— К порядку! Встать, суд идёт!

Эмили Чу и ещё две сотни людей в отделанном деревянными панелями зале поднялись на ноги. Она была свидетелем, однако большинство других заплатили по пятьсот долларов каждый, чтобы оказаться в этом зале. Бесчисленные миллионы смотрели трансляцию в сети.

Ричард Вейсман — грузный мужчина с волосами цвета грозовой тучи — вошёл через боковую дверь и направился к судейскому столу. Хотя представители сторон в этот субботний вечер не были настоящими адвокатами — один астроном, а второй историк — Вейсман был настоящим судёй, жертвующим своё личное время так же, как город пожертвовал для процесса этот зал судебных заседаний.

Флаги США и штата Калифорния, обычно стоящие за столом судьи, и сейчас были там. Эмили сказала сидящему рядом репортёру, что калифорнийский флаг с медведем особенно уместен, поскольку сегодняшнее разбирательство касается звезды 47 Ursae Majoris, однако тот, похоже, не понял шутки.

Однако ещё более уместно смотрелся третий флаг, поставленный справа от первых двух. Он не был развёрнут, и поэтому публика не могла видеть, что на нём изображено, но Эмили видела такой же флаг развевающимся на ветру перед штаб-квартирой Общества Межзвёздных Коммуникаций. До своего первого визита туда два года назад она понятия не имела о существовании такой вещи, как официальный флаг Земли, но это был именно он. В центре него был голубой круг, изображавший планету; позади него — сдвинутый влево гораздо больший размером жёлтый круг, символизировавший Солнце. Маленький белый кружок справа обозначал Луну.

Судья Вейсман сел, и весь зал последовал его примеру.

— Итак, — сказал он. — Перед ланчем мы заслушали вступительное слово каждой из сторон. Теперь займёмся подробностями. Доктор Плакстон, можете вызвать свидетеля.

Ханна Плакстон, миниатюрная женщина с тёмными волосами и птичьей манерой двигаться, была упоминавшимся выше астрономом; на сегодняшнем процессе, транслировавшемся по телевидению на весь мир, она представляла сторону, не только поддерживающую поиск внеземного разума, но и отстаивающую концепцию активного SETI — целенаправленной посылки сигналов в космос.

— Спасибо, ваша честь. Мы вызываем Урсулу.

Эмили почувствовала, как приподнимаются её брови, и услышала, как по залу прокатился ропот. Похоже, что все, включая персонал суда, ожидали, что сначала будут вызваны различные эксперты-люди; Эмили сама должна была давать показания о работе её команды, в результате которой всё это стало возможным.

Двое охранников в униформе быстро вкатили семидесятидюймовый супертонкий монитор, развёрнутый в портретный режим, установили его рядом со скамьёй подсудимых, и на нём возникло изображение Урсулы — по-прежнему потрясающее, сколько бы времени Эмили его ни разглядывала.

— Пожалуйста поднимите верхнюю правую руку, — сказал клерк.

На экране Урсула — у которой, как у самки, в самом деле было две правые руки — сделала то, о чём её попросили.

— Клянётесь ли вы, что показания, которые вы дадите по делу, рассматриваемому сейчас судом, будут правдой, всей правдой и ничем, кроме правды, и да поможет вам Бог?

— Клянусь. — Прототипом её звучного голоса был голос популярной актрисы сетевых сериалов. Эмили давно оставила попытки передать настоящее звучание инопланетной речи, похожее на шум перекатывающихся внутри жестяной банки камешков.

Ханна открыла рот, чтобы задать первый вопрос, когда судья Вейсман, подняв руку, остановил её.

— Подождите минуту. Урсула, я должен убедиться, что вам понятен смысл данной вами клятвы. Это так?

Глазные стебельки Урсулы повернулись к краю монитора.

— Да, ваша честь.

— Клятва включала слова «да поможет вам Бог». У вашего народа есть Бог?

— Мы согласны с тем, что во вселенной, настолько старой, как наша, практически несомненно живут существа, далеко превосходящие нас — и, конечно же, я буду рада их помощи в этом и любых других делах.

Эмили подавила смешок. Урсула фактически делала работу Ханны за неё — и судья, похоже, это понял, поскольку решил не развивать тему.

— Очень хорошо, — сказал он. — Доктор Плакстон, можете продолжать.

— Спасибо. Урсула, почему ваш народ решил установить с нами контакт?

Команда программистов Эмили отлично поработала: когда запрос к Ретикулуму требовал времени, смоделированная инопланетянка покачивала и потряхивала глазными стебельками, как это делали настоящие инопланетяне в тысячах видеозаписей, которые они нам прислали.

Через секунду пришёл ответ.

— Мы обнаружили ваши радио- и телепередачи и в особенности радиолокационные сигналы. Кроме того, спектроскопические исследования вашей атмосферы показали наличие биологических процессов, пополняющих содержание кислорода в ней, а также следы индустриальной деятельности.

Ханна тут же воспользовалась представившейся возможностью.

— Другими словами, — сказала она, — ваш народ уже знал о нашем существовании задолго до того, как здесь, у нас, кто-то всерьёз задумался  о том, чтобы намеренно оповестить вселенную о нашем присутствии, верно?

— Верно.

Это, разумеется, было одним из ключевых пунктов: сегодняшний оппонент Ханны был председателем комитета, призывающего к мораторию на активный SETI — так называемый «METI», обмен сообщениями с внеземным разумом; его члены считали, что целенаправленная посылка сигналов может привлечь инопланетных завоевателей или мародёров. Сторонники же Ханны считали, что подобный запрет лишён смысла, поскольку мы, не желая того, уже обнаружили себя — и Урсула только что подтвердила этот факт.

— Что побудило ваш народ послать Ретикулум?

— Мы хотели поделиться тем, что мы узнали и тем, что мы создали, — ответила Урсула, и её слова прозвучали исключительно здраво. — В конце концов, вы наверняка сделали бы то же самое для нас.

* * * 

Когда Эмили Чу впервые появилась в Обществе Межзвёздных Коммуникаций, она готовилась говорить о поисках внеземного разума, так что первый вопрос Ханны Плакстон застал её врасплох:

— Вам нравятся динозавры?

— А кому нет? — ответила Эмили, устраиваясь в кресле у противоположного края заваленного всякой всячиной стола.

— Были когда-нибудь в Королевском музее Онтарио в Торонто?

— Нет.

— Они собирались устроить новую галерею динозавров где-то лет двадцать назад, — сказала Ханна. — У них уже была лучшая в мире коллекция гадрозавров — это такие динозавры с утиными клювами. Прекрасный образец стегозавра. Богатый материал по цератопсам и отличный слепок скелета тираннозавра. Но им не хватало зауропода — ну, знаете, бронтозавра или типа того.

Эмили улыбнулась.

— Тонкий на одном конце, толстый посередине и снова тонкий с другого конца, как говорили «Монти Пайтон».

— Именно. Культовая разновидность. Они решили, что им обязательно нужен такой, и принялись искать скелет, который можно бы было приобрести или откопать. Только, как вскоре выяснилось, у них уже такой был. Его привезли в Торонто из Пенсильвании в 1962, запихнули на склад и в прямом смысле слова позабыли о нём; и только в 2007 куратор случайно обнаружил, что в музее уже есть нужный образец. Сейчас это центральный экспонат их галереи. Они назвали его Гордо в честь куратора, который изначально его приобрёл.

Эмили прилетела ночным рейсом и чувствовала усталость.

— Вы это к чему? — спросила она.

— А вот к чему. Мы ищем сигналы инопланетян уже семьдесят лет, начиная с «Озмы», проекта Фрэнка Дрейка в 1960-м. В течение какого-то времени у нас была приличная краудсорсинговая программа — люди использовали лишнее процессорное время своих компьютеров для прочёсывания массива сырых данных, собранных радиотелескопами. Однако она пришла в упадок по следующим двум причинам. Во-первых, современные процессорные чипы автоматически снижают частоту для экономии энергии, так что лишнего процессорного времени сейчас не так уж много. Да-да, зелёные технологии мешают нам искать маленьких зелёных человечков. А во-вторых, люди теряют интерес — они ожидали, что мы быстро найдём что-нибудь в этих данных, и по мере того, как время шло, а ничего не находилось, число участников становилось всё меньше и меньше.

Эмили кивнула. Она помнила, что слышала о SETI@home много лет назад, но не в последние годы.

— Сегодня, — продолжала Ханна, — мы в основном слушаем с помощью массива радиотелескопов LNSD: это расшифровывается как «большое число малых тарелок». Сейчас у нас работают сорок две; со временем мы надеемся довести их число до трёхсот пятидесяти. Но даже сорок две могут стать ответом на главный вопрос жизни, вселенной и всего остального: они выдают восемь гигабайт информации каждую секунду.

Специальностью Эмили были большие массивы данных. Она быстро прикинула в уме: достаточно, чтобы заполнять по терабайтному диску в минуту.

— Когда мы только начинали, не было возможности сохранять её всю, — говорила Ханна, — так что мы полагались на обработку в реальном времени, чтобы сразу отделить зёрна от плевел и на лету решить, есть ли в потоке что-нибудь перспективное — то есть, отличается ли он от обычного звёздного шума; если нет, мы просто игнорировали эту информацию. Но когда стоимость хранения данных устремилась к нулю, мы, наконец, смогли позволить себе сохранять всё, что собрали. Конечно, работа с этими данными — совсем другое дело. Она потребует не только колоссальных вычислительных мощностей, но и инновационных аналитических инструментов.

И вот тут появляетесь вы: как я сказала, мы собираем тонны данных каждый день, но их обработкой толком никто не занимается. А мы очень надеемся, что то, что мы ищем, уже там. Мы хотим просмотреть все уже собранные данные на предмет наличия в них сигналов инопланетных цивилизаций. — Она развела руками. — Словом, мы ищем нашего Гордо.

* * * 

Эмили Чу очень гордилась работой, которую проделала её лаборатория, создавая аватар Урсулы. Он базировался на их ставшей знаменитой технологии личного помощника с искусственным интеллектом и включал в себя технологию устного перевода, изначально разработанную ими для видеозвонков. Ханна Плакстон посвятила остаток утра опросу Урсулы, и, к удовольствию Эмили, программное обеспечение показало себя с самой лучшей стороны. Ни один судья пока что не позволял искусственному интеллекту давать показания под присягой на настоящем судебном процессе, но после великолепного выступления Урсулы в ходе этого бутафорского ситуация, возможно, изменится.

Процесс был затеян ради сбора средств для Общества Межзвёздных Коммуникаций. Каков бы ни был вердикт присяжных, никто не будет обязан его исполнять, однако событие несомненно привлекло огромное внимание СМИ, почему, собственно, оппонент Ханны, Пётр Судейко, и согласился в нём участвовать. Он был историком, специалистом по ситуациям первого контакта в земной истории, таких, как прибытие европейцев в Новый Свет; он уже давно считал, что аргументы против METI недостаточно освещаются в СМИ. Эмили внимательно следила, как Судейко поднимается со своего места; именно его вопросы станут настоящим испытанием для программного обеспечения Урсулы.

— Доброе утро, Урсула, — сказал он, глядя грустным взглядом поверх франклиновских очков. Он был лыс; высокий лоб выпирал вперёд, словно у белуги.

Глазные стебельки Урсулы разошлись на максимально возможное расстояние, однако нефритово-зелёные сферы глаз неотрывно смотрели на Судейко. Как и у всех разумных жителей 47 Ursae Majoris, у Урсулы было шесть конечностей — три для передвижения и три для манипуляций — растущих из центральной части туловища. Осиное сужение медного цвета тела обозначало место, где предки Урсулы повернули своё верхнее туловище на девяносто градусов, когда встали на три ноги. Две более толстых и длинных ноги были впереди, и более короткая и тонкая позади них; из-за этого тело было отклонено назад, словно отпрянув в удивлении. Идеально круглая диафрагма рта, которая располагалась в нижней части туловища, лишь усиливала удивлённое выражение.

— Урсула, — продолжил Судейко, — мы, люди, с начала времён ломали голову над многими досаждающими нам вопросами. Возможно, вы сможете нам помочь.

Сегодня Эмили удалось занять место лишь во втором ряду. Она вытянула шею, чтобы лучше видеть монитор.

— Буду счастлива попытаться, — ответила Урсула.

— Спасибо, — сказал Судейко. — Во времена СССР советские сторонники SETI принимали как само собой разумеющееся, что любая развитая цивилизация будет социалистической утопией, управляемой сильной центральной властью. Так ли это в вашем случае?

— Нет. Наше общество управляется посредством плебисцитов.

— Вот как, — сказал Судейко. — И что же, каждый из ваших граждан обладает одним голосом?

— Нет, — ответила Урсула, широко раскрывая все свои клешни в жесте решительного отрицания. — Наша система не настолько ограничена. У каждого из нас, как видите, три руки: две с одной стороны, одна — с другой. Мы можем голосовать каждой рукой, но неодинаково. Внутренняя рука имеет один голос; верхняя внешняя рука — две трети голоса, и внешняя нижняя — одну треть. Каждый гражданин может подать за предложение два голоса, один голос и две трети, один голос с третью, один голос, две трети голоса, одну треть голоса или ноль голосов. Мы можем подавать свои голоса за любые из предложенных вариантов в любых комбинациях, но когда все голоса поданы, больше голосовать нельзя. Поэтому в случае, если вариантов или кандидатов на плебисците четыре или больше, то каждый может поддержать не более трёх из них. Победитель определяется простым суммированием поданных за него голосов, как целых, как и дробных; в случае ничьей побеждает кандидат или вариант, получивший голоса от наибольшего количества голосующих.

Математик в Эмили не смог удержаться от попыток произвести подсчёты, чтобы определить, насколько эффективна такая система. Однако Судейко, похоже, вёл какую-то иную линию.

— И когда встал вопрос о том, отправлять ли ваш Ретикулум на Землю, какие были предложены варианты для голосования?

— Было четыре варианта. «Мы должны разослать Ретикулум во все звёздные системы, которые мы идентифицировали как вероятные носители жизни». «Мы должны наблюдать и слушать каждую звёздную систему, демонстрирующие признаки разумной жизни, и в случае обнаружения попыток установления контакта с нами мы должны послать туда Ретикулум». «Понимая, что процесс займёт длительное время вследствие конечности скорости света, вместо посылки Ретикулума мы должны передать небольшой, но привлекательный пакет данных, рассчитывая наладить постоянную торговлю путём обмена образцами знаний и культуры». И, наконец, «Даже обнаружив, что другая звёздная система населена разумными существами, и даже если эти существа пытаются войти с нами контакт, мы не должны ни инициировать контакт, ни отвечать на попытки контакта с их стороны».

— И каков же был результат голосования?

— Первый вариант, а именно рассылка Ретикулума во все перспективные звёздные системы, был одобрен подавляющим большинством голосов. Фактически, сумма полученных им дробных голосов была больше, чем сумма целых голосов, поданных за остальные три варианта, вместе взятые.

— В самом деле? — сказал Судейко, который наверняка уже это знал, иначе не стал бы задавать подобный вопрос на открытом процессе. Тем не менее, он довольно правдоподобно изобразил удивление степенью единодушия. И, вероятно, будь это настоящий суд, судья возразил бы против того, что Судейко подошёл к загородке присяжных и опёрся на неё, однако с точки зрения телетрансляции это смотрелось неплохо. — И, чтобы окончательно всё прояснить, — сказал он, глядя не на Урсулу, а на мужчин и женщин, выигравших конкурс на право занять места присяжных, — как много ваших соплеменников приняло участие в этом голосовании?

Урсулу явно удивил этот вопрос.

— Что значит «как много»? Все, разумеется.

* * * 

Когда Урсула сказала, что в голосовании по поводу инициирования контакта принял участие весь её вид, это прозвучало вполне разумно. Однако споры как раз по этому самому вопросу раздирали сообщество SETI уже полтора десятка лет. Один лагерь отстаивал необходимость перехода от пассивного поиска инопланетного разума к активному обмену сообщениями.

Одно из возможных объяснений, говорили они, «зловещего молчания космоса» — того, что мы никак не можем обнаружить сигналы внеземных цивилизаций — состоит в том, что никаких других разумных форм жизни в данный момент не существует. Но возможно, утверждали они, и другое объяснение: что мы не понимаем правил межзвёздного этикета. Возможно, инопланетяне не говорят, пока к ним не обратятся. Они могут знать о нашем существовании благодаря нашим радиопередачам, которые десятилетиями утекают в космос, однако ждут от нас каких-то действий, свидетельствующих о наших добрых намерениях.

Пассивное слушание, говорили они — это попросту лень: мы предпочитаем, чтобы кто-то другой выполнил тяжёлую работу по составлению сообщения и передаче его в виде сигнала большой мощности в направлении конкретных звёзд. Хуже того, это также показывает, какие мы жадные: ожидаем, что другие станут давать нам что-то полезное. Любая цивилизация, с которой мы вступим в контакт, указывали они, почти наверняка будет более развитой, чем наша; вселенная существует почти четырнадцать миллиардов лет, а мы изобрели радио только в 1895 году. Цивилизации у других звёзд могут опережать нас на тысячи, миллионы, даже миллиарды лет. Контакт с ними может принести нам огромную пользу в виде новых знаний; они же, со своей стороны, не получат от нас почти ничего полезного. Поскольку мы получаем бо́льшую выгоду, доказывали они, вероятно, ожидается, что мы и инвестировать должны больше, став инициаторами контакта.

Однако другие считали это опасной наивностью. Во-первых, говорили они, лежащий в основе постулат о том, что развитая цивилизация должна быть мирной и альтруистичной, может оказаться неверным. Даже если некоторые внеземные цивилизация таковы, говорили они, возможно, что другие — нет. Одно из возможных объяснений парадокса Ферми — того факта, что несмотря на утверждения науки, что вселенная должна кишеть жизнью, все наши усилия по поиску внеземного разума ни к чему не привели — может быть существование воинственной расы берсерков, сделавшей своей целью уничтожение всех цивилизаций, которые она смогла обнаружить. Некоторые инопланетные расы могли узнать об этом посредством наблюдений и понять, что сохранение молчания критически важно для их выживания.

Тем не менее, поборники METI пытались продавить внесение в протокол SETI изменений, которые бы разрешали и поощряли отправку сообщений, специально предназначенных для оповещения других цивилизаций о нашем существовании. Это вызвало волну отставок в международных комитетах, участвовавших в подготовке протокола. Эти самопровозглашённые диссиденты считали, что нельзя предпринимать никаких шагов к установлению контакта без широких международных и междисциплинарных консультаций и консенсуса.

Споры продолжали бушевать и сейчас, в 2030, но сторонники активного SETI провозгласили свою победу после того, как выяснилось, что высокоразвитые существа с 47 Ursae Majoris сделали в точности то, что они предлагали сделать человечеству: эта инопланетная цивилизация смело и решительно заявила вселенной о своём существовании.

Многое изменилось в составе игроков обеих сторон с тех пор, как спор начался — кто-то вышёл на пенсию, кто-то умер, некоторые даже сменили позиции — однако в конце концов оппоненты активного SETI получили то, чего добивались с самого начала: вопрос, имеющий огромное значение для всей планеты, будет решаться не горсткой людей за закрытыми дверями, а посредством широкого общественного обсуждения. Диссиденты METI получили, наконец, свою трибуну.

* * * 

— Урсула, — сказал профессор Судейко, — у нас, людей, богатая история переоценки собственной важности, так что простите нам наше тщеславие, однако можем ли мы предположить, что Земля — единственный мир, на который вы послали Ретикулум?

Урсула хлопнула двумя правыми руками.

— Боюсь, что нет. Мы идентифицировали одиннадцать систем, которые могут быть населены разумными существами. Копии Ретикулума были переданы на каждую из них.

— Но есть ли в нашей системе хоть что-то особенное?

— Ну, — сказала она, — ваша звёздная система — самая далёкая из всех на которые мы отправили Ретикулум. Между моей родной системой 47 Ursae Majoris и вашим Солнцем сорок шесть ваших световых лет. Но мы также отослали Ретикулум на 20 Leonis Minoris, которая всего в двенадцати световых годах от нас; на SV Leonis Minoris AB в пятнадцати световых годах; на 61 Ursae Majoris в шестнадцати, на Грумбридж 1830 в семнадцати световых годах…

Судейко вскинул руку — а Урсула теперь понимала человеческую жестикуляцию не хуже, чем Эмили и её команда — жестикуляцию инопланетян.

— Спасибо, — сказал он. — И пришёл ли ответ с какой-нибудь из этих систем?

— Если кратко, — ответила Урсула, — то ответ будет «пока нет». Но, конечно же, это скользкий вопрос. Мы произвели все передачи в течение трёх наших лет, причём ваша, поскольку вы находитесь дальше всего, ушла первой. Я не имею понятию, был ли получен ответ на какую-либо из этих передач.

— То есть, — сказал Судейко, снова глядя на присяжных, — вы на самом деле не знаете, были ли какие-либо негативные последствия у ваших, если можно так выразиться, криков в джунглях?

* * * 

Эмили и её команда потратили много месяцев, прочёсывая постоянно растущий массив данных, полученных с радиотелескопов. Временами она в шутку говорила тому или иному специалисту по извлечению данных, что это похоже на поиск иголки в неограниченно расширяющемся стогу сена.

Какой-то совершенно очевидный сигнал вроде первых пяти простых чисел, многократно передаваемых в рамках мощной радиопередачи, был бы обнаружен сканерами реального времени прямо во время приёма. Значит, если тут что-нибудь похоронено, то это, вероятно, неочевидный сигнал низкой мощности. Конечно, имеются средства выяснить, есть ли в передаче какое-либо информационное содержание — к примеру, графики Ципфа — а также методы вроде меры энтропии Шеннона, позволяющие оценить сложность содержания текста, даже если ты не понимаешь в нём ни слова.

Эмили знала, что шансы что-то обнаружить весьма невелики, но, невзирая на это, продолжала разрабатывать новые методы, улучшать алгоритмы, модифицировать фильтры, и…

…и вот он.

Господи.

Она его нашла.

Она нашла Гордо.

И, как и Гордо — как зауроподы, крупнейшие когда-либо существовавшие сухопутные животные — он был огромен. Колоссален. Не терабайты. Не петабайты. Ещё больше. Экзабайты — квинтиллионы байт. Она проверила дважды и трижды, прогнала дополнительные тесты и затем снова всё проверила — просто чтобы удостовериться. В конце концов, было множество случаев ложной тревоги, связанных с сигналами SETI. Первый пульсар, открытый в 1967 году назвали LGM-1 — «Маленькие Зелёные Человечки Один» — потому что он был похож на внеземной радиомаяк, а в 2015 перспективный сигнал, зарегистрированный радиообсерваторией Паркса в Австралии, оказался шумом микроволновой печи в закусочной.

Однако когда Эмили уверилась окончательно, она взяла телефон и произнесла:

— Звонить Ханне Плакстон.

— Сейчас два часа ночи, — ответил телефон. — Вы уверены, что хотите позвонить в такое позднее время?

Эмили понятия не имела, что уже так поздно. Однако же:

— Она астроном. Она привычна к работе по ночам.

— Она радиоастроном, — возразил телефон. — Она работает днём.

Тут телефон её подловил.

— Хорошо. Но если Ханна ночью выйдет в онлайн, разбуди меня. И закажи мне билет к ней на завтрашний рейс.

* * * 

В 1980 Карл Саган популяризировал идею Галактической Энциклопедии — что в один прекрасный день инопланетяне могут передать нам её по радио. В то время Саган, вероятно, считал Британскую Энциклопедию вершиной человеческого знания, и не только из-за того, что сам был одним из её авторов. Но при всей своей прозорливости Космический Карл был продуктом своей эпохи: ни одна энциклопедия не может должным образом систематизировать всё, что известно человечеству, хотя горстка оставшихся википедистов до сих пор храбро пытается.

В 2009 пионер SETI Сет Шостак начал проповедовать идею о том, что если человечество когда-нибудь соберётся отправить к звёздам хоть что-нибудь, то пусть лучше это будет всё — полное содержимое нашей Всемирной паутины. Передача современного состояния Сети в микроволновом диапазоне заняла бы месяцы, но доставить её по определённому адресу посредством высокоскоростного оптоволокна можно меньше чем за день.

Однако, как выяснилось, обитатели 47 Ursae Majoris опередили нас, отправив нам то, что мы окрестили Ретикулумом — их инопланетный аналог Всемирной паутины.

* * * 

— Мои предшественники в лаборатории первыми занялись автоматическим подписыванием изображений, — говорила Эмили. — Это настолько привычная функция в современных камерах, что мы о ней даже не задумываемся. Однако по большей части именно разработанные для неё методы позволили нам разобраться в Ретикулуме. — Она стояла у настенного монитора в Обществе Межзвёздных Коммуникаций; монитор демонстрировал изображение трёх инопланетян.

Ханна Плакстон пригляделась к подписи под изображением.

— Доктор лечит пациента, — прочитала она вслух.

— Верно, — сказала Эмили. Она взмахнула рукой, и на фото появились надписи, идентифицирующие изображённые на нём объекты: «доктор», «пациент», «субъект», «лоток», «оборудование».

Ханна указала на «субъект».

— А этот тип почему не упомянут?

Эмили кивнула.

— Фото подписывают нейронные сети; они всё время обучаются. Чем больше изображений они видели, тем лучше у них получается выделять главное. Посмотрите на глазные стебельки двоих, упомянутых в подписи. Стебельки доктора обращены к пациенту; она смотрит на пациента. А стебельки пациента? Они обращены к доктору.  Эти двое смотрят друг на друга. Но что же третий, почему он не упомянут? Программа, разумеется, увидела его, однако он не смотрит ни на кого из двух других; его глаза повёрнуты к чему-то за пределами кадра. И потому программа решила, что он просто случайно попавший в кадр прохожий и не является частью изображённой на фото сценки.

— Интересно, — сказала Ханна. — На большинстве наших фото — то есть, фото, сделанных людьми — люди на фотографии смотрят не друг на друга, а в камеру.

— Правильно. И, если задуматься, это так неестественно. Собственно, если такое случается в телешоу или в кино, нас это отталкивает — актёры почти никогда не разворачиваются прямо к камере. Однако Ретикулум, похоже, вообще не содержит постановочных фото. И, я уверена, это многое может сказать об их обществе. В любой цивилизации камеры становятся дешёвыми и вездесущими. И хранение информации тоже дешевеет так, что вы записываете всё подряд.

— А как же тайна частной жизни?

— Возможно, в этой цивилизации она вообще никогда не считалась ценностью. Посмотрите, как мало одежды на них надето. И вся она сугубо функциональна: пояс с карманами для всякой всячины, или защитное снаряжение, или узорчатые ленты. Ни одна часть их анатомии не остаётся прикрытой всегда, так что у них явно отсутствует табу на наготу. Кроме того, полно снимков, на которых субъекты на заднем плане, по-видимому, занимаются сексом.

— То есть даже для этого они не ищут уединения?

— Возможно, нам оно требовалось, потому что во время секса мы особенно уязвимы для внезапной атаки. Однако когда повсюду постоянно работающие камеры, ты, вероятно, всегда чувствуешь себя в полной безопасности, так что к чему стесняться? Для нас в любом изображении, на котором изображён секс, неважно, на переднем плане или на заднем, он будет тем, на чём фокусируется наше внимание. Но из положения глазных стебельков ясно, что у них этому акту не придаётся никакого особенного значения.  Секс не игнорируется — нет, инопланетяне не отводят скромно взгляд, когда видят пару, занимающуюся сексом; есть много фотографий, на которых посторонние смотрят на происходящее. Но нельзя сказать, что их непропорционально много.

— Это объясняет, почему их Ретикулум меньше, чем наша Паутина: нет табу на наготу и секс — нет порнографии. Наша сеть полегчала бы на целые зеттабайты, если бы в ней не было всего этого дела.

— Именно. Но это ещё не всё. У инопланетян три руки. У самцов две слева и одна справа, у самок наоборот. Это довольно странный диморфизм, но можно понять, каким образом он закрепился в ходе эволюции. Они прислали нам множество изображений семейных групп; самец и самка по бокам, ребёнок посередине. Они не держатся за клешни, однако самка кладёт левую клешню ребёнку на одно плечо, а самец — правую клешню на другое, и таким образом ребёнок оказывается под защитой, в то время как у каждого из взрослых остаётся две свободные руки с внешней стороны, верно?

— Ну… да, — сказала Ханна.

— Алгоритмы разглядели в этом более глубокий смысл. Сознательно или нет, инопланетяне явно помещают ценные для них вещи с той стороны, где у них одна рука. Мы назвали их «моносторона» и «бисторона», и всё, имеющее большую ценность и нуждающееся в защите, всегда находится на моностороне.

— И всё это сделали алгоритмы? Начав с нуля?

— Не с нуля. Они начали с сотен миллионов изображений, каждое из которых просмотрели с терпением и вдумчивостью, недоступной человеку.

* * * 

Наконец, пришла очередь Эмили занять место свидетеля. Ханна Плакстон задала ей серию отрепетированных вопросов об алгоритмах извлечения данных, открывших для человечества Ретикулум. Но потом Пётр Судейко начал перекрёстный опрос.

— Доктор Чу, — сказал он, — я был впечатлён естественностью речи Урсулы.

— Спасибо.

— Вы в самом деле проделали великолепную работу, создав ИИ-аватар инопланетянина, с помощью которого можно осуществлять поиск в Ретикулуме так же легко, как в нашей Всемирной паутине.

— Спасибо. Это была командная работа.

— Это правда поражает воображение. Я считал, что универсальная трансляция того сорта, что выполняет Урсула, невозможна. Не могли бы вы пояснить нашему достойному жюри присяжных, каким образом это было достигнуто?

— Конечно. Мы достигли первого прорыва в деле распознавания спонтанной речи в 2010 году, воспользовавшись полностью связными глубинными нейронными сетями, или ГНС. Для глубинного обучения вы даёте нейронным сетям всё новые и новые образцы, и сравнивая их, сети в конце концов догадываются о семантике слов, семантике предложений и модели знаний.

Одним из ключевых факторов оказалось понимание того, что семантическое намерение лучше определяется на уровне фразы/предложения, а не уровне отдельного слова. В конце концов, слова часто многозначны: «лук» — это овощ или метательное оружие? Но фраза или предложение, а ещё лучше документ целиком, содержат богатую контекстную информацию, которой мы можем воспользоваться. И, разумеется, целая сеть, неважно, их или наша, содержит бесчисленные розеттские камни. К примеру, есть лишь несколько способов представления периодической системы элементов, а любая технологически развитая цивилизация должна как-то это делать.

Так что наши нейронные сети просто смотрят, какие инопланетные слова часто соседствуют с изображениями каких объектов. Это статистическая игра, но если играешь в неё достаточно долго, то выигрываешь.

— Понятно. И для простых вещей оказывается довольно легко составить таблицу перевода.

— Верно. К примеру, они прислали тысячи фотографий образцов минералов, и, просматривая тексты, связанные с этими фотографиями, нейронные сети способны не только выяснить названия конкретных минералов — как на их языке называется кварц или алмаз — но и со временем догадаться об их более общих терминах, в том числе таких, что подчёркивают различия, о которых даже большинство людей не имеет понятия, как к примеру, о разнице между «горной породой» и «минералом».

— Должна признаться, что я и сам не знаю, в чём разница.

— Минерал однороден и имеет специфическую кристаллическую структуру; горная порода сложена из множества минералов.

— Вот как, — сказал Судейко. — Значит, я полагаю, пользуясь той же самой методикой, ваши алгоритмы опознали слова, которыми инопланетяне называют, скажем, «ручей» и «реку»?

— Точно так.

— «Пруд» и «озеро».

— Верно.

— «Море» и «океан».

— Э-э…

— Да, доктор Чу?

— Разумеется, наша методика способна сопоставлять лишь то, для чего существуют термины в обоих языках. Я уверена, что вы видели фотографии их планеты и их карты мира. Их планета гораздо суше нашей. Там нет морей и океанов — и поэтому отсутствуют континенты и крупные острова. Карта их мира выглядит как ломтик швейцарского сыра, в котором дырки — это озёра.

— Ага! — воскликнул Судейко с улыбкой триумфатора на лице. Он повернулся к судье Вейсману. — Ваша честь, я хотел бы повторно вызвать свидетеля Урсулу.

* * * 

Вейсман объявил пятнадцатиминутный перерыв. Когда он закончился и все снова расселись, Пётр Судейко сказал:

— Урсула, у меня появились к вам новые вопросы.

Он расхаживал туда-сюда по открытой площадке перед столом судьи, а глазные стебельки аватара поворачивались ему вслед.

— Я сделаю всё, чтобы на них ответить.

— Я провёл много времени, рассматривая фотографии, которые вы разместили в Ретикулуме. Естественно, многие из них были мне непонятны. Я был весьма благодарен за автоматическое подписывание, иначе в большинстве случаев я бы понятия не имел, на что я смотрю. Однако там были фото, которые выглядели неожиданно знакомо. Похоже, что оба наши народа испытывают особую любовь к закатам.

— Закаты очень красивы.

— И я так считаю. Ваше солнце и наше очень похожи — то, что мы называем жёлтыми карликами класса G. Думаю, мне было бы непросто отличить фотографию вашего заката от фотографии нашего.

По глазным стебелькам Урсулы пробежала рябь — знак согласия.

— Да, полагаю, это было бы трудно.

— Но, разумеется, после того, как солнце окончательно село, всё становится очень разным. Ваша система находится от нашей в сорока шести световых годах.

— Сорока шести ваших световых годах, — любезно поправила Урсула. — И в ста двух наших.

— Верно, верно. Но в каких бы единицах не измерялось это расстояние, его достаточно, чтобы исказить взаимное расположение звёзд. Я не астроном, как доктор Плакстон, но, если я правильно понимаю, самая яркая звезда на нашем небе — та, которую мы называем Сириус, тогда как на вашем небе самый яркий Канопус.

— Да, это так.

— Конечно, у нас тут луна затмевает любую звезду, особенно когда находится в полной фазе.

— Верно.

— И, я полагаю, это так же верно и для вашего мира.

— Нет, это не так.

Судейко застыл на месте, словно в удивлении.

— Почему?

— У моего мира нет луны.

— Правда? — удивился Судейко, театрально вскидывая брови. — Но откуда вы тогда знаете, что такое луна?

— В нашей системе есть два газовых гиганта; у каждого по нескольку лун, которые можно наблюдать в телескоп.

— А, понимаю, — сказал Судейко. — И эти газовые гиганты — для невооружённого глаза они выглядят дисками или светящимися точками, как звёзды?

— Как звёзды — хотя, разумеется, от ночи к ночи они передвигаются относительно фоновых звёзд.

— И, чтобы исключить недопонимание, ваш мир — это каменистая планета, такая же, как наша?

— Более или менее. Она немного больше и примерно на два миллиарда ваших лет старше.

Судейко отмахнулся от этих несущественных нюансов.

— Как скажете. Однако, опять же, чтобы прояснить всё до конца: ваша планета сама не является луной; другими словами, она обращается вокруг вашего солнца, а не вокруг большей планеты.

— Верно.

— Полагаю, что в ясную ночь вы можете видеть на небе то, что мы называем Млечный Путь — полосу звёзд в направлении центра галактики.

— Да. Мы называем её «Небесная река».

— И, вероятно, если вы находитесь в правильном месте на вашей планете, то вы даже можете видеть две галактики-спутника — мы называем их Магеллановыми облаками — или крошечное пятнышко ближайшей к нам независимой галактики — Туманности Андромеды.

— Да, если у вас хорошее зрение.

— Однако на вашем небе нет крупных небесных тел — таких, у которых можно различить диск и какие-либо детали на их поверхности, верно?

— Это так.

Судейко сделал вид, что задумался, хотя, конечно же, пауза была ему нужна лишь для того, чтобы усилить воздействие сказанного на присяжных.

— Ха, — сказал он, наконец. — Перед самым перерывом дактор Эмили Чу сказала, что на вашей планете нет морей и океанов. В связи с этим не расскажете ли, с какими ситуациями первого контакта сталкивался ваш народ раньше?

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Во время перерыва кто-то успел занять место Эмили; теперь она сидела в четвёртом ряду. Она неловко заёрзала: Урсула дала верный ответ, но Эмили боялась, что журналисты могут воспринять его как сбой в программе.

— О, — произнёс Судейко так, словно только что раскрыл великую тайну.- Действительно. Ваша планета — это один большой массив суши. На ней не может быть популяций, тысячелетиями изолированных друг от друга, верно?

— Если я правильно вас поняла — да, верно.

— То есть у вас никогда не происходило ничего похожего на, скажем, открытие европейцами Америки или Австралии в нашем мире. Вы никогда не имели дело с опустошением, эпидемиями и вымиранием населения, которые раз за разом случались у нас, когда прежде изолированные культуры вступали в контакт, особенно когда одна из них значительно более развита технически, чем другая.

— Да, это так.

— Хорошо, — сказал Судейко, — что было, то прошло. Давайте вернёмся в настоящее. Расскажите нам о вашей космической программе.

— Простите?

— Ну, вы понимаете: о ваших астронавтах, ваших космических кораблях.

— Я не знаю значения слов «астронавты» и «космические корабли».

— То есть у вас нет космической программы?

— По-видимому, нет.

— А почему? Судя по материалам Ретикулума, ваша цивилизация существенно более развитая, чем наша, а мы запускаем людей в космос уже почти семьдесят лет.

— Нам никогда не приходило в голову, что такое возможно.

— То есть вы не мечтали с древних времён о путешествии к иным мирам?

Урсула крутанула внутренней рукой, словно открывая кран, в жесте растерянного отрицания.

— Нет. С чего бы?

— Это очень интересный вопрос, — сказал Судейко. — Возможно, если бы у нас тоже не было крупной луны — если бы иной мир не висел над нашими головами с самого начала времён, ясно видимый, но недостижимый — вероятно, мы тоже не рискнули бы отправиться в космос.

— Интересное предположение, — согласилась Урсула.

— Ранее вы сказали, что подавляющее большинство населения вашего мира проголосовало за отправку Ретикулума к планетам других звёздных систем.

— Да.

— Из чего можно заключить, что большинство считает, что в этом нет никакой опасности.

— Конечно.

— Потому что если никого из вашего народа никогда не посещала мысль о путешествиях внутри вашей собственной звёздной системы, мысль о том, что существа, живущие у других звёзд, могут преодолеть пропасть между своим миром и вашим, также вряд ли приходила кому-нибудь в голову.

— Какая замечательная идея! Да, вы правы: мы о таком никогда не думали.

Судейко снова перешёл к загородке для присяжных и начал расхаживать туда-сюда уже перед ней. Трудно было заставить кого-нибудь отвести взгляд от Урсулы во всей её сюрреалистической красоте, однако историк хотел, чтобы все смотрели на него, чтобы его аргументы били с максимальной силой.

— Итак, — сказал он, — когда ваш народ голосовал, никто не задумывался над возможностью того, что существа из другого мира или их автоматизированные зонды могут прилететь и поработить, разорить или уничтожить ваш мир, верно?

— Да, — ответила Урсула. — Это так.

— И вследствие особых обстоятельств вашего мира вы без всякой опаски прокричали о своём существовании соседним звёздам, даже не подумав о том, что можете тем самым поставить это существование под угрозу.

— Да.

— Но мы, имея историю гибельных первых контактов даже между различными частями нашего собственного народа, имея космическую программу и сознавая, что другие тоже могут её иметь, понимаем, что привлечение к себе внимание на галактическом уровне может привести к нам нежелательных и даже опасных гостей.

— Возражение! — сказала Ханна, поднимаясь на ноги. — Ваша честь, мой оппонент аргументирует свою точку зрения!

— Да, — сказал судья Вейсман. — Несомненно — и весьма эффективно, должен признать. В заседании объявляется перерыв до девяти утра завтрашнего дня.

* * * 

Эмили и Ханна отправились ужинать в суши-бар неподалёку от здания суда.

— Знаешь, — сказала Ханна насмешливым тоном, — если Судейко прав, с народом Урсулы уже, возможно, покончено. Помнишь, он сказал, что Ретикулум отправили в ещё двенадцать звёздных систем помимо нашей? Если, скажем, существа с 20 Leonis Minoris — всего в двенадцати световых годах от них — оказались его подлыми берсерками, и если даже их дредноуты могут развивать скорость не больше трети световой, у них уже было достаточно времени, чтобы явиться и испепелить планету Урсулы.

— Но ты уверена, что он неправ, да? — спросила Эмили.

— Нет, — ответила Ханна, — не уверена. Невозможно доказать, что враждебных инопланетян не существует. Однако благодаря тебе и твоей команде мы точно знаем, что существуют мирные инопланетяне.

* * * 

Заключительное слово сторон получилось практически таким, каким Эмили его и представляла. Ханна Плакстон превозносила преимущество альтруистического обмена нашим искусством и культурой, наукой и духовными ценностями не только с народом системы 47 Ursae Majoris, которые, в конце концов, сами протянули нам руку, но и с как можно большим числом других перспективных звёздных систем.

А Пётр Судейко снова высказал своё убеждение в том, что подобные действия не должны предприниматься без широкого международного консенсуса — пусть даже он, как историк, прекрасно знал, что его, вероятно, будет невозможно достичь.

Судья Вейсман проинструктировал присяжных и отправил их совещаться; их вердикт, каким бы он ни был, станет топливом для дальнейших дебатов. В этом смысле Судейко и сторонники моратория, привлёкшие к проблеме внимание широкой общественности, уже победили.

Зрители потянулись прочь из зала заседаний, но Эмили осталась. Служители отключили гигантский монитор рядом со скамьёй свидетеля, но Эмили коснулась панели управления и снова включила его; на экране возникла Урсула. Эмили смотрела на аватар, аватар смотрел на неё. Наконец, Урсула спросила:

— Я могу вам помочь?

— Возможно, — ответила Эмили. — Предположим, что мы, вместо того, чтобы составить ответ самим, попросим вас это сделать. Если мы дадим вам доступ к мощному радиотелескопу или лазеру связи, какое сообщение вы отправили бы своему народу?

Конечности Урсулы двинулись в точности так, как запрограммировала команда Эмили, отражая то, что нейронные сети посчитали за жест глубокой задумчивости. А затем маленький круглый рот раскрылся и закрылся.

— Я бы сказала им, что мы сделали ошибку.

Эмили сама удивилась тому, как опечалил её такой ответ.

— Если бы у вас был второй шанс, вы не стали бы посылать Ретикулум?

Внутренняя рука Урсулы крутанулась вокруг продольной оси.

— Нет, нет, нет. Ошибка не в этом. Ошибкой было не сообразить, что путешествия между мирами возможны. Я сказала бы своему народу, что кто-то из них должен посетить ваш мир лично.

— И вы думаете, они бы так и сделали? Прилетели бы сюда? В гости к человечеству?

— Понятия не имею, — ответила Урсула. А затем подняла все три руки. — Но я знаю, как бы я проголосовала.