По окончании собрания в конференц-зале «Инко» Рубен Монтего пригласил всех к себе домой на ещё одно барбекю. Понтер широко улыбался; ему явно понравился вчерашний ужин. Луиза также приняла приглашение, снова пояснив, что, поскольку обсерватория лежит в руинах, ей всё равно нечего делать. Согласилась и Мэри: барбекю — это весело, уж точно веселее, чем снова весь вечер пялиться в потолок гостиничного номера. Профессор Ма отказалась. Ей нужно было возвращаться в Оттаву, где на десять вечера была назначена встреча на Сассекс-драйв, 24 — она сегодня встречалась с премьер-министром.
Основной проблемой теперь было избавиться от журналистов, которые, по словам охраны «Инко», дежурили у главных ворот шахты «Крейгтон». Но Луиза с Рубеном быстро разработали план, который тут же и претворили в жизнь.
У Мэри была машина, которую «Инко» взяла для неё напрокат — красный «додж-неон». (Когда Мэри забирала её в прокатной конторе, она спросила, ездит ли машина на благородном газе; клерк лишь непонимающе уставился на неё.)
Мэри оставила «неон» на парковке шахты, и уселась на пассажирское сиденье Луизиного чёрного «форд-эксплорера», украшенного сине-белым номерным знаком с номером «D2O», в котором Мэри спустя секунду опознала химическую формулу тяжёлой воды. Луиза достала из багажника одеяло — разумные водители и в Онтарио, и в Квебеке всегда возят с собой одеяло на случай, если зимой заглохнет мотор — и завернула Мэри в него.
Сначала Мэри было невыносимо жарко, но, к счастью, у Луизы в машине был кондиционер; немногие аспиранты могли себе это позволить, но Мэри подозревала, что Луиза с лёгкостью получает максимальные скидки и прочие бонусы.
Луиза подкатила по извилистой гравийной дорожке к выезду с шахты, и Мэри, в меру способностей, попыталась сделать вид, что под одеялом прячется что-то массивное и одушевлённое. Через некоторое время Луиза резко прибавила скорость, словно желая побыстрее скрыться.
— Мы только что проехали ворота, — сказала она Мэри, которая из-под одеяла ничего не видела. — Ура, сработало! На нас показывают пальцами и бегут к машинам.
Луиза уводила журналистов за собой до самого Садбери. Если всё пошло по плану, то Рубен дождался, пока вся пресса увяжется за «эксплорером», а потом увёз Понтера в свой дом на окраине Лайвли.
Луиза подъехала к многоквартирному дому, в котором жила, и припарковалась на стоянке у подъезда. Мэри слышала, как рядом с ними останавливаются машины, взвизгивая тормозами. Луиза вышла из машины и подошла к дверце пассажирского сиденья.
— Всё о-кей, — сказала она Мэри, — можете вылезать.
Мэри услышала, как хлопают дверцы машин — журналисты выскакивали наружу. Луиза воскликнула «Voilа!» и сдёрнула одеяло с Мэри; Мэри одарила репортёров застенчивой улыбкой.
— Вот чёрт! — сказал один из журналистов. — Зараза, — сказал другой.
Но третья — а всего их было, должно быть, с дюжину — оказалась более сообразительной.
— Вы доктор Воган, не так ли? — спросила она. — Генетик?
Мэри кивнула.
— Так это неандерталец или нет? — требовательно спросила журналистка.
Луизе и Мэри потребовалось сорок пять минут, чтобы отделаться от репортёров, которые, хоть и были разочарованы тем, что упустили Понтера, были рады первыми услышать о результатах проделанных Мэри анализов ДНК. Наконец, Луизе и Мэри удалось войти в дом и подняться в Луизину маленькую квартирку на третьем этаже. Там они дождались, пока журналисты уберутся с парковки — она была видна из окна Луизиной спальни, а потом Луиза взяла из холодильника пару бутылок вина, и они с Мэри снова спустились вниз, сели в машину и поехали в Лайвли.
Они добрались до дома Рубена около шести вечера. Рубен и Понтер решили не начинать готовить ужин до их прихода, поскольку не были уверены, когда они явятся. Понтер лежал на диване в гостиной; должно быть, подумала Мэри, неважно себя почувствовал, что было неудивительно, принимая во внимание, сколько ему пришлось пережить за последние пару дней.
Луиза объявила, что будет помогать готовить ужин. Мэри уже знала, что Луиза вегетарианка и, должно быть, чувствовала неловкость за то, что Рубену вчера пришлось готовить для неё отдельно. Рубен, как отметила Мэри, тут же принял её предложение — а какой нормальный мужчина отказался бы?
— Мэри, Понтер, — сказал Рубен, — чувствуйте себя как дома. Мы с Луизой займёмся барбекю.
Мэри почувствовала, как зачастило сердце, а во рту моментально пересохло. Она не оставалась наедине с мужчиной с…
Но сейчас совсем ещё рано, и…
И Понтер — не…
Это было затасканное клише, но в данной случае — истинная правда.
Понтер не такой, как другие мужчины.
Конечно, всё будет хорошо; в конце концов, Рубен и Луиза были неподалёку. Мэри сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.
— Ага, — ответила она. — Хорошо.
— Здорово, — сказал Рубен. — В холодильнике есть пиво и газировка. Луизино вино выпьем за ужином.
Они с Луизой удалились сначала на кухню, а через пару минут вышли во двор. Мэри судорожно втянула воздух, когда увидела, что Рубен закрыл стеклянную дверь, ведущую наружу, чтобы не кондиционировать улицу. Сомнительно, чтобы они услышали что-нибудь из-за закрытой двери и гудения кондиционера.
Мэри повернула голову и посмотрела на Понтера, который поднялся на ноги. Они сумела выдавить из себя вялую улыбку.
Понтер улыбнулся в ответ.
Он не был уродлив; вовсе нет. Но его лицо выглядело весьма необычно: как будто кто-то взял глиняную модель нормального человеческого лица и вытянул её вперёд.
— Превет, — сказал Понтер без посредства импланта.
— Привет, — ответила Мэри.
— Неудобно, — сказал Понтер.
Мэри вспомнила свою поездку в Германию. Вспомнила постоянные усилия, которые приходилось прилагать только для того, чтобы быть понятой, чтобы прочитать инструкцию к телефону-автомату, сделать заказ в ресторане, спросить дорогу. Как ужасно должен чувствовать себя Понтер — учёный, интеллектуал! — вынужденный общаться на уровне ребёнка-дошкольника.
Эмоции Понтера были очевидны: он улыбался, хмурился, вскидывал белобрысые брови, смеялся; она не видела, как он плачет, но, должно быть, он умел и это. Они ещё не накопили достаточный словарный запас для обсуждения того, какие чувства он испытывает по поводу мира, в который попал; сейчас было легче говорить о квантовой механике, чем о чувствах.
Мэри сочувственно кивнула.
— Да, — сказала она, — это очень неудобно, когда не можешь общаться.
Понтер слегка склонил голову. Возможно, понял; возможно, нет. Он оглядел гостиную Рубена, словно что-то потерял.
— В вашей комнате нет… — Он нахмурился, явно не в силах высказать идею, для которой ни у него, ни у его импланта ещё не было слов. Наконец, он подошёл к одному из массивных встроенных книжных шкафов, заполненных детективами, DVD-дисками и маленькими ямайскими статуэтками. Понтер повернулся и принялся тереться спиной об угол шкафа, двигая ею из стороны в сторону.
Мэри поначалу опешила, но быстро сообразила, что происходит: Понтер использовал шкаф как чесательный столб. В голове возник образ довольного Балу из диснеевской «Книги джунглей». Она пыталась подавить улыбку. У неё самой спина чесалась довольно часто — и, подумала она, уже давно некому было ей её почесать. Если спина Понтера действительно такая волосатая, то она, должно быть, чешется довольно регулярно. Наверное, жилые помещения в его мире оборудованы специальными приспособлениями для чесания спины.
Она задумалась, будет ли вежливо предложить почесать ему спину — и эта мысль повергла её в ступор. Она полагала, что уже никогда не захочет касаться мужчины, или чтобы он её касался. В чесании спины не обязательно присутствует сексуальный подтекст, но опять же, литература, которую дала ей Кейша, подтвердила то, что она уже знала: в изнасиловании тоже нет ничего от секса. И всё же она ничего не знала о том, как принято вести себя друг с другом мужчине и женщине в мире Понтера; она могла серьёзно его оскорбить или…
Опомнись, женщина!
Без сомнения она выглядела для Понтера не более привлекательно, чем он для неё. Он почесался ещё какое-то время, потом отступил от массивного шкафа. Он сделал рукой приглашающий жест, будто предлагая Мэри проделать то же самое.
Она забеспокоилась о том, что может что-то сломать или скинуть с полок, но если шкаф выдержал Понтера, то и её наверняка выдержит.
— Спасибо, — сказала Мэри. Она пересекла комнату, обошла прозрачный кофейный столик и прижала спину к углу шкафа. Потом поелозила спиной по дереву. Это и правда было приятно, хотя застёжка лифчика постоянно цеплялась за угол.
— Хорошо, да? — сказал Понтер.
Мэри улыбнулась.
— Ага.
В этот момент зазвонил телефон. Понтер посмотрел на него, Мэри тоже. Телефон не умолкал.
— Точно не для я, — сказал Понтер.
Мери засмеялась и подошла к столу, на котором лежала трубка зеленоватого цвета. Она приняла звонок.
— Дом доктора Монтего.
— Профессор Мэри Воган случайно не у вас? — спросил мужской голос.
— Э-э… я слушаю.
— Здо́рово! Меня зовут Санджит. Я продюсер «@discovery.ca», вечерней программы научных новостей на канале «Дискавери-Канада».
— Вау, — сказала Мэри. — Крутое шоу.
— Спасибо. Мы следим за этой историей с неандертальцем из Садбери. Честно говоря, мы поначалу в неё не верили, но только что пришло сообщение, что вы установили подлинность его ДНК.
— Да, — сказала Мэри. — У него действительно ДНК неандертальца.
— А что скажете про… про него самого? Он не подделка?
— Нет, — сказала Мэри. — Он вполне настоящий.
— Круто. В общем, видите ли, мы были бы счастливы увидеть вас в нашей завтрашней передаче. Нашим каналом владеет CTV, так что мы могли бы прислать кого-нибудь из местной студии организовать телеинтервью между вами в Садбери и Джеем Инграмом, одним из ведущих, в нашей студии в Торонто.
— Гмм, — сказала Мэри. — Ну, хорошо. Я согласна.
— Отлично, — сказал Санджит. — Давайте я вам вкратце расскажу, о чём будет разговор.
Мэри повернулась и выглянула в окно. Во дворе Рубен и Луиза всё ещё возились с барбекю.
— Давайте.
— Во-первых, хочу убедиться, что в моих сведениях о вас самой ничего не напутано. Вы преподаёте в Йоркском университете, верно?
— Да, генетику.
— На постоянной должности?
— Да.
— Ваша кандидатская степень в области…
— Молекулярной биологии.
— В 1996 году вы ездили в Германию, чтобы взять образец ДНК хранящегося там типового экземпляра неандертальца, всё верно?
Мэри бросила взгляд на Понтера, чтобы убедиться, что он ничего не имеет против того, что она так долго разговаривает по телефону. Его ответная улыбка была вполне искренней, так что она продолжила.
— Да.
— Расскажите об этом подробнее, — попросил Санджит.
В целом подготовка к интервью заняла минут двадцать. Она слышала, как Рубен и Луиза пару раз проходили со двора на кухню; один раз Рубен просунул голову в гостиную убедиться, что у Мэри всё в порядке, и она, зажав микрофон рукой, рассказала ему, что происходит. Он улыбнулся и вернулся к готовке. Наконец, Санджит исчерпал свой запас вопросов, и они подтвердили свою готовность к записи интервью. Мэри положила трубку и вернулась к Понтеру.
— Простите, — сказала она.
Но Понтер уже бросался на неё с вытянутой вперёд рукой. В одно мгновение она поняла, какой была идиоткой; он специально заманил её сюда, к книжным шкафам, подальше от двери. Одним движением массивной руки он отбросит её и от окна, и Рубен и Луиза не смогут видеть её снаружи.
— Прошу, — сказала Мэри, — Прошу… я закричу…
Понтер сделал ещё один судорожный шаг вперёд, и тут…
И тут Мэри закричала.
— Помогите! Помогите!
Понтер тяжёло оседал на ковёр. Его лоб над надбровным валиком покрывал густой пот, а кожа приобрела пепельный оттенок. Мэри бухнулась на колени рядом с ним. Его грудь быстро поднималась и опускалась; он начинал хрипеть.
— Помогите! — завопила она снова.
Она услышала, как распахивается дверь. В комнату ворвался Рубен.
— Что слу… о Господи!
Он подскочил к Понтеру. Луиза прибежала пару секунд спустя. Рубен щупал у Понтера пульс.
— Понтер не здоровый, — сказала Хак женским голосом.
— Да, — ответил Рубен, кивая. — Вы знаете, что с ним не так?
— Нет, — ответила Хак. — Пульс учащён, дыхание неглубокое. Температура тела 39.
Мэри на мгновение растерялась, услышав, что имплант называет температуру в, как ей показалось, градусах Цельсия — если так, что у Понтера серьёзный жар. Но, если подумать, это была самая логичная температурная шкала, которую могли бы выдумать существа с десятью пальцами.
— У него есть аллергия? — спросил Рубен.
Хак пискнула.
— Аллергия, — объяснил Рубен, — Еда или вещи из нормального окружения, которые не действуют на других людей, но ему от них плохо.
— Нет, — ответила Хак.
— Был ли он болен, когда покидал ваш мир?
— Болен? — повторила Хак.
— Нездоров. Чувствовал недомогание.
— Нет.
Рубен взглянул на украшенные затейливой резьбой деревянные часы, стоящие на одной из книжных полок.
— Он в нашем мире уже пятьдесят один час. Чёрт, чёрт, чёрт!
— Что такое? — спросила Мэри.
— Боже, какой я идиот! — сказал Рубен, вставая. Он бегом устремился в соседнюю комнату и вернулся с коричневым врачебным чемоданчиком, который тут же открыл. Он достал из него деревянный медицинский шпатель и крошечный фонарик. — Понтер, — твёрдо сказал он, — откройте рот.
Золотистые глаза Понтера были полузакрыты, но он сделал, что просил Рубен. По-видимому, его никогда раньше таким образом не обследовали — Понтер засопротивлялся, почувствовав деревянную лопаточку на языке. Однако, по-видимому, успокоенный словами Хак, которые слышал он один, он перестал сопротивляться, и Рубен осветил фонариком внутреннюю поверхность огромной неандертальской ротовой полости.
— Миндалины и другие ткани сильно воспалены, — сказал Рубен. Он посмотрел на Мэри, потом на Луизу. — Какая-то инфекция.
— Но вы, профессор Воган или я находились с ним практически всё время, — сказала Луиза, — и мы не заболели.
— Именно, — сказал Рубен. — Что бы он ни подхватил, он подхватил это здесь, и это что-то, к чему у нас имеется природный иммунитет, а у него — нет. — Рубен порылся в своём чемоданчике и достал из него пузырёк с пилюлями. — Луиза, — сказал он, не оборачиваясь, — принесите стакан воды, пожалуйста.
Луиза бегом кинулась на кухню.
— Я собираюсь дать ему лошадиную дозу аспирина, — сказал он, обращаясь то ли к Хак, то ли к Мэри — она не поняла. — Это должно сбить жар.
Луиза вернулась со стаканом, полным воды. Рубен взял у неё стакан, потом просунул две пилюли Понтеру между губ.
— Хак, скажите ему, чтобы он это проглотил.
Мэри не была уверена, понял ли компаньон слова Рубена, или просто догадался о его намерениях, но секундой позже Понтер действительно проглотил таблетки и, поддерживаемый за руку Рубеном, сумел отхлебнуть из стакана немного воды, хотя бо́льшая часть растеклась по его лишённой подбородка челюсти, промочив бороду.
Но он не захлебнулся и не закашлялся. Неандерталец неспособен подавиться — это была обратная сторона их неспособности произносить многие звуки. Их ротовая полость имела такую форму, что ни еда, ни вода не могли попасть не в то горло. Рубен помог залить в Понтера ещё немного воды; стакан опустел.
Кретины, подумала Мэри. Чёртовы кретины.
Ну как они могли быть такими тупыми? Когда Кортес со своими конкистадорами явился в Центральную Америку, он привёз болезни, от которых у ацтеков не было иммунитета — а ведь ацтеки и испанцы были изолированы друг от друга всего несколько тысяч лет, в течение которых в одной части планеты успели развиться патогены, от которых в другой не было зашиты. Мир Понтера был изолирован от нашего по меньшей мере двадцать семь тысяч лет; у нас наверняка есть болезни, к которым у него отсутствует иммунитет.
И… и… и…
Мэри содрогнулась.
И, конечно, это работает в обе стороны.
Та же мысль, по-видимому, пришла в голову и Рубену. Он вскочил на ноги, пересёк комнату и схватил со стола телефон, по которому раньше разговаривала Мэри.
— Алло, оператор, — сказал он в телефон. — Я доктор Рубен Монтего, у нас чрезвычайная эпидемиологическая ситуация. Мне нужно связаться с Лабораторным центром контроля заболеваний при Министерстве здравоохранения в Оттаве. Да, именно так — с тем, кто там главный по инфекционным болезням…