восклицал с иронией Генрих Гейне.
В конце прошлого века на этот вопрос отвечал Т. Бунге в популярной тогда работе «Идеализм и механизм»:
«В активности, вот где кроется загадка жизни».
Принцип «жизненной силы», провозглашенный виталистами и так ненавистный Лепешинской в начале ее карьеры, был, как казалось, навсегда отвергнут, и один из популяризаторов науки начала века В. А. Фаусек с пафосом подводил итог победы физиологов над виталистами:
«Это была борьба идеи, борьба за истину… где побудительной причиной войны является стремление к знанию, оружием — исследование, аргументация, логика, а наградой, к которой стремятся бойцы — овладение истиной».
И вот, спустя полстолетия, Лепешинская, начавшая свою бурную жизнь в среде ученых с огульного обвинения А. Г. Гурвича в витализме, сама скатилась в самое что ни на есть болото витализма, найдя основу энтелехии в элементарной однопроцентной двууглекислой соде. Живите спокойно, граждане Страны Советов: старая большевичка Лепешинская не зря трудилась, ободренная вниманием вождей революции… Всем вам уготована вечная жизнь!
Я поймал себя сейчас на мысли, что, начиная писать эту книгу, старался повествовать о серьезных вещах — серьезно. Ведь любому читателю, не знакомому с продукцией монстров, о которых я говорю, может казаться (и вполне законно), что если в могучей стране — СССР в течение нескольких десятилетий главенствовали в биологии лысенки и лепешинекие, то должны же были быть веские причины у руководителей страны, чтобы поддерживать их и одновременно давить, вплоть до физического уничтожения, настоящих ученых. Ведь не одно же согласие с правящей идеологией возносило неучей на вершину пирамиды, именуемой Наука Страны Советов? Этот серьезный вопрос любят задавать западные исследователи советской истории, не понимающие иррациональности поведения руководителей великой страны и их непрактичного следования идеологическим догмам.
Но вдруг, неожиданно для самого себя, я почувствовал, что, рассказывая о бошьянах, мелконянах, кучеровых, невядомских и, конечно, о Лепешинской, я перехожу к какому-то разудалому тону, допускаю невероятно несерьезную веселость.
Сначала я от этого оторопел. Но через мгновение понял, почему со мной произошел этот казус. А как иначе можно воспринимать весь тот бред, который они несли? Как можно серьезно обсуждать, например, словоизлияния Лепешинской, неизменно окружавшей свою безграмотно-ожесточенную, невыносимую для нормального ума долботню цитатами из классиков марксизма и акафистами в честь гак ею обожаемого Сталина? Какие другие мысли, какой иной тон мог возникнуть после чтения таких «узоров мысли», как приводящиеся отрывки из ее трудов (в полемике Лепешинская любила обзывать аргументы своих противников именно так — «узоры мысли этих реакционеров»)?
Поняв это, я уже без сожаления об утраченной серьезности продолжаю рассказ о «содовой эпопее».
Итак, пришел черед и для решающей стадии экспериментов: использованию «достижений науки» непосредственно для человека.
«…у нас явилась потребность, — пишет Лепешинская, — применять полученные экспериментальные данные к практической медицине, что требовало проверки наших исследований в опытах на человеческом организме. Первый пробный опыт я решила провести на себе самой. Опыт заключался в том, что я стала принимать содовые ванны. 50–70 граммов двууглекислой соды растворялось в воде ванны, при температуре воды 35–36°, продолжительность ванны 15–20 минут.
Принимала я ванны два раза в неделю. Всего было мною принято пятнадцать ванн. Какие же изменения произошли в моем организме иод влиянием содовых ванн? Прежде всего было отмечено понижение кислотности мочи до нейтральной реакции. Этот факт свидетельствует о том, что сода через кожу проникает внутрь организма и влияет на химизм мочи. Затем довольно быстро наступило незначительное похудание всего организма, освобождение от излишнего жира, столь обычного в пожилом возрасте, и в особенности жира на животе, что несомненно находится в тесной зависимости от повышения обмена веществ. Существенно отметить, что самочувствие после ванн улучшалось, мышечное утомление сильно снижалось и даже совершенно исчезало» 299 .
Повышением тонуса и похуданием самой Ольги Борисовны дело не кончилось. Она ведь была АКАДЕМИКОМ Академии медицинских наук СССР. Значит, свою задачу она видела не только в том, чтобы разрешить проблему долголетия. Сфера научной деятельности была расширена, и академик признала необходимым и целесообразным начать применение соды для лечения разных болезней. По раскладкам Лепешинской выходило, что сода — это мощное лекарственное средство.
«Оказалось, что содовые мази способствуют более быстрому заживлению ран. Содовые ванны оказались также эффективным средством при излечивании некоторых форм такого тяжелого и трудно поддающегося лечению заболевания, как тромбофлебит (воспаление стенок венозных сосудов, сопровождающееся образованием тромбов). Некоторые врачи практикуют введение однопроцентного раствора соды при сепсисе (общее заражение крови) и получают хорошие результаты. Следует полагать, что область применения соды как профилактического и медикаментозного средства со временем значительно расширится» 300 .
Вдумаемся в смысл предложения Лепешинской. Она ведь рекомендовала не рот полоскать растворами соды, как это по старинке многие делали в тех случаях, когда десны кровоточили, не раны загноившиеся предлагала содовыми примочками отмачивать, не палец нарывающий в теплые содовые ванночки опускать, не растворы нужного состава готовить с применением соды. Она выставляла соду как панацею от всех бед — от простеньких болезней до комплексных поражений! Там, где ученые разработали уже много путей лечения, где применяли сложные и обоснованные схемы воздействий на больной организм, чересчур оптимистичная, но безграмотная дама подсовывала страждущим то щепотку соды на стакан воды, то содовые уколы. И люди верили ей. Ведь она выступала не как частное лицо, а как ученый, облеченный высоким доверием самых лучших медиков страны, избравших ее ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ членом Академии медицинских наук СССР. Она нещадно эксплуатировала доверительное отношение людей к науке и ученым, ибо всегда было и есть в традиции интеллигентного человека ценить достижения науки, серьезно к ним относиться и пользоваться их результатами в жизни. Спекулируя на этом, Лепешинская не знала меры. Она заявляла, что под действием 1 %-соды даже растения на полях растут лучше, ссылаясь в качестве подтверждения не на данные проверок, а на письмо, опубликованное
«одним молодым колхозником-комсомольцем в недавнем номере журнала «Молодой колхозник», отсылаю интересующихся к № 3 этого журнала за 1951 год» 301 .
Писала она и о якобы получаемых ею письмах, в которых «директора опытных участков, обрабатывавших семена свеклы 1 %-ным раствором соды, добились повышения урожая на 37 %»302.
Сообщая о всех случаях благотворного влияния соды, Лепешинская попутно делает еще одно «открытие» — демографическое. И опять ею движет патриотизм. Оказывается, еще до ее научных подвигов дело с долголетием в СССР обстояло гораздо лучше, чем на презренном Западе.
«По данным переписи населения за 1926 год, — утверждает она, — в СССР было зарегистрировано более 29 000 людей в возрасте от 100 лет и более, тогда как в других странах число таких долгожителей, по данным довоенной статистики, значительно ниже. Так, в Болгарии людей в возрасте от 100 лет и выше насчитывалось 158 человек, в Германии — 86, в Швеции — 58, в Италии — 51, в Норвегии — 35 человек. Наша страна самая богатая по числу долгожителей, и в этом отношении ни одна другая страна не может идти с ней в сравнение.
В настоящее время, по уточненным данным, число долгожителей в СССР значительно возросло по сравнению с 1926 годом, что является прекрасным показателем преимуществ социального строя Советского Союза перед капиталистическим строем зарубежных стран» 303 .
Как водилось у лысенкоистов, узнать, откуда она почерпнула сообщаемые ею данные, было нельзя: ссылки на источник отсутствовали. Однако согласно официальным данным (см. последнее издание Большой Советской Энциклопедии):
«по данным переписи населения 1970 г., при численности населения СССР 241,7 млн. человек, возраст 100 лет и старше имели 19,3 тыс., что составляет 8 человек на каждые 100 тыс. человек» 304 .
И оставалось гадать, либо Лепешинская взяла свои данные с потолка, либо число долгожителей, достигших возраста 100 лет и более, в первые годы после революции было еще достаточно велико, а затем они вымирали все больше и больше (разумеется, от «прелестей» советской власти), и к 1970 году их осталось всего лишь 19,3 тысячи!