Оррин Джиллет вышел из комнаты, в которой агент Доусон проводила интервью. Рэйчел Коэн закрыла журнал и вернула его на маленький столик рядом с её креслом, подошла к нему и улыбнулась своей самой приятной улыбкой.

— Привет, — сказала она.

Оррин явно удивился тому, что она всё ещё здесь.

— О, привет, — ответил он. Это было далеко не так тепло, как в первый раз. — Насколько я понимаю из того, что вы раньше сказали, вы — та, что читает меня, верно?

Рэйчел кивнула.

— Верно. Не хотите пойти куда-нибудь пообщаться?

— Из больницы пока никого не выпускают.

— Нет. Но внизу, в вестибюле есть кафетерий. Можно и съесть чего-нибудь.

— Ладно, — ответил Оррин, но как-то рассеяно.

— О’кей, — ответила она. — Одну секунду. — Она отошла к ближайшему питьевому фонтанчику и склонилась над ним; при этом джинсы туго натянулись на ягодицах. Бросить на него взгляд из такой позы было трудновато, но — да — Оррин оценивающе смотрел на неё. Она позволила себе улыбку, которую он не мог видеть, потом вернулась к нему.

— Ну что, идём?

Питер Муленберг и полдюжины старших стратегов изучали прогнозы погоды для районов нанесения ударов. Дверь открылась, и вошёл адъютант.

— Простите, господин министр.

— Да? — ответил Муленберг.

— Я только что говорил по телефону со старшим агентом Секретной Службы в Лима-Танго, Сьюзан Доусон. Они улучшают контроль над тамошней ситуацией. Да, стало ясно, что кто-то читает воспоминания Джеррисона, но они такие же, как воспоминания любого другого человека. Пока что-нибудь не спровоцирует конкретное воспоминание, вы даже не будете знать, что имеете доступ к чужой памяти. Нужен некий триггер, чтобы её включить.

Муленберг взглянул на дисплейную стену; позывной CVN-74, обозначавший авианосец «Джон К. Стеннис», сдвинулся немного ближе к назначенной позиции.

— Хорошо, — сказал Муленберг, — будем надеяться, что, кто бы он ни был, не будет читать газет и смотреть новостей от сего момента и до часа ноль, потому что я лично не могу видеть всё это и не подумать, что пора бы уже кому-то что-то сделать — а подумав так, он сразу узнает, в чём это «что-то» состоит, верно?

— Да, господин министр, — ответил адъютант. — Полагаю, так.

Кадим Адамс знал, что президент Джеррисон постоянно находится в своей палате в реанимации. Но по натуре он был очень общительным человеком; Кадим довольно часто видел это по телевизору. Ему наверняка одиноко. Лежать в больнице вообще несладко, Кадим знал это по собственному опыту. Но, более того, Джеррисон был политиком; он не сможет устоять перед возможностью устроить фотосессию. Даже пронзённый пулей террориста президент найдёт время повидать ветерана Иракской войны, сделать фото, как он пожимает молодому человеку руку и — да, Кадим был знаком со статистикой — принимая во внимание, как плохо за него голосовали афроамериканцы, появиться в газетах поздравляющим чернокожего солдата будет для него лучшим из вариантов.

И поэтому он пошёл в кабинет доктора Сингха и терпеливо дождался у закрытой двери, пока из неё выйдет тот, кого Сьюзан Доусон сейчас допрашивала. Прежде чем к ней привели кого-то ещё, он вошёл.

Сьюзан выглядела немного обеспокоенной.

— Привет, Кадим.

— Он улыбнулся так тепло, как только смог.

— Привет, Сью.

Она не улыбнулась в ответ.

— Это страшно неловко, что ты помнишь всё, что помню я.

— Прошу прощения, что выделывался сегодня утром. Я не хотел совать нос.

Она кивнула.

— Полагаю, это не страшнее того, что я делаю с разумом профессора Сингха. Я лишь надеюсь, что эти сцепки не навсегда.

— Не знаю, — сказал Кадим. — Это было бы здорово, в каком-то смысле. Я никогда не учился в колледже. Но теперь у меня типа есть образование — всё, что вы помните из своих занятий, я тоже могу вспомнить. Не думаю, что выбрал бы своей специальностью географию, но сейчас я знаю вещи, которых никогда не знал.

— Надо полагать, — сказала Сьюзан. — Так, Кадим, чем я могу тебе помочь?

— Мэм, — сказал он, — я хотел попросить об одолжении.

Она слегка наклонила голову, по-видимому, отметив, что он перестал называть её фамильярным «Сью».

— Я слушаю.

— Президент, он ведь прямо под нами, верно?

На мгновение у неё стал такой вид, будто она собралась это отрицать — рефлекторная реакция на угрозу безопасности — но в этом не было смысла; в выпусках новостей упоминалось, что он на втором этаже. Она кивнула.

— Я бы хотел с ним увидеться. Познакомиться с ним. Ну, вы знаете. Что-то, о чём потом можно будет рассказать внукам.

Кадим не сомневался, что Сьюзан или один из её помощников уже изучили его послужной список в мельчайших деталях. Они знают, что он — образцовый солдат и даже имеет некую степень допуска из-за оружейных систем, с которыми имел дело. Не было совершенно никаких причин считать, что он может представлять собой угрозу.

— Он всё ещё очень слаб. Он в реанимации.

— Я знаю, мэм. И я знаю, что вы его видите каждый день уже много лет. Но для парня вроде меня — у меня никогда не будет другого шанса. А для меня это так много значит.

Агент Доусон не ответила сразу, и поэтому Кадим добавил, улыбнувшись так умильно, как только смог:

— Пожа-алуйста, мэм!

Он подозревал, что она оценивает свою новую реальность: то, что он будет знать, действительно ли она пыталась устроить для его аудиенцию; что она не сможет просто сказать ему, что спрашивала, но кто-то уровнем выше всё запретил. Наконец, она кивнула.

— Я посмотрю, что можно сделать.

Сет Джеррисон интересовался кодами с тех самых пор, как наткнулся на классическую книгу Герберта Зима «Коды и тайное письмо» в школьной библиотеке, когда ему было десять. Зим описал множество способов сокрытия письменной коммуникации: всё от языковых уловок типа поросячьей латыни или оппишадо способов приготовления невидимых чернил из лимонного сока. Он также продемонстрировал массу систем подстановочного шифрования; метод шифрования с помощью крестиков-ноликов долгое время был у Сета любимым.

Вскоре после прочтения книги Сет изобрёл собственную систему шифрования, которую назвал «код 13».Он пользовался ею чтобы обмениваться со своим другом Дунканом Эллерсли секретными сообщениями о Бренде Джексон, которую оба считали самой красивой девочкой в классе. Одно из сообщений, которое он помнил, как составлял, выглядело так:

3-6-4

ELBHA DROQB WGBEB XXBLX NDHUI Y!

Зим рекомендовал объединять буквы в группы по пять, иначе длина слова может дать намёк на его значение; он также предлагал использовать только заглавные буквы, чтобы труднее было обнаружить имена собственные.

Ключом для «кода 13» являлись любые три числа, в сумме дающие 13; их помещали в начало сообщения. Получатель должен будет выписать буквы алфавита в три парные колонки, длина которых соответствует этим трём числам. Для ключа 3-6-4 получатель должен составить шифровальную таблицу такого вида:

И потом он воспользуется этой таблицей, чтобы заменить соответствующие буквы и получить исходный текст сообщения. Таким образом:

ELBHA DROQB WGBEB XXBLX NDHUI Y!

превращается в:

BREND ALIKE SMEBE TTERT HANYO U!

Или, после корректировки пробелов и исправления регистра:

Brenda likes me better than you! [22]

Ха! Отличное «Выкуси!», доставленное в закодированном виде. Сет обожал посылать записки, которые только они с Дунканом могли прочесть.

Но это было тогда. Теперь нет ни секретности, ни секретов. Он не может зашифровать свои мысли и…

Ну, да, предполагается, что они и так в некотором роде зашифрованы — он слышал, как Сингх говорил об этом. Хранятся только обрывки и кусочки. Фактически, это было похоже на «код 13» — даже после декодирования сообщения получатель должен переформатировать его, добавив к нему свои соображения по поводу того, где должны стоять пробелы и сделать все буквы строчными кроме тех, что по смыслу должны остаться заглавными. Что бы ни вспоминал тот, кто читает его память, это будет отфильтровано через его или её жизненный опыт, в результате чего получится не вполне то же самое, что вспомнил бы сам Сет — но это будет достаточно близко, чтобы нанести вред.

И вред немалый. Тот, кто получит доступ к его памяти, узнает, на какие законы он собирается наложить вето, какие предвыборные обещания он собирается нарушить, что он на самом деле думает о спикере Палаты представителей.

И всё же все это, так или иначе, мелочи. Однако если слишком рано распространятся новости об Операции «Встречный удар», то будут огромные потери с американской стороны. Он немного повернул голову — это оказалось больно — и выглянул в большое окно. У окна сидела постоянно присутствующая при нём медсестра, а за ней сквозь стекло, сейчас, как ему сказали, усиленное пуленепробиваемым слоем, он увидел столб серого дыма. Этот дым содержал пепел его одежды, его книг, всех вещей его жены и бесценных реликвий американской истории: стола «Резолют», столетних картин маслом, обстановки спальни Линкольна и многого другого.

Он не был чудовищем; никто из тех, кто готовил «Встречный удар», им не был. Они были просто людьми — мужьями и жёнами, отцами и матерями, сыновьями и дочерями — у которых лопнуло терпение. Даже до сегодняшних терактов.

Он вспомнил анекдот, ходивший по интернету осенью 2001 года: «В чём разница между Осамой бен Ладеном и Санта Клаусом?» И ответ, который казался таким смешным тогда, когда люди бесконечно пересылали этот анекдот друг другу: «К Рождеству Санта Клаус по-прежнему будет здесь».

Но Бен Ладен прожил ещё целый десяток лет. Как показали сегодняшние события, легче всадить пулю в президента Соединённых Штатов, чем ликвидировать религиозного фанатика, особенно если у него могущественные друзья.

Сет двадцать лет преподавал историю. США имели шанс — короткое окно возможности, в течение которого они могли нанести превентивный удар по Советскому Союзу, стерев его с карты мира. Правительству тех времён — администрации Джона Кеннеди, а затем Джонсона — не хватило духу. И вместо этого США десятилетиями жили в страхе перед первым ударом Советов и тратили триллионы — триллионы! — на гонку вооружений.

И сейчас то же самое.

Сан Франциско.

Филадельфия.

Чикаго.

И теперь Вашингтон.

Вся страна — вся планета — живёт в страхе.

Он смотрел, как дым поднимается и клубится.