Октябрь 2067

— Все на борт! Отправляемся!

Дон подвёл большой фургон к краю обширной бетонной площади перед пристанью. Она была запружена сотнями туристов, которые либо дожидались прибытия одного из скоростных паромов, либо, как семья Дона, только что приехали на одном из них. Площадь окружало кольцо торговцев, продающих футболки, хот-доги и прочее. Ленора стояла возле барьера, который не давал Дону проехать дальше.

— Все слышали папу? — крикнула она. — Мы хотим туда добраться, пока солнце не село.

Дон не мог их винить за проволочки. Это место у начала Гуронтарио-стрит было единственным, с которого видна вся территория ярмарки, раскинувшаяся на двух искусственных островах на озере Онтарио. Американский павильон не только походил на огромный алмаз — фактически, он им и был, а китайский отдавал должное как национальной культуре, так и самым знаменитым гражданам Земли, не принадлежащим к человеческому роду, имея форму разъярённого дракона, чьё тело изгибалось и сворачивалось подобно одноимённому созвездию. Между ними поднимался поблёскивающий Шпиль Надежды из углеродных нанотрубок, вернувший Торонто звание родины самого высокого здания планеты.

Дон привык к трёхногой походке сыновей, но туристы, которые до того поглядывали на них украдкой, теперь откровенно пялились, заворожённые зрелищем их неожиданно грациозного способа передвижения. Его дочь, однако, не двинулась с места. Пятнадцатилетняя Джиллиан, унаследовавшая от матери веснушки, а от отца — светло-каштановые волосы, стояла в очереди за сладкой ватой, и перед ней оставался всего один человек. Она обеспокоенно поглядела на отца, опасаясь, что ей придётся бежать, так и не купив лакомство.

— Ладно, — крикнул ей Дон. — Но поторопись.

Они с Ленорой сделали всё, что могли для воспитания Джиллиан, и Дон с радостью обнаружил, что быть отцом во второй раз гораздо легче; предыдущий опыт давал уверенность и способность гораздо лучше различать, что требует немедленного вмешательства, а что само пройдёт со временем.

С мальчишками, которые при их двух-с-половиной-метровом росте и двухстах килограммах веса пробирались через толпу без всякого труда, тоже вышло как нельзя лучше. Они выросли вместе с Джиллиан в доме, который купил для них Коди Мак-Гэвин — в Виннипеге, поскольку осторожность подсказывала, что это лучше делать поблизости от биолаборатории с четвёртым уровнем изоляции, причём единственной в Северной Америке оборудованной для работ с рогатым скотом и другими крупными животными. Сотни экспертов следили за происходящим в доме через веб-камеры и давали всевозможные рекомендации.

Но Дон и Ленора были родителями мальчиков, и, как и все родители, больше полагались на собственные инстинкты.

Дон тронул рычажок, открывающий задний пассажирский салон. У фургона — «дракомобиля», как прозвали его журналисты — был достаточно высокий потолок, чтобы под ним поместились мальчики, неспособные сидеть: их две передние ноги и толстая задняя были просто не предназначены для этого. Когда все оказались внутри, Дон загерметизировал их салон и позволил поглотителям углекислоты делать своё дело. К тому времени, как вернулась Джиллиан, неся гигантский ком розовой сахарной ваты, зажёгся зелёный огонёк на приборной панели, и мальчики сняли дыхательные маски.

Дон никогда не думал, что будет водить такой большой фургон, однако дни беспокойства о галлонах на милю уже давно прошли. Это заняло какое-то время, но в конце концов ему надоело провозглашать, как Робин в фильмах 1960-х про Бэтмена, «Атомные батареи на полную мощность! Запустить турбины!» каждый раз, как он забирался в него. Ленора заняла переднее пассажирское сиденье, а Джиллиан с Гунтером — Джига, как называли эту парочку в семействе Галифаксов-Дарби — устроились на задних сиденьях.

— Когда начинается церемония? — спросил Дон.

— В девять вечера, — ответил Гунтер.

— Отлично, — сказал он, выруливая с обочины. — Ещё полно времени. — Он мог бы посадить за руль МоЗо, но, чёрт возьми, везти свою большую семью на старом семейном автомобиле — это одна из прелестей отцовства.

— Ну что, — сказала Ленора, оглядываясь через плечо, — всем понравилось?

— О, да! — сказал Амфион, и его гребень возбуждённо заволновался. — Потрясающе!

У мальчиков не было проблем с произнесением английских звуков; их вокальные возможности были шире, чем у людей. Однако, несмотря на лучших преподавателей языка они, похоже, были физиологически неспособны пользоваться пассивным залогом. Кое-кто высказывал мнение, что то был фундамент драконианской морали — неспособность вообразить действие в отрыве от того, кто его производит.

— Демонстрация ремонтного тумана была особенно впечатляющей, — добавил Зеф.

Конкурс имён для драклингов объявили сразу после их рождения; победили Амфион и Зеф, сыновья-близнецы Зевса, которых растили на Земле приёмные родители.

Дон кивнул. Нанотехнический туман был невероятным зрелищем, но ему самому больше всего понравились летающие машины — ему удалось наконец-то дожить до их появления.

Прошедшим летом Канаде исполнилось двести лет, и вторую сотню отмечали так же, как и первую: организацией всемирной выставки-ярмарки. Дон помнил, как ребенком ходил на столетнюю выставку и как был поражён гигантскими лазерами, кнопочными телефонами, монорельсом и огромной геодезической сферой, заполненной спускаемыми аппаратами американских космических кораблей. Та выставка, как и эта, называлась «Экспо-67», с указанием лишь последних двух цифр года; прошло две трети столетия, и уроки Питера де Ягера оказались прочно забытыми. Но, так же, как и сто лет назад, выставка была по крайней мере частично посвящена демонстрации лучших и новейших технологий, некоторые из которых уходили корнями в чертежи искусственной матки и инкубатора, присланные на Землю драконианцами.

Дон встроился в поток машин. Некоторые водители приветливо сигналили и махали руками — Амфион и Зеф были знаменитостями, а громоздкий зелёный дракомобиль было трудно не узнать, да и номерные знаки Манитобы с надписью «STARKIDS» не давали ошибиться.

Дону было шесть лет, когда Канаде в 1967 исполнилось сто. Тогда правительство разыскивало людей, родившихся в тот же год, что и страна, и организовывало встречи школьников с теми из них, кто ещё был на это способен. Даже сейчас Дон отлично помнил, как впервые в жизни увидел сентенария — невероятно дряхлого мужчину, прикованного к инвалидной коляске.

Но теперь прошло ещё сто лет, и сам Дон стал сентенарием — точнее, ему было сто шесть лет, и скоро станет сто семь. Люди младше его — те, кто родился в 1967 году — теперь встречались со школьниками, и среди них — Памела Андерсон. Она была первым ребёнком в её родном городке в Британской Колумбии, родившимся в день столетия Канады, и после её собственного роллбэка, выполненного всего несколько лет назад, когда цены упали достаточно, чтобы простые телезвёзды могли себе его позволить, стала такой же красивой, как и в тот день, когда она впервые появилась на страницах «Плейбоя».

Дон уже не выглядел особенно молодым: физически ему было сорок четыре или около того. Он снова почти облысел, но не слишком переживал из-за этого. Сейчас он чувствовал себя лучше, чем когда ему было столько же в превый раз; прошло шесть десятков лет с его первого и единственного инфаркта.

Леноре тоже было за сорок — но то ни в коем случае не был средний возраст. Цена роллбэка продолжала падать; уже семь миллионов человек прошли через эту процедуру. К тому времени, как она ей понадобится, они будут способны оплатить роллбэк ей, и — мысль была ошеломляющая, но так, скорее всего, и будет — им даже станет по карману второй роллбэк для Дона.

Пока они ехали, Амфион препирался с Джиллиан, а Зеф смотрел в окно на запруженные народом улицы Торонто. Несмотря на то, что они носили имена близнецов, драклинги выросли очень разными. У Амфиона была иссиня-чёрная кожа и два маленьких трубчатых гребня на затылке, тогда как Зеф был сине-зелёно-серебристым и с тремя гребнями. Характеры мальчиков тоже отличались. Амфион был общителен и смел и неспособен спустить даже малейшую насмешку, тогда как Зеф был осторожен и застенчив с незнакомыми людьми, но игры в слова любил не меньше отца.

Дон взглянул на них в зеркало заднего вида.

— Амфион, — сказал он, — перестань дразнить сестру.

Амфион повернул два из своих четырёх глаз к Дону.

— Она первая начала!

Каждый из драконианских глаз имел свой уникальный диапазон восприятия: два в разной степени воспринимали ультрафиолет, третий мог видеть инфракрасное излучение, четвёртый видел и то, и другое, но не в цвете; от того, какими глазами мальчики смотрели на объект, зависело не только каким они его видят, но и выражало их отношение к нему. У них также было чувство, не имеющее аналога на Земле — оно позволяло им обнаруживать тяжёлые объекты, не видя их.

У Амфиона и Зефа было по пять конечностей: три ноги и две руки. Если их эмбриональное развитие сколько-нибудь надёжно отражало их эволюцию, то две передние ноги развились из анальных плавников их живших в воде предков, а более толстая задняя нога раньше была хвостом. Руки же образовались не из грудных плавников, как в случае с людьми, а из сложного набора костей, который у их предков поддерживал жабры.

У драконианцев было лишь три пальца на каждой руке, но тому, что в их межзвёздных посланиях использовалась десятичная система, нашлось объяснение. У мальчиков было по десять придатков вокруг ротовой щели — две пары сверху, и шесть в ряд снизу; как раз сейчас Зеф с их помощью отправлял в рот клок сладкой ваты, который Джиллиан передала ему в задний салон через маленькую шлюзовую камеру. Поскольку четыре их глаза сидели глубоко в костных орбитах, дракониацы не могли видеть собственные придатки, так что как бы драконианцы ни пользовались ими при счёте, они не считали их напрямую, как люди пальцы, а, скорее, отталкивались от ментальной картины манипулирования ими.

Та, первая «Экспо-67» имела подзаголовок «Человек и его мир». Сегодняшняя «Экспо-67» поздаголовка не имела — по крайней мере, Дон про такой не слышал — но «Человечество и его миры» ей бы подошло: люди, наконец, вернулись на Луну, и маленькая международная колония появилась на Марсе.

И, конечно же, были другие миры, хоть они и не принадлежали человечеству. Так совпало, что сейчас было как раз 18.8 лет с того момента, как Сара Галифакс отправила своё последнее послание к звёздам, подтверждая получение драконианского генома и обещая, что назначенный ею преемник поможет воссоздать драконианцев на Земле. Это означало, что корреспондент Сары на Сигме Дракона только-только получил весть о том, что то, о чём он просил, будет сделано. Все полагали, что в данный момент на далёкой планете устраивается большое празднество, и казалось хорошей идеей устроить подобное празднество здесь; оно должно состояться сегодня вечером. Из Канады отправить сообщение на Сигму Дракона можно в любое время дня, но казалось более правильным сделать это, когда на ночном небе видны звёзды, пусть огни Торонто и заглушают свет тусклого солнца родины Амфиона и Зефа.

В ходе церемонии должна быть торжественно открыта статуя Сары — такой, какой она была в 2009, когда пришло первое сообщение. По окончании «Экспо-67» её навечно установят перед входом в Макленнановские физические лаборатории. После церемонии открытия приветствия Сигме Дракона отправят не только Амфион и Зеф — они уже десять лет посылали туда еженедельные отчёты, хотя ни один ещё не дошёл до адресата — но и высокопоставленные лица стран, имевших павильоны на выставке.

Движение было не слишком интенсивным; дракомобиль приближался к месту своего назначения. Дон много раз приезжал в Торонто за эти годы, чтобы повидать внуков и — совсем недавно — на похороны своего сына Карла, умершего в непривычно раннем возрасте семидесяти двух лет. Он совершал это паломничество в каждый свой приезд, но Джиллиан и мальчики впервые забирались так далеко на северную окраину города.

Проезжая по Парк-Хоум-авеню, Дон ощутил укол сожаления, увидев, что библиотека, с которой у него было связано столько воспоминаний, исчезла. В душе Дон был немного луддит и до сих пор носил в кармане датакомм, тогда как Ленора и Джиллиан уже обзавелись мозговым имплантом для доступа в сеть.

Он завёл фургон на территорию кладбища — ещё один анахронизм — и припарковал его как можно ближе к могиле Сары. Мальчики снова надели свои маски-фильтры, и остаток пути они прошли пешком, пробираясь через груды опавших листьев.

Дон принёс виртуальный букет с батареей холодного термояда; голограмма красных роз сохранится практически вечно. Его дети, обычно шумные, притихли, почувствовав, что ему нужно побыть в тишине. Иногда, когда он сюда приходил, его переполняли воспоминания: сцены их с Сарой свиданий, события первых лет их брака, моменты детства Карла и Эмили, бурные восторги, когда Сара расшифровала первое сообщение. Но в этот раз вспомнилось, как они почти двадцать лет назад отмечали шестидесятилетие со дня их свадьбы. Он тогда встал на одно колено — вот как сейчас, когда ставил цветы. Он по-прежнему скучал по Саре, скучал каждый день своей жизни.

Встал и некоторое время просто смотрел на надгробие, а потом прочитал надпись. Он повернулся и поразмышлял над пустым местом рядом с ней. Его собственная запланированная эпитафия — «Он никогда не оставался с Q» — была не так хороша, как её, но сойдёт.

Через несколько секунд он взглянул на Ленору: интересно, каково ей знать, что в конце концов он окажется здесь, а не рядом с ней. Ленора, чьи веснушки с годами поблекли, а лицо пересекли тонкие линии, должно быть, прочитала его мысли, потому что похлопала его по руке и сказала:

— Это ничего, дорогой. В любом случае, людей моего поколения не хоронят. Ты за это заплатил — тебе здесь и лежать. Когда-нибудь.

Когда-нибудь. В двадцать втором веке, или, может быть, в двадцать третьем, или…

Эпоха чудес. Он покачал головой и повернулся к детям.

Для Джиллиан, как он полагал, Сара ничего особого не значила: первая жена отца, женщина, которая умерла за много лет до её рождения, и с которой у неё не было общей ДНК — хотя для Сары такие тривиальные соображения мало что значили бы. Общество не придумало названия для подобного рода родства.

Не было названия и для того, кем была Сара для мальчиков, но без неё их бы не было. Амфион задумчиво смотрел на четыре имени на надгробной плите — «Сара Донна Энрайт Галифакс» — и, должно быть, размышлял о том же самом, потому что спросил:

— Как я должен её называть?

Дон подумал. «Мама» вряд ли подошло бы — их мамой была Ленора. «Профессор Галифакс» — слишком формально. «Миссис Галифакс» не было занято — Ленора, как большинство женщин её поколения, не стала менять фамилию в браке. «Сара» выражало близость, но тоже было не вполне верно. Он пожал плечами.

— Я не…

— Тётя Сара, — сказала Ленора, которая всю свою жизнь называла её «профессор Галифакс». — Я думаю, вы должны звать её «тётя Сара».

Драконианцы не умеют кивать, так что Амфион сделал небольшой поклон, который он привык использовать в качестве замены.

— Спасибо, что привёз нас повидаться с тётей Сарой, — сказал он; один его глаз смотрел на Дона, три других — на надгробную плиту.

— Она была бы очень рада вас увидеть, — сказал Дон, улыбнулся по очереди каждому из троих своих детей.

— Как бы я хотел с ней познакомиться, — сказал Зеф.

Гунтер наклонил голову и сказал:

— И я тоже.

— Она была замечательной женщиной, — сказал Дон.

Джиллиан повернулась к Леноре.

— Мама, ты должна была её знать — вы же работали в одной области. Какая она была?

Ленора посмотрела на Дона, потом снова на дочь. Она искала подходящее слово, и через мгновение нашла его и произнесла, улыбнувшись мужу:

— Небоверх.