Поздно вечером, уже после возвращения Холлуса на свой корабль и перед тем, как идти спать, я устроился на диване в гостиной. Я только что принял две таблетки обезболивающего и ждал, пока желудок утихомирится — бывало, что тошнота едва позволяла таблеткам удержаться внутри.

Может быть, размышлял я, форхильнорец прав. Может «дымящегося ствола», способного меня удовлетворить, вообще не существует. Холлус сказал, все доказательства налицо — прямо у нас перед глазами.

Хуже всякого слепого, кто не хочет видеть; наряду со сказаниями об Аматэрасу, это то, что мне нравится из религиозных текстов.

Но, проклятье, я же не слеп! У меня критический взгляд, взгляд скептика, взгляд учёного.

Меня до глубины души потрясло, что жизнь на разных планетах базировалась на одном и том же генетическом коде. Конечно, Фред Хойл предполагал, что Землю — как, скорее всего, и другие планеты — заселили плывущие в космосе бактерии; если все планеты, которые посетил Холлус, были засеяны из одного источника, генетический код, естественно, оказался бы одинаков.

Но даже если теория Хойла неверна — а ведь она и в самом деле обладает серьёзными недостатками, поскольку отодвигает вопрос о происхождении жизни в некое иное место, которое едва ли можно изучить, — может быть, имеется веская причина на то, чтобы жизнь строилась лишь на этих двадцати аминокислотах.

Как мы с Холлусом уже обсуждали раньше, алфавит ДНК состоит из четырёх букв: А, Ц, Г и Т — аденин, цитозин, гуанин и тимин. Это те основания, из которых и формируются витки спирали.

Хорошо — четырёхбуквенный алфавит. Но какой длины слова в генетическом языке? Ведь его назначение — определять последовательности аминокислот, строительных кирпичиков белков. А в живых организмах, как я только что сказал, их двадцать штук. Очевидно, нельзя однозначно приписать каждой из аминокислот слово из одной буквы: в четырёхбуквенном алфавите таких слов будет четыре. Двухбуквенных слов тоже недостаточно: в языке из четырёх символов таких слов всего шестнадцать. Но если мы возьмём трёхбуквенные слова, их хватит с лихвой — можно будет составить целый биохимический словарь в стиле Уильяма Ф. Бакли, из шестидесяти четырёх слов. Двадцать берём на обозначение каждой аминокислоты, ещё две — на пунктуационные метки начала и конца транскрипции. Занятыми получаются двадцать два из шестидесяти четырёх возможных слов. Их теоретически достаточно для того, чтобы ДНК могла функционировать. Если бы некий создатель конструировал генетический код, он должен был посмотреть на излишки лексики и задуматься о том, что с ними делать.

Мне представлялось, что это существо должно было рассмотреть две возможности. Первая — оставить «лишние» сорок две последовательности неопределёнными, подобно тому как в языках имеются последовательности букв, не обозначающие каких-либо действительных слов. При этом, если в нити ДНК вдруг появится одна из таких последовательностей, будет ясно, что при копировании произошла ошибка — генетический сбой, превративший имеющий смысл код А-Т-А в, скажем, не имеющий смысл А-Т-Ц. Это дало бы чёткий, полезный сигнал: что-то пошло не так.

Вторая альтернатива — примириться с тем, что при копировании будут возникать ошибки, но попытаться снизить их воздействие добавлением синонимов в генетическом языке. Вместо того, чтобы каждую аминокислоту означало одно слово, её могут означать целых три синонима. И останутся варианты для выбора начала и конца, что более или менее закруглит словарь ДНК. Если попытаться сгруппировать синонимы согласно логике, можно в некоторой степени предотвращать ошибки транскрипции: если А-Г-А, А-Г-Ц и А-Г-Г будут означать одну аминокислоту и отчётливому прочтению будут поддаваться лишь первые две буквы, шанс на правильное угадывание значения слова будет весьма неплох — даже без информации о третьей букве.

В действительности язык ДНК дозволяет синонимы. И, если бы каждую аминокислоту кодировали три синонима, можно было бы взглянуть на генетический код и сказать — о да, кто-то вдумчиво подошёл к этой задаче! Но две аминокислоты — лейцин и серин — кодируются шестью синонимами каждая, а остальные кодируются четырьмя, тремя и двумя. Или даже одним словом: бедняга триптофан кодируется одной-единственной последовательностью, Т-Г-Г.

С другой стороны, код А-Т-Г может означать либо аминокислоту метионин (других генетических слов для неё нет), либо, в зависимости от контекста, пунктуационную метку начала транскрипции (у которой тоже нет других синонимов). Да с какой стати, ради всего на свете — и на других планетах тоже, — по какой причине разумный творец пошёл бы на создание такой сборной солянки? Зачем полагаться на контекст для того, чтобы приписать значение, если в языке хватает слов на то, чтобы этого избежать?

А как насчёт вариаций в генетическом коде? Я уже говорил Холлусу, что код митохондриальной ДНК слегка отличается от ядерной ДНК.

Ещё в 1982 году Линн Маргулис высказала предположение, что митохондрии — клеточные органеллы, отвечающие за производство энергии — в прошлом представляли отдельную форму бактерий, живших в симбиозе с предшественниками современных клеток, и что в конце концов эти отдельные формы слились с большими клетками, став их составной частью. Может быть... о господи, прошло уже столько времени с тех пор, как я брался за биохимию... может, изначально генетический код митохондриальной и ядерной ДНК был идентичен, но с началом симбиоза эволюция способствовала мутациям, позволяющим внести в митохондриальный код некоторые изменения. Когда в одной клетке сосуществуют два набора ДНК, может быть, эти малые изменения позволяют отличить одну ДНК от другой, не допуская их случайного смешивания.

Холлусу я об этом не говорил, но, помимо этого, есть ещё одно незначительное отличие в генетическом коде жгутиковых простейших — если мне не изменяет память, для этих организмов три кодона имеют другое значение. Но... я просто размышлял наугад, прекрасно это сознавая... некоторые утверждают, будто клетки эпителия, эти не поддающиеся упрощению сложные органеллы, которые и вызвали мой рак лёгких, в прошлом тоже представляли собой отдельные организмы. Может, эти простейшие с изменённым генетическим кодом произошли от клеток эпителия, в прошлом находившихся в симбиозе с другими клетками. Может быть, из-за симбиоза и в этом случае, как и в случае митохондрий, у эпителиальных клеток возникли вариации генетического кода — по тем же причинам? Но только в этом случае, в отличие от клеток эпителия, простейшие отказались от симбиоза и предпочли жить самостоятельно.

Как ни крути, у этого есть определённая вероятность.

Кстати, когда я был мальчишкой, мы жили в Скарбору и наш участок примыкал к участку миссис Лэнсбьюри. Она была до крайности религиозна — «святой каток», как называл её мой отец — и всегда старалась убедить моих родителей позволить ей водить меня в церковь по воскресеньям. Разумеется, я всегда отказывался. Но я хорошо помню её любимое выражение: «неисповедимы пути Господни».

Может, и так. Но мне и сейчас было трудно поверить, что его пути столь кривы и полны случайностей.

И всё же...

Всё же — что там сказал Холлус насчёт языка вридов? Он тоже чувствителен к контексту, и в нём необычайно много синонимов. Может статься, на каком-то из уровней Хомского[Хомский, Авраам Н. (род. 1928 г.) — американский лингвист, автор классификации формальных языков. — прим. пер.], мой мозг просто не был предназначен для того, чтобы углядеть в генетическом коде элегантность. Может быть, Т-кна и другие представители его вида нашли его совершенным, идеально элегантным.

Может быть.

* * *

Внезапно кот выпрыгнул из мешка.

Я никому ни слова не сказал насчёт того, что задача «Мерелкаса», пускай частичная, заключается в поиске Бога. Уверен, гориллы в Бурунди на этот счёт также были немы. Но вдруг, ни с того ни с сего, об этом прознали все.

Перед входом на станцию метро «Норс-Йорк Сентер» стояли ряды ящиков для газет. Заголовок сегодняшней «Торонто Стар» гласил: «У инопланетян есть доказательства существования Бога!» «Глоуб энд Мэйл» кричала: «Бог — научный факт, утверждают инопланетяне». «Нэйшнл Пост» объявляла: «У Вселенной есть Творец», а «Торонто Сан» набрала два гигантских слова, которые заполнили собою чуть ли не всю главную страницу: «Бог есть!»

Обыкновенно по пути на работу я для лёгкого чтения брал «Сан» — но для вдумчивого, детального освещения событий ничто не сравнится с «Моп энд Пэйл»; я опустил пару монет в щель и вытянул из серого ящика экземпляр. И замер как вкопанный на прохладном апрельском воздухе, читая верхнюю половину главной страницы.

Индуска в Брюсселе задала Сальбанде, тому представителю форхильнорцев, который периодически встречался с журналистами, очень простой и прямой вопрос — верит ли он в какого-нибудь бога или в нескольких.

И тот ответил — ещё как ответил!

Разумеется, репортёры тут же взяли интервью у космологов всей планеты — в том числе у Стивена Хокинга и Алана Гута, — чтобы выяснить, есть ли смысл в сказанном форхильнорцем.

Для религиозных лидеров это оказалось настоящим праздником. Ватикан — со своей богатой историей ставок не на ту лошадь в научных дебатах — не давал комментариев, скупо сообщив прессе, что Папа вскоре выступит на данную тему. Вайлаят аль-Факих в Иране денонсировал слова инопланетянина. Пэт Робертсон призывал пожертвовать ему как можно больше, чтобы его организация могла изучить заявления пришельцев. Председатель Объединённых церквей Канады тепло приветствовал последние новости, заявив при этом, что наука и вера действительно дополняют друг друга. Премьер-министр Индии, чьё имя, как я отметил, в одном абзаце было набрано по-разному, заявил, что утверждения инопланетян полностью отвечают верованиям индусов. Тем временем Калеб Джонс из нашего же КМО заявил от имени КНАРПа, что нет нужды придавать словам форхильнорцев какие бы то ни было мистические или сверхъестественные значения.

Когда я добрался до КМО, к обычному кружку психов-уфологов присоединились несколько религиозных групп. Некоторые были одеты в рубище, были те, кто держал зажжённые свечи, кто-то напевал, а ещё кто-то стоял на коленях и молился. Рядом дежурили несколько полицейских, приставленных для гарантии того, что персонал музея — в том числе и я, но далеко не только я — мог беспрепятственно пройти к месту работы; после открытия главного входа им предстояло оберегать и обычных посетителей.

Распечатки с лазерного принтера ветром носило по тротуару; на одном из листов я разглядел Холлуса (или другого форхильнорца) со стебельками глаз, которые выглядели наподобие дьявольских рогов.

Я вошёл в музей и поднялся в свой кабинет. Вскоре из ниоткуда возник Холлус.

— Слушай, по поводу тех людей, которые взорвали абортарий, — заговорил он. — Ты сказал, это сделали религиозные фундаменталисты?

— Ну, так можно предположить, да. Их ещё не поймали.

— «Дымящегося ствола» не нашли, — сказал Холлус.

— В точку, — с улыбкой ответил я.

— Но если они, как ты говоришь, глубоко верующие люди, почему это имеет для них значение?

— Взрыв такой клиники — попытка протеста против якобы поругания морали.

— И...? — сказал Холлус.

— Ну, на Земле концепцию Бога тесно увязывают с вопросами морали.

Холлус внимательно слушал.

— По правде говоря, в трёх основных религиозных течениях имеются те же Десять заповедей, предположительно переданные Богом людям.

Как-то раз Сюзан колко заметила, что единственная знакомая мне цитата из Библии — 29-й свиток Книги Закона:

Бойся зверя — человека, ибо он пешка в руках дьявола. Изо всех приматов Господних лишь он один убивает забавы ради, из похоти или из алчности. Не постыдится он умертвить и брата своего, дабы завладеть землёй его. Не позволяй ему плодиться во множестве, ибо тогда обратит он в пустыню дом свой, равно как и твой. Сторонись его. Пусть уползает он назад в своё логово среди джунглей, ибо он — предвестник смерти.

Именно её Корнелий читал Тэйлору в конце «Планеты обезьян». Сильные слова — и, подобно доктору Заиусу, я всегда пытался им следовать. Но Сюзан была не совсем права. Ещё когда я был студентом университета Торонто — да, так давно это было! — время от времени я посещал занятия Нортропа Фрая, прекрасного преподавателя английского. Кроме того, я появлялся и на лекциях Маршалла МакЛухана и Робертсона Дэвис — ещё двух членов триумвирата гуманитарных наук, признанного во всём мире. Возможность соприкоснуться с такими вершинами интеллекта опьяняла. Фрай отстаивал мнение, что нельзя по достоинству оценить английскую литературу без знания Библии. Быть может, он был прав; однажды я сумел осилить половину Ветхого Завета и бегло просмотрел цветастую версию «истинных слов Иисуса» — библию короля Якова, купленную в книжной лавке студенческого городка.

Впрочем, по сути сказанное Сюзан было правдой. Я не очень-то знал Библию. То же можно сказать и о Коране, и о всех прочих святых книгах.

— А что это за Десять заповедей? — спросил Холлус.

— Э-э-э... Не убий. Не прелюбодействуй. Не возжелай... э-э-э... что-то насчёт осла, по-моему.

— Понимаю, — сказал Холлус. — Но, насколько мы сумели определить, Создатель никогда ни с кем напрямую не общался. Ведь даже вриды — которые, как ты знаешь, проводят половину жизни в активном стремлении наладить такую связь, — даже они не могут похвастать успехами. Не знаю, каким образом такие заповеди могли быть переданы какой-либо форме жизни.

— Ну, если мне не изменяет память, Бог начертал их огненным пальцем на каменных дощечках.

— Это зафиксировано на видео? Оно не может сойти за твой «дымящийся пистолет»?

Я улыбнулся:

— Этот фильм — драма, беллетристика. Десять заповедей якобы были даны тысячи лет назад, а фильм сняли лишь полстолетия назад.

— О-о.

— И всё же многие люди считают, что у них прямая связь с Богом — что он слушает молитвы.

— Бред, — заявил Холлус. Стебельковые глаза остановились, и он сказал: — Прости, я знаю — ты умираешь. Это сподвигло тебя помолиться?

— Нет. Но моя жена Сюзан молится.

— И её молитвы остаются без ответа.

— Да, — мягко ответил я. — Ответа нет.

— А каким образом представители твоего вида могут примирить свои молитвы с реальностью — с тем, что почти все молитвы остаются без ответа?

Я легонько пожал плечами.

— Мы говорим что-то вроде «на всё есть своя причина».

— А, философия вридов, — заметил Холлус.

— Мой малыш спросил, может, я сделал что-то не так — не мог ли я заболеть раком из-за этого.

— А ты действительно сделал что-то не так?

— Ну, я никогда не курил... Думаю, я мог бы правильнее питаться.

— Но сделал ли ты что-то неправильное в моральном плане? Эти Десять Заповедей — не нарушил ли ты какую-нибудь из них?

— Если честно, я даже не знаю наизусть все десять. Но не думаю, что я совершил что-то ужасное. Никогда не убивал, никогда не изменял жене. Никогда ничего не крал — по крайней мере, став взрослым. Я никогда... — сказал было я и запнулся. Я подумал о Гордоне Смолле, и на ум пришли события тридцатилетней давности. — К тому же я не могу поверить, что заботливый Боженька стал бы наказывать тем, что я испытываю, кого бы то ни было — за какие угодно проступки.

— «Заботливый Боженька», — повторил Холлус. — Я также слышал словосочетания «любящий Господь» и «сострадающий Господь».

Он уставил на меня оба стебельковых глаза и сказал:

— Думаю, вы, люди, приписываете Создателю слишком много прилагательных.

— Но ведь это вы верите, что у Бога есть для нас предназначение, — заметил я.

— Я верю, у него могла быть конкретная причина для создания вселенной, в которой есть жизнь. И, действительно, как ты говоришь, могла быть причина желать одновременного возникновения множества разумных созданий. Но то, что Создателя не интересуют конкретные индивиды, кажется настолько ясным, что это даже глупо обсуждать.

— И это — общепринятое мнение среди представителей твоей цивилизации? — спросил я.

— Да.

— Тогда в чём источник морали форхильнорцев? Как вы отличаете правое от неправого?

Холлус помолчал — либо подыскивал ответ, либо раздумывал, стоит ли вообще отвечать. И наконец сказал:

— У нашей цивилизации жестокое прошлое, чем-то напоминающее ваше. Мы способны на страшные зверства — нам даже не нужно оружие, чтобы с лёгкостью убить другого представителя нашего вида. Правильно всё, что усмиряет нашу жестокость; неправильно всё, что выставляет её напоказ. — При этих словах он перенёс свой вес, перегруппировав шесть ног. — Наша цивилизация не вела войн уже три поколения, и, поскольку у нас имеется возможность уничтожить планету, это очень хорошо.

— Задаюсь вопросом, не присуща ли жестокость всем разумным видам, — сказал я. — Эволюцией движет борьба за доминирование. Я слышал предположение, что травоядные вообще не могут развить интеллект: чтобы сорвать листик, хитрость не нужна.

— Действительно, странный путь развития, — согласился Холлус. — Жестокость нужна для появления интеллекта, интеллект даёт возможность уничтожить вид в целом, и лишь интеллект позволяет подавить жестокость, которая и привела к его возникновению.

— Мы называем это «уловкой-22»,[Словосочетание «уловка-22», от названия одноимённого романа Д. Хеллера, означает абсурдную, парадоксальную ситуацию. Пример уловки-22 из романа: всякий, кто заявляет о себе, что он сумасшедший, с целью освободиться от военной обязанности, тем самым доказывает, что он не сумасшедший, так как такое заявление явно говорит о здравомыслии. — прим. пер.] — сказал я. — Может, мы развили идею Бога и морали для самосохранения. Кто знает — вдруг, если у того или иного вида не будет морали, которая подавляет её склонность к жестокости желанием угодить Богу, она обречена уничтожить себя, стоит ей обрести для этого подходящую технологию?

— Интересная мысль, — откликнулся Холлус. — Вера в Бога даёт преимущество для выживания. В этом случае эволюция будет ей способствовать.

— А ваша цивилизация — она всё ещё боится себя уничтожить? — спросил я.

Холлус качнул телом, как мне показалось, скорее в знак отрицания:

— У нас объединённое правительство планеты. И мы в значительной мере толерантны к тем или иным различиям. У нас нет голода и нужды. Так что теперь вряд ли есть почва для конфликтов.

— Хотел бы я сказать то же самое и о Земле, — сказал я. — Ей так несказанно повезло, что на ней возникла жизнь — было бы позором уничтожить её по собственной глупости.

— Жизнь возникла не здесь, — сказал Холлус.

— Что? — переспросил я, в полном замешательстве.

— Не думаю, что в прошлом Земли имело место зарождение жизни; полагаю, она началась не здесь.

— Хочешь сказать, она пришла сюда из космоса? Гипотеза панспермии Фреда Хойла?

— Возможно. Но, подозреваю, скорее жизнь появилась сравнительно недалеко отсюда, на 4-й планете Солнечной системы.

— То есть, на Марсе?

— Да.

— И как же она сюда попала?

— На метеорах.

Я нахмурился:

— Вообще-то, мы за долгое время нашли парочку марсианских метеоритов. Некоторые учёные утверждали, что в них были окаменелые останки микроорганизмов. Но эта версия была поставлена под сомнение, и не без оснований.

— Хватило бы и одного.

— Думаю, да. Но почему ты не думаешь, что жизнь могла зародиться прямо здесь?

— Ты сам говорил, что жизнь появилась на Земле чуть ли не четыре миллиарда лет назад. Но в то время, на ранних этапах Солнечной системы, эта планета испытывала регулярные столкновения с крупными кометами и астероидами — столкновения таких масштабов, что они могли привести к вымиранию. Слишком маловероятно, что в тот период могли сложиться пригодные для жизни условия.

— Но ведь Марс не старше Земли, и он точно так же подвергался бомбардировкам.

— О, бесспорно! — согласился Холлус. — Но на Марсе не было таких крупных и глубоких океанов, как на Земле — хотя на поверхности текли реки. Когда стоишь на поверхности, виды там потрясающи — следы эрозии колоссальны. Так вот, если астероид ударяет о твёрдую поверхность, тепловой импульс повысит температуру на месяцы. Но если астероид обрушится в океан — а он сейчас, как и миллиарды лет назад, покрывает большую часть поверхности Земли — тепло никуда не уйдёт, и глобальная температура останется повышенной на десятилетия или даже столетия. Судя по всему, на Марсе условия для зарождения жизни сложились на полмиллиарда лет раньше, чем здесь, на Земле.

— А потом жизнь перенеслась сюда на метеорах?

— Именно. Примерно одна тридцать шестая часть всего материала, который выбрасывается с Марса ударами метеоров, в конце концов подхватывается Землёй — и многие формы микроорганизмов могут пережить глубокую заморозку. Эта версия отлично объясняет, почему останки вполне зрелых организмов встречаются здесь в самых старых камнях — несмотря на то, что условия были слишком нестабильны для развития здесь, на месте.

— Ух ты! — сказал я, хорошо осознавая — мой отклик не вполне адекватен. — Полагаю, один метеор мог принести сюда жизнь. В конце концов, у всех организмов на этой планеты имеется общий предок.

— Вся жизнь на вашей планете произошла от общего предка? — спросил Холлус, и голос прозвучал удивлённо.

— Разумеется.

— Откуда вам это известно?

— Мы сравниваем генетический материал разных существ и исходя из степени различия можем сказать, как давно жил их общий предок. Например, ты же видел Старину Джорджа, чучело шимпанзе, в нашей диораме «Леса Будонго»[Леса Будонго расположены в Уганде. — прим. пер.]?

— Да.

— Ну так вот, люди и шимпанзе генетически отличаются лишь на 1,4%.

— Прости, что я это говорю, но мне кажется неправильным набивать и выставлять на всеобщее обозрение чучело столь близкого родственника.

— Мы так больше не делаем. Этот экспонат поставили больше восьмидесяти лет назад, — сказал я, сознательно решив умолчать о чучеле австралийского аборигена, ранее выставленном в Американском музее естественной истории. — Фактически, из генетических исследований родилась концепция борьбы за права обезьян.

— И они, эти исследования, показали, что все существа на планете имеют общего предка?

— Разумеется.

— Невероятно! Мы считаем, что и на Бете Гидры, и на Дельте Павлина имели место многие случаи биогенеза. К примеру, на моей планете жизнь возникала не менее шести раз за первые 300 млн. лет, — пояснил Холлус и, помолчав, поинтересовался: — Как называется высший уровень в вашей системе классификации живых организмов?

— Царство, — сказал я. — Обычно мы считаем, что их пять: Животные, Растения, Грибы, Доядерные и Одноклеточные.

— Все животные относятся к царству животных? А растения — к царству растений?

— Да.

— Все животные сгруппированы в одно царство? И растения — тоже?

— Да.

— Поразительно! — сказал он и принялся сильно раскачивать телом. — На нашей планете система классификации идёт ещё на один уровень вверх. У нас всего шесть... ну, назовём их «домены», это будет подходящим по смыслу — так вот, у нас шесть доменов, относящимся к шести отдельным событиям появления жизни; в каждый из доменов входят отдельные виды животных и растений. К примеру, наши пентапеды и октопеды в действительности имеют абсолютно разное происхождение; биологи доказали, что у них нет общего предка.

— Правда? Но ведь вы всё равно могли изучить ДНК, чтобы определить эволюционные взаимоотношения между представителями одного и того же домена.

— За целые эпохи все домены смешались, — сказал Холлус. — В геноме моего вида наличествует генетический материал всех шести доменов.

— Но разве это возможно? Помнишь, ты говорил о Споке, что нелепа сама мысль о возможности иметь совместное потомство для существ разных видов — даже из того же домена?

— Мы считаем, в переносе генетического материала между доменами существенную роль играли вирусы.

Я призадумался. Учёные предполагали, что излишки генетического материала, привносимого в организмы вирусами, составляли львиную долю «мусорной» ДНК — девяносто процентов человеческого генома, не кодирующего синтез белка. Потом, как известно, сегодня генетики намеренно внедряют в картошку гены коров, и так далее.

— Все шесть доменов основаны на ДНК? — спросил я.

— Я уже говорил, что все сложные формы жизни, которые мы нашли, основываются на ДНК, — ответил Холлус. — Но, принимая во внимание перенос ДНК из домена в домен за исторические периоды, у нас не было особых успехов в сравнительном изучении генома, которое ты предлагаешь. Животные, хотя и явно близкие родственники — об этом говорят первичные формы тела, — могут иметь значительные недавние вставки новой ДНК из другого домена. Это сделает процент отклонения между двумя видами обманчиво большим.

— Интересно, — сказал я.

Мне в голову пришла мысль, слишком безумная для того, чтобы высказать её вслух. Если, как сказал Холлус, жизнь повсеместно основывается на ДНК, а генетический код один и тот же, и если формы жизни могут получать вставки ДНК даже из других доменов, почему бы не иметь такой возможности формам жизни с разных планет?

Может, в конечном счёте мистер Спок не так уж невероятен.