Поведение Лысенко, который вроде бы играючи обводил вокруг пальца тех, кто вызывал его на "ковер" в Оргбюро и на Секретариат ЦК партии, объяснялось просто. За кулисами он вел прямые переговоры с самим Сталиным и уже знал, что тот его в обиду не даст. Еще в конце 1946 года Сталин вызвал Лысенко в свой кабинет в Кремле и вручил ему мешочек с 210 граммами пшеницы, которая, как он верил, спасет от непрекращающихся в СССР проблем с нехваткой зерна. В мешочке были семена так называемой "ветвистой пшеницы". Взрыв интереса Сталина к этой пшенице был типичным для веривших в чудеса большевистских лидеров. Снова замаячила перспектива решения сложной и очень актуальной проблемы простым и дешевым способом.
Перед войной, в 1938 году, газеты сообщили о небывалом достижении простой колхозницы из Узбекистана Муслимы Бегиевой, которая будто бы получила огромный урожай, вырастив необычную пшеницу — с ветвистыми колосьями. Число зерен в таких колосьях было в несколько раз больше, чем у обычных пшениц. Пшеницу в газетах назвали по её имени "муслинкой" (буква "м" была заменена на "н", возможно, чтобы, увести читателей от мыслей о мусульманском происхождении имени Муслима). М. М. Якубинцер, растениевод, специализирующийся на изучении пшениц, писал: "Для колхозной селекции "муслинка" несомненно представляет интерес… Этот сорт взят… орденоносцем Н. В. Цициным в целях скрещивания с пыреем" (1). Забегая вперед, нужно заметить, что ничего путного из затеи Цицина не вышло.
Снопик чудо-растения выставили как экспонат в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Туда же привезли колхозников со всех краев страны, и так получилось, что около снопика Бегиевой как-то остановились два грузинских паренька из Телавского района Кахетии, которых могучий вид пшеницы поразил. Они тайком отодрали от снопика несколько колосков, на следующий год высеяли семена у себя дома, но затем ребят забрали в армию, началась война, и о ветвистой пшенице вспомнили только после её окончания. В 1946 году из Кахетии в Москву был отправлен снопик ветвистой, и без всякой проверки в Государственную книгу сортов была внесена запись о сорте, названном теперь "кахетинская ветвистая" (2). Такая спешка объяснялась просто: семенами заинтересовался Сталин. Появились в печати сообщения, что у Бегиевой дело разладилось, её семена "выродились", перестали давать ветвящиеся колосья, и, как она ни билась, восстановить ветвистость ей не удалось (3). Вот тогда-то, в декабре 1946 года, Сталин и вызвал к себе Лысенко и поручил ему развить успех грузинских колхозников, высказав пожелание, чтобы чудесная пшеница была перенесена на поля как можно скорее (4). Взяв из рук Сталина пакетик с семенами теперь уже воистину золотой пшенички, Лысенко заверил "Вождя Народов", что его поручение будет выполнено.
Мог ли Лысенко что-то знать о ветвистой пшенице? Её описания в русской литературе вслед за европейской появились еще в XVIII веке (5). В начале 30-х годов XIX века в России интерес к ней возрос. Сначала в Сибири была испробована ввезенная туда кем-то "семиколоска Американка" (6), а затем началась многолетняя история проверок и перепроверок пшеницы "Благодать" и такой же "Мумийной пшеницы". В книге, изданной в России в середине XIX века, говорилось:
"Пшеница "Благодать" получила название от того, что будто бы она разведена от зерен, взятых из одной мумии в Египте, где, думают, этот вид пшеницы, теперь переродившейся вследствие дурного ухода, был возделываем некогда в огромных размерах" (7).
Первые надежды в отношении "Благодати" были радужными. Ожидали, что она даст урожай "сам 30–35" (то есть количество зерна собранного превысит количество посеянного в 30–35 раз), однако было замечено, что пшеница требует "для выявления своих изумительных свойств ухода тщательного и почв тучных — в противном случае колос у пшеницы получается простой, а не ветвящийся" (8). Но уже в ближайшие годы стало ясно, что надеяться на чудо нечего, и один из крупнейших авторитетов того времени профессор А. М. Бажанов писал (см. также (9)):
"Были произведены опыты разведения этой пшеницы во многих местах России и результатов ожидали от нее чрезвычайных… но все попытки получить это баснословное растение в таком виде, как его описывали, оказались тщетными".
Позже русская агрономическая литература запестрела статьями и заметками о неудачах с пшеницей "Благодать". Сообщалось не только о потере свойства ветвления колоса при посеве на бедных почвах, но и о более грустных результатах. Так, О. Шиманский в течение нескольких лет проверял свойства ветвистой пшеницы и обнаружил, что это — капризная и к тому же весьма непостоянная пшеница: год от года число ветвящихся колосьев в посевах уменьшалось, и на 4-й год уже ни одного ветвистого колоса не осталось, зерно измельчало, а на 5-й год и всходов почти не было (10). Именно поэтому А. М. Бажанов и предупреждал:
"… многоколосная пшеница, как изнеженное чадо, требует, кроме тучной земли, редкого сева, она не переносит даже легкого морозу и терпит более других простых пород от головни и ржавчины. Хотя каждый отдельный ее колос приносит более зерен, нежели колосья простых пород, но при соображении общего умолота всех колосьев с известной меры земли, всегда открывается, что многоколосная пшеница не прибыльнее простых" (11).
Интерес к "Благодати" то угасал, то возрождался, и, наконец, стало ясно, что ветвистые пшеницы бесперспективны. В конце XIX и начале XX веков это мнение было твердо выражено в трудах многих представителей русской агрономии. А. П. Андриановский заключил, что она "едва ли не самая требовательная в мире, поэтому в больших количествах не разводится" (12), Н. Васильев выразился о ней аналогично: "Попытка возделывания в России оказалась неудачной: в первый же год пшеница перерождалась и имела обыкновенный колос" (13). После возникновения (на грани XIX и XX веков) генетики и научных основ селекции ученые (и прежде всего школа Н. И. Вавилова) серьезно перепроверили свойства ветвистых пшениц и пришли к обоснованному выводу о тщетности старых надежд увеличить урожаи путем внедрения "многоколосной пшеницы".
Хоть что-то из приведенных здесь сведений Лысенко должен был знать. Писали о ветвистой пшенице и в советских газетах, в том числе и в "Социалистическом земледелии" (16), в которой сам Лысенко постоянно помещал свои заметки. Более того, в 1940 году в его собственном журнале "Яровизация" Ф. М. Куперман опубликовала статью "О ветвистых формах озимых пшениц, ржи и ячменя" (14). Если бы Лысенко ничего другого не читал, то уж свой журнал, где он был главным редактором, наверняка, просматривал. И, вообще, вопрос о ветвистых пшеницах так часто дискутировался в научной литературе, разбирался и учениками Вавилова, и другими учеными, что, даже не следя специально за научными публикациями, Лысенко не мог не знать или хотя бы не слышать об этом (15).
Но незачем гадать, слышал ли нет Лысенко о ветвистой, потому что в момент, когда он брал из рук Сталина мешочек с семенами, он точно знал, что ничего из затеи с ветвистой пшеницей выйти не может. Именно это он должен был вождю сообщить, сказав прямо, что надежды на ветвистую пшеницу — совершенно нереальны.
Этот момент очень важен для оценки личности Лысенко и его поступков. Среди его ближайших сотрудников было принято разглагольствовать о безграничной честности их шефа, высокой порядочности в научных, да и в житейских делах. Но история с ветвистой пшеницей показала, каким он был человеком на самом деле. Разумеется, настал миг, когда жизнь подкинула ему задачку, решить которую было бы человеку с принципами просто. Надо было сказать правду и больше ничего. Но ведь то, что Сталин, великий Сталин, Отец Всех Народов и Вождь Всех Времен не погнушался им и вызвал к себе в то время, когда другие лидеры партии от него отвернулись, был не просто многозначительным. Это был, с учетом всех обстоятельств, решающий факт жизни. Какие уж там принципы. Не до жиру, быть бы живу.
В просьбе Сталина, человека от науки и от знания растений далекого, ничего зазорного не было. И столь же естественным было, на первый взгляд, поведение Лысенко. Вождь приказывает — как же не выполнить. Но в том-то и дело, что Лысенко про ветвистую всё знал, наверняка не раз к ней примерялся, да понял: овчинка выделки не стоит, пустяковое это, зряшное дело. Обещание Лысенко Сталину было очередным актом мошенничества.
Спустя более тридцати лет после вызова Сталиным Лысенко, я нашел в библиотеке доказательство того, что Лысенко просто решил провести Сталина, обмануть его. Я обнаружил фотографию отца Трофима Денисовича, сделанную в 1937 году (17), на которой Денис Никанорович был заснят на поле… и держал он в руках колосья этой самой ветвистой пшеницы. Фотография эта хранилась не в домашнем альбоме Лысенко, а была помещена в газете "Социалистическое земледелие", и подпись под ней гласила:
"Отец академика Лысенко — Денис Никанорович Лысенко, заведующий хатой-лабораторией колхоза "Большевистский труд" (Карловский район Харьковской обл.) посеял на 60 опытных участках разные сорта зерновых и овощных культур. НА СНИМКЕ: Лысенко (слева) показывает председателю колхоза новый сорт пшеницы. Каждый колос пшеницы имеет более 100 зерен. Фото Я. Сапожникова (Союзфото)".
Значит, прицеливались лысенковцы к ней еще до Муслимы Бегиевой, и уж если бы можно было за нее ухватиться — с радостью бы это сделали. Поэтому будь Лысенко на самом деле кристально честным или просто честным человеком, как большинство людей, он от выполнения сталинского поручения отказался бы сразу. Ему было заведомо ясно, что, беря мешочек из рук Сталина, он идет на обман. Но такие настали лихие времена, так земля под ногами горела, что не прикажи, а лишь намекни ему Сталин, что не дурно было бы по утрам петухом петь, — он бы и пел, и с какой радостью пел! Потому он и предпочел ничего плохого о ветвистой Сталину не говорить, надежд его не гасить. Вероятно, он следовал раскладу Ходжи Насреддина, обещавшего шаху научить за 25 лет осла разговаривать и надеявшегося на то, что либо шах за это время подохнет, либо ишак от старости умрет.
Обманывал он Сталина и позже, когда написал ему письмо, о котором я расскажу чуть ниже, в коем сообщал, что добился небывалого успеха с повышением урожайности ветвистой пшеницы, которая будет давать "по пятьдесят, семьдесят пять, по 100 и даже больше центнеров с гектара; урожай сам-сто должен стать в ближайшие годы для нее средним!"
Доводить ветвистую до кондиций Лысенко поручил своим самым исполнительным сотрудникам — Авакяну, Долгушину и Колеснику. От них требовалось быстро её размножить, "воспитать" и вывести на колхозные поля. Приказ есть приказ, и работа у лысенковских помощников закипела. В первый год Авакян и отец Лысенко — Денис Никанорович посеяли семена, как того и требовали старые рецепты, разреженно. С полученными колосками И. Д. Колесник поехал на родную Украину — "завлекать колгоспы".
О последнем из лысенковских помощников очень красочно рассказал мне в 1980-е годы Владимир Павлович Эфроимсон. Ему об Иване Даниловиче Колеснике поведал бывший профессор Полтавского сельскохозяйственного института Иванов. Колесник работал счетоводом в бухгалтерии этого института в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Чувствуя, что все научные работы Иванова тормозятся из-за самых нелепых финансовых загвоздок, профессор, наконец, сообразил, что нужна специфическая "смазка", иначе всем его научным проектам уготована плохая судьба. Поэтому он предложил младшему счетоводу Колеснику такую помощь: профессор поспособствует в зачислении счетовода студентом заочного отделения этого института в обмен на более внимательное отношение к финансовым просьбам профессора. Взялся Иванов уговорить и других преподавателей отнестись снисходительно к пробелам знаний у Вани Колесника — паренька бойкого, но косноязычного и малограмотного. Стоило зачислить счетовода в студенты, как дела с финансированием исследовательской работы Иванова пошли хорошо. Но в 1937 году Иванова арестовали как "врага народа". Будучи человеком физически крепким, он перенес лагерные мучения и в 1955 году вышел на свободу. Как водится, работу по специальности он долго не мог найти, пока кто-то не надоумил его обратиться прямо к Лысенко, который иногда помогал тем землякам, кто не гнушался поклониться ему. В приемной Президента ВАСХНИЛ, когда Иванов ждал возможности хотя бы увидеть Трофима Денисовича, он внезапно заметил, что за ним наблюдает человек с орденом Ленина на пиджаке. Человек этот всё время сновал то в кабинет Президента, то обратно с бумагами. Вдруг этот человек подошел к нему и с тем же простецким выговором, какой у него был в бытность счетоводом, спросил: "А вы случаем не будете ли прохфесором Ивановым з Полтавшыны?" Только тогда Иванов сообразил, что это — его бывший протеже, сделавший головокружительную карьеру и пролезший к своему земляку Лысенко на роль правой руки, ставший с подачи Лысенко академиком ВАСХНИЛ и лауреатом Сталинской премии! (18) Таким вот людям и была доверена задачка, заданная самим Сталиным.
Ветвистую пшеницу размножали в четырех местах, и, по крайней мере, в двух из них дело не пошло. Но якобы невиданного результата добился Авакян. Об этом успехе Лысенко доложил Сталину, побывав у вождя в конце лета 1947 года, и известно, что когда шла подготовка к созданию института генетики и цитологии и от Лысенко требовали в Оргбюро ЦК партии приготовить отчет о работе ВАСХНИЛ, он уже уверил Сталина в неминуемом успехе с этим чудом природы (19). Мне об этом стало известно позже со слов сына А. А. Жданова — Ю. А. Жданова, ставшего в то время близким к Сталину сотрудником ЦК партии. Зная об интересе Сталина, Ю. А. Жданов просил не раз Жебрака и других генетиков передать ему материалы об этой пшенице. Однако ни Жебрак, ни другие генетики не торопились выполнять просьбу начальника отдела науки ЦК партии Ю. А. Жданова, видимо, не осознавая серьезности задачи.
Как мне рассказал Д. Т. Шелепин в январе 1988 года, в ожидании крупных успехов Сталин в конце лета 1947 года прервал А. А. Жданова, когда тот покритиковал Лысенко. Сталин возразил, указав на то, что товарищ Лысенко сейчас делает важное для страны дело, и, если он даже увлекается, обещая повысить урожайность пшеницы в целом по стране в 5 раз, а добьется увеличения только на 50 процентов, то и этого для страны будет вполне достаточно (20). Сталин предупредил, что надо подождать и посмотреть, чем завершатся усилия Лысенко.
А 27 октября 1947 года Лысенко отправил Сталину длинное письмо на многих страницах, в котором в том числе описал успехи с ветвистой пшеницей. Сталин, хотя и отдыхал на курорте, посчитал сообщенные ему сведения исключительно важными и тремя днями позже написал Лысенко радостный ответ (21).
Итак, Лысенко сообщал в письме, что летом 1947 года его сотрудники начали срочно размножать семена ветвистой пшеницы, полученные от Сталина, в Одессе, Омске, в селе Мальцево Шадринского района Курганской области и в "Горках Ленинских". Невероятного успеха якобы добился Артавазд А. Авакян, который, как писал Лысенко Сталину, будто бы посеял стакан семян, а собрал "327 килограммов, т. е. в 1635 раз больше, чем было высеяно". Таких параметров размножения мировая практика не знала, это было несусветное чудо, но видимо Лысенко осознавал, что незнакомый с сельским хозяйством Сталин легко проглотит явную неправду и лишь порадуется такому грандиозному успеху. Ведь получалось, что можно действительно надеяться на лысенковских "хлопцiв", которые скоро завалят страну зерном. Далее Лысенко писал Сталину:
"…ветвистая пшеница может давать очень высокие урожаи, порядка 50-100-150 и больше центнеров с гектара;…нами намечено поставить опыт, с целью получения в 1948 году на экспериментальной̆ базе Академии, под Москвой, среднего урожая в 100 центнеров с гектара… с площади в 10 гектаров… Если это дело подтвердится (в чем я уверен не без оснований), то в 1949 году на экспериментальной̆ базе Академии можно будет такой же урожай (примерно 100 центнеров с гектара) получить с площади в 100 гектаров и в ста подмосковных колхозах с площади примерно в 500 гектаров… можно будет в 1950 году в Московской области засеять ветвистой пшеницей̆ 15 тысяч гектаров… в 1951 году, засевая только 50 тысяч гектаров, можно будет иметь 500 тысяч тонн пшеницы для Москвы…
…эта фантазия буквально меня захватила, и я прошу Вас разрешить нам проведение этой работы в 1948 году, а потом, в случае удачи этого опыта, помочь нам в деле дальнейшего развертывания этой работы".
Лукавый царедворец хорошо знал, какие фразы надо писать властителю державы. Зачем, спрашивается, ему, президенту ВАСХНИЛ и директору "Горок Ленинских", испрашивать у 1-го Секретаря ЦК ВКП(б) разрешения, проводить ли ему в его хозяйстве посев пшеницы на 10 или 20 гектарах, а потом высевать в Московской области чудо-пшеницу на 100 гектарах?! Ну какой же властитель запретит взращивать курочку, которая понесет золотые яички! Несись, курочка! Озолачивай! Но Лысенко неспроста плел эту паутину, ему нужно было показать, какой он подобострасный, как он готов с бешеной
Энергией выполнять указания Сталина.
Написал Лысенко и о мучающей его проблеме: он обратился с просьбой побороть критиков-генетиков, всяких жебраков и прочих. Вслед за сообщением об увеличении урожайности пшеницы в 1635 раз, он постарался подтолкнуть Сталина к тому, чтобы тот закрыл навсегда вопрос о всяких институтах генетики и о генетике в целом:
"Смею утверждать, что менделизм-морганизм, вейсманистский неодарвинизм, это буржуазное метафизическое учение о живых телах, о живой природе разрабатывается в западных странах не для целей сельского хозяйства, а для реакционных целей евгеники, расизма и т. п. Никакой связи между сельскохозяйственной практикой и теорией буржуазной генетики там нет.
Подлинная наука о живой природе, творческий дарвинизм — мичуринское учение строится только у нас, в Советском Союзе… Она детище социалистического, колхозного строя. Поэтому она… так сильна по сравнению с буржуазным лжеучением, что метафизикам менделистам-морганистам, как зарубежным, так и в нашей стране, остается только клеветать на нее, с целью торможения развития этого хорошего действенного учения.
Дорогой Иосиф Виссарионович! Если мичуринские теоретические установки… в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам… сказать свое веское слово…
Прошу Вас, товарищ Сталин, помочь этому хорошему, нужному для нашего сельского хозяйства делу".
Содержало многостраничное послание человеку, никогда в жизни никакого касательства ни к агрономии, ни к селекции не имевшему, и такой замечательный пассаж:
"Дорогой Иосиф Виссарионович! Спасибо Вам за науку и заботу, преподанную мне во время Вашего разговора со мной в конце прошлого года по ветвистой пшенице.
Этот разговор я все больше и больше осознаю. Вы мне буквально открыли глаза на многие явления в селекционно-семеноводческой работе с зерновыми хлебами.
Детально изучая ветвистую пшеницу, я понял многое новое, хорошее. Буду бороться, чтобы наверстать упущенное и этим быть хоть немного полезным в большом деле — в движении нашей прекрасной Родины к изобилию продуктов питания, в движении к коммунизму".
Напомню: была осень 1947 года, осень, принесшая самый жуткий голод населению страны. Каким "просветленным цинизмом" нужно было обладать, чтобы писать о движении к изобилию продуктов! Нет, примитивным жуликом и простым циником Трофим Денисович не был. Хорошо он понимал, что надо написать вождю!
Призыв ввести идеологический запрет на всё, что не соответствовало устремлениям главного "мичуринца", был услышан. В своем ответном письме "Уважаемому Трофиму Денисовичу", написанном срочно, вождь не только клюнул на лысенковскую наживку и стал давать ему советы по агрономии и селекции. Он высказался и по поводу генетиков:
27/Х-1947 г.
АКАДЕМИКУ Т. Д. ЛЫСЕНКО
Уважаемый Трофим Денисович!
Вашу записку от 27. Х. 1947 г. получил. Большое Вам спасибо за записку. Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, должное внимание на проблему ветвистой пшеницы. Несомненно, что если мы ставим себе задачу серьезного подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет большой интерес, ибо она содержит в себе наибольшие возможности в этом направлении.
Плохо, что Вы производите опыты с этой пшеницей не там, где это "удобно" для пшеницы, а там, где это удобно Вам как экспериментатору. Пшеница эта — южная, она требует удовлетворительного минимума солнечных лучей и обеспеченности влагой. Без соблюдения этих условий трудно раскрыть все потенции этой пшеницы. Я бы на Вашем месте производил опыты с ветвистой пшеницей не в Одесском районе (засушливый район!) и не под Москвой (мало солнца!), а, скажем, в Киевской области или в районах Западной Украины, где и солнца достаточно, и влага обеспечена. Тем не менее, я приветствую Ваш опыт в подмосковных районах. Можете рассчитывать, что правительство поддержит Ваше начинание.
Приветствую также Вашу инициативу в вопросе о гибридизации сортов пшеницы. Это — безусловно многообещающая идея. Бесспорно, что нынешние сорта пшеницы не дают больших перспектив, и гибридизация может помочь делу. О каучуконосах и посевах озимой пшеницы по стерне поговорим в ближайшее время в Москве.
Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.
С уважением
И. Сталин
31. X. 47 г."
Таким образом Лысенко не просто заронил в душе Сталина надежду на решение зерновой проблемы, но и заручился его поддержкой в борьбе с генетиками. Сталин ясно заявил, что считает единственно правильным признать роль прямого приспособления наследственности организмов к внешней среде. В науке эта идея была отвергнута много десятилетий назад, но малообразованным людям, Сталину в их числе, казалось, что наследование благоприобретенных признаков непременно существует.
Тем не менее никаких конкретных решений в отношении врагов Лысенко сразу не последовало, хотя обмен письмами между Сталиным и Лысенко объяснял почему проблема противостояния Лысенко и генетиков разрешения не получила. Те люди на верхах, кто готов был принять меры против засилья Лысенко в советской науке и, напротив, помочь генетикам, решили за благо отмолчаться и подождать, чем конкретно завершится интерес Сталина к Лысенко. К новому витку репрессий против ученых это пока не привело, но и энергию тех на верхах, кто собирался поддержать генетиков, пригасило.
С весны 1948 года в газетах уже началась шумиха по поводу новой пшеницы (22). Как писал трубадур лысенкоизма Геннадий Фиш:
"… только теперь, когда своим гениальным провидением товарищ Сталин разглядел возможности этой пшеницы и предложил академику Лысенко заняться ею… Трофиму Денисовичу удалось во многом разгадать тайны ветвистой пшеницы и вопреки всему, что до сих пор говорилось и о чем писалось в "мировой литературе", вывести ее с грядок, с мелких делянок, из теплиц на поля совхозов. Уже на втором году работы с нею удалось сделать ее самой урожайной из всех знакомых человеку сортов" (23).
Поставленные в кавычки слова о мировой литературе стали расхожими, а учить пропагандистов "самого прогрессивного в мире строя", как нужно лгать о жажде проклятых буржуев к наживе было не нужно:
"Ветвистой заинтересовались и зарубежные ученые. Впрочем, они отказались от нее вскоре после первых неудач. Крепкое ее зернышко оказалось им не по зубам. Да и какой расчет американским или английским помещикам выводить у себя такой сорт! Если хлеба уродится много, его придется продавать дешевле. А то, что выгодно трудовому народу, вовсе невыгодно богачам, думающим только о наживе" (24).
И сам Лысенко (25), и его приближенные (особенно, Д. А. Долгушин (26)), а затем и сотни "мичуринцев") продолжали вплоть до 1953 года (года смерти Сталина) утверждать, что ими якобы получены высокоурожайные формы ветвистой пшеницы (27). Многообещающей темой, также якобы с завидным успехом, занялись не только в Москве или в Одессе. Появились публикации на эту волнующую тему и в "Докладах Академии наук Армянской ССР" (28). Начальство собирало совещания (29), в контролируемых лысенкоистами журналах печатали всевозможные статьи с "доказательствами" высочайшей урожайности этой пшеницы, её свойства расхваливали в массовой печати. Так, Е. Мар писал: "Стахановцы полей уже получили и 150 и даже 200 центнеров с гектара" (30), а Г. Фиш восклицал: "Как будто я побывал на поле уже при коммунизме" (31).
Но запустить на бескрайние поля чудо-пшеницу не удалось. Сразу после смерти Сталина заниматься ею перестали. Хотя многие приверженцы лысенковщины успели защитить на липовых материалах кандидатские и докторские диссертации, хотя множество статей было напечатано услужливыми журналистами, ветвистая пшеница так никогда и не вышла на поля СССР. Шарлатанство не могло родить ничего путного. Всё получилось, как в мечтах у Насреддина — ишак не заговорил, но и шаха не стало. Уже в 1954 году появилось разоблачение очковтирательства с ветвистой пшеницей, сделанное крупным селекционером В. Я. Юрьевым (32). Колхозники же убедились в бесполезности затеи гораздо раньше. Ни на 500, ни на пол-процента увеличить сборы зерна с её помощью, как надеялся Сталин, не удалось.