдень. В этот день Пифани и Джанна встречали на аэродроме Лука-Филд самолет. Потом какие-то люди грузили гроб из красного дерева в катафалк. Новый гроб был длинным, гладким и поблескивал на солнце.

Пифани еще не оправилась от известия, что убийцей Йена был Тони. Она всегда знала Тони как человека без совести, способного ради богатства на многое, но никогда не ощущала исходящей от него смертельной угрозы. За полвека их знакомства Тони неоднократно плел заговоры с целью отобрать у нее состояние. Но она все равно не могла подумать о нем как о человеке, способном прибегнуть к убийству.

Смерть Трейвиса тоже не заставила ее заподозрить Тони. Избавляться от человека столь трусливым способом – отравой – было совершенно не в его стиле. Он был дерзок, храбр и прямолинеен. Ей не хотелось об этом вспоминать, но хватало же ему смелости совершать один полет за другим, защищая Мальту от превосходящих сил люфтваффе; он даже добровольно вызвался слетать в Северную Африку в трагические дни падения Тобрука под ударами Роммеля.

И все же Джанна, видимо, права. Йен погиб от выстрела из револьвера, который сам же и подарил Пифани. Видимо, Тони действительно убил его, чтобы предотвратить разоблачение торговли на черном рынке сокровищами искусства. Никакая другая причина не приходила ей в голову.

Одно Пифани знала точно: в чем состоит ее задача теперь. Раз Тони убил Йена, то он же, видимо, убил Трейвиса и покушался на жизнь Ника. Пифани следовало любой ценой уберечь Джанну и Ника.

– Нас ждет каноник Эймстой, – сказала Джанна тете в воротах кладбища. – Он отслужит короткую заупокойную службу.

Пифани подумала, что это вполне в характере Джанны. Она все предусмотрела, даже цветы, обильно устлавшие края свежевырытой могилы.

– Здесь покоится мой отец, – сказала Пифани, останавливаясь перед одним из надгробий. – Он неважно относился к Йену, – тихо добавила она. Она через силу заставляла себя говорить, иначе ей стало бы плохо.

В ответ Джанна еще крепче обняла тетю и слабо улыбнулась канонику, открывавшему молитвенник. На одного протестанта на Мальте приходится сотня католиков, и пожилой священник был рад любому случаю, когда к нему обращались за помощью; он читал заупокойную молитву ревностно, с повторами, скоро утомившими Пифани.

– Здесь собрались любившие тебя...

Дальше Пифани не слушала. Она не смотрела по сторонам, так как знала, что, кроме нее и Джанны, «любившие» – это два работника похоронной конторы, помогавшие нести гроб. Когда-то, полвека назад, она бы представляла себе похороны Йена совершенно иначе. «Любившими» именовался бы целый клан детей и внуков. Теперь же Йена оплакивали только она и Джанна.

«Ты гордился бы ею, – мысленно обращалась Пифани к Йену, глядя, как гроб опускают в могилу. – Если бы у нас родилась дочь, она была бы точь-в-точь как Джанна. Ты остаешься со мной благодаря ей, позаботившейся о том, чтобы сохранить память о тебе».

– И даже бредя по долине, на которую пала тень смерти, – священник повысил голос, грозя разбудить мертвеца, – я не убоюсь зла...

Пифани вздохнула. Йен не боялся зла, однако пал от руки убийцы.

– И да пребуду я вечно в объятиях Создателя. – От финальных завываний каноника у Пифани разболелась голова. – Аминь.

Джанна шагнула к краю могилы и бросила на гроб букетик алых роз, перевязанный нежной тесьмой. Пифани смотрела в глубокую сумрачную могилу и обрывала лепестки с сухих цветов, которые сжимала в руке. Лепестки медленно опускались на крышку гроба.

Непосвященным людям показалось бы странным, что не стесненная в средствах дама пришла на похороны с сухими цветами. Но Пифани не было дела до непосвященных: она знала, что Джанна ее понимает. Когда-то Йен говорил Пифани, что дикие цветы Мальты – прекраснейшее зрелище в целом свете. Узнав о предстоящих похоронах, она взошла на холм позади «Соколиного логова» и сорвала несколько цветков, засохших на корню из-за прохладной осенней погоды.

Земля с лопат хлынула на гроб. В какие-то доли секунды исчезли из глаз и букет, и лепестки. Джанна заставила Пифани отойти от края могилы. Каноник выражал свои соболезнования, Пифани принимала их молча, предоставив Джанне говорить вместо нее все положенные слова и на самом деле почти ничего не слыша. Каноник зашагал прочь, зажав под мышкой молитвенник. Его горделивая походка свидетельствовала об осознании исполненного долга.

Джанна поцеловала Пифани в щеку.

– Красивая церемония, правда?

Взглянув на Джанну, Пифани заметила, что та лишь недавно утерла слезы.

– Чудесная! Знай, что никто не сделал мне столько добра, сколько ты. Сначала портрет, теперь это. – Пифани видела, что могила уже засыпана и обложена цветами. – Не возражаешь, если я немного побуду с Йеном одна?

Джанна опять не сдержала слез.

– Я подожду в машине.

Пифани вернулась к могиле. Участок Кранделлов располагался высоко на холме, над средневековыми фасадами Валлетты, где по крышам уже начали карабкаться вечерние тени. Внизу поблескивала, как синее зеркало, Большая гавань, усеянная разноцветными баркасами, оставляющими на воде длинные извилистые следы: рыбаки спешили по домам с дневным уловом.

– Добро пожаловать домой, дорогой, – сказала она, обращаясь к холмику свежей земли, только что принявшей в себя Йена. – Здесь такая красота! Тебе всегда нравился вид на Большую гавань. Здесь дует ветерок и никогда не бывает жарко.

Она огляделась. Ей было трудно продолжать.

– Место здесь, рядом с тобой, принадлежит мне по праву. – С самой войны, когда над Мальтой висела угроза нацистского вторжения, Пифани ни разу не задумывалась о смерти. Сейчас эта мысль ее совершенно не пугала.

– Как мне жаль, что ты многого не увидел! Дни рождения, праздники Рождества, свадьбы – какой красивой невестой была Джанна! – Она промокнула глаза скомканным платком, только сейчас почувствовав, что по щекам стекают слезы. – Без Джанны все это было бы невозможно. Я рассказала ей, что в своей записке ты написал: «Если со мной что-нибудь случится, ты, Ас, ищи меня среди теней, во тьме. Мы встретимся, даже если нам не будет освещать дорогу путеводный огонь. Там, во тьме, нас ждет величайший дар – любовь. Любовь на все времена». Джанна извлекла тебя из мира теней и привезла ко мне, домой. Я живу неподалеку, в «Соколином логове». Это название получилось само собой из нашего пароля: «всеведущий сокол». Тебе было ведомо то, чему многим приходится учиться всю жизнь: нет большей ценности, чем те, кого мы любим.

Она наклонилась и дотронулась рукой до мягкой, влажной земли.

– Надеюсь, ты поймешь, почему я не мщу за тебя и не пытаюсь уничтожить Тони Бредфорда. Считай меня старой дурой, говори, что я просто боюсь подвергать риску Джанну, говори, что угодно, но я верю: о Тони позаботится Ник Дженсен. Не спрашивай, как и когда, но в глубине души я убеждена, что так и произойдет. Ник так похож на тебя, что иногда мне становится страшно. У него твое чувство справедливости, не говоря о лице, которое я люблю всю жизнь. – Она оглянулась на машину, стоящую у кладбищенских ворот. – А Джанна очень похожа на меня в молодости. Если я ее не удержу, она наделает глупостей, и Тони ее убьет. Такого я допустить не могу. Честное слово, не могу. Я слишком люблю ее. Ведь ты меня понимаешь?

Она подошла к изголовью могилы, где кто-то оставил по небрежности венок, загородивший могильный камень. Она отодвинула венок и залюбовалась каррарским мрамором. Джанна и тут оказалась выше всяких похвал: она заранее распорядилась о надписи на камне. Пифани впервые прочла ее:

ЙЕН МАКШЕЙН

НАВЕЧНО В МОЕМ СЕРДЦЕ

ЛЮБОВЬ НА ВСЕ ВРЕМЕНА.