Каждый день я бодрым шагом проходил к своему столу через огромный зал, в котором за разгороженными низкими щитами на клетушки что-то «варили» аспиранты и постдоки — в основном индусы (директором Центра был выходец из Индии доктор Папачан Кодатгакуди) и китайцы. Меня поместили в соседнюю с директором Центра комнату, разделенную на два отсека. В нашем отсеке был стол еще одного сотрудника — молодого японца, исполнявшего обязанности главного знатока по компьютерам и по вечерам проводившего в лабораторном зале эксперименты.
На моем столе я обнаружил в первый же день новенький компьютер. Это был один из первых серийных Макинтошей (не знаю почему, но Колатгакуди решил, что центр будет оснащен преимущественно компьютерами модели Macintosh, но не IBM). Стоять компьютер стоял, но пользоваться им я не умел, даже не знал, как его включить.
В те годы, когда я был научным сотрудником, персональных компьютеров еще не было, они появились лет через пять после того, как меня с работы удалили. Поскольку вход в научные учреждения в СССР был для меня полностью закрыт, я не смог поработать на компьютерах и в частном порядке, а в домашнем пользовании в СССР компьютеров ни у кого не было: КГБ отлично осознавало, какую страшную силу несут с собой компьютеры, снабженные принтерами. Ведь самиздата гэбешники боялись больше всего, а тут появилась машина, способная распечатать столько копий, сколько захочешь, без всякого труда. Естественно, что было сделано всё возможное, чтобы отрезать советских интеллектуалов от компьютеров, а существующие в организациях компьютеры взяли под особый контроль представители первых отделов. Кстати, этим советская система сама себе нанесла долго незаживавшую рану, да и по сей день последствия её сказываются, так как многие интеллектуалы среднего и пожилого возраста не смогли войти в мир компьютеров и этим снизили свою продуктивность.
Впервые персональный компьютер в домашних условиях я увидел у Андрея Дмитриевича Сахарова. В конце 1987 года в Москву приехала группа президентов американских университетов, которые не без скандала, но, своего добившись, провезли через советскую таможню важный для Сахарова подарок — персональный IBM. Его установили в комнате Андрея Дмитриевича слева от двери. С нескрываемой гордостью как-то вечером Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна продемонстрировали его мне. Я по простоте душевной хотел усесться за стол и попросил их разрешить мне попробовать что-нибудь сделать, в ответ услышав от Елены Георгиевны:
— Валерий Николаевич! Вы с ума сошли. Это не игрушка.
На этом мое созерцание компьютеров окончилось.
Но теперь, в Америке, надо было начинать. Я попросил японца помочь мне освоить компьютер.
— А чего тут особенного, — отпарировал он, даже не обернувшись в мою сторону. — садитесь и работайте.
Не скрою, я опешил. Я не думал, что моя просьба покажется назойливой, напротив, я ожидал нормального человеческого участия в моей судьбе. Я вовсе не собирался эксплуатировать этого человека, думал, что, потратив минут 10—15. он даст мне самые первые наставления, скажет, с чего лучше всего начать. Пожалуй, впервые я увидел столь недоброжелательное отношение. Потом я уже свыкся с подобными выходками младшего персонала и, как мне кажется, понял причину такого поведения. Каждый из этих молодых людей рвался к тому, чтобы любыми путями попасть в число профессоров университета, их должности научных сотрудников были временными, и ни один из них не был уверен в завтрашнем дне. Число же вакантных профессорских должностей было в университете не просто небольшим, но исчезающе малым. Хотя университет потихоньку рос, но это почти не сказывалось на числе открываемых вновь тенурированных должностей. Надо было ждать, пока кто-то уйдет на пенсию, чтобы заполучить освободившееся место. Все эти молодые люди сразу поняли, что хотя я и пришел на временную работу на два года, но представляю собой конкурента. Помогать конкуренту у них желания не было.
Пришлось мне избрать другую тактику: с первой же недели начал работать часов по 18, проводя утренние часы до обеда в библиотеке университета, затем перебираясь в Центр биотехнологии и отводя все вечера и половину ночи на освоение компьютера. Когда все (или почти все) ведущие сотрудники Центра расходились по домам, центральная часть здания, все комнаты, где сидел Колат-такуди, его секретари, начальник отдела кадров, снабженец и заместитель директора, пустели. В Центре вели исследования по созданию генно-инженерных растений, обладающих устойчивостью к болезням. Поэтому вход в Центр был строго контролируем. Никаких сторожей или привратников, конечно, не было (никто платить деньги этому персоналу не собирался). Проблема была решена другим способом: все двери, располагавшиеся с четырех сторон здания, всегда держали взаперти, а всем до единого сотрудника были выданы ключи от входных дверей. Приходи в любое время дня или ночи и работай, но для чужих глаз всё оставалось под замком. В большинстве других зданий Университета двери не запирались.
Дополнительная защита была устроена для помещений дирекции. Ключи от кабинета директора были только у него и его секретаря, девушки по имени Сиська, родившейся в Голландии, но прожившей в семье дипломата значительную часть жизни в Штатах и потому свободно владевшей письменным английским и говорившей по-английски с еле заметным акцентом. Остальная часть дирекции запиралась на ночь Сиськой, когда она уходила с работы в половине шестого вечера. Поскольку именно в дирекции стояли факс-машина, копировальные машины, располагалась библиотека Центра, заведующим лаборатория-, ми Центра были выданы ключи от дирекции, и они могли зайти туда, заперев за собой дверь изнутри, в любое время суток. С первого же дня появления на своем рабочем месте я получил ключ от дирекции и мог пользоваться расположенным там оборудованием. На одном из столов секретарей стоял в точности такой же Макинтош, как на моем столе, и я попросил разрешения работать на нем по вечерам и ночам. Сиська любезно разрешила.
Почему же я решил учиться за запертыми дверьми, а не в своем офисе? Чтобы объяснить это, нужно рассказать об уроке, преподанном мне одним бывшим советским биофизиком, а теперь профессором Института Вейцмана в Израиле Эдуардом Трифоновым. Мы встретились с ним в Париже на второй неделе после нашего выезда из СССР. Еще когда мы были в Вене, сотрудник журнала «Континент», тогдашний редактор французского издания журнала Галя Аккерман разыскала мой телефон в Вене, позвонила из Парижа и передала приглашение Владимира Емельяновича Максимова приехать в Париж. Я был несказанно обрадован этим приглашением. Сам Максимов вряд ли мог преодолеть серьезные трудности с приглашением человека, у которого на руках не было никакого паспорта, а только листочек, выписанный в московском ОВИРе с фотографией и с разъяснением, что я теперь лицо без гражданства. Поэтому, пользуясь своими каналами, Максимов и Аккерман разрешили проблему просто: меня пригласил министр Франции по правам человека. С этим приглашением мне удалось получить в венской полиции вид на жительство — некое подобие так называемого нансеновского паспорта и выехать с лекциями в Париж на неделю. Спал я на раскладном диване в редакции «Континента», днем колесил по Парижу, выступая то в одном, то в другом месте.
В один из этих дней в Париже и появился Эдуард Николаевич Трифонов, когда-то работавший в том же радиобиологическом отделе Института атомной энергии имени Курчатова, где ранее работал я. Эдик решил помочь мне советами. Почти целый день мы бродили по Парижу, и он наставлял меня, как мог. Один из советов был таким: не надо показывать окружающим свое незнание чего-то существенного, так как это непременно будет использовано против тебя в какую-нибудь важную минуту. Лучше помалкивать, когда чего-то не знаешь, правильнее стараться наверстывать упущенное таким образом, чтобы это не было заметно окружающим, особенно твоим конкурентам, так как ни чувства жалости, ни сопереживания трудностям у конкурентов быть не может. Равным образом не нужно бахвалиться связями или хвастать прошлыми заслугами. Всё прошлое осталось в прошлом и никого сегодня не волнует. Только сегодняшние достижения будут работать на пользу, всё остальное — ненужный, а то и вредный балласт. Про сегодняшние связи гораздо лучше хранить молчание. Если что-то просочится помимо тебя в твою среду, это будет работать на пользу, в противном случае тебя будут сторониться. Мне показались слова Трифонова важными, и многие из его советов я постарался запомнить и им следовать.
Применил я его наставления и в отношении обучения навыкам работы с компьютерами. Вечерами я уединялся в дирекции, усаживался за второй секретарский стол в центральном отсеке дирекции, раскладывал учебники по компьютерной технике, руководство к моему Макинтошу и начинал что-то делать. Первый же текст в полстранички, который я напечатал, вдруг таинственным образом с экрана исчез. Я даже не заметил, как уничтожил работу, на которую потратил не меньше часа. Пришлось повторять всё сначала и продвигаться практически на ощупь шаг за шагом. Но чудо начало потихоньку материализоваться: на третью или четвертую ночь я уже смог написать на компьютере короткую статью по-английски, сформатировать ее с грехом пополам, а главное — теперь я знал, какие вопросы мне надо задать знающему человеку. Я уже понимал, что не нужно спрашивать японца и еще с десяток молодых постдоков, которые держались со мной настороженно.
Помощь пришла неожиданно. Я заметил, что через день в дирекцию после обеда приходит работать средних лет мужчина, который, видимо, был временным работником, но прекрасно разбирался в компьютерах, так как именно он распутывал задачки, возникавшие перед Сиськой, ее подчиненной и другими людьми в дирекции. В какой-то из вечеров он задержался позже обычного, а потом вдруг без всяких предисловий заговорил со мной о русской литературе. Мы остались в дирекции одни, я пыхтел у своего компьютера, он работал за столом впереди меня, но вдруг развернулся и, улыбаясь, обратился ко мне, назвав мою фамилию. Он пояснил, что видел меня по телевизору во время одного из интервью, разузнал обо мне от коллег и потому решился поговорить по окончании рабочего дня. Естественно, что от разговора о великих русских писателях мы перешли к следующей теме, а что я сейчас делаю? Я поведал ему о своих трудностях, и он просто и радушно предложил свою помощь.
И действительно, он очень помог. Обучение пошло столь быстрыми темпами, что уже через месяц я смог без натуги набирать практически все тексты на компьютере. Он же посоветовал мне срочно купить такой же компьютер для дома, приехал ко мне домой, помог его установить, организовать нужные мне файлы в домашнем и рабочем компьютере. Многие проблемы отпали.
Был он человеком очень предупредительным, прекрасно знал музыку, был начитан, вообще был интеллигентом до мозга костей. Но при всем том найти постоянную работу никак не мог, перебивался случайными заработками и жил очень бедно. К счастью, вскоре он получил в университете постоянную и достаточно хорошо оплачиваемую работу, приоделся, слегка поправился, стал выглядеть солидно и красиво. Мы продолжали с ним встречаться и дружить, пока жили в Коламбусе.