Имя Лысенко замелькало на страницах центральных советских газет в 1929 году. «Правда», «Экономическая газета», «Сельскохозяйственная газета» посвятили много материалов так называемому «открытию агронома Лысенко». Смысл «открытия» заключался в том, что стоит подержать на холоде наклюнувшиеся проростки озимой пшеницы, а затем высеять их весной, как свойство озимости будет утрачено. Озимую пшеницу можно будет высевать весной как обычную яровую. Озимая пшеница относится к особому ботаническому виду пшениц и отличается от другого вида — пшеницы яровой. Озимую высевают осенью, ранней весной сохранившиеся под снегом проростки быстро идут в рост, к середине лета озимая пшеница созревает. Ее важное преимущество заключается не только в том, что с ее помощью можно получать два урожая в год, но и то, что она дает, как правило, большие урожаи, чем яровая Если учесть, что и трудовые ресурсы можно было распределить равномерно в течение года (осенью — сев озимой, весной — яровой, в середине лета — косьба озимой, ближе к осени — яровой), то можно понять, как важны обе культуры. Были и недостатки у обеих пшениц. При осеннем — подзимнем посеве озимой пшеницы развивающиеся растения иногда (в плохие годы) попадали в неблагоприятные условия: в бесснежные зимы покрывались ледяной коркой и вымерзали, при обильном снеготаянии и дождях весной — вымокали, покрывались плесенью, легко заражались грибными болезнями. Яровая пшеница больше страдала от весенних и летних засух.
Предложение Лысенко, по его словам, сулило двоякую выгоду: если бы озимая могла вызревать после посева весной, то всех зимних и весенних неприятностей можно было бы избежать, при этом еще собирать более высокие урожаи (озимая же более урожайна!). Когда в июле 1929 года центральные советские газеты дали первые сообщения о том, как отец Лысенко собрал урожай озимой пшеницы, сначала проросшей, а затем прямо в мешках пролежавшей более месяца в снегу и высеянной весной, то во всех статьях называлась цифра превышения урожая — почти на треть выше урожая яровой, посеянной на соседней делянке. Когда в 1935 году Лысенко опубликовал текст своего первого выступления в Кремле, он предпослал ему характерный заголовок «Яровизация — могучее средство повышения урожайности» (газета «Правда», 15 февраля 1935 г., № 45 стр 2). Забегая вперед, следует сказать, что обещание это оказалось невыполненным. С годами Лысенко перестал говорить с 30 %-ном увеличении урожаев от яровизации озимой пшеницы заявлял лишь о 10 %-ных прибавках, потом вообще отказался от весенних посевов яровизированной озимой пшеницы, а уверял что надо обрабатывать холодом пшеницу яровую (термин яровизация яровой был достаточно смешным, поэтому лысенковць стали употреблять просто термин яровизация, имея в виду холодовую предобработку проростков). Потом слово «яровизация стали применять в самых неподходящих случаях, в частности однажды Лысенко выступил с предложением заваливать плоде вые деревья снегом, чтобы прояровизировать яблони и груши…
Именно этим — обещанием значительно увеличить урожай ность пшеницы без особых затрат и сложных ухищрений — и пленил Лысенко сначала руководителей сельского хозяйства Украины и Москвы, а затем и партийное руководство, включая самого Иосифа Сталина. Не учтено же было обстоятельство, из вестное с середины прошлого века: при посеве обработанных холодом проростков озимой пшеницы и высеве их весной как яровых (при яровизации озимых) только малая часть проростков сохранялась. Большая часть проростков погибала от непривычных условий, и все надежды на получение более высокого урожая рушились. Но Лысенко не верил в то, что наследственная природа растений — вещь консервативная, он полагал, что надо пару лет повысевать озимую пшеницу весной и она при выкыет к такому обращению, наследственность пшеницы изменится в сторону, нужную людям. Именно в этот принцип легко то изменения породных свойств организмов он и верил, как верили тогда многие коммунисты, что стоит взять им власть свои руки, как люди моментально изменятся.
Стоит кратко остановиться на причинах этой озабоченност. урожаями зерновых культур. Россия в течение XIX и начала X веков вплоть до революции была крупным экспортером первоклассного зерна (кстати, именно сорта озимой пшеницы давал самое ценящееся на мировом рынке зерно). Сразу после революции зерновое хозяйство оказалось разрушенным, продналог-продразверстка довершили процесс развала на селе, но затем, к середине 20-х годов нашего столетия, положение стало выправляться. Новая Экономическая Политика (НЭП), система поощрения частных производителей дали заметные всем положительные результаты, и 20 июня 1924 года передовая статья газеты «Известия» была посвящена факту, рассматривавшемуся через призму политических достижений: СССР снова оказался способным вывезти на мировой рынок излишки пшеницы.
«Выход советского хлеба на мировой рынок, — писал автор передовицы Вл. Виленский (Сибиряков), — является фактором огромного международного значения. Будущий историк, характеризуя переломный период в истории наших международных отношений, вероятно, скажет: переломный момент в международных отношениях к Советскому Союзу начался после того, как советский хлеб появился на мировом рынке и фактом своего появления засвидетельствовал, что врагам советской власти больше не на что надеяться, ибо Советский Союз вступил на путь хозяйственного возрождения» 8 .
Причину успеха такие руководители страны, как Н. И. Бухарин и А. И. Рыков, видели в предоставлении хозяйственной самостоятельности индивидуальным крестьянам, стимулировании свободного товарооборота. Выступая 3 июля того же года на V Всемирном конгрессе Коминтерна в Москве при обсуждении итогов Новой Экономической Политики, тогдашний председатель правительства А. И. Рыков даже озаглавил раздел о сельском хозяйстве следующим образом: «Крестьянский двор — основа нашего сельского хозяйства» и сказал:
«Отличительной чертой нашего сельского хозяйства является то, что оно есть сельское хозяйство мелкое, хозяйство крестьянского двора. Мы совершенно не имеем крупных латифундий, крупных имений, фабрик зерна или мяса. Из земель, которые были конфискованы во время Октябрьской революции… в количестве более 30 000 000 десятин (1 десятина = 1.1 га . — В. С .), мы почти все раздали крестьянам. В руках государства осталось и удобных и неудобных земель что-то около 2 миллионов десятин, которые должны быть использованы для организации показательных хозяйств, семеноводства, коневодства и т. д., и т. п. Основой всего сельскохозяйственного производства, его рабочей ячейкой является крестьянский двор. Этих дворов насчитывается 18–20 миллионов Эти 18–20 миллионов еамостоя- тельных земледельческих хозяйств работают на основе свободного товарооборота» 9 .
Такая политика привела к крупному успеху. Как утверждал Рыков, к 1923 году советская Россия впервые не только полностью обеспечила свои внутренние нужды (в чем можно сильно сомневаться, читая статьи в газетах того времени, в которых немало писалось о голодных детях и стариках), но и смогла экспортировать за границу около 3 млн. тонн зерна. «Мы имели (в 1923 году. — B.C.) избыток хлеба, по покрытии всех потребностей в республике, более 200 миллионов пудов [3 млн. 200 тыс тонн]», — сообщил Рыков10.
Правдивая статистика всегда была не только трудным орешком для большевиков, но чаще всего нежелательным делом, и сказать уверенно, что приведенные Рыковым цифры были точными, сегодня нельзя. Однако как политический жест, призванный оправдать действия Ленина и его приверженцев, внедривших НЭП, такое заявление было важным. Сама политика НЭП’а, как и ее дивиденды, многим большевикам, на знаменах которых было написано «равенство», казалась чуждой и вредной, а экономические уловки тех, кто девальвировал идеологические принципы и расшатывал политические устои учения Маркса о ненависти к частным хозяйчикам (читай: эксплуататорам и кулакам), рассматривались посягательством на основы нового строя. К тому же звериная борьба за власть в верхушке партийного руководства между Сталиным и ленинцами, оставшимися после смерти Ленина сиротами, шла почти в открытую.
Борясь за гегемонию в партии, Сталин решил, невзирая ни на какие экономические доводы, повести борьбу против ядра партийного и государственного руководства. И Рыков, и Бухарин, и все стоявшие на их платформе руководители были обвинены в ошибках, а затем оказались отброшенными и развивавшиеся ими представления о путях развития сельского хозяйства Прозвучал призыв к коллективизации — сначала более осто рожный, уповавший на формирование сознательного отношения крестьянства к идее коллективного, а значит, и социалистического труда, а затем смененный полицейским и силовых загоном всех крестьян в колхозы. Поголовная коллективизаций сельского хозяйства, сопровождавшаяся невиданными зверствами, высылкой под видом кулаков лучших земледельцев, привела сельский сектор экономики к краху, страшному голоду и смерти миллионов людей. Как это нередко бывает в эпоху потрясений одна беда следовала за другой: добавила тягот суровая засуха 1928 года, охватившая практически все земледельческие зоны России.
Как раз в этот момент подоспело предложение Трофима Лысенко, взбудоражившее умы многих большевистских руководителей. Ведь по сути он обещал мигом увеличить урожаи пшеницы, да еще не потратив при этом ни одной лишней копейки, а заодно пристроив к работе миллионы крестьян в зимнюю пору. Теперь они должны были каждодневно следить за намачиванием всего посевного зерна озимой пшеницы, проращивать семена до состояния маленьких проростков, перелопачивать все зерно с проростками, выносить на мороз, затем следить за ним, высевать весной как зерно яровое (отсюда и термин «яровизация»), и т. д., и т. п. В политическом смысле этот шаг был также важным: вместо того, чтобы шушукаться по углам в полутемных избах зимой, когда у крестьян было больше времени обдумывать житье-бытье и судьбу сосланных и изничтоженных родных и соседей, им нашлось занятие — полезное дело яровизации «воплощать в жизнь».
На Украине горячим пропагандистом лысенковской идеи «яровизации» озимых стал нарком земледелия этой республики Александр Григорьевич Шлихтер (1868–1940), в Москве не менее пылким покровителем «новатора» стал любимец Сталина той поры — нарком земледелия СССР Яков Аркадьевич Яковлев. А в 1935 году, выступив дважды в присутствии Сталина на встречах с колхозниками-ударниками, Лысенко удостоился личной похвалы Сталина, и с тех пор он неизменно привлекал внимание главного партийного вождя.
В пору массовых чисток партийного, военного, административного аппарата, деятелей культуры и науки, когда миллионы людей творческих и ищущих оказались в сталинских застенках, открылось море вакансий для лиц типа Лысенко. В начале 1937 года, когда уже второй состаи руководителей ВАСХНИЛ во гла-, ве со старейшим коммунистом Александром Ивановичем Мурадовым оказался смещенным со своих постов (первым сместили в 1935 году создателя ВАСХНИЛ Н. И. Вавилова и его соратников), во главе академии поставили виднейшего российского селекционера пшениц, сорта которого высевали на миллионах гектаров (и, следовательно, пшеницей которого кормили, почитай, всю Россию), Георгия Карловича Мейстера Но давление со стороны лысенкоиствующих продолжалось. В самом конце 1937 года или в первые дни 1938-го Мейстера также арестовали (Муралова, Мейстера и большинство с ними арестованных работников аппарата Президиума ВАСХНИЛ вскоре расстреляли). Теперь для Лысенко открылась дорога в Москву, он занял место президента ВАСХНИЛ и перебрался из любимой Украины, из Одессы в Москву. Кроме уже упомянутых двух президентов ВАСХНИЛ, в 1940 году оказался в тюрьме и был умерщвлен голодом первый президент этой академии и выдающийся российский ученый Н. И. Вавилов, жернова сталинской машины репрессий перемололи не одного наркома земледелия СССР (Я. Яковлева, М. Чернова, Р. Эйхе), многих заместителей наркомов, вице-президентов ВАСХНИЛ, крупнейших ученых.
Лысенко вел себя умело и ловко. От его имени выдвигались одно за другим предложения о решительных нововведениях в физиологии растений, селекции, семеноводстве и т. л. Не обладая научными знаниями, не понимая вообще, что представляет собой научный метод, он брался решать любые задачи и, естественно, наталкивался на элементарные трудности, равно как и на то, что грамотные специалисты его новации встречали в штыки.
Выход из тупикового положения Трофим Денисович видел всегда только один — научные трудности объявлялись несущественными и временными и посему легко преодолимыми, а научные противники — носителями чуждых взглядов, реакционерами и врагами. Ставший в те годы популярным лозунг. «Если враг не сдается — его уничтожают», выписанный М. Горьким в качестве названия одной из его пропагандистских брошюр, указывал яснее ясного на метод обращения с врагами и в научной сфере.
Тонкий расчет и политиканская изощренность помогли беспартийному Лысенко достичь в советской стране больших высот. Он стал действительным членом (академиком) трех академий — Академии наук СССР, Академии наук Украинской ССР и ВАСХНИЛ, был избран депутатом Верховного Совета СССР, более 10 лет был заместителем председателя Совета Союза — одной из двух палат советского парламента, был назначен президентом ВАСХНИЛ и директором двух институтов — селекционно-генетического и Института генетики АН СССР, трижды ему присуждали Сталинские премии 1~й степени (200 тысяч рублей каждая), сделали Героем Социалистического Труда, восемь раз он был награжден высшим в СССР орденом — орденом Ленина. Больше него этих орденов — высших правительственных наград, выполненных из чистого золота с цветной эмалью, е стране не заработал никто, более заслуженных, в глазах Сталина не оказалось.
Будучи циничным интриганом и прекрасным психологом Лысенко умело перекладывал функции политической расправы с инакомыслящими на своих помощников, таких, как И. И. Презент, А. А. Авакян, Д. А. Долгушин, И. Е. Глушенко, оставляя себе роль теоретического ниспровергателя «идей». Пожалуй, открыто в персональном плане он боролся лишь с одним человеком академиком H. И. Вавиловым. Это была своеобразная, людоедская форма благодарности за исключительную помощь, оказанную с первых шагов Трофима Лысенко в науке крупнейшим авторитетом в биологии и агрономии. Именно Вавилов старательно формировал в научной среде и в СССР и за границей мнение, что Лысенко — продуктивный, талантливый и ищущий ученый. Он же выдвигал Лысенко последовательно в члены-корреспонденты и действительные члены АН УССР и АН СССР, в лауреаты Ленинской премии (которую ему все-таки не присудили другие, более осторожные и трезво мыслящие коллеги Вавилова), именно он восторженно писал о Лысенко в книгах, говорил о нем на местных и зарубежных конгрессах и совещаниях.
Возможно поэтому, Лысенко, как это нередко бывало в истории и раньше с честолюбивыми и злобными личностями, чувствуя себя должником, но не желая с этим смириться, сначала постарался освободиться от «опеки» Вавилова, а затем начал его систематически изничтожать, причем уделял борьбе с Вавиловым самое серьезное внимание, порочил имя Вавилова в глазах руководства страны и добивался его устранения из числа лидеров советской биологии. Кончилось это тем, что 6 августа 1940 года Вавилова арестовали. Тут же его пост директора Института генетики АН СССР захватил Лысенко.
В годы Второй мировой войны и сразу после нее позиции Лысенко заметно ослабли. С одной стороны, крупной неприятностью для него стало бегство к фашистам родного брата — харьковского металлурга, позже перебравшегося на жительство в США. С другой стороны, к 1947 году в среде высших руководителей партии (таких, как А. А. Жданов, Н. А. Вознесенский, А. А. Андреев) созрело представление о том, что большинство новаций Лысенко не несет реальной пользы сельскому хозяйству, в связи с чем высказывалось предложение укрепить руководство ВАСХНИЛ более сильным ученым.
Однако Лысенко удалось в очередной раз выйти победителем из борьбы за лидерство. Он сумел убедить Сталина, что располагает возможностью увеличить в несколько раз производство пшеницы в СССР за счет внедрения особой, так называемой ветвистой, ее разновидности. Сталин поверил этому обещанию, тем более что первоначально задание заняться ветвистой пшеницей поступило к Лысенко непосредственно от Сталина (см. об этом в главе VII). Одновременно Сталин разрешил осуществить разгром генетики как таковой, объявленной коммунистами ЩМ. многочисленные выступления руководителей партии большевиков и советского государства в 1948–1953 гг.) вредным буржуазным извращением. С согласия Сталина в конце июля — начале августа 1948 года состоялась срочно созванная сессия ВАСХНИЛ, на которой это утверждение было выдано в качестве директивного указания ЦК партии.
С разгромом генетики были окончательно разрушены все исследовательские центры в стране, где еще оставались куцые остатки некогда сильнейших в мире генетических школ (С. С. Четверикова, А. С. Серебровского, Ю. А. Филилченко и др.) Специалисты-генетики (по оценке М. А. Поповского, около трех тысяч человек) остались без работы. Победа лысенкоизма была объявлена полной и окончательной.
Именно в этот период в советской биологии и объявились в качестве претендентов на лидирующие позиции люди из второго эшелона лысенкоистов, ставшие героями настоящего повествования.