"Нет иллюзорней и нету отчетливей

Данного времени.

Нету гонимей и нет изворотливей

Сорного семени".

Инна Лиснянская (1).

"Он поднял кулак, восторженно и грозно махая им над головой, и вдруг яростно опустил его вниз, как бы разбивая в прах противника. Неистовый вопль раздался со всех сторон, грянул оглушительный аплодисман. Аплодировала чуть ли не половина залы; увлекались невиннейше: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?"

Ф.М.Достоевский. Бесы (2).

Дальнейший развал сельского хозяйства СССР

7-8 мая 1956 года Президент АН СССР А.Н.Несмеянов провел заседания актива Академии наук СССР, посвященные обсуждению уровня научных исследований в разных областях знаний. Хотя сам Несмеянов ни словом о делах "мичуринцев" не обмолвился, в числе выступавших был член-корреспондент В.Л.Рыжков, откровенно сказавший, что мичуринская биология отбросила советскую науку на столетие назад. К этой оценке присоединился член-корреспондент академии Э.А.Асратян. Ни у кого еще не выветрилось из памяти, как Эзрас Асратович активничал во время погрома физиологии высшей нервной деятельности в 1950 году. Теперь, воспользовавшись моментом, он разыграл из себя правдолюбца и сказал, возвысив голос, что, наконец-то, "аракчеевщина в биологии" разоблачена.

Впервые после 1948 года лысенковщина в целом была осуждена в таком тоне на общеакадемическом собрании ученых. От имени "мичуринцев" слово взял И.Е.Глущенко. Отбиваясь от критиков, он поступал вполне логично: опираясь на принцип партийности в науке, отверг сказанное Рыжковым и Асратяном (он охарактеризовал их речи как "более чем сомнительные выступления по поводу нашей материалистической биологии" /3/):

"... не только в данной аудитории, но и вообще в любой советской аудитории, подобные заявления непозволительны не только потому, что они не радуют слушателя, а потому, что они просто неверны. Это от начала до конца, извините меня за резкость, полнейший вздор" (4).

Глущенко утверждал, что лысенковская "теория стадийного развития стала общепризнанной всеми людьми науки в мире" (5), что от яровизации никто не отказывался, а просто война помешала:

"Причина тому проста: военные невзгоды унесли старые кадры яровизаторов, а новых никто не подготовил. В этом повинны и Министерство сельского хозяйства и, может быть, сам автор яровизации" (6).

Показательным в этом выступлении было то, что ближайший к Лысенко и один из наиболее ярких деятелей из его окружения вдруг осмелился столь открыто бросить камень в самого Лысенко за его мнимую пассивность.

Но то, что именно в вопросе помощи сельскому хозяйству ученые и наука в целом сделали мало, скорее способствовали провалу, говорили в то время многие, причем в большинстве высказываний протягивалась ниточка между бедственным положением в сельском хозяйстве и ролью Лысенко в том, что сельскохозяйственная наука в СССР зашла а тупик.

О том, насколько плохими были эти дела, ясно сказал (естественно, задним числом) сам Н.С.Хрущев на XXI съезде КПСС 17 января 1959 года:

"Многие колхозы в течение ряда лет оставались экономически слабыми, рост сельскохозяйственного производства затормозился, и уровень его не удовлетворял возросших потребностей страны в продовольствии и сельскохозяйственном сырье. Состояние сельского хозяйства тогда было у нас тяжелым и оно таило опасные последствия, которые могли задержать продвижение Советской страны к коммунизму" (7).

Поездив по свету, послушав умных людей в разных странах, он, несомненно, понял, что есть несколько путей исправления положения, но каждый из них был для него неприемлем. Он должен был осознавать, что организационная структура сельского хозяйства в СССР порочна, но коммунистические рецепты ни он и никто другой отменить не могли. Распустить колхозы -- означало признать провал социалистического "переустройства деревни". Этого коммунист Хрущев и в мыслях не допустил бы, да и "родное ЦК" не позволило бы ему этого сделать. Предоставить колхозам экономическую самостоятельность -- тоже нельзя было никак, это бы означало отойти от принятого в данный момент догмата о характере экономических взаимоотношений при социализме. Как паллиатив могла бы помочь химизация сельского хозяйства -- внесение максимума потребных удобрений на всей площади посевов, иначе земли, истощенные вконец хозяевами, живущими одним днем, готовыми себя заложить, лишь бы в выполнении сегодняшнего плана отчитаться, просто перестали бы родить! Но где взять эти удобрения? Ведь химическую промышленность запустили не меньше, чем сельское хозяйство.

К тому же наступила реальная катастрофа с механизацией колхозов и совхозов. Земли, отобранные от индивидуальных хозяев и собранные в колхозы и совхозы, требовали огромного парка мощных машин, а за годы войны все тракторные и комбайновые заводы были превращены в танковые, выпуск другой техники был также приостановлен. Старая, еще довоенная техника на селе развалилась, скудные ресурсы ремонтных предприятий были совершенно недостаточны. Да и не из чего было делать запчасти, ибо металл шел на другие, главным образом, военные нужды, и станки работали на другие программы...

Каждая из задач была подобна головоломке, и начал Никита Сергеевич шарахаться из стороны в сторону, словно одержимый порывом -- как бы побольше наломать дров. Вместо облегчения жизни тем, кто мог, если не страну накормить, то хоть себя самого поддержать, -- последовало распоряжение: запретить все стада личные, кроме общественных (в этом вопросе коммунист Хрущев полностью следовал идеологическим принципам -- долой частную собственность!). Личный скот отобрали, по всей стране старые женщины голосили, прощаясь с любимыми буренушками, но самый страшный вред несло стране то обстоятельство, о котором коммунисты нисколько не заботились: в короткий срок сельские жители распростились с вековыми навыками содержания личных животных, ментальность была изменена раз и навсегда, и вместо того, чтобы встать в пять утра, затопить печь, задать корм скоту, потом проводить крупных животных в стадо, позаботиться об остальной живности, сельские жители стали следить за тем, когда в сельпо привезут молоко, хлеб, масло, яйца, говядину или свинину. Последствия изменения ментальности оказались страшнее вреда от сохранения остатков частнособственнической психологии.

В сталинские времена для обслуживания технических нужд колхозов и совхозов были созданы в каждом районе машинно-тракторные станции, МТС, в которых был сосредоточен весь парк тяжелых машин, обеспечен централизованный ремонт этой техники. Но МТС были чем-то вроде собственника в коллективизированном секторе сельской экономики. Колхозы и совхозы вынуждены были зависеть от эмтээсовского начальства, идти к ним на поклон. Вместо укрепления машинного парка Хрущев распорядился -- закрыть МТС и передать всю технику непосредственно хозяйствам (опять это решение вытекало из его коммунистических инстинктов, было обусловлено стремлением устранить подобие собственности на машинный парк). Эта организационная чехарда конечно не могла кого-то накормить. Дела шли лучше только на бумаге, да в залихватских речах. А в это время земля хирела, не стало в достатке коров и лошадей, а, значит, не стало и навоза. Целину распахали, а на исконные угодья ни органических, ни химических удобрений не было.

Здесь и подоспел Лысенко с очередным детищем -- органо-минеральными смесями вместо полноценных удобрений. Через всесильного помощника Хрущева по сельскому хозяйству А.С.Шевченко, да с помощью лысенковцев, сидевших кто в Минсельхозе, кто в Госплане, кто в сельхозотделе ЦК, а кто в таком же отделе в Совмине, Хрущеву подсунули эту идею: можно дела с землей улучшить и из провала выкарабкаться, можно и без того объема удобрений, которого агрохимики запрашивают, обойтись. С удобрениями-то и дурак проживет. А, вот, попробуй, без них вывернуться. Вот где собака зарыта!

Здесь уместно отметить, что Хрущев сформировал особо питательную среду для выхода на верхи прожектёров, обещавших легкое и дешевое решение сложных процессов, он покровительствовал шапкозакидателям и упивался возможностью ссылаться на их сверхнадежные гарантии и взвешенно-разумные обещания. Как в худшие сталинские времена, Хрущев использовал пропагандистские приемчики для одурманивания населения страны. Чтобы нейтрализовать недовольство и вселить веру и оптимизм в обывателей, он в каждой из своих бесчиссленных речей повторял многообщеающие лозунги: "Скоро мы догоним Америку по производству мяса и молока, года за три, за четыре"; "Скоро каждая советская семья будет иметь отдельную квартиру или дом"; "Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме"; "Коммунизм наступит в 197-51980 годах"; и пр. и пр. Лысенко с его веером обещаний превосходно вписывался в эту социальную игру призраков и вполне мог рассчитывать на процветание, на поддержку лидера страны. Загадкой для историков остается лишь тот пункт, на который никто сегодня уже не даст ответа: были ли они оба искренни в своих обещаниях, или оба знали, что лукавят, обманывают окружающих: один, носясь с заверениями в дешевом средстве для придания плодородия советским полям; а другой, радуясь этим обещаниям, и, в свою очередь, произнося такие же безответственные обещания советским людям.

Сегодня можно констатировать, что хрущевская игра в обещания привела к самому страшному, что только было в идеологии коммунистических правителей. Она завершилась окончательной эрозией веры в правильность обещаний линии партии и лишила руководителей права ссылаться на неизбежность скорого чуда. Мифы утеряли притягательность. Им перестали верить все -- от мала до велика. И, может быть, в этом заключался самый роковой просчет Хрущева.

Новая "панацея" -- органо-минеральные смеси

Подбираться к проблеме удобрения пахотных земель Лысенко начал в послевоенные годы. Знаний в этой весьма специальной и глубоко развитой области у него, естественно, не было, а амбиции выросли. Хорошо понятна ему была лишь конечная цель -- тратить поменьше удобрений. А вот механика такой хитрости сразу в руки не давалась. Поэтому окончательную форму идея приобрела не сразу.

В 1946 году в газете "Известия" Лысенко впервые заявил о якобы открытой им роли почвенных микроорганизмов в снабжении растений минеральными веществами:

"В почве растения... питаются продуктами жизнедеятельности микроорганизмов", --

объяснил он (8).

До этого специалисты считали, что растения поглощают из почвы солевые растворы, несущие нужные анионы и катионы, также как более сложные органические молекулы. Эти вопросы почти столетие изучали эксперты по физической и коллоидной химии, агрохимики и биохимики, физиологи растений, но у Лысенко появился иной взгляд на эту проблему:

"Все удобрения, которые мы вносим в почву, даже в усвояемой форме, все равно прежде поглощаются микрофлорой, и уже продукты жизнедеятельности микрофлоры питают наши сельскохозяйственные растения" (9).

Чуть позже он сделал еще одно афористическое по форме и нелепое по содержанию заявление:

"... известно и другое -- навозом растение не питается" (10).

В тот момент он не решился построить на базе своего нового понимания роли микробов в питании растений всеобъемлющие рекомендации для колхозников и ученых, а ограничился локальными советами для земледельцев Сибири. Он просто объяснил это:

"В Сибири почва зимой настолько промерзает, что микрофлора очень сильно стерилизуется, а так как растения питаются только продуктами жизнедеятельности микрофлоры, то пока в почве не оживет микрофлора, не разовьется ее жизнедеятельность, растения голодают" (11).

Естественно, никаких данных изучения "стерилизации микрофлоры" морозами он не приводил и, наверное, сильно бы удивился, если бы узнал, что бактерии при низких температурах прекрасно выживают, и что наилучший способ их сохранения десятилетиями -- это перенос в морозильные камеры в высушенном состоянии с температурой ниже минус 20о по Цельсию. Из такой неосведомленности вытекал практический совет:

"Исходя из этого и нужно... разбросать... два-три центнера на гектар хорошо прогретой почвы, в которой микрофлора ожила. Получив такую "закваску", вся почва быстрее оживится, и можно предполагать, что в этих случаях и ранние посевы будут хорошо развиваться" (12).

Лихие призывы, требовавшие гигантского ручного труда, и раньше были в моде у Лысенко. Когда он предлагал снабдить 300 тысяч, а затем 500 и 800 тысяч колхозников пинцетами, чтобы они ползали на коленках по полям и кастрировали колоски пшениц, это было выдано за массовое приобщение малограмотных людей к самой высокой науке, "овладение массами науки". Когда предлагал рыть траншеи в рост человека для хранения до лета клубней картофеля -- это было подано под соусом невозможности разом покончить с биологической сутью живой материи: растет подлая живая ткань, так мы её в траншею закопаем.

Но сейчас было выдвинуто нечто невиданное даже по прежним меркам. Разбрасывать талую землю в немыслимом количестве -- такое мероприятие многих повергло в изумление. Ведь где-то эту землю надо было наковырять, отогреть, доставить на поле, там развести по миллионам гектаров площади. И предлагал Лысенко это в 1946 году, когда не только коров, но и лошадей, почитай, всех съели, тракторов и машин практически не было, да и рабочих рук не хватало. Ничем иным, как глумлением над своим же братом-крестьянином, звучали заключительные строки из лысенковской статьи:

"Нигде как в нашей стране, не ценят так человеческий труд, и все направляется к тому, чтобы наиболее бережно его расходовать, делать труд более легким, приятным" (13).

Конечно, следовать совету "колхозного академика" не стали, и к идее разбрасывания земли он никогда больше не возвращался. Позже, в 1949-1950 годах, он услышал от кого-то новую идею -- что, вообще, в СССР неверно готовят удобрения на заводах -- суперфосфат или калийные соли мелко дробят, в пыль истирают, чтобы легче было по полям развеивать, и что не худо было бы делать удобрения в виде мелких гранул. Тогда бы гранулы потихоньку за лето растворялись и питали бы растения в течение всего периода вегетации. Почувствовав, что в этой идее есть разумное зерно, Лысенко стал горячо твердить о пользе гранулированных удобрений. Правда, и здесь его заносило сверх меры. В брошюре 1950 года он, например, сообщил, что потому грануляция полезна, что спасает удобрения от якобы вредного контакта с почвенными частицами.

"Чем меньше суперфосфат или калийные удобрения будут соприкасаться с почвой, -- писал он, -- тем меньше они будут вступать в неусвояемые для растений химические соединения" (14).

Затем прослышал Лысенко о том, что неплохо вроде получается, если смешивать гранулы удобрений с жидким навозом или пометом. То ли в Горьком, то ли в Нижнем Тагиле у кого-то здорово получается: и удобрений меньше идет, и помет, который сразу в дело не пустишь -- надо год выдерживать в траншеях, компосты с землей и соломой готовить, здесь сразу утилизируется. И то верно, решил Лысенко, и стал трубить, где только можно, о пользе ручного приготовления органо-минеральных гранул. Как вспоминал в 1955 году крупнейший авторитет тех лет в области минерального питания Андрей Васильевич Соколов1:

"Т.Д.Лысенко вначале выступал в качестве сторонника применения заводского гранулированного суперфосфата, затем органо-минеральных гранул, потом органо-минеральных смесей, и то высоких, то малых доз извести. Все эти выступления сопровождались утверждениями о необычайно высокой эффективности рекомендуемых им в данный момент приемов" (15).

К 1953 году Лысенко окончательно утвердился в мнении, что все-таки главное в питании растений не почва, не гумус, не кислотность или щелочность среды, не содержание минеральных веществ или микроэлементов, а почвенные микробы. Ясное дело, что только они и усваивают все вещества из почвы, ясно, что, переработав их в своих клетках в нужные растениям формы, они и кормят последние. На сессии ВАСХНИЛ 15 сентября 1953 года Лысенко поделился этой выдумкой (16), поданной как выдающееся достижение человеческого ума.

"Без жизнедеятельности соответствующих почвенных микроорганизмов в почве нет и нужной для растений пищи", --

сказал он (17) и добавил:

"Для каждого вида... растений... существуют специфические виды почвенных микроорганизмов" (18).

Объяснять, чем он руководствовался при формулировании столь решительного вывода, противоречащего всему, что известно в почвоведении и агрохимии, Лысенко, конечно, не стал. Все они, эти почвоведы и агрохимики -- заскорузлые и зазнавшиеся неучи и невежды, ошибались, -- заранее парировал возможные возражения ученых Лысенко. Конечно, они могут пытаться с ним спорить, но всё это напрасно.

"Но я думаю, что если деятелям науки не ясно, чего они еще не знают в разделе своей работы, то это признак того, что и то, что они знают, не раскрывает существа процессов, имеющих место в разбираемом явлении", --

объявил он (19). По ходу дела он наперед отмел как ненужные разговоры о химиях и физиках:

"... будет ошибкой сводить биологические закономерности к химическим и физическим, отождествлять их" (20).

"Сколько бы химики не вскрывали химические закономерности, как бы они не изучали химические превращения в курином яйце, на основе добытых химиками закономерностей цыпленка из куриного яйца не получить. А вот на основе удовлетворения биологических потребностей куриного эмбриона люди уже давно научились выводить цыплят" (21).

Новый подход был очерчен, аргументация за него полностью исчерпана -- надлежало переходить к воплощению в практику очередного продукта лысенкоизма, революционизирующего сельскохозяйственное производство.

"Нам теперь ясна и тактика минерального питания: нужно кормить микроорганизмы, а не пытаться накормить сразу растения. Тогда и нормы внесения удобрений снизятся, и набор удобрений упростится, и эффект усилится", --

заявил он (22). Незачем возиться и со всякими там улучшениями почв -- устранением лишней кислотности или вредного защелачивания.

"Сама по себе кислотность почвенного раствора для сельскохозяйственных растений и их корневой системы не вредна, вредное для сельскохозяйственных растений действие кислот почвенной среды связано с тем, что, как уже говорилось, в ней не могут жить бактерии, продуктами жизнедеятельности которых питаются эти растения", --

так звучало еще одно его "открытие" (23).

Для практического применения его предложение было сформулировано следующим образом: микроорганизмы станут жить в почве лучше, если вносить органо-минеральные смеси -- на каждый гектар по 3 центнера суперфосфата, смешанного с одной-двумя тоннами навоза, к коим добавлены иногда известь, иногда фосфоритная или доломитовая мука (что под рукой окажется) и всё это запахивать. Вовсе теперь не нужно выискивать, как раньше, много навоза (ведь по 30-40 тонн на гектар вбухивали и еще почитали это кое-где малым количеством!), да и удобрений много не нужно.

Осенью 1952 года все та же верная палочка-выручалочка Артавазд Аршакович Авакян мобилизовал своих сотрудников в "Горках Ленинских" и (наряду с экспериментами с ветвистой пшеницей, посевами озимых культур вместо яровых и яровых вместо озимых, также как и проверкой новой задумки -- посадки чая в гуще подмосковных дубовых лесов) заложил полевые опыты с тройчаткой (так обозвали по аналогии с лекарством от головной боли эту смесь суперфосфата -- навоза -- извести). И снова всё у Авакяна чудесно вышло. Точно так, как и предсказывал Трофим Денисович. Урожай будто бы собрали отменный. Осенью 1953 года все данные Авакяна якобы снова подтвердились. Можно было не сомневаться: тройчатка -- это новое чудо мичуринского учения. Срочно была напечатана об этом победная статья (24), и Лысенко начал трезвонить о новом "открытии" везде, где можно. Выступления следовали одно за другим, он мотался из города в город, рекламируя новое далеко идущее предложение:

- 26 января 1954 года он выступил на Всесоюзном совещании работников машинно-тракторных станций, созванном ЦК КПСС и Советом Министров СССР в Москве;

- 4 февраля на Всесоюзном совещании работников совхозов, созванном этими же органами в Москве;

- в начале марта сделал доклад на ученом совете Тимирязевской Академии в Москве, посвященном 1-5летию со дня смерти В.Р.Вильямса;

- 18 марта 1955 года выступил на совещании сельскохозяйственных работников областей Юго-Востока в Саратове;

- 30 марта 1955 года на совещании работников сельскохозяйственных областей Центральной черноземной полосы в г. Воронеже;

- 6 апреля на таком же совещании работников областей и автономных республик Нечерноземной полосы в Москве;

- 12 апреля в Ленинграде произнес длинную речь на совещании работников сельского хозяйства Северо-Запада;

- 22 июня 1955 года сделал доклад на Международном семинаре студентов сельскохозяйственных учебных заведений в Москве и т. д. (25).

Такой запал можно было понять. Именно в эти месяцы Лысенко доставалось больше всего от критиков его теории вида. Чем-то нужно было заполнить намечавшуюся брешь и стараться удержать свой авторитет. Вот он и старался, уповая на новую "теорию минерального питания".

Опровержение действенности органо-минеральных смесей

Однако уже в апреле 1954 года на совещании почвоведов проявилась реакция специалистов на это предложение. Материалы совещания были опубликованы в последнем номере журнала "Почвоведение" за этот год. Самое сильное впечатление производила убедительностью фактов статья известного агрохимика, заведующего лабораторией азота Всесоюзного НИИ удобрений Ф.В.Турчина2 "Питание растений и применение удобрений" (26). В ней прежде всего был отвергнут исходный постулат Лысенко, гласивший, что питание растений происходит исключительно благодаря жизнедеятельности микроорганизмов. Автор статьи говорил, что во всех развитых странах для изучения питания растений используют тонкие методы хроматографии и радиоактивных изотопов, что позволяет точно определить пути миграции веществ, внесенных с удобрениями в почву. Поэтому время наивных положений и неподкрепленных современными опытами гипотез ушло в прошлое, считать рассуждения Лысенко о микробах научной гипотезой нет никаких оснований, а так называемые "полевые опыты" Авакяна -- ниже всякой критики. В том же номере журнала было напечатано еще несколько материалов об ошибках Лысенко и его приближенных. Вопиющую легкомысленность в постановке экспериментов Авакяном вскрыл, в частности, сотрудник Почвенного института Д.Л.Аскинази:

"Я продемонстрирую опыт, на котором основывает Т.Д.Лысенко свое право давать предложенные им рецепты... По рецепту Лысенко следует вносить 3 ц извести, но когда демонстрировался перед большой экскурсией Биологического отделения АН СССР опыт на больших делянках, то нам тов. Авакян сказал, что они действительно в 1952 г. внесли в почву 3 ц извести, но в 1951 г.... вносили еще три тонны. При последующем обсуждении результатов этого же опыта на сентябрьской сессии ВАСХНИЛ [1953 года -- В.С.] тов. Авакян "уточнил", сказав, что в этом опыте предварительно внесли не три тонны извести, а лишь две (?)... Вопрос, как видите, совсем запутали, а в публикациях, тем не менее, пишется о 3 центнерах извести" (27).

Тем не менее, голос почвоведов Лысенко не услышал. Он старался придать своей идее наукообразный вид, в 1955 году собрал тексты своих речей и выступлений на эту тему за три года (с 1953 по начало 1955 года), издав книжечку под занятным названием: "Почвенное питание растений -- коренной вопрос науки земледелия" (28). В ней к уже изложенным "идеям" были добавлены еще две:

1) микробы одного вида вполне могут переходить в другие виды (слова Лепешинской и Бошьяна о переходе одних видов в другие были изложены им без ссылок на авторов, а от своего имени):

"Если только появляются в поле корни растения, которые мы посеяли, и если там нет микробов, специфических для данных растений, но есть какие-то другие, то под воздействием веществ, выделяемых корнями, микробы не специфические для корней данного растения, превращаются в специфические" (29)

2) если добавлять к органо-минеральной смеси солому (делать компосты с добавлением перегноя, или соломы, или торфа), то для отличного роста растений вполне, даже с лихвой, хватит азота, содержащегося в компосте:

"Создавая в почве соответствующие условия для жизнедеятельности микрофлоры, мы в данном случае, образно говоря, как бы превращаем клетчатку (солому) в азотную пищу для растений. Смотришь на пшеницу, удобренную таким образом, -- она выглядит так, как будто ее удобряли минеральными азотистыми удобрениями" (30).

На эту книгу быстро появилась убийственная рецензия проф. А.В.Соколова. Рецензент указал на грубейшие ошибки "колхозного академика", выдававшего конгломерат околонаучных измышлений за последнее слово марксистской диалектики:

"... все это недопустимо даже для не специалиста в вопросах удобрения и питания растений", -- писал А.В.Соколов (31).

Соколов с сарказмом делал такое заключение:

"Закон сохранения материи распространяется и на питание растений" (32).

Аналогично отозвался он и по поводу лысенковских уверений, что азота соломы и запахиваемого вместе с ней перегноя достаточно, чтобы накормить растения. Соколов не поленился посчитать, сколько сотен килограмм азота нужно внести на гектар, чтобы удовлетворить потребности растений для формирования их биомассы (этот расчет напоминал поучения профессора, даваемые зеленому студентику на консультации), потом определил, сколько может максимально содержаться азота в перегное и соломе вместе взятых, и показал, что громкая декларация Лысенко даже отдаленно не походила на истину. Оказывается, верить в такой способ удобрения азотом -- значит заниматься немыслимым самообманом:

"... количество целлюлозы, содержащейся в двух тоннах перегноя, едва ли может обеспечить получение даже 1 кг азота" (33).

Обстоятельная критика предложений Т.Д.Лысенко об использовании удобрений и извести была выражена также в статье сотрудников Тимирязевской академии (34).

Возможно, Лысенко сердили рецензии, но, несмотря ни на что, он оставался верен себе. Авакян продолжал ставить фальсифицируемые опыты в "Горках Ленинских", а из уст Лысенко по-прежнему исторгались восторженные слова о невиданной доселе пользе органо-минеральных смесей.

Агрохимики указывали академику, что известь при перемешивании с суперфосфатом переводит последний в трехкальцийфосфат -- тот исходный компонент фосфорита, из которого на обогатительных, а затем химических фабриках в процессе трудоемкой и дорогостоящей процедуры получали суперфосфат. Лысенко учили, что для того и производят суперфосфат, что трехкальцийфосфат ни растениями, ни большинством микроорганизмов не усваивается, следовательно, тройчатки никакой прибавки в усвоении фосфора дать не могут. С равным успехом можно было бы посыпать поля дробленными булыжниками.

Специалисты-микробиологи, со своей стороны, утверждали: расчет на помощь растениям от одних лишь микробов -- утопия. Активности микроорганизмов не хватит, чтобы обеспечить растения всеми компонентами питания в нужном количестве.

Одновременно почвоведы рассчитывали традиционные уравнения выноса веществ из почвы растениями и вклада микробов и утверждали: баланс будет балансом только в том случае, если человек будет пополнять почву тем количеством минеральных и органических веществ, которые из нее выносятся в результате выращивания растений. Не будешь вносить удобрения, чтобы покрыть дефицит, -- почвы истощатся, а урожайность полей неминуемо упадет.

Агрономы и растениеводы с учетом знаний, полученных биохимиками, физиологами, другими специалистами, давали рекомендации о лучших сроках внесения удобрений, их количестве в те или иные периоды роста, способах подкормок.

Все эти выкладки ученые сопоставляли с данными мировой науки. Они указывали руководству страны, что нельзя увеличить производство зерна в стране без резкого расширения производства удобрений.

А Лысенко тем временем стоял на своем и клеймил оппонентов за то, что они-де несут советскому сельскому хозяйству одни вредные идеи.

В 1954 и в 1955 годах Лысенко еще оставался Президентом ВАСХНИЛ. Споры спорами, а власть он удерживал в своих руках. Поэтому из руководящего центра агрономической науки были даны указания различным научным учреждениям -- поддержать предложение президента, в специальных опытах выявить эффективность органо-минеральных смесей в конкретных условиях, на различных культурах и полученные данные доложить.

Уже в 1954 году такая проверка была начата на полях сразу 43 научно-исследовательских институтов и опытных станций по всей стране. Проверку вели отнюдь не идейные противники Лысенко, не злокозненные его враги. Единственно, чем отличалась эта проверка от предшествующих, -- более тщательным отношением к постановке опытов. Уже гремели по научным журналам раскаты грома дискуссий по проблеме вида, уже знали все из газеты "Правда" о судьбе докторской диссертации Дмитриева. Оказаться на его месте не хотелось никому, а во всесильность Лысенко, не сумевшего защитить даже своего протеже, к тому же занимавшего высокий пост в Госплане, уже не верили.

Схему проверочных опытов разработали во Всесоюзном НИИ удобрений, агротехники и агропочвоведения, где работало много учеников Прянишникова. Схема была составлена грамотно, четко регламентировала условия постановки проверочных экспериментов. Сюда же в институт стекались результаты из всех 43 научных учреждений.

Сведенные воедино и статистически обработанные данные были опубликованы уже в 1955 году (35). Прекрасные результаты, полученные в "Горках Ленинских", не подтвердились. Там, где земля не была достаточно плодородной, прибавки урожая вообще не было. Там, где она все-таки отмечалась, оказалось, что прибавку обеспечил суперфосфат и перегной.

"Однако, -- отмечалось в отчете, -- малые дозы перегноя опасны, так как это ведет к уменьшению последействия в последующие годы" (36).

Иными словами, при лысенковском способе удобрений можно было продержаться год -- другой на богатых почвах, но потом неминуемо они оказались бы истощенными. Известь же была просто вредна в большинстве районов (там, где кислотность почв не была чрезмерно высокой). Была отмечена высокая затрата труда на приготовление смесей.

Авторы доклада сообщали результаты очень осторожно, приводили лишь цифры (памятуя, что специалистам больше ничего и не нужно) и очень деликатно характеризовали органо-минеральные смеси, как не везде и не всегда достаточно эффективные, хотя из их же данных можно было сделать и более решительные выводы. Но слова словами, а смысл был всем ясен: чтобы вести хозяйство не убыточно, нужно вносить в почву высокие дозы удобрений.

Хрущев выдвинул в эти годы лозунг: "Догнать и перегнать западные страны и прежде всего США по производству сельскохозяйственной продукции (и прежде всего мяса и молока) на душу населения" (37). Ученые в связи с этим заявляли: чтобы воплотить лозунг в жизнь, сначала надо догнать США и Западную Европу по уровню производства минеральных удобрений. Тогда будет вдосталь корма для скота, животные не будут пухнуть и дохнуть от голода, и после этого сможет возрасти его поголовье.

Лысенко в противовес этому стоял на своем: тройчатка спасет и без увеличения объема производимых удобрений, за Америкой и Европой в этом вопросе гнаться нечего. Но, конечно, всех, кто был связан с этой проблемой, более всего изумляли неизменно высокие урожаи, получаемые в "Горках" при посеве разных культур на фоне внесения одной тройчатки. Ларчик приоткрылся в 1955 году, когда директор "Горок Ленинских" Федор Васильевич Каллистратов опубликовал в журнале "Земледелие" статью о посевах по тройчатке (38). Оказалось, что каждый сезон посевы сдвигали на то поле, которое за год до этого сезона получило не просто приличную, а сверхприличную дозу удобрений, и не только тех, что входят в тройчатку. На гектар посевов вносили порой по два центнера азотных удобрений (аммиачной селитры), по центнеру хлористого кальция и т. д., а с учетом того, что всё это проделывали в течение многих лет (практически за всё время советской власти), то немудрено, что прибавка к этому фону ничтожных доз тройчатки неизменно вела к хорошему результату.

Важной особенностью опытов в "Горках" было полное пренебрежение непременными правилами постановки и проведения научных работ, без следования которым наука превращалась в подлог. В контрольных посевах наблюдалась поразительная пляска результатов: Лысенко в своей книге сообщил, что в его опытах урожай на контрольных делянках колебался от 16 до 4,9 центнера с гектара (39). Ясно, что такая "аккуратность" никуда не годилась: что можно было считать контрольной урожайностью -- 4,9 или 16 ц/га или какие-то промежуточные цифры? Сравнишь с меньшей цифрой, получишь огромную прибавку. Сравнишь с 16 центнерами с гектара -- прибавки не будет или она будет минимальной. Такие опыты следовало браковать как неудавшиеся, но Лысенко это не смущало, он приводил их в книге и основывал на них рекомендации для всей страны.

С другой стороны, теория эксперимента требует, чтобы опыт был повторен определенное количество раз. Требуемого теорией числа повторностей опытов в "Горках" никогда не достигали. Позже, когда было выяснено, что в "Горках" каждый год вносили на поля огромное количество удобрений, стало ясно, почему так боялись правильно поставленных повторов. При запущенном учете посевов всегда была опасность попасть на участок с неизвестным фоном -- ждешь, что делянка даст маленькие урожаи, потому что её сделали контрольной и никаких удобрений не внесли, а получишь вдруг огромный урожай, только потому, что в предыдущие годы на этот участок не пожалели удобрений. Поэтому, решили лысенковцы, проще всегда ставить в разных концах базы разные опыты (но однократные). Так и способней и уверенней. В крайнем случае, можно данные того или иного опыта попросту выбросить, и делу конец.

Эта практика очередной раз выплыла наружу на сессии ВАСХНИЛ в 1956 году. Сессия была посвящена обсуждению новой "теории питания растений" и привлекла тогда большое внимание. Пленарное заседание проходило в Царском зале на втором этаже бывшего Юсуповского дворца в Большом Харитоньевском переулке, 21.

Это заседание памятно и мне. Впервые я слышал Лысенко не на лекции в Тимирязевке, а в окружении маститых ученых, заполнивших не только до отказа весь зал, но и толпившихся в прилегающих к Царскому залу маленьком Китайском зале и лестницах, куда были выведены динамики. В полутемном зале со сводчатыми древне-русскими потолками, стенами, расписанными узорными орнаментами, позолоченными витыми декоративными колоннами, отделяющими портреты царей, окнами в мелкую "слюдяную" клеточку звучал надтреснутый хриплый голос Лысенко. Он стоял на царском месте и не говорил, а выкрикивал (вернее сказать, выхрипывал) фразу за фразой. В зале было душно, Лысенко хрипел натужно и долго. Его по-крестьянски витиеватая речь, пересыпаемая сравнениями, за уши притянутыми (но глубокомысленными!) образами "из жизни", создавала впечатление чего-то вязкого, аморфного, заползающего в мозг и дурманящего. Длинный доклад заключил Президент ВАСХНИЛ П.П.Лобанов, заявивший, как это всегда водится, что практика -- лучший эксперт для проверки любой теории и пора на полях проверить рекомендации Лысенко. Но говорилось это без особого расположения, а даже, как мне показалось, с еле заметной долей иронии.

Полным контрастом лысенковскому было выступление профессора А.В.Соколова, явившего пример иного стиля -- строгого, истинно научного и элегантно-неотразимого. Лысенко рьяно нападал на Соколова и требовал признать, что в тройчатке заложена сила, которую не побороть никаким скептикам. На заседании секции агрохимии А.В.Соколов выступил вторично, охарактеризовав положение опытного дела в Горках Ленинских как ненаучное, и показал на нескольких примерах как были подделаны результаты опытов. Выступление Соколова было встречено с огромным удовлетворением большинством присутствующих. Стенограмма этого заседания разошлась по рукам, и её оживленно обсуждали. Казалось, что новому учению о том, как нужно питать не сами растения, а микробов около этих растений, пришел конец.

Консолидированное наступление на лысенкоизм

Не следует думать, что смелости критикам Лысенко придало только то, что его сняли с поста Президента ВАСХНИЛ в апреле 1956 года. И до этого события находились смельчаки, открыто на публике высказывавшие свое мнение о лысенковских ошибках. Но, конечно, после удаления Лысенко с высокого поста напор критики возрос. Так, прозвучала критика из уст Министра сельского хозяйства В.В.Мацкевича, выступившего на Всесоюзном совещании работников сельскохозяйственной науки 19 июня 1956 года (40). Появились и первые организационные меры явно антилысенковской направленности.

22 июня 1956 года Президиум Академии наук СССР распорядился создать в составе Института биологической физики АН СССР лабораторию радиационной генетики. Заведовать ею поручили Н.П.Дубинину.

В советской прессе, наконец, прорвалось молчание о достижениях мировой науки в изучении наследственности. В 1956-1957 годах в журнале "Техника-молодежи" было опубликовано несколько интервью -- с академиками И.Е.Таммом и В.А.Энгельгардтом, с членом-корреспондентом Н.П.Дубининым и другими (41), в журнале "Биофизика" -- большая статья "Физические и химические основы наследственности" Дубинина (42), в журнале "Химическая наука и промышленность" с благословения его главного редактора И.Л.Кнунянца был опубликован перевод статьи Ф.Крика о строении ДНК (43).

Но, пожалуй, наиболее известной стала история с проведением в 1956 году так называемого "Круглого Стола" в редакции журнала "Наш современник", возникшего на базе прежде издававшихся альманахов, названия которым давали в зависимости от года, истекшего с момента революции 1917 года. В альманахе "Год тридцать седьмой" был опубликован большой очерк писателя О.Н.Писаржевского "Дружба наук и ее нарушения", о котором речь шла в предыдущей главе (44).

Член-корреспондент АН СССР и действительный член ВАСХНИЛ А.А.Авакян написал пространный "Ответ оппоненту", после чего и было решено обсудить в редакции нового журнала очерк Писаржевского и ответ на него Авакяна. Лысенкоистам также понравилась эта возможность, они решили как следует проучить автора неприятного очерка.

В день диспута в редакции появились Лысенко, Авакян, Глущенко, Презент, И.А.Халифман и главный агроном Московского областного управления сельского хозяйства Я.Ф.Кучерявый. Пришел и неизменный восхвалитель лысенкоистов писатель Вадим Сафонов. От "морганистов" приехал один лишь Владимир Владимирович Сахаров, и еще здесь же оказался известный специалист по теории питания растений Ф.В.Турчин.

Мощная боевая дружина лысенкоистов во главе с их вождем расселась, но почему-то начало диспута оттягивалось. Возмутителя спокойствия -- Писаржевского всё не было. Поскольку громить было некого, боевая дружина вынуждена была скучать и ждать, ерзая на стульях от нетерпения.

А в этот момент Писаржевский держал другой бой. Он заехал на квартиру к Дубинину и долго уговаривал струсившего генетика поехать с ним на заседание. Олегу Николаевичу, наконец-то, удалось это сделать, и на машине Писаржевского они помчались в редакцию.

Замысел Писаржевского оказался верным. Стоило в комнате появиться дуэту Писаржевский-Дубинин, и нервы у Лысенко сдали.

"Как только Т.Д.Лысенко увидел, кого им пришлось ждать, он резко встал и, не сказав ни слова, вышел из кабинета" (45).

Этот маленький штрих отчетливо показывал, насколько были напряжены нервы у Лысенко, как он стал избегать острых схваток. Случаев, когда он уклонялся от споров было мало, чаще он не упускал момента, чтобы скрестить шпаги с любым из оппонентов, в чем и заключалась сильнейшая сторона его характера.

Дискуссия, таким образом, пошла в отсутствие лидера мичуринцев. Результаты её были опубликованы через полгода -- во второй половине 1956 года. Сначала был помещен длинный "Ответ оппоненту" Авакяна (46), а затем сокращенная стенограмма дискуссии. Стиль разговоров лысенкоистов был уже всем хорошо знаком. Наклеивание ярлыков, ссылки на массовые опыты колхозников, попытка представить себя честными и принципиальными жрецами науки, а не погромщиками, -- всем эти приемчики давно уже набили оскомину. А вот публикация выступлений Сахарова (47), Турчина (48), Дубинина (49) и, конечно, самого Писаржевского (50) была первостепенной новостью.

Лысенковец И.А.Халифман был искренним, когда сказал, что очерк Писаржевского он "лично воспринял как чрезвычайное происшествие в литературе: ...это, кажется, первое в нашей литературе произведение, направленное против Мичурина и его последователей" (51).

До сих пор примазывание к имени Мичурина неизменно сходило с рук лысенковцам, а на диспуте Сахаров в исключительном по смелости выступлении сказал, обращаясь к псевдо-мичуринцам:

"...уж если следовать вашим правилам, то с полным и заслуженным правом вам бы следовало именовать себя не "мичуринцами", а "лысенковцами"... Вот это беспримерное единодушие со взглядами своего научного лидера и определяет основной, существенный признак группы работников науки, без достаточного основания предпочитающих для себя название "мичуринцев"... Не может наука развиваться без противоречий, без критики. Я не побоюсь даже сказать, что не может быть и мичуринской биологии... Не может быть по этим же причинам и Павловской медицины" (52).

Во время этой дискуссии генетики привели утаивавшиеся от широких кругов факты вреда лысенковцев в разных направлениях науки. Запрещение работ с полиплоидами, запрет на изучение гормонов роста и вирусов растений принесли стране огромные убытки. В изучении гормонов роста отечественная наука была впереди всех в мире. Но Лысенко заявил, что "лавры генетиков не дают спать физиологам: генетики придумали гены, а физиологи -- гормоны растений" (53). Как грубо звучала эта фраза, сколько в ней было высокомерия. "Лавры", "не дают спать", и это ехидное словечко "придумали"! Доподлинно известно, что украинский академик Н.Г.Холодный в честном соревновании с голландским физиологом Фридрихом Вентом изучал свойства гормонов. Изучал, а не придумывал.

Писаржевский привел длинную выписку из погромной статьи Авакяна, опубликованной в 1948 году (54), в которой было сказано следующее:

"Подобное направление в истории наук не ново, оно является разновидностью теории "флогистона", "теплорода", "жизненной силы", "вещества наследственности". Вряд ли надо доказывать бесполезность воскрешения этих теорий в естествознании" (55).

Пытаясь оправдаться, Авакян пустился в длинные рассуждения о том, зачем, в каком контексте он писал эти строки тогда, в 1948 году. Он силился заверить присутствующих, что вовсе не подводил гормоны и Н.Г.Холодного под запрет и не способствовал преждевременной смерти великого ученого, не порочил его научное завещание. Он договорился до того, что "посмертно опубликованная в "Ботаническом журнале" статья [Н.Г.Холодного, в которой он с достоинством и мужеством ответил и Лысенко и Авакяну /56/, -- В.С.] содержит большое количество неточностей и выпирающую из каждой строки тенденциозность" /57/). Затем он, не тушуясь нисколько, сам прочел цитату из своей статьи, приведенную выше, и объявил, что она вырвана Писаржевским из контекста его статьи, "обезглавлена", как он красочно выразился:

"... О.Писаржевский пишет: "Таким образом твердой рукой А.А.Авакяна гетероауксин был безоговорочно занесен в разряд всяческих "флогистонов"". Звучит это очень определенно. Но ведь А.Авакян вправе попросить своего оппонента, чтобы тот показал, где именно, как именно объявлен им, А.Авакяном, гетероауксин флогистоном... И что же тогда ответит О.Писаржевский?" (58).

Право, трудно понять, на что рассчитывал Артавазд Аршакович. Или он полагал, что из страха перед его высокими титулами какой-то там всего лишь журналист -- Олег Писаржевский проглотит пилюлю. И приходилось этому "ученому", а заодно и всем его сотоварищам, выслушивать достойную отповедь Олега Николаевича.

Насыщенным фактами было выступление Ф.В.Турчина, который начал с общей позиции, заявив:

"... предвзятость, догматизм в подходе к решению биологических проблем не способствует развитию этой науки [он имел ввиду мичуринскую агробиологию -- В.С.]" (59).

Далее Турчин сосредоточился на одном вопросе -- минеральном питании растений, доказав, что теории Лысенко в этом вопросе не существует, а то, что именуется ответственным термином, есть безграмотная выдумка.

И снова Авакян никак не мог успокоиться: он перебивал Турчина, пытаясь грубыми репликами навести слушателей на мысль, что тот нарочито перевирает слова Лысенко, обманывает аудиторию. И каждый раз спокойно и вежливо профессор Турчин отметал реплики, парировал их фактами, цитатами, справками (60).

Обвинения в зажиме полиплоидии отвергал Глущенко:

"Мы против этого явления не выступаем, ибо, повторяю, мичуринская генетика ни одного факта не отрицает, но толкует по-своему. Это наше гражданское право" (61).

Эти выспренние рассуждения о гражданских правах исходили из уст человека, которого здесь же Сахаров и Дубинин с фактами в руках изобличили в удушении работ по полиплоидии в бытность его ученым секретарем по биологии при Президенте АН СССР С.И.Вавилове (62).

Однако главную линию в обороне своих позиций, лысенкоисты видели в том, чтобы твердить о партийности науки, о материалистической направленности их работ:

"Очерк О.Писаржевского... не украсил альманаха по той причине, что он был написан с целью повернуть развитие материалистической биологии вспять.

Задача эта фантастична, нереальна, а значит и само выступление было, мягко говоря, бесполезно", -- заявил Глущенко (63).

"В последнее время, -- продолжал он, -- некоторые наши биологи совершенно некритически стали относиться ко всему зарубежному. Спору нет, за рубежами нашей родины есть хорошие ученые и хорошие биологические работы. Но немало есть еще и врагов нашей страны и ее науки, немало вредных учений, которые надо разоблачать (евгеника, расизм, мальтузианство) ...а некоторые на все лады восхваляют всё и вся, теряя чувство меры" (64).

Несомненно, эта тактика лысенкоистов имела целью утопить обсуждение в деталях, сдобрить его демагогической приправой идеологического свойства, но на этот раз им не удалось это сделать. Писаржевский сказал в начале своего выступления:

"... в ряде областей биологии наметилось существенное отставание, которое имело место в результате искусственных ограничений, а иногда административного пресечения развития ряда важных областей ..." (65).

Еще более определенно высказался Сахаров:

"Мы были свидетелями, когда... единодушная поддержка всего послушного окружения имела место и там, где Т.Д.Лысенко говорил просто вздор, ныне, правда, уже сокрушенный самой обстоятельной и глубокой критикой...

И именно в связи с культом личности одного, определенного человека в биологии случилось такое, что по ряду разделов этой науки точно Мамай прошел" (66).

Болью за судьбы русской науки и культуры были проникнуты слова Сахарова -- прекрасного педагога, к которому вечно тянулись юношеские души, -- и когда он сказал о страшных провалах в образовании молодежи (67). Заботой о состоянии науки руководствовался он и тогда, когда высказался по поводу захваливания Лысенко теми, кто мог стоять выше внутридисциплинарных споров, а на деле всегда занимал самую худшую позицию:

"Некоторые из философов (Рубашевский, Трошин, Платонов, Новинский и др.), специализировавшись на "новой биологии", с готовностью поддерживали даже те положения, которые находились в самом вопиющем противоречии с основами диалектического материализма" (68).

Во время этой дискуссии некоторые фразы лысенкоистов еще звучали устрашающе. Ведь язык политических обвинений, язык, которым они владели в совершенстве, всегда был опасным в этой стране. И лысенкоисты это прекрасно осознавали и пытались использовать испытанное оружие3.

Публикация материалов дискуссии позволила впервые показать, что критика Лысенко (не по частностям, а по ядру -- по идеологии его "учения") уже не влечет за собой немедленного выгона с работы, или ареста, или других страшных последствий4. Никто из участвовавших в открытом столкновении взглядов не пострадал. Дубинину даже предложили в начале 1957 года сделать доклад на заседании Президиума АН СССР. Сам факт предоставления слова на заседании Президиума "морганисту" был для многих ошеломляющим. Лысенко -- член Президиума, конечно, на это заседание не явился, сказавшись занятым. Но заседание состоялось и было многолюдным. На нем присутствовали не только руководители науки страны (прежде всего Президент Академии А.Н.Несмеянов, вице-президенты и академики-секретари Отделений, ученые секретари Президиума и Отделений), но и такие крупные ученые как академики Тамм, Курчатов, Кнунянц и другие.

Доклад Дубинина об успехах генетики был выслушан с интересом. Он "рас-сказал о событиях в области ДНК, о задачах радиационной и химической генетики, о наследственности человека, о связи генетики с селекцией, медициной и обороной страны" (71). Как вспоминал Дубинин, особенно заинтересованно слушал его доклад организатор атомной промышленности Курчатов, который и пригласил Дубинина выступить на заседании президиума и уговорил Несмеянова включить эту тему в повестку дня заседания (72).

Большой резонанс в биологических кругах получило выступление в Ленинграде в мае 1957 года ученика Н.И.Вавилова Ф.Х.Бахтеева с докладом "О состоянии преподавания ботаники в школе" (73). Многие специалисты поддержали мнение Бахтеева о необходимости срочного изменения учебников. На Втором съезде Ботанического общества была даже принята отдельная резолюция по этому вопросу (74).

Венчала антилысенковскую деятельность акция огромного значения. В стране в это время создавали новый научный центр. В мае 1957 года Совет Министров СССР принял постановление об организации Сибирского отделения Академии наук СССР. Инициаторами стали специалисты в области прикладной математики и вычислительной техники академики Михаил Алексеевич Лаврентьев и Сергей Львович Соболев, убедившие Хрущева, что новый центр даст мощный толчок развитию всей науки в СССР. Оба они отлично понимали, что при рождении комплексного научного центра в Сибири нужно позаботиться о гармоничном его развитии. Вычленять биологию и в особенности генетику из своего комплекса они не собирались. К тому же оба знали лично Лысенко, и ничего, кроме антипатии, к нему не испытывали. Особенно хорошо был осведомлен о Лысенко Лаврентьев, много лет проработавший на Украине и не раз убеждавшийся в том, насколько опасна, а порой преступна активность этого человека. Позже Лаврентьев напрямую контактировал с аппаратчиками из ЦК партии и в 50-х годах, как он вспоминал, "имел возможность познакомиться с ним [с Лысенко -- В.С.] ближе" (75):

"В то время в ЦК партии поступало много писем и заявлений от ученых с жалобами на Т.Д.Лысенко, который, имея большие административные возможности, тормозит развитие генетики и под прикрытием "мичуринского учения" разгоняет крупных ученых..." (76)5.

В программу Сибирского отделения было внесено предложение о создании двух биологических институтов, и одним из этих институтов стал Институт цитологии и генетики. Лаврентьев принял смелое решение -- пригласить директором этого института Н.П.Дубинина.

Институт был развернут исключительно быстро. В числе сотрудников оказались такие люди, как цитологи В.В.Хвостова, Ю.Я.Керкис, генетики растений А.Н.Лутков, Ю.П.Мирюта, биохимик Р.И.Салганик, статистик Н.А.Плохинский и многие другие. Пришло в Институт много талантливой молодежи. Активную роль в нем стали играть З.С.Никоро и Р.Л.Берг, вокруг которых быстро сконцентрировались яркие молодые исследователи.

4 октября 1957 года в СССР был запущен первый в мире искусственный спутник Земли. Программа работ в космосе была засекречена, и мало кто знал, что сразу после запуска первого спутника Дубинин направил в Президиум АН СССР предложение включить в космическую программу комплекс генетических работ. Как он написал об этом в мемуарах, "эта программа была принята" (78а), что также укрепляло позиции генетиков, и о чем, в силу сугубой секретности проекта, Лысенко даже не догадывался.

Эти успехи генетиков, ставшие возможными благодаря пониманию учеными разных специальностей важности развертывания исследований наследственности, позволяли надеяться, что, наконец-то, отечественная генетика вырвется из хищных лап лысенкоистов и начнет развиваться. Но снова, в который уже раз, несмотря на консолидированные усилия ученых, а, может быть, в какой-то мере из-за этой консолидации, раздражавшей и пугавшей партийные верхи, лидеры коммунистов помогли укрепить позиции Лысенко снова.

Хрущев начинает открыто поддерживать Лысенко

В описываемые годы среди ученых были популярными разговоры о том, что в первый раз Лысенко сняли с поста Президента ВАСХНИЛ не потому, что ученые не раз высказывались против него, а в силу личной неприязни к нему нового первого секретаря ЦК партии Хрущева. Возможно в первые год-два своего правления. Хрущев еще сохранял некоторое недоверие к Лысенко. Но, как оказалось позже, то ли в 1954, то ли в 1955 году он съездил в "Горки Ленинские", и поездка эта оставила приятные воспоминания.

Ходили также слухи, что дочь Хрущева Рада (вышедшая замуж за талантливого журналиста Алексея Аджубея, ставшего любимцем Никиты Сергеевича) благоволила противникам Лысенко. На этом основании нередко высказывались надежды, что в семье Хрущева царит прочная атмосфера недоверия к Лысенко.

Но неожиданно из уст партийного лидера страны прозвучало требование прекратить критику Лысенко. В речи на совещании работников сельского хозяйства 30 марта 1957 года Хрущев сказал:

"Коротко хочу остановиться на вопросе известкования почвы. Здесь выступал академик Лысенко, который вначале не предполагал выступать, но мы попросили, чтобы он выступил. Некоторые опровергают способ применения удобрений, разработанный товарищем Лысенко. Года три назад я был в экспериментальном хозяйстве, где Т.Д.Лысенко показывал мне посевы на полях, удобренных по новому методу. Теперь этот способ хорошо приживается в Московской и других областях.

Есть ученые, которые все еще спорят с Лысенко по этому вопросу. Если бы меня спросили: за какого ты ученого голосуешь, я бы, не задумываясь, сказал: за Лысенко. И я знаю, что он не подведет, потому что за плохое не возьмется. Я считаю, что мало кто из ученых так понимает землю, как товарищ Лысенко. (Аплодисменты)" (79).

Заканчивая свою страстную речь, наполненную призывами лучше работать, "производить больше одежды, разных продуктов, -- и не просто продуктов, а хороших продуктов, строить больше жилья, удовлетворять и другие потребности народа" (80), Хрущев с гордостью сказал:

"Мы поражаем весь мир нашими успехами. Наши успехи будут оказывать еще б¢льшее воздействие, если мы поднимем на б¢льшую высоту жизненный уровень нашего народа" (81),

и закончил такими словами:

"Можно не сомневаться, что вы сделаете все для того, чтобы 1957 год был переломным годом и чтобы через 1-2 года, максимум через 3 года, у нас было мяса вдоволь" (82).

Однократным выступлением в защиту Лысенко дело не кончилось. Побывав в "Горках Ленинских", Хрущев попался на удочку лысенковского бахвальства. Увидев ухоженное, радующее глаз хозяйство "Горок", Хрущев поинтересовался, какими способами Лысенко обеспечивает хорошую урожайность зерновых культур, и услышал, что залог достижения -- применение органо-минеральных смесей6, позволяющих тратить мало удобрений, но зато получать отменные урожаи.

Уверившись однажды в пользе тройчатки, Хрущев решил твердо поддерживать Лысенко. Через неделю восхваление попавшего в любимчики "ученого" повторилось. 5 апреля 1957 года Хрущев приехал в город Горький. Через день здесь открылось зональное совещание работников сельского хозяйства. В "Правде" было сказано, что "участники совещания тепло встретили появление в Президиуме Первого секретаря ЦК КПСС тов. Н.С.Хрущева" (82). Первым среди тех, кто занял места вместе с ним в президиуме, был упомянут Лысенко. Заканчивалось пространное коммюнике фразой о том, что "с большим вниманием было выслушано выступление... академика Т.Д.Лысенко" (83).

На следующий день "Правда" открывалась большой фотографией Хрущева и Указом Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему вторично звания Героя социалистического труда (84). А в следующем номере была напечатана речь дважды героя, в которой он подробно остановился на том, как, по его мнению, неправильно относятся ученые к предложению Лысенко об органо-минеральных смесях (85). Хрущев, со свойственной ему тягой к оживлению речи всякими воспоминаниями, справками, псевдообъективными свидетельствами (порой исходящими от никому не ведомых людей), опирался и здесь на безоговорочное мнение о пользе смесей секретаря Дивеевского райкома партии Арзамасской области тов. Крюкова. Уж он-то, товарищ Крюков, врать не станет. Затем, чтобы поглумиться над олухами-учеными, он привел выдержку из "протокола ╧5 заседания бюро секции агропочвоведения и агрохимии ВАСХНИЛ от 4 января 1957 года", в которой было сказано:

"...бюро секции не разделяет рекомендации тов. Т.Д.Лысенко по применению органо-минеральных смесей, как научно-необоснованные.

Широкая пропаганда этих рекомендаций мешает рациональному использованию органических и минеральных удобрений" (86).

Мнение ученых Хрущев обозвал "милицейским подходом", грубо осудил позицию невмешательства, якобы занятую министрами сельского хозяйства В.В.Мацкевичем и совхозов И.А.Бенедиктовым ("Они, как "святые", ручки сложили и не вмешиваются в этот спор. Нельзя министрам стоять в стороне. Зачем вы отворачиваетесь от того, что народ говорит и признает?" /87/), и тепло вспомнил об огромном впечатлении, которое на него произвели посевы в "Горках Ленинских", якобы удобренные по лысенковскому методу.

А 27 апреля в "Известиях" была напечатана большая статья самого Лысенко под призывным заголовком: "Шире применять в нечерноземной полосе органо-минеральные смеси" (88). Лысенко повторял старое:

"...все растения питаются из почвы при посредстве комплекса микроорганизмов, специфического для данного вида растения" (89).

Опять он касался вопроса кислотности почв, определенно решенного наукой, но казавшегося ему решенного неверно и потому требующего нового подхода:

"Почему же без удобрений на кислых малогумусных подзолистых почвах наши культурные растения голодают, плохо растут или даже вовсе не растут? ...потому что нет "поваров", нет тех микроорганизмов, ферменты (энзимы) которых превращают неусвояемые элементы почвы (грунта) и воздуха в усвояемую растениями форму" (90).

Словом, поддержанный секретарем ЦК Лысенко чувствовал себя триумфатором.

В конце июня по Москве поползли слухи, что Хрущев, повторяя уроки Сталина, "раскрыл" новый "заговор" против партии и государства. В Москву были стянуты войска, люди шептались, передавая разноречивые слухи. Наконец, 4 июля в "Правде" опубликовали сообщение о пленуме ЦК, "раскрывшем и осудившем" очередную в истории большевистской партии антипартийную группировку -- Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова (91). Постоянная грызня в верхушке партии закончилась очередной победой -- теперь Хрущева. А это придало энергии его временщику -- Лысенко.

В это время, как уже было упомянуто, Хрущев носился с демагогическим лозунгом, что вот-вот советские люди будут иметь на своем столе столько же мяса, молока и масла, сколько имеют среднестатистические угнетаемые капиталом трудящиеся на презренном загнивающем Западе. Эту байку перепевали на все лады средства информации. Например, в "Правде" 10 июля 1957 года появился большой материал под шапкой: "В ближайшие годы догоним США по производству мяса, молока и масла на душу населения -- социалистические обязательства работников сельского хозяйства Латвийской ССР" (92)7 . Текст обращения заканчивался на мажорной ноте:

"Наше социалистическое сельское хозяйство... будет развиваться еще более быстрыми темпами, залогом этого является правильность линии, проводимой нашей великой Коммунистической партией и ее ленинским Центральным Комитетом" (93).

Конечно, Трофим Денисович не мог оставаться в стороне от решения этой в высшей степени благородной затеи. В "Горках Ленинских" стали выводить жирномолочных коров. Об этой, ничем не отличающейся от всех предыдущих, "панацее" Лысенко мы уже писали. Ценных качеств своим коровам Лысенко и Иоаннисян привить не могли, но 17 июля 1957 года в "Правде" на двух страницах была опубликована беседа с Лысенко (94) и приведена фотография академика. На оборотной стороне газетного листа красовались "портреты" жирных коров. Фотографу явно не давала покоя популярная в те годы картина "Утро нашей Родины" художника Шургина, на которой на фоне бескрайнего поля был изображен Сталин. Теперь на фоне поля стоял в той же позе Лысенко, мудро взиравший со страниц "Правды" на читателей. Столь же мудрыми были и слова, обращенные к советскому народу:

"Достижение задуманной нами цели будет скромной нашей лептой во всенародное дело борьбы за увеличение продуктивности животноводства в нашей стране.

Для советского ученого нет более благородной задачи, чем оказание помощи Коммунистической партии, советскому народу в их героическом труде по крутому подъему сельского хозяйства" (95).

Нужны ли физика и химия для изучения жизни?

Положение спорящих по вопросам биологии было в это время неравным: в глазах высшего руководителя страны Лысенко был победителем, но ученые не желали признавать его таковым, не прекращали своих усилий, а даже с большей энергией пытались проводить свою линию. Страх перед возможными идеологическими обвинениями и последующими затем карами, который при Сталине заставлял всех цепенеть и молчать, сейчас поослаб, и, надо заметить, это положительное изменение в жизни советского общества было связано с разоблачительными речами самого Хрущева, начавшего развенчание культа личности Сталина. Позже Хрущев стал сам впадать в звездную болезнь, не прочь был создать свой культ, но, несмотря на все потуги, вторым Сталиным он ни формально, ни фактически (в глазах народа) стать не мог. Народ осмелел, анекдоты про Никиту рассказывали, уже не таясь, всерьез его байки никто, естественно, не принимал, над лозунгом "Догоним Америку по производству мяса-молока" откровенно смеялись. От повторений лозунга количество мяса в магазинах не увеличивалось, а вот цены на мясо "Никита" сильно поднял.

Возможно, этот -- психологический -- фактор влиял на то, что открытое противостояние ученых Лысенко продолжалось. Выходили в свет статьи о прогрессе мировой науки, о ДНК и генетическом коде, причем даже в центральных газетах (96). В журнале "Вопросы философии" появилась передовая статья "О разработке философских вопросов естествознания" (97), в которой среди примеров неправильного, как было сказано, -- "нигилистического отношения к науке" -- было названо то, "что выбрасывались за борт ценные достижения хромосомной теории развития" (98). В том же 1957 году после отчаянной борьбы -- сначала с Бошьяном и Жуковым-Вережниковым, а затем с Опариным, Студитским, Нуждиным и редакторами Большой Советской Энциклопедии -- профессору В.Я.Александрову удалось опубликовать в ней большую статью "Цитология", в которой излагались основы генетики (99).

Лысенко приходилось в это время выдерживать тяжкие удары то с одной, то с другой стороны. Даже мелкие неприятности больно жалили его непомерно разросшееся самолюбие. В конце 1957 года он, во время последней моей беседы с ним, хрипя и брызжа слюной, кричал, что как бы ни зажимали недруги слова правды, она прорвет себе выход. В эти дни все в Тимирязевской академии читали слова правды, которая прорвалась с другой стороны. В многотиражной газете "Тимирязевец" была напечатана большая статья о Н.И.Вавилове, незадолго до того реабилитированном, в которой рассказывалось о жизненном пути этого выдающегося ученого и о значении его трудов (100). Статья заканчивалась строками:

"Дальнейшее развитие работ, начатых Н.И.Вавиловым, и разработка поднятых им идей будут лучшим памятником этому выдающемуся советскому ученому" (101).

В центре газетной полосы был помещен большой портрет Николая Ивановича, а в уголке сбоку, на той же странице была дана маленькая врезка с узеньким клише, на котором и лиц-то было не разобрать, и под ним подпись о прошедшей 22 ноября в Академии лекции Лысенко для студентов, после которой его засняли с группой ребят. Приходилось сносить и такое: закопанный в землю и, казалось, навсегда опозоренный Н.И.Вавилов смотрел с газетного листа и удостаивался высоких похвал, а он -- еще и живой и здравствующий академик Лысенко уже сдвигался в уголок, а зловредные коллеги норовили вовсе "задвинуть" его за пределы даже скромных студенческих многотиражек.

В эти дни Лысенко использовал любую возможность, чтобы показаться на публике, выступить в любой аудитории. В конце 1957 года он и выходивший на первые роли среди его клевретов Н.И.Нуждин прочли лекции в Центральном лектории Политехнического музея в Москве. Главное, чему были посвящены лекции, -- желанию оспорить прогресс в изучении молекулярных основ наследственности и описанные выше выпады философского журнала (102). По первому пункту было заявлено, что разговоры о связи молекул ДНК с генами -- не более чем досужая выдумка:

"Отказавшись от гена в его классическом понимании как кусочка хромосомы8, представители моргановской генетики перешли на новые позиции, выдвигая в качестве гена молекулу ДНК" (103).

"Разве не выход из положения: гена нет и в то же самое время он есть и им является молекула ДНК... Крылья фантазии с легкостью отрывают людей от почвы, унося их в область беспочвенных спекуляций" (104).

Они также отвергали вывод, сделанный в редакционной статье "Вопросов философии":

"Правильнее будет брошенный редакцией "Вопросов философии" упрек в нигилизме переадресовать по назначению: в адрес формальной генетики, отказавшейся от своих представлений о гене и объяснившей эти представления "наивными" и "детскими". Мичуринцы правильно показали, что учение о гене, как не отражающее объективных закономерностей науки, не может сохраняться в науке" (105).

Насмехались они и над Энгельгардтом, выразившим надежду, что через пятьдесят лет, возможно, будет раскрыта тайна генетического кода (106).

На лекцию Лысенко в Политехническом музее собралось много слушателей. Мне посчастливилось достать билет, и с группой студентов и преподавателей из Тимирязевки мы приехали и с трудом нашли места в зале. Обстановка во время лекции была напряженной. Неожиданно раздался шум (пожалуй, не смех, но что-то на него похожее), когда Лысенко убежденно заявил, что и протекающие по сосудам растений соки, всасываемые из земли, несут наследственную информацию:

"Если говорить о носителе наследственности, то таковым при определенных обстоятельствах может стать любая часть, любое вещество живого тела, в том числе и обычные растительные соки, пластические вещества" (107).

Такое явное завирательство было встречено с недоверием, и Лысенко это почувствовал.

Наиболее разгоряченным он выглядел под конец лекции, когда заговорил о самом больном вопросе -- поддержке генетиков физиками и химиками. Теперь, когда критика лысенкоизма шла не только от биологов, но и от представителей физики, химии и математики, ему не оставалось ничего иного, как на ходу вносить в выступления новую струю. Говорить напрямую, что и слушать их нечего, он, поступая дипломатично, не стал, а начал новую игру: твердил, что физика и химия не имеют никакого определяющего влияния на познание биологических закономерностей, что есть особые -- биологические процессы и законы, не сводимые к более простым физическим и химическим законам и процессам:

"Жизнь, биологические явления не укладываются и не могут уложиться в химические и физические закономерности" (108).

"... биологические объекты -- микроорганизмы, растения и животные живут, питаются, развиваются в соответствии не с химическими, а биологическими закономерностями... Химические и физические законы в биологических явлениях -- те же, что и в неживой природе, но в биологических явлениях они подчинены биологическим закономерностям" (109).

Озабоченность Лысенко вторжением представителей точных наук в дискуссии по вопросам генетики была вполне понятна. Ему стало известно, что заведующий отделом науки ЦК партии В.А.Кириллин прислушивается к физикам, химикам и математикам, хотя и боится, естественно, Хрущева и открыто свою неприязнь к "мичуринцам" не выказывает, а, где может, противоположному лагерю благоволит. Более откровенную позицию занял Президент АН СССР А.Н.Несмеянов, часто выступавший с речами о необходимости развития исследований в области физики и химии живого.

Другой крупнейший химик и организатор науки Николай Николаевич Семенов, получивший в 1956 году Нобелевскую премию по химии за работу по разветвленным цепным реакциям, часто контактировал с академиком Кнунянцем, они, как принято говорить, были знакомы домами, часто виделись в неформальной обстановке, ходили друг к другу в гости, особенно во время пребывания на даче. Семенову импонировал генетик Рапопорт, смело вступивший в бой с лысенкоистами на сессии ВАСХНИЛ 1948 года. С 1957 года Семенов стал академиком-секретарем Отделения химических наук АН СССР и также стремился помочь развитию исследований в области химии и физики живого. В руководимом им Институте химической физики АН СССР был создан отдел во главе с Рапопортом, и теперь в стране появился еще один центр генетических исследований.

Уже было сказано об антилысенковских настроениях членов Президиума АН П.Л.Капицы, И.В.Курчатова, В.А.Энгельгардта, таких крупнейших ученых как физики И.Е.Тамм, А.Д.Сахаров, М.А.Леонтович. Громко выражали свое несогласие с Лысенко математики А.А.Ляпунов и А.Д.Александров. Может быть, не так громко, но вполне определенно антилысенковски были настроены А.Н.Колмогоров и С.Л.Соболев. И это далеко не полный список лидеров советской науки, создателей и руководителей новых и важнейших для государства отраслей науки -- атомной физики, ядерной энергетики, космонавтики, химии полимеров. Без них захирел бы военно-промышленный комплекс, а без этого комплекса дальнейший прогресс страны нельзя было себе представить. Поэтому оппозиция Лысенко день ото дня становилась всё более могущественной.

Общими стараниями этих ученых в написанный для Хрущева доклад о контрольных цифрах развития народного хозяйства на предстоящее семилетие был внесен пункт, с точки зрения Лысенко провокационный, так как он подводил базу под экспансию точных наук в сферы биологии, до сих пор рассматривавшиеся им как его личная вотчина. Пункт этот гласил:

"Значение комплекса биологических наук будет особенно возрастать по мере использования в биологии достижений физики и химии. При этом большую роль будут играть такие отрасли науки, как биохимия, агрохимия, биофизика, микробиология, вирусология, селекция, генетика" (110).

Позже в этом же году, основываясь на данном положении уже как на директиве партии, А.Н.Несмеянов писал в газете "Правда":

"По мере химизации и проникновения физики в биологию... значение комплекса биологических наук будет быстро возрастать, и в будущем, вероятно, физико-химической биологии предстоит быть лидером естествознания" (111).

Он говорил о необходимости ускорить создание научных городков в Новосибирске, Иркутске, Пущино (научный городок биологических исследований, который предполагалось построить на Оке вблизи Серпухова в 100 км от Москвы (112), и это тоже был удар по Лысенко, ибо он не мог не знать, что в этих центрах планировалось развитие отнюдь не его направления.

С благословения ректора Ленинградского университета А.Д.Александрова в мае 1958 года проходило Всесоюзное совещание по применению математических методов в биологии, подготовленное профессором П.В.Терентьевым и доцентом Р.Л.Берг (113). На первом его заседании присутствовало 137 человек, на втором -- 154 человека, а всего было пять заседаний с докладами Терентьева, Шмальгаузена, Берг и других ученых. На биофаке МГУ под эгидой Московского общества испытателей природы в июне того же года благодаря помощи Президента Общества В.Н. Сукачева проходило совсем уж морганистское "сборище" -- Совещание по полиплоидии у растений (114), где число участников превысило 500 человек, и где триумфально звучали доклады людей, о которых Лысенко не мог и помыслить без содрогания, -- А.Р.Жебрака (115), В.В.Сахарова (116), В.Л.Рыжкова (117), А.Н.Луткова (118) и других. Из докладов следовало, что морганистские "измышления" вовсе не перестали будоражить мозги советских ученых, а даже проникли в среду молодежи и перепортили многих до последней степени: "бредни" воплотились во вполне законченные исследования учеников В.В.Сахарова и А.Р.Жебрака, их вчерашних студентов в Московском фармацевтическом институте (В.С.Андреева /119/) и Московского университета (В.К.Щербакова /120/). Аудитории ломились от желающих присутствовать на конференции, царила праздничная атмосфера. Генетика возрождалась вполне зримо, и многие молодые люди лелеяли мечту -- попасть в лаборатории генетиков, чтобы включиться в самую интересную работу, какая только возможна для биологов!

Несомненно, вместе с постоянными публикациями антилысенковских статей в "Ботаническом журнале" и "Бюллетене Московского общества испытателей природы (отдел биологический)" эти конференции производили на лысенкоистов гнетущее впечатление9. Я убежден, что в эти годы он уже понимал, что если бы наука в СССР была свободна и сами ученые принимали бы решения о том, что и как развивать, его бы давно лишили функций диктатора. Но в том-то и дело, что в СССР политизация науки была всеобъемлющей. Понимая это, Лысенко стал искать защиты для себя и управы на критиков у тех, кто обладал реальной властью, -- прежде всего у Хрущева. В это время готовили очередной пленум ЦК, опять посвященный сельскому хозяйству, и Лысенко, привлеченный к подготовке материалов для будущего пленума, нашел, наконец-то, удобный момент для нанесения мощного ответного удара.

Партийная критика в адрес "Ботанического журнала"

29 сентября 1958 года в "Правде" был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР:

"О награждении академика Лысенко Трофима Денисовича

орденом Ленина

В связи с шестидесятилетием со дня рождения Трофима Денисовича Лысенко и учитывая его большие заслуги в развитии сельскохозяйственной науки и оказании практической помощи производству наградить академика Лысенко Трофима Денисовича орденом Ленина.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

К.Ворошилов

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

М.Георгадзе

Москва, Кремль

27 сентября 1958 г." (121).

Это был уже седьмой орден Ленина, врученный Лысенко, и это был упреждающий знак критикам -- смотрите, мол, Лысенко ценят, его признают, им дорожат.

К своему юбилею Трофим Денисович приурочил публикацию большой статьи, озаглавленной "За материализм в биологии!" (122). Статья была задумана как ответ на критику всех, выступивших против "мичуринского учения", но так всегда получалось у Лысенко, что ответ в его понимании означал не поиск научных аргументов, а навешивание ярлыков. Так было и на этот раз. В охватившем его полемическом азарте страстность перевесила все чувства, для убеждения не осталось места. А это, в свою очередь, привело к обратному результату. Получив в свое распоряжение новые факты, критики не преминули ими воспользоваться.

Ленинградский ученый Д.В.Лебедев потрудился и собрал все доступные сведения о крупных просчетах в советской биологии, ставших возможными из-за лысенковского главенства: рассмотрел последствия запрещения исследований ростовых веществ, мутаций (включая полиплоидию), инцухта и создания на его основе межлинейных гибридов кукурузы, развала в области селекции и семеноводства. Он свел в одном месте данные об этих провалах, и объяснил, почему в каждом из них решающая роль принадлежала Лысенко. В результате получился исключительно убедительный материал с цифрами, ссылками, цитатами. Статья эта была напечатана в "Ботаническом журнале" анонимно -- от имени редколлегии, что придало ей весу, так как у читателей складывалось впечатление, что это и есть итог многолетнего коллективного обсуждения в этом журнале ошибок Лысенко (123).

Был символический смысл в этой публикации. Статью опубликовали в августовском номере за 1958 год, и, хотя в подзаголовке значилось "По поводу статьи Т.Д.Лысенко "За материализм в биологии"", многие увидели в этом нечто большее. Ведь именно в августе, десятью годами раньше на сессии ВАСХНИЛ был учинен разгром биологии в СССР, и теперь, спустя десятилетие, можно было убедиться, к каким бедам привела сессия.

Статья не могла не разъярить Лысенко и его верховного покровителя Хрущева. Критикам любимца партийного вождя было решено дать суровый ответ (сам Лебедев считает, как он сообщил мне в телефонном разговоре с ним в апреле 2001 года, что Хрущева могло задеть одно место в статье, где Лебедев нарочно привел его цитату, что "всё должно проверяться на полях" и добавил к этому, что это прекрасные слова. Все последующие данные в статье показывали, что именно на полях-то у Лысенко ничего не получается, а это означало, что Хрущеву надо перестать поддерживать Лысенко).

Главные события развернулись перед самым началом Пленума ЦК КПСС. 14 декабря 1958 года на двух страницах "Правды" была помещена огромная статья "Об агробиологической науке и ложных позициях "Ботанического журнала"" (124). Снова со страниц "Правды" прозвучал окрик в адрес ученых, составленный из фраз, недопустимых в полемике культурных людей:

"... Грязные потоки дезинформации все еще льются в адрес материалистической биологии...

... Вызывает удивление и законное возмущение, что в нашей стране еще находятся люди, которые продолжают чернить и порочить материалистическую агробиологическую науку.

Главной мишенью этих нападок сделаны работы академика Т.Д.Лысенко. В клевете на ученого-мичуринца некоторые работники дошли до того, что не гнушаются никакими средствами" (125).

В статье была жестко продолжена линия 1948 года, и Лысенко мог рассчитывать на реванш после недавних поражений. Редколлегия "Правды" заявляла, что

"Общеизвестны труды в развитии мичуринского материалистического учения академика Т.Д.Лысенко..." (126).

Зато снова доставалось уже мертвому Н.К.Кольцову, который, оказывается, "мало чего дал нашей науке" (127). Смехотворным было объяснение "Правды", что яровизация отброшена только потому, что ныне механизация сельского хозяйства возросла. Конечно, редакторы делали вид, что не помнят старые заверения Лысенко о максимальном эффекте от яровизации при механизации всех работ. Внутрисортовое скрещивание было названо очень плодотворной идеей, было заявлено, что органо-минеральные смеси уже дают тысячи тонн дармовой продукции, работы по повышению жирномолочности коров -- перспективны. Заключение гласило:

"Так называемая дискуссия, которая в течение ряда лет ведется на страницах "Ботанического журнала", не помогает развитию материалистической биологии, наоборот наносит ущерб науке... препятствует мобилизации всех сил на решение важнейших задач, выдвинутых партией..." (128).

Лысенко давно уже жаждал подавить критику, звучавшую со страниц "Ботанического журнала". Он много раз высказывался по поводу зловредной роли этого журнала, говорил в своих выступлениях о врагах, окопавшихся в редколлегии, о беспринципных псевдоученых, ничего в науке не смыслящих. Одно из последних таких обвинений Лысенко высказал в газете "Известия" годом раньше (129). После появления этой статьи в Академии наук СССР была создана специальная комиссия для проверки работы "Ботанического журнала". Комиссия работала несколько месяцев, изучила все номера журнала за два с половиной года, но пришла к выводу, что редколлегия работала хорошо, что

"...журнал стремится наиболее полно освещать вопросы, соответствующие его профилю, и пользуется заслуженным авторитетом как в пределах СССР, так и за рубежом" (130).

В заключении был такой абзац:

"Комиссия стремилась обстоятельно и объективно разобраться в тех тяжелых обвинениях, которые выдвинул против "Ботанического журнала" академик Т.Д.Лысенко в статье "Теоретические успехи агрономической биологии", опубликованной в газете "Известия" 8 декабря 1957 г. Комиссия не нашла оснований, которые позволили бы обвинить этот квалифицированный прогрессивный журнал в протаскивании идеалистических концепций. Комиссия... дважды, 7 апреля и 9 мая 1958 г., обращалась к академику Т.Д.Лысенко с письмами с просьбой сообщить комиссии соображения о деятельности "Ботанического журнала" и возможно более подробно обосновать ту оценку, которая была дана автором в статье в газете "Известия" за 8 декабря 1957 г. Однако акад. Т.Д.Лысенко не ответил ни на одно из этих писем, выразив тем самым нежелание аргументировать тяжелые обвинения, публично сделанные им журналу, который публикует результаты работ большого коллектива советских ботаников" (131).

Бюро Отделения биологических наук АН СССР заслушало на специальном заседании заключение Комиссии и утвердило его, особо отметив два пункта:

"1. Одобрить заключение комиссии...

2. Считать целесообразным опубликовать заключение комиссии... в отделе хроники журнала "Известия АН СССР, серия биологическая"" (132).

Членам комиссии (члену-корреспонденту АН СССР Э.А.Асратяну /председатель/, академику А.Л.Курсанову, члену-корреспонденту АН СССР Е.Н.Мишустину, члену-корреспонденту АН СССР И.И.Туманову и кандидату биологических наук П.И.Лапину) от имени Академии наук СССР была выражена благодарность. Теперь, похоже, партийная уздечка для его обидчиков нашлась: в "Правде" была дана совершенно иная оценка позиции "Ботанического журнала".

Однако статья в "Правде" была лишь прелюдией к спектаклю, разыгранному Хрущевым на пленуме ЦК, открывшемся на следующий день (133). Сам Хрущев, выступая в первый день, говорил плохо о многих ученых (и псевдоученых тоже, например, о С.С.Перове, возможно, зная, что последнему протежировал В.М.Молотов /134/), но о Лысенко было заявлено другое:

"Заслужили всеобщее признание работы товарища Т.Д.Лысенко по вопросам биологии..." (135).

Когда начались выступления в прениях, спектакль продолжился. Роль "представителя масс", обеспокоенного судьбой лучшего ученого страны, разыграл секретарь ЦК Компартии Азербайджана И.Д.Мустафаев10. Его "благородный" гнев живо поддержал Хрущев, и между ними состоялся такой диалог:

"Мустафаев. Особенно плохо обстоит дело в области биологической науки, как об этом было указано в газете "Правда" от 14 декабря, где говорится о непонятном поведении "Ботанического журнала" и некоторых наших ученых. Вместо того, чтобы по-деловому, по-научному друг друга критиковать и указывать на недостатки, дело переходит на оскорбительный тон, на унижение.

Хрущев. Надо кадры посмотреть. Видимо, в редакцию подобраны люди, которые против мичуринской науки. Пока они там будут, ничего не изменится. Их надо заменить, поставив других, настоящих мичуринцев. В этом коренное решение вопроса.

Мустафаев. Никита Сергеевич, не только в этом журнале такой тон. Иногда ученые-коммунисты не думают о том, как надо вести себя. Недавно до меня дошли слухи, что наша делегация в Китае, среди которых были ученые-биологи, заявила, что теперь с товарищем Лысенко не только в теории покончено, но и на деле.

Хрущев. Это Цицин сказал.

Мустафаев. Это нехорошо. Если у них плохие личные взаимоотношения, то это не дает никому права охаивать достижения нашей науки.

Хрущев. Надо было на партийном собрании спросить, почему он так сказал, потребовать ответа как от члена партии.

Г о л о с а . Правильно" (136).

Затем слово предоставили Лысенко. Теперь в бой мог вступить и бедолага-пострадавший:

"Лысенко...

... Известно, что во всем мире в научных журналах, а нередко и в газетах идет так называемая "дискуссия" вокруг мичуринской биологии, которую реакционеры капиталистических стран называют "лысенкоизмом"... реакционеры в науке и журналисты буржуазного мира, в особенности США, Англии и других капиталистических стран, каких только грехов мне не приписывают. Все мои научные работы в биологии и агрономической практике объявляют жульничеством и обманом11 .

В американском журнале "Наследственность", том 49, ╧1 за 1958 год явный недруг СССР биолог Добжанский утверждает, что "позорное положение, в которое Лысенко поставил материалистическую науку, не скоро будет забыто"...

Этому автору хотелось бы, чтобы биологические журналы в СССР выступали против диалектического материализма, против марксизма-ленинизма (137).

... президент Академии наук академик А.Н.Несмеянов и академик-секретарь биологического отделения Академии наук СССР В.А.Энгельгардт, как мне кажется, не считают наукой те наши теоретические и биологические положения, из которых вытекают различные агротехнические и зоотехнические практические действия. Еще до сих пор в биологии считается более научным то положение, из которого никаких практических выводов сделать невозможно ( с м е х, оживление в зале)" (138).

Снова Лысенко показал отличное знание психологии слушателей. Ошибись он адресом, и вместо смеха мог быть освистан. Но он отлично знал, как лучше всего развеселить ЭТУ публику, вызвать у НЕЁ прилив эмоций. Действительно, вот на кого ОНИ вынуждены тратить народные деньги, вот каковы на поверку эти, с позволения сказать, ученые. И статисты в зале хохотали и оживлялись: такой язык был им понятен и по душе. Члены пленума -- секретари ЦК, обкомов, крайкомов, министры, которые знали истинное положение дел и которые через несколько лет ставили в вину на таком же пленуме Хрущеву то, что он поддерживал Лысенко, смеялись, когда более уместной была бы другая реакция. А Лысенко продолжал гнуть свою линию:

"Желательно было бы хотя бы в какой-то мере подвергнуть работу биологических учреждений критерию практики" (139).

Наверняка, Лысенко, произносившему эту тираду, грезилось второе аутодафе и, может быть, почище 1948 года. Поэтому он шел дальше: высказался крайне неодобрительно в адрес В.А.Энгельгардта с его надеждами лет за 50 расшифровать код генов, а потом опять обнародовал старую свою боль:

"Химию и физику живого тела, конечно, крайне важно изучать, но нельзя химией и физикой подменять биологию" (140).

"Приведу еще один пример. Нашей наукой вскрыт биологический закон почвенного питания растений. Это очень важно для разработки различных агротехнических способов удобрения полей. Противники же не только отрицают этот закон и предложенный способ удобрений, но и высмеивают, ничего не предлагая взамен" (141).

Лысенко говорил очень долго, ему уже несколько раз дружно аплодировали, вместе с ним все посмеялись над "промахами" науки -- и мировой, и отечественной. Пора было кончать, тем более что ничего завлекательного в активе "колхозного академика" не оказалось, и вытащить из-за пазухи волшебную синюю птицу, пленить воображение чем-либо подобным яровизации он уже не мог: старик выдыхался. Но что-то предложить надо было, без многообещающего НЕЧТО уходить с трибуны было бы позорно. И он выдал:

"Коротко теперь о том, что, мне кажется, члены ЦК КПСС ожидают от моего выступления и к чему, признаюсь, меня больше всего тянет...

Исходя из самых глубоко и наиболее спорных биологических теоретических положений, нам удалось на ферме... в Горках Ленинских... получить коров, которые все до одной -- жирномолочные. В среднем процент жира в молоке в полученном стаде не ниже пяти" (142).

Теперь, сказал Лысенко, стоит задача это стадо быстро размножить, и тогда страна будет и с молоком, и с маслом, и с прекрасным мясом. Заключительную фразу он сформулировал коряво, но произнес ее с вдохновением:

"Вообще, товарищи, нет конца, сколько в наших колхозных и совхозных условиях можно решать практических агротехнических и зоотехнических вопросов, познавая все глубже и глубже законы жизни и развития растений, животных, микроорганизмов. Для нас, биологов, это радость и счастье творческого труда. Сердечное спасибо советскому народу, Коммунистической партии и правительству Советского Союза и лично Никите Сергеевичу Хрущеву за большую заботу и внимание к науке и работникам науки" (143).

И снова достойная публика наградила аплодисментами достойного её героя.

Спектакль можно было заканчивать. Главные роли были сыграны, злодеи посрамлены. Еще несколько статистов исполнили свои проходные роли. Превосходно выступил "человек от сохи", "из народу" -- председатель колхоза имени Ленина Чувашской АССР С.К.Коротков. С его слов, колхоз был передовой -- всё у них росло, цвело и доилось лучше, чем у других. Иначе и быть не могло:

"Мы развиваем сельскохозяйственное производство на основе мичуринской науки" (144).

А тревожила председателя одна беда -- плохое поведение ученых, не дающих нормально трудиться товарищу Лысенко:

"Товарищи, я не видел других таких ученых, с которыми мне приходилось встречаться на протяжении 30 лет, которые бы так помогали производству, как Трофим Денисович Лысенко. И вот некоторые недобросовестные люди начинают оплевывать нашу мичуринскую науку. Я прошу защитить дело наших ученых-мичуринцев" (145).

Да, теперь деваться было некуда. Надо было срочно принимать меры. Пора было защищать "нашего" Трофима Денисовича12.

Заключительный аккорд, прозвучавший на пленуме, также был интересным. Председательствовавший на заседании Аристов, встав, обратился к присутствующим:

"Аристов. Предлагается избрать редакционную комиссию для выработки резолюции по докладу Н.С.Хрущева в следующем составе: ... [зачитывает -- В.С.]. Вот состав редакционной комиссии. Какие будут замечания?

Г о л о с а . Принять" (147).

По традиционным нормам голосования менять что-то в принятом документе не годится. Но вдруг из Президиума раздался одинокий голос, назвавший еще одну забытую фамилию. Голос принадлежал столь влиятельной в партии персоне, что А.Б.Аристову -- секретарю ЦК пришлось, забыв всякие нормы и традиции, внести в уже принятый список еще одно добавление:

"Аристов. Предлагается ввести в состав комиссии тов. Лысенко. Других предложений нет? Состав комиссии принимается" (148).

Так беспартийному Лысенко была оказана еще одна -- совсем незаконная, но зато исключительная почесть -- ему поручили редактировать важный партийный документ. Такого дела Сталин ему никогда бы не поручил.

18 декабря в "Правде" на 1-й странице появилась речь Мустафаева с осуждением позиции "Ботанического журнала" (149), а на 3-й странице -- речь Лысенко (150). В Академии наук официальное объявление о смене редколлегии "Ботанического журнала" дотянули до января13. Только тогда в "Вестнике Академии наук СССР" появилось сообщение:

"20 января 1959 г. состоялось расширенное заседание Президиума АН СССР и Отделения биологических наук совместно с активом Отделения, рассмотревшие в свете решений декабрьского Пленума ЦК КПСС работу и задачи Отделения биологических наук" (151).

Однако тон постановления, принятого на этом заседании, коренным образом отличался от тона прежних подобных решений, принимавшихся в сталинские времена. Текст начинался с каких-то длинных, вязких фраз о "несомненных успехах", "решении задач". Страшные императивы исчезли вовсе, и понять, что это и есть ответ на жесткую критику аж на самом Пленуме ЦК партии -- было трудно. Аутодафе в духе 1948 года не получилось. Лишь после утомительно длинных абзацев с расплывчатыми формулировками следовал нужный пункт:

"... некоторые биологи, вместо того, чтобы сосредоточить все силы на дальнейшем творческом развитии советской биологии и использовании ее достижений в народном хозяйстве, поставили чуть ли не главной своей задачей критику отдельных положений мичуринского учения и дискредитацию достижений акад. Т.Д.Лысенко и его последователей...

Задачу критики отдельных положений мичуринского учения, и в частности достижений академика Т.Д.Лысенко и его последователей ставил перед собой в течение последних нескольких лет "Ботанический журнал". Такое отношение его редакционной коллегии было неправильным и мешало развитию советской биологии..." (152).

Потом опять шло совсем не то, чего следовало ждать, какая-то опереточная суета врывалась в серьезный документ, долженствующий быть сугубо осудительным; неведомо откуда протискивалась назидательная фраза, сказанная будто нарочно, с издевкой (уж, не в адрес ли Лысенко и его последователей):

"Научная критика должна быть проникнута духом доброжелательности и взаимопомощи" (153).

И только после всего этого -- долгожданное:

"Участники заседания признали правильной данную газетой "Правда" критику ошибочной позиции, которую занимала редакционная коллегия "Ботанического журнала"" (154).

И в этом признании снова была какая-то двусмысленность: ну, конечно, "Правда" выступала, слов нет. Но ведь и на Пленуме о том же говорилось, так что же это скрывать! Так и хочется аршинными буквами выписать это слово, кулаком стукнуть -- да, при чем тут "Правда", ведь и на самом ПЛЕНУМЕ ...!!!

А дальше шло уж совсем фантасмагорическое: в постановление был вписан пункт наиважнейший. Было предложено немедленно осуществить мероприятие, которого Лысенко с 1956 года с ужасом ждал и от которого всеми силами отбивался:

"Необходимо реализовать постановление Президиума от 1957 года о создании Института радиационной и физико-химической биологии и обеспечить участие в его работе физиков и химиков" (155).

Все потуги -- не пустить физиков и химиков в биологию и помешать Энгельгардту создать свой институт -- провалились. Решение же о новом составе редколлегии (и в нем, наконец-то, упоминание о Пленуме, но петитом, несерьезно, походя) засунули куда-то вглубь "Вестника АН" на 112-ю страницу (156). Сукачева сняли, сукачевцев заменили, всё как-то тихо, без фанфар.

А Несмеянова -- этого злейшего врага -- не сняли. И в адрес других критиков, всяких там таммов, кнунянцев, дубининых -- ни слова. Правда, вскоре Энгельгардта с поста академика-секретаря биологического отделения сместить удалось. На его место продвинуть своего -- Сисакяна -- удалось! (хоть и исполняющим обязанности: не академик до сих пор!) Но кто бы мог предвидеть, что этот самый преданный из преданных тут же начнет козни строить -- и к Несмеянову подлаживаться, и с врагами якшаться, и в их дудку дудеть!

Хрущев вмешивается в работу Сибирского Института

цитологии и генетики

Болезнь организационных неурядиц, пустой суеты -- обычная для учреждений, создаваемых внови, -- не поразила тех, кто собрался в Сибири в новом научном центре. Дела спорились. А это, чем дальше, тем больше волновало Лысенко, и он, как только мог, "сигнализировал" Хрущеву, что в Сибири вместо науки развели бесполезную для страны ерунду, на которую уйдут деньги, как в бездонную прорву, а толку так и не будет. Механика подавления была для таких случаев уже отработана годами. Нужно было подсовывать кандидатуры для включения в комиссии по проверке деятельности, комиссии должны были давать требуемые заключения, а по ним надлежало делать соответственные оргвыводы... В Академгородок зачастили комиссии. Искать подходящие для Лысенко кандидатуры для включения в состав комиссий было несложно: на сытных местах сидело множество своих людей, которых и учить не надо было. Сами знали, что ждет их лично, если Лысенко свалят. Вот и объявлялись в каждой из комиссий свои люди. Съездил в Новосибирск А.Г.Утехин -- теперь заведующий сектором науки Сельхозотдела ЦК (тот самый скромный не то агроном, не то механизатор из Куйбышевской области, который в начале 30-х годов обманывал Москву рапортами о колоссальной удаче с яровизацией). Побывал с проверкой и М.А.Ольшанский -- соратник Лысенко еще с Одессы, где он и научно-организационным отделом заведовал и заместителем директора по науке оттрубил несколько лет. Теперь он солидно именовался академиком ВАСХНИЛ, и его бульдожья хватка была многим известна. Посетил Новосибирск и Н.И.Нуждин -- нынешний фаворит, заместитель директора по науке в московском институте Лысенко. Он теперь состоял в членах-корреспондентах АН СССР, так что вполне подходил. Сло�

Все побывавшие на месте комиссии нашли то, что было нужно Лысенко: оказывается, в планы работ нового института были включены темы, осужденные еще в 1948 году за их... (идеалистичность, метафизичность, морганизм, менделизм, вейсманизм, витализм, вирховианство, упрощенчество, упадочничество, реакционность, преклонение перед Западом, нездоровое прожектерство, теоретизирование, отсутствие стимулов для помощи колхозному крестьянству, надуманность, оторванность, изолированность и т. п. и т. п. -- ненужное вычеркнуть, нужное вписать). Из этого богатого арсенала выписывалось, что следует, и доносилось, кому надо... Но руководители Сибирского отделения не обращали внимания на решения пришлых комиссий. Институт цитологии и генетики, по их мнению, развивался нормально, Дубинин с работой директора справлялся, а ненависть Лысенко к генетике была давно известна. Для того и создавали институт в составе Сибирского центра, чтобы развивать генетику, а не "мичуринское учение", задавившее всю биологию в стране.

Иначе представлял себе это дело Хрущев. На очередном пленуме ЦК партии 29 июня 1959 года он твердо выразил свое мнение:

"Замечательное дело делает академик Лаврентьев...

Нам надо проявить заботу о том, чтобы в новые научные центры подбирались люди, способные двигать вперед науку, оказывать своим трудом необходимую помощь производству. Это не всегда учитывается. Известно, например, что в Новосибирске строится институт цитологии и генетики, директором которого назначен биолог Дубинин, являющийся противником мичуринской теории. Работы этого ученого принесли очень мало пользы науке и практике. Если Дубинин чем-либо известен, так это своими статьями и выступлениями против теории, положений и практических рекомендаций академика Лысенко.

Не хочу быть судьей между направлениями в работе этих ученых. Судьей, как известно, является практика, жизнь. А практика говорит в защиту биологической школы Мичурина и продолжателя его дела академика Лысенко. Возьмите, например, Ленинские премии. Кто получил Ленинские премии за селекцию: ученые материалистического направления в биологии, это школа Тимирязева, школа Мичурина, это школа Лысенко. А где выдающиеся труды биолога Дубинина, который является одним из главных организаторов борьбы против мичуринских взглядов Лысенко? Если он, работая в Москве, не принес существенной пользы, то вряд ли он принесет ее в Новосибирске или во Владивостоке" (157).

Хоть Хрущев и толковал о том, что судьей в споре ученых быть не хочет, но слово партии -- закон, и только так и нужно было понимать его слова, сказанные не за рюмкой водки, а на Пленуме ЦК. Лысенко мог считать дело сделанным. Но прошел месяц, потом второй, начался третий, а Дубинин всё оставался на своем посту. Сибирские руководители науки молча саботировали высказывания главы партии. Чувствуя, что всё им сделанное пока не срабатывает, предприимчивый и инициативный Лысенко попробовал забросить еще одну "удочку". Как вспоминал Лаврентьев:

"Как-то вернувшись из Москвы, С.А.Христианович14 рассказал о разговоре, который с ним имел Т.Д.Лысенко, предлагая Сибирскому отделению своих "уникальных" коров... Учитывая сильную поддержку, которую имел Лысенко, отказаться от его предложения надо было как-то осторожно. Мы обсудили это на Президиуме и решили на предложение никак не откликаться.

В Москве быстро стало известно наше своеволие, оттуда приехала высокая комиссия проверять работу наших биологов. От нас стали требовать ликвидировать Институт цитологии и генетики и создать "мичуринский" институт, ОБЕЩАЯ ПОДДЕРЖКУ ЛЮДЬМИ И ДЕНЬГАМИ. Я довольно бессвязно говорил о единстве науки, о соревновании направлений, о том, что мы все -- за советскую науку, но против мистики.

Комиссия уехала ни с чем..." (/158/, выделено мной -- В.С.).

Политика грубого нажима и чередования кнута и пряника не дала желаемого результата и на этот раз. Это уже переполнило чашу терпения, и яркий образ Лаврентьева как любимца стал в глазах Хрущева тускнеть.

"... уже через неделю, -- вспоминал Лаврентьев, -- мне сообщили, что Н.С.Хрущев сильно сердит на меня и склонен менять руководство СО АН СССР" (159).

Положение становилось критическим, Лысенко набрал такую силу, что даже киты науки рисковали своей карьерой, хотя кто бы мог подумать, что Лаврентьеву -- недавнему баловню Хрущева, которому всё было дозволено (даже набор директоров в институты вести единолично и все штатные единицы замещать без конкурсов /160/), вдруг из-за козней Лысенко придется худо. И когда холодком пахнуло на самого Лаврентьева, он еще раз показал, каким могучим организатором, тонким политиком и напористым человеком был. История эта столь ярко показывала нравы в "управляемой науке", правда о подобных "житейских" случаях так редко прорывалась на страницы советской прессы, что я приведу длинную выдержку из воспоминаний Лаврентьева15, с легким сердцем описывающего эту совсем не комическую драму.

"Я узнал также, что Хрущев летит в Пекин на праздник 10-летия Китайской Народной Республики, а потом собирается заехать в Новосибирск, где будет проведена перестройка СО АН с ликвидацией "цитологии и генетики" и возможной сменой руководства Отделения.

Надо было во что бы то ни стало перехватить Хрущева до его приезда в Новосибирск. Через московских друзей я был включен в одну из делегаций в Пекин, где рассчитывал встретиться с Хрущевым и убедить его в правильности позиции СО АН.

Торжества в Пекине были грандиозные, но мне было не до них. Ситуация получилась сложная: проникнуть к Хрущеву было невозможно; мою делегацию должны были возить по Китаю еще 10-15 дней; способов индивидуально уехать домой не существовало...

Ценой огромных усилий мне удалось попасть на аэродром к моменту отъезда советской правительственной делегации. Я в толпе пробрался к Хрущеву и на вопрос "А вы чего тут?" ответил: "Никита Сергеевич, возьмите меня с собой". Так я попал в машину Хрущева (ИЛ-18). Самолет шел на Владивосток. Я старался занять Хрущева рассказами из области науки и жизни ученых со времен Ломоносова.

После вылета из Владивостока я спросил Хрущева, что бы он хотел посмотреть в Академгородке. "А Вы что предлагаете?" Я назвал вначале геологию, механику и химию (катализ, сверхчистые металлы). План посещений воспринимался благожелательно, но когда я назвал Институт цитологии и генетики, ситуация резко изменилась. Хрущев начал говорить со страшным раздражением о Дубинине и его сотрудниках, упомянул о попытке дать нам хороших практиков, но что именно я помешал этому. Хрущев прямо сказал, что при такой ситуации он резко уменьшит финансирование и прочее обеспечение Сибирского отделения. Мои попытки возражать только еще больше его раздражали. Он встал, ушел в другой конец салона и начал разбирать бумаги, подписывать постановления. Мы летели над горами Восточной Сибири, внизу проплывали отличные панорамы, а я никак не мог придумать, как выйти из положения. Так тянулись длинные 2-3 часа.

За общим обедом настроение несколько улучшилось. Я сказал, что хоть я в сельском хозяйстве и генетике профан, но что Лысенко -- мракобес, я уверен. Я напомнил, как мой сотрудник по Украинской Академии наук Н.М.Сытый с помощью мокрого пороха баснословно дешево проложил каналы для осушения Ирпенской поймы под Киевом и как на комитете по Государственным премиям, куда была представлена работа Сытого, Лысенко заявил, что взрывать нельзя -- "земля живая, пугается и перестает рожать"... Обед кончился в непринужденной обстановке.

Визит в Академгородке прошел хорошо, все наши научные направления были одобрены. Институт цитологии и генетики с его кадрами и тематикой был сохранен, но все же было рекомендовано заменить директора. На совещании в узком кругу при участии Н.П.Дубинина директором был назначен Д.К.Беляев, тогда кандидат биологических наук. Дубинин высказал желание вернуться в Москву, где ему была предоставлена возможность работать.

Два года спустя, когда Хрущев еще раз посетил Академгородок, вопрос об Институте генетики кончился шуткой. Зайдя в сопровождении местного руководства в выставочный зал, он обратился ко мне с вопросом: "А где ваши вейсманисты-морганисты?" Я ответил: "Я же математик, и кто их разберет, который вейсманист, а который морганист"... На это и Хрущев реагировал шуткой: "Был такой случай. По Грузинской дороге шел хохол, его остановили яро спорившие грузин и осетин и потребовали: "Рассуди нас. Что на небе месяц или луна?" Хохол посмотрел на одного -- у него за поясом кинжал, на другого -- тоже кинжал, подумал и сказал: "Я ж не тутошний"... Общий хохот, дальше все смотрели выставку в хорошем настроении" (163).

Вернувшись в Москву, Дубинин продолжал руководить Лабораторией радиационной генетики (которую он эти два года запасливо за собой сохранял). Число его сотрудников в Москве не уменьшилось, а даже прибавилось. И если кто и потерпел неудачу, так Лысенко. Его главные козни не удались.

В борьбу с лысенкоизмом вступают физики

Интерес физиков-ядерщиков к генетическим исследованиям возник не на пустом месте. От облучения прежде всего страдали те, кто сам изучал радиоактивные вещества. Мучительная смерть первопроходцев, открывших радиоактивные изотопы, равно как и тех, кто экспериментировал с источниками рентгеновых лучей, а затем начал использовать их в медицине, была платой за неумение и незнание. Физики в двадцатых -- тридцатых годах уже знали о печальных последствиях облучения. Врачи радиологи и рентгенологи стали применять простейшие средства радиационной защиты. В конце сороковых годов, когда наступил этап бурного развития ядерной физики, защита от облучения приобрела особую актуальность. В эти годы страшная картина последствий облучения генов вырисовывалась всё отчетливее. Платой за незнание принципов повреждения генов была лучевая болезнь, подкрадывавшаяся незаметно, поражавшая организмы медленно, но приводившая к смерти.

Поняв первые закономерности влияния облучения на хромосомы, генетики вкупе с физиками начали срочно исследовать процессы повреждения генов радиацией. Совместное детище биологов и физиков -- радиационная генетика стала развиваться быстрыми темпами. Нашлись и денежные средства, и приборы, и кадры. Арсенал биологов обогатился методами, ранее использовавшимися только физиками. Физики привнесли в биологию важное новое качество -- строгость в постановке самых вроде бы незначительных задач, теоретический (математический) анализ проектов будущих опытов и более строгое обдумывание результатов. И все эти работы велись вне стен научных учреждений СССР, только за границей -- в США, Англии, Японии, Западной Германии. И все успехи были неприложимы к советским условиям. И известно было, что многое уже секретится, закрывается, скрывается. Работы по защите генов стали приоритетными, важными, государственно значимыми. Вот тогда-то физики в СССР буквально на себе поняли, что такое лысенкоизм, что значит отказ от генетики, что несет с собой нигилизм в вопросах биологии. Поэтому физики и стали той силой, которая помогла возродить генетические исследования в СССР и создать новое направление, вопреки лысенковскому табу.

В Институте атомной энергии в Москве по инициативе И.Е.Тамма, поддержанной И.В.Курчатовым, был организован радиобиологический отдел (РБО). Во главе его встал человек с большими организационными способностями, лауреат Сталинских премий Виктор Юлианович Гаврилов, один из "двигателей" проектов атомной и водородной бомбы, бывший правой рукой И.В.Курчатова. С его умением руководить сразу десятками проблем, хранить в уме густую сеть переплетающихся в узлы задач, подзадач, совсем маленьких задачек он в немыслимо короткий срок запустил махину -- огромный отдел с первоклассными лабораториями, самый настоящий большой исследовательский институт, который мог использовать все технические возможности главного научного центра страны по атомной физике. В РБО начали принимать молодых сотрудников-физиков и биологов. На семинары, вначале проводившиеся лично И.В.Курчатовым, приезжали с лекциями Б.Л.Астауров и А.А.Прокофьева-Бельговская, чуть позже раз в неделю под руководством Гаврилова стал собираться общеотдельский семинар, на котором биологи учились мыслить на языке физиков, а последние узнавали факты биологии, без которых буйный порыв мысли физиков, горевших энтузиазмом, грозил улететь в заэмпирейную даль и никогда уже на грешную землю не вернуться. В отдел перешли работать маститые физики -- Ю.С.Лазуркин, С.Ю.Лукьянов, Б.В.Рыбаков. Биологов (Р.Б.Хесина, С.Н.Ардашникова16 , С.И.Алиханяна и других), химиков (К.С.Михайлова и его сотрудников) консультировали крупнейшие теоретики (и прежде всего Д.А.Франк-Каменецкий17),

Параллельно в двух вузах в Москве появились кафедры по подготовке кадров физиков для работы по биологической проблематике: на физическом факультете МГУ в 1957 году Л.А.Блюменфельд (с помощью всё того же Тамма) организовал кафедру биофизики, и в Московском физико-техническом институте в 1959 году Ю.С.Лазуркин возглавил кафедру радиационных воздействий, позже переименованную в кафедру молекулярной биофизики.

В это время в ряде физических центров активно работали научные семинары, на которых рассматривали вопросы биологии -- и прежде всего теорсеминар Тамма в физическом институте им. Лебедева АН СССР. На этом этапе в общую работу физиков по становлению исследований в области радиационной биологии включился академик Андрей Дмитриевич Сахаров. А затем убежденно, со специфически сахаровской обстоятельностью он начал борьбу с монополизмом Лысенко. Огромный авторитет Сахарова среди атомщиков и высших партийных лидеров, заработанный вкладом в создание водородной бомбы (в 1956 году он получил вторично звание Героя Социалистического труда, ему были присуждены к этому времени Сталинская и Ленинская премии)18 придавал особый вес его усилиям разжать тиски Лысенко на горле советской биологии.

Многое из истории этой борьбы сегодня утеряно, многие важные вехи на пути к возрождению генетики в СССР остались неотмеченными, многое попросту делалось так, чтобы следов не оставалось. Нет стенограмм ряда важных выступлений, всё меньше остается людей, лично участвовавших в борьбе с монополизмом в биологии в СССР.

Тем не менее, забыто далеко не всё. В январе 1958 года Андрей Дмитриевич, пользуясь своим высочайшим положением в кругах элиты советской науки, получил доступ для беседы с секретарем ЦК КПСС М.А.Сусловым. Тема беседы оказалась для Суслова неприятной, но деваться было некуда. Ему, известному покровителю Лысенко, Сахаров стал говорить о неблагополучии в советской биологии, о засилье лысенкоистов и о необходимости срочно выправлять положение (166). Хотя этот разговор и не дал немедленных результатов, он не мог не показать второму по важности человеку в тогдашней партийной олигархии, что думают ученые о вреде Лысенко для страны.

К этому же времени относится и работа Сахарова, показавшая, в противовес выводам американских специалистов, что испытание ядерного оружия в атмосфере -- далеко не безобидное занятие, т. к. от него портится наследственность всех существ на земле. Впервые эти расчеты Сахарова были опубликованы в октябре 1957 года (167). В 1959 году в Атомиздате был выпущен маленький сборник "Советские ученые об опасности испытаний ядерного оружия" с предисловием Курчатова. Центральной статьей сборника стала работа Сахарова "Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты" (168). Вопросы, поставленные в этой статье, касались генетических последствий взрывов водородных бомб и имели принципиальное значение. Известный физик Э.Теллер -- венгерский эмигрант и один из отцов американской водородной бомбы даже заявил, что вред от таких испытаний "эквивалентен выкуриванию одной папиросе раз в полмесяца" (169). Андрей Дмитриевич решил тщательно проанализировать этот вопрос. Анализ опроверг выкладки Теллера и его последователей.

Полемизируя с теми, кто, подобно Э.Теллеру и А.Лэттеру, считал, что

"мутации (наследственные болезни) следует приветствовать как необходимую жертву биологическому прогрессу человеческого рода" (170),

Андрей Дмитриевич, выражая озабоченность будущим Земли заявлял:

"Неконтролируемые мутации мы склонны рассматривать как зло, как дополнительную к другим причинам гибель десятков и сотен тысяч людей в результате экспериментов с ядерным оружием ... (171).

Исходя из этого, Сахаров делал совершенно определенный вывод, не допускающий превратного толкования:

"Продолжение испытаний и всякие попытки узаконить ядерное оружие и его испытания противоречат гуманности и международному праву. Наличие радиоактивной опасности от так называемой "чистой" (т. е. безосколочной) бомбы лишает какой-либо почвы пропагандистские высказывания о качественно особом характере этого вида оружия массового уничтожения" (172).

Разобравшись в существе влияния излучения на гены, Андрей Дмитриевич смело включился в борьбу по двум направлениям: за прекращение ядерных испытаний во всех сферах и за ликвидацию монополии Лысенко в биологии.

Борьба по обеим линиям была плодотворной. По первой линии в августе 1958 года он вместе с Курчатовым выступил против намечавшихся ядерных испытаний, и Курчатов даже специально слетал в Ялту к отдыхавшему там Хрущеву, чтобы повлиять на советского лидера, но это оказалось безнадежным делом. Тогда в начале 1961 года Андрей Дмитриевич написал докладную записку Хрущеву и стал ждать подходящий момент, чтобы вручить её лично. Такой случай представился во время встречи руководителей партии и ученых-атомщиков в июле того же года. Ответ на записку был быстрым и вполне в духе Хрущева: на банкете по случаю встречи он, уже "под градусами", заявил:

"Политические решения, в том числе и вопрос об испытаниях ядерного оружия, -- прерогативы руководителей партии и правительства и не касаются ученых" (173).

Однако уже в 1963 году благоприятный момент настал. В это время между Москвой и Вашингтоном наметился прогресс, лидеры двух стран -- Хрущев и Кеннеди -- искали точки соприкосновения, и Сахаров решил использовать это потепление. Он еще раз обратился к Хрущеву с предложением подготовить проект договора о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, под водой и в космосе. Хрущев одобрительно отнесся на этот раз к предложению. Сахаров изложил письменно основные пункты договора, причем его формулировки были столь точны, продуманы и логичны, что практически без изменения были выдвинуты от имени СССР для обсуждения с американской стороной. За небывало короткий для подобного рода документов срок (около месяца) все детали пунктов договора были согласованы, и в том же 1963 году

"Н.Хрущевым и Дж.Кеннеди был подписан "Московский договор" о запрещении испытаний в трех средах, к которому присоединилось большинство государств" (174).

По второй линии -- борьбе с лысенкоизмом также имелось существенное продвижение вперед. Не только разговор с Сусловым, но и многие другие беседы, обращения и инициативы дали свои плоды. Начиная с 1958 года, Комитет по атомной энергии при Совете Министров СССР и Министерство иностранных дел согласились, что советские генетики будут принимать участие в работе Комитета по радиации при ООН (175). В Женеву для участия в работе Комитета выехали А.А.Прокофьева-Бельговская и М.А.Арсеньева-Гептнер. К этому времени уже были получены советские данные о минимальных дозах облучения, дающих эффект у человека, и эти данные (в их сборе приняли участие М.А.Арсеньева-Гептнер, Ю.Я.Керкис, Г.Г.Тиняков и др.) с интересом были восприняты мировой научной общественностью.

Всё это привело к тому, что ни в 1958, ни в 1960 годах при выборах новых членов Академии наук СССР лысенковские кандидаты не прошли, а вот генетики одержали победу. В 1958 году членом-корреспондентом АН СССР был избран Б.Л.Астауров (на заседании секции генетики МОИП по этому поводу было устроено радостное и волнующее чествование Бориса Львовича).

Присуждение советским ученым "Дарвиновской Плакетты"

Полнокровно текла научная жизнь в ряде лабораторий, особенно в Институтах атомной энергии, биофизики, химической физики, были опубликованы, и в немалом количестве, статьи по генетике (176). Советские генетики приняли участие во Второй Международной Конференции по мирному использованию атомной энергии в Женеве в сентябре 1958 года (177).

Во всем мире готовились к празднованию юбилея -- столетней годовщины со дня выхода в свет "Происхождения видов" Ч.Дарвина. В СССР этот юбилей собирались отпраздновать не только генетики, эволюционисты, экологи, но, разумеется, и лысенкоисты. Хотя последователи "мичуринского" учения так отпрепарировали дарвинизм, что от него остались "рожки да ножки", они уверенно причисляли себя к сторонникам дарвинизма (добавляя, правда, что они -- сторонники творческие: вольны модифицировать постулаты дарвинизма в соответствии со своими нуждами и вовсе не намереваются обращать внимание на протесты заскорузлых и твердолобых догматиков).

В послевоенные годы руководство страны выделяло значительные средства на поддержание за рубежом СССР "борцов за мир". Стараясь держаться на виду, Лысенко был не прочь поговорить на тему защиты мира (178) и пристраивал своих людей в руководство пацифистским движением. Так, Глущенко в 1950 году был введен в состав Советского Комитета защитников мира, затем в члены его Президиума, затем в члены Всемирного Совета Мира. Сам Лысенко, за границу практически не ездил (возможно, и сбежавший на Запад братец дорогу ему перекрыл). Зато Глущенко, как уже было сказано, побывал в ведущих странах мира, познакомился со многими крупными биологами и генетиками. После этого они получали приглашения из солидного учреждения Академии наук -- Института генетики -- посетить СССР за счет приглашающей стороны. Многие принимали приглашения, становясь, таким образом, друзьями страны и, одновременно, друзьями коллег из лысенковского института. Содержательным, плотным и глубоко профессиональным беседам с советскими коллегами всегда мешало то обстоятельство, что приезжавшие не знали русского языка, как, впрочем, вполне на равных условиях, лысенкоисты не знали языков иностранных. А много ли наговоришься через переводчиковы услуги?

Когда подошел год 100-летнего юбилея выхода в свет дарвиновского "Происхождения видов", Лысенко и его заместитель по журналу "Агробиология" И.С.Варунцян решили повторить успешный опыт привлечения статей зарубежных авторов, испробованный в столетнюю годовщину Мичурина. Теперь они хотели отвести специальный выпуск журнала статьям зарубежных авторов, которые якобы сами обратились к редколлегии советского журнала со статьями, приуроченными к юбилею. Но как добыть такие статьи? Не без самолюбования Глущенко писал в своих воспоминаниях:

"Лысенко и его заместитель И.С.Варунцян дают поручение -- обеспечить в специальном номере "Агробиологии" статьи зарубежных авторов. Почему мне? К этому времени я совершил много поездок за рубеж. У меня большие связи. Выполняю поручение -- пишу письма знакомым и друзьям. В ответ довольно быстро получаю статьи от профессоров..." (179).

Далее Глущенко перечислял имена 18 человек, среди которых были и такие известные ученые как К.Х.Уоддингтон, А. Мюнтцинг19, К. Линдегрен. Полученных статей оказалось так много, что не один, а два номера "Агробиологии" (180) удалось заполнить статьями иностранных авторов. Естественно, лысенкоисты рассматривали этот факт как неоспоримое и наиболее авторитетное доказательство международного признания "мичуринского учения", хотя авторы прислали статьи без выражения восторгов в адрес этого учения.

Радость лысенкоистов, однако, сильно омрачило другое событие. Общегерманская Академия наук Леопольдина (объединяющая ученых и ФРГ и ГДР) -- одна из старейших академий мира решила присудить группе выдающихся ученых, внесших наибольший вклад в развитие дарвинизма (из ныне живущих), специальные награды. В число получивших эту медаль -- "Дарвиновскую Плакетту" не попал ни один лысенкоист, зато наград были удостоены несколько советских генетиков и в их числе С.С.Четвериков, его ученик Н.В.Тимофеев-Ресовский, а также Н.П.Дубинин, И.И.Шмальгаузен и В.Н.Сукачев.

Особенно важным было награждение Четверикова, полностью выброшенного из научной жизни (его уволили с работы из Университета, где он организовал кафедру генетики и где ряд лет был деканом биологического факультета, где закрыли и Лабораторию по селекции моновольтинной породы дубового шелкопряда, организованную им и разорив коллекцию шелкопрядов -- ценных продуцентов натурального шелка). Актом награждения Академия Леопольдина подчеркнула также, что школа Четверикова получила всемирное признание.

Я хочу сделать небольшое отступление, чтобы хоть кратко рассказать о Сергее Сергеевиче таком, каким я его застал в жизни.

В 1956 году я с замиранием сердца (поверьте, это не пустая фраза) стоял у дверей его квартиры (это было в Горьком, Четвериков жил неподалеку от крутого берега реки Волги, на улице Минина, рядом с Кремлем) и никак не решался нажать кнопку звонка. Внезапно на другой стороне лестничной площадки отворилась дверь, и оттуда кто-то вышел. Я совершенно смутился и ткнул пальцем в кнопку. Звонок дзинькнул, и теперь уже деваться было некуда. На пороге стоял слегка ссутулившийся высокий старик с профессорской бородкой, в очках. Я только и сумел выдохнуть:

- Сергей Сергеевич?...

- Заходите, -- просто и мягко сказал он и захлопнул за мной дверь. -- Сейчас я скажу брату.

В маленький коридорчик выходили три двери. Из одной высунулась мужская голова и подозрительно обыскала меня взглядом (позже Сергей Сергеевич рассказал мне, что когда-то вся квартира принадлежала его семье, но после выгона с работы в 1948 году их, как тогда называлось, -- уплотнили: вселили в одну из комнат человека из университета, по мнению Четвериковых сотрудничавшего с НКВД). Рядом была вторая дверь, она была распахнута, и я услышал фразу, произнесенную тем же негромким и мягким голосом:

- Сережа, к тебе молодой человек.

На кровати полулежал, полусидел, слегка откинув голову назад, как будто силясь меня рассмотреть, пожилой мужчина.

- Чем могу быть полезен?

Путаясь, сбиваясь, я объяснил, что я студент Тимирязевской академии, что читал его работу, что один из моих учителей и сослуживец Четверикова по университету, доцент Петр Андреевич Суворов дал мне его адрес, и вот я пришел. Собственно, сказать определенно, зачем же я пришел, я не мог. Просто взял вот и пришел.

Не помню как потекла беседа. Я украдкой рассматривал небогатое жилище двух ученых. Все вещи в их доме были когда-то добротны и, наверное, даже красивы. Но теперь они старились вместе с хозяевами, вместе с ними переносили невзгоды жизни. Помнится, что после первого посещения дома Четвериковых, я вышел какой-то опустошенный. Не сразу я полюбил этот дом: сначала многое меня смущало, и я стеснялся, сам не знаю чего. И лишь потом, спустя, наверное, полгода, в свой следующий приезд в Горький, я полюбил это убежище двух гигантов, не потерявших ни на иоту любви к жизни -- весне, песне птицы, случайно усевшейся на подоконнике, "Владимирским проселкам" Солоухина -- повести, нечаянно купленной Николаем Сергеевичем и читавшейся вечерами неделю, а то и больше. Никогда не забыть мне той песни, которую мы распевали с Сергеем Сергеевичем довольно часто:

"Шел козел дорогою, дорогою, дорогою.

Нашел козел безрогую мутацию козы.

Давай, коза, попрыгаем, попрыгаем, попрыгаем,

Тоску-печаль размыкаем, размыкаем, коза.

И-э-э-х, шел козел дорогою, дорогою, дорогою.

Нашел козел безрогую мутацию козы..."

И снова, всё убыстряя темп, и всё громче, пока, наконец, Сергей Сергеевич не заливался смехом.

Лишенные самого ценного для ученого -- работы, того, что давало им смысл жизни, они, тем не менее, искали все способы хоть чем-то оказаться полезными людям. Маленькая девочка, которую Сергей Сергеевич учил немецкому, а Николай Сергеевич английскому, студент-биофизик, получавший консультации Николая Сергеевича, реферативная работа -- это были нити, связывавшие их с жизнью, всё это не позволяло опускаться, размагничиваться. Известный генетик и радиобиолог Соломон Наумович Ардашников доставал книги, которые надо было перевести с английского на русский, и отсылал их в Горький Николаю Сергеевичу. За переводы платили, и эти деньги всегда были кстати.

Убежденность в торжестве разума, вера в неистребимость правды -- эти чувства жили в братьях всегда. Несколько лет мы переписывались с Сергеем Сергеевичем. Через два года после знакомства с ним я перешел учиться из Тимирязевки в МГУ на физический факультет, и Сергей Сергеевич придирчиво следил за моими делами на физфаке. Сам он из-за слепоты писать не мог, поэтому он диктовал свои письма брату, а в конце неизменно подписывался, по памяти, не отрывая руку от того места, куда её устанавливал Николай Сергеевич. Письма Четверикова были неизменно бодрыми, свои советы он старался всегда облекать в мягкую, часто шутливую форму. Несмотря на невероятные боли, которыми его подчас награждали болезни, он всегда с надеждой ждал лучших времен и лучших событий:

"Про себя лично ничего существенного сказать не могу: живу, как жил, день за днем, один день лучше, другой день хуже. Жду мая месяца, когда перед домом появятся лавочки, на которых можно будет отдыхать, и может быть у меня хватит сил спускаться на землю для каждодневной прогулки, а сейчас меня радует солнышко, которое весело и тепло светит с неба и которое я ощущаю всем своим существом ...".

Узнав о расширении исследований по биофизике и генетике, Сергей Сергеевич писал:

"Дорогой Валерий Николаевич! Получил Ваше хорошее письмо. Спасибо! Всё, что Вы пишите, мне было чрезвычайно интересно...

Очень рад я был узнать из Вашего письма, что Ваша группа биофизиков пополняется новыми членами. В добрый путь! Всё это глубоко меня радует и вселяет надежду, что наша русская наука будет развиваться гигантскими шагами и через немного лет догонит другие страны и внесет свою долю нового знания в "золотой фонд" человеческой науки и хочется вместе с А.С.Пушкиным приветствовать Вас: "Здравствуй, племя молодое, незнакомое"...

Дорогой Валерий! Сейчас Вы, конечно, усиленно работаете и с головой ушли в свою учебу. Работайте, работайте и работайте! Но если выпадет свободная минутка -- черкните мне несколько слов о себе. Ведь всё таки Вы мой "генетический внук", и по Вам я ощущаю биение здоровой научной мысли в этой области.

Искренне Ваш С.Четвериков" (183).

Во время встреч мы, конечно, чаще всего говорили о науке. Сергей Сергеевич однажды сказал, что кое-какие положения его работы по связи генетики и дарвинизма требуют уточнения, и я предложил перечитать его работу с тем, чтобы записать его замечания к ней. В связи с приближением столетнего юбилея выхода в свет дарвиновского "Происхождения видов" я подумал, что, может быть, удастся переиздать работу Четверикова, ставшую к тому времени библиографической редкостью. Так появились примечания к работе 1926 года, но замысел переиздания был выполнен лишь в 1965 году после смерти С.С.Четверикова, наступившей 2 июля 1959 года (184).

Нам так понравилось наше ежедневное бдение, что Сергею Сергеевичу пришло в голову продиктовать мне еще и свои воспоминания. О годах мучений он повествовать не хотел, а выбрал два момента, две темы: годы возмужания и свой знаменитый семинар, из которого вышли самые крупные советские генетики. Воспоминания Сергей Сергеевич диктовал около месяца, затем наступил торжественный вечер, когда 6 января 1958 года в его квартире собралось двое близких ему людей и четверо моих друзей. Сергей Сергеевич, взволнованный и светящийся изнутри, захотел встать с кровати и торжественно сел в свое любимое, вольтеровское (с высокой спинкой) кресло, Николай Сергеевич приготовил всем чай, мы зажгли настольную лампу с зеленым абажуром, и я принялся читать. Сорок с лишним лет прошло с тех пор, утекло безвозвратно, но и по сию пору я с волнением, с комком в горле вспоминаю те два вечера, когда минувшее проносилось перед нами, для всех уже далекое -- и для нас, зеленых юнцов, и для самого Сергея Сергеевича, не видевшего наших лиц и, значит, не узревшего волнения, которое не могло не отражаться на наших лицах (185)...

В момент, когда на берега Волги пришел плотный конверт с извещением, что профессора С.Четверикова просят прибыть в Берлин для вручения ему медали "Дарвиновская Плакетта" и премии, коими его удостоили за выдающиеся заслуги в развитии дарвинизма и в связи со столетним юбилеем "Происхождения видов", Сергей Сергеевич был на грани жизни и смерти. Все чаще он впадал в забытье.

Жизнь медленно оставляла его. В одну из светлых минут Николай Сергеевич сумел растолковать брату, что его наградили, а через несколько дней великий русский генетик, создатель популяционной генетики, учитель Б.Л.Астаурова, С.М.Гершензона, П.Ф.Рокицкого, Д.Д.Ромашова, Н.В.Тимофеева-Ресовского, В.П.Эфроимсона (Н.П.Дубинин также делал диплом в МГУ под руководством Сергея Сергеевича) скончался.

Мне часто везло в жизни. Но все-таки одним из самых больших везений была, да, наверно, и останется навсегда, эта дружба.

Возвращение Лысенко на пост Президента ВАСХНИЛ

На XXI съезде партии, состоявшемся 27 января -- 5 февраля 1959 года, было предоставлено слово беспартийному Лысенко. Снова руководители КПСС могли слышать восторженную речь о том, как огромен масштаб полезных дел "мичуринцев", как неоценим их вклад в решение главной проблемы: настичь США по производству мяса, молока и масла.

Отражением ослабления "твердой руки" в стране (произошедшего благодаря Хрущеву, за что можно было бы многое ему простить) стали выступления Несмеянова и Семенова. Их речи по сути были антилысенковскими, так как они призвали к развертыванию исследований физики и химии живого. Такая дуалистичность отразилась и в решениях съезда: с одной стороны, в партийный документ попали фразы о преимуществе "мичуринской биологии", а, с другой, в нём же говорилось о том, как невозможно дальнейшее развитие комплекса биологических наук без углубленного изучения физических и химических закономерностей живой материи.

Это положение не могло удовлетворить Лысенко, и он искал пути всё большего сближения с Хрущевым и старался вбить клин во взаимоотношения последнего с представителями точных наук. Его упорство начало потихоньку приносить плоды. Хрущев всё чаще брал Лысенко с собой в поездки по стране, советы "колхозного академика" стали приобретать в его глазах всё больший вес, а раздражение учеными, неуступчивыми и непонимающими ценности лысенковских предложений, росло. Временный либерализм Никиты Сергеевича уходил постепенно за кулисы политического "действа", туман дуализма испарялся. Всем цветам цвести было уже непозволительно, а раздражение в адрес теоретиков, писателей и поэтов, абстрактных художников, которых он в открытую называл матерными словами, росло20.

Тонкий психолог Лысенко чуял эти перемены и на ходу менял тактику. В его речах повторялось всё больше мёда в адрес Хрущева. Если брать в качестве отсчета его речи в сталинские времена, когда Лысенко не стеснялся в выражениях своей "сыновней любви и безграничной преданности" к вождю всех народов, то теперь это было извержением потоков лести, не знающей границ. И Хрущеву это явно нравилось, ему -- недавнему борцу с "культом личности" -- теперь несомненно хотелось раздуть свой культ в еще больших размерах. Вот один лишь -- не самый яркий -- образчик сладкопевного захваливания мудрого вождя Трофимом Денисовичем. Выступая в присутствии Хрущева 22 февраля 1961 года на совещании передовиков сельского хозяйства нечерноземной зоны в Москве, Лысенко, наряду с заявлениями о том, сколь величественно его собственное детище -- "мичуринская биология" ("Я много раз уже заявлял, что мичуринская биология, творческий дарвинизм -- детище социалистического сельского хозяйства" /189/), пропел гимн прямому продолжателю дела Ленина:

"Владимир Ильич Ленин, Центральный Комитет партии, Никита Сергеевич Хрущев неоднократно подчеркивали, что в единстве теории и практики главным, ведущим является практика... Напомню замечание Никиты Сергеевича Хрущева по этому поводу на январском Пленуме. Он говорил, что вести социалистическое сельское хозяйство без науки нельзя. В этих словах выражена забота партии и правительства о науке, определены обязанности работников науки: они должны всей своей научной деятельностью прямо или косвенно помогать колхозам и совхозам ..." (190).

Поговорив затем про микробов, кормящих растения, про "навозно-земляные компосты на полях и навозно-дерновые21 на лугах и пастбищах" (192), Лысенко еще раз вернулся к личности Никиты Сергеевича, приписав ему роль первооткрывателя идеи о том, что можно обойтись меньшим количеством удобрений, если использовать тройчатку и компосты (193). Закончил он свою речь верноподданнической здравицей в честь Никиты Сергеевича.

Говорят, что вода камень долбит. Лесть Лысенко окончательно растопила лед прошлого недоверия к нему Хрущева (или, чтобы быть более аккуратным, скажу так -- его несколько настороженного отношения к Лысенко). А результатом долбления в одну точку стало то, о чем Лысенко не мог не мечтать страстно. Ему удалось вернуть себе главную из утраченных позиций, в августе 1961 года его снова сделали Президентом ВАСХНИЛ.

Примечания и комментарии

к главе XVI

1 И.Лиснянская. Что я увижу в часы одиночества? 1980. Цитиров. по книге: Дожди и зер- кала. Стихи, YMCA-Press, Paris, 1983, стр. 213.

2 Ф.М. Достоевский. Бесы. Цитиров. по Полному собранию сочинений в 30 томах, т. 10, Изд. "Наука", Ленинград, 1974, стр. 374.

3 Цитиров. по машинописному экземпляру воспоминаний академика ВАСХНИЛ И.Е. Глу- щенко, стр. 198.

4 Там же.

5 Там же.

6 Там же. Неоднозначность в трактовке пользы от яровизации понимали кое-кто и из лысенко-

вского окружения. Молодой сотрудник лысенковского Института генетики АН СССР Александр Константинович Федоров (в настоящее время доктор наук, старший сотрудник Московского филиала ВИР) в 1955 году опубликовал результаты исследований, из которых следовало, что, например, многолетние травы вообще неспособны проходить стадию яровизации из-за отсутствия у них достаточного количества питательных веществ. См.: А.К.Федоров. О биологии развития некоторых многолетних трав. "Изв. АН СССР, сер. биол.", 1955, ╧2, стр. 19-40. Пожалуй, следует отметить, что, начав с научного несогласия с Т.Д.Лысенко, А.К.Федоров постепенно пришел к несогласию и с его организационными приемами и стал одним из первых критиков Лысенко в его собственном институте. Будучи человеком, уверенным в правоте партийных позиций, коммунист Федоров, тем не менее, не убоялся пойти с жалобами на Лысенко непосредственно в партийные органы, вплоть до ЦК (о чем мне в середине 70-х годов рассказывал бывший заместитель зав. отделом сельского хозяйства ЦК КПСС /заведующим отделом в то время был Ф.Д.Кулаков/ В.Д.Панников, ставший позже вице-президентом ВАСХНИЛ).

7 Н.С.Хрущев. О контрольных цифрах развития народного хозяйства СССР на 1959-1965

годы. Доклад на внеочередном XXI съезде КПСС 27 января 1959 года, М., Госполитиздат, 1959, стр. 9.

8 Т.Д. Лысенко. Сельскохозяйственная наука в борьбе за выполнение сталинской программы.

Газета "Известия", 6 марта 1946 г., ╧56 (8972), стр. 2.

9 Там же.

10 Т.Д.Лысенко. Почвенное питание растений -- коренной вопрос науки земледелия. М., Сель-

хозгиз, 1955, стр. 33.

11 Там же.

12 Там же.

13 Там же.

14 Т.Д.Лысенко. К новым успехам в осуществлении сталинского плана преобразования при-

роды. Сельхозгиз, М., 1950, стр. 15.

15 А.В. Соколов. Рецензия на книгу Т.Д. Лысенко "Почвенное питание растений -- коренной вопрос науки земледелия". Журнал "Почвоведение", 1955, ╧11, стр. 99-102. Приведенная цитата взята со стр. 99.

16 Т.Д. Лысенко. О почвенном питании растений и повышение урожайности сельскохозяйст-

венных культур. Сельхозгиз, М., 1954. Данная брошюра содержит изложение доклада Т.Д.Лысенко на сессии ВАСХНИЛ, сделанного 15 сентября 1953 г.

17 Там же, стр. 9.

18 Там же, стр. 11.

19 Там же, стр. -56.

20 Там же, стр. 7.

21 Там же, стр. 61.

22 См. прим. /10/.

23 Там же. Эти соображения о причине кислотности были изложены в докладе, сделанном

Т.Д.Лысенко на координационном совещании АН СССР, созванном Институтом генетики АН СССР 11-15 января 1954 г. См.: К.В.Косиков. Хроника. Совещание по проблеме "Наследственность и ее изменчивость". Журнал "Успехи современной биологии", 1954, т. 37, вып. 3, стр. 378-381.

24 Т.Д. Лысенко Задача науки о почвенном питании растений в повышении урожайности

сельскохозяйственных культур. Журнал "Достижения науки и передового опыта в сельском хозяйстве", 1953, ╧11.

25 Перечень выступлений составлен мною на основании сведений, приведенных самим Лысенко. См. прим. /10/.

26 Ф.В. Турчин. Питание растений и применение удобрений. Журнал "Почвоведение", 1954, ╧6.

27 Д.Л.Аскинази. Выступление по докладам А.В.Соколова, Ф.В.Турчина и О.К. Кедрова-Зих-

мана на совещании почвоведов 20-26.IV.1954 года. Там же, стр. 76.

28 См. прим. /10/.

29 Там же, стр. 57.

30 Там же, стр. 37.

31 См. прим. /15/, стр. 100. См. также: А.В.Соколов. Роль правильных севообротов в повыше-

нии плодородия почв. Журнал "Почвоведение", 1954, ╧ 6, стр. 36-47. Автор критиковал И.В.Якушкина, В.С.Дмитриева, С.Ф.Демидова и писал о "атеях" Лысенко: "Всё это были фантазии, расплачиваться за которые пришлось сельскому хозяйству нашей страны".

32 См. прим. (15).

33 Там же.

34 А.Г.Шестаков, А.В.Петербургский, В.М.Клечковский, И.М.Гулякин, П.М.Смирнов. О

системе применения удобрений в Нечерноземной полосе. Журнал "Известия Тимирязевской сельскохозяйственной академии", 1955, вып. 1 (18), стр. 103-118. Убедительная критика лысенковских предложений об использовании удобрений была дана на стр. 110-118. Авторы писали:

"Рекомендации Т.Д.Лысенко... находятся в противоречии с многочисленными дан-ными науки и сельскохозяйственной практики..., неприемлемы [они -- В.С.] и с орга-низационно-хозяйственной стороны, ибо они не упрощают, а усложняют применение удобрений"" (стр. 110).

"Широкая реализация предложений акад. Т.Д.Лысенко неминуемо привела бы к потерям" (стр. 111).

35П.Г. Найдин, А.К.Селаври. Об эффективности смесей органических, фосфорных удобрений и извести. Журнал "Почвоведение", 1955, ╧10, стр. 23-35.

36 Там же, стр. 28.

37 См. прим. /7/.

38 Ф.В. Каллистратов. Опыт применения органо-минеральных смесей под озимую пшеницу.

Журнал "Земледелие", 1955, ╧7, стр. 52-55. Автор писал в статье невообразимые вещи. Так, он утверждал, что органо-минеральные смеси "почти удваивают урожай озимой пшеницы", что они "дают возможность получать урожаи от 37 до 42 ц/га", что "действие суперфосфата в смеси с органическими удобрениями возрастает в 3,5 раза, а на почвах с низким плодородием -- в 8-10 раз ... Можно заменить суперфосфат фосфоритной мукой и это, тем не менее, не снижает эффективности органо-минеральных смесей".

Эти выводы не покоились на фактах, так как несколько цифр, приводившихся Ф.В.Каллистратовым, никак не подкрепляли его точку зрения. А в то же время Лысенко ссылался на "блестящий опыт Каллистратова". См., напр.: Т.Д.Лысенко. Почвенное питание растений и удобрение полей. Доклад на заседании Ученого Совета ТСХА, посвященного 1-5летию со дня смерти В.Р.Вильямса. "Известия ТСХА", 1955, вып. 1 (8), стр. 11-24. В этом докладе Т.Д.Лысенко ссылался на "опыты агронома Горок Ленинских Ф.В.Каллистратова, использовавшего органо-минеральные смеси под картофель" и добившегося увеличения урожая по сравнению с контролем (153 ц клубней/га) -- "при разных дозах тройчатки от 211 до 251 ц/га", стр. 17.

39 См. прим. /10/, стр. 113.

40 В.В.Мацкевич, Зам. Председателя Совета Министров СССР, министр сельского хозяйства

СССР. О задачах сельскохозяйственной науки по осуществлению решений XX съезда КПСС (доклад на Всесоюзном совещании работников сельскохозяйственной науки в Москве 19 июня 1956 г.). Журнал "Вестник сельскохозяйственной науки", 1956, ╧1, стр. 9-39. В.В.Мацкевич говорил:

"За 27 лет существования академии [ВАСХНИЛ -- В.С.] выборы ни разу не проводились" (стр. 28).

"... в науке долгое время пользовалась почетом теория о неизбежности появления сорняков в посевах, в связи с перерождением культурных растений.

Докторант академии Дмитриев, например, писал, что "возникновение единичных растений овсюга" (из овса) при определенных условиях "становится неизбежным, то есть представляет не случайное, а закономерное явление...

А мы с товарищем Тихомировым и Бенедиктовым, убаюканные "глубиной исследований" Дмитриева, Котта и других...ожидали, пока сорняки самоизредятся и исчезнут или превратятся в... ананасы" (стр. 34).

41 Под заголовком "На стыке точных и естественных наук" журнал "Техника-молодежи" в

1956-1957 году опубликовал много выступлений советских ученых (И.Л.Кнунянца, Н.П.Дубинина, А.Р.Жебрака, Е.Т.Васиной-Поповой, Д.К.Беляева, А.А.Ляпунова, Б.Л.Астаурова, Н.В.Тимофеева-Ресовского, И.Е.Тамма): см. в частности, ╧5, 6, 9, 1957.

42 Н.П. Дубинин. Физические и химические основы наследственности. Журнал "Биофизика", 1956.

43 Ф.Крик. Структура наследственного вещества. Журнал "Химическая наука и промышлен-

ность", 1956, т. 1, ╧4, стр. 472-477; см. также статью Дж.Уотсона и Ф.Крика "Структура ДНК" в сб.: "Проблемы цитофизиологии", М., Изд. иностр. лит-ры, 1957, стр. 58-70.

44 См. прим. /82/ к главе XV.

45 Н.П.Дубинин. Вечное движение. Госполитиздат, М., 1972, стр. 368.

46 А.А.Авакян. О дружбе наук и ее нарушении. Ответ оппоненту (по поводу статьи). Журнал "Наш современник", Изд. "Литературной газеты", М., 1956, кн. 3, стр. 130-131.

47 Выступление В.В.Сахарова на дискуссии в редакции. Там же, стр. 158-162.

48 Выступление Ф.В.Турчина. Там же, стр. 153-158.

49 Выступление Н.П.Дубинина. Там же, стр. 168-173.

50 Выступление О.Н.Писаржевского. Там же, стр. 141-145.

51 Выступление И.А.Халифмана. Там же, стр. 145.

52 Выступление В.В.Сахарова. Там же, стр. 159.

53 Цитиров. по выступлению О.Н.Писаржевского. Там же, стр. 144.

54 А.А. Авакян. Стадийные процессы и так называемые гормоны цветения. Журнал "Агро- биология", ╧1, стр. 47-77.

55 Там же, стр. 47.

56 Н.Г. Холодный. В защиту учения о гормонах растений. "Ботанический журнал", 1954, т. 39, ╧3, стр. 403-414.

57 См. прим. /46/, стр. 136.

58 Там же, стр. 133.

59 Там же, стр. 153.

60 Там же. Вот два примера, характеризующих поведение Авакяна:

"Ф.В.Турчин. Несколько лет назад Т.Д.Лысенко пришел к заключению, что почвенные микроорганизмы принимают непосредственное участие в питании растений. Он утверждал тогда, что... минеральные удобрения идут сначала на питание почвенных микроорганизмов, которые перерабатывают их в вещества, пригодные для непосредственного усвоения растениями.

А.А.Авакян. Нужно формулировать точнее.

Ф.В.Турчин. Я достаточно точно излагаю. Вот что писал тогда Т.Д.Лысенко: "Все удобрения, которые мы вносим в почву, даже в увояемой форме, все равно прежде поглощаются микрофлорой, и уже продукты жизнедеятельности микрофлоры питают наши сельскохозяйственные растения" (Газета "Известия", 1946, ╧56), (стр. 153).

Через несколько минут Авакян повторил свой наскок в попытке уличить профессора Ф.В.Турчина в искажении истины. Турчин говорил о том, что тройчатка Лысенко гораздо менее эффективная, чем рекомендуемые учеными способы удобрений. Авакян, хорошо понимавший, что тень падает и на него, так как именно он давал результаты проверки тройчатки, снова перебил докладчика:

"А.А.Авакян. Это неправда!

Ф.В.Турчин. Зачем же говорить, что это неправда, когда вы сами присутствовали на заседании Технического совета Министерства сельского хозяйства СССР в начале 1955 года, где профессором Н.Г.Найдиным были доложены результаты опытов по проверке эффективности органо-минеральных смесей... После обсуждения результатов этих опытов Техническим советом была принята соответствующая резолюция... Вы разве забыли это?

А.А.Авакян. Нет, не забыл" (стр. 1-55156).

61 Там же, стр. 165.

62 Там же, стр. 161 и 169.

63 Там же, стр. 162.

64 Там же. стр. 167.

65 Там же, стр. 141.

66 Там же, стр. 159.

67 Там же, стр. 160. В.В.Сахаров в связи с этим говорил:

"И тогда еще я ставил вопрос об ответственности тт. Презента, Всехсвятского и некоторых других перед страной. Случилось самое худшее. И в средней школе, и в высшей школе были проведены программы, по которым в течение ряда лет миллионы учащихся получают превратное представление о том, что такое дарвинизм".

68Там же, стр. 162.

69 Там же, стр. 168.

70 Там же, стр. 164-165.

70а Б.Н.Васин, Т.К.Лепин. Рецензия на книгу Н.И.Фейгинсона "Основные вопросы мичу-

ринской биолгии". Журнал "Бюллетень Московского Общества Испытателей Природы (отдел биологический), 1956, т. 61, ╧4, стр. 9-5105; В.П.Эфроимсон. О роли эксперимента и цифр в сельскохозяйственой биологии. Там же, 1956, т. 61, ╧5, стр. 83-91. См. также статью М.Л.Бельговского. Фальсификация науки под флагом мичуринского учения. Рецензия на книгу А.И.Воробьева. Основы мичуринской генетики.. 1953. Там же, 1956, т. 61, ╧2, стр. 102-106.

71 См. прим. /45/, стр. 374.

72 Там же.

73 Ф.Х. Бахтеев. О состоянии преподавания ботаники в средней школе. "Ботанический жур- нал", 1958, т. 43, ╧1, стр. 14-5153.

74 Резолюция по докладу Ф.Х. Бахтеева "О состоянии преподавания ботаники в средней школе". (Утверждена на пленарном заседании Второго делегатского съезда ВБО 17 мая 1957 г.), там же, стр. 153-154.

От редакции. Там же, стр. 154-155.

75 М.А. Лаврентьев. Опыты жизни. 50 лет науке (мемуары). Журнал "ЭКО (экономика и организация промышленного производства)", 1980, ╧1, стр. 146.

76 Там же.

77 Там же.

78 Там же, стр. 146-147.

78а См. прим. /45/, стр. 378.

79 Н.С. Хрущев. За резкое увеличение производства мяса и молока в районах центральной

нечерноземной зоны. Речь на совещании работников сельского хозяйства областей цент-ральной нечерноземной зоны 30 марта 1957 г. Газета "Правда", 1 апреля 1957 г., ╧91 (14120), стр. 2.

80 Там же.

81 Там же.

82 Там же.

83 В. Поляков, К.Погодин. Совещание работников сельского хозяйства Арзамасской, Горь- ковской и Кировской областей, Марийской, Мордовской и Чувашской АССР. Газета "Правда", 8 апреля 1957 г., ╧98 (14127), стр. 2.

84 Там же, 9 апреля 1957 г., ╧99 (141128), стр. 1.

85 Там же, 10 апреля 1957 г., ╧100 (14129), стр. 2.

86 Там же.

87 Там же.

88 Т.Д. Лысенко. Шире применять в нечерноземной полосе органо-минеральные смеси. Газе- та "Известия", 27 апреля 1957 г., ╧101 (12408), стр. 2.

89 Там же,

90 Там же.

91 Информационное сообщение: "Пленум ЦК КПСС об антипартийной группе Маленкова,

Кагановича, Молотова и примкнувшего в ним Шепилова 22-29 июня 1957 г.". Газета "Правда", 4 июля 1957 г., ╧185 (14214), стр. 1-2. В 1998 г. под редакцией А.Н.Яковлева вышел том с полными стенографическими записями всех заседаний пленума, из которых становится очевидным, как грубо и политикански расправился со своими конкурентами по руководству КПСС Хрущев. См.: Молотов, Маленков, Каганович. 1957. В серии "Россия -- XX век". М. Издание Международного Фонда "Демократия", Гуверовского института войны, революции и мира и Стэнфордского университета. 1998.

92 Газета "Правда" 10 июня 1957 г., ╧191 (14220), стр. 3.

93 Там же.

94 Редакционная статья "Интересные работы по животноводству в Горках Ленинских. Бесе- да с академиком Т.Д. Лысенко". Газета "Правда", 17 июля 1957 г., ╧198 (14227), стр. -56.

95 Там же.

96 Например, академик В.А. Энгельгардт 9 июня 1957 г. писал в газете "Комсомольская правда":

"Расшифровать язык атомных и молекулярных комбинаций -- прямая задача науки ближайшего будущего. Задача эта чрезвычайно трудная. Но не нужно быть беспочвенным оптимистом, чтобы верить, что через пятьдесят лет "биологический код" -- химическая зашифровка наследственных свойств -- будет расшифрован и прочитан.

С этого момента человек станет полным властелином живой материи. Изменяя расположение атомов в генах, хромосомах, он даст растениям и животным такие полезные свойства, которые те, подчиняя воле человека, будут воспроизводить в последующих поколениях".

97 Передовая статья "О разработке философских вопросов естествознания". Журнал "Вопро- сы философии", 1957, ╧3, стр. 3-18.

98 Там же, стр. 15.

99 В.Я.Александров. Цитология. БСЭ, 2 изд.

100 Н.А. Майсурян, А. Негруль, В. Эдельштейн, А.Атабекова. Выдающийся советский ученый. Газета (многотиражная) "Тимирязевец", 4 декабря 1957 г., стр. 3.

101 Там же.

102 Т.Д. Лысенко, Н.И. Нуждин. За материализм в биологии. Москва, 1957, Изд. Всесозного Общества по распространению политич. и научн. знаний, ротапринтное издание, имеет- ся в открытом доступе в Гос. Библиотеке им. В.И.Ленина, шифр Б 59-11/112. Негативно

отозвался о значении физики и химии для биологических исследований Лысенко и на заседании Президума АН СССР и Отделения биологических наук 20 января 1959 года. См. его статью "К вопросу о взаимоотношениях биологии с химией и физикой". Журнал "Агробиология", ╧4, 1958, стр. 484-488.

103 Т.Д. Лысенко, Н.И. Нуждин. За материализм в биологии. Москва, 1957, см. прим. (102), стр. 22.

104 Там же, стр. 13.

105 Там же, стр. 10.

106 Говоря об этих "фантазиях" Энгельгардта, Лысенко заявил:

"Все это -- безответственные попытки увода биологической науки с ясного мате-риалистического пути. В наших условиях такие попытки большого успеха, конечно, иметь не могут. Но они все же тормозят развитие науки, затуманивают головы неко-торой части молодежи. Этим людям в их практической работе придется нелегко". Там же, стр. 68.

107 Там же, стр. 38.

108 Там же, стр. 60.

109 Там же, стр. 50.

110 Н.С. Хрущев. Тезисы доклада "Контрольные цифры развития народного хозяйства СССР на 1959-1965 г. г.". Политиздат, М., 1958.

111 А.Н. Несмеянов. Задачи советской науки в свете семилетнего плана развития народного хозяйства СССР. Газета "Правда", 1 декабря 1958 г., ╧355 (14729), стр. 2-3. Цитата взята со стр. 3.

112 Проект строительства Пущинского центра биологических исследований долго оставался не-

реализованным. Например, в 1957 году в "Вестнике АН СССР" сообщали, что "намечается сооружение зданий для биологических учреждений в Пущино на Оке" (см. статью: В Отделении биологических наук. "Вестник АН СССР", 1957, ╧3, стр. 38), но на следующий год президент АН СССР А.Н.Несмеянов (Вступительная речь Президента Академии наук СССР академика А.Н.Несмеянова на годичном собрании 25 марта 1958 г. "Вестник АН СССР", 1958, ╧5, стр. 4-8) признал:

"Строительство научного городка в Пущине под Серпуховым, одна из основных целей которого -- развитие биохимии, биофизики, микробиологии, химии природных соеди-нений -- пока находится в состоянии моратория" (стр. 7).

Президиум АН СССР много раз возвращался к этому вопросу. См., напр., статью: В Президиуме Академии наук СССР. О строительстве биологических институтов в Пущино. "Вестник АН СССР", 1962, ╧6, стр. 101. Реальное строительство началось лишь в середине 60-х годов.

113 См.: "Материалы совещания по применению математических методов в биологии, состояв- шегося 12-17 мая 1958 года". Ленинград, Изд. ЛГУ им. А.А.Жданова, 1958, 44 с.

114 См.: "Тезисы докладов Совещания по полиплоидии у растений 2-528 июня 1958 г.". М., Изд. МОИП, 103 стр.

115 А.Р.Жебрак. Полиплоидия у пшеницы. Там же, стр. 20-22.

116 В.В.Сахаров. Полиплоидия и радиация. Там же, стр. 16-19.

117 В.Л. Рыжков. Количественно-качественные отношения при полиплоидии. Там же, стр. 10- 11.

118 А.Н. Лутков. Полиплоидия и ее значение у эфирно-масличных культур. Там же, стр. 62- 64.

119 В.С. Андреев. Некоторые особенности экспериментальных полиплоидных форм опийного мака. Там же, стр. 73-75.

120 В.К. Щербаков. Методы экспериментального получения полиплоидов. Там же, стр. 9-5 96.

121 Газета "Правда", 29 сентября 1958 г., ╧272 (14666), стр. 1.

122 Т.Д.Лысенко. За материализм в биологии! Журнал "Агробиология", 1957, ╧5, стр. 4- 12 и ╧6, стр. 3-17. Статья также опубликована в журнале "Вопросы философии", 1958, ╧2, стр. 102-111.

123 Редакционная статья: Дискуссии: О некоторых проблемах советской биологии. "Ботани- ческий журнал", 1958, ╧8, стр. 113-51145.

124 Редакционная статья "Об агробиологической науке и ложных позициях "Ботанического журнала"". Газета "Правда", 14 декабря 1958 г., ╧348 (14742), стр. 3-4.

125 Там же, стр. 3.

126 Там же.

127 Там же, стр. 4.

128 Там же.

129 Т.Д. Лысенко. Теоретические успехи агрономической биологии. Газета "Известия", 8 дека- бря 1957 г.

130 Заключение Комиссии Отделения биологических наук АН СССР о деятельности "Ботани- ческого журнала" на 2-х стр., Приложение к Постановлению Бюро Отделения биоло- гических наук АН СССР от 23 сентября 1958 г., ╧210-130/277, протокол ╧28, п. 5.

131 Там же, стр. 1-2.

132 См.: Постановление Бюро ОБН АН СССР от 23 сентября 1958 г., ╧210-130/277, протокол ╧28, п. 5, подписанное зам. академика-секретаря Отделения биологических наук АН СССР -- член-корр. АН СССР -- Г.К.Хрущовым и и. о. Ученого секретаря ОБН канд. сельскохозяйственных наук А.А.Маркевич.

133 Пленум ЦК КПСС 1-519 декабря 1958 г. Стенографический отчет. Госполитиздат, М., 1958.

134 Н.С. Хрущев. Выступление на декабрьском пленуме ЦК КПСС. Там же, стр. 84. Хрущев сказал:

"Или возьмите такой пример. При Всесоюзном институте животноводства имеется ла-боратория белковых кормов во главе с академиком ВАСХНИЛ С.С.Перовым. Госу-дарство израсходовало на содержание этой лаборатории только за 1949-1957 годы около 3 миллионов рублей, а результатов никаких".

135 Там же, стр. 83.

136 Там же, стр. 233-234.

137 Там же, стр. 235.

138 Там же, стр. 236.

139 Там же, стр. 237.

140 Там же, стр. 238.

141 Там же, стр. 238.

142 Там же, стр. 239.

143 Там же, стр. 240.

144 Там же, стр.274.

145 Там же.

146 Там же, стр. 375.

147 Там же.

148 Там же.

149 Газета "Правда" 18 декабря 1957 г., ╧352 (14746), стр. 1.

150 Там же, стр. 3.

151 Редакционная статья "За укрепление связи биологии с практикой". Журнал "Вестник АН СССР", 1959, ╧3, стр. 3-7. Цитата взята со стр. 4.

152 Там же, стр. 5.

153 Там же, стр. 6.

154 Там же.

155 Там же, стр. 7.

156 Решение Президиума АН СССР гласило:

"Об утверждении состава редакционной коллегии

"Ботанического журнала"

В связи с серьезной и правильной критикой работы редакционной коллегии "Ботанического журнала" в газете "Правда" от 14 декабря 1958 г. и высказанными по нему замечаниями на декабрьском Пленуме ЦК КПСС Президиум утвердил новый состав редакционной коллегии журнала.

Главным редактором утвержден член-корреспондент АН СССР В.Ф.Купревич, его заместителями -- доктора биологических наук П.А.Генкель и М.В.Культиасов, члены редакционной коллегии -- члены-корр. АН СССР А.А.Авакян и Б.К.Шишкин, акад. ВАСХНИЛ П.А.Власюк, доктора биологических наук Н.А.Аврорин, Л.В.Кудряшов, С.С.Прозоров, В.М.Разумов, К.А.Соболевская, А.А.Шахов и М.С.Яковлев.

Новому составу редакционной коллегии поручено разработать предложения по коренному улучшению работы журнала в развитие материалистического направления в биологии". (См. "Вестник АН СССР", 1959, ╧3, стр. 112.

157 Газета "Правда" 2 июля 1959 г.

158 См. прим. /75/, стр. 146-147.

159 Там же, стр. 147.

160 Это было сделано с высочайшего согласия: см. "Постановление Совета Министров СССР о

создании Сибирского Отделения Академии наук СССР", в кн.: "Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам", т. 4, 1953-1961, Госполитиздат, М., 1968, стр. 347-349; см. также журнал "Вестник АН СССР", 1957 ╧9, стр. 102, где было сказано, что Президиуму СО АН СССР предоставлено право на время организационного периода назначать заведующих лабораториями, отделами, секторами и старших научных сотрудников вновь создаваемых институтов без прохождения по конкурсу.

161 М.А.Лаврентьев. Прирастать будет Сибирью. М., Изд. ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1980; 2-е изд. Новосибирск, Западно-Сибирское книжное издательство, 1982; 3-е изд. М., "Молодая гвардия", 1982.

162 Сообщение доктора наук М.Б.Голубовского.

163 См. прим. /75/, стр. 147-150.

164 Д.А. Франк-Каменецкий. Диффузия в химической кинетике. 2 изд., М., Изд. "Наука", 1967.

165 Д.А.Франк-Каменецкий. Физические процессы внутри звезд. М., Физматгиз, 1969.

166 См.: "Сахаровский сборник", Москва-Нью-Йорк, Изд. "Khronika Press",New York, 1981, p. 249.

167 А.Д. Сахаров в "Сахаровском сборнике" (см. прим. /166/, стр. 249) дал следующую ссылку на эту статью:

"1957 октябрь. Статья о вреде ядерных испытаний в научном журнале (перепечатана журналом "Советский Союз" и многими зарубежными изданиями)".

168 А.Д. Сахаров. Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические

эффекты. В сб.: "Советские ученые об опасности испытаний ядерного оружия", под общей редакцией члена-корр. АМН СССР А.В.Лебединского, Изд. Главного управления по использованию атомной энергии при Совете Министров СССР, 1959, стр. 36-44. В разговоре со мной 19 декабря 1986 года А.Д.Сахаров сказал, что он послал эту статью в журнал "Советский Союз" и не знал о том, что Курчатов включил ее в сборник "Советские физики о вреде ядерного оружия".

169 E. Teller, A.L. Latter. Our Nuclear Future ... Facts, Dangers, and Opportunities. Criterion Books. New York, 1958, p. 124.

170 Там же.

171 См. прим. /168/, стр. 41.

172 Там же, стр. 43-44.

173 Формулировка дана по памяти А.Д.Сахаровым -- см. прим. /168/, стр. 249.

174 Там же, стр. 250.

175 См. прим. /45/, стр. 370.

176 См., например, кн.: "Сборник работ лаборатории биофизики", Труды института биологии,

Уральский филиал АН СССР, Свердловск, вып. 9, 1957; "Ионизирующие излучения и наследственность", Итоги науки, сер. биологические наука, вып. 3, Изд. АН СССР, 1960. Частично ссылки на опубликованные в те годы работы можно найти в кн.: В.Н.Сойфер. "Молекулярные механизмы мутагенеза". Изд. "Наука", М., 1960; В.Н.Сойфер. "Очерки истории молекулярной генетики". Изд. "Наука", М., 1970.

177 Канд. биол. наук А.А. Прокофьева-Бельговская, доктор биологических наук С.И. Алиханян.

Важные проблемы генетики. Журнал "Вестник АН СССР", 1959, ╧1, стр. 98-100. В статье обсуждались работы, представленные на Вторую Международную конференцию по мирному использованию атомной энергии (Женева, сентябрь 1958 г.), и было сказано:

"советские ученые... уже добились крупных успехов, например, в селекции продуцен-тов антибиотиков".

178 О выступлениях Т.Д. Лысенко в защиту мира см. подборку выступлений на заседании в АН СССР в 1951 году -- "Дело мира победит", журнал "Вестник АН СССР", 1951, ╧9, стр. 3.

179 Воспоминания И.Е.Глущенко, стр. 281.

180 Журнал "Агробиология", ╧5 и 6 за 1951 год.

181 И.Е. Глущенко. Почта советского ученого. Журнал "Огонек", 1956, ╧38, стр. 14; его же статья в газете "Вечерняя Москва", декабрь 1956 г.; его же статья в газете "Известия", 8 декабря 1956 г.

182 Цитиров. по рукописи статьи, переданной мне В.П.Эфроимсоном.

183 Цитиров. по оригиналам, хранящимся у меня. Ксерокопии имеются у профессора М.Б.Адамса, Пенсильванский университет, США.

184 См. "Бюллетень МОИП, отд. биол.", 1965, т. 70, вып. 1, стр. 33-74; см. также прим. /266/ к главе VIII.

185 Во время первого чтения воспоминаний С.С.Четверикова на его квартире в Горьком при-

сутствовали С.С. и Н.С. Четвериковы, доцент Горьковского Госуниверситета П.А.Суворов, доцент мединститута Т.Е.Калинина, аспирант ГГУ Н.Н.Солин и студенты горьковских вузов: В.А.Брусин, В.А.Шутов (ГГУ), И.А.Чечилова и В.Шевцова (Горьковский мединститут). Когда я кончил читать текст, было устроено чаепитие, во время которого Сергей Сергеевич, разволновавшись, даже всплакнул. Воспоминания были опубликованы: С.С.Четвериков. Из воспоминаний. Журнал "Природа", 1974, ╧2, стр. 68-69 и Воспоминания, там же, 1980, ╧5, стр. 50-55, ╧11, стр. 86-94 и ╧12, стр. 76-85. Рукопись продиктованных мне С.С.Четвериковым воспоминаний хранится у меня в архиве. В опубликованном тексте имеются некоторые ошибки, внесенные, скорее всего, публикатором -- В.В.Бабковым.

186 Н.Шмелев Curriculum Vitae -- Повесть о себе. Журнал "Континент", ╧98, 1998, стр.172.

187 Там же, стр. 173.

188 Там же, стр. 174.

189 Академик Т.Д. Лысенко. Питание растений и удобрение полей. Сельхозгиз, М., 1961,

15 стр. Брошюра представляет собой изложение речи Лысенко на совещании передовиков сельского хозяйства нечерноземной зоны РСФСР в Москве 22 февраля 1961 года. Приведенная цитата взята со стр. 3.

Наряду с восхвалениями Н.С.Хрущева Лысенко, конечно, продолжал превозносить и собственное понимание роли диамата и марксистской философии:

"Поэтому если ты хочешь правильно понимать жизнь и развитие органического мира, то должен как можно лучше овладеть единственно правильной теорией развития -- диалектическим материализмом, марксистско-ленинской философией". Там же, стр. 5.

190 Там же, стр. 4.

191 См., например, брошюру П. Гурова под редакцией В.Р. Вильямса: "Фабрика компостов.

Как получить из отходов и отбросов удобрение и привести в санитарное состояние города, колхозные села и усадьбы колхозников". Изд. 2-е, Воронежское областное издательство, Воронеж, 1937. См. также статью П.Гурова "За миллионы тонн добавочного органического удобрения". Газета "Социалистическое земледелие", 29 декабря 1937 г., ╧297 (2685), стр. 3.

192 См. прим. /189/, стр. 4.

193 Лысенко сказал:

"Нужно последовать совету Никиты Сергеевича Хрущева и создать в каждом колхозе и совхозе своеобразную фабрику хороших и дешевых удобрений, производимых во все возрастающем количестве".

Там же, стр. 13.