Ивана Тарасова устраивала работа охранником в Мемориальной больнице Лютера Терри. Гораздо менее его устраивало то, что он читает воспоминания Доры Хеннессии, женщины, приехавшей из Лондона, чтобы отдать почку своему отцу. Иван пытался не давать её воспоминаниям проникать к себе в голову, но не было способа их избежать. Большая их часть были ему неинтересны. Она работала консультантом по выбору профессии, а он всегда предпочитал вещи, близкие к точным наукам или математике, хотя в школе учился слишком плохо, чтобы сделать карьеру в этих областях. Сегодня его состояние могли диагностировать, но двадцать пять лет назад, когда он заканчивал школу, все просто считали, что он ленится.
Дора была фанаткой британского футбола; он не интересовался профессиональным спортом — годы, проведённые в больнице Лютера Терри, сделали его неспособным понимать людей, намеренно участвующих в занятиях, приводящих к сотрясениям, грыжам, повреждению суставов и ушибам органов. Она также любила ходить по клубам и барам; он предпочитал удобно устроиться с киндлом и читать книги о гражданской войне — как раз сейчас он перечитывал её историю Шелби Фута в пятый раз.
Теперь, после отмены изоляции, Иван был рад покинуть больницу. Тем не менее он помедлил у выхода из здания, глядя на восток. Уже стемнело, но он всё же мог различить клубы дыма, поднимающиеся с места, где раньше был Белый Дом.
Он спустился в метро. Обычно он не обращал внимания на других людей, но сегодня обнаружил, что смотрит на них — смотрит прямо на них, в их озабоченные, усталые, мрачные лица. То же самое было и в автобусе: потерянные души, некоторые до сих пор беззвучно плачут.
Наконец, он добрался до дома. Его жена Салли спустилась к входной двери вместе с трёхлетней дочкой Таней. Они знали, что он не любит, когда его касаются, но сегодня был необычный день, и им нужна была вся поддержка, какую он мог дать. Он принял поцелуй от Салли и потом подхватил Таню на руки и отнёс в маленькую гостиную, где посадил на диван. Потом он устроился на диване рядом с ней.
Иван был опустошён событиями сегодняшнего дня — но в то же самое время был расстроен тем, что ежедневная рутина отказалась нарушенной. Ещё несколько часов назад он должен был смотреть с Таней «Wonder Pets»; это был их ежедневный ритуал после его прихода с работы домой. Конечно, он был готов к таким неожиданностям; видеомагнитофон был запрограммирован на запись передачи. Он нашёл дистанционку и запустил запись. На секунду он задумался о человеке, который с ним связан — какой-то адвокат по имени Оррин Джиллетт — и который теперь должен знать наизусть сюжеты всех сорока двух эпизодов, не говоря уж про детали и подробности жизни персонажей — морской свинки Линни, черепахи Такка и Таниного любимца — утёнка Минг-Минга.
Он посмотрел на дочь и…
Боже.
Он потряс головой, отвернулся, но…
Но образы по-прежнему были там.
Ужасные образы.
Образы…
Нет. Нет. Он не хочет этого видеть!
Но…
Боже. Боже. Боже.
Вид Тани, сидящей на диване в своём маленьком розовом платьице, заставил его думать о…
Нет. Нет. Это ужасно. Делать такое с ребёнком! Трогать маленькую девочку вот так!
В голове возник образ мужчины, но лицо было незнакомо. Узкая голова, каштановые волосы, карие глаза за линзами огромных, немодных уже очков.
Лицо нависало над… над ней, успокаивая, говоря, что всё будет хорошо, убеждая никому не говорить об этом ни слова, говоря, что это их маленький секрет — что он так сильно её любит, что она такая особенная, что…
Он снова потряс головой, но образы по-прежнему были там, в воспоминаниях.
Воспоминания. Да, множественное число. Другое время, но тот же человек, одетый в другую одежду. Или, по крайней мере, вначале одетый в другую одежду, пока он не расстегнул…
Нет!
Иван вскочил и, оставив дочь, вышел из комнаты и закрыл глаза, отчаянно пытаясь изгнать эти образы из головы.
— Мистер президент, — сказала Сьюзан Доусон, — это Бесси Стилвелл.
У Сета по-прежнему была капельница в левой руке и маленькие кислородные трубочки в ноздрях. Однако он сумел собрать достаточно сил, чтобы протянуть Бесси правую руку, которая ответила на это выражением полнейшего изумления на лице.
— Что? — спросил президент, оглядывая собственную руку — не была ли она испачканной чем-то или ещё что.
— Простите, мистер президент, — сказала Бесси. — Я… это просто какой-то поток образов. Все люди, которым вы пожимали руки этой самой рукой. Британский премьер-министр. Русский премьер. Германский канцлер. Китайский президент. И… — Она даже отступила на полшага, будто испугавшись. — И кинозвёзды. Анджелина Джоли и Джонни Депп и — о, он всегда мне так нравился! — Кристофер Пламмер.
— А теперь, — сказал Сет Джеррисон, который даже в своём текущем состоянии не хуже Билла Клинтона умел заставить собеседника почувствовать себя самой важной персоной на свете, — я собираюсь пожать руку вам. — И он снова вытянул руку.
Бесси помедлила ещё секунду, потом подошла ближе и взяла руку Сета в свои.
— Очень рада с вами познакомиться, мистер президент.
— Это вам спасибо за знакомство, — он повернулся к Сьюзан. — Агент Доусон, вы не оставите нас на минутку наедине? Я уверен, что с миссис Стилвелл я буду в безопасности.
У Сьюзан был такой вид, будто она хочет возразить, но потом она кивнула и вышла в коридор, прикрыв за собой дверь. Сет жестом предложил Бесси сесть. Она так и сделала — рядом с кроватью стоял обтянутым винилом стул. Однако при этом она покачала головой.
— Что? — спросил Сет.
— Ничего, сэр. Просто воспоминания.
— Я вас понимаю, поверьте. Я тоже вспоминаю странные вещи, воспоминания того, с кем я оказался связан.
— Да, но…
— Но что?
Бесси отвела глаза и ничего не сказала.
Сет кивнул. Это было как скандал с WikiLeaks: все эти компрометирующие е-мэйлы госдепартамента.
— Вы не просто вспоминаете, как я пожимал руку, скажем, президенту Саркози на саммите Большой восьмёрки, верно? Вы также вспоминаете, что я при этом о нём думал?
Бесси покорно кивнула.
Состояние Сета испытывало приливы и отливы, но совсем недавно доктор дал ему стимулятор. Он обнаружил, что может довольно долго говорить, по крайней мере, сейчас, не выбиваясь при этом из сил.
— Я — человек, — сказал он. — Как и другие национальные лидеры. Так что да, у меня есть сложившееся мнение о них, как и у них, несомненно, сложилось какое-то мнение обо мне.
— Вы ненавидите канадского премьера.
Сет ответил, не раздумывая.
— Да, это так. Он изворотливый и мелочный человек.
Бесси, похоже, силилась это переварить.
— Так что же, гмм, теперь будет? — спросила она, коротко взглянув на президента и снова отведя глаза.
— Если слух о том, что вы связаны со мной, распространится, вами заинтересуется масса людей.
— Господи! — воскликнула Бесси.
— Поэтому на данный момент вы находитесь под защитой Секретной Службы.
Сет ожидал, что она ответит что-то вроде «О, я уверена, что в этом нет необходимости», или, может быть, «Ну, я лишь надеюсь, что меня они защитят лучше, чем вас», но в реальности она сказала:
— И моего сына тоже, пожалуйста.
— Простите?
— Моего сына, Майкла. Он здесь, в больнице; это из-за него я приехала в столицу. Если кто-то начнёт охотиться за мной, то может и на него тоже напасть.
Сет сподобился на ещё один крошечный кивок.
— Конечно. Мы защитим и его тоже.
— Спасибо вам, сэр.
Ему показалось забавным, что его называет «сэром» женщина на четверть века его старше, но он решил не заострять на этом внимание; в конце концов, миссис Стилвелл была с Юга, а там манеры всё ещё имели значение.
— И, — сказал он, — раз речь зашла о Секретной Службе, там есть такой агент по имени Гордо Данбери.
Бесси нахмурилась.
— Вы хотите сказать, был такой агент.
— Именно. Вы знаете, кто такой Леон Хексли?
Снова сморщенный лоб, затем:
— Директор Секретной Службы.
— Правильно. Несколько дней назад я встретил его в Овальном кабинете, когда он разговаривал с кем-то по телефону… — Сет замолчал, чтобы перевести дыхание, и продолжил: — …и я думаю, что он говорил о Гордо Данбери. Вы помните, как я услышал этот разговор?
— Это так странно, — сказала Бесси.
— Да, — согласился Сет. — Но вы это вспомнили?
— Я не помню разговора о Гордо Данбери.
— Нет, Леон не упоминал его фамилии. Просто «Гордо». Он сказал «Скажи Гордо, чтобы он…» и что-то ещё. Вы это помните?
— Нет.
— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.
— Гордо. Забавное имя.
— Это сокращение от «Гордон». «Скажи Гордо, чтобы он…»
— Я вроде припоминаю, — сказала Бесси. — Он сказал «Скажите Гордо, чтобы он ме́тил…»
Метил! Да, так оно и было! На одно слово слово больше, чем он сам смог вспомнить. Но надо же: метил!
— Там было что-то ещё, — сказал Сет. — Может быть, какие-то цифры?
— Это всё, что мне вспомнилось, — сказала Бесси.
— Если всплывёт что-то ещё…
— Конечно, — сказала она. — Только…
— Да?
— Я пытаюсь не вспоминать то, что знаете вы, — сказала она. — Мне не нравится знать ваши мысли, сэр. Мне это вообще не нравится. Я голосовала за вас. Скажу вам правду: я надеялась, что один из двух других получит республиканскую номинацию; вы на мой вкус слишком средний. И всё же я всегда голосовала за республиканцев — всегда голосовала, и всегда буду голосовать. Однако многое из того, что вы говорили во время кампании, было враньём.
— Я признаю, что не всегда говорил правду, но…
— Это было враньё, — сказала Бесси. — Во многих, очень многих случаях. Вы говорили то, что надо было сказать, чтобы быть избранным. И когда я это вспоминаю, мне становится стыдно. — Она посмотрела прямо ему в лицо. — А вам?
Сет не смог посмотреть в глаза женщине, которая могла заглянуть ему голову.
— Это очень непросто — добиться избрания, — сказал он. — Приходится идти на компромиссы.
— Это грязное дело, — сказала Бесси. — И мне оно не нравится.
— Сказать по правде, мне тоже. Я не жалею, что всё это затеял, и я собираюсь сделать как можно больше добра, находясь в должности. Но вы правы: чтобы попасть сюда, я шёл на компромиссы. И знаете что? Это было верное решение.
— Компромисс — одно дело, — сказала Бесси. — Враньё — совсем другое.
— Тот, кто всегда говорит правду, никогда не будет избран — и поэтому мы немного кривим душой в мелочах ради свершения больших дел. Плохой политик врёт всегда; хороший — тщательно выбирает, когда и где сказать неправду.
— Чепуха! — сказала она.
Он помолчал.
— Посмотрите на это вот с какой стороны, Бесси — я могу называть вас Бесси? Подумайте вот о чём: теперь вы — моя совесть, с этого момента и до тех пор, пока между нами существует связь. Я не смогу лгать, потому что вы будете знать, когда я лгу. Из-за вас мне придётся быть честным.
Она ответила без паузы.
— Можете на это рассчитывать.
Эрик Редекоп был в восторге, когда отменили изоляцию. Он направился к служебному выходу на первом этаже и…
И там была Дженис Фалькони; она тоже шла домой.
Она ещё его не заметила, и он воспользовался этим, чтобы посмотреть на неё и подумать. Поток её воспоминаний продолжался, не стихая. Он теперь знал, как у неё прошла вторая половина дня, что она ела на ужин — кто бы мог подумать, что свиные шкварки? — и…
И она была чиста, по крайней мере, сейчас. Она не кололась с…
О, она молодец. Прошло уже три дня, но…
Но она боялась идти домой, боялась возвращаться к Тони, боялась своей проклятой жизни. Он задумался о том, сказала ли она Тони, что изоляция закончилась; нет, не сказала.
Уходящих сотрудников отмечали агенты Секретной Службы, так же как и посетителей, хотя для них была отдельная очередь. Джен встала в эту очередь.
— Отличная работа, Эрик, — сказал один из врачей, когда он шёл через холл. — Слышал сегодня о твоих подвигах.
— Спасибо, — ответил Эрик, не сводя глаз с Джен.
Ещё кто-то коснулся его руки.
— Поздравляю, доктор Редекоп!
— Спасибо, — повторил он. За Джен стояло восемь человек, и вдвое больше — перед ней. Она по-прежнему его не замечала, и если он просто станет в конец очереди, то она уйдёт гораздо раньше, чем он.
Что, вообще-то, было неважно. Что было нормально.
Но…
Но…
Он подошёл к ней.
— Привет, Дженис, — сказал он.
Она обернулась и улыбнулась — лучистой, светящейся улыбкой.
— Доктор Редекоп.
— Привет, — сказал он снова, разочарованный своим красноречием. Потом он сказал: — Гмм. — А потом повернулся к стоящему позади них мужчине. — Вы позволите…?
Тот улыбнулся.
— Вы сегодня спасли президента. Думаю, вы заслужили, чтобы вас пропустили вне очереди.
— Спасибо. — Он посмотрел на Джен и понизил голос. — Так значит, э-э… я так понимаю, что вы тоже подверглись воздействию в ходе эксперимента?
Она огляделась вокруг, словно это было что-то такое, что следовало держать в секрете, и потом тихо ответила:
— Ага.
— И с кем вы связаны?
— Его зовут Джош Латимер. Он здешний пациент, ждёт пересадки почки.
— Ах.
Она посмотрела на него.
— Откуда вы это про меня знаете?
Пришла его очередь оглядываться, но мужчина, с которым он разговаривал раньше, был поглощён разговором с тем, кто стоял позади него, а у женщины впереди в ушах были белые пуговки наушников.
— Потому что, — сказал он, — я читаю вас.
Джен немедленно опустила взгляд.
— Так как, — сказал Эрик, — вы торопитесь домой, или…?
Она не подняла взгляд, но ответила.
— Нет, — сказала она. — Не тороплюсь.