Мара хотела подойти к Вукович в следующий же вечер. Но та намертво залипла на видеоконференции с представителями Совета. Девочка топталась под дверью десять, двадцать, сорок минут, — все без толку. Градус переговоров не снижался. Вукович пыталась отстоять какие-то спецкурсы для зимних, с чем суровая немка с лающим акцентом была категорически не согласна.

Спросить у Эдлунда? Про смерть его возлюбленной? Не вариант. И Мара вернулась в спальню, где ее ждал душераздирающий параграф про аминокислоты.

Потом историчка завалила докладом, мифологичка велела нарисовать древо индийских божеств, а Рашми наотрез отказывалась дать списать. Смеартон грозился тестом. Он и так успел влепить ей не одну шестерку, придираясь то к скорости трансформации, то к невнимательности на лекциях.

В последний раз Мара так взбесилась, что разом изменила рост, нос и прикус. Рыжий цвет волос у нее до сих пор не получался, и Смеартон объяснил, что дело в ДНК Сары Уортингтон, которую организм Мары все еще пытается воспроизвести после первого превращения. Британке это только польстило.

— Моя ДНК — лучшее, что в тебе есть, — заявила она как-то после тренировки. — Даже твое тело это понимает.

И пока Мара придумывала язвительный ответ, Сара успела красиво удалиться.

Шквал учебы накрыл студентов Линдхольма с головой, и вспоминать про находку Брин стало некогда. Мара решила отложить разговор с Вукович до лучших времен, пока однажды не пришло сообщение от Джо: «Жду тебя в библиотеке. Срочно».

Дело было после ужина, Мара и ее друзья отбывали последние деньки своего месячного наказания. Опаздывать к завучу и ее бумагам не хотелось, но Джо никогда не писал просто так. Он вообще никогда раньше ей не писал.

Недолгая внутренняя борьба между долгом и любопытством завершилась разгромной победой второго. И Мара рванула в царство миссис Крианян. Джо стоял над сканером с толстым фотоальбомом в руках, и на его обычно непроницаемом лице отражалось некое подобие торжества.

— Нашел, — коротко произнес он и повернул к Маре альбом.

На одном из снимков, была Лена Корсакова с внушительным округлым животиком. Рядом стояла какая-то улыбчивая блондинка и крепкий молодой мужчина с раскосыми глазами. Он бережно обнимал Лену за плечи.

Не веря своим глазам, Мара вытянула фотографию из-под пленки и перевернула — никаких надписей.

— Альбом девяносто восьмого, — пояснил Джо. — Но этот снимок, наверное, попал туда по ошибке, раз ты родилась в две тысячи втором.

— Наверное, — кивнула Мара, хотя внутри уже зашевелилось неприятное предчувствие. — Может, покажем Брин?

Она щелкнула камерой и переслала изображение подруге и Нанду. Не так давно они создали общий чат на всех четверых.

Брин тут же перезвонила.

— Вы в библиотеке? — возбужденно спросила она. — Ждите!

Прибежала через пять минут, переводя дыхание.

— Это не ты, — прошептала она, глотая воздух, и мотнула головой. — На этой фотографии не ты.

— Знаю. Это моя мама, — терпеливо объяснила Мара.

— Я не об этом. Она беременна не тобой.

— С чего ты так решила? На снимке нет даты.

— Посмотри сюда, — исландка ткнула пальцем в окно на фотографии.

За высокими окнами холла желтели липы.

— Это осень. А ты родилась летом. Так что либо она беременна не тобой, либо ты все-таки родилась зимой.

Мара прерывисто вздохнула и посмотрела на Джо.

— Надо идти к Эдлунду, — твердо сказал он.

С этим согласилась даже Брин. Захватив снимок, они поспешили на четвертый этаж. Профессора не было, он, вероятно, совершал свой ежевечерний полет над островом. Ждать пришлось долго, у Мары даже затекла шея от того, что она стояла, прижавшись ухом к двери. Наконец, послышались стук и шаги, она дала профессору двадцать секунд на одевание и постучала.

— Иду! — Эдлунд предстал перед ними, натягивая футболку. — О, нет… Опять тройка детективов… Что вы натворили?

— Ничего. Но мне очень нужна Ваша помощь, — Мара умоляюще подняла брови.

Профессор сжалился и пропустил их внутрь. Девочки сбивчиво изложили свои подозрения, опустив вопросы про таинственную гибель Иниры, Джо предъявил снимок.

— Странно, — Эдлунд в задумчивости поскреб щетину на подбородке. — Но ведь я лично видел копии записей из архива. И твое свидетельство о рождении подлинное…

— А если у Мариной мамы был еще один ребенок? — предположила Брин.

— Возможно. Но это все равно не объясняет зимнюю способность…

— Да дело не только в способности! — взвилась Мара. — Если у меня где-то есть брат или сестра, я бы хотела об этом знать!

— Теоретически, — рассуждал Эдлунд, — если все же ты родилась на полгода раньше или позже, а свидетельство о рождении — чужое, в больнице, куда ты попала с ожогами, такую разницу в возрасте могли и не заметить…

— Профессор, запись на маяке с именем Намлана сделана в девяносто восьмом, — сказала Брин. — И эта фотография лежала в альбоме девяносто восьмого года. Не думаю, что это совпадение. Мужчина на снимке, скорее всего, и есть Намлан, это ведь бурятское имя. Нам стоит его найти и расспросить.

— Возможно… — протянул Эдлунд.

— И эта девушка, — Брин указала на блондинку со снимка. — Они с Леной стоят плечом к плечу, улыбаются непринужденно… Если они и не были близкими подругами, то их связывали хорошие отношения. И если эта женщина знала о беременности, то, скорее всего, знала и про ее исход.

Эдлунд положил фотографию на стол, сунул руки в карманы и какое-то время молча ходил по кабинету.

— Хорошо, — произнес он, наконец. — Я все выясню. Но вам троим запрещаю вынюхивать что-то без моего ведома! Обещаю сообщить, как только что-то узнаю.

Ребятам пришлось смириться.

— Не надо было идти к нему, — сетовала Мара, спускаясь по лестнице. — Теперь опять все затянется…

— А ты перевела материалы по пожару? — спросил Джо.

— Некогда было. Там и по-русски не все понятно.

— Сделай. Я отправлю папе.

Мара кивнула. И честно села вечером разбирать каракули пожарных, но мысли разбегались. Новые вопросы, которые обрушились на нее, не давали сосредоточиться. Теперь она не просто не знала, кто убийца ее матери, теперь она понятия не имела, кто такая Тамара Корсакова. Вдруг где-то у нее есть брат или сестра? Или она вообще неизвестно чей ребенок, и всю жизнь жила под чужим именем?

Спустя две ночи метаний по спутанной простыне, Мара с трудом дождалась вечера и отправилась в комнату Вукович. Та сидела в островке желтого света от настольной лампы и корпела над бумагами. Мара поставила перед ней кружку кофе и блюдце с печеньем.

— Что ты натворила? — хорватка подозрительно взглянула на позднюю гостью поверх очков. — Или накрошила мне отравы для тараканов?

— Мисс Вукович! Ну, правда! Сколько можно? Я же сто раз извинялась.

— Ладно, — завуч примирительно кивнула и перешла на русский. — Садись.

Мара нерешительно опустилась на стул, оглядывая жилище опекунши, пока та заканчивала с очередной таблицей. Всюду царил армейский порядок: кровать застелена так, как будто ей никогда не пользовались, коврик строго параллельно стене, книги в шкафу расставлены по размеру. И никаких милых украшений вроде цветов в вазе или солнечного натюрморта. Только одна фотография над столом: строгий мужчина в форме.

— Это ваш отец? — спросила Мара.

— Да, — Вукович сосредоточенно щелкала калькулятором.

— Брин говорила, что он — волк… А ваша мама?..

— Это бестактный вопрос, — женщина откинулась на спинку стула. — Меня воспитывал отец.

— Он кажется суровым… — Мара покосилась на его мохнатые черные брови, сдвинутые на переносице.

— Просто привык общаться с подчиненными. Но дисциплина не так уж плоха. В твоем возрасте я этого не понимала, искала развлечений… Но они тянут человека назад, не дают развиваться. Хорошо, что я вовремя взялась за ум, — Вукович выразительно посмотрела на подопечную.

— Наверное, теперь он вами гордится.

— Сомневаюсь. Он планировал сделать из меня агента… И ему это почти удалось. Правда, родись я мужчиной и волком, как он мечтал, вышло бы больше толку. Но я предпочла сферу образования, — Вукович пригубила кофе. — Так что там у тебя? Ты ведь пришла не за историей моей семьи.

Мара рассказала про надпись с Намланом и показала фотографию в телефоне. Но Вукович была непреклонна: до осеннего равноденствия никаких посторонних дел.

— А равноденствие у вас тоже праздник? — в памяти возникли бесконечные ряды раскладушек, и Мара вздрогнула.

— Скорее, наоборот. Мисс Ревюрсдоттир еще не обсуждала с тобой… некоторые моменты взросления?

— Моменты чего? О, нет! Только не надо про пчел и цветы! — ужаснулась Мара. — Нам в детском доме объясняли.

— Я не об этом. Не совсем. Организм женщины-перевертыша устроен несколько иначе, чем организм обычной женщины. Ты никогда не задумывалась, почему мы все рождаемся только в дни солнцестояния?

— Специально подгадываете?

— Если бы нам приходилось каждый раз сидеть с календарем, солнцерожденные исчезли бы с лица Земли. Нет. Просто способность к зачатию у перевертышей появляется только дважды в год. На весеннее и осеннее равноденствие начинается новый цикл, когда…

— Все-все. Я поняла. Только дважды в год? — Мара усмехнулась. — Быть перевертышем даже круче, чем я думала.

— Ошибаешься. Ты еще не можешь об этом судить, потому что у перевертышей взросление начинается после первой трансформации. Этой осенью тебе придется поменять свое мнение. Все симптомы у нас проявляются гораздо сильнее. В том числе эмоциональные. По-моему, это дискриминация, — рот Вукович превратился в тонкую ниточку. — Но Ларе обычно дает несколько дополнительных выходных и вместе с мальчиками уезжает на экскурсию в Стокгольм.

— Я готова к дискриминации, если мне за это дадут выходные, — бодро ответила Мара.

Спустя пару месяцев, скрючившись в позе эмбриона на постели и слушая, как в общей комнате орут друг на друга Ида и Шейла, она вспоминала эти слова. Дискриминация… Да на кол стоило посадить этих жалких трусов, которые посмели слинять с острова. Тот же Нанду мог бы ей сейчас принести кружку какао и булочку с корицей… Нет, лучше шоколадку… Или чего-нибудь такого… Солоноватосладкого, но только чтобы с кислинкой… И попить. Нет, не какао, лучше холодненького… А бывает ананасовый лимонад? Вот его бы неплохо… Да хоть чего-то! Был бы он рядом, она смогла бы определиться, чего ей надо. Наверное. Сначала поколотила бы его, а потом сразу определилась. А вместо этого Нанду с Джо прохлаждались на экскурсии по Скансену и слали, сволочи, красивые фотографии местных пейзажей. В то время как она и другие девочки должны были страдать ради сохранения популяции солнцерожденных.

И как назло в середине сентября на Линдхольм пришел циклон с дождями и колючим горизонтальным ветром. До столовой приходилось шлепать по лужам, а у Мары не было резиновых сапог и приличной теплой куртки. Сама она про обновки даже не задумывалась, пока не похолодало. Вукович в круговерти будничных дел тоже запамятовала, а там уж наступило проклятое равноденствие, и Густав, который мог бы свозить Мару в магазин, вместе с остальными мужиками застрял в Стокгольме. Вукович, конечно, сняла мерки со своей подопечной и попросила Эдлунда сделать покупки, но в благоприятном исходе дела сомневалась.

Мара непременно ввязалась бы в драку от скуки и неизвестности: уроков не задали, в интернете так и не нашелся ни один похожий на изображение Намлан, а Сара Уортингтон поставила кружку молока прямо на планшет Мары, заявив, что не отличила его от подставки.

Ситуацию спасла Вукович: она забрала пульт, из-за которого скандалили в гостиной девчонки, разогнала всех по спальням, а Мару пригласила к себе.

— Я выяснила, кто на фото, — сдержанно сообщила она. — Это Намлан Томбоин. Но мне не удалось с ним связаться. Дело в том, что он не учился в Линдхольме. Видимо, просто приезжал сюда в гости с твоей мамой.

— Но где еще она могла найти перевертыша, если не здесь?

— Не знаю. Эдлунд сказал, что твоя мама изучала фольклор и культуры перевертышей коренных народов России и могла встретить его во время одной из экспедиций. Мисс Кавамура искала письмо твоей матери — тщетно. Зато обнаружила черновики Лены: там как раз есть что-то про бурятов.

— И что вы думаете? — Мара с надеждой посмотрела на свою опекуншу.

— Я не знаю, что думать, — честно ответила та. — Но у меня есть для тебя еще одна новость. Эта девушка со светлыми волосами — Улла Дальберг из Стокгольма. И вот она как раз училась здесь. Я проверила — они с твоей мамой были одногодками. Возможно даже подругами. Сейчас Улла работает в Гринпис. Ее мама сказала, что у них какой-то проект «Защитим Артктику»… В общем, в Швецию она вернется только на зимнее солнцестояние. У них будут короткие рождественские каникулы. И я собираюсь с ней встретиться.

— А как же…

— Если у тебя будут нормальные оценки, возьму с собой.

— Правда?! — Мара вскочила и порывисто обняла Вукович.

Та опешила. Потом неловко похлопала девочку по спине.

— Ладно-ладно, — сказала хорватка. — Не радуйся раньше времени. Надо подождать, что скажет профессор Эдлунд.

Он вернулся на остров вместе со всей мужской делегацией через несколько дней, когда эмоциональные женские бури стихли. Джо и Нанду выглядели посвежевшими, притащили с собой дурацкие сувениры и кучу местных сладостей: леденцов и лакричных конфет. Профессор все же купил Маре одежду, весьма довольный своим выбором. А выбрал он ярко-розовую куртку, вырви глаз. Со странными геометрическими вкраплениями. В такой следовало бы кататься на сноуборде, чтобы не затеряться в снегах, когда спасатели на вертолетах будут искать. К куртке профессор заботливо подобрал сапоги в тон и фиолетовую толстовку в горох.

— С воротником, как ты носишь, — сообщил он с видом пятилетнего ребенка, который нарисовал мамин портрет на обоях: гордо и совершенно не подозревая, что сотворил.

Мара через силу улыбнулась своему благодетелю, выказала признательность, а потом подождала, когда он зайдет за угол, и стянула обновку, сложив ее изнанкой наружу. И сама себе удивилась: ведь не так давно она и не мечтала о том, чтобы ей покупали новую фирменную одежду. Досталась без дырок и пятен — и на том спасибо. А теперь вот выпендривается, как какая-нибудь Сара или Рашми.

Нет, она ведь не зазнайка. Просто кругом иностранцы, живет она среди зимних. Докопаются, начнут дразнить… Не оберешься. Раньше хоть серые толстовки были, никто внимания не обращал. А с этой куда?..

Неделю Мара мерзла, но ходила по улице в двух толстовках. Пока, наконец, не рухнула с температурой под сорок. Разумеется, ее тут же определили к мадам Венсан.

— Я нашла в твоем шкафу новую куртку, — сказала Вукович, навестив Мару и трогая прохладной рукой ее влажный лоб.

— Бде очедь дравится, — выдавила та.

— Я так и поняла, — покачала головой хорватка. — Ты поэтому не срезала с нее этикетки?

Мара отвела взгляд.

— Не переживай, я тебя понимаю, — Вукович расправила одеяло. — Профессор Эдлунд не видит разницы между трехлетней девочкой и подростком. Я разберусь.

— Спасибо.

Мара смотрела на эту уставшую женщину в неизменно отглаженной блузке и недоумевала: как можно было подозревать ее в чем-то? Ей бы сейчас лечь, вытянуть ноги, отдохнуть после долгого дня. А она сидит тут с бестолковой девчонкой, сочувственно гладит ее по лбу, не позволяя себе расслабиться и выпустить пар.

— Спасибо, — снова прошептала Мара и отвернулась, не желая казаться нытиком. Ей стоило бы взять у Джо пару уроков непробиваемости.

А с курткой все решилось просто: ее заметила Брин. И пришла в неистовый восторг. Видимо, будучи от природы бесцветной, она старалась компенсировать это яркой одеждой. Странный сарафан с бантом на спине до сих пор стоял у Мары перед глазами.

Исландка взмолилась, чтобы подруга уступила ей куртку. Предлагала в обмен три доклада или конспекты по астрономии. Тут же позвонила маме, чтобы ей перевели деньги.

Мара не ожидала такого натиска, но для видимости немного поломалась, поднимая цену, и выторговала плюс ко всему еще и презентацию по мифологии. Сделкой были довольны обе. Брин щеголяла по острову, как второй маяк, а Нанду показал, как заказывать вещи через интернет, и Мара сама выбрала себе крутейшую черную кожаную куртку, к которой так и просился новенький блестящей «харлей». Густав забрал ее в Стокгольме через несколько дней, и в домик зимних Мара вернулась, подняв воротник и гордо вздернув подбородок.

Учеба пошла своим чередом. Дни становились короче, резкие ветра срывали с лип последнюю желтую листву, окна по утрам покрывались тонкой изморозью. К концу осени у Мары, наконец, дошли руки до личного дела. Она перевела записи пожарных и через Джо отправила их Биллу Маквайану. В начале декабря на стылую землю упали первые снежинки, и Линдхольм охватила предпраздничная суета.

Гуляния ожидались знатные: зимнее солнцестояние и рождество. Мальчишки со стремянками носились по острову, развешивая разноцветные гирлянды из маленьких лампочек, оргкомитет распределял поручения. Маре пришлось перейти на кофе: между подготовкой к тестам, которые она не имела права завалить, потому что иначе Вукович не взяла бы ее в Стокгольм, надо было рисовать плакаты и готовить друзьям небольшие подарки. Помня, как понравился Брин ее портрет, Мара решила сделать такие же и остальным: Нанду, Джо, Вукович, Эдлунду и даже синьоре Коломбо. Уж очень хотелось снова завоевать ее расположение и привилегию первой получать свежее печенье. Тем более, теперь, когда рядом не было мисс Кавамура с ее аллергией на орехи, Мара могла грызть их, не вылезая из кровати. Крошки, конечно, оставались на простынях, но ведь их всегда можно было стряхнуть на постель Рашми. А потом с утра забавляться, глядя, как та недоумевающе чешется. Смеартона она, конечно, тоже беспощадно нанесла на бумагу, но показывать это кому-либо не собиралась.

Несмотря на жуткую усталость и навязчивое желание аккуратно сложить учебники в камин главного здания, Мара пребывала в отличном настроении, предвкушая поездку. Она напевала себе под нос, старательно вырисовывая синьору Коломбо. Ради печенья она изобразила итальянку стройнее и моложе. Оставались считанные штрихи, когда затрезвонил телефон, подмигивая лицом Вукович.

— Я жду тебя у Эдлунда, — сообщила хорватка без лишних церемоний.

Мара вздохнула, спрятала альбом с рисунками под подушку и полезла вниз. Только пригрелась в пижаме под мягким одеялом, — и снова переодеваться и тащиться в главное здание… Отопление в домиках работало, но воздух был зябким, народ не вылезал из теплых штанов с начесом и мохнатых шерстяных носков.

Ида, разбуженная звонком, накрылась подушкой, Рашми пробормотала что-то на хинди, и это явно не было дружественным напутствием. Мара влезла в высокие дутые сапоги, черный пуховик, купленный неделю назад и, затянув шнурки на капюшоне едва ли не до самого носа, шагнула в промозглую ветреную темень. Лужицы рыжего света фонарей лежали на пустых верандах, шипело северное море. Девочка ссутулилась, обхватила себя руками и торопливо, чуть не срываясь на бег, двинулась к главному зданию. Быстрее бы уже все завалило снегом, и то стало бы светлее…

— Куда это ты? — окликнул ее сзади мужской голос.

Мара вздрогнула и судорожно сжала в кармане шариковую ручку, готовясь воткнуть ее в глаз потенциальному обидчику. Собралась с силами и резко обернулась — Нанду. Она выругалась она по-русски.

— Что? — не понял он.

— Ты совсем с ума сошел? Разве можно так подкрадываться? — она перешла на английский и выдохнула, пытаясь унять бешеный стук сердца в горле.

— Темноты боишься? — ехидно спросил он.

— Сам ты… Пошли со мной, там поговорим.

— Я все равно шел за Джо. Он мою зарядку спер. Сидят с Брин в библиотеке, готовятся к тесту по мифологии.

— Ну вот! Не могли меня позвать!

— Джо хотел. Но Брин сказала, что тебя завалили плакатами. И потом Дзагликашвили тебя обожает, все равно поблажку сделает.

— Так я и знала, — Мара с досадой цокнула. — Не может мне простить, что моя иерархия китайских божеств вышла красивее, а ей поставили только восьмерку. Для нее это трагедия.

— Или… — многозначительно протянул Нанду. — Она просто хотела побыть с Джо наедине.

— Брин? — Мара поморщилась. — Неее… С Джо? Точно нет.

— Как знаешь. Вам виднее. Заходи давай, — Нанду упорно отказывался носить перчатки с дроздами, которые ему связала мама, и поэтому взялся за металлическую ручку двери через рукав. — Так куда ты собиралась?

— К Эдлунду. Вукович срочно вызвала.

— О, никак по нашему делу? Я с тобой.

— Я не уверена, что так можно…

— Плевать. Шагай давай, — он подтолкнул ее в спину и поежился. — Зверский холод. Не могли сделать школу где-нибудь у нас? Или на Карибах? Мало, что ли, островов?

— Кто станет сидеть за учебниками, если можно загорать и купаться? Нет, учиться людей можно заставить только тогда, когда на улице делать нечего.

Они поднялись на четвертый этаж. Дверь в кабинет Эдлунда была открыта, профессор и Вукович уже ждали Мару.

— Мистер Торду, у Вас какие-то вопросы к директору? — сразу напряглась хорватка.

— Он за компанию… — неуверенно произнесла девочка. — И он все знает.

— Да, и никому не скажу, — Нанду изобразил, как запирает рот невидимым ключом и широко улыбнулся.

Ровный ряд зубов белел на фоне смуглой кожи, в пунцовом с мороза ухе поблескивала серебряная серьга. Даже Вукович, сколько бы ей ни было лет, не смогла устоять перед пиратским обаянием Нанду.

— Проходи, — проворчала она, запуская наглого бразильского парня, прежде чем захлопнуть дверь.

— Нам удалось связаться с Уллой Дальберг, — сообщил Эдлунд, когда ребята устроились на диване. — Она будет в Стокгольме только в конце декабря, их миссия задерживается. И я разрешаю тебе поехать с мисс Вукович, чтобы присутствовать при разговоре.

— Спасибо, — Мара ликовала.

— Но это еще не все. Мой друг из Москвы узнал адрес Намлана Томбоина.

— Так мы можем ему написать! — воодушевился Нанду.

— Имеется в виду обычный адрес: дом, улица… В интернете он не зарегистрирован. По крайней мере, под своим именем. Живет в Твери, недалеко от дома Лены. И это только подтверждает наши подозрения.

— Я хочу для начала сама поехать туда и поговорить с ним, — вмешалась Вукович. — И еще собираюсь разыскать твой роддом и кого-то из твоих родственников.

— А зачем вам роддом? — удивилась Мара. — Ведь профессор Эдлунд говорил, что видел копии каких-то справок…

— Это другое, — пояснил Эдлунд. — Мне переслали документы из органов регистрации, где тебе выдали свидетельство о рождении. Записей из роддома у меня нет.

— Мы должны проверить историю болезни твоей мамы, — сказала Вукович. — Действительно ли она рожала в тот день. А у родственников сможем взять образец ДНК. Если хочешь, можешь поехать со мной.

— Вот это да! — всплеснул руками Нанду, не дав Маре и рта раскрыть. — Звучит, как приключение! А мне можно? Я как раз собирался посмотреть Россию.

— Чего ты собирался? — скептически подняла бровь Мара.

— А что? В каникулы тут будет тоска смертная, домой мне лететь слишком дорого, а на билеты в Москву хватит. Можете меня особо не кормить, я с завтрашнего дня начну копить сушеные подошвы, которые у вас называются хлебцами.

— Нанду! — возмутился Эдлунд.

— Ну да, просите. Святость национальной кухни. Хлебцы, немного леденцов… Вы ведь не собираетесь зажать леденцы на Рождество? Брин и Джо отдадут мне свои. А спать я могу на полу в гостинице, если, конечно, Мара любезно не согласится подвинуться…

— Нанду! — хором воскликнули Мара и Вукович, а первая еще и ткнула парня кулаком под ребра.

— Тише, тише, — Эдлунд примирительно поднял руки. — Я думаю, что большой беды не будет, если вы возьмете в компанию Торду. И безопаснее, и у него удачный тотем для ваших целей. Сможет что-то выяснить, заглянуть в нужные окна. Верно?

— Конечно! — заулыбался Нанду. — Что там у вас в России носят? Валенки и ушанки? Я закажу себе парочку. Пойду вниз, пока вы не передумали.

И он вылетел из кабинета с довольной ухмылкой на лице. Мара и Вукович обменялись взглядами. Хорватка медленно выдохнула, с трудом сдерживая раздражение, ее подопечная закатила глаза. Поездка предстояла веселая.