Рубен Монтего пришёл в восторг, узнав, что Мэри Воган уже на пути в Садбери. Часть его страстно желала, чтобы она генетически доказала, что Понтер не является неандертальцем, что он обычный заурядный человек. Это вернуло бы ситуации некоторую рациональность; он плохо спал в ту ночь, а наутро обнаружил, что ему было бы гораздо легче проглотить историю про чудака, специально изменившего себя так, чтобы походить на неандертальца, чем про настоящего неандертальца. Возможно, Понтер и правда был членом какого-то странного культа, как Рубен сразу и предположил. Если бы его в детстве заставляли носить специальные шлемы в форме неандертальского черепа, постепенно увеличивая их размер по мере роста, то и его череп приобрёл бы такую форму. А в какой-то момент он, очевидно, перенёс операцию на нижней челюсти, в результате которой она и приобрела свои доисторические очертания…

Да, так вполне могло бы быть, думал Рубен.

Ехать прямо в аэропорт смысла пока не было; профессор Воган прибудет только через пару часов. Поэтому Рубен отправился в медицинский центр Сент-Джозеф проведать Понтера.

Первое, что он заметил, войдя в палату, были тёмные полукружья у Понтера под глазами. Рубен был рад, что на его собственной лице не могут появиться подобные признаки усталости. Его родители, ещё когда они жили в Кингстоне (в том, что на Ямайке, а не в Онтарио, хотя и в этом втором Кингстоне ему довелось немного пожить), никогда не могли определить по его виду, спал он, или полночи читал комиксы.

Возможно, подумал Рубен, доктору Сингху стоит прописать Понтеру седативное. Даже если он и правда неандерталец, то, что действует на людей, наверняка подействует и на него. Впрочем, если бы решения принимал он, то тоже, вероятно, предпочёл бы перебдеть.

В любом случае, Понтер сейчас сидел на кровати за принесённым медсестрой поздним завтраком. Он смотрел на поднос так, словно на нём чего-то не хватало. В конце концов он обернул руку белой льняной салфетку и начал есть этой обёрнутой рукой, подцепляя ломтики бекона по одному за раз. Столовыми принадлежностями он воспользовался лишь раз, когда ел яичницу, причём для этой цели он взял ложку, а не вилку.

Тост он, обнюхав, вернул обратно на поднос. Он также проигнорировал содержимое маленькой упаковки кукурузных хлопьев «Келлог», хотя и с видимым удовольствием возился с замысловатой перфорацией, чтобы открыть пакетик и высыпать хлопья в плошку. Сперва осторожно попробовав, одним глотком осушил маленькую пластиковую чашку апельсинового сока, но отказался и от кофе, и от четвертьлитровой упаковки молока пониженной жирности.

Рубен пошёл в ванную, чтобы набрать ему чашку воды из-под крана — и застыл на пороге.

Понтер на самом деле был откуда-то не отсюда. В этом не осталось сомнений. О, не смыть за собой унитаз — это не так уж необычно, но…

Но Понтер не только не смыл — он ещё и подтёрся лентой с надписью «Продезинфицировано для вашей защиты» вместо висящей тут же туалетной бумаги. Никто, даже житель самой отсталой страны третьего мира не сделает такой ошибки. А ведь Понтер явно был из технически развитого общества; об этом свидетельствовал загадочный имплант у него на левом запястье.

Ладно, подумал Рубен, лучший способ побольше узнать об этом человеке — поговорить с ним. Он определённо не может — или не хочет — говорить по-английски, но, как говаривала бабушка Рубена, есть шестьдесят и девять способов освежевать кошку.

— Понтер, — сказал Рубен, произнеся единственное слово, которое выучил прошлым вечером.

Пришелец довольно долго молчал, его голова булла немного наклонена в сторону. Потом он кивнул, будто соглашаясь с кем-то, но не с Рубеном.

— Рубен, — произнёс он.

Рубен улыбнулся.

— Правильно. Меня зовут Рубен. — Он говорил очень медленно. — А тебя зовут Понтер.

— Понтер, ка, — сказал Понтер.

Рубен указал на имплант на левом запястье Понтера.

— Что это? — спросил он.

Понтер поднял левую руку.

— Пасалаб, — сказал он. Потом произнёс это слово снова, медленно, по слогам, должно быть, догадавшись, что начался урок языка. — Па-са-лаб.

И тут Рубен осознал свою ошибку: соответствующего английского слова попросту не существовало. Ну, может быть, «имплант», но это слишком общий термин. Он решил попробовать что-нибудь попроще. Он поднял вверх один палец.

— Один, — сказал он.

— Колб, — отозвался Понтер.

Он показал два пальца, как знак победы.

— Два.

— Дак, — сказал Понтер.

Три пальца.

— Три.

— Нарб.

Четыре пальца.

— Четыре.

— Дост.

Полная рука, пять растопыренных пальцев.

— Пять.

— Айм.

Рубен продолжил, добавляя по пальцу уже левой руки, пока не выучил числительные от одного до десяти. Потом попробовал их вразброс, чтобы посмотреть, будет Понтер называть их одинаково, или он их придумывает на ходу. Насколько Рубен мог судить — он и сам не очень хорошо помнил эти незнакомые слова — Понтер в показаниях не путался. Это была не хохма; это был настоящий язык.

Потом Рубен стал указывать на части тела. Он ткнул пальцем в свою бритую голову.

— Голова, — сказал он.

Понтер указал на собственную голову.

— Кадун.

Рубен указал на глаз.

— Глаз.

И тут Понтер сделал нечто поразительное. Он поднял правую руку ладонью наружу, словно прося Рубена подождать минутку, и потом начал быстро говорить на своём языке, слегка пригнув голову и снова склонив её набок, словно разговаривая с кем-то по невидимому телефону.

— Душераздирающее зрелище! — сказала Хак Понтеру через кохлеарные импланты.

— Да ты что! — ответил Понтер. — Мы, знаешь ли, не такие, как ты; информацию в нас нельзя просто записать.

— Достойно сожаления, — сказал Хак. — Но правда, Понтер, если бы ты с самого начала следил за тем, что они говорят друг другу, то сейчас бы уже знал гораздо больше слов, чем этот куцый список существительных. Я с большой долей достоверности распознала 116 слов их языка и по контексту использования примерно догадываюсь о значении ещё 240.

— Хорошо, — сказал Понтер с некоторым раздражением, — если ты считаешь, что у тебя получится, лучше, чем у меня…

— При всём уважении, в деле изучения языка даже у шимпанзе получится лучше, чем у тебя.

— Ладно, ладно! — сказал Понтер. Он потянулся к запястью и вытянул на компаньоне штырёк, включающий его внешний динамик. — Давай, работай!

— С удовольствием, — ответила Хак через кохлеарные импланты и переключилась на внешний динамик.

— Превет, — сказал женский голос. Сердце у Рубена подпрыгнуло. — Эй, я здесь!

Рубен посмотрел вниз. Голос исходил от странного импланта на левом запястье Понтера.

— Сказать руке, — произнёс имплант.

— Гмм, — сказал Рубен. Потом: — Привет.

— Превет, Рубен, — повторил голос женский голос. — Меня зовут Хак.

— Хак, — повторил Рубен, слегка качнув головой. — Где вы?

— Я здесь.

— Нет, в смысле где вы? Я так понимаю, эта штуковина — что-то вроде сотового телефона — кстати, в больнице ими пользоваться вообще-то нельзя, они могут создавать помехи контрольной аппаратуре. Мы не можем вам перезвонить…

Би-и-ип!

Рубен замолчал. Сигнал исходил от импланта.

— Учим язык, — сказала Хак. — Следуйте.

— Учим? Но…

— Следуйте, — повторил Хак.

— Э-э… да, хорошо. О-кей.

Внезапно Понтер кивнул, будто услышал что-то неслышное для Рубена. Он указал на дверь палаты.

— Это? — сказал Рубен. — О, это дверь.

— Много слова, — сказал Хак.

Рубен кивнул.

— Дверь, — сказал он. — Дверь.

Понтер встал и подошёл к двери. Он положил свою огромную ладонь на ручку и, потянув за неё, открыл дверь.

— Гмм, — сказал Рубен. Потом: — О! Открыть. Открыть.

Понтер закрыл дверь.

— Закрыть.

Понтер несколько раз открыл и закрыл дверь.

Рубен нахмурился, но потом догадался:

— Открывает. Понтер открывает дверь. Или закрывает. Открывает. Закрывает. Открывает. Закрывает.

Понтер подошёл к окну. Он сделал руками жест, будто охватывая его.

— Окно, — сказал Рубен.

Он постучал по стеклу.

— Стекло, — сказал Рубен.

Понтер распахнул окно, и снова зазвучал женский голос:

— Я открывает окно.

— Нет, — поправил Рубен. — Я открываю. Понтер открывает. Я открываю.

Понтер захлопнул створки.

— Я закрываю окно, — сказал женский голос.

— Да! — сказал Рубен. — Всё верно!