Скульптор личности некоторое время молча рассматривал Понтера.

— Я вижу, вам не чужда ирония.

— В каком смысле?

— «Наши дела здесь закончены». Вы мне сказали, что совершили преступление в мире глексенов — легко догадаться, какое именно.

— Правда? Я сомневаюсь, что ваша догадка верна.

Селган слегка пожал плечами.

— Возможно. Однако я догадался об одной вещи, которая, вероятно, ускользнула от вашего внимания.

Понтер недовольно двинул плечом.

— И что же это такое?

— Мэре подозревала, что вы собираетесь что-то сделать с Раскиным.

— Нет-нет, она абсолютно невиновна.

— Правда? Женщина её ума — и повелась на вашу неуклюжую попытку заставить её показать вам, где живёт Раскин?

— Мы правда собирались послать ему письмо! Всё было так, как я рассказал. Мэри чиста, на ней нет греха — кстати, её имя означает именно это. Она названа в честь матери их воплощённого Бога, женщины, которая зачала непорочно, свободная от первородного греха. Я узнал об этом ещё во время моего первого визита в их мир. Она бы никогда…

Селган поднял руку.

— Успокойтесь, Понтер. Я не хотел вас задеть. Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.

* * *

— Понтер? — позвал Хак через кохлеарные импланты.

Понтер подтвердил, что слышит, крошечным кивком.

— Судя по ритму дыхания Мэре крепко заснула. Ты не потревожишь её, если уйдёшь сейчас.

Понтер осторожно выбрался из Мэриной постели. Светящиеся цифры на стоящих на ночном столике часах показывали 1:14. Он вышел из спальни и по короткому коридору прошёл в гостиную. Как всегда, он надел свой медицинский пояс и сразу проверил одно из его отделений, убедившись, что запасная карта-ключ, которую дала ему Мэри, по-прежнему находится там; он знал, что она ему понадобится для того, чтобы вернуться в здание.

Понтер открыл входную дверь, вышел в коридор, дошёл до лифта и спустился на нём на первый этаж. Он знал, что иногда первый этаж обозначают «1», а иногда — «L», как это было и в лифте дома Мэри.

Понтер пересёк обширный холл и через двойные двери вышел в ночь.

Но как же непохожа была эта ночь на ночи его родного мира! Свет лился отовсюду: из окон, из электрических фонарей, установленных на высоких вертикальных столбах, от едущих по дороге машин. Наверное, ему было бы проще, будь вокруг по-настоящему темно. Хотя издалека он не слишком отличался от глексена — по крайней мере, от глексена-культуриста — эту свою прогулку он предпочёл бы совершать в полной темноте.

— Ладно, Хак, — тихо сказал Понтер. — Куда теперь?

— Повернись налево, — ответил Хак, снова через кохлеарные импланты. — Мэре обычно пользуется дорогой, предназначенной исключительно для автомобилей, когда возвращается домой из университета.

— Четыреста седьмое, — сказал Понтер. — Она так её называет.

— В любом случае, нам нужно найти другой, безопасный путь, идущий параллельно этой дороге.

Понтер побежал. Отсюда до пункта назначения было около пяти тысяч саженей — если держать хорошую скорость, можно обернуться за децидень.

Ночь была прохладной, чему Понтер был очень рад. Хотя в его мире большая часть листвы на деревьях уже пожелтела, здесь листья большей частью оставались зелёными — да, зелёными, уличное освещение было достаточно ярким, чтобы легко различать цвета.

Понтер никогда в жизни не задумывался над тем, чтобы кого-либо убить, однако…

Однако никогда в жизни никто не причинял такого вреда тому, кого он любит.

И, если бы такое даже произошло, в цивилизованном мире виновник был бы легко пойман и понёс бы наказание.

Но здесь! На этой безумной зазеркальной Земле…

Он должен сделать что-то большее, чем отсылка анонимного бумажного письма. Он должен сделать так, чтобы Раскин узнал не просто, что раскрыт, но и кто его раскрыл. Он должен ясно понять, что нет ни одного, даже малейшего шанса, что ещё одно такое преступление сойдёт ему с рук. Только тогда, чувствовал Понтер, Мэре снова обретёт отобранный у неё покой. И только тогда он узнает, есть ли правда в предположении Хака о том, что её поведение по отношению к нему нетипично для женщин её вида.

Понтер бежал вдоль улицы между двумя рядами двухэтажных строений, перед каждым — травянистый газон и иногда несколько деревьев. На бегу он заметил идущую его направлении фигуру — мужчина-глексен, с белой кожей и практически без волос на голове. Понтер перебежал на другую сторону улицы, так, чтобы не приближаться к человеку близко, и продолжил путь.

— Здесь поверни направо, — сказал Хак. — Из этого скопления жилищ впереди, похоже, нет другого выхода.

Понтер сделал, как Хак сказал, и побежал по перпендикулярной улице. Он миновал лишь один квартал, и Хак сказал ему снова повернуть направо, в западном направлении, ведущем к кампусу.

Дорогу перед Понтером перебежал кот с поднятым вверх хвостом. Понтер был поражён, когда узнал, что люди одомашнили кошек, которые бесполезны на охоте и даже палку неспособны принести. Однако, подумал он, каждому своё… Он продолжил бег, плоские ступни звонко шлёпали по твёрдой поверхности дороги.

Вскоре Понтер увидел бегущую к нему большую чёрную собаку. Вот приручение собак он мог понять. Он уже заметил, что у глексенов имеется множество разных пород собак, выведенных, по всей видимости, путём селекции. Многие казались неподходящими для охоты, но, как он полагал, их внешность, наверное, просто нравится хозяевам.

Опять же, Понтер слышал, как палеоантропологии в Вашингтоне обсуждали его собственную внешность. По-видимому, его черты лица соответствовали тому, что они называли «классический неандерталоид» — причём в его экстремальной форме. Эти учёные были удивлены отсутствием у народа Понтера редукции надбровного валика и размеров носа и отсутствием даже намёка на этот смехотворный нарост на самом кончике нижней челюсти.

Однако с того момента, когда истинное сознание расцвело в его народе и вследствие этого вселенная расщепилась надвое где-то полмиллиона месяцев назад, происходил осознанный отбор половых партнёров, который привёл к сохранению, а фактически — к закреплению особенностей, которые так много людей считали красивыми.

— Не устал? — спросил Хак.

— Нет.

— Хорошо. Осталось ещё столько же.

Внезапно раздался громкий лай, и Понтер вздрогнул от неожиданности. Ещё одна собака — здоровая и коричневая — направлялась к нему, и вид у неё был далеко не радостный. Понтер знал, что не сможет обогнать четвероногого, поэтому остановился и повернулся к собаке.

— Тихо, тихо, — произнёс он на своём языке, надеясь, что пёс распознает успокаивающие интонации, если не слова. — Хорошая собачка.

Коричневое чудовище продолжало бежать к Понтеру, не переставая лаять. На втором этаже ближайшего жилища зажглось окно.

— Красивая собачка, — сказал Понтер, чувствуя, как всё его тело напрягается, хотя и понимал, что это глупо. Как и бараст, пёс мог учуять чужой страх и…

Почему пёс бросился на него, Понтер не мог сказать. Очевидно, он не нападал на каждого, кто проходит по этой улице, но пёс, так же, как и он сам, мог отличить глексена от бараста по запаху, и, хотя наверняка не встречал до сих пор представителей народа Понтера, понял, что на его территорию заявилось что-то чужое.

Когда зверь присел на задние лапы и прыгнул, Понтер приготовился схватить его за горло, и…

Вспышка света в полутьме…

Звук, как будто мокрая кожа бьётся об лёд…

И собака заскулила от боли.

Она прыгнула на Понтера с достаточной скоростью, чтобы привести в действие щит, который дал ему Гуса Каск. Пёс, перепуганный и оглушённый и — Понтер это учуял — с разбитой в кровь мордой, развернулся и кинулся прочь так же быстро, как и появился. Понтер сделал глубокий вдох, выровнял дыхание и снова побежал.

— Хорошо, — сказал Хак через некоторое время. — Здесь мы должны пересечь эту дорогу, «четыреста седьмое». Поверни налево и перебегай вон тот мост. Будь осторожен, не попади под машину.

Понтер сделал всё, как Хак сказал, и скоро оказался на другой стороне дороги и потрусил на юг. Далеко-далеко на горизонте он мог различить мигающие огни на вершине башни Си-Эн Тауэр в центре Торонто на самом берегу озера. Мэре рассказывала ему, какой великолепный с неё открывается вид, но пока ему приходилось видеть это сооружение только с большого расстояния.

Понтер пересёк ещё одну дорогу, по которой даже так поздно ночью машины проносились каждые несколько тактов. Через короткое время он обнаружил, что входит на территорию кампуса Йоркского университета, и Хак провёл его насквозь, мимо зданий, парковок и парковых зон на другой его край.

Пробежав ещё несколько сотен саженей, Понтер оказался на узкой грязной улочке возле дома, где жил Раскин. Понтер согнулся и упёрся руками в колени, пытаясь отдышаться и выровнять дыхание. Похоже, я и правда начинаю стареть, подумал он. Приятный ветерок дул прямо ему в лицо, остужая его.

Мэре к этому времени могла уже проснуться и обнаружить его отсутствие, но, исходя из его краткого опыта ночёвок с ней в одной постели, она спала очень крепко, а до восхода солнца ещё оставалось почти две деци. К тому времени он уже будет дома, хотя и не задолго до этого времени…

— Доставай, — прошипел голос у него за спиной, и он почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось ему в поясницу. Внезапно Понтер осознал один из недостатков устройства Гусы Каска. О да, оно могло отклонить пулю, выпущенную с некоторого расстояния, но ничего не могло поделать с выстрелом из оружия, прижатого к телу.

Однако это Канада, и огнестрельное оружие, по словам Мэре, здесь было редкостью. Но мысль о том, что ему в спину упирается нож, а не пистолет, почему-то Понтера совсем не успокаивала.

Понтер не знал, что делать. В неярком освещении и со спины нападающий, по-видимому, не признал в нём неандертальца. Но если он заговорит, даже очень тихо, на своём языке так, чтобы Хак мог переводить, этот факт немедленно выйдет наружу, и…

— Чего ты хочешь? — спросил Хак по-английски по собственному почину.

— Твой кошелёк, — сказал голос — мужской и, к разочарованию Понтера, совершенно спокойный.

— У меня нет кошелька, — ответил Хак.

— Тем хуже для тебя, — сказал глексен. — Гони деньги — или пущу кровь.

Понтер не сомневался, что справится практически с любым безоружным глексеном в рукопашном бою, но этот явно был вооружён. В этот момент Хак сообразил, что Понтер не видит, чем именно вооружён нападавший.

— Он держит стальной нож, — сказал он Понтеру через кохлеарный имплант, — с зазубренным лезвием примерно 1,2 ладони длиной и рукояткой, судя по тепловому рисунку, из полированного дерева.

Понтер подумал о том, чтобы быстро повернуться в надежде на то, что от одного вида неандертальского лица глексен растеряется, но последнее, чего бы ему хотелось, это чтобы кто-то видел его возле дома Раскина.

— Он переминается с левой ноги на правую, — сказал Хак через импланты. — Слышишь?

Понтер едва заметно кивнул.

— Он отклоняется влево… теперь вправо… влево. Улавливаешь ритм?

Ещё один крошечный кивок.

— Ну так что? — прошипел глексен.

— Хорошо, — сказал Хак Понтеру. — Когда я скажу «давай», со всей силы бей правым локтем назад. Ты попадёшь ему в солнечное сплетение, и он по крайней мере отступит назад, и тогда твой щит защитит тебя от удара ножа. — Хак переключился на внешний динамик. — У меня правда нет ни цента, — и Понтер тут же понял его ошибку: звук «и» был взят из речи глексенов и произносился другим голосом, резко отличным от голоса синтезатора Хака.

— Что за…? — сказал глексен, явно озадаченный услышанным. — А ну-ка повернись, коз…

— Давай! — скомандовал Хак Понтеру во внутреннее ухо.

Понтер вслепую ударил локтем назад и почувствовал под ним живот глексена. Послышалось нечто вроде «ых-х-х» — из лёгких от удара вырвался воздух — и Понтер развернулся лицом к нападавшему.

— Иисусе! — прошипел глексен, увидев выступающее надбровье на волосатом лице. Он ударил ножом, достаточно быстро, чтобы щит сработал со вспышкой света, преградив путь лезвию. Понтер выбросил руку вперёд и схватил глексена за тонкую шею. Он выглядел вдвое моложе Понтера. На какое-то мгновение Понтер задумался, не сжать ли кулак и раздавить сопляку горло, но не смог этого сделать.

— Брось нож, — сказал Понтер. Глексен посмотрел вниз. Понтер проследил за его взглядом и увидел, что лезвие ножа согнулось от удара о щит. Понтер немного сжал пальцы. Хватка глексена синхронно ослабла, и нож, зазвенев, упал на дорожное покрытие.

— Теперь пошёл вон, — сказал Понтер через Хака. — Проваливай, и никому ни слова.

Понтер отпустил глексена, который немедленно начал хрипеть и откашливаться. Понтер поднял руку.

— Вон! — сказал он. Глексен кивнул и бросился прочь, одну руку прижимая к животу там, куда попал локоть Понтера.

Понтер не стал терять времени и зашагал по растрескавшейся бетонной дорожке ко входу в дом.