09 мая 14:51

#деньпобеды #обратныйотсчет

Народ, где можно купаться в середине мая? Требуется солнце, море, в идеале — пальмы. Багамы не предлагать, ибо грешно смеяться над отечественным здравоохранением.

Парад смотрели все. Пациенты в палатах, младший персонал в сестринских, жалкие халявщики в ординаторских. Все, кроме Паши. Он уже час наблюдал на мониторе кишку Лапушкина без надежды в скором времени переключиться на танки и самолеты. Лапароскопия, будущее хирургии.

С дежурствами он в этом году собрал джекпот. Все праздники провел здесь, на седьмом этаже, в оперблоке. С улицы уже доносился гул, приближался, охватывал низкочастотной вибрацией тело. Летят, красавцы, на Красную площадь. Паша бросил короткий взгляд в окно, но успел заметить лишь краешек истребительского крыла. Вздохнул. Некогда отвлекаться.

— Лучше бы расходники привезли, — бурчал за экраном Фейгин.

Не поспоришь ведь. И расходники, и препараты, и компьютеры божеские. И премию. С другой стороны, парад — какое-никакое, но зрелище. Паше, например, не обрыбилось. Илья вон сидит себе, ворчит, а сам на самолеты смотрит. С кем бы только поспорить на большие деньги, что и вечером вместо салюта придется шить очередного пациента. Спасибо, фейерверки казенные. Нашим только дай пострелять. А потом в хирургии кисти и в ожоговом не протолкнуться.

С Лапушкиным закончили, когда в небе уже таял триколор. Паша передохнул, съел купленные в кулинарии рулетики из ветчины. По привычке двинулся в реанимацию к Нике, но запоздало вспомнил, что она уже в палате. Вчера перевели.

Жаль, конечно. Нет, за нее он был рад. И за себя тоже, потому что дренажи стали сухими на вторые сутки, УЗИ лишней жидкости не выявило, да и руками прощупывать — одно удовольствие. Короче, швы состоялись. Стервец-заведующий отлез со своим инфернальным взглядом. Ему и говорить ничего не надо было, зырк — и уже кажется, он сейчас достанет из-за спины раскаленный трезубец. Впрочем, этот и разговорами не погнушался, разнес наутро после операции Пашу с Поспеловым так, что захотелось лечь на пол и всплакнуть в позе эмбриона. Ничего, не впервой. Время прошло, Ника зарастала, как собака. В хорошем смысле.

Но в реанимации были и свои плюсы. Мало народу, тишина, и если абстрагироваться от стеклянных стен, превращающих бокс в реалити-шоу для дежурных сестер, то они неплохо проводили время.

Ника там целыми днями скучала, поэтому каждому Пашиному визиту радовалась. Он, разумеется, понимал, что дело не в нем, а в нехватке общения, но все равно приятно было смотреть, как меняется ее лицо. Оживляются глаза, в уголках рта появляются трогательные ямочки улыбки, голос звенит…

Она о чем-то стрекотала, рассказывала про кондитерскую, про работу, про Ленку-Макариху. Половину он пропускал мимо ушей, потому что любовался мимикой, свойственными только ей движениями, манерой прикусывать нижнюю губу, отчего на ней оставались маленькие тонкие следы.

А еще Ника очень забавно злилась. Он ругал себя, но не мог остановиться. Называл «Бася», зная, как ее это бесит, отпускал глупые колкости, наблюдая, как сердито сдвигаются брови, темнеют глаза, трепещут крылья ее вздернутого носика. Она дулась, поджимала губы, и ему снова хотелось ее подколоть, а потом стиснуть в объятиях и до одури вдыхать запах мягкой и прохладной кожи.

Разумеется, он этого не делал. Во-первых, швы. Во-вторых, сплетницы за стеклом. В-третьих, после долгих часов в душном оперблоке от него наверняка разило, как от куска хорошего французского сыра. Ну и, наконец, этот эфемерный Марк. Ее босс, как стало понятно из рассказов. Непонятно, почему Паша сразу не развеял ее глюки про то, что шеф прилетел к ней в реанимацию сразу после операции, но она спрашивать перестала, и все забылось само собой.

Не то, чтобы Исаев ревновал. С чего бы? Для ревности нужна любовь, а ей и не пахло. Он давно ни с кем не встречался, общался в основном с Фейгиным и Поспеловым, заскорузлыми женатиками, и, видимо, в какой-то момент потребность в романтике назрела и вскрылась, как абсцесс. А тут Ника со своими формами под тонкой тканью больничной сорочки… Образ, прилипчивее золотистого стафилококка. И что он за врач после этого? Мужчина — это да, с этим, как выяснилось, без проблем. Но врач?..

В идеале сдать бы ее Поспелову со всеми потрохами. Во избежание этического конфликта. А еще лучше, если бы он додумался до этого до операции. Но захотелось же поиграть хирургическим мускулом, подтвердить и преумножить восторги тети Нади. И разок увидеть уважение в глазах Карташовой… А теперь поздно подкидывать ее другому. Иначе тетя Надя испугается, Ника со своим воображением обидится, да и осталось всего дней пять. А там неделька — и отпуск.

Зимой, когда распределяли летний отдых, он дулся, что ему выпало ни то, ни се. Половина мая, половина июня. Если судить по прошлому году, вполне может быть холод собачий, даже с мужиками на рыбалку не в кайф поехать. Хорошо бы с Фейгиным в поход или на Селигер куда-нибудь, но тому дали июль, они с женой и детьми штурмуют юга. К Поспелову на дачу? Он и звал вроде, и наливка у него домашняя, что надо. Только ведь опять запьют на неделю, Светка выгонит их жить в баню, там спать жестко и пахнет плесенью. И холод опять же. Отпуска как не бывало, а с ним и половины печени.

В общем, до того тошно было думать про отдых, что Паша забыл про него, пока в бухгалтерии не напомнили про отпускные. Пустячок, а приятно, словно достал из шкафа старые штаны, а там в заднем кармане соточка. И теперь ему стало даже радостно, что он сможет забыть обо всем. О Карташовой с ее сладостями и прочими плюшками, о начальстве, о нервотрепке… Рванет в теплую страну, себя прожарит, а если повезет, то и какую-нибудь легкомысленную курортницу… Это ж не Ника, с которой надо, чтобы все серьезно. Небось, грезит о белом платье, фате и лимузине с цветами на капоте. А ему такие сложности ни к чему сейчас. Возни много. Не двадцать лет, чтобы сначала бросаться, брызжа гормонами во все стороны, а потом думать. В конце концов, не заслужил он, что ли, для себя пожить? Кредит за машину выплатил, сестру младшую, Катьку, и в институт, и замуж… И даже осенью им деньгами помог, когда они племянником порадовали. И роды организовал по знакомству в лучшем виде… Эх, молодые оба, студенты, а все туда же… Ладно, не он муж — не его проблемы. У него-то, как раз, с головой все в порядке. Захотел на море — поехал на море.

С этими мыслями Паша и подрулил к палате Карташовой. И замер в дверях: она стояла рядом с Якушевой, той самой старушкой с непроходом, и навинчивала ей бигуди. По всей тумбе громоздились тюбики и склянки, несло мылом и сиренью, в воздухе разливался женский смех.

— Ох, Павел Дмитриевич, — притворно засмущалась Якушева. — У нас тут дамская минутка.

— Да, не смотри, — Ника задорно ему подмигнула.

Паша пытался что-то произнести, но не мог. Ее перевели в палату вчера, а тут уже ничего не узнать. И откуда у Якушевой этот игривый халат с розочками?

— Красиво, правда? — Ника проследила за его взглядом. — Я Лену попросила. Он новый совсем, а мне в груди не сходится. И я подумала, почему бы его Лидии Семеновне не предложить? Глянь, как хорошо.

Паша окинул взглядом койку старушки. Два дня намекал санитарке, чтобы она сменила белье, а Ника пришла — идеальная белая простынь разглажена, как в казарме, пододеяльник без комков. Совпадение? Или она вынесла санитарке мозг, как выносила ему? Нет, Якушеву было, конечно, жаль, родня ее навещала редко, никто не совал персоналу каждый день в карман «спасибо». Но ведь он врач, в конце концов, и не может своими руками…

— А мы сейчас чай будем, — кокетливо сообщила пожилая дама. — Хотите с нами?

— Какой чай? Я же говорил насчет сладостей…

— Вот как тебе не стыдно сомневаться! — воскликнула Ника и указала на стол: там рядами стояли баночки с детским фруктовым пюре и йогурты. — Лена принесла. Должны же мы хоть как-то отметить День Победы.

Паша не знал, как реагировать.

— Ты почему скачешь? — нахмурился он. — Это что, косметика?

Действительно, Ника явно опять добралась до раковины: ее волосы распушились и отблескивали на свету золотистыми искорками. Лицо посвежело, на глазах появились тонкие стрелки. И влезла в спортивный костюм… Чего это она так нагибается? Молнию можно был и повыше застегнуть…

— Мы ждем гостя, — заговорщически сообщила Якушева.

Даже Пронина на койке у окна хихикнула.

— Это кого? — как можно равнодушнее поинтересовался Паша.

— Его самого, — Ника выразительно округлила глаза.

Исаеву не надо было объяснять: он сразу понял, что речь идет про объект галлюцинаций. И Карташова до сих пор считает, что шеф и правда героически ее навещал. Что ж, с одной стороны, было бы дико забавно посмотреть после этого на их разговор, с другой, теперь все не ограничится надутыми губками. Ника его убьет.

— Ладно, дамы, в таком случае, не буду вам мешать, — и Паша резко развернулся к выходу, но в дверях столкнулся с незнакомцем.

Даже в бахилах и халате для посетителей это был аполлон с журнальной обложки. С рекламы одеколона или пены для бритья. И Паша в одно мгновение понял две вещи: это именно тот человек, о котором бабы грезят в реанимации, и после такого у него, простого хирурга, с Никой нет ни малейшего шанса.

Достаточно было взглянуть на Якушеву: даже она моментально забыла о существовании своего любимого доктора и теперь втрое усерднее строила глазки этому Марку. И брутальная Пронина, водитель троллейбуса, потянула полную руку с обручальным кольцом, чтобы поправить волосы. О Нике и говорить не стоило. На ее лице отражалась готовность сделать все, что угодно. Вывернуться наизнанку, выпрыгнуть в окно, станцевать, а потом подать этому мужику Пашину голову на блюде… Все, что угодно.

— М… Марк Андреич… Марк… Ты пришел, — заикалась она. — Познакомься, это Паша Исаев, хирург. Он меня просто спас, ты не представляешь, какой талантливый! Паш, это Марк Веселовский.

Никин принц протянул руку Исаеву. Черт, да у него даже маникюр лучше, чем у некоторых женщин. И пожал идеально: не слишком сильно, но и не слабенько или брезгливо.

— Мы очень вам благодарны, — произнес Марк голосом заправского кобелины.

Пашу чуть не разорвало от негодования. Кто это мы, твою мать?! Николай второй? Или мы с Никой? И какого хрена вы с Никой, если ты неделю про нее не вспоминал?! Но внешне Исаев оставался спокойным и даже смог выдавить из себя некое подобие улыбки.

— Такая уж работа — спасать жизни, — изрек он чересчур низко, почти басом.

Что за ересь?! Что он несет? И что у него с голосом? Ну и дурень!

— Всегда восхищался вашей профессией, — вежливо ответил Марк и отвернулся к Нике, давая понять, что с Пашей разговор окончен. — Вероника, ты прекрасно выглядишь. Я так переживал, когда тебя увезли… А потом Алла Михайловна рассказала про все эти осложнения. Рад, что все кончилось хорошо. Держи, это тебе.

И он извлек из-за спины букет. Явно стоимостью в половину Пашиной зарплаты. Нет, не большой, но до жути дизайнерский. Какая-то ветка, неизвестные цветы… И все тетки в палате поразевали рты.

— Может, поговорим в коридоре? — предложила Ника.

Они вышли, и Паше оставалось только беспомощно наблюдать, как Марк, придерживая Карташову за локоть, уводит ее в укромный тупик.

— Была бы я лет на сорок моложе… — вздохнула Якушева.

— А я килограмм на двадцать легче, — добавила Пронина.

— Так, а вам УЗИ уже сделали? — Паша обрушил все раздражение на водительницу.

— Нет еще…

— Надо было подойти на пост и напомнить! Бардак, ничего не могут… Берите полотенце, сейчас за вами придут.

Исаев вылетел из палаты, рванул к сестрам. На его удачу одна из них как раз болтала по телефону и явно не о работе. Паша с облегчением уцепился за этот повод, отчитал несчастную женщину, отправил ее за Прониной.

— И там у Карташовой цветы, скажите, чтобы убрала, — бросил он ей вслед.

— Пал Дмитрич, вы же сами на той неделе разрешили Мельниковой…

— Мало ли, что было на той неделе! Ясно же сказал: убрать! Не положено! А если аллергия у других пациентов? Вы что, учить меня собрались?

Он добавил бы еще что-то, но сестра предусмотрительно растворилась в одной из палат. Пришлось возвращаться в ординаторскую. Но едва он насыпал растворимого кофе и включил чайник, собираясь засесть за истории, — только от руки, Боже упаси от здешних высоких технологий, — как в дверь настойчиво постучали, и Паша услышал голос Надежды Сергеевны.

— Здравствуй, Павлик! — заглянула она, а следом и большеглазая хрупкая Алинка.

Ее Исаев по детству почти не помнил, слишком большой разрыв в возрасте. Она лепила куличики, когда он уже покуривал за гаражами. Да и Катька с ней почти не играла, у девочек два года разницы — уже повод для снисходительности и презрения. Алина Карташова была мелкотой и для него, и для его сестры, поэтому знал он ее только визуально. Но вела она себя, почему-то, будто они были старыми приятелями.

— Привет, Исаев, — залихватски поздоровалась она, накручивая на палец прядь темных, как у Ники, волос, и с любопытством огляделась. — Здорово у вас тут. А я думала, в больницах только кафель, койки и железные скамейки.

— Представляешь, она у нас ни разу не лежала в стационаре, — пояснила тетя Надя.

— Надеюсь, и не придется, — натянуто улыбнулся он.

— Павлик, я вот тут тебе пирожков немного испекла. Ника рассказывала, что ты питаешься, как попало, — Надежда Сергеевна поставила на стол большой пластиковый контейнер. — Я разделила салфетками. Блестящие с капустой, а матовые с мясом. Еще теплые. Как раз вот с чайком покушай. А кофе не увлекайся, тут в передаче рассказывали, что в этой растворимой химии нашли канцероген, и было даже исследование про смертность… У мужа, кстати, был друг один, сослуживец. Так вот, у него было сердце плохое. Уж и так оперировали, и сяк, вроде спасли, а он все равно кофе крепкого выпил — и все!

— Что все? — удивился Паша.

— Помер, — равнодушно пояснила Алина и закатила глаза. — У мамы половина историй так заканчивается.

— А что я сделаю, если жизнь такая? — развела руками Надежда Сергеевна. — Это ж правда все.

— Не сомневаюсь, — серьезно кивнул Паша. — У меня друг в морге работает, у него вообще все истории так заканчиваются.

Алинка фыркнула от смеха, хлопнув его по руке, а тетя Надя неодобрительно покачала головой.

— Как не стыдно, — сказала она. — Это же горе! Не понимаю, как можно на такую тему шутить. Павлик, а ты Нику не видел? В палате ее нет, соседки говорят, ее мужчина увел, я думала, ты…

— Какой же я мужчина, я врач, — пошутил он, хотя самому было не смешно.

— Не говори так! — тут же спохватилась Надежда Сергеевна. — Очень даже видный мужчина. Да, Алин? Скажи, Павлик у нас красавчик? Алина, кстати, ни с кем сейчас не встречается.

Тетя Надя ткнула младшую дочь в спину и многозначительно подмигнула. Алину явно привели не просто навестить сестру. А пирожки, стало быть, не угощение, а план-перехват. Паша внимательно взглянул в лицо девушки в поисках хищности или хотя бы интереса — ни того, ни другого. Ему повезло, адекватных людей здесь было двое. Потому что ему ни капли не улыбалось нянчиться с мелкой Карташовой. Может, кто-то и падок на студенток, но только не он. Взбалмошность, полная башка всякой дури, непонятные увлечения, и все это под соусом беспросветной инфантильности… Нет, ему по горло хватало собственной сестры.

— Очень видный, — Алина покосилась на его брюшко, и он автоматически втянул живот и расправил плечи.

Нет, у него был не восьмой месяц беременности, как у Черемисова, но ведь и не плоское прекрасное нечто, которое угадывалась под рубашкой Марка… как его… Веселухина… Смехотворского… В общем, этого альфа-самца.

Собственная внешность Пашу не заботила никогда. От слова «совсем». Он мог подойти к зеркалу, надуть живот или подцепить складку, обозвать самого себя жирдяем. Но тут же размышлял, что при его росте это выглядит не так уж и плохо, бицепсы сносные, дельта ничего. И шел на кухню за парочкой бутербродов. Фейгин иногда затягивал его в качалку, но последний раз это было так давно, что казалось неправдой. А теперь вдруг и есть расхотелось, и руки зачесались взять штангу. Что он, в конце концов, хуже Марка? И плевать на фантазии Карташовой. Черт, а если этому Марку все пересказала? А если он решит воспользоваться?..

— Так что, Павлик, Ника не говорила, куда пошла? — вывела Пашу из раздумий тетя Надя.

— К ней пришел начальник. Пойдемте, я отведу, — и он, влекомый каким-то мазохистским порывом, проводил дам к месту потенциального преступления.

Как и ожидалось, Ника со своим шефом ютилась в дальнем конце коридора, в том месте, где почти не сновал персонал. Даже мигающую лампу на потолке не заменили, потому что она никому не бросалась в глаза: только лавочка, стенгазета о здоровом образе жизнь и дверь в бельевую. На лавочке и сидела Карташова со своим до тошноты прекрасным принцем и увлеченно болтала. Даже со спины он видел, как она жестикулирует, как взволнованно приподняты ее плечи, и как одобрительно Марк улыбается в ответ.

— Никуля, а мы уж тебя потеряли! — воскликнула Надежда Сергеевна, и Карташова обернулась.

В плохом освещении сложно было понять наверняка, но Паше показалось, что ее щеки разрумянились, а глаза лихорадочно блестят.

— Мама?! — удивилась она. — Ты вроде собиралась завтра…

— Решили сделать тебе сюрприз, у Алинки выходной. Ты что, не рада? — обиделась тетя Надя.

— Да нет, что ты… Не ожидала просто. Познакомься, это Марк Веселовский, мой начальник. Марк, это моя мама, Надежда Сергеевна, и младшая сестра Алина.

— Драаастье, — оживилась Алина и протянула руку.

Еще одна! Не хватало, чтобы и тетя Надя начала прихорашиваться!

— Очень приятно, — улыбнулся Веселовский.

И сколько, интересно, он заплатил стоматологам? Варианта два: или он оставил их вообще без работы, либо озолотил с ног до головы. Паша ощупал языком собственные зубы и пустое место, оставшееся после верхней шестерки. Когда он в последний раз садился в кресло? Года полтора назад? Точно, и пломба снизу давно съелась с куском шашлыка. Надо бы заглянуть…

— Ника, мне, пожалуй, уже пора. Тем более, у тебя такой аншлаг, — Марк положил руку ей на плечо.

Какого хрена он делает?! О чем они тут говорили?

— Я рада, что ты приехал, — Ника просто светилась изнутри. — Тогда о деталях поскайпимся?

— Конечно. Ну, а опытные образцы — как сможешь. Думаю, тебе стоит как следует прийти в себя, взять еще недельку отпуска. Но в целом — очень неплохо. Я впечатлен, хотя ты меня знаешь, я люблю по-венчурному, — он подмигнул, вызвав восторженный смех Карташовой.

По-какому? Паша скрипнул зубами и сам поежился от этого звука. По-вычурному?! Ника, кто ты такая?

— Я тоже побегу, Басик, — вмешалась Алинка.

Исаев не без удовольствия отметил, как перекосилось на долю секунды лицо старшенькой.

— Но мы же только приехали! — охнула Надежда Сергеевна.

— Мамуль, мне еще надо в центр, мы с девочками договаривались.

— В центр? А куда именно? — вежливо осведомился Марк и, пожалуй, дольше, чем нужно, задержался взглядом на младшей Карташовой.

— На Пушкинскую.

— Я как раз сейчас в ту сторону еду. Вас подвезти?

— Почему бы и нет? — Алина повела плечом и с чересчур довольной миной последовала за ним, не обратив внимания на реакцию сестры.

На Нику было жалко смотреть. Она словно проглотила ложку скипидара и пыталась сделать вид, что ей понравилось. Такой вопиюще натянутой любезности Исаев еще не видел.

— Ладно, пойду я, мне еще тучу историй заполнять… — он расшаркался и двинулся в ординаторскую, но Ника окликнула его.

— Слушай… — она потянула его за рукав и понизила голос. — Тут такое дело… Чисто гипотетически… Есть шанс мне пораньше выписаться? Постельный режим, само собой.

Вот, значит, каково Марку, когда от него ждут инвестиций. Заискивающий взгляд, умильная рожица, дрожащий голос… Приятно, чего уж греха таить. Желающих попасть пораньше домой на Пашином веку было пруд пруди. Каждый второй пациент рвался из больницы, как пленный партизан из лап врага. И обычно Исаева это страшно раздражало, потому что идиотизм он не мог терпеть в любом проявлении. Но когда перед ним с просьбой оказалась Ника, ему вдруг стало приятно ощутить собственную власть. Поэтому он выдержал драматическую паузу, сполна насладившись моментом, широко и так по-доброму улыбнулся, похлопал ее по плечу, — не одному же Марку, в самом деле, можно ее трогать, — и сказал:

— Даже не надейся, — и вразвалочку, едва не пританцовывая, направился к своим пирожкам.