Чем больше Мара думала над словами Бриндис, тем убедительнее ей казалась эта версия. А фраза, которую Вукович обронила, когда Тамара была без сознания? «От Лены всегда были одни проблемы!»

Допустим, мама увела чужого парня. Что ж, грустная история. Разве за это убивают? Нормальные люди — нет. Но ведь Вукович — зимняя, а Эдлунд ясно сказал, что у зимних сложный характер. Мара и сама не шушпанчик, и ругаться умеет, и драться, и всю жизнь вынашивает план мести. Может, Вукович тоже ждала удобного момента, чтобы рассорить парочку? Разделила, потом нашла ненавистную разлучницу и собиралась убить вместе с ребенком, но что-то пошло не так. Ребенок остался жив, и теперь она решила подобраться поближе, втереться в доверие и завершить, наконец, свое грязное дело. Она не учла одного: что Мара окажется такой умной. Ну, или, по крайней мере, сумеет подружиться с гениальной девочкой из Исландии.

И письмо… Вукович не хочет, чтобы Мара знала о письме матери. Значит, там может быть что-то важное. И чтобы это выяснить пришлось выпросить у Брин телефон на одну ночь. Та, конечно, покочевряжилась немного, но потом сдалась. Она была доброй, эта Брин, хоть и с бзиками насчет личных вещей. И слегка ябеда.

Вот почему Мара не стала сообщать бывшей соседке по комнате о своих планах. Вместо этого пристала с разговорами к мадам Венсан и издалека выведала у ничего не подозревающей француженки все о профессоре Эдлунде.

Оказалось, что его тотем — орел, и он любит каждый вечер перевоплощаться и летать над островом.

— Кружит над маяком, — сообщила Полин Венсан, неодобрительно поджав губы. — Между нами говоря, эта его манера трансформироваться в воздухе… Ребячество! Развлечение ради адреналина. Вот однажды запутается крыльями, и упадет. Я много раз предупреждала его, но в этом пансионе врачей слушают, когда уже поздно…

— А в чем он должен запутаться крыльями?

— Как в чем? В штанах, конечно! Разве ты не слышала? Он выпрыгивает из окна прямо в джинсах, на лету перевоплощается, а штаны потом вынуждена приносить к нему в кабинет бедная уборщица миссис Чанг. Безумие! Какой пример он подает детям?

Мара подавила смех, чтобы не разочаровывать мадам Венсан. Потом сослалась на головную боль, сказала, что свет настольной лампы давит на глаза. Осталось лишь притвориться спящей и дождаться, пока докторша повесит халат на крючок и покинет пост, предоставив единственной пациентке возможность отдохнуть.

Тогда Тамара подошла к окну и подала условный сигнал: три длинных свистка и два коротких. Так они договорились с Нанду по телефону. Парень не походил на ярого блюстителя правил, а потому вызывал доверие. Кроме того, он хотел загладить свою вину за болтливость, и Мара рискнула. Одна бы она сейчас не справилась, а помочь больше было некому: Брин обожала учителей, а Джо был слишком неуклюжим и медлительным, к тому же имел склонность зависать в своих мыслях.

После ее свистков, — а свистеть Тамара умела мастерски, — в распахнутое окно влетел дрозд, и вскоре из-за занавески в сумерках белой ночи появился, словно Кентервильское привидение, Нанду в простыне.

— Не нравится мне твоя затея, — с ходу сообщил он. — Если что — отвечать тебе.

— Разумеется. От тебя требуется только скакать по подоконнику и следить за Эдлундом.

— А тебе не страшно? — удивился Нанду.

— Почему мне должно быть страшно?

— Ты же все-таки девчонка…

— Боишься — так и скажи, — презрительно фыркнула она, сознательно цепляя бразильского выпендрежника на «слабо».

— Ничего я не боюсь!

— Вот и отлично. Сейчас ждем орла, потом я иду в кабинет, а ты — летаешь снаружи и если видишь Эдлунда — свистишь, — Мара приоткрыла дверь, проверяя, нет ли кого в коридоре.

Было пусто: мадам Венсан, вероятно, уже отдыхала в своей комнате по соседству с палатой, а другие учителя и вовсе не появлялись в главном здании из-за каникул.

— Вылетел, — шепотом сообщил Нанду.

Мара кивнула, сунула в карман пижамных штанов пару иголок от шприцов, пластиковую скидочную карту, найденную у доктора на столе, и листок бумаги. Покрепче сжала телефон Брин и выскользнула в коридор. Передвигаться бесшумно она научилась еще в детском доме. Аккуратно прошла вдоль стены, перебралась на лестницу и поднялась на четвертый этаж. Там было тихо и темно, и только из- под двери кабинета пробивался желтый свет.

Весь вечер Мара искала в телефоне Брин, как вскрыть замок. Во время визита к Эдлунду она заметила, что в отличие от железной двери с суперсовременными замками, охраняющей лабораторию, вход в кабинет был по старинке простым: деревянная дверь, обыкновенная ручка с ключом, который во время сеанса торчал из замка. И Мара надеялась, что профессор именно так все и оставил.

На всякий случай подергала ручку: заперто. Попробовала поддеть язычок пластиковой картой, но впустую. Этот фокус работал только в кино. Тогда она, следуя инструкциям из интернета, подсунула под дверь лист бумаги, и принялась выталкивать ключ из замка с помощью игл от шприца.

Было сложно, от волнения и слабости пальцы еле слушались, иглы то и дело падали на пол, к тому же, приходилось прижимать подбородком к груди телефон, чтобы хоть что-то видеть. Нет, она будет, кем угодно: дворником, сантехником или даже учителем, но только не взломщиком! Минуты тянулись долго и невыносимо мучительно, и, наконец, Мара услышала стук падающего ключа. Потянула на себя лист — вуаля! Пропуск к маминому письму лежал перед ней.

И только отперев дверь и вползая на корточках в кабинет, чтобы с улицы нельзя было разглядеть ее силуэт, Мара осознала, что понятия не имеет, где искать. Она думала лишь о том, как пробраться к Эдлунду, а вот с чего начать поиски, не рассчитала.

Хорошо хоть, что дрозд-Нанду сидел на подоконнике, его присутствие придавало ей сил. Она направилась к тумбочкам. Ужин напомнил о себе бунтом в желудке, перед глазами запрыгали мелкие мошки. Похоже, она переоценила свое состояние, но отступать было некуда.

Выдвинула первый попавшийся ящик: куча бумажек, но все недавние, слишком уж белые. В другом обнаружила папки с таблицами, в третьем — толстые тетради, исписанные от руки. Ни намека на письмо. Сердце отчаянно колотилось, ей все чудилось, что она уже слышит свист дрозда, поворачивалась, — нет, птица невозмутимо скакала у распахнутого окна.

— Черт, Нанду, где искать?! — прошептала она по-русски, не рассчитывая на ответ.

Подползла к письменному столу, но едва протянула руку к дверце, из коридора раздался стук каблуков. Забилась под столешницу, затаила дыхание. Хлопанье крыльев, щелчок замка… Нанду слинял, оставив ее наедине с неожиданной гостьей Эдлунда.

Запахло свежими духами, обладательница каблуков прошлась по кабинету, раздался шорох выдвигаемых ящиков и шелест бумаги. Потом Мара услышала неразборчивое ворчание про дьяволов, которые что-то понесли, и узнала голос мисс Вукович.

Неужели тоже пришла за письмом? Выходит, Брин была права? От волнения все зачесалось, под футболку будто заползли сотни муравьев. Но Мара закусила губу и сжала пальцы, боясь пошевелиться.

Завуч сердито захлопнула ящик, подошла к столу и долго копошилась в документах. Снова что-то пробормотала по-хорватски, выключила свет и покинула кабинет.

Если бы в четырнадцать можно было поседеть, Тамара бы сейчас походила на Брин. Время искать письмо вышло, ей бы успеть смыться, до того, как прилетит профессор. Она дождалась, пока шаги в коридоре стихнут, мысленно сосчитала до двадцати и рванула к двери, но услышала за спиной звон стекла и обернулась: на полу поблескивала россыпь осколков. Она сшибла фотографию со стола.

Витиевато ругнувшись, Мара посветила себе телефоном, лихорадочно все собрала в подол футболки и, не помня себя от ужаса, ломанулась в палату.

Отдышалась и, наконец, смогла успокоиться: за ней никто не гнался. К счастью, фотография Эдлунда была того же формата, что и портрет мамы. И Мара переставила свое стекло в рамку профессора.

Лишь закончив, она обратила внимание на снимок, который Эдлунд держал у себя на столе: красивая девушка с гладкими черными волосами. В ее внешности было что-то экзотическое: чуть раскосые глаза, маленький, будто детский нос, свойственный скорее китайцам, чем индейцам. Может, она из эскимосов? Мара перевернула рамку и прочитала надпись на английском: «Моему орлу с любовью. Инира». Девочка вздохнула. Придется отнести сейчас же: эту пропажу Эдлунд сразу заметит.

И хотя ей до смерти хотелось лечь, вытянуть ноги и отрубиться, она снова прокралась к директорскому кабинету, перед этим, на всякий случай, щелкнув загадочную Иниру на телефон Брин.

Эдлунд уже должен был вернуться, поэтому она постучала и скрестила руки на груди, придерживая фотографию под футболкой.

— Одну минуту! — раздался знакомый голос, и профессор распахнул дверь.

— Это я. Увидела свет и решила, что Вы не спите. Можно?

— Что-то случилось? — Эдлунд шагнул назад, пропуская девочку.

— Не могла уснуть. — она прошла к столу. — Думаете, профессор Айвана сможет разобраться с моей проблемой?

— Ну, какая же это проблема? Скорее, научная загадка. Нет повода для волнений.

Он разразился успокоительной лекцией, а Мара, слушая вполуха, дожидалась, когда он отвернется.

— А правда не было никакого письма от моей матери? Мне казалось, я ясно слышала…

— Мисс Вукович не хочет тебя нагружать этой информацией, — Эдлунд задумчиво погладил щетину на скуле. — Но если начистоту, я считаю, что ты имеешь право знать… Хотя я толком не помню, что там было написано. Видишь, ли, я не представляю, где оно может быть. Сам я бы его не выбросил, но моя ассистентка… В те годы со мной работала Селия, я попробую завтра у нее спросить, но ничего не обещаю. Двенадцать лет прошло.

И профессор подошел к окну, глядя куда-то вдаль. Мара воспользовалась моментом и вытащила рамку, но второпях не рассчитала силы и чересчур громко стукнула ею об стол. Эдлунд резко обернулся.

— Что там у тебя? Аккуратнее, пожалуйста! — он подошел к ней и бережно взял фотографию. — Это ценная вещь.

— Простите, пожалуйста, — Мара отвела глаза от его сердитого взгляда. — Она показалась мне красивой.

— Ты права, — Эдлунд грустно улыбнулся. — Ладно, мисс Корсакофф, иди спать. Профессор Айвана будет здесь рано утром.

После пережитых волнений Мара уснула с трудом. И не успела она толком отойти от смутного кошмара, в котором носилась по лабиринту заброшенных коридоров и пыталась найти Нанду, как мадам Венсан ворвалась в палату, громко призывая девочку к водным процедурам.

— Что случилось? — пробормотала Мара, накрываясь с головой одеялом.

— По-английски! Будь добра, говори по-английски, — француженка повесила на спинку кровати чистую одежду. — У тебя пять минут, потом я принесу завтрак.

— А почему такая спешка? — Мара села и взъерошила волосы.

— Выясняется, что Густав два часа назад отплыл из Стокгольма с профессором Айваной. Они будут здесь с минуты на минуту! Я удивляюсь: неужели нельзя было сказать раньше?

Не переставая ворчать, она стремительно вылетела в коридор и хлопнула дверью, от чего стеклянные дверцы на шкафчике задребезжали.

Мара так и не успела выяснить, почему приезд Айваны так взволновал француженку, но все же привела себя в порядок, перекусила, повязала на шею новенькую бандану и застелила кровать.

Вскоре в палату заявилась целая делегация: непривычно подобострастная мадам Венсан, Эдлунд, Вукович, еще пара незнакомых Маре учителей и, наконец, смуглый седой мужчина с маленькой острой бородкой и экзотическая красавица.

— Познакомься, это Мартин Айвана и его дочь Селия. Он даже отказался позавтракать, чтобы поскорее… — начал был Эдлунд, но гость поднял вверх руку, заставив директора Линдхольма замолчать.

Профессор Айвана медленно повернул голову к Маре и впился в нее ничего не выражающим взглядом. Воцарилась тишина. Странный старик смотрел на нее, наверное, несколько минут, не шевелясь и почти не моргая. Все терпеливо ждали, Тамаре было неуютно и жутковато. В какой-то моменте ей даже показалось, что профессора парализовало, его взгляд расфокусировался и был направлен вроде бы и на нее, но в то же время куда-то мимо.

Он отмер настолько быстро и неожиданно, что Мара вздрогнула. Только что он стоял здесь и пялился на нее, как на пузырьки в аквариуме, а через мгновение рванулся к окну и закрыл его.

— Дует, — сообщил он. — Что ж, случай, несомненно, уникальный. Если ты, конечно, исключил возможность усыновления.

— Нет ничего, что указывало бы… — попытался ответить Эдлунд, но Айвана снова перебил его.

— Я бы проверил лучше. У тебя есть биологический образец матери? Ты не брал ее материал во время своих исследований?

— Нет, я еще не занимался наукой, когда Лена здесь училась.

— Ясно. Пока я в этой девочке не вижу ничего от матери. Разве что линия носа, но это сомнительные данные. Ты запросил эксгумацию? — Айвана разговаривал так, будто Мары не было в комнате.

— У меня нет точных сведений о захоронении.

— Какого черта я здесь делаю, Ларе? О, какой науке может идти речь, если ты не предоставил доказательств?

— Я не сомневаюсь, что мисс Корсакофф…

— Очевидно, ген отца оказался доминантным, если принять на веру факт материнства. Странно, невероятно странно… — старик наклонился над Марой, прищурившись, осмотрел ее лицо, взял за подбородок и повертел ее головой, как куклой.

Вблизи его морщинистая кожа напоминала черепашью шею, кустистые брови тянулись паучьими лапками к глазам. От него пахло крепким табаком и чем-то сладким.

— Девочка явно метис, но я не могу точно определить вторую расу. Я бы сделал сканирование, чтобы определить точную форму черепа…

— Профессор Айвана, я прошу Вас проявить чувство такта! — вмешалась мисс Вукович.

Ее сжатые губы побелели, на лбу вздулась вена от плохо скрываемой ярости.

Но старик не обращал на нее никакого внимания.

— Ларе, ты взял образцы ребенка? — спросил он.

— Конечно.

— Ранняя полная трансформация кажется мне довольно любопытной. Дайте девочке чужеродную ДНК. Интересно, она справится с противоположным полом?

— В каком смысле? — подала голос Мара.

Профессор удивленно посмотрел на нее, как будто вдруг осознал, что она умеет говорить.

— Ты перевоплощалась в мальчика? — он попытался изобразить приветливую улыбку, но вышел какой-то маньяческий оскал.

— Нет, — Мара поежилась.

— Найдите кого-то близкого по генотипу…

— Нет, это возмутительно! — взорвалась мисс Вукович. — Полин, ты нам даже волновать ее не разрешала, а теперь молчишь, когда профессор Айвана собирается подвергнуть ребенка такой нагрузке?!

— Профессор, после первой трансформации девочка была двое суток без сознания, — извиняющимся тоном начала мадам Венсан. — Я боюсь, что следующее перевоплощение…

— Вы правы, — кивнул Айвана. — Нам может понадобиться система искусственного жизнеобеспечения. Когда Густав сможет ее подвезти?

— Нет! — хором ответили Венсан и Эдлунд.

— В смысле? — недоумевал Айвана.

— Папа, я думаю, мы это обсудим потом, — мягко вмешалась Селия и подошла к отцу.

Голос у нее был мелодичным, обволакивающим и действовал на окружающих, как дудочка на змею. Она откинула назад шелковистую прядь угольных волос, ласково улыбнулась Маре и погладила отца по плечу.

— Ты напугал мисс Корсакофф. Я уверена, нам ни к чему торопиться, верно? К тому же, разве не подойдет новая система тестирования, которую ты создал в прошлом году? Думаю, Ларе будет в восторге, — она подмигнула Эдлунду. — Пойдем вниз, я попрошу синьору Коломбу приготовить тебе фруктовый салат. Ты ведь ничего не ел в самолете.

— Их еда ядовита! — буркнул Айвана, пока дочь аккуратно вела его к двери. — Я против термической обработки…

— Разумеется! Но ты же знаешь, синьора Коломбо… — и странная парочка исчезла в коридоре.

Мисс Вукович дождалась, пока палату покинут остальные учителя, задержав Эдлунда за рукав.

— Я предупреждала! — зашептала она, столь выразительно округлив глаза, что очки съехали на кончик носа.

— Мила, не при ребенке!

— Хорошо. Но я ее забираю отсюда. Иначе этот сумасшедший старик пролезет сюда ночью со скальпелем.

— Мила! Не нагнетай! Делай, как знаешь. Мне надо поговорить с Мартином, — и Эдлунд вышел.

— Собирайся, — коротко бросила Маре мисс Вукович. — Ты переезжаешь в мой домик.

— Но как же мадам Венсан? — протянула девочка, судорожно пытаясь придумать, как выкрутиться.

— Мне все равно, что скажет мадам Венсан. Я жду тебя внизу через десять минут, — хорватка хлопнула дверью.

Учитывая тот факт, что Брин подозревала Вукович в убийстве, Маре не улыбалось оказаться с опекуншей под одной крышей. Конечно, доказательств пока не было, и Вукович заступилась за нее перед этим жутким стариком, но вдруг она просто боится, что он что-то обнаружит? Вдруг в этих тестированиях кроется ответ? Тем более, вчера она шарила в кабинете Эдлунда явно неспроста.

Хотя… У Вукович и раньше было полно возможностей расправиться с Марой. Два дня без сознания: убивай — не хочу! Она чего-то ждет… Но чего? Ладно, вариантов все равно нет. Зато в домике можно будет получше присмотреться к врагу.

Тамара завернула фотографию мамы и телефон Брин в пижаму и направилась вниз. На втором этаже у флага с солнцем она встретила Селию.

— Куда ты? — удивилась дочь профессора. — Разве твоя реабилитация уже закончена? Мадам Венсан об этом ничего не сказала.

— Кажется, она сама только что узнала, — Мара указала взглядом на докторшу, которая яростно перешептывалась в холле с мисс Вукович.

— Они всегда друг друга терпеть не могли, — рассмеялась Селия. — Миле, по-моему, вообще угодить невозможно.

— Вы хорошо ее знаете?

— Конечно! Я всех тут отлично знаю. Училась, а потом еще пять лет была ассистенткой профессора Эдлунда. Он как раз закончил институт, мы начинали научную работу вместе. Тогда еще был жив его отец, а мой работал здесь преподавателем… — Селия ностальгически улыбнулась. — Хорошие были времена.

— А мою маму вы тоже знали?

— Более или менее. Все выпускники Линдхольма знают друг друга, мы ведь одна семья. А твой дар проявился давно?

— Пару дней назад, вашего отца поэтому и позвали.

— То есть это правда была твоя первая трансформация? Но как же тогда ты попала в пансион?

— Оказалось, что моя мама перед смертью отправила письмо профессору Эдлунду, и он решил рискнуть. Поэтому мисс Вукович забрала меня из детского дома и привезла сюда. Видите, он оказался прав. Если бы не мадам Венсан, я могла умереть. Вряд ли медсестра в интернате знает, что делать в таких случаях.

— Бедная девочка! — сочувственно сказала Селия. — А что же твоя мама написала профессору Эдлунду?

— Хотелось бы мне знать… Но он и сам не помнит. Вот бы найти это письмо…

— Потому что это напоминание о маме?

— Да. И еще там может быть что-то, указывающее на ее убийцу.

— Как?! Твою маму убили? — Селия выглядела испуганной.

— Я в этом почти уверена.

— Бедная девочка, — повторила Селия и обняла Мару, окатив сладким персиковым ароматом. — Мне так жаль! Я должна извиниться за своего отца. Тебе столько пришлось пережить, а он со своими экспериментами… Должно быть, сильно тебя испугал. Вообще-то он добрый, хотя и кажется сумасшедшим. Не бойся, я не позволю ему тебя обидеть.

— Спасибо, — Мара поневоле залюбовалась Селией.

Все в ней казалось идеальным: загорелая кожа, ровные зубы, миндалевидные глаза с самыми длинными изогнутыми ресницами, которые Мара только видела в своей жизни. Гаитянка была одета просто: дорожные льняные штаны, хлопковая блузка с закатанными рукавами, часы на кожаном ремне. И все же каждое ее движение дышало неуловимой южной грацией. Не хватало только тропического цветка за ухом.

— А кто ваш тотем? — поинтересовалась Тамара.

— У меня нет тотема, — Селия вновь продемонстрировала не улыбку, а мечту стоматолога. — Я зимняя.

— Надо же! А профессор Эдлунд говорит, что у зимних сложный характер! Наверное, вы — исключение!

— Не бери в голову, — подмигнула Селия. — Просто у него перед глазами только Венсан и Вукович.

— Это точно. Извините, я пойду, а то сложный характер мисс Вукович обрушится на меня, — и Мара, окрыленная новым знакомством, поспешила вниз по лестнице.

Ей вслед доносился мелодичный смех Селии Айвана.