Когда Хизер вернулась в психопространство, её не понадобилось много времени, чтобы отыскать своего отца, Карла Дэвиса.
Он умер в 1974, до появления домашних видеокамер. Хизер никогда не видела его в движении и не слышала его голоса. Но на его фотографии она могла смотреть часами. К моменту смерти он уже начал лысеть и носил усы. И очки в роговой оправе. У него было доброе лицо — по крайней мере, так казалось — и вообще он выглядел хорошим человеком.
Он родился в 1939. За три недели до его тридцать пятого дня рождения его сбил автомобиль с пьяным водителем за рулём.
Сестра Хизер Дорин немного его знала: смутные воспоминания (или то была ложная память, сформировавшаяся за многие годы, чтобы смягчить удар?) о человеке, который был частью её жизни, пока ей не исполнилось три.
Но Дорин хотя бы знала его; он её обнимал, качал на колене, читал ей сказки, играл с ней.
Однако Хизер не видела его никогда. Её мать через десять лет снова вышла замуж. Хизер наотрез отказывалась звать Эндрю «папой», и хотя мать сменила фамилию на Редевски, Хизер настояла на том, чтобы остаться Дэвис — хотя бы таким образом сохранить связь с той частью прошлого, которой она никогда не знала.
А теперь, наконец, она коснулась разума Карла Дэвиса и принялась медленно перелистывать то, чем была наполнена его жизнь.
Он и в самом деле был хорошим человеком. Да, по нынешним стандартам он был буйным сексистом — но не по стандартам 1960-х. И в других отношениях он был довольно дремуч — никогда не понимал, из-за чего поднялся весь тот сыр-бор на американском Юге. Но он очень любил маму Хизер, никогда ей не изменял, был без ума от Дорин и безмерно радовался тому, что в доме появится ещё один ребёнок.
Хизер отпрянула, когда воспоминания матери о её второй беременности вдруг выскочили на передний план. Она не хотела видеть смерть отца; она хотела знать, каким он был при жизни.
Она закрыла глаза, материализуя конструкт вокруг себя. Потом нажала кнопку «стоп», вышла, нашла платок, вытерла слёзы и высморкалась.
У неё был отец.
И он бы очень её любил.
Она просидела так какое-то время, согретая этой мыслью.
А потом, когда почувствовала себя готовой, снова забралась в конструкт, желая больше узнать о Карле Дэвисе.
Поначалу всё было как обычно. Она увидела две сферы, неккеровала их в две полусферы, увидела огромное поле чёрных гексагонов, а потом…
А потом…
Невероятно, но здесь был кто-то ещё.
Хизер почувствовала это всей поверхностью тела, каждым нейроном мозга.
Может быть, Кайл тоже сейчас в психопространстве из своего конструкта? Наверняка нет. У него сейчас семинар.
И кроме того…
Это была, в конце концов, совершенно невинная забава.
Они уже так делали. Он, в своём конструкте, входит в её разум. Она, в своём конструкте, входит в него. Сняв с себя даже нижнее бельё, они исследуют собственные тела — закрывая и открывая глаза, попеременно воспринимают их то собственными органами чувств, то как сидящий в голове другого наблюдатель.
Идеальная обратная связь, они всегда знают, как далеко зашёл другой, наслаждаются этим, точно отмеряют время и достигают кульминации одновременно.
Нет, нет — она знает, на что похоже, когда Кайл также присутствует в психопространстве.
И сейчас всё не так.
И всё же…
И всё же здесь было что-то ещё.
Может быть, кто-то ещё догадался? Они так долго тянули с оглаской. Может быть, кто-то другой в этот самый момент демонстрирует доступ к надразуму? В мире осталась лишь горстка специалистов, занимающихся исследованием посланий со звёзд. Может быть, это Хамасаки устраивает демонстрацию перед камерами «Эн-эйч-кей»? Или Томпсон-Энрайт красуется перед камерами «Би-би-си»? Кастилле совершает вылазку в психопространство из студии «Си-эн-эн»? Что если они с Кайлом слишком долго медлили со своей пресс-конференцией?
Но нет.
Нет, она знала по своим экспериментам с Кайлом, что она не должна чувствовать присутствие других в психопространстве — если они вообще есть, эти другие.
И всё же ощущение чужого присутствия было не спутать ни с чем.
Конструкт имеет пьезоэлектрическую природу.
Что если он неисправен? Возможно ли, что она сейчас испытывает эффект, который открыл Персингер в Лаврентийском университете много лет назад? Могут ли пьезоэлектрические разряды центаврянской краски порождать у неё галлюцинации? Что если вскорости она увидит ангелов или демонов или большеголовых пришельцев, явившихся её похитить?
Она закрыла глаза, воссоздала конструкт и нажала кнопку «стоп». Может быть, что-то сработало не совсем так во время именно этого входа в психопространство. Она сделала глубокий вдох, затем протянула руку и снова нажала копку «старт».
Снова психопространство и чёрная стена гексагонов.
И ощущение чего-то постороннего ещё сильнее, чем раньше.
Что-то действительно двигалось через эту реальность, поблёскивающая волна, бегущая сквозь все людские мысли, весь человеческий опыт. Она порождала возмущение, эта волна, и не оставляла в покое ничего на своём пути. Хизер попыталась очистить мысли, стать лишь приёмником, а не интерпретатором, открыться тому, что катилось через психопространство…
Кайл шёл по Сент-Джордж, возвращаясь с семинара в Нью-Колледж обратно в Маллин-Холл. Его излюбленный продавец хот-догов располагался на своём обычном месте перед Библиотекой Робартса; чёрно-жёлтый зонтик с эмблемой «Шопси» защищал его от солнца. Кайл остановился.
— Добрый день, профессор, — произнёс голос с итальянским акцентом. — Как обычно?
Кайл на мгновение задумался.
— Думаю, мне понадобится новое «обычно», Тони. Что у тебя есть из здоровой еды?
— Вегетарианский хот-дог. Без жиров и холестерина.
— Как он на вкус?
Низенький человечек пожал плечами.
— Бывает хуже.
Кайл усмехнулся.
— Тогда давай просто яблоко, — сказал он, доставая его из корзины. Он протянул Тони смарт-кэш.
Тони перевёл нужную сумму и вернул карту.
Кайл продолжил свой путь, вытирая яблоко о голубую рубашку и не замечая, что какой-то мордатый тип следует за ним по пятам.
Хизер пыталась подавить все мысли, что роились у неё в голове.
Она подавила мысли о Кайле. Подавила мысли о дочерях. Подавила мысли о Лидии Гурджиефф, психотерапевте, едва не разрушившей её семью. Она подавила мысли о работе, соседях, телешоу, которые смотрела, музыке, которую слушала, о встречах с людьми, которые её раздражали. Она гасила их все, пытаясь вернуть свой разум в состояние изначальной tabula rasa, пытаясь просто слушать, просто воспринимать, просто понимать, что же такое баламутит психопространство
И в конце концов она поняла.
Хизер приходилось встречать людей, испытывавших радость — и она наблюдала, как и сама начинает радоваться, словно эмоция эта перекидывалась с радостного человека на неё. То же самое бывало и с гневом; он такой же заразительный.
Но эту эмоцию она сама испытывала достаточно часто, однако никогда не видела, чтобы она заражала других людей.
До этого самого момента.
Ощущение, которое двигалось сквозь психопространство, было изумлением.
Безмерное удивление; полный ступор — когда у самого Бога падает челюсть.
Происходило что-то совершенно новое — что-то такое, чего надразум не испытывал ни разу за бесчисленные тысячи лет своего существования.
Хизер отчаянно старалась сохранить свой разум чистым, чтобы обнаружить причину этого глубочайшего изумления.
И, наконец, она его ощутила: странное чувство, когда тебя словно касается призрачная рука, словно вдруг рядом возникает ещё кто-то.
Вот оно.
Что-то здесь есть.
Впервые за всё время своего существования надразум осознал присутствие чего-то другого. Кого-то другого.
Это было невероятно — абсолютно невероятно.
Слово «одиночество» не имело даже определения на уровне надразума. Оно имело смысл лишь в трёх измерениях и относилось к кажущейся изоляции отдельных узлов. Но в четырёхмерном пространстве оно было бессмысленно — так же бессмысленно, как вопрос о том, где расположен край вселенной.
Или, так, по-видимому, надразум до сих пор считал.
Но сейчас случилось невероятное — в четырёхмерном пространстве появился ещё кто-то.
Другой надразум.
Человеческий надразум напрягался в попытках понять. Ощущение было ему настолько же чуждо, как для Хизер — начать видеть новый цвет, воспринимать напрямую магнитное поле или слышать музыку сфер.
Другой надразум.
Что это может быть?
Хизер подумала о человекообразных обезьянах — гориллах, шимпанзе, горстке оставшихся орангутанов. Возможно, один из этих совершил, наконец, прорыв, шагнул за пределы животных ограничений и обрёл сознание, мыслительные способности пусть и несравнимые с человеческими, но находящиеся на уровне наших предков Homo habilis.
Но тут было другое. Хизер чувствовала нутром своей человеческой сущности, что это не ответ.
Потом Хизер подумала об ПРИМАТах — аппроксимациях психологического опыта, на создание которых её муж и другие учёные потратили годы. Они никогда толком не работали, им так и не удалось стать людьми. Но, возможно, это изменилось: их постоянно совершенствуют, бесконечно обновляют на пути к истинному сознанию. Возможно, Саперштейн или кто-то ещё решил проблему квантовых вычислений; ведь они с Кайлом ещё не обнародовали сообщение Ханекера, так что Саперштейн не знал, что этого надо опасаться.
Но нет, и это тут не подходит.
Тот, Другой не был здесь — как бы широко ни трактовалось это «здесь» в четырёхмерном мире надразума.
Нет — Другой был там. Где-то в другом месте. И тянулся, стремился к контакту, касался человечекого коллективного бессознательного в самый первый раз.
И тогда Хизер поняла.
Это и правда был другой надразум — но надразум не с Земли.
Это были центавряне. Их мысли, их архетипы, их символы.
Они послали сообщение по радио в качестве вестника, провозглашающего их приход. Но человеческий надразум, замкнутый в тисках собственных представлений, неспособный понять, упустил этот момент. Отдельные люди давно заявляли, что мы, должно быть, не одиноки во вселенной, но человеческий надразум знал — знал в самой глубине своего естества — что возможна лишь изоляция.
Но он ошибался.
Центавряне прорвались к нему.
Контакт был установлен.
Были ли то отдельные, трёхмерные центавряне, летящие к Земле? Расширяющие пределы своего надразума, протягивающие его отросток от Альфы Центавра к жёлтой звезде в созвездии, которое люди зовут Кассиопеей, и в ходе этого растяжения успешно сократившие промежуток до такой степени, что надразум Земли и надразум Центавра соприкоснулись, начали взаимодействовать, и — пока что очень слабо и неуверенно — общаться?
Если центавряне приближаются, то кто знает, через какое время они появятся здесь во плоти? Радиосообщения начли приходить десять лет назад; даже надразум наверняка связан релятивистскими ограничениями. Центаврянам нужно лететь с половиной скорости света, чтобы прибыть сюда сейчас, исходя из предположения, что они отправились в путь вместе с первым их сообщением; летя же с четвертью скорости света, они должны быть сейчас в двух световых годах от Земли.
Хизер почувствовала, как мысли зароились у неё в мозгу, несмотря на усилия держать её ясной, и…
Нет. Нет, то был не её мозг. То был мозг всех. Человеческий надразум пытался разобраться, ломал голову, искал ответ.
Хизер решила не сопротивляться. Она расслабилась, отдавшись волнам изумления, любопытства и ожидания чуда, прокатывавшимся сквозь неё…