Маленький шаг

Я потратил массу времени, наблюдая Землю — более сорока лет этой планеты. Я прилетел в ответ на сигнал автоматического зонда, обнаружившего, что тонкокожие двуногие существа, населяющие этот мир, научились расщеплять атом. Зонд хорошо поработал, но есть вещи, которые только живое существо может сделать как надо, и решение о целесообразности вступления Содружества планет в контакт с новой формой жизни — из их числа.

Как было бы здорово самому присутствовать при том первом ядерном взрыве: это так замечательно, когда новый вид овладевает тайнами атомного ядра и вступает в новую эру чудес. Конечно, реакции деления очень грязны, но ведь прежде чем сможешь летать, нужно научиться планировать; все известные виды живых существ, овладев ядерным делением, вскоре двигались дальше к чистой энергии контролируемого ядерного синтеза, знаменующего конец нужды, бедности и нехватки чего бы то ни было.

Я прибыл в окрестности Земли где-то через десяток её лет после первого ядерного взрыва, однако я не мог обосноваться на самой Земле, сила тяжести на которой впятеро больше, чем на моей родной планете. Но у здешней луны масса вполне подходящая — там я буду весить лишь немногим меньше, чем у себя дома. И, как и мой родной мир, который, разумеется, сам является луной гигантской газовой планеты, обращающейся вокруг двойного солнца, земная луна всегда обращена к планете одной своей стороной. Она была идеальным местом для того, чтобы посадить моего звёздного летуна и понаблюдать за происходящим на сине-бело-инфракрасном мире в небесах.

Луна, единственный естественный спутник, была лишена атмосферы и воды. Полагаю, мой родной мир выглядел бы так же, если бы его атмосфера не подпитывалась бы постоянно веществом ЧррчррЧРРчрра, газового гиганта, господствующего в нашем небе и через природную магнитную воронку орошающего наш мир непрерывным дождиком летучих газов.

Эта луна, которую обитатели Земли называли просто Луна (а также Монд, Селини и ещё тысячей разных имён) была пустынна и уныла. Однако, находясь здесь, я имел возможность перехватывать десятки тысяч звуковых и видеопередач, изрыгаемых Землёй, с задержкой всего в четыре крыломаха. Компьютер моего летуна отделял сигналы друг от друга, и я смотрел и слушал.

Компьютеру понадобился почти полный малый год, чтобы расшифровать все многочисленные языки, которыми пользовались представители этого вида, однако к 1958-му году по календарю землян (поскольку Земля — планета, а не луна, годы у неё одной-единственной разновидности) я уже был способен следить за всеми происходящими там событиями.

Я испытал одновременно восхищёние и отвращение. Восхищение, потому что узнал, что за годы, прошедшие с момента их первого пробного атомного взрыва, на который отреагировал наш зонд, они успели запустить свой первый искусственный спутник. А отвращение, потому что практически сразу же после овладения расщеплением ядра они воспользовались его феноменальной энергетикой как оружием против себе подобных. Было уничтожено два города, и шла разработка ещё более мощных бомб.

Быть может, они безумны, спрашивал я себя. Мне никогда не приходила в голову мысль о такой возможности в отношении целого вида, но те первые смертоносные бомбардировки и бесконечная череда последующих испытаний всё бо́льших и бо́льших бомб были работой не отдельных потерявших разум личностей, а правительств самых могучих держав этого мира.

Я наблюдал в течение ещё двух земных лет и уже собирался отправлять свой отчёт — с рекомендацией поместить этот мир в карантин и избегать любых контактов — когда мой компьютер сообщил о поступившем с планеты интересном сигнале. Лидер самого густонаселённого из государств на восточном побережье крупнейшего океана планеты произносил речь.

— Пришло время, — говорил он, — делать большие шаги, — по-видимому, действенная метафора для существ, передвигающихся на двух ногах, — время для нового великого американского проекта; время нашей стране занять лидирующие позиции в освоении космоса, который во многих отношениях является ключом к будущему Земли…

Да, подумал я. Да. И восторженно слушал дальше.

— Я считаю, что наша страна должна приложить все силы к тому, чтобы ещё до окончания этого десятилетия осуществить посадку человека на Луну и его безопасное возвращение обратно на Землю…

Наконец-то какой-то прогресс! Я чиркнул когтем по узлу «СТЕРЕТЬ», удаляя свой так и не отосланный отчёт.

У себя в стране эти «американцы», как их называл их лидер, боролись с идеей о равенстве всех граждан независимо от цвета кожи. Я знаю, знаю — для существ вроде нас, чья чешуя со временем может стать и золотой и зелёной, и пурпурной и ультрафиолетовой, идея о том, что пигментация внешних покровов имеет какой-либо значение, кажется смешной, однако для них это была очень серьёзная проблема. Я слышал слова розни: «Сегрегация сейчас, сегрегация завтра, сегрегация всегда!» И я слышал слова единства: «У меня есть мечта, что однажды наша страна выправится и заживёт в соответствии с истинным смыслом слов, лежащих в её основе: “Мы считаем самоочевидными следующие истины: что все люди созданы равными…”». И я видел, как общественное мнение склоняется от поддержки одного к поддержке другого, и, должен признаться, что мои дорсальные гребни трепетали от избытка чувств.

Тем временем космическая программа землян продвигалась вперёд: одноместные корабли, двухместные корабли, первая стыковка на орбите, запланированный трёхместный корабль, а потом…

А потом был пожар на стартовом столе. Три «человека» — одно из бесчисленного множества слов, которыми они себя называют — погибли. Трагическая ошибка: заполненные газом ёмкости имеют тенденцию взрываться в вакууме, так что кому-то пришла в голову идея понизить давление в предназначенном для живых существ аппарате (они называли его «командный модуль») до одной пятой нормального путём удаления всех газов, кроме кислорода, составляющего пятую часть атмосферы Земли.

И всё же, несмотря на ужасное несчастье, они шли дальше. И разве могло быть иначе?

И вскоре они явились сюда, на Луну.

Я присутствовал при первой высадке, однако не обнаруживал себя. Я следил за тем, как фигура в белом облачении спрыгивает с последней ступеньки лестницы; её падение, должно быть, казалось странно замедленным. Слова, которые произнёс человек, до сих пор отдаются эхом в моей памяти: «Это маленький шаг для одного человека, но гигантский прыжок для всего человечества».

И так оно в действительности и было. Я не мог приблизиться в их присутствии, но когда они улетели, я подошёл — даже в изолирующем мешке передвигаться здесь на когтекрыльях довольно легко. Я осмотрел оставленную ими нижнюю ступень их посадочного аппарата, покрытую серебристой фольгой. Мой компьютер умел читать на основных языках этого мира — он перехватывал большое количество учебных передач. Он сообщил мне, что табличка на посадочной ступени гласит: «Здесь люди с планеты Земля впервые ступили на поверхность Луны. Июль, 1969 год. Мы пришли с миром от лица всего человечества».

Мои гребни колыхнулись. Эта раса не безнадёжна. В самом деле, за прошедшее после речи о широких шагах время общественное мнение обернулось преимущественно против длительной и, по-видимому, бессмысленной войны с одной из тропических стран. В карантине не было нужды; очевидно, им просто нужно немного больше времени…

Капризные, непостоянные существа! Их мир сделал всего три с половиной оборота вокруг своего одиночного солнца, как было объявлено о завершении последнего путешествия сюда, на Луну. Я был потрясён. Никогда не встречал я расы разумных, которая бы потеряла интерес к космическим полётам после того, как они начались; с таким же успехом можно пытаться влезть обратно в скорлупу яйца, из которого вылупился…

Но, невероятно, люди сделали именно это. О, остались чисто формальные полёты на низкую околопланетную орбиту, но это и всё.

Да, были новые несчастья — одно из них на пути к Луне, хотя тогда обошлось без жертв; и другое, когда три человека погибли из-за разгерметизации своего корабля во время входа в атмосферу. Но эти трое были из другой страны под названием «Россия», и эта страна продолжила свою космическую программу, не задержавшись ни на единый крыломах. Однако вскоре её экономика рухнула — и вполне объяснимо. Ведь эта раса до сих пор не овладела контролируемым термоядерным синтезом; незадолго до окончательного упадка России случилась даже страшная, жуткая катастрофа на одной из её энергетических станций, работающей на реакциях деления.

И всё же падение России сыграло положительную роль. Не то чтобы в её основе лежало что-то непоправимо злобное, насколько я вообще мог судить — в принципе, она отстаивала ценности, присущие всем известным цивилизованным расам. Однако её соперничество со страной, первой запустившей пилотируемый корабль к Луне, привело к невероятной эскалации производства ядерного оружия. Казалось, что теперь, наконец, они оставят это безумие… и если ценой этого был упадок космических исследований, то, возможно — лишь возможно — что дело того стоило.

Я пребывал в растерянности. Я уже провёл здесь гораздо дольше, чем планировал — и всё ещё не отправил отчёт. Не то чтобы я так уж стремился вернуться домой — мой выводок повзрослел уже давным-давно — однако я старел; мои истёртые чешуйки утрачивали гибкость и уже начинали отливать синевой. Однако я всё ещё не знал, что скажу дома.

Так что я снова влез в своё гнездо-криостат. Я решил, что велю компьютеру разбудить меня через наш большой год — время, примерно равное двенадцати годам Земли. Интересно, что я обнаружу, когда проснусь…

Я обнаружил полнейшее безумие. Две соседние страны угрожают друг другу ядерным оружием; третья объявила о том, что тоже его разрабатывает; за четвёртой пристально наблюдают, пытаясь понять, если такое оружие у неё. А пятая — та, что явилась на Луну от имени всего человечества — заявляет, что не исключает возможности первого ядерного удара.

И ни у кого нет управляемого термоядерного синтеза. И никто не вернулся на Луну.

Вскоре после того, как я проснулся, случилась новая трагедия: семь человек на борту орбитального корабля под названием «Колумбия» — имя, использованное повторно, имя, которое я уже слышал — его носил командный модуль, остававшийся на орбите вокруг Луны, пока посадочный модуль опускался на её поверхность. «Колумбия» развалилась на части во время входа в атмосферу. Мои дорсальные гребни опали, когти плотно сжались. Я не был так опечален с того дня, как один из моего выводка упал с неба и погиб.

Конечно, мой компьютер продолжал следить за передачами с планеты и подготовил для меня сводку того, как люди на это отреагировали.

Меня охватил ужас.

Они говорили, что запускать человека в космос слишком опасно, что жертвы слишком многочисленны, что человек в космосе не может делать ничего такого, чего машины не могли бы делать лучше.

И это я слышу от расы, которая из своего экваториального местообитания распространилась пешком — пешком! — по всей своей планете; механические приспособления, дающие им способность летать, появились у них совсем недавно.

Но сейчас они могут летать. Могут взмыть в небеса. Отправиться к иным мирам!

Но в космосе, говорили они, нет никакой надобности в человеческом разуме, никакой нужды в присутствии мыслящих существ, способных принимать решения, чувствовать, воспринимать действительность.

Они продолжат производить ядерное оружие. Но они не покинут своё гнездо. Возможно, из-за их нелепого мокрого способа размножения им никогда не приходила в голову мысль о глупости хранения всех своих яиц в одном контейнере…

Так что же мне делать? Самое простое — просто улететь, вернуться в мой родной мир. Собственно, именно это от меня и требовалось: оценить ситуацию, составить отчёт, вернуться.

Да, именно это я и должен бы сделать.

Именно это сделала бы машина. Роботизированный зонд просто следует своей программе.

Но я не робот.

Ситуация беспрецедентная.

Она требует решения.

Я мог сделать это в любое время, когда обращённая к планете сторона луны погружена во тьму, но я решил дождаться наиболее драматического момента. В системе с единственным солнцем и будучи единственным естественным спутником Земли, с этим миром, называемый Луной, часто происходят затмения. Я решил дождаться одного из таких событий — вычислить момент его наступления труда не составило. Я надеялся, что в это время к Луне будут обращены взгляды непропорционально большого числа обитателей планеты.

И когда тень Земли — сумасшедшей планеты с её вгоняющими в отчаяние обитателями, робкими, когда дело касается космических полётов, но бесконечно воинственными по отношению к себе подобным — когда эта тень побежала по лунной поверхности, я был готов. Как только компьютер сказал мне, что вся обращённая к Земле сторона Луны погрузилась во тьму, я активировал лазерные маяки своего летуна, заставив их мигать рубиновым светом, который люди просто не могли не заметить, в течение всего периода затмения.

Им пришлось ждать восемь земных дней, прежде чем в том месте Луны, откуда я им сигналил, наступила ночь, но когда это произошло, они ответили мне тем же способом. Очевидно, они ждали лунной ночи в надежде лучше разглядеть мой лазер, если я стану сигналить им в ответ.

И я просигналил — лишь один раз, чтобы у них не осталось сомнений в том, что я действительно здесь. Но как они ни пытались продолжить общение со мной после этого — передавая простые числа, точечные матрицы с пиктограммами — больше я не отвечал ничего.

Не было смысла облегчать им задачу. Если они хотят говорить со мной, им придётся явиться сюда.

Может быть, они снова назовут свой корабль «Колумбией».

Я снова заполз в своё гнездо-криостат и велел компьютеру разбудить меня, когда прилетят люди.

— Это неразумно, — сказал мне компьютер. — Вы должны указать крайний срок, дату, когда я разбужу вас в любом случае. В конце концов, они могут и не прилететь.

— Прилетят, — ответил я.

— Может быть, — сказал компьютер. — И всё же…

Я приподнял крылья, сдаваясь.

— Ну хорошо. Дадим им… — и тут мне пришла в голову отличная идея. — Дадим им время до конца этого десятилетия.

Ведь в прошлый раз им этого хватило.

 

Плечи великанов

Казалось, я умер только вчера, но, разумеется, это произошло несколько веков назад. Хотелось, чтобы этот проклятый компьютер скорее сказал мне что-нибудь, но он, несомненно, ждал, пока сенсоры подтвердят, что я жив и мое состояние достаточно стабильно. По иронии мой пульс заметно участился — я волновался из-за того, что может сообщить компьютер. Если ситуация критическая, он должен поставить меня в известность, если нет — позволить мне расслабиться.

Наконец, машина заговорила четким женским голосом:

— Здравствуй, Тоби. Добро пожаловать обратно в мир живых.

— Где… — Мне казалось, я говорю, но на самом деле не смог выдавить ни звука. Я попытался снова: — Где мы?

— Там, где и должны быть: снижаем скорость и приближаемся к Сороре.

Я немного успокоился:

— Что с Линг?

— Она тоже оживает.

— А с остальными?

— Все сорок восемь криогенных камер функционируют нормально. С экипажем все в порядке.

Приятно было это слышать, но компьютер меня не удивил. У нас имелось четыре дополнительные криокамеры, и, если бы одна из используемых вышла из строя, меня и Линг разбудили бы раньше, для того чтобы перенести человека в запасную.

— Какое сегодня число?

— Шестнадцатое июня три тысячи двести девяносто шестого года.

Я ожидал подобного ответа, но он заставил меня обратиться к прошлому. Двенадцать столетий миновало с тех пор, как кровь была выкачана из моего тела и ее заменил кислородосодержащий антифриз. В течение первого года мы набирали скорость, в течение последнего, вероятно, сбрасывали, а в остальное время… В остальное время летели с максимальной скоростью — три тысячи километров в секунду, один процент от скорости света.

Мой отец был родом из Глазго, мать — из Лос-Анджелеса. Им обоим нравилась шутка о разнице между Америкой и Европой: для американцев сто лет — это долгое время, а для европейцев сто километров — это долгое путешествие. Но оба согласились бы, что двенадцать столетий и 11,9 световых лет являются в равной степени ошеломляющими величинами.

И вот сейчас мы здесь, медленно двигаемся по направлению к Тау Кита, ближайшей к Земле солнцеподобной звезде, которая не является частью кратной звездной системы. Естественно, по этой причине Тау Кита часто исследовали в рамках проекта SETI. Но ничего не было обнаружено, ни единого признака жизни.

С каждой минутой я чувствовал себя все лучше и лучше. Моя собственная кровь, хранившаяся в резервуарах, сейчас переливалась в мое тело и циркулировала по артериям и венам, возвращая меня к жизни.

Мы собирались сделать это.

Северный полюс Тау Кита был обращен к Солнцу; это означало, что для ее изучения используемый в двадцатом веке метод обнаружения планетарных систем, основанный на незначительных красных и фиолетовых смещениях спектральных линий звезд, был бесполезен. При наблюдении с Земли любое колебание в движении Тау Кита было бы перпендикулярно нашему лучу зрения, не создавая доплеровского эффекта. Но в конце концов телескопы на земной орбите были усовершенствованы до такого уровня, что стали достаточно чувствительными для визуального отображения колебания, и…

Это было главное мировое событие: первая Солнечная система, увиденная в телескоп. Не обнаруженная с помощью звездных колебаний или спектральных сдвигов, а действительно увиденная. Были открыты по меньшей мере четыре планеты, вращающиеся вокруг Тау Кита, и одна из них…

Десятилетиями существовали формулы, впервые популяризованные Корпорацией RAND в книге «Планеты для людей». Каждый стоящий писатель-фантаст и астробиолог использовал их для определения зоны жизни — расстоянии от звезды, на котором могли существовать планеты с похожей на земную температурой поверхности, не слишком горячей и не слишком холодной.

И вторая из четырех обнаруженных вокруг Тау Кита планет находилась прямо в центре зоны жизни этой звезды. За планетой тщательно наблюдали в течение года — ее года, длящегося 193 земных дня. Было сделано два потрясающих открытия. Во-первых, орбита планеты оказалась чертовски близка к круговой — это означало, что температуры на поверхности стабильны благодаря гравитационному воздействию четвертой планеты юпитероподобного гиганта, орбита которого находилась на расстоянии полумиллиарда километров от Тау Кита.

И во-вторых, яркость планеты существенно менялась в течение суток, которые длились двадцать девять часов семнадцать минут. О причине легко было догадаться: большую часть одного полушария составляла суша, которая отражала желтые лучи Тау Кита; второе полушарие с гораздо более высоким альбедо, похоже, покрывало громадное водное пространство — внеземной Тихий океан.

Конечно, существовала вероятность, что у Тау Кита I есть и другие планеты, но слишком маленькие или слишком темные, чтобы их можно было разглядеть с расстояния 11,9 световых лет. В таком случае называть планету земного типа Тау Кита II оказалось бы проблематичным. Если бы в итоге было обнаружено, что орбиты дополнительных миров располагаются ближе, нумерация планет стала бы такой же запутанной, как обозначение колец Сатурна!

Однако планету следовало назвать, и Джанкарло Ди Майо, астроном, который обнаружил этот мир, состоящий наполовину из суши, наполовину из воды, дал ему имя Сорора, от латинского soror, «сестра».

И в самом деле, Сорора, казалось, была сестрой Земли, колыбели человечества.

Вскоре мы узнаем, насколько совершенна эта планета. Если уж я заговорил о сестрах — да, Линг By не была моей биологической сестрой, но в течение четырех лет перед полетом мы работали и тренировались вместе, и она стала для меня сестрой, несмотря на то? что в прессе нас часто называли новыми Адамом и Евой. Конечно, мы поспособствовали бы заселению нового мира, но не совместно; моя жена, Хелена, находилась в числе сорока восьми замороженных участников полета. Линг By не связывали узы ни с кем из будущих колонистов, но она обладала прекрасной внешностью и умом, а из двух дюжин мужчин, погруженных в криогенный сон, двадцать один был не женат.

Линг и я являлись сокапитанами корабля «Дух первооткрывателей». Ее криогроб, как и мой, отличался от криогробов других членов экипажа. Мы могли оживать много раз за время полета в случае крайней необходимости. Наши криогробы обошлись в шесть миллионов долларов каждый, в то время как криогробы остальных стоили по семьсот тысяч долларов за штуку и допускали только однократное пробуждение, которое следовало осуществить в пункте назначения.

— Вы в полной готовности, — произнес компьютер. — Можете вставать.

Стеклянная крышка моего криогроба скользнула в сторону, и я схватился за мягкие ручки, чтобы подняться с черного фарфорового основания. Большую часть полета на корабле царила невесомость, но сейчас, когда скорость замедлялась, чувствовалось мягкое давление книзу. На борту еще не установилась полная земная гравитация, и я был очень этому рад. Мне требовались день или два, чтобы снова научиться твердо стоять на ногах.

Мой модуль отделялся от других перегородкой, на которую я прикрепил фотографии родных, оставшихся на Земле: своих родителей и родителей Хелены, а также сестры и двоих ее сыновей. Моя одежда терпеливо дожидалась меня двенадцать столетий, и у меня имелись основательные подозрения, что она давно уже вышла из моды. Я оделся (в криокамере я, разумеется, лежал голый) и, покинув модуль, увидел Линг, которая появилась из-за перегородки, заслонявшей ее криогроб.

— Доброе утро! — сказал я, пытаясь придать голосу уверенность.

Линг, одетая в голубой с синим спортивный костюм, широко улыбнулась:

— Доброе утро!

Мы обнялись как старые друзья, которым довелось вместе пережить захватывающее приключение. Затем отправились на мостик, полушагая-полупаря в условиях низкой гравитации.

— Как спалось? — спросила Линг.

Вопрос был задан неспроста. До нашей миссии максимальный срок криозаморозки составлял пять лет — именно столько спали астронавты во время полета к Сатурну; «Дух первооткрывателей» считался первым земным межзвездным кораблем.

— Отлично, — сказал я. — А тебе?

— Тоже отлично, — ответила Линг. Но затем она остановилась и коснулась моей руки. — Тебе… тебе снились сны?

Активность мозга почти полностью прекращается в период криозаморозки, но несколько членов экипажа «Кронуса», корабля, летавшего к Сатурну, утверждали, что видели короткие сны, в общей сложности две-три минуты за все путешествие, длившееся пять лет. За время, проведенное нами в космосе, мы могли видеть сновидения в течение многих часов.

Я покачал головой:

— Нет. А тебе?

Линг кивнула:

— Да. Мне снился Гибралтарский пролив. Бывал там когда-нибудь?

— Нет.

— Он расположен на южной границе Испании. Через этот пролив из Европы можно увидеть Северную Африку. На испанской стороне остались следы неандертальских поселений. — Линг имела докторскую степень по антропологии. — Но эти древние люди никогда не были на другом берегу. Они видели, что там земля — новый континент! — всего лишь в тринадцати километрах. Такое расстояние можно преодолеть вплавь, обладая определенным мастерством и выносливостью, либо на плоту или лодке. Но неандертальцы никогда не добирались до противоположного берега и, насколько мы знаем, никогда даже не пытались.

— И что тебе снилось?

— Мне снилось, что я еще подросток и живу в неандертальской общине. Я пыталась убедить других, что мы должны переправиться через пролив, чтобы увидеть новую землю. Но не могла — их это не интересовало. Там, где мы жили, хватало еды и укрытий. В конце концов я решила в одиночку переплыть на ту сторону. Вода была холодной, а волны — высокими, и мне с трудом удавалось набирать воздух в легкие, но я плыла и плыла, а затем…

— Что?

Линг пожала плечами:

— Затем я проснулась.

Я улыбнулся:

— Ну, на этот раз мы доведем дело до конца.

Мы подошли к двери, ведущей на мостик. Она открылась автоматически, как только мы приблизились, но при этом страшно заскрежетала: смазка, должно быть, высохла за последние двенадцать веков. Комната была прямоугольной, с двойным рядом пультов управления, обращенных к большому выключенному экрану.

— Расстояние до Сороры? — спросил я

— Одна целая две десятых миллиона километров, — ответил компьютер.

Я кивнул. Примерно в три раза больше, чем расстояние от Земли до Луны.

— Включить экран, показать панораму.

— Осуществляется смена автоматического управления на ручное, — произнес компьютер.

Линг улыбнулась:

— Ты опережаешь события, партнер.

Я смутился. «Дух первооткрывателей» медленно приближался к Сороре; выхлопы двигателей, работающих на реакции ядерного синтеза, производились по направлению движения корабля. Оптические сканеры сгорели бы, если бы их затворы были открыты.

— Компьютер, выключить ядерные двигатели.

— Выключаю.

— Дать изображение как можно скорее! — приказал я. Гравитация исчезла, только когда двигатели корабля были выключены. Линг держалась за один из поручней, прикрепленных к верхней части ближайшего пульта управления; я был еще слаб после пробуждения и свободно летал по комнате. Примерно через две минуты включился экран. Тау Кита находилась прямо в центре, желтый диск величиной с бейсбольный мяч. Вокруг были хорошо видны четыре планеты размером от горошины до виноградины.

— Увеличить Сорору, — произнес я.

Одна из горошин выросла до бильярдного шара, хотя Тау Кита осталась прежней.

— Еще больше, — велела Линг.

Планета стала величиной с футбольный мяч. Освещена была треть диска, и Сорора предстала в виде широкого полумесяца. К счастью, она выглядела именно так, как мы только могли мечтать, — огромный кусок гладкого мрамора с завитками белых облаков и безбрежным голубым океаном, а еще…

Была видна часть континента. И она оказалась зеленой, ее несомненно покрывала растительность.

Мы снова обнялись. Когда мы покидали Землю, никто не испытывал уверенности в том, что на Сороре есть растительность. «Дух первооткрывателей» укомплектовали по максимуму: в его грузовых отсеках имелось все необходимое для выживания даже в безвоздушном мире. Но мы надеялись и молились о том, чтобы Сорора оказалась похожей на Землю, чтобы она была ее истинной сестрой, еще одной Землей, еще одним домом.

— Она прекрасна, правда? — спросила Линг.

На моих глазах выступили слезы. Да, она прекрасна, поразительна, великолепна. Огромный океан, пушистые облака, зеленая суша и…

— Боже мой! — произнес я чуть слышно. — Боже мой!

— В чем дело? — заволновалась Линг.

— Разве ты не видишь? Посмотри!

Линг прищурилась и придвинулась ближе к экрану.

- Что?

— На темной стороне. Она снова пригляделась:

— Ох…

Тусклые огоньки усеивали темную сторону планеты, почти незаметные, но тем не менее вполне реальные.

— Может быть, это вулканизм? — спросила Линг. Возможно, Сорора была не так уж идеальна.

— Компьютер, спектральный анализ источников света на темной стороне планеты! — приказал я.

— Преимущественно свет ламп накаливания, цветовая температура — пять тысяч шестьсот градусов Кельвина.

Я выдохнул и посмотрел на Линг. Это не вулканы. Это города.

Сорора, на путешествие к которой мы потратили двенадцать веков, этот мир, который мы собирались колонизировать, мир, хранивший полное молчание, когда его исследовали радиотелескопы, уже был обитаем.

«Дух первооткрывателей» задумывался как колонизаторский, а не дипломатический корабль. Когда он покидал Землю, казалось необходимым отправить вместе с ним хотя бы несколько представителей человечества. К тому времени мы уже пережили две небольшие ядерные войны, Первая Ядерная и Вторая Ядерная, как их называли в СМИ: одну — в Южной Азии, другую — в Южной Америке. Было очевидно, что Третья Ядерная лишь вопрос времени, и эта война могла стать самой широкомасштабной.

Деятельность SETI по поиску жизни в системе Тау Кита не дала никаких результатов, по крайней мере до 2051 года. Но и сама Земля в то время посылала радиосигналы лишь в течение полутора веков; на Сороре уже могла существовать бурно развивающаяся цивилизация, которая еще не начала использовать радио. Но с того момента прошло двенадцать веков. Кто знает, насколько развитой сумела стать эта цивилизация?

Я посмотрел на Линг, потом опять на экран:

— И что нам делать?

Линг склонила голову набок:

— Не знаю. С одной стороны, я хотела бы встретиться с ними, какими бы они ни были. Но…

— Но, возможно, они не захотят встретиться с нами. Вдруг они решат, что мы захватчики, и…

— И у нас на борту еще сорок восемь человек, о которых мы тоже должны подумать. Может быть, мы последние представители человечества.

Я нахмурился:

— Ну, это достаточно легко проверить. Компьютер, направь радиотелескоп на Солнечную систему. Ищи любые источники искусственного происхождения.

— Секунду, — произнес женский голос.

Через несколько мгновений комнату наполнила какофония: радиопомехи, обрывки голосов и мелодий; все это смешалось и звучало то тише, то громче. Я услышал какой-то язык, похожий на английский, но со странными окончаниями слов, и еще, возможно, арабский и мандаринский и…

— Мы не последние люди во Вселенной, — сказал я, улыбаясь. — На Земле еще существует жизнь или существовала одиннадцать целых девять десятых лет назад, когда были отправлены эти сигналы.

Линг облегченно вздохнула:

— Я рада, что мы взяли себя в руки. Теперь, думаю, нам нужно выяснить, с кем мы имеем дело в системе Тау Кита. Компьютер, поверни антенну к Сороре и снова ищи сигналы искусственного происхождения.

— Выполняю.

Затем наступила тишина, которая длилась почти минуту. Тишину нарушили взрыв радиопомех, несколько аккордов, щелчки и электронный писк, голоса, говорящие по английски и по-мандарински, и…

- Нет, — сказала Линг. — Я велела повернуть антенну. Я хочу услышать сигнал, идущий с Сороры.

Компьютер произнес обиженным тоном:

— Антенна повернута к Сороре. Я посмотрел на Линг. Кажется, все стало ясно. Покидая Землю, мы опасались, что человечество само себя уничтожит и даже не подумали о том, что может произойти, если этого все-таки не случится. Но за двенадцать веков, несомненно, сумели изобрести более совершенные космические корабли. Пока колонисты спали на борту «Духа первооткрывателей», другие корабли пронеслись мимо, прибыв на Тау Кита на несколько десятилетий или даже веков раньше, — достаточно давно, потому что на Сороре успели построить целые города.

— Черт! — выругался я. — Черт возьми!

Я покачал головой, глядя на экран. Должна была победить черепаха, а не заяц, если верить басне.

— Что мы будем делать? — спросила Линг. Я вздохнул:

— Думаю, нужно установить с ними контакт.

— Мы можем оказаться их врагами.

Я ухмыльнулся:

— Но не оба сразу: ты же слышала радио — мандаринский и английский. В любом случае трудно представить, что сейчас война заботит кого-то больше, чем тысячу лет назад.

— Извините, — произнес компьютер. — Входящее звуковое сообщение.

Я взглянул на Линг. Ее лицо выражало удивление.

— Включи! — приказал я.

— Добро пожаловать, «Дух первооткрывателей»! Говорит Джод Боккет, начальник космической станции Делантин, которая находится на орбите Сороры. Есть кто-нибудь проснувшийся на борту?

Это был мужской голос с акцентом, не похожим на те, которые я когда-либо слышал.

Линг посмотрела на меня, я кивнул.

— Компьютер, отправь ответ, — велела она. Компьютер подал сигнал, что канал открыт.

— Это Линг By, сокапитан «Духа первооткрывателей». Двое из нас ожили, еще сорок восемь человек находятся в состоянии криогенной заморозки.

— Хорошо, — ответил Боккет. — Вы доберетесь сюда только через несколько дней. Что, если мы отправим корабль, чтобы доставить вас двоих на Делантин? Мы можем забрать вас в течение часа.

— Им что, нравится подчеркивать свое превосходство? — пробормотал я.

— Что вы говорите? Мы не расслышали.

Мы с Линг переглянулись и кивнули.

— Хорошо, — сказала Линг. — Мы будем ждать.

— Долго ждать не придется, — ответил Боккет, и сеанс связи завершился.

Боккет прилетел за нами сам. Его шаровидный корабль казался крошечным по сравнению с нашим, но свободного пространства внутри было столько же. Ох уж это тщеславие! Будет ли оно когда-нибудь искоренено?

Стыковочные узлы сильно изменились за тысячу лет, и стыки не были герметичными, поэтому нам пришлось переправляться на другой корабль в космических скафандрах. Очутившись на борту, я с удовольствием отметил, что мы продолжаем свободно плавать в воздухе; если бы у них имелась искусственная гравитация, это было бы уже слишком.

Боккет оказался приятным парнем моего возраста, около тридцати лет. Конечно, люди теперь могли выглядеть всегда молодыми; кто знает, сколько ему лет на самом деле? Я не сумел определить и его этническую принадлежность; похоже, в нем смешались черты нескольких рас. Но Боккету определенно понравилась Линг — у него глаза полезли на лоб, когда она сняла шлем, открыв красивое лицо с высокими скулами и длинные черные волосы.

— Привет, — сказал он, широко улыбаясь. Линг улыбнулась в ответ:

— Привет, я — Линг By, а это Тоби МакГрегор, сокапитан.

— Приветствую, — произнес я и протянул руку. Боккет посмотрел на нее, явно не понимая, что нужно делать. Затем протянул свою, копируя мой жест, но до меня так и не дотронулся. Я дотянулся до его руки и пожал ее. Боккет выглядел приятно удивленным.

— Сначала мы отвезем вас на станцию. Извините, вы не можете отправиться на планету, пока не истечет срок вашего карантина. За это время мы искоренили множество болезней и больше не делаем прививки против них. Я согласился рискнуть, но…

— Все в порядке, — кивнул я.

Он слегка наклонил голову, как будто задумался мгновение, затем произнес:

— Я велел кораблю доставить нас обратно на станцию Делантин. Она находится на полярной орбите, примерно в двухстах километрах от Сороры; вы увидите красивейшие пейзажи планеты. — Он широко улыбался. — Встретить вас — это такое чудо! Будто перелистнуть назад страницу истории.

— Если вы знали о нас, то почему не забрали нас раньше? — спросил я, когда мы отправились на станцию.

Боккет прочистил горло:

— Мы не знали о вас.

— Но вы знали название нашего корабля.

- Ну, оно написано трехметровыми буквами на его корпусе. Наша система отслеживания астероидов обнаружила вас. Значительная часть информации о вашем времени была утрачена, — вероятно, произошло много политических переворотов, да? Но мы знали, что в двадцать первом веке земляне проводили эксперименты со спальными кораблями.

Мы приближались к космической станции; она представляла собой огромное кольцо, которое вращалось для создания гравитации. Человечество потратило тысячу лет, но наконец-то начало строить космические станции именно так, как это было определено самой природой.

Рядом с этим сооружением парил прекрасный космический корабль с веретенообразным серебристым корпусом и двумя рядами взаимно-перпендикулярных изумрудно-зеленых треугольных крыльев.

— Он великолепен! — произнес я. Боккет кивнул.

— А как он садится? На хвост?

— Он не садится. Это межзвездный корабль.

— Да, но…

— Мы используем шаттлы для полетов на планету и обратно.

— Но если он не может сесть, почему он такой обтекаемой вытянутой формы? Для красоты?

Боккет рассмеялся, но это был вежливый смех.

— Он построен таким, потому что это необходимо. При полете со скоростью чуть ниже скорости света происходит существенное сокращение длины; это означает, что межзвездная среда оказывается гораздо более плотной. Хотя это всего лишь один барион на кубический сантиметр, при высокой скорости движения создается впечатление, что это что-то вроде атмосферы.

- Ваши корабли такие быстрые? — спросила Линг.

— Да, они такие быстрые, — улыбнулся Боккет. Линг покачала головой:

— Мы были просто сумасшедшими, когда решили отправиться в это путешествие. — Она посмотрела на Боккета, но, не встретившись с ним взглядом, опустила глаза. — Вы, наверное, думаете, что мы ужасно глупые.

Глаза Боккета расширились от изумления. Казалось, он не знает, что ответить. Он протянул ко мне руки, словно обращаясь за поддержкой. Но я просто выдохнул, выпустив вместе с воздухом разочарование.

— Вы ошибаетесь, — произнес наконец Боккет. — Вы сильно ошибаетесь. Мы очень уважаем вас.

Он помолчал, дождавшись, когда Линг поднимет на него взгляд. Ее брови удивленно поползли вверх.

— Если мы прибыли сюда раньше вас, — продолжил Боккет, — и если мы передвигаемся быстрее, чем вы, то только благодаря вашей работе. Люди сейчас здесь, и нам легко было добраться сюда, потому что вы и остальные проложили путь. — Он посмотрел на меня, затем на Линг. Если мы видим дальше, то только потому, что стоим на плечах великанов.

В тот же день, чуть позднее Линг, Боккет и я прогуливались по плавно изгибающейся космической станции. Наши передвижения были ограничены одной секцией. Боккет сообщил, что нам позволят отправиться на планету через десять дней.

— Нам нечего здесь делать, — заявила Линг. — Мы безнадежно устаревшие чудаки. Как если бы кто-то из династии Тан появился в наше время.

— Сорора — богатая планета, — сказал Боккет. — Мы сможем обеспечить вас и ваших пассажиров.

— Они не пассажиры, — резко возразил я, — они колонисты! Исследователи!

Боккет кивнул:

— Извините. Конечно, вы правы. Но послушайте, мы и вправду восхищаемся вами. Я пока держу вас подальше от СМИ; карантин позволяет мне это. Но они просто с ума сойдут, когда вы ступите на планету. Это все равно что повстречать Нила Армстронга или Тамико Хиросиге.

— Тамико кого? — переспросила Линг.

— Извините. Она жила не в ваше время. Она первая высадилась на альфа Центавра.

— Первая, — повторил я, подозревая, что мне не удалось скрыть огорчение. — Да, это честь, это достижение — быть первым. Но никто не помнит имени второго человека, высадившегося на Луну.

— Эдвин Юджин Олдрин Младший, известный как Базз.

— Хорошо, вы помните, но большинство — нет.

— Я не помнил этого; я только что узнал. — Он постучал по виску. — Прямая связь с сетью планеты; у каждого она есть.

Линг выдохнула: пролив слишком широк.

— И все равно мы не первооткрыватели, — произнесла она, — мы просто неудачники. Мы могли прилететь раньше вас, но вы нас опередили.

— Ну, это сделали мои предки. Я сорорианин шестого поколения.

— Шестого поколения? — удивился я. — Как долго существует эта колония?

— Мы больше не являемся колонией. Теперь мы — независимый мир. Но корабль, который прибыл сюда первым, покинул Землю в две тысячи сто седьмом году. Мои предки иммигрировали не намного позже.

— Две тысячи сто седьмой, — повторил я.

Это всего лишь через пятьдесят шесть лет после запуска «Духа первооткрывателей». Мне был тридцать один год, когда наш корабль отправился в путешествие; если бы я остался на Земле, то вполне мог бы дожить до отправления настоящих первопроходцев. О чем мы думали, покидая Землю? Разве мы не убегали, спасаясь от бомб? Кем мы были — первопроходцами или трусами?

Нет. Нет. Это дурацкие мысли. Мы улетели по той же причине, по которой Homo sapiens пересекли Гибралтарский пролив. Мы сделали это как представители данного вида. Именно поэтому мы выжили, а неандертальцы вымерли. Нам нужно было увидеть, что там, на другом берегу, что скрывается за следующим холмом, что вращается вокруг других звезд. Именно это дало нам власть над родной планетой, именно это должно было сделать нас владыками бескрайнего космоса.

Я повернулся к Линг и сказал:

— Мы не можем остаться здесь.

Подумав немного, она кивнула и посмотрела на Боккета:

— Нам не нужны парады и памятники. — Она подняла брови в подтверждение важности своих слов. — Нам нужен новый корабль, более быстрый.

Линг взглянула на меня, и я кивнул. Она указала на иллюминатор:

— Обтекаемый корабль.

— Что вы будете с ним делать? — спросил Боккет. — Куда полетите?

Линг посмотрела на меня, затем на Боккета:

— Андромеда.

— Андромеда? Вы имеете в виду туманность Андромеды? Но это… — Короткая пауза. Несомненно, сеть сообщала ему данные. — Это две целых две десятых миллиона световых лет.

— Точно.

— Но… вам понадобится около двух миллионов лет, чтобы добраться туда.

— Только по меркам Земли, простите — Сороры, — заметила Линг. — Мы потратили бы меньше субъективного времени, чем уже потратили, и, конечно, все это время мы провели бы в криогенных камерах.

— Ни на одном из наших кораблей нет криогенных камер. Они просто не нужны..

— Мы могли бы воспользоваться камерами с «Духа первооткрывателей».

Боккет покачал головой:

— Это будет полет в один конец; вы никогда не вернетесь назад.

— Не правда, — возразил я. — В отличие от большинства галактик туманность Андромеды двигается навстречу Млечному Пути. В конце концов две галактики сольются, доставив нас домой.

— Это произойдет через миллиарды лет.

— Узкое мышление не приводило ни к чему хорошему, — сказала Линг.

Боккет нахмурился:

— Я уже говорил вам, что мы в состоянии содержать вас и ваших товарищей здесь, на Сороре, и это правда. Но межзвездные корабли дорого стоят. Мы не можем просто отдать вам один из них.

— Это будет дешевле, чем содержать всех нас.

— Нет, не будет.

— Вы заявляли, что восхищаетесь нами, что стоите на наших плечах. Если это правда, тогда окажите нам услугу. Дайте нам возможность стоять на ваших плечах. Подарите нам новый корабль.

Боккет вздохнул; он чувствовал, что мы не понимаем, как в действительности сложно будет выполнить просьбу Линг.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещал он.

Линг и я разговаривали весь вечер, а в это время зелено-голубая Сорора величественно вращалась под нами. В этом заключалась наша работа — совместно принимать верное решение, помня не только о себе, но и о сорока восьми членах экипажа «Духа первооткрывателей», которые доверили нам свои судьбы. Хотели бы они, чтобы их оживили здесь?

Нет. Конечно нет. Они покидали Землю, чтобы основать колонию; не было причин считать, что они изменили мнение, какие бы сны им ни снились. Никто из нас не настаивал на полете именно к Тау Кита; эта звезда просто представлялась логичной целью.

— Мы могли бы попросить отправить нас обратно на Землю, — заметил я.

— Ты не хочешь этого, — ответила Линг. — И остальные тоже не захотели бы, я уверена.

— Да, ты права. Они предпочли бы лететь дальше.

Линг кивнула:

— Я тоже так думаю.

— Андромеда? — улыбнулся я. — Почему?

Она пожала плечами:

— Первое, что пришло на ум.

— Андромеда, — повторил я, будто пробуя это слово на вкус.

Я вспомнил, как был взволнован, когда в шестнадцать лет в калифорнийской пустыне впервые увидел маленькое овальное пятнышко ниже Кассиопеи. Еще одна галактика. Еще один остров во Вселенной, в два раза больше нашего.

— Почему нет? — Я помолчал, но через некоторое время добавил: — Похоже, ты понравилась Боккету.

— Мне он тоже понравился, — улыбнулась Линг.

— Так будь с ним.

— Что? — удивилась Линг.

— Будь с ним, если он тебе нравится. Это я должен оставаться один, пока Хелена не воскреснет. А ты не должна. Даже если они дадут нам новый корабль, мы все равно проведем здесь несколько недель, пока не перенесут криокамеры.

Глаза Линг округлились.

— Мужчины! — фыркнула она, хотя я знал, что идея пришлась ей по душе.

Боккет оказался прав: сороранские СМИ были без ума от нас с Линг, и не только из-за нашей экзотической внешности — моей белой кожи и голубых глаз, ее смуглой кожи и «монгольских складок» на веках; не только из-за нашего странного акцента, так отличавшегося от речи людей тридцать третьего века. Они также восхищались духом первооткрывателей.

Когда закончился карантин, мы отправились на планету. Температура оказалась немного ниже, чем мне хотелось бы, и воздух более влажным, но вполне пригодным для человека. Архитектура столицы Сороры Пакса была на удивление витиеватой, со множеством куполообразных крыш и замысловатых орнаментов. Правда, слово «столица» уже устарело; правительство полностью децентрализовали, все важные решения принимал плебисцит, в том числе и решение о том, давать ли нам новый корабль.

Боккет, Линг и я находились на центральной площади Пакса вместе с президентом Сороры Кари Дитал, ожидая оглашения результатов.

Здесь также присутствовали представители СМИ со всей системы Тау Кита и даже один с Земли, его статьи читали спустя 11,9 лет после того, как он отправлял их. Около тысячи зрителей тоже собрались здесь.

— Друзья, — начала Дитал, обращаясь к толпе, — вы все приняли участие в голосовании и сейчас позвольте мне объявить результат.

Она слегка коснулась головы, и мгновение спустя толпа начала аплодировать и ликовать.

Линг и я повернулись к Боккету, который радостно улыбался.

— Что это значит? Какое решение они приняли? — спросила Линг.

— Ой, извините, я забыл, что у вас нет сетевых имплантатов. Вы получите корабль.

Линг закрыла глаза и облегченно вздохнула. Мое сердце выпрыгивало из груди.

Президент Дитал обратилась к нам:

— Доктор МакГрегор, доктор By, не хотите ли сказать пару слов?

Мы переглянулись и встали.

— Спасибо, — произнес я, глядя на лица в толпе. Линг кивнула:

— Большое вам спасибо.

Репортер задал нам вопрос:

— Как вы назовете свой новый корабль?

Линг нахмурилась; я поджал губы, а затем сказал:

— Как еще мы можем его назвать? Конечно, «Дух первооткрывателей-два».

Толпа снова возликовала.

Наконец, наступил решающий день. До официального отлета нашего нового корабля, который должен был освещаться во всех СМИ, оставалось еще четыре часа, но мы с Линг уже направились к переходному шлюзу, соединявшему корабль с внешней частью станции. Линг хотела еще раз все проверить, а я посидеть немного возле криокамеры Хелены и поговорить с женой.

Нас окликнул Боккет; он бежал следом за нами по изогнутому коридору.

— Линг, — сказал он, задыхаясь, — Тоби.

Я кивнул, приветствуя его. Линг выглядела смущенной; они очень сблизились за последние несколько недель, и прошлой ночью у них была возможность попрощаться. Думаю, она не ожидала увидеть его еще раз до нашего отправления.

— Извините, что побеспокоил вас, — начал Боккет, — знаю, вы оба очень заняты, но…

Он нервничал.

— Да? — произнес я.

Он посмотрел на меня, затем на Линг:

— У вас найдется место для еще одного пассажира?

Линг улыбнулась:

— У нас нет пассажиров. Мы колонисты.

— Извините, — улыбнулся Боккет в ответ. — У вас найдется место для еще одного колониста?

— Ну, у нас четыре свободные криокамеры на борту. Но… — Линг посмотрела на меня. Я пожал плечами:

— Почему нет?

— Нам предстоит трудная работа, — заявила Линг, повернувшись к Боккету. — Где бы мы ни оказались, будет тяжело.

Боккет кивнул:

— Я знаю. И я хочу участвовать в этом.

Линг знала, что ей не нужно стесняться проявлять свои чувства при мне.

— Это было бы чудесно, — сказала она. — Но… но почему?

Боккет робко взял ее за руку. Он мягко сжал ее, и Линг сжала его руку в ответ.

— Ты — первая причина.

— Нравятся женщины постарше? — ехидно поинтересовалась Линг.

Я улыбнулся.

— Наверное, — рассмеялся Боккет.

— Ты сказал, что я — первая причина.

Он кивнул:

— Вторая причина — это… В общем, я не хочу стоять на плечах великанов. — Он помолчал секунду, затем слегка приподнял плечи, будто в подтверждение тому, что собирался сказать и что редко произносят вслух. — Я сам хочу быть великаном.

Боккет и Линг продолжали держаться за руки, пока шли по длинному коридору космической станции к блестящему и изящному кораблю, который должен был доставить нас на нашу новую родину.

 

Сброшенная кожа

Мне очень жаль, — повторил мистер Шиозуки, откидываясь на спинку вращающегося кресла и с некоторой тревогой взирая на уже немолодого белого мужчину с седеющими висками, — однако я ничего не могу поделать.

— Но я передумал! — воскликнул человек, лицо которого по мере продолжения беседы наливалось краской. — И решил все переиграть.

— Вам нечем передумывать. Вы переместили свой разум, — напомнил Шиозуки.

В голосе мужчины прорезались жалобные нотки, хотя он изо всех сил старался их подавить:

— Я не думал, что это будет так. Шиозуки вздохнул.

— Наши психологи-консультанты и адвокаты вместе с мистером Ратберном заранее проанализировали все этапы процедуры и их последствия. Он желал именно этого.

— Да, только вот я больше не желаю.

— А вы в этом деле права голоса не имеете.

Белый мужчина положил руку на стол. Ладонь и пальцы плотно прижимались к поверхности, выдавая владевшее им напряжение.

— Послушайте! Я требую свидания с… с собой. С тем, другим. Я все ему объясню. Он поймет. И согласится, что мы должны расторгнуть сделку.

Шиозуки покачал головой.

— Мы не можем этого сделать. Сами знаете, что не можем. Это — часть соглашения.

— Но…

— Никаких «но». Все пункты должны неукоснительно выполняться. Так было и так будет впредь. Ни один преемник ни разу не приходил сюда. Ваш преемник обязан сделать все, чтобы выбросить из головы сам факт вашего существования. Иначе он не сумеет продолжать свое собственное. Даже если бы он захотел увидеть вас, мы все равно этого не позволили бы.

— Вы не смеете так обращаться со мной. Это бесчеловечно!

— Вбейте себе в голову следующее: прежде всего вы не человек, — напомнил мистер Шиозуки.

— Человек, черт возьми! Если вы…

— Если я уколю вас, потечет кровь? — ехидно осведомился мистер Шиозуки.

— Да, черт побери! Это я — из плоти и крови. Я вырос в материнском чреве! Именно я — потомок тысяч поколений Homo sapiens. Этот… этот другой я — всего лишь автомат, робот, андроид.

— Вовсе нет. Это Джордж Ратберн. Один и единственный Джордж Ратберн.

— Но в таком случае почему не «он», а «это»?

— Я не собираюсь играть с вами в семантические игры, — бросил Шиозуки. — Он — Джордж Ратберн. А вы перестали им быть.

Мужчина убрал руку со стола и сжал пальцы в кулак.

— Не перестал. Я и есть Джордж Ратберн.

— Уже нет. Вы просто кожа. Сброшенная кожа.

Джордж Ратберн медленно привыкал к новому телу. Он шесть месяцев посещал психологов, готовясь к перемещению. Его предупредили, что сменное тело не будет ощущаться так, как старое, и это оказалось правдой. В основном люди не прибегали к переходу, пока не начинали стареть, не насладились собственным здоровьем в полной мере и пока непрерывно совершенствующаяся роботехника не достигла определенных высот.

Однако хотя современные тела-роботы во многом превосходили человеческие, физически все же были далеко не так чувствительны.

Секс — ради развлечения, а не для продолжения рода, разумеется — был возможен, но далеко не так хорош. Синапсы полностью воспроизводились в наногеле нового мозга, но гормональные реакции симулировались мысленным проигрышем воспоминаний о предыдущих событиях подобного рода. О, оргазм по-прежнему оставался оргазмом, все чудесно, все прекрасно. Но имел мало общего с уникальным, непредсказуемым, реальным сексуальным экстазом. И не было нужды спрашивать: «Тебе было хорошо?» — потому что хорошо было всегда. Всегда спрогнозированно. Всегда одинаково.

И все же его состояние имело свои преимущества: теперь Джордж мог ходить — или даже бегать, если захотел бы, — причем целыми часами и не чувствуя ни малейшей усталости. И сон ему теперь не требовался. Ежедневные воспоминания были организованы и рассортированы по шестиминутным сеансам группировки и уплотнения, повторяющимся каждые двадцать четыре часа. Эти шестиминутные перерывы и являлись единственным временем отдыха за сутки.

Отдых. Забавно, что именно его биологический вариант требовал отдыха, тогда как электронный в нем не нуждался.

Были и другие изменения. Его проприоцепция — ощущение того, каким образом тело и конечности действуют в настоящий момент — стала гораздо острее, чем раньше. И зрение улучшилось. Он не мог видеть в инфракрасном спектре, хотя технически это было возможно, но на контрасте тьмы и света базировалась такая огромная часть человеческого познания, что отказаться от подобного во имя теплового восприятия оказалось неприемлемым с чисто психологической точки зрения. Но его хроматические способности расширились в другом направлении, и это позволило ему увидеть наряду с другими вещами так называемый «цветочный фиолетовый цвет», очень часто оставляющий отчетливые рисунки на лепестках цветов — рисунки, которые не в силах распознать человеческий глаз.

Открылась потаенная красота.

И впереди — целая вечность, чтобы ею наслаждаться.

— Я требую адвоката.

Шиозуки снова оказался лицом к лицу с панцирем из плоти и крови, некогда вмещавшим Джорджа Ратберна, но глаза японца, казалось, были устремлены в пространство и смотрели сквозь него.

— И как вы собираетесь платить за услуги адвоката? — негромко осведомился Шиозуки.

Ратберн — пусть он не имел права употреблять свое имя в разговоре, но все же никто не мог запретить ему думать о себе как о Ратберне — открыл было рот, чтобы возразить. У него есть деньги, куча денег!

Но нет… он все перевел на второго Ратберна. Его биометрические данные потеряли смысл, сканирование по сетчатке глаза не регистрировалось. Даже если он сможет ускользнуть из этой бархатной тюрьмы и добиться хоть какого-то признания, ни один банкомат в мире не выдаст ему ни цента. Конечно, есть еще акции и ценные бумаги на его имя… но имя больше ему не принадлежит.

— Наверняка есть какой-то выход. Вы можете мне помочь, — выдавил Ратберн.

— Разумеется, — согласился Шиозуки. — В моих силах поспособствовать вам. Все, что угодно, лишь бы вам здесь было удобно и хорошо.

— Но только здесь, верно?

— Абсолютно. Вы это знали… простите, мистер Ратберн это знал, когда выбирал такой путь для себя и вас. Остаток жизни вы проведете здесь, в Парадиз Вэлли.

Ратберн немного помолчал.

— Что если я приму все ваши ограничения? Соглашусь не называться Джорджем Ратберном? Имею я право уйти отсюда?

— Вы и так не Джордж Ратберн. Тем не менее мы не можем позволить вам осуществлять какие бы то ни было контакты с внешним миром, — пояснил Шиозуки и уже помягче добавил: — Послушайте, зачем осложнять себе жизнь? Мистер Ратберн щедро вас обеспечил. Здесь вы будете пребывать в роскоши и покое. Получать любые книги, любые фильмы. Вы видели наш центр отдыха и развлечений. Согласитесь, это настоящая сказка! А наши секс-сотрудники — лучшие на всей планете. Считайте свое времяпрепровождение самым долгим и приятным отпуском, который когда-либо имели.

— Да, если не считать того, что он продлится до самой смерти.

Шиозуки не ответил.

Ратберн шумно выдохнул.

— Собираетесь сообщить мне, что я уже мертв, не так ли? И поэтому не должен думать о своем заключении, как о тюрьме. Скорее, как о рае.

Шиозуки хотел что-то сказать, но, передумав, поджал губы. Ратберн понял: директор не смог дать ему даже этого утешения. Он не мертв и не будет мертв даже тогда, когда отработанный биологический контейнер здесь, в Парадиз Вэлли, перестанет функционировать. Нет, Джордж Ратберн будет существовать в виде сдублированного сознания, перенесенного в почти вечное, фактически бессмертное тело робота там, в реальном мире.

— Эй, Джи Р., — позвал черный мужчина с длинной седой бородой. — Не хотите ли составить мне компанию?

Ратберн — то есть Ратберн, созданный из углерода, если быть точным — вошел в столовую Парадиз Вэлли. Бородачу уже подали ланч: омара, картофельное пюре с чесноком и стакан лучшего шардонне. Еда здесь и впрямь была исключительной.

— Привет, Дат, — кивнул Ратберн. Он искренне завидовал бородачу. До того, как чернокожий позволил переместить свое сознание в робота, его звали Дариус Аллан Томпсон, так что инициалы, единственный вариант настоящего имени, который было позволено использовать здесь, составляли симпатичное короткое словечко. Почти так же здорово, по мнению Ратберна, как иметь настоящее имя.

Ратберн сел за тот же столик. Одна из неизменно внимательных официанток (мужские столики обычно обслуживали женщины), молодая и красивая особа, мгновенно возникла рядом, и Джи Р. заказал бокал шампанского. Не ради особого случая: в Парадиз Вэлли никогда не бывало особых случаев. Однако ему и Дату было доступно любое удовольствие в соответствии с бюджетным планом Платинум Плюс, рассчитанным на содержание клиентов по высшему разряду.

— Почему такое расстроенное лицо, Джи Р.? — поинтересовался Дат.

— Мне здесь не нравится.

Дат проводил оценивающим взглядом попку удалявшейся официантки и сделал глоток вина.

— Что здесь может не нравиться?

— Вы же были адвокатом, правда? Там, на воле?

— Я по-прежнему адвокат там, на воле, — пожал плечами Дат.

Джи Р. нахмурился, но решил оставить скользкую тему.

— Не могли бы вы ответить мне на несколько вопросов?

— Конечно. Что вы хотите знать?

Джи Р. отправился в «больницу» Парадиз Вэлли. Он заключал это слово в кавычки, поскольку настоящая больница — это место, куда поступают на какой-то срок, пока не поправят здоровье. Но большинство тех, кто избавился от своего сознания, решив сбросить кожу, были уже немолоды. И их отработанные панцири оказывались в больнице только для того, чтобы окончательно перестать существовать. Но возраст Джи Р. достиг лишь сорока пяти. При правильном лечении и некоторой удачливости у него были все шансы дотянуть до ста.

Джи Р. вошел в приемную. Его наблюдали вот уже две недели, и поэтому он изучил расписание. Знал, что из докторов сегодня дежурит маленькая Лилли Нг, худенькая вьетнамка лет пятидесяти. Она, как и Шиозуки, числилась в штате и, следовательно, была настоящим человеком, имевшим возможность по вечерам возвращаться домой, в реальный мир.

Через несколько минут медсестра произнесла освященные веками слова:

— Доктор примет вас сейчас.

Джи Р. вошел в смотровую с зелеными стенами. Нг сверилась с наладонником.

— Джи Р.-7, — назвала она его серийный номер. Что же, все верно, не у него одного инициалы «Джи. Р.». Приходилось делить слабое эхо прошлой жизни еще с шестью обитателями «рая».

Доктор уставилась на него, вскинув седые брови и, очевидно, ожидая, когда он подтвердит, что действительно является таковым.

— Это я, — кивнул он, — но вы можете называть меня Джорджем.

— Нет, не могу, — ответила Нг вежливо, но с привычной твердостью. — Расскажите, в чем проблема?

— Папиллома под мышкой слева. Появилась несколько лет назад, но раньше меня не беспокоила, а теперь становится чересчур чувствительной. Побаливает, когда я пользуюсь шариковым дезодорантом, и тянет, когда двигаю рукой.

— Снимите рубашку, пожалуйста, — нахмурилась Нг.

Джи Р. начал расстегивать пуговицы. Собственно говоря, папиллом насчитывалось несколько, как и родинок. Кроме того, у него была волосатая спина, чего он терпеть не мог и стыдился. Мысль о передаче сознания привлекла его отчасти потому, что уж очень хотелось избавиться от этих кожных изъянов. Новое золотистое тело робота, выбранное лично им и напоминавшее фигурку «Оскара», не имело ни одного косметического дефекта.

Сняв рубашку, он проворно поднял левую руку и позволил Нг осмотреть подмышечную впадину.

— Хм-м-м, — протянула она, глядя на папиллому. — Она действительно выглядит воспаленной.

Еще бы! Недаром Джи Р. всего час назад безжалостно мял и крутил крохотный бугорок кожи во всех направлениях.

Нг осторожно сжала папиллому большим и указательным пальцами. Джи Р. уже собирался подсказать медичке метод лечения, но будет лучше, если идея придет в голову ей самой. И действительно, она услужливо предложила:

— Ее можно удалить.

— Если считаете нужным, — смиренно пробормотал Джи Р.

— Конечно. Я сделаю вам местную анестезию, отщипну кожное образование и прижгу это место. Швы не понадобятся.

Отщипнуть?! Нет! Нет, ему нужно, чтобы она воспользовалась скальпелем, а не хирургическими ножницами. Черт!

Нг пересекла комнату, приготовила шприц и, вернувшись, сделала инъекцию. Ощущение иглы, входящей в кожу, было невыносимо мерзким… правда, всего на несколько мгновений. Потом чувствительность пропала.

— Ну как? — спросила она.

— Прекрасно.

Нг натянула хирургические перчатки, открыла шкафчик, вынула маленький кожаный футляр и поставила на смотровой стол. Откинула крышку. Внутри оказались ножницы, щипцы, пинцеты и…

И все это ослепительно блестело под бестеневой лампой.

И еще пара скальпелей. У одного лезвие покороче, у другого — подлиннее.

— Итак, — объявила Нг, вынимая ножницы. — Начинаем…

Джи Р. резко выбросил вперед правую руку, схватил скальпель с длинным лезвием и, размахнувшись, приставил к горлу Нг. Черт побери, до чего же острая штука! Он не хотел ранить медичку, но неглубокая царапина сантиметра два длиной уже наливалась кровью.

Нг тихо вскрикнула, и Джи Р. поспешно запечатал ей рот ладонью. И ощутил ее дрожь.

— Делайте, как я скажу, — предупредил он, — и выйдете отсюда живой. Попробуете что-нибудь выкинуть — и вам конец.

— Не волнуйтесь, — заверил детектив Дэн Лусерн мистера Шиозуки. — За эти годы мне пришлось иметь дело с восемью случаями захвата заложников и в каждом удалось решить дело миром. Мы вернем вашу сотрудницу живой и невредимой.

Шиозуки кивнул и отвел глаза. Ему следовало распознать знакомые признаки в поведении Джи Р.-7. Если бы директор догадался, что творится с его подопечным, и приказал вколоть ему успокоительное, ничего этого не случилось бы.

— Соединитесь со смотровой, — попросил детектив, показывая на видеофон.

Шиозуки через плечо Лусерна набрал на клавиатуре три цифры, и экран ожил. Тут же стало ясно, что Джи Р. все еще держит скальпель у горла Нг.

— Алло, — начал Дэн. — Меня зовут детектив Дэн Лусерн. Я здесь, чтобы помочь вам.

— Вы здесь, чтобы спасти жизнь доктора Нг, — поправил Джи Р. — И если сделаете все, что я скажу, обязательно спасете.

— Ладно. Что вы хотите, сэр?

— Для начала называйте меня «мистер Ратберн».

— Договорились. Договорились, мистер Ратберн, — согласился детектив. И с удивлением увидел, как сброшенную кожу затрясло от волнения.

— Еще раз, — прошептал Джи Р.-7 так, словно услышал сладчайшую в мире мелодию. — Повторите еще раз.

— Что мы можем сделать для вас, мистер Ратберн?

— Я хочу поговорить со своим роботом.

Шиозуки снова перегнулся через Лусерна и нажал кнопку, отсекая звук.

— Мы не можем этого позволить.

— Но почему? — удивился Лусерн.

— В контракте передачи сознания особо подчеркивается недопустимость любых контактов со сброшенной кожей.

— Мне плевать на мелкий шрифт, — отмахнулся Лусерн. — Я пытаюсь спасти жизнь женщины.

И, снова включив звук, извинился.

— Простите, мистер Ратберн.

Джи Р.-7 кивнул:

— Я вижу стоящего позади вас мистера Шиозуки. Он наверняка заявил, что мое желание невыполнимо.

Лусерн не сводил глаз с экрана.

— Да, тут вы правы. Но не он здесь командует. И не я. Это ваше шоу, мистер Ратберн.

Ратберн слегка расслабился. И даже немного отвел скальпель от шеи Нг.

— Это уже похоже на дело. Ладно. Ладно, я не хочу убивать доктора Нг, но придется это сделать, если через три часа вы не доставите сюда меня-робота, — объявил он и уголком губ бросил доктору: — Отключайте связь.

Перепуганная Нг протянула руку. Поле видимости заполнили тонкие бледные пальцы с золотым обручальным колечком на безымянном.

И экран погас.

Джордж Ратберн — силиконовый вариант — сидел в темной, обшитой деревянными панелями гостиной своего большого загородного дома в викторианском стиле. Не потому, что пришлось присесть: с некоторых пор он никогда не уставал. И не нуждался в мягкой мебели. Просто такова была привычка его прошлой ипостаси.

Зная, что может жить фактически вечно, если сумеет избежать аварий и несчастных случаев, Ратберн часто размышлял о необходимости приняться за освоение чего-нибудь грандиозного, вроде «Войны и мира» или «Улисса». Но вместо этого загрузил в наладонник последний детектив Бака Догейни и стал читать. Но успел дойти только до середины второй страницы, когда наладонник запищал, сигнализируя о входящем звонке.

Ратберн решил было поставить его на запись. После нескольких недель бессмертия ничто уже не казалось особенно срочным. Но вдруг это Кэтрин?

Он встретил ее в тренировочном центре, где оба привыкали к своим телам роботов и к собственному бессмертию. Ей исполнилось восемьдесят два, когда она избавилась от своего тела. Джордж Ратберн, пребывая в прежнем, ныне сброшенном панцире из плоти и крови, никогда не обратил бы внимания на женщину, настолько старше его самого. Но теперь, когда оба оказались в искусственных телах — он в золотистом, она в сверкающе-бронзовом, — между ними назревал бурный роман.

Наладонник снова запищал, и Ратберн коснулся иконки с надписью «Ответ»; нет нужды пользоваться стилусом: его руки больше не потеют и не оставляют следов на экране.

Сейчас он испытывал странное чувство, уже пережитое один-два раза со времени загрузки сознания: чувство глубочайшего удивления, которое раньше сопровождалось бы бешеным стуком старого сердца.

— Мистер Шиозуки? Не ожидал увидеть вас снова.

— Простите, что побеспокоил вас, Джордж, но мы… видите ли, у нас ЧП. Ваше старое тело захватило заложника здесь, в Парадиз Вэлли.

— Что? Господи…

— Он твердит, что убьет женщину, если мы не позволим ему поговорить с вами.

Джордж много недель подряд пытался убедить себя, что другой его вариант больше не существует.

— Я… э… должно быть, ничего такого не случится, если вы соедините его со мной.

Шиозуки покачал головой.

— Нет. Речь идет не о телефонном звонке. Он требует, чтобы вы сами приехали.

— Но… но вы сказали…

— Я помню все, что говорил во время консультаций, но, черт побери, Джордж, на карту поставлена жизнь женщины. Это вы бессмертны, а она, к сожалению, — нет.

Несколько секунд подумав, Ратберн все же согласился.

— Ладно, так и быть, приеду через пару часов.

Джордж Ратберн в теле робота потрясенно уставился на экран видеофона в офисе Шиозуки. Там был он сам, такой, каким себя помнил. Мягкое, хрупкое тело, седеющие виски, залысины на лбу, нос, который он всегда считал чересчур большим. Но все же это был он, и сейчас он творил немыслимое. То, чего Джордж и представить себе не мог. Держал скальпель у горла женщины.

— О'кей, — объявил детектив Лусерн, нажав кнопку громкоговорящей связи. — Он здесь.

Ратберн увидел, как человек на экране широко раскрыл глаза, очевидно, оценивая свое второе воплощение. Да, разумеется, первый вариант сам выбрал золотистое тело, но тогда оно было всего лишь пустым панцирем, без внутренних приборов и механизмов.

— Так-так-так, — произнес он. — Добро пожаловать, брат.

Ратберн, не доверяя своему синтезированному голосу, попросту кивнул.

— Спускайтесь в больницу, — велел Джи Р. — Идите на смотровую галерею, она над операционной. Я же отправлюсь в саму операционную. Так мы сможем видеть друг друга… и говорить, как мужчина с мужчиной.

— Привет, — сказал Ратберн. Он стоял на своих золотистых ногах, глядя в угловую стеклянную панель, выходившую в операционную.

— Привет, — кивнул Джи Р.-7, подняв глаза. — Прежде чем мы продолжим, мне потребуются доказательства того, что вы именно тот, за кого себя выдаете. Прошу простить, но… поймите. В этом сияющем обличье может оказаться кто угодно.

— Это я, — заверил Ратберн.

— Нет. В лучшем случае, один из нас. Я должен быть уверен.

— Так задайте мне вопрос.

Джи Р.-7 явно успел подготовиться.

— Первая девчонка, с которой мы…

— Кэрри, — ответил Джордж, не задумываясь. — В раздевалке.

— Рад видеть тебя, братец, — улыбнулся Джи Р.-7.

Ратберн, не отвечая, повернул голову на бесшумных подшипниках, наскоро глянув в лицо Лусерна, маячившее на экране видеофона, и тут же обернулся к сброшенной коже.

— Я… насколько я понял, ты хочешь, чтобы тебя называли Джорджем.

— Верно.

Но Ратберн покачал головой.

— Мы… ты и я, еще когда были едины, имели абсолютно одинаковое мнение по одному вопросу. Хотели жить вечно. А этого нельзя добиться в биологическом теле. И тебе это известно.

— Нельзя. Пока. Но мне всего сорок пять. Кто знает, какие новые технологии будут разработаны в оставшиеся годы нашей… моей жизни!

Ратберну больше не было необходимости дышать. Поэтому он не смог вздохнуть. Но передернул стальными плечами, ощущая именно те эмоции, которые когда-то вызывали тяжкий вздох.

— Ты знаешь, почему мы решили перенести сознание, не дожидаясь глубокой старости. У тебя наследственная предрасположенность к инсультам. Но у меня этого нет и быть не может. Больше у Джорджа Ратберна нет и не может быть смертельно опасных заболеваний.

— Но мы не переносили сознание, — напомнил Джи Р.-7. — Мы скопировали сознание, частицу за частицей, синапс за синапсом. Ты — копия. Оригинал — я.

— Только не с точки зрения закона, — возразил Ратберн. — Ты, биологическое существо, подписал контракт, в котором санкционировал передачу личности. Подписал той самой рукой, которой теперь держишь скальпель у горла доктора Нг.

— А теперь передумал.

— Передумал — от слова ум. Программное обеспечение, называемое разумом Джорджа Ратберна, а именно единственный легальный вариант программы был перемещен из аппаратного обеспечения твоего биологического мозга в аппаратное обеспечение наногелевого ЦПУ нашего нового тела.

Робот немного помедлил.

— По всем существующим правилам, как при любом переносе программного обеспечения, оригинал следовало бы уничтожить.

Джи Р.-7 нахмурился.

— Да, но не забывай, что общество не допустило бы ничего подобного. Такие вещи мало чем отличаются от эвтаназии, как способа самоубийства при содействии лечащего врача. Прекращать существование тела-источника незаконно, даже после переноса мозга.

— Совершенно верно, — кивнул робот. — И приходится активизировать замену вплоть до смерти источника, иначе суд постановит, что не было никакого продолжения личности, и отменит право распоряжаться доходами. Смерть в наше время необязательно должна быть бесповоротной, зато налоги приходится платить в любом случае.

Ратберн думал, что Джи Р.-7 примет шутку и между ними протянется хрупкий мостик взаимопонимания. Но тот просто сказал:

— Значит, я застрял здесь до скончания века.

— Я вряд ли назвал бы это именно так, — пожал плечами Ратберн. — Парадиз Вэлли — это маленький уголок небес на земле. Почему бы просто не наслаждаться жизнью, пока не придет пора отправляться на настоящие небеса?

— Ненавижу здесь все, — выпалил Джи Р.-7 и, подумав, добавил: — Послушай, я понимаю, что по нынешним законам у меня нет легального статуса. Ладно, я не могу заставить их аннулировать передачу, зато это можешь сделать ты. В глазах закона именно ты — гражданин и личность, и тебе это под силу.

— Но я не хочу. Мне нравится быть бессмертным.

— А вот мне не нравится быть заключенным.

— Пойми, изменился не я, а ты, — сказал андроид. — Подумай, что ты делаешь? Нам никогда не была присуща склонность к насилию. Нам в голову не пришло бы захватить заложника, держать нож у чьего-то горла, перепугать женщину до полусмерти. Другим стал ты.

Оболочка покачала головой.

— Вздор. Раньше мы просто не попадали в такие отчаянные обстоятельства. Отчаянные обстоятельства взывают к отчаянным мерам. И тот факт, что ты не способен осознать всего этого, означает лишь одно. Что ты — дефектная копия. Этот… этот процесс перенесения еще не доведен до совершенства. Тебе следует аннулировать копию и позволить мне, оригиналу, продолжать твою… нашу жизнь.

Настала очередь Ратберна-андроида качать головой.

— Послушай, ты должен хотя бы понять, что все это не сработает. И что даже если я подпишу документ о возврате тебе легального статуса, присутствующие здесь свидетели подтвердят: меня принудили это сделать. Таким бумагам не дадут законного хода.

— Вообразил, что сумел меня перехитрить? — ехидно спросил Джи Р.-7. — Не забывай, я — это ты. И все понимаю без твоих нотаций.

— Прекрасно. В таком случае отпусти женщину.

— Ты не хочешь подумать. Или ленишься. Вспомни, с кем говоришь. Со мной. И должен был бы догадаться, что у меня созрел план получше.

— Не вижу…

— Вернее, не желаешь видеть. Думай, копия Джорджа. Думай.

— Я все же…

Робот осекся.

— А… вот что? Нет-нет, ты не смеешь этого просить.

— Смею, — кивнул Джи Р.-7.

— Но…

— Но что?

Бывший Джордж размахнулся свободной рукой, той, что не держала скальпель.

— Простое предложение. Убей себя, и твои права на личность снова перейдут ко мне. Ты прав: сейчас я, по сути, существую нелегально, и это означает, что меня нельзя обвинить в преступлении. И посадить меня в тюрьму — тоже. Ведь тогда суду придется признать, что не только я, но и все, содержащиеся в Парадиз Вэлли, — по-прежнему остаются людьми, со всеми человеческими правами.

— Ты просишь невозможного.

— Нет, предлагаю единственно разумную вещь. Я говорил с другом, бывшим адвокатом. Права на личность возвращаются, если оригинал все еще жив, а копия каким-то образом погибла. Уверен, никто не намеревался использовать закон именно с этой целью. Эта статья предусматривает подачу исков о возмещении убытков, если мозг робота откажет вскоре после процедуры переноса. Но, как бы там ни было, если ты убьешь себя, я вновь стану свободным человеком.

Возникла короткая пауза.

— Итак, — вновь заговорил Джи Р.-7, — что важнее? Твоя псевдожизнь или реальная, плотская жизнь этой женщины.

— Джордж, — выговорили губы робота. — Пожалуйста…

Но биологический Джордж покачал головой:

— Если действительно веришь, что ты более реален, чем все еще существующий оригинал, если действительно веришь, что обладаешь душой, точно такой, как у этой женщины, только заключенной в корпус робота, тогда, конечно, нет никакой особенной причины жертвовать собой ради доктора Нг. Но если в глубине этой самой души ты признаешь мою правоту, то поступи по справедливости.

Он слегка прижал скальпель к горлу женщины, и из раны брызнула свежая кровь.

— Итак, твой выбор?

Джордж Ратберн вернулся в офис Шиозуки. Детектив Лусерн привел все возможные доводы, чтобы убедить разум в теле робота согласиться на условия Джи Р.-7.

— Ни за что на свете. Даже через миллион лет — стоял на своем Ратберн. — И поверьте мне, я собираюсь прожить на свете именно этот срок.

— Но ведь можно сделать еще одну вашу копию, — уговаривал Лусерн.

— Но это уже не буду я. Не этот я.

— А доктор Нг? У нее муж, три дочери…

— Не считайте меня таким уж бесчувственным, детектив, — перебил Ратберн, меряя комнату длинными шагами. — Попробуйте посмотреть на ситуацию с другой точки зрения. Представьте, что это юг Соединенных Штатов, год восемьсот семьдесят пятый. Гражданская война окончена, черные теоретически получили такие же права, как белые. Но белого взяли в заложники и обещают освободить, если негр согласится пожертвовать собой вместо него. Видите параллель? Несмотря на жесточайшие судебные споры, все-таки закончившиеся тем, что перенесенный разум смог во всех отношениях стать правопреемником оригинала, вы просите меня забыть о законе, отказаться от своей жизни и еще раз подтвердить то, что с самого начала знал любой белый южанин: черный стоит меньше белого. Ну так вот, я подобного не сделаю. Не собираюсь становиться на эту расистскую позицию, и будь я проклят, если соглашусь с ее современным эквивалентом: личность с кремниевой основой стоит меньше личности с углеродной.

— Будь я проклят, — повторил Лусерн, имитируя синтезированный голос Ратберна, и позволил фразе повиснуть в воздухе, чтобы посмотреть на реакцию андроида.

И Ратберн не смог устоять.

— Да, я не могу быть проклят, хотя бы потому, что порывы души человеческой при процедуре перемещения не регистрируются. В этом-то и суть, верно? Все аргументы в пользу того, что я не могу быть человеком, сводятся к теологическим рассуждениям: я не могу быть человеком, потому что лишен души. Но послушайте меня, детектив Лусерн: я чувствую себя таким же живым и духовно богатым, как и до перемещения. И убежден: у меня есть душа, божественная искра, или elan vital, назовите это, как угодно. И моя жизнь именно в этой исключительной упаковке не стоит ни на йоту меньше, чем жизнь доктора Нг или кого бы то ни было.

Лусерн задумчиво помолчал.

— А как быть с вашим другим «я»? Вы убеждены, что этот вариант, вернее, оригинал, оригинал из плоти и крови, перестал быть человеком. И будете настаивать на этом различии на вполне легальных основаниях. Совсем как на старом Юге, где черным отказывали в правах человека.

— Вот тут есть разница, — возразил Ратберн. — Огромная разница. Мой оригинал, тот, кто взял доктора Нг в заложницы, согласился на перемещение по своей воле, без всяких уговоров, нажима и давления. Он… это существо добровольно решило перенести сознание в тело робота и больше не быть человеком.

— Но с тех пор он одумался и больше не желает быть существом. Хочет снова стать человеком.

— Сожаление — не настолько веская причина, чтобы расторгнуть вполне законное соглашение. Простите, я отказываюсь. Мне искренне жаль бедную заложницу, но на кон поставлены вещи, имеющие слишком большое значение для моих собратьев, людей с перемещенным сознанием.

— Ладно, — сквозь зубы процедил Лусерн, — сдаюсь. Если легкий путь для нас недоступен, придется выбрать трудный. Хорошо, что старый Ратберн пожелал увидеть нового с глазу на глаз. Пока он остается в операционной, а вы — на смотровой галерее, у нас есть возможность провести снайпера.

Ратберн почувствовал себя так, словно глаза вылезли из орбит, хотя на самом деле, этого не было и быть не могло.

— Собираетесь пристрелить его?

— Вы не оставили нам выбора. Стандартная процедура в таких случаях — выполнить все требования преступника, захватившего заложника, освободить последнего, а уж потом ловить негодяя. Но он хочет одного — вашей гибели, а вы не собираетесь ему потакать. Поэтому придется загасить его.

— Вы примените транквилизатор, верно?

— К человеку, который держит нож у горла женщины? — фыркнул Лусерн. — Нам нужно что-то такое, что сработает, как электрический выключатель, мгновенно. А лучший способ этого добиться — пуля в грудь или голову.

— Но… но я не хочу, чтобы вы его убивали.

Лусерн снова фыркнул, на этот раз еще громче.

— Если следовать вашей логике, он и без того уже давно мертв.

— Да, но… А нельзя ли как-то сфальсифицировать мою смерть? На несколько минут, чтобы спасти Нг?

Лусерн покачал головой.

— Джи Р.-7 потребовал доказательств, что в этой консервной банке действительно вы. Думаю, его будет нелегко одурачить. Но вы знаете свою бывшую оболочку лучше, чем кто бы то ни было. Можно вас одурачить?

Ратберн уныло покачал механической головой.

— В таком случае вернемся к варианту со снайпером.

Ратберн вошел на галерею. Золотистые металлические ступни мягко позвякивали о кафельный пол. Он подошел к угловому смотровому стеклу и оглядел расположившуюся внизу операционную. Кусок перевитой мышцами плоти, его оригинал, уже успел связать доктора Нг по рукам и ногам обрывками бинтов. Сам Джи Р. стоял, а заложница полулежала на операционном столе.

Угловые окна не достигали пола примерно на полметра. Под одним из подоконников скорчился снайпер Конрад Берлоук, в серой униформе, с черной винтовкой. В аппаратуру камеры Ратберна был встроен маленький передатчик, копировавший все, что считывали его стеклянные глаза с экрана наладонника Берлоука.

Сам снайпер заявил, что в идеальных обстоятельствах он предпочитает стрелять в голову, но тут предстояло палить через толстое стекло, которое могло слегка изменить траекторию пули. Поэтому он решил целиться в центр торса — более надежную мишень. Как только экран наладонника покажет, что Джи Р. встал на линию огня, Берлоук спустит курок.

— Привет, Джордж, — окликнул свою сброшенную кожу робот. Связь между галереей и операционной осуществлялась при помощи интеркома.

— Привет, — ответил Ратберн из плоти. — Приступим к делу. Открой панель доступа к мозговому контейнеру с наногелем, и…

Джи Р.-7 вдруг осекся, видя, что андроид качает головой.

— Прости, Джордж, я не собираюсь себя уничтожать.

— Предпочитаешь видеть, как умрет доктор Нг?

Ратберн мог отключить визуальное входное устройство, то есть «закрыть глаза». И сделал это на несколько секунд, вероятно, к величайшей досаде снайпера.

— Поверь, Джордж, меньше всего на свете мне хотелось бы стать свидетелем чьей-то смерти, — заверил он, снова «открыв глаза». И как бы иронично это ни звучало, тот, второй, был совершенно с ним согласен. Однако Джи Р.-7, очевидно, что-то заподозрил.

— Только без глупостей, — выкрикнул он. — Мне терять нечего.

Ратберн уставился на свое бывшее «я», однако на самом деле он смотрел поверх его головы. Андроид не хотел видеть, как этот… этот человек, это существо, это создание, это, что бы там ни было, рухнет на пол.

Сброшенная кожа не являлась личностью в глазах закона, однако сам Ратберн хорошо помнил тот день, когда он… то есть они едва не утонули в пруду у самого дома, и мама вытащила его на берег, задыхавшегося, панически болтавшего руками. И тот первый день в младшей средней школе, когда банда старшеклассников посвятила его в ученики, избив до полусмерти. И еще он помнил невероятное потрясение и скорбь, охватившие его, когда он пришел домой, отработав уик-энд в скобяной лавке, и нашел обмякшего в кресле отца. Родителя хватил удар.

Было и много хорошего. Его биологический двойник должен это помнить: удачное бегство через забор в восьмом классе, когда преследователи уже дышали в спину, первый поцелуй на вечеринке, во время игры в «бутылочку»; первый романтический поцелуй с Дэной, и вкус ее украшенного серебряными колечками языка, скользнувшего ему в рот; тот чудесный день на Багамах, с совершенно фантастическим закатом, какого ему потом никогда не доводилось видеть…

Да, тот, другой, не был всего лишь дублером, запасным игроком, вместилищем данных. Он знал и чувствовал все те же самые вещи, что и Ратберн.

Снайпер прополз несколько метров по полу смотровой галереи, пытаясь поймать Джи Р.-7 в прицел. Краем периферического зрения, не менее острого, чем центральное, Ратберн заметил, как снайпер напрягся и…

…прыгнул, взмахнув винтовкой, и…

И Ратберн, к собственному изумлению, услышал свой оглушительный крик:

— Берегись, Джордж!

Но не успели слова сорваться с губ, как Берлоук выстрелил. Окно разлетелось на тысячу осколков, и Джи Р.-7 развернулся, мгновенно загородившись доктором Нг. Пуля ударила прямо в сердце женщины и пробила грудь стоявшего позади мужчины. Оба медленно опустились на пол операционной, человеческая кровь вытекала из них, а стеклянные осколки все сыпались и сыпались дождем. Как слезы робота.

Итак, наконец двойственность была устранена. Остался только один Джордж Ратберн — единственное повторение сознания, впервые расцветшего сорок пять лет назад и сейчас выполняющего программу в наногеле, заключенном в корпусе робота.

Джордж не сомневался: Шиозуки попытается скрыть все случившееся в Парадиз Вэлли, ну… если не все, то хотя бы детали. Директору придется признать, что доктор Нг погибла в результате строптивости его подопечного, но Шиозуки наверняка утаит, что в решающий момент Ратберн пытался предостеречь Джи Р.-7. Бизнес есть бизнес, и факт тесной эмоциональной связи двойников на пользу ему не пойдет.

Однако у детектива Лусерна и его снайпера цели были прямо противоположные. Только обнародовав незапланированное вмешательство робота, они смогут оправдать случайное убийство заложницы.

Но ничто не сможет оправдать поступок Джи Р.-7, прикрывшегося испуганной женщиной, как щитом…

Ратберн сидел в гостиной своего загородного дома. И несмотря на крепкое, практически неуязвимое тело, тело робота, чувствовал себя безмерно усталым, невероятно измученным, нуждавшимся в мягком уютном кресле.

Он поступил правильно, пусть даже Джи Р.-7 совершил подлость. И сознавал свою правоту. Любое другое решение было бы роковым, не только для него, но и для Кэтрин и для любого перемещенного сознания. У него действительно не оставалось выхода.

Бессмертие — это здорово. Бессмертие — это потрясающе. Пока ваша совесть чиста, разумеется. Пока вас не терзают сомнения, не изводит депрессия, не мучает совесть.

Эта несчастная женщина, доктор Нг. Она никому не причинила зла. Никого не обидела.

И вот теперь она мертва.

И он, вернее, вариант его сущности, повинен в ее смерти.

В памяти вдруг всплыли слова Дж Р.-7:

Раньше мы просто не попадали в такие отчаянные обстоятельства.

Может, это и верно. Но именно сейчас он попал в эти самые отчаянные обстоятельства.

И осознал, что обдумывает действия, которые ранее ни за что не посчитал бы для себя возможными.

Эта бедная женщина. Эта бедная погибшая женщина…

Во всем, что произошло, виновен не один Джи Р.-7, но и он! Он тоже виновен! Ее смерть — прямое следствие его желания жить вечно.

И ему придется жить с сознанием этой вины. Вечно.

Если только…

Отчаянные обстоятельства взывают к отчаянным мерам.

Ратберн поднял магнитный пистолет: просто поразительно, какие только вещи можно приобрести, не выходя из дома! Единственный удар с близкого расстояния уничтожит все записи в наногеле.

Он приставил эмиттер к стальному виску, слегка поколебался, прежде чем золотистый палец лег на спусковой крючок.

В конце концов, есть ли лучший способ доказать, что ты все-таки человек?