Расставшись с Дженис Фалькони, Эрик Редекоп пошёл в свой кабинет и надел шумоподавляющие наушники. Изначально он их купил, чтобы надевать во время долгих перелётов, но теперь пользовался ими и в больнице, когда ему нужно было поспать. Эрик любил спать на боку и поначалу думал, что в наушниках спать на боку с комфортом невозможно, однако в больнице нашлись специальные подушки в виде бублика, чтобы люди с переломами копчика или геморроями могли сидеть; в дырку посреди такой подушки отлично умещался и наушник.
Он отправился в комнату отдыха для персонала на первом этаже, включил наушники, выключил свет и улёгся на одну из коек. Он надеялся, что тут же уснёт, однако…
Однако его положение лёжа на боку, в полузародышевой позе, вызвало у него мысли о…
…о том, как он вот так же лежит рядом с мужчиной, отвернувшись от него, делая вид, что его тут нет, и…
И это был Тони Фалькони, муж Дженис. Она лежит так каждый вечер, пытаясь его игнорировать, надеясь, что он не станет её трогать, не станет инициатором девяностосекундной возни, которая являлась воплощением его идеи о сексе, после которой она так и останется неудовлетворённой.
Чёрт, чёрт, чёрт. Он не хочет ничего этого знать. Он понятия не имеет, что за чертовщина происходит, но…
Но всему этому должно быть разумное объяснение.
Он так устал — операция над президентом вымотала его.
Наушники делали своё дело — устраняли фоновые шумы больницы. Но на фоновый шум воспоминаний Дженис Фалькони они не оказывали влияния, и, похоже, ничто не способно было его прекратить.
Сьюзан Доусон пришлось присесть. Она знала Гордона Данбери много лет. В армии он служил снайпером в Афганистане и по возвращении в Штаты решил попытать счастья в Секретной Службе. Это означало прохождение десятинедельного курса подготовки по программе уголовного следователя в федеральном полицейском тренировочном центре в Глинко, штат Джорджия, а потом семнадцатинедельных курсов специальных агентов в центре Джеймса Дж. Роули неподалёку от Вашингтона.
Сьюзан познакомилась с Данбери в «Роули»; полевой агент каждые два месяца проводит там две недели, совершенствуя навыки. Он показался ей довольно приятным парнем, правда, совсем не пил. Он выглядел здоровяком, и у него было красивое лицо. Именно что было, подумала она; он упал в лифтовую шахту лицом вниз, и поэтому понадобилось так много времени, чтобы его опознать.
Она взглянула на агента Михелиса; он тоже знал Данбери. Он медленно качал головой из стороны в сторону, словно не в силах поверить новостям.
Президент Джеррисон лежал на спине; от капельниц к его руке тянулись трубки, узкие кислородные трубочки уходили в нос.
— Данбери, — сказал Джеррисон. — Не думаю, что знаком с ним.
— Вы обычно с ним не пересекались, сэр, — сказала Сьюзан. — Он был одним из снайперов, дежуривших на крыше Белого Дома.
— Бомба, — сказал Джеррисон.
Сьюзан кивнула.
— Да, весьма вероятно, что он её и заложил. У него был доступ к крыше Белого Дома — хотя как он протащил туда через все кордоны большой металлический предмет, я не знаю. — Она снова прислушалась к наушнику, затем сказала: — В общем, они посылают группу следователей к нему домой; посмотрим, что там найдётся.
На какое-то время воцарилась тишина, потом агент Михелис сказал:
— Это безумие.
Сьюзан посчитала, что он говорит о Данбери.
— Да. Думаешь, что знаешь человека…
— Я не об этом, — прервал её Михелис, — хотя это тоже безумие. Я про всю эту кутерьму с памятью.
— У тебя появились какие-то внешние воспоминания? — спросила Сьюзан.
— У меня? Нет.
— Воспоминания профессора Сингха приходят ко мне раз от раза всё легче и легче, — сказала Сьюзан. — Его телефон, предыдущие места работы. Я даже думаю, что если задумаюсь об этом достаточно глубоко, то смогу немного говорить по-пенджабски — не говоря уж про плохой канадский французский. — Она помолчала. — Почему зацепило меня и президента, а тебя не задело? Мы были довольно близко. Ты ведь находился прямо у входа в операционную, верно?
— Ага, — ответил Михелис.
— Ты отходил от операционной?
— Нет. Хотя… да, отходил в туалет. Собственно, я был там, когда погас свет.
— И ты оставался там, пока свет не включили?
— Ага. Это было совсем недолго.
— Да, недолго, — сказала Сьюзан. — Я, конечно, не учёный, но…
— «Погас свет»? — переспросил президент.
— Э-э… да, сэр. Когда взорвалась бомба в Белом Доме, был электромагнитный импульс — точно так же, как в Чикаго и Филадельфии. — Она повернулась к Михелису. — Каково расстояние от туалета до операционной?
— Полкоридора. Может, футов пятьдесят.
— Кто-нибудь сменил тебя у дверей операционной?
— Нет. Я просигналил Догерти, который располагался справа от меня, и Розенбауму, который был слева, что я на секунду покину пост; они были в зоне прямой видимости друг от друга, так что…
Сьюзан кивнула.
— Лаборатория Сингха находится более-менее над операционной. Так что эффект, вероятно, имеет ограниченный радиус — и ты в критический момент оказался вне его.
В комнату вошёл Сингх в сопровождении не кого иного как агента Догерти, которого Михелис только что упоминал.
— А вот это интересно, — сказала Сьюзан Сингху. — Я имею доступ к вашим воспоминаниям даже о недавних событиях, включая те, что произошли после броска напряжения.
— Правда? — удивился Сингх.
— Точно. Я знаю обо всём, что сейчас произошло между вами и рядовым Адамсом.
— Поразительно, — сказал Сингх. — Это означает, что мы имеем дело не просто с дампом памяти. Вы не просто получили копию моих воспоминаний в момент броска напряжения — вы остаётесь каким-то образом подключенной ко мне в режиме реального времени. — Он нахмурился, обдумывая этот факт.
— Однако то, что рядовой Адамс вам сейчас сказал, очень интересно, — продолжила Сьюзан. Она жестом позволила Сингху подойти ближе к президенту.
— Спасибо, — сказал Сингх, пересекая палату. — Мистер президент, те джентльмены, которых вы вспоминали играющими с вами в баскетбол: вы сказали, что одного из них зовут Ламарр. Пожалуйста, подумайте о нём — посмотрим, сможете ли вы вспомнить о нём ещё какие-то подробности.
Сет вскинул брови.
— О. Эхм. Да, Ламарр. Ламарр… э-э… — Президент помедлил, затем сказал: — Ламарр Браун.
— А цвет его кожи?
Он перевёл дух, потом сказал:
— Он… да, хорошо. Да, он чёрный. Теперь у меня в голове что-то типа его ментального образа. Чёрный… короткие волосы… золотая серьга… шрам над правым глазом.
— Над правым?
— Простите, с моей стороны над правым, а так над левым.
— Рядовой Адамс описал точно такого же человека и добавил ещё одну деталь. Что-то об улыбке Ламарра.
Президент нахмурился, вспоминая.
— Большая щель между двумя передними зубами. — Он помолчал. — Но… но я не… никогда не встречал…
— Нет, не встречали. А также вы не играете в баскетбол. — Сингх попытался немного разрядить обстановку. — Вообще-то это неправда, что белые не умеют прыгать, но вы, данный конкретный белый мужчина, из-за повреждённой ноги действительно не можете, верно?
— Да.
— И когда вы впервые вспоминали этого человека, вы видели его белым, — сказал Сингх. — Теперь вы видите его чёрным.
— Гмм… да.
— Мой пациент наверху, как вы, несомненно, уже догадались, афроамериканец. И, в отличие от вас, он знает, что все эти трое джентльменов также афроамериканцы.
Сет ничего не сказал. Сингх продолжил.
— Со всем уважением, мистер президент, давайте не будем пытаться избегать этого вопроса. Если я попрошу вас нарисовать человека — любого человека, среднего человека — вы, без сомнения, нарисуете лицо белого человека. Вам может быть интересно узнать, что хороший процент афроамериканцев, не говоря уже о сикхах вроде меня, также рисуют белое лицо: многие из них прекрасно осознают, что там, где они живут и работают, они составляют меньшинство. Ваш «человек по умолчанию» является белым, но мой пациент наверху вырос в Южном Централе Лос-Анджелеса в практически полностью чернокожем районе, и его «человек по умолчанию» — чёрный.
— И что? — спросил президент; Сьюзан показалось, что этот разговор ему немного неприятен.
— Смысл в том, — сказал Сингх, — что когда мы сохраняем воспоминания о людях, мы запоминаем лишь то, что отличает их от нашего типового представления. Вы сказали, что один из них был толст — и мой пациент описывает его так же. Но потом вы высказались в том смысле, что двое других худые, и я попросил вас пояснить. Если бы эти люди были реально тощими, эта деталь могла бы быть сохранена: худоба достойна упоминания, нормальная упитанность — нет. Точно так же для моего пациента цвет кожи его друзей не важен. И когда вы читаете его память, всё, что вы получаете — это то, что реально было сохранено: отличительные черты, такие, как щель между зубами Ламарра или шрам над его глазом, необычные детали одежды и так далее. И на основе этих скудных намёков ваш разум фабрикует остальную картинку.
— Фабрикует?
— Простите, мистер президент. Я хочу сказать — заполняет пробелы в воспоминаниях тем, что ваш мозг считает истиной. Видите ли, люди считают, что память человека подобна памяти компьютера: что где-то у вас в голове есть жёсткий диск или другое хранилище с безупречной и весьма детализированной записью всего, что вы видели или делали. Но это попросту не так. На самом деле ваш мозг сохраняет лишь те детали, что позволят ему восстановить событие, когда вы его станете вспоминать.
— Ну ладно, — сказала Сьюзан, глядя на Сингха. — И вы связаны с тем Люциусом Джоно, правильно — а он может оказаться тем, кто связан с президентом?
— Да.
— Что последнее вы о нём можете вспомнить?
— Трудно сказать, — ответил Сингх. — Нет, постойте. Он сейчас… или совсем недавно был внизу, в кафетерии, ел… э-э… чизбургер с беконом и луковыми колечками. — Он замолк. — Так вот каков бекон на вкус! В общем, это должно быть недавнее воспоминание, потому что он обсуждал уничтожение Белого Дома и электромагнитный импульс.
— Отлично, — сказала Сьюзан. — Я с ним поговорю. Если нам повезёт, то круг состоит из всего пяти человек.
Президент что-то сказал, но Сьюзан не расслышала. Она подошла ближе.
— Простите, сэр?
Он заговорил снова.
— Пока что нам сегодня не особо везло.
Она посмотрела в большое окно и увидела в небе дым.
— Да, сэр, так и есть.
Агент Секретной Службы Мэнни Чонг не узнал Гордона Данбери после его падения в лифтовую шахту; как сказала женщина-агент, заглянувшая туда первой, зрелище было весьма неприятное. Однако отпечатки пальцев Данбери уцелели, и по ним его личность быстро установили. Чонг был знаком с Гордо — так его обычно звали — довольно близко, по крайней мере, он так думал, хотя дома у него он никогда не бывал.
Теперь это упущение будет исправлено. Хотя охраняла президента Секретная Служба, расследованием покушений на него занималось ФБР. Однако двое агентов ФБР, которых послали обыскать дом Данбери, попросили Чонга, как знакомого с погибшим, их сопровождать. Гордо жил в часе езды от Округа Колумбия во Фредериксбурге, штат Вирджиния — достаточно далеко, чтобы не испытать воздействия электромагнитного импульса.
Не понадобилось много времени для того, чтобы найти то, что они искали. У Данбери был старенький компьютер производства «Gateway» с узким матовым LCD-монитором — монитор такого формата в наши дни и не достанешь. Оба были подключены к устройству бесперебойного питания. Он оставил компьютер включённым, с открытым документом MS Word. Документ гласил:
Мама,
Ты никогда не поймёшь, почему я это сделал, но я поступил правильно. Они не дадут мне уйти, но это неважно. Я теперь на небесах, получаю свою награду.
Благословен будь Господь.
Чонг огляделся; принтера в комнате не было.
— Он ожидал, что погибнет сегодня, — сказал он. — И знал, что мы это найдём.
Оба федеральных агента были белыми, но один — полный, а второй — худощавый. Полный сказал:
— Но он пытался бежать.
— Иначе его бы застрелили, — сказал Чонг. — Да, Гордо был снайпером, но ему противостояла бы толпа агентов Секретной службы; они бы без труда его уложили, и он это знал. После выстрела в президента он знал, что будет нейтрализован.
— Вы знали, что он был религиозен? — спросил худой федерал — его фамилия была Смит — указывая на светящиеся на экране слова.
— Нет, — ответил Чонг. — Он никогда об этом не упоминал.
— «Благословен будь Господь», — сказал Смит. — Странная манера хвалить Бога.
Чонг задумался, затем указал на компьютер.
— Вы позволите?
— Минуточку, — ответил более крупный из федералов, Кранц. Он сделал несколько фотографий компьютера в том виде, в каком они его нашли, и обработал клавиатуру в поисках отпечатков на случай, если предсмертную записку печатал не Данбери.
— О’кей, — сказал Кранц, когда закончил. — Но не изменяйте и не закрывайте файл.
— Нет-нет, — Чонг посмотрел на экран. Имя документа, показанное в строке заголовка, было «Мама» — а поскольку у документа было имя, то его уже сохраняли по крайней мере однажды. Он раскрыл меню «Файл», в котором в нижней части перечислялись недавно открытые документы, и выяснил, в какой папке документа «Мама» был сохранён. Потом он одновременно нажал кнопку «Windows» и «E», запустив Проводник, зашёл в эту папку и нашёл документ «Мама.bak».
— Предыдущая версия документа, — пояснил он федералам, — по состоянию перед последним сохранением. — Он щёлкнул по нему, и документ открылся.
— Вроде такой же, — сказал Смит, и тут же: — О!
И в самом деле, «О!», подумал Чонг. Было одно отличие: в одном-единственном слове, последнем слове документа. Вместо завершающей фразы «Благословен будь Господь» в более ранней редакции Гордон Данбери из Секретной Службы Соединённых Штатов написал: «Благословен будь Аллах».