Мэри Воган была единственным пассажиром принадлежащего «Инко» самолёта марки «Лирджет», выполняющего рейс Торонто — Садбери. Садясь в самолёт, она заметила на его тёмно-зелёном боку надпись «Никелец-огурец».

Мэри воспользовалась коротким перелётом, чтобы просмотреть на портативном компьютере материалы по своим прошлым исследованиям; со времён публикации в «Сайенс» её исследований неандертальской ДНК прошло много лет. Читая свои записки, она наматывала на палец золотую цепочку от маленького крестика, который она всегда носила на шее.

В 1994 Мэри сделала себе имя, когда сумела извлечь генетический материал из тридцатитысячелетнего медведя, найденного в юконской вечной мерзлоте. Поэтому когда двумя годами позже в Rheinisches Amt für Bodendenkmalpflege — германском ведомстве, ответственном за археологические раскопки на территории Рейнланда — решили, что пришло время посмотреть, нельзя ли извлечь ДНК из самой знаменитой окаменелости всех времён, того самого человека неандертальского, они позвонили Мэри. Она колебалась: образец был обезвожен, никогда не замораживался, и — оценки разнились — ему было около 100000 лет, втрое старше медведя. Однако устоять было невозможно. В июне 1996 она прилетела в Бонн и явилась в Rheinisches Landesmuseum, где хранилась находка.

Наиболее известная её часть — верхняя часть черепа с надбровными дугами — выставлялась, остальные кости хранились в стальной ящике, запертом в стальном шкафу, стоящем в стальном сейфе размером с комнату. Мэри вошла в сейф в сопровождении местного препаратора костей по имени Ганс. Они надели защитные пластиковые комбинезоны и медицинские маски; были предприняты все меры предосторожности для того, чтобы избежать загрязнения древних костей современной ДНК. Конечно, нашедшие кости археологи без сомнения их загрязнили, но за минувшие с тех пор полтораста лет их незащищённая ДНК на поверхности костей полностью распалась.

Мэри могла взять лишь малюсенький кусочек кости; туринские священники стерегут свою плащаницу столь же ревностно. Тем не менее, это оказалось чрезвычайно трудно и для неё, и для Ганса — они словно оскверняли величайшее произведение искусства. Мэри обнаружила, что утирает слёзы, наблюдая, как Ганс ювелирной пилой отрезает полукруглый фрагмент толщиной всего сантиметр и весом три грамма от правой плечевой кости, сохранившейся лучше других.

К счастью, твёрдый карбонат кальция в наружных слоях кости должен был защитить и сохранить исходную ДНК внутри неё. Мэри привезла образец в свою лабораторию в Торонто и высверлила из него крошечные образцы.

Потребовалось пять месяцев кропотливой работы, чтобы извлечь 379-нуклеотидную последовательность из контрольного участка неандертальской митохондриальной ДНК. Мэри воспользовалась полимеразной цепной реакцией, чтобы создать миллионы копий восстановленной ДНК, а потом тщательно секвенировала её. Потом она проверила соответствующий участок митохондриальной ДНК 1600 современных людей: канадских индейцев, полинезийцев, австралийцев, африканцев, азиатов и европейцев. У каждого из этих 1600 людей по крайней мере 371 из 379 нуклеотидов были одинаковы; максимальное отклонение равнялось всего восьми нуклеотидам.

Но в ДНК неандертальца в среднем лишь 352 нуклеотида совпадало с современными образцами; отклонение в целых двадцать семь нуклеотидов. Мэри заключила, что её вид людей и неандертальцы должны были разойтись в развитии где-то между 550000 и 690000 лет назад, чтобы их ДНК оказалась настолько различной. Общий же предок всех современных людей жил, вероятно, между 150000 и 200000 лет назад. Хотя разделение линий людей и неандертальцев произошло гораздо позже, чем разделение рода Homo и его ближайших родственников, шимпанзе и бонобо, имевшее место от пяти до восьми миллионов лет назад, это всё же было достаточно давно, чтобы Мэри посчитала неандертальцев совершенно отдельным от современных людей видом, а не просто подвидом: Homo neanderthalensis, а не Homo sapiens neanderthalensis.

Многие не согласились. Милфорд Уолпофф из Мичиганского университета был уверен, что неандертальские гены были полностью включены в генофонд современных европейцев; любой образец, демонстрирующий что-то иное, он считал нехарактерной последовательностью или неверной интерпретацией.

Но многие палеоантропологии согласились с выводами Мэри, хотя каждый — и она сама в том числе — оговорился, что для подтверждения нужно провести дополнительные исследования… если только появится другой источник неандертальской ДНК.

И сейчас, возможно — лишь возможно — такой источник был найден. Этот неандерталец никак не может быть настоящим, думала Мэри, но если он всё же настоящий…

Мэри закрыла компьютер и посмотрела в иллюминатор. Под ней простирался пейзаж Северного Онтарио, усыпанный обнажениями скал Канадского щита и утыканный осинами и берёзами. Самолёт начал снижение.

* * *

Рубен Монтего понятия не имел, как выглядит Мэри Воган, но, поскольку на самолёте «Инко» не было других пассажиров, он опознал её без труда. Это оказалась белая женщина под сорок с волосами медового цвета, темнеющими у корней. В ней было, наверное, фунтов десять лишнего веса, а когда она подошла ближе, Рубен ясно увидел, что она мало спала в эту ночь.

— Профессор Воган, — сказал Рубен, протягивая руку. — Я Рубен Монтего, врач с шахты «Крейгтон». Спасибо, что приехали. — Он указал на молодую женщину, с которой приехал в аэропорт. — Это Джиллиан Риччи, пресс-секретарь «Инко»; она о вас позаботится.

Рубену показалось, что Мэри была очень обрадована тем, что её будет сопровождать молодая привлекательная женщина; возможно, профессор была лесбиянкой. Он потянулся за чемоданчиком, который Мэри держала в руках.

— Позвольте вам помочь.

Мэри отдала ему чемодан, но держалась рядом с Джиллиан, а не Рубеном, когда они шли под летним солнцем через посадочное поле. Рубен и Джиллиан были в солнцезащитных очках; Мэри же щурилась от яркого света — очевидно, она очки с собой не захватила.

Когда они подошли к тёмно-красному «форду-эксплореру» Рубена, и Джиллиан начала садиться на заднее сиденье, вежливо уступив переднее гостье, Мэри остановила её.

— Нет-нет, лучше я там сяду, — сказала она. — Я… мне надо вытянуть ноги.

Её странное заявление на мгновение повисло в воздухе, потом Джиллиан слегка пожала плечами и пошла к передней двери.

Они поехали прямиком в медицинский центр Сент-Джозеф, который находился на Парижской улице, прямо за зданием Музея Севера в форме снежинки. По дороге Рубен вкратце рассказал о происшествии в обсерватории и о странном человеке, которого там нашли.

Когда они въезжали на больничную парковку, Рубен заметил три фургончика местных телестанций. Больничная охрана, разумеется, не пускает журналистов к Понтеру, но так же очевидно, что журналисты держат эту историю под неусыпным наблюдением.

Когда они вошли в палату 3-G, Понтер смотрел в окно, обратив к ним свою широкую спину. Он махал кому-то — и Рубен сообразил, что с улицы его, должно быть, снимают телекамеры. Знаменитость, идущая на контакт, подумал он. Журналисты будут от парня без ума.

Рубен вежливо кашлянул, и Понтер обернулся. На фоне дневного света, льющегося из окна, его всё ещё было трудно разглядеть. Но когда он шагнул вперёд, Рубен с удовлетворением проследил, как у Мэри от первого же брошенного на неандертальца взгляда отвисла челюсть. Она говорила, что мельком видела Понтера по телевизору, но это, похоже, никак не подготовило её к встрече с реальностью.

— Вот тебе и Карлтон Кун, — сказала Мэри, по-видимому, придя в себя.

— Что вы сказали? — резко обернулся к ней Рубен.

Мэри сначала опешила, потом смешалась.

— О, нет, простите. Карлтон Кун, американский антрополог. Он утверждал, что если неандертальца одеть в костюм от «Брукс Бразерс», то он легко сойдёт за обычного человека.

— Ах, — сказал Рубен и кивнул. Потом сказал: — Доктор Воган, позвольте представить вам Понтера.

— Здравствуйте, — донёсся женский голос из импланта на запястье.

Рубен увидел, как глаза Мэри удивлённо расширились.

— Да, — сказал он, кивнув. — Эта штука у него на руке разговаривает.

— Что это такое? — спросила Мэри. — Говорящие часы?

— Нечто гораздо большее.

Мери наклонилась, чтобы рассмотреть поближе.

— Я не узнаю этих цифр, если это цифры, — сказала она. — И… вам не кажется, что они сменяются слишком быстро?

— У вас верный глаз, — сказал Рубен. — Да, так и есть. Используются десять различных цифр, хотя я таких значков никогда не видел. И я засекал время — они сменяются каждые 0,86 секунд, что, если посчитать, оказывается в точности одной стотысячной частью суток. Другими словами, это десятичная система отсчёта времени, основанная на продолжительности земных суток. И, как вы можете видеть, это весьма продвинутый прибор. Дисплей не жидкокристаллический; я не знаю, какой именно, но изображение на нём чётко видно под любым углом и при любом освещении.

— Меня зовут Хак, — произнёс имплант на левом запястье странного человека. — Я — компаньон Понтера.

— Ах, — сказала Мэри, выпрямляясь. — Э-э… рада познакомиться.

Понтер произвёл серию низких звуков, которые Мэри не смогла разобрать.

— Понтер тоже рад, — сказал имплант.

— Мы провели утро за изучением языка, — сказал Рубен Мэри. — Как видите, мы довольно далеко продвинулись.

— Да уж, — потрясённо сказала Мэри.

— Хак, Понтер, — сказал Рубен. — Это Джиллиан.

— Зравствуйте, — сказал Хак. Понтер кивнул в знак согласия.

— Здравствуйте, — сказала Джиллиан, пытаясь, как показалось Рубену, выглядеть невозмутимой.

— Хак — это… в общем, я думаю, термин «компьютер» здесь подойдёт. Говорящий портативный компьютер. — Рубен улыбнулся. — Моему «палм-пилоту» даёт сто очков форы.

— Кто… кто-нибудь производит устройства вроде этого? — спросила Джиллиан.

— Насколько я знаю, нет, — ответил Рубен. — Но у неё — Хак, я имею в виду, — у неё отличная память. Услышит слово раз, и уже не забудет.

— А этот человек, Понтер, он правда не говорит по-английски? — спросила Мэри.

— Не говорит, — подтвердил Рубен.

— Невероятно, — сказала Мэри. — Невероятно.

Имплант Понтера пискнул.

— Невероятно, — повторил Рубен, поворачиваясь к Понтеру. — Означает нечто, во что невозможно поверить, — имплант снова пискнул, — не являющееся правдой. — Он обернулся к Мэри. — Мы определили концепции «правды» и «неправды» с помощью простых арифметических действий, но, как видите, нам есть, над чем поработать. Например, хотя для Хак, с её идеальной памятью, гораздо легче выучить английский, чем для нас — неандертальский, но ни она, ни Понтер не способны произнести звук «и».

— Правда? — внезапно оживилась Мэри. Её это всерьёз заинтересовало, подумал про себя Рубен. Он кивнул.

— Вас зовут Мере, — сказала Хак, иллюстрируя явление. — Её зовут Джеллеан.

— Это… это потрясающе, — сказала Мэри.

— Да? — удивился Рубен. — Почему?

Мэри сделала глубокий вдох.

— Много лет идут споры о том, могли ли неандертальцы говорить, и если могли, то какого рода звуки они могли производить.

— И какие же? — сказал Рубен.

— Некоторые лингвисты полагали, что неандертальцы были неспособны произносить звук «и», потому что у них ротовая полость глубже, чем у нас.

— То есть он всё-таки неандерталец! — подытожил Рубен.

Мэри снова сделала вдох, потом медленно выдохнула.

— Я как раз и приехала, чтобы это выяснить, не так ли?

Она поставила на стол свою сумку и открыла её. Из сумки она достала пару латексных перчаток и натянула их на руки. Потом открыла пластиковую упаковку ватных палочек и достала одну.

— Мне нужно, чтобы он открыл рот, — сказала Мэри.

Рубен кивнул.

— Это легко. — Он повернулся к Понтеру. — Понтер открывать рот.

Была секундная задержка — как Рубен уже выяснил, Хак могла переводить для Понтера так, чтобы никто её не слышал. Понтер вскинул свою сросшуюся светловолосую бровь на надбровную дугу — очень непривычное зрелище — словно был удивлён просьбой, но сделал то, что просили.

Рубен был поражён. В школе у него был друг, который мог засунуть в рот кулак. Однако у Понтера ротовая полость уходила так далеко назад и была настолько объёмна, что там, должно быть, поместился бы не только кулак, но и запястье, и часть предплечья.

Мэри осторожно протянула руку и провела ватной палочкой по внутренней стороне длинной скошенной щеки.

— Во рту клетки легко отслаиваются, — объяснила она, должно быть, заметив озадаченное выражение на лице Джиллиан. — Это самый простой способ взять образец ДНК. — Она вынула ватную палочку у Понтера изо рта и немедленно поместила её в стерильный контейнер, который запечатала и надписала. — Ну вот, это всё, что мне нужно, — сказала она.

Рубен посмотрел на Джиллиан, потом на Мэри.

— Здорово, — сказал он. — А когда мы узнаем результаты?

— Ну, мне нужно вернуться в Торонто, и там…

— Конечно, если хотите, — сказал Рубен, — но я… в общем, позвонил другу на факультете химии и биохимии в Лаврентийском университете. Наш университет совсем маленький, но у него хорошая лаборатория, где делают анализы ДНК для полиции — и федеральной, и провинциальной. Вы бы могли работать там.

— «Инко» поселит вас в «Рамаде» за свой счёт, — добавила Джиллиан.

Мэри явно собиралась отказаться от этого предложения. Она уже начала было говорить, но вдруг, по-видимому, передумала.

— Конечно, — сказала она. — Конечно, почему нет?