К концу войны Сталин понял, какую опасность представляет то, что сотни тысяч солдат и офицеров его армии своими глазами увидели, как живут люди в "загнивающих" капиталистических странах, настолько отсталых, что даже социалистическая революция у них, бедных, еще не произошла. В сравнении этого образа жизни с советскими порядками лежал взрывной заряд критицизма (не случайно советские шутники потихоньку острили, что "хоть Запад и загнивает, но запах оттуда несется очень привлекательный"). Поэтому сразу же после окончания войны пропагандистская машина Кремля начала прокручивать на все лады одну тему — идеологической и технической отсталости Запада, коварства империалистов, чужеродности западного образа жизни.

На приеме в Кремле 23 мая 1945 года Сталин произнес речь, в которой цветисто расписал решающую роль русского народа в победе над фашистской армией, назвал русских "наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза". Соответственно той роли, которую теперь в СССР играли "установочные" положения, шедшие от Сталина, пропагандистская машина большевиков начала вбивать в головы многонационального советского народа утверждения о "величии русского народа, старшего и могучего брата в семье советских народов". Одновременно в прессе и на радио всё чаще повторяли лозунги о превосходстве всего русского над западным. Ловкие жулики из когорты советских пропагандистов начали фабриковать лживые "доказательства", что и паровозы, и самолеты, и радио, и велосипеды изобрели в России, и лишь позже эти достижения инженерной мысли появились на Западе.

2 января 1946 года выдающийся советский физик (будущий Нобелевский лауреат) П. Л. Капица послал Сталину письмо относительно плохой русской традиции недооценивать всё русское и превозносить всё иностранное:

"Мы, по-видимому, мало представляем себе, какой большой кладезь творческого таланта всегда был в нашей инженерной мыслии обычно мы недооценивали свое и переоценивали иностранное… один из главных [наших недостатков] — это недооценка своих и переоценка заграничных сил. Ведь излишняя скромность — это еще больший недостаток, чем излишняя самоуверенность. и творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других, и на него можно смело положиться. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти столетия нас никто не сумел проглотить" (1).

Капица часто писал Сталину (известно не менее 25 его писем, адресованных вождю), но это послание совпало с желанием последнего к решительным действиям. Способствовало такому развитию событий и то, что Уинстон Черчилль в фултонской лекции, произнесенной 5 марта 1946 года в присутствии Трумена, заявил, что пора "положить конец распространению советской пропаганды" и провозгласил свою программу "отбрасывания социализма". Началась холодная война. Содружество наций сменилось противостоянием идеологий. Теперь США и СССР, разделенные "железным занавесом", оказались во главе разных лагерей. Совершенно изменилась обстановка и во внутренней жизни страны Советов. Сталин потребовал от Секретаря ЦК по идеологии А. А. Жданова начать мощную кампанию по противодействию "тлетворного влияния Запада". В СССР усилили "промывку мозгов" лозунгами о превосходстве всего русского над западным и преклонений кое-кого перед иностранщиной, направленную прежде всего против интеллигенции. Жданов родил термин "безродный космополит", закрутились жернова новой кампании — искали тех, кто "низкопоклонствует перед Западом", не ценит родины с большой буквы, хамелеонствует и космополитствует. С гневом объявлялось: для них одобрение западными коллегами важнее всего на свете. Потеряв честь и совесть, космополиты забыли, что и водушные шары, и теплоходы, и паровозы, и телефон, и радио, и самолеты, и даже велосипеды — впервые появились здесь, в России. "Россия — родина слонов" — мрачно шутили острословы.

Этот крен во внутренней политике реализовался в обвинении Сталиным двух московских биологов ячлена-корреспондента АМН СССР Нины Георгиевны Клюевой (1898–1971) — специалиста в области аллергии и иммунологии и её мужа, ученика Н. К. Кольцова, заведующего кафедрой гистологии биофака МГУ, профессора Григория Иосифовича Роскина (1892–1964) в предательстве интересов советского государства. Эти ученые разработали метод выделения из трипаносом (внутриклеточных простейших) экстрактов, которые по их мнению частично, а иногда полностью подавляли развитие раковых клеток. Препарату они дали название "КР" по начальным буквам своих фамилий (см. замечательную книгу В. Д. Есакова и Е. С. Левиной "Дело КР. Суды чести в идеологии и практике послевоенного сталинизма" (2)). 16 марта 1946 года Клюева сделала доклад на заседании Президиума Академии медицинских наук СССР о результатах их экспериментов, и неожиданным образом новость об этом выступлении разнеслась по свету. Произошло это из-за вмешательства директора Института микробиологии им. Мечникова Л. Г. Вебера, к которому была приписана группа, руководимая Клюевой. Директор, заявившийся на заседание Президиума (он не состоял в АМН СССР и не должен был принимать участие в заседании, но пришел), услышал выступление Клюевой. Поскольку он и раньше пытался "примазаться" к работе в качестве соавтора "великого открытия", он вечером того же дня "прорвался" в студию Центрального радио в Москве и безмерно (можно сказать иначе — довольно бессовестно) расцветил доложенные Ниной Георгиевной результаты, заявив, что они получены чуть ли не под его мудрым руководством и что в СССР уже научились лечить рак с помощью чудодейственного "КР".

Его выступление наделало много шума в мире. Речь записали и той же ночью передали в переводе на английский и другие языки. Отрывки из нее прозвучали в том числе и по американскому радио. Огромное число американских слушателей, узнав, что в СССР разработан новый и в высшей степени успешный метод лечения рака, бросились писать письма в американское посольство в Москве, прося достать лекарство. Статьи самих авторов (3) и сообщения об их успехе появились во многих изданиях, в том числе в престижном научном журнале "Раковые исследования" ("Cancer Research").

Новым послом США в Москве 3 апреля 1946 года был назначен Уолтер Б. Смит — один из наиболее известных американских генералов, правая рука Дуайта Эйзенхауэра во время 2-й Мировой войны и начальник штабов всех войск американской армии. Он уже прославился своими дипломатическими талантами в конце войны, когда отвечал за ведение переговоров с фашистским командованием перед подписанием с ним условий капитуляции, и новый президент США Гарри Трумен решил, что именно такой боевой генерал должен возглавить американское дипломатическое ведомство в СССР в период окончания войны. Трумен полагал, что Смит — человек открытый, прямой и честный — должен работать в Москве в момент резкого охлаждения отношений с правительством Сталина. Забегая вперед, нужно заметить, что Смиту не удалось наладить хороших отношений с СССР, он встречался несколько раз с Молотовым, был принят Сталиным, пытался ослабить озлобленность советского руководства в отношении к США, снизить накал противостояния, но советские лидеры все эти попытки в открытой и грубой форме отвергли, особенно резок и порой просто хамоват был министр иностранных дел СССР Молотов. Дело кончилось тем, что Смит через два года, в декабре 1948 года, отказался от дипломатического поста, вернулся в США и в 1950 году был назначен директором ЦРУ.

Только прибыв в Москву, и еще не очень освоившись в новой роли, Смит столкнулся с необычной ситуацией: каждый день по дипломатической почте в посольство доставляли мешки писем от американских граждан (в том числе от многих высокопоставленных чинов), требовавших срочно разузнать, как заполучить лекарство от рака или даже как привезти в Москву их больных родственников. Из выступления Вебера по радио было известно, что Клюева сделала свое сообщение на заседании Президиума Академии меднаук СССР. Поэтому посол узнал у своих помощников телефоны руководства АМН и позвонил туда. Его соединили с вице-президентом АМН А. И. Абрикосовым, разговор по телефону явно не получался информативным, посол повесил трубку, сел в машину и поехал прямиком без приглашения на улицу Солянка в здание Президиума АМН, чтобы лично посетить вице-президента. Как Абрикосов написал 31 января 1947 года в кабинете А. А. Жданова в своей объяснительной записке, переданной непосредственно Сталину, он якобы не разобрался, кто приехал к нему в кабинет, решил, что это американский корреспондент и и стал рассказывать гостю (сейчас этот процесс называют "навешиванием лапши на уши"), какие институты приписаны к Академии меднаук.

Посол настойчиво попросил домашний телефон профессоров Нины Клюевой и Григория Роскина. Абрикосов узнал у помощника этот телефон, набрал номер и сообщил Роскину, что у него сидит посол США Смит (что отвергает его слова в объяснительной Жданову, что он будто бы принял посла за корреспондента!), затем передал трубку послу, и тот начал договариваться с Григорием Иосифовичем, где и когда они могли бы встретиться на следующей неделе. Поскольку после выступления Нины Георгиевны на Президиуме АМН, её группу перевели в новое место — в Институт эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней АМН СССР (через два года институту присвоят имя Н. Ф. Гамалея), договорились провести встречу в этом институте. 20 июня 1946 года посол США Смит приехал в институт, где в присутствии недавно назначенного нового директора В. Д. Тимакова и представителя НКВД он встретился с Клюевой и Роскиным. Посол сказал авторам, что американские ученые заинтересовались их исследованием, что он уже связался с американским правительством и получил заверение о готовности поддержать работу советских ученых приборами, реактивами и материально, поскольку разработка методов борьбы с раком важна для всего человечества.

Возвратившись в посольство, Смит продолжил переговоры с советскими администраторами о совместной разработке проблем рака с участием американских ученых. В Академии меднаук ему посоветовали обратиться в Министерство здравоохранения СССР (подобные советы расшифровывали в кругах советских администраторов как "спихотехнику"). Посол позвонил министру, насел на него так, как умеют наседать свободолюбивые и не очень склонные тихо отходить в сторону американские начальники, когда им уклончиво указывают на дверь. Министр был вынужден связаться с МИД СССР, там тоже не знали, как себя повести в этом вопросе с новым послом великой страны, в недавнем прошлом союзника СССР в войне с фашстами. В общем, потянув некоторое время, советские начальники решили продолжить переговоры с американцами. В СССР прилетели два крупных исследователя проблем рака из США, в министерстве здравоохранения СССР были вынуждены подготовить соглашение с американскими медицинскими ведомствами об обмене всей информацией в области лечения рака (надо заметить, что американцы честно отправляли в СССР все их новинки, а из Советского Союза долгое время ничего в США не поступало, и советские руководители медицинского ведомства лишь обещали, что вот-вот ученые из СССР прибудут в Штаты).

Наконец, 4 октября 1946 года в США отправился министр иностранных дел СССР В. М. Молотов, который должен был принять участие в сессии ООН по вопросам международных взаимоотношений, а вместе с ним была отправлена группа советских ученых во главе с главным ученым секретарем Академии меднаук СССР (его должность называлась в то время Академиком секретарем Президиума АМН СССР) Василием Васильевичем Париным. В группу включили советских онкологов, но Клюеву и Роскина в США не пустили. Академик Парин хорошо знал правила поведения советских администраторов за рубежом (с 1942 по 1945 год он был заместителем наркома здравоохранения СССР и имел огромный опыт административной работы). Поэтому перед вылетом он получил разрешение министра здравоохранения СССР Г. А. Митерева на то, чтобы ознакомить американских коллег с основными результатами Клюевой и Роскина, передать им небольшой образец препарата "КР" и рукопись их монографии, которая должна была выйти в свет в СССР в конце 1946 года (5). 26 ноября 1946 года на заседании Американо-советского медицинского Общества Парин передал американским ученым всё, что его уполномочил сделать министр (важная деталь — препарат "КР" предварительно был испорчен советскими представителями НКВД в посольстве СССР в Вашингтоне — его биологическая активность была убита — пробирки с препаратом продержали длительное время в кипящей воде, причем сделано это было втайне от академика Парина, и он узнал об этом много позже, уже после возвращения в СССР). Советские шпионы внимательно проследили за фактом передачи материалов американцам на этом заседании и сообщили о случившемся в Москву. Об этом сразу известили Сталина.

Ни Клюева, ни Роскин не могли знать, что за их действиями Сталин внимательно следит из Кремля. Произошло это частично из-за действий самой Нины Георгиевны. Несмотря на важность их работы и обнадеживающие результаты, многое не способствовало успешному ходу экспериментов. Собственно говоря, и её решение выступить на заседании Президиума АМН СССР в 1946 году было обусловлено желанием представить высшей научной общественности собственные результаты, чтобы отвести от себя назойливые усилия директора Института микробиологии Вебера примазаться к ним в качестве чуть ли не руководителя. Кстати, в своем выступлении Клюева была исключительно аккуратна в интерпретации терапевтического эффекта препарата "КР". Все слова о "лечении рака", прозвучавшие в выступлении Вебера по радио, были его личной фабрикацией. Ученые понимали, что надо уходить от его "опеки", добиваться перевода группы в иное место. Благодаря докладу на Президиуме АМН это удалось сделать: группу перевели в Институт эпидемиологии, микробиологии и инфекционных болезней АМН СССР.

Но работе ученых многого не хватало, страх за судьбу работы сохранялся, желание заинтересовать ею высших руководителей страны превалировало, и Нина Георгиевна в апреле 1946 года написала первое письмо А. А. Жданову с объяснением главных результатов изучения препарата "КР" (позже стало известно, что Григорий Иосифович уговаривал жену не посылать письма кремлевским лидерам, он не ожидал ничего хорошего от их вмешательства в ход событий). Жданов, конечно, немедленно проинформировал Сталина о крупном успехе советских биологов, а тот потребовал, чтобы Жданов внимательно следил за испытанием "КР". Позже Клюева послала Жданову второе письмо, не предполагая, что её сообщения немедленно оказывались на рабочем столе Сталина, и что тот внимательно за всем следит.

История с "КР" тем временем стремительно развивалась в типичном для Сталина направлении. В августе 1946 года Жданов после встречи со Сталиным в Кремле сделал запись в своей записной книжке, что "было ошибкой разрешать Смиту посещать институт". Немедленно после возвращения советской делегации ученых из США Жданов по распоряжению Сталина вызвал к себе в кабинет Клюеву, Роскина, министра здравоохранения Г. А. Митерева, академика В. В. Парина и еще нескольких причастных к делу крупных советских начальников. Всех приглашенных попросили взять бумагу и ручки и написать объяснительные записки о своих шагах, повлекших передачу на Запад советских секретов и рукописи книги. Все письменные объяснения были тут же переданы на просмотр Сталину.

Поскольку второе письмо Клюевой Жданову еще раньше вызвало у Сталина жгучий интерес, он прочел его еще раз и приказал Жданову и заместителю председателя Совета Министров СССР Клименту Е. Ворошилову встретиться лично с авторами открытия в трехдневный срок. Когда 21 ноября 1946 года Клюева и Роскин пришли в здание ЦК партии, в комнате, где проходила встреча, кроме Жданова и Ворошилова, оказались Владимир Деканозов — кадровый энкаведешник, назначенный заместителем министра иностранных дел и в связи с этим приобретший ранг посла, министр госконтроля Лев З. Мехлис, Генеральный Прокурор СССР Константин Горшенин, несколько человек в ранге заместителей министров и другие официальные лица. Клюевой и Роскину было сказано, что по поручению Сталина советское правительство издаст специальное постановление о создании нужных условий для изучения "КР". 7 декабря 1946 года проект постановления был готов, его направили для утверждения заместителю председателя Совмина Лаврентию П. Берия, 23 декабря он принес Сталину документ на подпись, а тот его подписал. На документе сразу появился гриф "Секретно". Работы над "КР" было приказано вести в глубочайшей тайне.

Но помимо создания условий для изучению "КР" Сталин развил и другую линию. Жданову было приказано подготовить постановление правительства об учреждении в СССР "Судов чести". В царской России такие суды существовали в армии, где офицеры, уличенные в совершении аморальных поступков, подлежали наказанию, а Сталин решил, что в Советском Союзе "Судам чести" подлежали "руководящие, оперативные и научные работники министерств СССР и центральных ведомств… [за] совершенные и антипатриотические, антигосударственные и антиобщественные проступки и действия, если эти проступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке". Жданов начал готовить положение об этих судах 24 января 1947 года, и Сталин решил, что первыми перед таким судом предстанут Клюева и Роскин.

17 февраля 1947 года оба ученых, ничего не подозревая о готовящемся против них процессе, были приглашены на заседание Политбюро ЦК ВКП(б) в Кремль. Заседание вел сам Сталин. В какой-то момент он взял со стола книгу присутствовавших авторов, пролистал перед членами Политбюро несколько страниц с отчеркнутыми им цветными карандашами фразами, затем поднял её над головой и патетически произнес: "Прекрасная книга". На этом спектакль был завершен, зардевшихся от смущения авторов с миром отпустили, а Сталин перешел ко второму акту разыгрываемого им спектакля.

Он потребовал от присутствовавших членов Политбюро Молотова, Жданова, Берии, Ворошилова, Микояна, Кагановича, Маленкова и Вознесенского высказаться по поводу конкретных планов наказания авторов "прекрасной книги" и тех, кто был замешан в передаче советских секретов американцам. В записной книжке А. А. Жданова, в которую он заносил поручения Сталина, высказанные при личных встречах. появились строки:

"О Парине размазать погуще

Вдолбить, что за средства народа должны отдавать все народу

Расклевать преувеличенный престиж Америки с Англией

Будем широко публиковать насчет разведки".

В соответствии с принятым Политбюро решением в тот же день 17 февраля министр здравоохранения Г. А. Митерев был снят с поста. На следующий день, 18 февраля, Василий Васильевич Парин — один из создателей и первых руководителей Академии медицинских наук СССР был арестован, обвинен в шпионаже в пользу США и осужден на 25 лет (он был освобожден из заключения после смерти Сталина 29 октября 1953 года и полностью оправдан 13 апреля 1955 года). Вскоре после его ареста Сталин в антракте оперы, на которые он часто приезжал в Большой театр, вызвал в ложу вновь назначенного министра здравоохранения Ефима И. Смирнова и объяснил, как тот должен будет организовать "Суд чести" над Клюевой и Роскиным.

25 марта 1947 года Жданов принес Сталину для окончательного одобрения постановление Советского Правительства "О судах чести в Министерствах и центральных ведомствах" (опубликовано 28 марта того же года под № 758 за подписью Сталина как главы Совета Министров СССР).

14 мая 1947 года Сталин вызвал к себе писателей А. Фадеева, К. Симонова и Б. Горбатова (6) и после двух с половиной часов разговора о размере гонораров за литературные публикации, о командировках писателей, о штатах чиновников в Союзе писателей вдруг перешел к новой теме. Ходя по кабинету, он держал перед ними получасовую речь о недопустимости предательства советских интересов интеллигенцией и сослался на дело Клюевой и Роскиным. Сама мысль о том, что описание советского открытия передали в руки американцев, казалась ему отвратительной, кощунственной. И, конечно, как человек, кристально ясно различавший ситуации, в которых можно наварить политический капиталец, он использовал факт передачи рукописи как показательный пример "низкопоклонства перед Западом". Он потребовал от писателей обратить их талант на то, чтобы пробуждать в советских людях глубокую любовь к Родине, патриотизм, призвать их перестать пресмыкаться перед западными ценностями. Он особо осудил тех, кто считает правильным заимствовать с Запада "всё лучшее", не замечая лучшего у себя на Родине. Говоря о тех, кто готов продать Родину за пустяк, Сталин, по воспоминаниям Симонова, сказал следующее:

"Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Всё чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. и Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцамии засранцамии Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия… Вот взять такого человека, не последний человек, а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет достоинство. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов" (7).

"Суд чести" над Клюевой и Роскиным был проведен с 5-го по 7-е июня 1947 года в клубе Совета Министров СССР. Билеты для слушателей были разосланы полутора тысячам медицинских работников Москвы. Текст будущего постановления суда отредактировал Жданов, а затем Сталин три часа лично вносил в него поправки. Боявшийся смерти от рака Сталин сажать "провинившихся" или уничтожать физически не стал, вдруг пригодятся. Дело завершилось публичным надругательством над учеными и объявлением им общественных порицаний.

А по всем парторганизациям страны 16 июля 1947 года было разослано "Закрытое письмо ЦК ВКП(б) партийным организациям", начинавшееся словами:

"Центральным Комитетом ВКП(б) за последнее время вскрыт ряд фактов, свидетельствующих о наличии среди некоторой части советской интеллигенции недостойных для наших людей низкопоклонства и раболепия перед иностранщиной и современной реакционной культурой буржуазного Запада. Особенно характерным в этом отношении является дело об антипатриотических и антигосударственных поступках профессоров Клюевой и Роскина".

Письмо возвестило о наступлении нового политического климата в стране. Позорное прозвище "отщепенец" теперь перекатывалось по страницам советской прессы. За "низкопоклонство перед Западом" полагалось нести суровое наказание. Только в 1947 году в стране прошли 82 суда чести.