Я забыл сказать, что именно в это время произошло серьезное изменение в нашем быту. Мы купили себе дом в Коламбусе. Пожалуй, стоит поподробнее рассказать об этом замечательном в нашей жизни событии.

Квартира, которую нам предоставил, благодаря заботам Бартов, университет, очень нам нравилась. Три больших комнаты, обставленных необходимой мебелью, кухня с мойкой посуды, газовой плитой, огромным холодильником, в подвале общая стиральная машина с сушкой, стоянка для машины под окнами, в двухстах шагах от дома огромные магазины — и продуктовые, и хозяйственные — в полукилометре от нас супермаркет. Чего желать лучшего?!

Квартира была расположена на первом этаже двухэтажного трехподъездного дома, построенного специально для семей студентов, аспирантов и молодых сотрудников университета. Вокруг было еще наверное десятка три таких корпусов. Всё это называлось «Университетской деревней». До главного кампуса университета можно было добираться на маршрутном автобусе. Правда, автобусы эти ходили редко, но четко придерживались расписания, так что при желании можно было легко ими пользоваться.

В городке не селились профессоры, считалось, что здесь шумно. Городок был заполнен преимущественно студентами и семьями молодых сотрудников университета. Так, неподалеку от нас жил один из постдоков Центра биотехнологии, голландец по происхождению, который меня в самом начале нашей жизни в Штатах удивил своей открытой недоброжелательностью. В момент, когда вокруг стояло несколько других сотрудников Центра, он вдруг сделал пару шагов ко мне, брезгливо схватил за уголок воротника рубашки и спросил с явной издевкой в голосе и так, чтобы все слышали:

— Выдающийся Профессор! А это, видимо, ваша любимая рубашка, если вы второй день в ней приходите!

Затем он буквально заржал и отступил назад, возвращаясь в шеренгу других сотрудников.

Я нашелся, чем парировать его выходку, сказав, что перед отъездом из СССР купил полдюжины таких рубашек и теперь, меняя их каждый день, не знаю никаких хлопот. Все стоящие кругом заулыбались. Американцам явно нравилось, когда такие «бои», на равных, происходили на их глазах, но я понимал, что этот тип пытался меня оскорбить, указав на нечистоплотность, непростительную для американцев, принимающих каждый день душ и меняющих каждый день рубашки и носки. Раскланиваться с голландцем я не перестал, но других контактов не поддерживал, хотя иногда он видел меня на утренней пробежке вокруг корпусов городка.

Мы любили наше жилище, но мои коллеги его оценивали иначе. Многие бывали у нас в гостях, всем нравились блюда, приготовленные Ниной, иногда мы слушали пластинки с записями русской классической музыки, которая пользуется в Штатах огромной популярностью и звучит практически каждый день по каналам классического радио. Но в целом я видел, что стиль жизни в квартирках был чужд моим коллегам, которые тяготели пусть к маленьким, но собственным домикам.

Однажды Ролф Барт, бывавший у нас чаще других, даже в сердцах спросил нас с Ниной:

— А вам еще не надоело жить в этих «меблирашках»? Не пора ли купить собственный дом? Кристина могла бы подобрать сносный дом.

Жена Барта Кристина работала агентом по продаже недвижимости, и слова Барта можно было бы истолковать и в ином смысле, так как покупка и продажа каждого дома приносила ей солидный доход. Она зарабатывала явно больше своего мужа-профессора. Но я уловил в его словах все-таки желание намекнуть нам, что пора нам немного подняться, хотя бы в собственных глазах.

Но у меня так и не было теньюра, и, по правде, я не был уверен, что заработаю его. Поэтому будущее казалось мне туманным и пока еще тревожным. Я сказал об этом Ролфу, но он легко отмахнулся, сказав, что я совсем не занимаюсь поисками работы, не смотрю объявления, не рассылаю свои резюме, под лежачий камень вода не потечет, а тот, кто хочет работать, всегда в Америке место себе найдет. Дом же всегда можно продать, Кристина поспособствует купить такой дом и в таком районе, где цены вниз не идут. Так что риск потери денег невелик.

Потихоньку мы привыкли к мысли о покупке дома. Стали узнавать, какой район считается лучшим. Когда бывали в гостях, приглядывались к соседским домам. Стали смотреть объявления в газетах. Несколько раз по воскресеньям наведывались в те дома, поставленные на продажу, в которых был объявлен на эти воскресенья свободный доступ внутрь.

Кое-кто из наших бывших соотечественников уже обзавелся своим домом и с гордостью сообщал, за какую цену были приобретены хоромы, иногда они рассказывали, как нещадно торговались и как смогли уторговать значительные суммы при покупках. В общем, знания накапливались, хотя смелости нам явно не хватало.

Барт тем временем не раз и не два намекал мне, что Кристина рвется в бой и готова стать нашим агентом при покупке недвижимости. Наконец, мне удалось уговорить Нину начать этот хлопотный процесс. Теперь в воскресенья Кристина подъезжала к нам на своем шикарном лимузине, и мы уезжали на полдня осматривать то, что выставлено на продажу. Признаться, то, что представлялось Кристине верхом совершенства, нам вовсе не казалось таким. Все-таки жизненные стандарты американцев и наши пристрастия сильно отличались. Для Кристины лучшими считались дома, в которых спальни были небольшими, оконца маленькими (чтобы легче сохранять тепло зимой и прохладу летом и меньше тратиться на электричество для кондиционера), чтобы кухня была в центре нижнего этажа дома, чтобы она была максимально большой (существенная часть жизни семьи ведь в основном проходит здесь) и чтобы из нее просматривалась маленькая столовая и средних размеров гостевая комната. Нам это казалось неудобным. Различались и наши взгляды на то, как должен быть отделан дом, как расположены комнаты. Мы съездили несколько раз, Кристина убедилась, что просто за первую попавшуюся возможность мы не хватаемся, и изменила тактику.

Нам были принесены компьютерные распечатки объявлений о домах, поставленных на продажу в Коламбусе. Поскольку город был большим и разбросанным, понять, какой район города нас устраивал, было трудно. Однако мы с Ниной начали понимать, что те районы, в которые нас привозила Кристина, были населены преимущественно недавними выходцами из Латинской Америки или переехавшими недавно из еще более дальней глубинки аборигенами. Она, видимо, хотела сделать нам лучше, поместив в район, где цены на дома были ниже, где не был бы слишком заметен контраст между нашим скромным достатком и достатком соседей. Можно было, конечно, трактовать это и иначе. Тащить новоприбывших в престижные районы не было принято у тех, кто продавал дома (брокеров по американской терминологии), и Кристина, хоть и урожденная англичанка, выросшая в Англии и сохранившая английское подданство, после того, как вышла замуж за стопроцентного американца Ролфа, следовала этому правилу, как следуют установленным правилам все без исключения американцы.

Когда позволяло время, мы и сами садились в машину и объезжали квартал за кварталом, следя за табличками, установленными у домов — «Дом продается». Мы уже посетили несколько домов, если видели в этот день около них табличку «Сегодня дом открыт для посещения». Ничего нам пока не приглянулось.

В одно из воскресений мы заехали в тот самый район, где жили Барты, Арлингтон, и стали колесить вдоль улиц. Занятие это было малоперспективным, так как район был чрезмерно дорогим, и моя идея, что и там может найтись какая-нибудь развалюха, которую мы с нашими навыками ремонтеров квартир сможем усовершенствовать, не оправдывалась. Мы устали от бесцельного кружения мимо шикарных особняков, решили возвращаться домой («Университетская деревня» располагалась хоть и недалеко, на скрещении двух больших магистралей, но в мало престижном районе), уже вывернули на боковую дорогу, ища выезда на большую Лэйн Авеню, и я немного заблудился. Сделав крюк в одну, затем в другую сторону, я понял, что надо кого-то спросить о дороге, стал разворачиваться, как вдруг увидел на газоне перед носом привычную глазу табличку «Дом продается...» с припиской ниже «...владельцем дома». Такого я еще не видел. Я уже привык, что все серьезные люди делают дела не сами, а через агентов, в данном случае брокеров. Подняв глаза от таблички, я увидел вдалеке от дороги, позади показавшейся мне замечательной большой поляны с ярко-зеленой подстриженной травой, дом: прекрасный одноэтажный дом, с огромной и совершенно необычной для этих мест верандой. Позади дома виднелось второе строение, двухэтажное и совершенно новое. «Наверное по соседству построен другой дом», — решил я и повернул руль в сторону продаваемого дома. Мы проехали по узкой асфальтированной дорожке вдоль поляны, поравнялись с одноэтажным домом и увидели, что чуть впереди дорожка расширяется, и там можно развернуться на машине. Я прокатил машину еще метров десять и встал. Сбоку от дома была вторая луговина, а за домом были густые кусты и деревья, и за ними ничего не просматривалось.

Из двери меньшего дома выглянуло детское личико, прокричало «М-а-ам», после чего вышла молодая женщина — как нам показалось, восточного вида. Мы сказали, что ищем дом, она заулыбалась и пригласила внутрь. Но тут же захлопнула дверь, как бы призывая нас побыть снаружи с минуту, пока она приберет что-то внутри. Вдруг, к нашему удивлению, открылась дубовая застекленная дверь в двухэтажном доме, эта же женщина выглянула оттуда и стала приглашать нас войти. Только тоща я, наконец, осознал, что второй дом — не отдельное здание, а часть одного комплекса. Новая часть была соединена переходом со старым одноэтажным домом (состоящим из одной большой комнаты, небольшой столовой, двух маленьких спаленок и малюсенькой кухни). Новое строение представляло собой двухэтажный дворец. В нем всё было прекрасно спланировано: первый этаж составлял большой зал, с паркетным полом и огромным окном в виде эркера. На втором этаже были две большие спальни и ванная комната в форме параллелепипеда — с окном и с самой ванной, красиво встроенной в один из углов параллепи-педа (никогда больше я такого расположения не видал). В этой части дома всё было сделано по иным стандартам, чем во всех осмотренных нами американских домах: большие окна, дубовые рамы, паркет (как правило, в американских домах лежат от стены до стены мягкие однотонные ковровые покрытия), стены в ванной были выложены нарядным шлубовато-серым кафелем, украшенным орнаментом. На второй этаж вела лестница, до первой площадки выложенная мраморными плитами, а затем красным дубом.

— А кто же строил эту часть дома? — спросил я хозяйку.

— Мой муж, — ответила она. — Мы приехали из Вьетнама, где муж учился на архитектора. В Америке он получил лайсенс (удостоверение на право заниматься данной специальностью), мы строили этот дом для себя, но сейчас он нашел хорошую работу в Калифорнии, и я должна как можно скорее продать этот дом. Причем я не хочу иметь дела с брокерами, потому что они берут слишком большие деньги, а мы ведь люди небогатые и хотим продать дом подешевле, но поскорее.

В доме не было подвального этажа, так как оба дома были построены на гранитной скале, в силу этого запрашиваемая цена оказалась намного меньше, чем в других местах в Арлингтоне. Мы походили, посмотрели, я загорелся и решил купить этот дом. Нина со мной согласилась. Мы позвонили Кристине и договорились, что приедем его вместе посмотреть.

На следующий день Кристина заехала за нами, но повезла сначала осмотреть окрестности и зады. Хоть этот участок принадлежал к Арлингтону, но и на этой улице, и позади нее располагались старые, вполне добротные, но совсем не шикарные дома.

— Я бы не советовала вам говорить с владелицей дома о цене, пока я не узнаю стоимость соседних домов, — сказала она нам и пояснила: — если вы вздумаете продавать свой дом, то не получите больше того, что предлагают за дома соседей. Давайте завтра я справлюсь в графстве, какова цена соседних домов (мне, как брокеру, такую информацию в графстве предоставят), после чего и начнем переговоры.

В общем получилось так, что Кристина властно взяла процесс покупки в свои руки. Когда мы пришли к хозяйке, Кристина нас сопровождала, представилась ей как наш брокер, и бедная вьетнамка была вынуждена с этим смириться. Дом мы купили за неделю, получив кредит на покупку в том же Хэнтингтон-банке, какой субсидировал покупку нашей машины.

Конечно, шаг этот был рискованным. У меня не было постоянной работы, я вообще не знал, удержусь ли в Коламбусе, но дом нам так понравился, стоимость его была не так уж велика, и я мог спокойно выплачивать ежемесячно полагающуюся сумму банку. Ссуду мы взяли на 30 лет.

Это была уже большая сумма, и банк должен был осознавать, что, предоставляя мне заем, он идет на значительный риск. Но у меня к тому времени накопилась история кредита, я раньше срока расплатился за машину, не был замечен в нарушении сроков платежей по кредитным карточкам, и всё это было принято во внимание. За тридцать лет сумма процентов банку должна была набегать и набегать, и, в общем, с учетом процентов, я должен был бы выплатить банку двойную стоимость дома.

Однако оказалось, что в Америке существует закон, согласно которому сумма, которую зарабатывает на вас банк, требуя уплатить ему проценты за ссуду на дом, возвращается вам государством с помощью специально разработанного приема. Каждый год каждый работающий должен платить государству солидный процент от заработной платы, прогрессивно возрастающий с ростом ваших доходов. Доход банка — это доход банка, а не ваш доход. Банку также придется платить налог с доходов, заработанных на вас. Государство радо тому, что банк богатеет. Но государству вовсе не выгодно, чтобы беднели вы, честный труженик, судьба которого государству в равной степени близка. Поэтому деньги, заработанные на вас банком при покупке дома («интерес банка» по американской терминологии), могут быть вам возвращены путем уменьшения вашего налога на сумму, равную интересу банка. Эта процедура называется «списание с налога» и, как шутят американцы, их любимый вид спорта — это игры со списанием с налога всего, что только можно списать (профессора, к слову, могут списывать стоимость купленных книг, необходимых для их профессиональной деятельности, домашних компьютеров и другой техники, нужной для работы, поездок на конференции, деловых обедов с коллегами, телефонных разговоров, связанных с поисками работы или с производственными звонками, и многое другое). Если бы кто-то из наших знакомых — например, бывших советских граждан, ставших новыми американцами, — рассказал нам об этой практике сразу после приезда, многие бы наши трудности оказались меньше, а страхи не раздувались бы на пустом месте.

С покупкой дома изменился наш уклад жизни. Теперь мы могли не только принимать гостей на ужин, но у нас была специальная спальня для гостей наверху нового дома, по соседству с нашей спальней. Наш сын Володя с его женой Таней обосновались в старой части дома, у них теперь был свой вход, по вечерам они разжигали у себя камин, благо за домом у забора мы нашли поленницу дров, так засыпанную прошлогодними листьями, что мы не сразу эти дрова «откопали».

Еще за год до этих событий я пригласил в Коламбус Артура и Дону Хартманов. Артур был несколько лет послом США в Москве, у нас еще в Москве установились с ними хорошие отношения, по приезде мы стали перезваниваться, и настал момент, когда они решили приехать. Конечно, для Коламбуса приезд Артура и Доны был большим событием. На лекцию Хартмана в университете съехалось до сотни бывших советских граждан, на его выступление в клубе деловых людей Коламбуса пришло несколько сотен американцев — отцы города, промышленники и законники. Вечером нас пригласил на ужин президент Хэнтингтон-банка, и во время встречи я с удивлением узнал, что он родился в Германии. После захвата восточной части этой страны советской армией он сбежал на Запад, попал в Америку и там выдвинулся, став президентом довольно большого банка. В разговоре выяснилось, что наш хороший знакомый по жизни в Москве, бывший культурный атташе посольства ФРГ в Москве Клаус Шрамайер — школьный товарищ президента банка и что Шрамайер собирается вскоре быть в гостях у своего друга. Мы уговорились о встрече.

Хартманы жили в гостинице, провели в Коламбусе две ночи, один вечер они посвятили визиту к нам, Нина, как всегда, блеснула своим гостеприимством, мы вспоминали многих друзей.

А когда мы купили дом, Артур Хартман один приехал снова в 1989 году и остановился у нас. В комнате для гостей стоял только матрац на массивном подматраснике, как это принято на Западе, но металлической рамы (или самой кровати в русском понимании) мы еще не купили. Я встречал Артура в аэропорту и предложил ему остановиться не в гостинице, а у нас, обещая немедленно съездить за рамой, чтобы ему было удобно спускать ноги на пол, а не приседать низко. Я так и представлял себе картину, как жутко долговязый красавец Артур, буквально обволакивавший всех своим шармом и умением царственно и в то же время очень дружественно держаться с людьми, приседает, чтобы сесть на наше подобие кровати, ноги его подкашиваются, и он плюхается на низкую лежанку.

— Бросьте, Валерий, мы и в Москве с Доной спали на таких кроватях, не берите в голову, — столь же царственным мягким голосом проговорил господин посол. Не подчиниться ему было простым смертным совершенно невозможно.

На следующий день Хартман приехал к нам в сопровождении гостя — уже упомянутого президента Хэнтинггон-банка. По окончании ужина Артур повел гостя, рожденного в Европе, по дому, показывая, в каком уютном месте мы живем. Европейцу наш дом понравился, и он стал расспрашивать, кто этот дом построил, как мы его нашли.