Жак, опершись о стену того самого здания, которое выходило на Центральную улицу, пристально всматривался через боковую аллею на проезд, переполненный брюссельцами, грубо разбуженными тем утром. Там были офицеры в красивой форме на конях, вышагивающих танцующей поступью; множество конных наездников, которые встраивались в колонны вдоль дороги. Переполненные провизией повозки никак не могли пробраться из-за оживленного движения, кучера проклинали все на свете и орали во все горло. Артиллерия, которую тащили здоровенные лошади, постоянно сталкивалась на своем пути с крестьянскими повозками, выезжавшими из пригорода на утренний рынок. Кучеры были в красных ночных колпаках и голубых костюмах, выдававших в них настоящих горожан.

Голова Жака все еще раскалывалась после утомительной поездки, которую ему только что пришлось совершить, но он понимал, что отдохнуть ему не предложат: будет очень много срочных посланий, которые придется доставлять, раз уж герцог Веллингтон взялся донести до города все свои новости.

Пока он ждал, он смотрел на улицу, но все, о чем он мог думать, была София. Это имя он услышал впервые прошлой ночью, когда после захода солнца вошел с официальным донесением для полковника Гранта. Она была в городе и сама настаивала на встрече с Грантом, по словам хозяйки дома. Вначале женщина вопросительно взглянула на Жака, так как он был одет в грубый костюм бельгийского крестьянина, но пока он ожидал переговоров с Грантом, ему удалось разговорить ее.

Жак позабыл об использовании для прикрытия сильного сельского акцента, но она была слишком заинтригована, чтобы не пропустить его на кухню или во двор. Они разговаривали об опасности, угрожавшей Брюсселю, об ужасающем росте цен на продовольственные запасы, вечной боязни зажиточных граждан грабежа и английских мародеров. Многие англичане уже были на пути в Антверпен. Когда женщина упомянула имя Софии, сердце его готово было остановиться. Но она могла рассказать не более того, что он уже знал — София, адмирал и Гарри приехали сюда из Остенде и остановились в отеле «Д'Англетер».

Была ли она в зале? Возможно, в этот момент она танцевала в бриллиантовом свете свечей, всего в нескольких метрах от того места, где сейчас находился он сам.

Жак наблюдал за экипажами на Центральной улице, выискивая карету с гербом Гамильтона.

Внезапно дверь отворилась, и в проеме показался один из людей Гранта:

— Вас ждут. Герцог хотел бы переговорить с вами.

Жак спросил с кривой усмешкой:

— Что, они не верят мне?

— Дьявол, — пробормотал другой. — Давай пошевеливайся!

Они прошли по узким коридорам, по которым обычно перемещались слуги, оставляя позади кухню и мойку, в более освещенную часть здания. Там, на отполированных до блеска полах, лежали роскошные ковры, повсюду горели сотни свечей, откуда-то из соседнего зала лились звуки музыки и раздавались чьи-то веселые голоса.

Попасть из пронзительного одиночества ночи на этот праздник жизни, во всю эту странную атмосферу, было сродни прикосновению к лихорадочной мечте.

Дверь распахнулась, его впустили внутрь, и она снова закрылась за ним. Это была передняя, в которой кроме нескольких стульев и стола больше не было никакой мебели. В комнате находились двое слуг Гранта, они выглядели встревоженными, кроме них здесь был и Веллингтон. Герцог был одет в элегантный костюм, вероятно, он только что вышел из бального зала, но, похоже, приятная часть вечера для него уже закончилась.

Герцог изучал Жака, откровенно и прямо разглядывая его, ноздри его красивого носа раздувались, словно у коня.

Он обратился к Гранту:

— Вот во что превращаются твои люди в эти дни. Да?

— Этот особенный, сэр. Он похож на бельгийского крестьянина.

— Насколько близко вы подобрались к их линиям? — на сей раз вопрос был обращен к Жаку. Герцог повелительно кивнул на карту, разложенную на столе перед ним: — Я хочу, чтобы вы подтвердили все, что только что сообщили мне. Для начала покажите мне места дислокации войск Бонапарта. Вы ведь умеете читать, я полагаю?

Жак шагнул вперед и оказался совсем рядом с герцогом, вытянул руку и указал на Шарлеруа.

— Он отбил это у Пруссии сегодня днем.

— И вы утверждаете, что маршал Ней имеет намерения продвигаться дальше? — поинтересовался герцог.

Жак кивнул и указал на деревню Госсе:

— Сюда.

— С какими же силами?

— Более пяти сотен кавалерии и один батальон, мой генерал.

Герцог резко взглянул на Жака так, словно тот издевался над ним. Затем он вымолвил:

— Не имеет смысла атаковать с четырех флангов, — он выждал паузу, хмуро глядя на Жака. — Но именно туда они собираются, по вашему мнению, да?

— Да.

Герцог свернул карту и пробормотал:

— Обманщик.

По лицу Гранта Жак понял, что последнее слово тот тоже прекрасно расслышал.

— Правое крыло Бонапарта отправилось покорять пруссаков днем, мой генерал. Они были отброшены назад за линию укреплений. Последний раз я видел, как они направлялись на северо-восток.

— Генерал фон Блинчер осуществил перегруппировку. Мы еще до наступления рассвета получим от него вести, — герцог выпрямился, отступил в сторону от стола и с любопытством посмотрел Жаку прямо в глаза. Затем он внезапно проговорил по-французски:

— Ты такой же бельгиец, как и я, правда?

— Да.

— Как долго ты работал под английским флагом?

— С июня 1813-го, после Виктории. Подразделение британских стрелков.

— О! — воскликнул герцог. Кривая улыбка исказила его черты. — Господи, я и думать не мог, что мне когда-нибудь окажет такую неоценимую услугу один из ваших.

— Мне стоит принять это как благодарность, генерал?

— Принимай это как тебе угодно, — резко ответил герцог. — Ты оказал мне сегодня чертову услугу, устроив все это представление. И мне ничего больше не приходит на ум, как отдать тебя в распоряжение подполковника Гранта.

Грант серьезно взглянул на Жака и спокойно произнес:

— Спасибо, Десерней, вы свободны, отрапортуйте мне через час на Королевской улице.

Жак внимательно посмотрел в глаза герцогу. Между ними словно произошла короткая перестрелка взглядами, потом взгляд герцога снова стал отстраненным, и он слегка кивнул, как кивают джентльмену, который только что пожелал вам спокойной ночи.

Прежде чем Жак смог тронуться с места, герцог сказал Гранту:

— Идемте со мной. Есть неотложные дела, — и вышел из комнаты.

Оставшись один, Жак снова подошел к карте с отстраненным выражением лица и стал разглядывать ее. Затем он быстро вышел в коридор, остановился и на мгновение задумался, в какую сторону двигаться. Теперь уже слышалось меньше голосов, и музыка стала тише и меланхоличнее.

Внезапно из бокового хода появилась красивая леди, и фонтан бело-серебристого шелка бросился ему навстречу. Он успел различить прекрасное бледное лицо и распахнул объятья.

София бросилась ему на шею, и он крепко обхватил ее. Пальцы ее зарылись в его жакет, а лицо прижалось к его теплой коже на шее, где не было воротничка рубашки. Он обхватил ее одной рукой, а другой распахнул дверь и протолкнул ее в открытую комнату. Дверь за ними захлопнулась, поддавшись их удвоенному весу.

Они целовались так, словно это был первый и последний раз, который они были вдвоем, словно смерть кралась за ними и они бы точно погибли, если бы не укрылись друг в друге, и тела их таяли, сливаясь в одно.

В перерывах между поцелуями София заметила его взгляд, сверкнувший из-под темных бровей. Она сказала с болью в голосе:

— Я подозревала тебя.

— Знаю, ты говорила с Грантом. Что он тебе сказал?

— Он все рассказал мне про Эндрю. Ничего о тебе. Но я догадалась, что ты хотел совершить покушение на Наполеона. Ты мог объяснить!

— Никогда! Ты бы стала стыдиться своего мужа и избегать меня.

— И все равно ты мог бы рассказать мне!

Он взял ее лицо в свои руки:

— Ты бы попыталась отговорить меня от этого. Ты бы назвала это убийством. Но я не брошу это — слишком много людей уже ушли до меня. Я — последний, и я вынесу все до конца. — Он язвительно улыбнулся ей: — Все это время мне как-то удавалось скрывать это от тебя, а потом ты приехала в Брюссель и сама услышала все из уст Гранта! Но я прощаю его.

София снова заговорила, но он начал неистово целовать ее, пока она не почувствовала головокружение и у нее не перехватило дыхание.

Когда София вновь обрела дар речи, она положила обе руки ему на грудь и взглянула прямо в глаза:

— Я люблю тебя! Ты должен был мне все рассказать! Все!

Жак ничего не ответил, и она продолжала:

— Как долго ты был английским агентом?

— Это началось в Испании, когда я стал стрелком. Я зарекомендовал себя как скаут, и был майор, который доверял мне и постоянно меня использовал для определенных поручений. Потом его отозвали в Лондон, а я вернулся в войска. Мне хотелось служить, но я отказался от продвижения по службе, и армия стала настороженно относиться ко мне.

Жак взял ее за руку и заставил сесть рядом с ним на маленькую софу рядом с дверью.

— Худшим, что они сделали, было отправить меня в Новый Южный Уэльс. Я был в отчаянии — если бы пришло послание о Бонапарте, подумай только, сколько времени у меня занял бы путь назад!

— Но как ты мог ожидать получить его?

— Я использовал свой домашний адрес постоянно и сохранял связь с родителями. Они передавали мои письма, именно так я и в последний раз получил послание в то утро в Эпсоме. Так что я знал, что мне нужно уехать и позабыть тебя. Когда я вернулся, я думал, что вижу тебя в последний раз. Прости меня за все — я был безумен. Едва ли понимал, что я делаю.

София спрятала свои руки в его ладонь.

— Когда тебя перевели из Нового Южного Уэльса, война за независимость испанских колоний в Америке вроде бы завершилась. Почему ты вернулся в Лондон?

— К тебе.

Она поднялась на цыпочки и нежно коснулась своими губами его рта, потом отступила назад, прежде чем он успел отреагировать:

— И?

— Я собирался заключить контракт с майором, который нанял меня в Испании. Бонапарт был на Эльбе, поэтому я больше не думал, что со мной свяжутся. У меня больше не осталось целей, а мне они были нужны. Тогда меня арестовали, а когда освободили, я узнал, что майор погиб: незадолго до этого он был убит на одной из лондонских улиц каким-то неизвестным. Меня тогда волновал вопрос, было ли это шпионажем. Я не смог отыскать никого из тех, кто меня знал; у меня не осталось выхода, ни одного человека в армии, который бы верил мне. И поэтому я отправился в Сассекс, чтобы быть рядом с тобой. И ждать сигнала.

Она содрогнулась:

— Слава Богу, Себастьян Кул так никогда и не узнал о тебе!

Жак нахмурился:

— Что?

Она выпустила его руку, открыла ридикюль, висевший у нее на поясе, и достала оттуда письмо Фуше:

— Кул сдал Эндрю Бонапарту. Если бы он знал о тебе, он бы снова сделал то же самое. Или, может быть, еще хуже. — Она вложила письмо в его руку.

Жак взял его не глядя.

— Кул — шпион?

— Да. Для ирландских республиканцев. Читай и поймешь.

Проклиная все на свете, он открыл письмо и прочел.

— Прости меня. Мне следовало догадаться. У него были друзья в ирландских полках Бонапарта.

— Откуда ты мог знать? Ни его семья, ни мы не могли ни о чем догадаться. Мне пришлось использовать бедную ревнивую женщину, чтобы это заполучить. — София увидела, как изменилось при этих словах выражение его лица, и пояснила: — Делию Гоулдинг. Именно она нашла это письмо среди его бумаг.

Он опустил голову и глубоко задумался. Наконец, он проговорил мягко:

— Некий француз был в правительстве еще до меня. Не настолько приближенный к Бонапарту, как Фуше, но все-таки. Он разговаривал с этой змеей каждый день. У него не было шансов.

— И у тебя нет. Не пытайся подходить к Бонапарту сейчас. Прошу тебя, не делай этого! Ради меня.

Жак взглянул на нее, серые глаза стали темнее тучи. «Вот что я тебе скажу: сначала я разберусь с твоим ублюдком кузеном».

Он сложил письмо и спрятал его в карман.

— Нет! Просто передай это письмо Гранту.

— У меня еще есть незавершенные дела с полковником Кулом. Ты что, забыла?

Она собиралась сказать ему о той опасности, которая угрожала ей и Гарри, о посягательствах на их жизнь, которые учинил Себастьян Кул, обо всех сомнениях, из-за которых она винила самого Жака. Но это был неподходящий момент. Не сейчас, когда он стоял вот так, и в глазах его светилось одно слово: «убийство». Не тогда, когда он собирался добавить еще одну личную вендетту к первой.

Но как только первые мысли промелькнули у нее в голове, Жак словно прочел их на ее лице, и его собственное лицо переменилось. Он прошипел в ярости:

— Погоня в тумане — было делом рук Кула. Мальчик в стойле с Юпитером в Эпсоме — тоже его рук дело. А я был настолько одержим! Я позволил всему этому случиться.

София вздрогнула:

— Ему конец. Он на фронте, теперь я знаю о нем все.

— Где ты остановилась?

— В отеле «Д'Англетер».

— Это небезопасно, забирай сына и уезжай.

Она встала и подошла к нему.

— Любовь моя, мой дорогой, — она нежно обняла его. — Ты приехал сюда прямо из Хастингса?

Он крепко обнял ее и произнес сдержанно:

— Да. Я нутром чувствовал, что собирался сделать Бонапарт, и хотел предложить свои услуги местной разведке. — Он убрал пряди волос с ее лба. — Так, чтобы я мог находиться рядом с тобой и с ним. Я потребовал встречи с Грантом. Он был шпионом Веллингтона в 1812 году, прежде чем французская армия избавилась от него. Ему удалось скрыться, и он присоединился к герцогу в прошлом году.

— Когда ты увидишь его снова?

— Сегодня вечером. Я знаю, что он скажет мне — он хочет, чтобы я выяснил, куда направилось правое крыло Бонапарта.

София подошла к нему.

— Отдай ему это письмо. Скажи ему, что Делия Гоулдинг готова дать показания под присягой, что нашла его в бумагах Себастьяна Кула. Оставь это Гранту. Следуй его указаниям и снова стань стрелком. А не… — она не могла выговорить слова «убийцей».

Жак ничего не ответил, только еще крепче обнял ее.

Она воскликнула:

— Выполни свой долг, если ты должен, и возвращайся ко мне домой. Достаточно и того, что ты уже принимаешь участие в этом сражении. Умоляю тебя не продолжать.

Он обнял ее за плечи и заглянул ей в лицо:

— Как Аристид?

— Хорошо. Скучает по тебе. Вспоминает часто.

— Скажи ему, когда все это кончится, мы будем вместе до конца наших дней! — он пристально посмотрел ей в глаза. — Я все что угодно тебе пообещаю, ради его благополучия.

— Пообещай мне, не езди за ними! — ее пальцы впились в его жакет.

Жак взял ее за руки, положил их на свою грудь:

— Слишком поздно. — Он увидел смятение на ее лице и проговорил: — Есть два человека, которым я обязан отомстить. Это дело чести, любовь моя. Кого из них ты бы хотела, чтобы я отпустил?

Она тихо сказала:

— Ты знаешь, кого. Твоя солдатская честь должна тебе подсказать.

— Я люблю тебя, — прошептал он и стал страстно целовать ее, пока она не обмякла в его объятиях. — До конца своих дней…

Затем он простился с ней, распахнул дверь и вышел.