С тех пор, как в 1929 году для Лысенко была открыта отдельная лаборатория в Одесском институте генетики и селекции, он далеко продвинулся по административной лестнице, став депутатом Верховного Совета СССР (в котором он занял кресло заместителя председателя Совета Союза), в 1939 году он был избран академиком АН СССР.
Однако жизнь "баловней судьбы" далека от удовольствий. Они обязаны постоянно маневрировать, чтобы удержать набранную высоту. Коварная сталинская натура диктовала необходимость постоянно следить за настроениями вождя, за поворотами его пристрастий, а то не ровен час, сделают тебя ответственным за провал то в одном, то в другом отсеке огромной государственной машины. Потому и тем, кто находился в непосредственном подчинении Сталина — членам Политбюро, руководителям правительства и наркомам (позже названным министрами) приходилось постоянно оглядываться на него. Судьба множества высших руководителей, попавших в неугоду по одной тривиальной причине — сталинской подозрительности, оказывалась плачевной.
А дела в стране тем временем, особенно на селе, шли откровенно плохо. Неэффективная система коллективизированного сельского сектора советской экономики не могла справиться со всё возраставшими трудностями, а война 1941–1945 годов разрушила сельское хозяйство на территории европейской части СССР. Особенно плохо было с кадрами руководителей. До войны в стране были арестованы тысячи, если не десятки тысяч, агрономов, животноводов, селекционеров, агрохимиков, администраторов разного уровня (от председателей колхозов до наркомов). К тому же добавились климатические неурядицы. Малоурожайным оказался 1946 год, а в 1947 году страну потряс вообще чудовищный неурожай сразу во всех земледельческих зонах — и в европейской части, и в Сибири, и в Казахстане. "На Украине в 1946 году был страшный голод, имелись случаи людоедства", — признал в 1957 году Хрущев на пленуме ЦК партии (2).
В этих условиях от Лысенко, ставшего единовластным хозяином в биологии и агрономии в СССР, требовалось обеспечить претворение в жизнь таких научных разработок, которые бы дали возможность хоть как-то облегчить тяжелую ситуацию, а он вместо этого выдавал, как и прежде, легковесные пустяковины, причем вовсе не столь масштабные, как раньше, и даже неспециалистам казавшиеся примитивными. Яровизацию и летние посадки картофеля уже практически забыли, так же быстро дискредитировали себя сверхскоростное выведение сортов и перекрестное самоопыление ("брак по любви" растений, как его назвал Презент), посевы по стерне, борьба с вредителями на полях с помощью цыплят, которых Лысенко предлагал выпускать на поля, чтобы они выклевывали долгоносиков и других вредных насекомых, перелопачивание тысяч тонн земли колхозниками, чтобы "оживить" микробы в почве или внесение "тройчатки" (нелепой смеси извести с малыми объемами удобрений) вместо полноценных удобрения. Всё лопалось как мыльные пузыри.
Несомненно, что не только ученые, но и некоторые из высших руководителей страны начали с настороженностью относиться к предложениям Лысенко, сменявшими друг друга, но не приносившими реальной пользы. Сейчас можно говорить с уверенностью, что недолюбливал Президента ВАСХНИЛ секретарь ЦК партии по идеологии Андрей Александрович Жданов, резко отрицательно относился к деятельности Лысенко руководитель Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Георгий Федорович Александров. Серьезные шаги по ослаблению зажима генетики, начиная с 1943 года, пытался осуществить начальник Отдела науки Управления пропаганды и агитации ЦК партии Сергей Георгиевич Суворов (работал в этой должности с 1940 по 1947 год, в 1954–1987 гг. заместитель главного редактора журнала "Успехи физических наук"). Озабоченность недостатками в сельскохозяйственной сфере выражал Николай Алексеевич Вознесенский, ставший в 35 лет главой важнейшего государственного ведомства — Государственного Планового Комитета (Госплана), а затем членом Политбюро. Ему в большей мере, чем Сталину, была известна печальная ситуация в сельском хозяйстве и роль Лысенко в этом (ближайшие подчиненные Сталина из чувства самосохранения не спешили доводить до сведения вождя наиболее вопиющие факты о провалах, ставших возможными из-за головотяпства его любимца). Наверху не могли также не знать, что на Западе высказываются неодобрительно о Советском Союзе как о стране, где возможно засилье безграмотных людей типа Лысенко, где исчезли Левит, Агол, Вавилов, Карпеченко, Левитский и другие генетики, Мейстер и многие селекционеры (3). Способствовали разносу такой информации выходцы из России, плодотворно работавшие на Западе и занявшие высокое положение в научных и университетских кругах — генетики Ф. Г. Добржанский и М. И. Лернер, физиолог растений А. Г. Ланг. Огромным авторитетом пользовался Нобелевский лауреат Герман Мёллер, вернувшийся в США из СССР. Нобелевский лауреат Дж. Уотсон рассказывал мне в декабре 1988 года и позже, как его учитель Мёллер, ставший с 1945 года профессором Индианского университета, объяснял студентам, что собой представляет Лысенко и что такое лысенковщина. Об этом же мне рассказывал профессор нашей кафедры в университете имени Джорджа Мэйсона Стивен Тауб, несколько лет проработавший с Мёллером в Индиане.
В 1945 году нужно было избрать нового Президента АН СССР. Сталин подумывал над тем, не поручить ли этот пост Лысенко или А. Я. Вышинскому (4), но остановил свой выбор на С. И. Вавилове — физике, директоре института АН СССР и брате Николая Ивановича Вавилова: 17 июля того года тот стал президентом и немедленно поддержал идею об усилении биологических исследований в Академии наук путем создания института генетики и цитологии.
А у Лысенко (академика и члена Президиума АН СССР) репутация среди других академиков неуклонно падала. Неудивительно, что в декабре 1945 года С. И. Вавилов и Академик-секретарь АН СССР Н. Г. Бруевич послали в ЦК партии предложение поменять состав Президиума Академии, убрав оттуда Лысенко и Митина (5) и ввести других академиков вместо них. Это предложение начали прорабатывать в ЦК, и начальник Управления пропаганды и агитации ЦК партии Г. Ф. Александров в письме на имя Молотова и Маленкова заявил, что, с одной стороны, "можно было бы согласиться с мнением академиков" (6), а, с другой, дал макиавеллевское объяснение ситуации. Александров отметил, что Лысенко "было бы целесообразно выбрать в новый состав президиума", но тут же пустился в длинное объяснение, наводившее на мысль, что академики, скорее всего, в ходе тайного голосования провалят кандидатуру Лысенко на выборах за серьезные грехи:
"Многие академики скептически относятся к научным исследованиям акад. Лысенко; винят его в том, что генетика, успешно развивающаяся в других странах, задавлена в СССР; в том, что академия сельскохозяйственных наук развалена, превращена в вотчину ее президента и перестала быть работающим научным коллективом; обвиняют в некорректном отношении к уважаемым советским ученым, в нетактичном поведении при приеме иностранных гостей во время юбилейной сессии… На прошлых выборах президиума (в 1942 г. — В. С.) акад. Лысенко, несмотря на поддержку его кандидатуры директивными органами, получил при тайном голосовании лишь 36 голосов из 60, меньше, чем кто-либо другой" (7).
Симптоматичными оказались результаты выборов в АН СССР в 1946 году. В члены-корреспонденты был выдвинут Н. П. Дубинин. От Лысенко последовал истеричный протест, направленный 3 декабря 1946 года в ЦК ВКП(б) А. А. Жданову. Лысенко пригрозил, что выйдет из состава членов АН СССР, если генетик попадет в академию (8). Но Жданов не стал вмешиваться, Дубинина избрали, и пришлось Лысенко о своей угрозе "забыть".
Столь же показательным было присуждение Сталинских премий в 1946 году специалистам, известным открыто негативным отношением к Лысенко — директору Тимирязевской Академии академику АН СССР Василию Сергеевичу Немчинову за труд "Сельскохозяйственная статистика" и профессору этой академии (в будущем почетному академику ВАСХНИЛ) Виталию Ивановичу Эдельштейну за учебник "Овощеводство" (9).
Была еще одна причина для роста недоверия к Лысенко. Перед войной средства массовой информации постоянно восславляли не только самого Трофима Денисовича, но и его семью — отца, братьев. Многие помнили письмо его родителей Сталину, опубликованное в "Правде" после награждения их сына Трофима в 1935 году первым орденом Ленина, в котором они благодарили Сталина и заявили, что "жить стало лучше, жить стало веселей". Были в письме такие строки:
"Закончив институты, младшие работают сейчас инженерами: один — на Уральской шахте, другой — в Харьковском научном институте, а старший сын — академик. Есть ли еще такая страна в мире, где сын бедного крестьянина стал бы академиком? Нет!" (10).
Младший брат Трофима Павел, металлург по специальности, жил в Харькове, был заносчив и хвастлив, и многие знали, что с теми, кто был ему не симпатичен, он расправлялся самым простым способом — писал на них "куда надо" доносы, после чего люди исчезали (11). Он не стал эвакуироваться, когда фашистские войска подошли к Харькову, затаился и вынырнул только после того, как фашисты захватили город, открыто перейдя на службу к ним. После войны он так и исчез из СССР, жил до 1949 года в Западной Германии, потом оказался в США, выступал со статьями и в радиопрограммах "Радио Свобода" против СССР, а 12 апреля 1956 года ему, его жене и двоим сыновьям утвердили американское гражданство (12). Можно себе представить то щекотливое положение, в какое поставил Президента ВАСХНИЛ его брат.
И тем не менее Сталин еще продолжал ценить Лысенко, за ним сохранялись высокие посты (его, например, в очередной раз избрали заместителем председателя Совета Союза Верховного Совета СССР (13), и по этому поводу в "Правде" появилась, как в прежние времена, фотография, на которой Лысенко был изображен восседающим в президиуме в Кремле рядом со Сталиным (14). Но министр земледелия СССР Бенедиктов в статье, опубликованной в те же дни, не сказал ни слова о Лысенко или мичуринцах (15).
28 ноября 1946 года на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) рассматривали вопрос "О Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина". Основанием для включения вопроса в повестку дня Секретариата ЦК послужило письмо трех министров — земледелия СССР И. А. Бенедиктова, технических культур СССР Н. А. Скворцова и животноводства СССР А. И. Козлова. Все трое с молодых лет были приближены Сталиным к себе и назначены на высокие посты в государстве. Такая ставка на молодых стала определяющей в кадровой политике Сталина. Устранив наркомов ленинского призыва и чаще всего физически истребив их, он, начиная с предвоеных лет начал выдвигать молодежь, полагая, что эти люди не будут смотреть на него свысока как на недоучку, и будут не просто послушными, но и более оперативными и неамбициозными. Так, Бенедиктов после окончания в 1927 году экономического факультета Тимирязевской сельскохозяйственной академии в Москве занял ключевые позиции в управлении сельским хозяйством страны, а в возрасте 35 лет стал наркомом. Скворцов с 1918 года работал в правоохранительных органах, затем был на партийной работе, в 1930 году поступил в Московский плановый институт, закончил его в 1934 году, но уже с 1933 года служил на ответственных постах в аппарате ЦК большевистской партии, с 1938 по 1945 год был первым секретарем ЦК большевистской партии Казахстана, а с 1945 года был назначен сначала наркомом союзного правительства (ему было 46 лет), потом министром. А. И. Козлов окончил в 1932 году Ленинградский институт молочного животноводства, с 1938 года (в возрасте 27 лет) занял пост начальника главка наркомата совхозов, заместителя наркома, потом заместителя заведующего сельхозотделом ЦК партии, а в 1946 году министра (с 1948 по 1953 год заведовал сельхозотделом ЦК). Эти крупные советские начальники, назначенные Сталиным министрами, хорошо знали отношение Сталина к Лысенко и поэтому не случайно решили подыграть вождю, почему и обратились к партийному начальству страны с предложением укрепить позиции Лысенко в ВАСХНИЛ. Для этого, считали они, нужно разрешить избрать новых членов академии, но таким образом, чтобы пополнение пришло из числа сторонников Лысенко, а не его противников.
Однако обсуждение прошло не столь гладко, как того хотелось авторам письма. Секретарь ЦК А. А. Жданов выступил с инициативой обдумать вопрос о том, не следует ли заменить Лысенко на посту президента ВАСХНИЛ (16). Поэтому вместо немедленного принятия решения партийный орган с позволения (или указания!) Сталина назначил комиссию из сотрудников аппарата ЦК"…в составе тт. Боркова (созыв), Суворова и Сороко…[которым предписывалось] изучить этот вопрос и результаты доложить Секретариату ЦК ВКП(б) к 15 декабря с. г.". Однако в назначенный срок вопрос обсужден не был. Кто-то ставил препоны на пути принятия решений, комиссия долго тянула с подготовкой доклада для Секретариата ЦК: она завершила свою работу лишь в начале апреля 1947 года (17).
А общеполитическая обстановка в стране к этому времени менялась. В 1946 году А. А. Жданов приступил к воплощению в жизнь "священной" воли Сталина: в серии партийных докладов, направленных против интеллигенции: он прочел первую из своих погромных речей о якобы неверной позиции журналов "Звезда" и "Ленинград". За ней последовали речи с нападками на композиторов и кинематографистов, философов и историков. Реакционное и по сути и по форме наступление на интеллектуалов в стране ширилось. Летом 1947 года прошла вторая дискуссия по книге Г. Ф. Александрова "История западноевропейской философии", на которой книгу разругали. По результатам дискуссии, направлявшейся лично Сталиным, идеологические гонения снова обрушились на всю философию в СССР.
Но для нашего рассказа особо важно то, что неспособность Трофима Денисовича Лысенко создать научные направления, которые бы питали сельскохозяйственную науку, ставший видимым на верхах провал практических обещаний "мичуринских (то есть лысенковских) биологов" и осознанная многими даже в аппарате ЦК и Политбюро партии большевиков лысенковская импотенция в организационных вопросах привели "колхозного академика" на край гибели. Хотя Лысенко продолжал громогласно заявлять, что ведомые им мичуринцы достигли небывалых успехов, крах советского сельскохозяйственного производства начали связывать не только с крахом колхозно-совхозной системы, но и с провалами псевдо-науки, развиваемой Лысенко и его сторонниками. То, как Лысенко удалось преодолеть с помощью Сталина эту становившуюся всё шире осознаваемой научную импотенцию лидера "мичуринцев" и то, как тяготение Сталина к шарлатанам в науке удержало на плаву Лысенко вопреки мнению билжайших сталинских сотрудников, позволяет лучше осознать императивы Сталина в управлении наукой в СССР. Этот рассказ также важен для подтверждения заключения, что Сталин не прислушивался к мнению своих ближайших помощников, а даже чаще всего действовал вопреки их мнению и подавлял инакомыслие.