Стук повторился, настойчивый и нетерпеливый. Мы переглянулись, словно мыши, застигнутые котом у миски со сметаной.

– Господа колдованцы! – закричали с улицы, и мы узнали голос Казума. Михей даже неуверенно улыбнулся, а вот я радоваться не спешила. – Господа колдованцы, дело до вас есть. Спешное!

– Точно, – пробормотала я. – Спешно на костер препроводить.

– Айка, – покачал головой Рион, но без особого удивления, и громко выкрикнул: – Заходите.

Мельник не заставил себя ждать – так и непочиненная дверь скрипнула, мужчина тяжело переступил порог, миновал сени, вошел в комнату и с облегчением вывалил на стол перед Витом ворох бумажек.

– Вот, – удовлетворенно выдохнул Казум, а я заметила, что он уже успел переодеть портки, так как рыжая грязь исчезла.

– Что это? – удивленно поднял брови чаровник.

Тот же вопрос мучил и меня. Честно говоря, я ожидала чего-то более неприятного вроде топоров и факелов. А тут бумажки, лежат себе тихо-мирно, не кусаются. Скрученные листки, некоторые даже с ленточками, некоторые без, некоторые небрежно сложены, с рваными и истрепанными уголками, будто бумагу уже использовали, причем не один раз.

– То, что просили, – качнул головой мельник и добавил: – Надобности. Сами же велели. Чин по чину, усе сделали, написали, как было сказано. Потом еще добавим.

– Так это – не все? – сел за стол вириец.

– И откуда столько грамотеев взялось? – удивился Рион.

– Так к Ламару-писарю все подались, – сказала появившаяся вслед за мельником Пелагея.

– Точно, – подтвердил Казум. – Остальное Хирей-пасечник донесет, если у Ламара рука раньше не отвалится.

– Зато корову – точно купит, – вставила хозяйка, вытирая руки фартуком. – Ну не корову, так козу.

– «Досточтимые господари чаровники. – Чернокнижник развернул ближайший свиток, отбросил в сторону яркую алую ленточку, явно позаимствованную из чьей-то косы, и стал читать вслух, – на милость вашу уповаю, дозволенья испросить имею, дабы первейшей доставить до вас дщерь свою для последующего… – вириец запнулся, сделал круглые глаза и закончил: – Поноса».

Рион закашлялся, Михей покраснел и сделал вид, что угол печи интересует его гораздо больше, чем бумажки на столе.

– «Девка ликом красна и кругла, славна косою, а посему вызывает охоту и приязнь. Доселе не венчана. Бела, пышна, бед… бедриста и полногруда, тем паче понести и разрешиться смогёт без труда. Вопрошаю за разрешенье нужды. – И подпись: – Кагора-ткачиха».

– Кто про что, а эти все о том же, – пробормотал Рион и проводил взглядом Пелагею, которая отправилась переставлять чугунки в печке.

Следующий листок, замызганный и небрежно скомканный, Вит брал с явной опаской.

– У мужичка шишок сдох, – через минуту сказал чернокнижник. – Требует заселить нового.

– Изгнать, – поправил его Рион.

– Нет. Подселить. Скучно человеку. Прежнего он схоронил «по-людски» и теперь страдает от одиночества.

– Как это он умудрился нежить бестелесную земле предать? – спросила я.

– Полна земля тарийская чудес невиданных, – почти пропел Рион.

– И первача, переброжённого в количествах немереных, – в тон ему заметил вириец, отбрасывая бумажку.

– Дядька Казум, – позвала я, подергав мельника за рукав, пока парни разворачивали следующий листок. – Мне послышалось или кто-то кричал? Знаете, так, словно руку дверьми прищемил? Или не руку…

Знаю, этот вопрос задавать не стоило. Не стоило вообще привлекать внимания, но… Меня все еще преследовало это странное чувство, будто кто-то смотрит в спину. Оно чуть притупилось, но не исчезло. Я даже оглянулась на красный угол, но там был только лик Эола. Бог взирал сурово и даже с укором, вряд ли ему нравилось, чем мы тут занимались.

– Да нет, – отмахнулся мельник. – Вернее, да, – тут же поправился он. – Я тоже слышал, уже, грешным делом, подумал, что у пастуха Жига жинка снова в родах, а оказалось… – он вздохнул, – Игнара-пьяница к Эолу отправилась. Допилась, вестимо.

– То есть она умерла от…

– Да не знаю я, от чего. Браги перебрала, все давно к этому шло, прошлую годовщину сошествие Эола так встретила, что пластом седмицу лежала, даже сил выть не было. Майана так и сказала: коль заливать не перестанете, кишки вспучит. Она не перестала. – Мельник пожал плечами, а потом, словно спохватившись, добавил: – Жалко, конечно, хоть и дурна баба. Я как раз у писаря был, когда девки голосить начали, но сразу к вам поспешил, ибо нужды людские – они важнее. Там сейчас Шугар, на ледник ее свезет. Эх, все-таки придется за Теиром ехать, уже двое преставились, схоронить надобно…

Я ничего не сказала. Не смогла, так как кишки свернулись узлом не только у неведомой Игнары-пьяницы. Потому что еще недавно в Хотьках тоже гибли люди и тоже от пьянства. Три ночи подряд.

Парни тем временем разворачивали одну бумажку за другой. Свитки, перетянутые цветными лентами и бечевками, содержали по большей части предложения доставить к чаровникам ту или иную дщерь или племянницу в качестве матерей для будущих чаровников. Такие послания просто отбрасывали в сторону, видимо, предполагаемые отцы не горели желанием стать оными.

– Просят снять порчу с глаз… нет, сглаз. Черт его знает, как правильно.

– Тут женщина хочет заговорить мужа от пьянства.

– А другая просит срочно ввести своего в запой «на подольше». Ибо спасу от него нет. «Доколе в избе сиднем сидеть буде да жизни поучать!»

– Так устроили бы родственный обмен, – предложил Вит.

Рион хмыкнул и зачитал следующее:

– Вразумите Гишку, козла безрогого. Бодает всех. Даже курей. Накануне и вовсе с петухом подрался. Объясните неразумному, что раз рогов нема, то и биться нечем.

В дверь снова постучали. Вит поднял голову. И в его глазах я увидела отражение своего страха, своих настороженности и предчувствия. Чернокнижник сидел за столом, читал записки, спина прямая, плечи напряжены… Он ждал так же, как и я, пусть Михей уже давно опустил арбалет, а Рион пренебрежительно хмыкал над «просьбами». Мы знали – что-то близится, неслышно подступает к самому порогу и скоро заглянет на огонек…

На этот раз проситель не стал дожидаться разрешения, возможно, боялся его не получить, он ввалился в дом Пелагеи без спроса – высокий худой мужчина, пахнущий дымом и горелым маслом. За ним в комнату вбежала растерянная Майана.

– Вам чего, Шугар? – спросил мельник, скорчив недовольную мину, словно вошедший ему не нравился. Вернее, судя по брошенному на Риона заискивающему взгляду, Казуму было неловко за неопрятного и вонючего односельчанина. Так же смотрел на чистильщика выгребных ям наш староста, когда тот явился в храм Эола пред светлые очи заезжего смирта. Староста не стыдился самого чистильщика, он стыдился того, что односельчанина в таком виде увидел тот, перед кем он не хотел ударить в грязь лицом.

– Казум, ты чего, шутковать изволил?

– Охолони, Шугар, не видишь, господа колдованцы заняты.

– Да я-то чего, – смутился вновь вошедший. – Сам же послал за покойницей, сам сказал, а потом сам же и…

– Дядька Казум, – пролепетала Майана, – Игнара пропала.

– Как пропала? – не понял мельник. Вит повернулся к травнице, Михей осенил себя знаком Эола. – Ты куда ездил-то?

– Дык куда сказал – на северную окраину, к дому Сурьки, токмо тама никого не было. Я ведь даже сунулся к ней, а дурна баба сказала, что ты сам давеча приходить изволил и тело на телегу грузил. Оно и ладно бы, токмо зачем меня звал тогдась? Работы и так по маковку…

– Майана, – перебил мельник. – Чего он несет?

– Я оставила Игнару там, где мы… – она посмотрела на меня, – ее нашли, и побежала к Тюрке-омывальщице. А надо было остаться или Сурьку попросить, – расстроилась девушка.

– Я приехал, а там никого, значится. Вот, думаю, неужели Казум-старшой пошутил над Шугаром, и не помирала Игнара-то. Мало ли, сомлела, а потом оклемалася да до дому пошла, не в первый раз ведь…

– Нет ее дома, – вставила травница. – Да и не могла она никуда уйти, мертвая же была. – Взгляд девушки остановился на мне.

Я промолчала, не спеша ни соглашаться, ни спорить с травницей. Михей повторно осенил себя знаком Эола.

– Да-да, – с готовностью подтвердил Шугар, – даже Сурька на крыльце голосила, что ты сам, значится, покойницу забрал, и неча мне тут шастать…

– Да не забирал я ничегось, я тут с господами колдованцами был. – Казум заморгал и тоже осенил себя знаком Эола. – Ты с утреца уже опохмелился, что ль, Шугар?

Шугар отвел взгляд.

– Ну что за сказки? – попенял им Рион, поднимаясь.

Травница в сильнейшем волнении повторила жест мельника, а за ней и заглянувшая в комнату Пелагея.

– Кому сказки, а кому и… – Казум не договорил, а Рион уже поднялся с места, я даже не стала спрашивать, что он намерен сделать. И так понятно, влезть по уши в новую историю. А меня, как назло, снова потянуло в лес…

Тяжелый взгляд ожег затылок, заставил переступить с ноги на ногу. Я едва удержалась, чтобы не повернуться и не показать Виту язык или не швырнуть в него чем-то. Глупая девчоночья выходка сейчас казалась донельзя уместной. Только вириец умел так колоть и ласкать глазами одновременно. Что на него нашло? А на меня? Давно ли я стала ощущать его взгляды спиной?

– Значит, так… – начал Рион.

Но я перебила:

– Дядька Казум, вы сказали, что раньше умер кто-то еще. Вы ведь приехали в скит за Теиром, чтобы соборовать умершего?

– Да, – кивнул мельник. – Паркуса-лудильщика.

– Как он погиб? – спросил Рион, судя по напряженной позе, до парня наконец дошло, почему у меня такие плохие предчувствия. Даже Михей нахмурился и стал что-то высчитывать, загибая пальцы. Чем Эол не шутит, вдруг они тоже внезапно полюбят лес?

– Погиб? – удивился мельник. – Нет, он просто умер. Старый был. Пришел его черед отправиться к Эолу.

– Дома почил?

– Нет. За старой кузней поутру нашли. Госпожа стрига, а зачем вам Паркус?

– Просто, – не дал мне ответить чернокнижник, – хотим знать, кому мы обязаны тем, что встретили вас на лесной дороге.

– Все во власти Эола, – покачал головой Шугар. – Поди, опять от кузнеца по утреннему холодку возвращался, когда навь встретил.

– Только нави нам здесь и не хватало, – проговорил Рион. От прежнего веселья не осталось и следа.

Глупыми парни не были, даже Михей. Пусть стрелок иногда казался немного наивным и простоватым, а Рион излишне правильным, как может быть правильной проповедь смирта, но не глупыми. Вит, который многого не знал, чувствовал куда больше всех нас, вместе взятых. Чувствовал, что время истончается, тает, словно воск на зажженной свече, и все же сидел здесь и перебирал бумажки. Опасность, разливающаяся в воздухе, и нарочитое спокойствие и веселье вирийца…

– Давайте посмотрим на вашего лудильщика, – встал чернокнижник. – От греха подальше, а то вдруг окажется, что он тоже погулять вышел.

Пелагея охнула и спряталась за печку.

– Интересно, – пробормотал Рион, следуя за вирийцем, и тихо, так, чтобы слышали только мы с чернокнижником, спросил: – Происходит что-то необычное?

– Думаешь? – иронично спросил Вит, когда Шугар, что-то бормоча и прося прощения, посторонился, выпуская его из дома.

– Ага, – кивнул чаровник, – вас с Айкой словно подменили после капища, рветесь людям помогать. Уж не вселились ли в вас дасу?

– Может, святой водой окропить? – предложил стрелок, пристраивая арбалет на плечо.

– Окропи, кто же тебе мешает. Кстати, о святой воде. – Вит посмотрел на купол часовни, о чем-то усиленно размышляя.

Я обернулась и глянула на дом: на крыльцо вышли Пелагея, Шугар, Майана. Казум шел с нами, указывая дорогу. Дверь покачивалась на ветру, и почему-то у меня возникло впечатление, что чинить ее уже поздно.

У нас в Солодках жила Гурьяна-вдова, ее еще плакальщицей прозвали, а за глаза так и вовсе бедой. Она всегда и во всем видела лишь плохое. Ветер с севера – выморозит посевы, с юга – к засухе, вообще нет ветра – однозначно грядет мор и пора сколачивать гробы. Хорошо, что уехала в прошлом году, а то, рано или поздно, ей пустили бы красного петуха в избу. К чему я ее вспомнила? К тому, что сегодня сама себе очень напоминала Гурьяну.

Успокойся, Айка. Покойники не ходят. Я покосилась на чернокнижника… Наверное. Ну уж, во всяком случае, не в этом Эолом забытом селении. Не ходят и не исчезают, если их не заставят, конечно.

– Сбегать? – предложил вирийцу Михей, кивнув на часовню.

– Сомневаюсь, что она там есть, – проговорил Вит и, повысив голос, спросил у Казума: – У вас нет своего смирта?

– Так Теир и есть наш смирт, – удивился мельник. – Благословенный человек, – он осенил себя знаком Эола. – Не побоялся, взялся покаяние на проклятом капище нести, дабы изгнать погань с земли тарийской, даже обет дал, что останется там до тех пор, пока… – Мельник вздохнул и снова пошел вперед. – Вот и приходится за ним туда-сюда ездить, когда кто-нибудь сподобится помереть или родиться.

– Что, так и катаетесь до самого скита? И нечисти не боитесь? – Вит пошел следом.

– Спаси Эол, – снова поднял руку в защитном жесте Казум. – На просеке жду. Нет туда никому хода, коли жить охота.

И в этот момент я поняла – словно увидала уши степного кота, показавшиеся над камышами. Поняла, отчего оборачивалась на образ Эола в углу…

– Поэтому вы так и удивились, увидев нас? – спросила я.

– Сразу смекнул, что вы непросты, – похвалился Казум, сворачивая к восточной окраине села.

Два крайних дома стояли очень близко. Почерневшие, старенькие, они наклонились друг к другу крышами, словно заговорщики. Михей вдруг споткнулся и грохнулся в пыль. Щелкнула спущенная тетива, и болт, сердитой осой прожужжав мимо головы мельника, с сухим треском вошел в одну из досок чердачного окна правого домика. Ставня гулко хлопнула по стене.

Мельник крякнул, тряхнул головой, открыл рот, потоптался у дома, но выругаться не решился, хотя в такой ситуации, как говорят, сам Эол велел.

– Может… ну… это… того… оно… поосторожнее бы, – начал мельник, – если вы из-за того, что Шугар тама наговорил, осерчали, так брехня это все. Не увозил я Игнару, да и зачем мне покойница? Вот, хоть Эолом побожусь! – Казум начал сотворять охранные знаки.

Михей тем временем поднялся и стал задумчиво рассматривать арбалет.

– Чей дом? – нахмурившись, спросил Вит.

– Изба Орьки-прачки. Та померла давно, вот мы в ее старой избе ледник и устроили. Я же сказывал про Орьку и дочку ее непутевую? – спросил мельник, косясь на арбалет. – Тут подземный ручей близко, подмыл избу-то да соседнюю тоже, зато в погребе всегда холодно. – Мужчина распахнул дверь и вошел в дом.

– Не заряжал бы ты игрушку, – попенял Рион стрелку, но тот упрямо вставил болт в ложе.

– Как думаешь, смирт жертвы приносил и с нечистью поладил или ваш Эол дал своему слуге особое разрешение покидать зачарованные места независимо от степени вложенной в заклинания магии? – иронично спросил меня Вит.

Наконец-то я поняла, что не давало покоя с того момента, как мы, слушая болтовню Казума, вошли в дом Пелагеи. Дом, где жил смирт, когда возвращался в Волотки… Ключевое слово «возвращался». Теир мог сходить с заклинания «единого пути», мог уходить к капищу и возвращаться.

– Постойте, – выкрикнул догнавший нас в дверях Рион. – Вы хотите сказать, что смирт…

Не договорив, чаровник нахмурился.

– Смотри-ка, парень растет не по дням, а по часам, – хмыкнул чернокнижник и уже для меня серьезно добавил: – Спина чешется. Чешется так, что хочется развернуться и зарычать.

Вместо того чтобы успокоить, его слова напугали меня еще больше. Слишком лично прозвучало признание, слишком интимно, словно только я одна могла понять смысл этих слов.

Рычать пока не хотелось, и я очень надеялась, что никогда больше не захочется. Лучше уж на самом деле убежать в лес. И там обосноваться, свить гнездо на дереве или выкопать землянку, а еще требовать со случайных путников дань грибами, ягодами и берестой… Эол, опять чушь из детских сказок лезет в голову!

Тело лудильщика лежало там, где его оставили, и вроде бы никуда не торопилось убегать. По моему мнению, стоило прикопать его еще пару дней назад. Ледник ледником, а запашок в подвале, где некогда хранили припасы, стоял знатный.

Не знаю, что хотел увидеть Вит. Мне тело пожилого мужчины, лежащее на лавке, не показалось особо интересным. Все части на месте. Седые растрепанные волосы, синюшная кожа и глаза, которые никак не хотели закрываться…

Я отвернулась, когда чернокнижник открыл покойнику рот и с живейшим любопытством заглянул туда. Рион с восторгом присоединился, правда, заинтересовался отнюдь не внутренним устройством, а, скорее, внешним, и стал водить руками над телом. Стрелок снова начал разглядывать арбалет, и Казум отступил от Михея на пару шагов.

– Не могу понять, от чего он умер? – нахмурился Рион. – Очень похоже на…

Он не договорил, но я поняла и так. С самого утра этими совпадениями кто-то просто тыкал нам в глаза, а мы, словно слепые котята, отказывается замечать очевидное.

В Хотьках тоже погибали люди, и тоже неизвестно, от чего, вроде бы от пьянства, но… Но совершенно точно не от него.

В селе Михея люди гибли с интервалом в день, а здесь от первой смерти до второй, судя по запаху, прошло не меньше пяти. Значит, либо лудильщик и правда почил сам, и парни зря заглядывали ему в рот, либо для… (тут самое время спросить – для чего?) промежуток не важен.

Что еще общего у этих деревень? Лиска. Имя заставило меня поежиться. А может, это от холода, царящего здесь. Чернокнижник и чаровник продолжали возиться с трупом и еще ни разу не поцапались. Трупы, они такие, объединяющие, это не я, это наш гробовщик сказал, когда на похоронах старого гончара помирились его жена и гулящая девка, которая тоже не отказалась бы от вдовьего платка и, вполне возможно, даже имела на него некоторое право.

Вит перевернул труп и задрал рубашку. Я, не говоря ни слова, вышла. Покойники меня не пугали, во всяком случае смирно лежащие на лавках и терпеливо дожидающиеся погребения. Но смотреть на деловитые движения вирийца было неприятно. Хотя чернокнижник никогда не притворялся служителем Эола.

Поднялся ветер, и волосы растрепались еще больше, косу я не переплетала дня два, и, надо сказать, выглядела она не лучшим образом, но это подождет. Все подождет – и мятая одежда, и волосы, и даже голод. Эол, как же хочется есть!

Все подождет, кроме взгляда в спину и предчувствия беды.

Я подобрала прутик и, немного подумав, села в пыль у дороги. Из дома прачки доносились голоса. Я начертила на земле круг.

Это Хотьки, рядом река, лес, домик травницы – к кружку добавилось несколько линий. Первую жертву нашли на опушке – я поставила точку. Вторую – кажется, мужчину, звали Асин – обнаружили на берегу. Последнюю, бабку – на дороге. Три жертвы – три точки. Я посмотрела на собственные каракули, наклонила голову и соединила точки линиями. Любопытно…

Кружок деревни, словно круглое слуховое окно, оказался внутри треугольного чердачного фасада.

Теперь Волотки – рядом я нарисовала овал. Совсем другая застройка, улочки вытянутые. Первая точка – лудильщика нашли рядом с кузней на юго-западе, вторая – Игнара-пьяница почила на северной околице. Если уж искать дальнейшее сходство, то скоро будет еще одна жертва. Или не будет, если я рехнулась после ритуала покаяния. Вон снова в лес потянуло…

Но если пойти на поводу у своего воображения, то третью жертву, чтобы получился такой же красивый рисунок, как в Хотьках, нужно принести на юго-востоке. И еще колодец. В селе Михея центром этого безобразия был колодец, значит, и здесь должно иметься что-то подобное. Или не должно? Что я вообще знаю о магии?

Что там плел Рион о магических каналах и отражениях? Я не очень прислушивалась, что-то про зеркало-ключ и колодец-замок, про канал, по которому в наш мир явно приползет что-то очень нехорошее. И голодное. Почти как я. Меня тогда больше интересовало то, что все живы, обет мага выполнен и нам можно уехать из этих несчастных Хотьков. Да и потом, маги в Велиже обещали разобраться. Вот вам, разобрались.

– Что это? – тихо спросили из-за спины. – Что это такое?

Я обернулась. Чернокнижник уже закончил знакомство с покойником и вышел из дома прачки. Вышел и увидел мои каракули.

– Что это? – Глаза мужчины потемнели, зрачок вытянулся, слова больше походили на рык.

– Вит… – Я поднялась, на крыльцо уже вышел Рион, он что-то в полголоса втолковывал Казуму.

Чернокнижник не дал мне договорить, не дал даже выпрямиться, схватил за горло, вздернул, заглянул в глаза. Только вот смотрел на меня отнюдь не человек. И в этот момент я поняла, что имел в виду Рион, когда говорил о вирийцах… Вернее, конкретно об этом вирийце. Человек, которого кровь дасу превратила в зверя. Сейчас этот зверь держал меня за горло, заставляя ворошить пыль носками сапог, стирая так разозливший его рисунок.

– Ви…шшт, – позвала я. – Пожалуйсс-с-ссс-ш-шшштта…

Закричал Рион, потом, кажется, Казум. Щелкнул арбалет, но стрелок в очередной раз промахнулся, а чернокнижник продолжал смотреть на меня. Продолжал сжимать мое горло.

Его пальцы были сухими и жесткими, губы чересчур красными, зубы чересчур белыми, кожа смуглой, но сквозь загар просматривалось нечто иное. Нечто переливающееся, как внутренняя поверхность ракушки, какие я иногда находила у реки.

– Отпусти ее, демон! – закричал Рион, и щеку опалило жаром – чаровник применил магию. Жалко, что толку от этого почти не было. Чернокнижник дернул бровью, и только.

– Ай-ка, – нараспев произнес Вит, проглотив среднюю букву, словно ему было неудобно ее произносить, словно его горло не могло воспроизвести человеческие звуки. И мое имя прозвучало совсем иначе, четче и жестче, оно прозвучало как «А-ка».

– Не надо, – шепотом попросила я, цепляясь за его руки. – Не…хххррр.

Я тоже хрипела. И тоже рычала, потому что моя кошка, та самая, которую едва не разорвали на части чаровники Велижа, вдруг подняла голову и рыкнула. Без особой злости, скорее для острастки, так собака фыркает на расшалившихся детей, таскающих ее за уши. Тихий недовольный рык без желания обнажать зубы.

Что это? Магия или, как сказал чернокнижник, кровь? Потому что магию из меня вытянули, чаровники не глупы, они, скорее, жестоки. Но что, если это кровь?

Вит склонился к моему лицу, обнажил зубы, кошка зевнула и немного раздраженно дернула хвостом. Где-то рядом безостановочно ругался Рион.

Чернокнижник мог разорвать мне горло, все, что надо было сделать, – это наклониться и заставить меня запрокинуть голову. Но вместо этого щеки коснулось что-то теплое и шершавое. Кошка выгнулась, и я выгнулась вместе с ней, по коже побежали мурашки. Словно домашний пес лизнул.

– Сладкая А-ка, – прорычал вириец и разжал руку.

Я грохнулась в пыль у его ног. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как светящийся шарик врезался в плечо Вита. Чуть поодаль, на дороге, бледный Рион уже создавал новый. Золотые нити огня сплетались в его ладонях в плотный клубок.

– Детская игрушка, – проговорил чернокнижник, слегка пошатываясь. Огненный шарик растекся по куртке. Запахло горелой тканью, рукав осыпался пеплом, а золотой огонь втянулся в смуглую кожу.

Чернокнижник развернулся и перехватил занесенный над головой арбалет, который отчаявшийся Михей решил использовать вместо дубины. Схватил, вывернул и ударил коленом стрелка в живот.

Что бы я ни думала о парнях – об уме Михея или о несговорчивости Риона – именно сейчас, в данный момент, я осознала, что не забуду этого. Не забуду, как они вступились за меня на пыльной дороге, ввязались в схватку с заведомо более сильным противником ради вредной чужой девчонки. Как не забуду и пальцы Вита на шее и его шершавый язык на щеке.

Михей упал на дорогу. С ладоней чаровника сорвался шарик. Вит перехватил арбалет, замахнулся и опустил приклад на голову хозяина.

Вернее, попытался опустить, потому что чернокнижник с воем затряс рукой, отбросил арбалет, словно простая деревяшка обожгла ему ладонь.

И все кончилось. Кончилось так же внезапно, как и началось. Вит отступил, огненный шарик пролетел мимо, врезался в забор на противоположной стороне, сухое дерево тут же занялось огнем. Арбалет упал на дорогу, Михей очумело смотрел на чернокнижника, и наверняка так же на него смотрела я. Кошка зевнула и уснула, лишь самый кончик хвоста еще подергивался.

Вириец тряхнул головой, на миг закрыл глаза, а когда открыл, он снова был знакомым нам Витом. Да – загадочным, да – опасным, но не диким и злым, как выпущенный из преисподней зверь.

– Я в порядке, – хрипло проинформировал он, увидев, что Рион начал махать руками, то ли создавая новое заклинание, то ли отгоняя мух.

– А мне наплевать, – ответил чаровник. – Таких, как ты, надо в бочках с солью прикапывать, а мы поверили… Почти поверили, что ты человек.

– Да прекрати ты. – Чернокнижник стряхнул пепел с рукава. – Для «сети Эрира» нужна концентрация, так ты ее не соберешь, слишком психуешь.

Рион и не подумал опускать руки, продолжал стягивать что-то невидимое.

– Прошу прощения, монна. – Чернокнижник повернулся ко мне и протянул руку. Жест был слишком нарочитым. И одно то, что он вернулся от Айки или А-ки к «монне», говорило, что ни черта у него не в порядке. Вернее, у нас не в порядке. – Просто не каждый день деревенская девчонка, пусть и с каплей темной крови, рисует в пыли знак вызова дасу. Вот и не сдержался. Виноват.

Странные слова произносил Вит. В них не было лжи, но в них не было и правды. Он не врал, но для вирийца это были просто звуки, настоящей вины чернокнижник не чувствовал.

– Господа колдованцы! – раздался крик, и из-за угла дома выглянул Казум. За его спиной топтался Шугар с вилами. – Вы тама разобралися промеж собой? Али нам еще подождать?

– Разобрались, – ответил за всех чернокнижник и опустил руку, в которую я так и не вложила свою ладонь.

Мельник покивал, но, судя по всему, верить не спешил, обернулся к вилоносцу и стал о чем-то его спрашивать. Шугар с разнесчастным видом отвечал.

– Да откуда Айка может знать, как вызвать дасу, если даже я этого не знаю? – Рион посмотрел на полустертый рисунок.

– Твое невежество меня как раз и не удивляет, – скривился мужчина.

– А меня удивляет, что в княжестве карают за знания. Может, зря мы туда едем? – Чаровник зло взмахнул ладонью, но заклинание отказалось появляться на свет. В который раз Вит оказался прав.

– Она начертила схему вызова дасу и воззвала к части моей крови напрямую. Думаешь, легко не обернуться, когда кто-то на улице кричит твое имя?

Михей тяжело поднялся, подобрал арбалет и стал его осматривать на предмет нанесенного ущерба. Ущерб, нанесенный собственной шкуре, похоже, волновал стрелка куда меньше. Я вспомнила, как Вит отбросил арбалет… Нет, не отбросил, а уронил, словно схватился за раскаленную кочергу и не сразу это понял.

– Айка? – повернулся ко мне Рион. – Скажи, что он врет.

– Он врет, – послушно повторила я, поднимаясь. Горло горело. – Я всего лишь вспоминала Хотьки. – Стрелок отвлекся от разглядывания арбалета. – Отмечала места, где находили тела.

– Так, – встал Вит, поднял прут и, протянув Риону, скомандовал: – Рисуй.

– Щас, – скрестил на груди руки чаровник. – Чтобы ты мне тоже лицо облизал? Обойдешься.

– Дурак ты, тариец. Дураком и помрешь. Скоро, – пообещал чернокнижник.

– Господа колдованцы, – снова закричал Казум. – Вы это… сами к Пелагее дойдете али еще какие покойники надобны? Кладбище на юго-востоке, но, если копать надумаете, Шугара кликните, – мельник обернулся. Шугар грустно посмотрел на вилы.

– Рисуй, обещаю не облизывать, сразу обглодаю. – Вит сделал шаг к Риону, но парень, вместо того чтобы взять прут, стал снова стягивать силу, сжимая и разжимая пальцы.

– Третью жертву как раз нужно принести на юго-востоке, – сказала я. – Чтобы все было как в тот раз.

Вит обернулся, посмотрел на меня так, что… Не знаю как. Так на меня никогда не смотрели, ни парни-односельчане, ни Рион с Михеем, ни Тамит, ни Дамир. Он посмотрел так, словно видел нечто важное. По-настоящему значимое. Я – Айка Озерная – вдруг стала важна. А может, не я сама, а сказанные мною слова? Или капля темной крови?

Какая разница? Я подняла руку к шее, и Вит едва заметно поморщился.

Спина снова зачесалась, а темный лес показался почти родным и удивительно уютным.

Чернокнижник бросил прут в пыль и быстро пошел по дороге, как раз в сторону Казума и его помощника. Те сразу решили, что у них найдутся дела поважнее и желательно подальше отсюда. На перекрестке остались сиротливо лежать вилы.

– Ах ты ж, – высказался Рион. – Ты куда? Просветите, господин кудесник, нас, недалеких!

– А ты, господин чаровник, сначала реши, чего больше хочешь, прикопать меня в бочке с солью или выслушать.

Рион выругался и бросился следом. Появившийся в его ладонях шарик голубоватого огня с тихим хлопком исчез. Не знаю, видел ли Вит, но для меня это был ответ.

На юго-востоке Волотков действительно находилось кладбище. Когда мы появились, чернокнижник стоял среди нескольких десятков могил и вертел головой. Боюсь, местные решат, что мы охочи до покойников и не гнушаемся разорять могилы. Интересно, нас сразу отправят на костер или подождут до утра?

– Ну, что он там делает? – поинтересовался Рион.

– Ищет табличку «Осторожно, совершается жертвоприношение. Просьба не мешать», – ответила я.

– Было бы неплохо, – ответил Вит и присел рядом с одним из памятных знаков.

– Думаешь, здесь будет так же, как в Хотьках? – спросил Рион.

– Если в ваших Хотьках вызывали демона, то да, – ответил чернокнижник, выпрямляясь. – Вот поэтому кровь и просыпается. И во мне, и в Айке. Кто-то взывает к ней.

– Демона? – с каким-то детским восторгом переспросил Михей. – Настоящего дасу?

– Самого что ни на есть настоящего, – клятвенно заверил стрелка Вит.

– Так чего ты бесишься, когда прыгать от радости должен? – Чаровник пересек первый ряд могил, отчего-то поежился и пошел дальше.

Я посмотрела на покосившийся знак Эола на ближайшем темном потрескавшемся дереве и на табличку с парой скупых строк. Мне потребовалось несколько минут, чтобы прочитать:

«Орьке-прачке, старой лисе, да примет ее Эол. От дочери».

И дата смерти более десяти лет назад. На соседнем памятном знаке не было даже таблички, видимо, не расщедрились или в момент установки грамотных в селе не нашлось.

Я снова почувствовала чужой недобрый взгляд, но оборачиваться не стала, все равно там никого нет. Как сказал Вит? Кровь просыпается? Кошка согласно рыкнула.

– А вы, тарийцы, действительно думаете, что мы демонов хлебом и солью встречаем ну или кишками и кровью? Девственниц им кидаем?

– Ну с чего-то пошел род кудесников, – не остался в долгу Рион.

– Лучше тебе не знать, с чего. С кого. Дасу берут все, что хотят, не спрашивая разрешения. И мало того, – на этот раз Вит смотрел прямо на чаровника, – там, где они появляются, не остается ничего живого. Издержки магии, так сказать.

– Давайте уедем, – попросила я. – Прямо сейчас, возьмем и уедем.

Словно отвечая на мои слова, вдалеке пророкотал гром. Мы задрали головы, небо на востоке стремительно наливалось чернотой. Нет, сегодня у местных с костром точно не срастется.

– Поздно… Развели разговоры, – убитым голосом проговорил Вит. – Уже можно никуда не ходить.

Налетевший ветер предостерегающе зашуршал листьями склонившегося к ограде дерева. Почему-то их шелест показался мне злым предостерегающим шепотом. Листья повторяли:

«А-ка, А-ка, аашшш».

Я обхватила себя руками, вспоминая ночь в Хотьках, а еще – затерянную в лесах деревушку, тела и тучи мух.

– Это просто гроза, – покачал головой чаровник и добавил: – Сильная гроза.

– Приход дасу в наш мир всегда сопровождает что-то подобное: гроза, буря, наводнение, землетрясение…

– А в Хотьках? – спросил у Риона Михей, но тот пожал плечами.

– В Хотьках был туман, – ответила я. – Это считается?

– Да, – ответил Вит. – Все демоны разные.

Мы продолжали смотреть на небо. Михей сглотнул и отчего-то зажмурился. Минута шла за минутой, но ничего не происходило, лишь ветер усилился и растрепал темные волосы чернокнижника. Стрелок выдохнул, открыл глаза и огляделся. Ничего не изменилось. В крайнем справа огороде, отделенном от кладбища пыльной дорогой, высокая женщина в сером платье быстро снимала с веревок белье, где-то печально замычала корова… Дорогой гость с того света задерживался.

– Пусть так. Пусть ты умный, а мы дураки, пусть будет пришествие демона. Пусть, – поднял руки Рион. – Но вы, господин кудесник, забываете одну важную вещь. В Хотьках мы выжили. Все выжили.

Вит медленно, очень медленно повернул голову и посмотрел с надеждой на мальчишку, которого считал бесполезным.

– Рассказывай. – Впервые это был не приказ, впервые это была просьба. – Рассказывай, – повторил чернокнижник и добавил: – Хоть раз не ломайся, как девка на сеновале.

Гроза обрушилась на Волотки в тот момент, когда мы бежали по центральной улице и, изрядно веселя народ, искали колодец. Колодцев в селе оказалось столько, что хоть армию демонов вызывай!

– А это обязательно? – спросил Михей, обходя покосившуюся, утопавшую в кустах лавочку. – Колодец?

– Нет, – ответил Рион.

– Чтобы сформировать канал-ход из нижнего мира, подойдет любая отражающая поверхность: вода, стекло, драгоценный камень. Еще нужен ключ-артефакт, тогда у вас было… – приглядываясь к окнам ближайшего дома, начал перечислять чернокнижник.

– Псише для вызова ведогони, – кивнул чаровник, обходя забор. Небо над головами чернело на глазах. – Я не настолько неуч и теорию вызова помню. Канал, ключ, заклинание вызова, энергетические точки для активации.

– Как ты красиво о трупах сказал, – скривился Вит. Я как раз пробиралась сквозь заросли жгучеяда, тихо шипя и ругаясь, когда колючие стебли ранили кожу. – Красиво и правильно. Чтобы заставить канал открыться, нужна смерть. Жертвы, принесенные в определенных точках, как на Айкином рисунке на дороге. Если убить людей в нужных местах, энергия стечет к центру и…

– И после этого к нам снова придет чудище? – Михей почесал макушку, посмотрел на улепетывающего в сад гуся и указал рукой на чужой огород: – Еще один колодец, пятый, да?

– Или шестой. Поверь, когда чудище придет, ты поймешь. Вы в своих Хотьках дасу даже не видели, лишь исполнителя, скрытого завесой, а о чем это говорит?

– О чем? – Рион задрал голову к небу. Первые редкие и тяжелые капли ударились о землю. Чернота стремительно приближалась. Где-то заголосил петух.

– О том, что он не хотел быть увиденным и узнанным.

– Но если все должны были погибнуть, какая разница? – не понял чаровник.

– Не знаю, – честно ответил Вит, перебегая на противоположную сторону улицы. – Того дасу вызывал не я.

– Да куда ж нам чаровников узнавать, – вставил стрелок, потрясая вслед птице арбалетом.

Впечатленный гусь припустил еще сильнее. И с этим я была полностью согласна. Не нам, всего пару раз выезжавшим из деревень на ярмарки, знать магов в лицо.

– Ахшшш, – прошипела я, ударившись обо что-то коленями. – Чтоб тебя…

В кустах невесть для каких надобностей лежал старый молотильный камень.

– На этой стороне еще два колодца, – крикнул Рион.

На центральной улице Волотков жили люди зажиточные. По меркам наших Солодков – зажиточные. И нищие по меркам того же Вышграда или Велижа. Почти в каждом дворе был колодец. И теперь мы метались, не зная, какой из них станет дверью в нижний мир.

Крупные капли одна за другой падали на теплый камень, растекаясь по отполированной до блеска поверхности.

– Тут камень, – крикнула я. – Старый, раскрошившийся, но, если приглядеться, я почти вижу в нем свое отражение. Силуэт точно вижу.

– Кто бы мог подумать, что в этих Волотках столько… – Сверкнуло, Риона прервал тяжелый рокочущий звук грома. День окончательно померк.

Я выбралась из кустов, редкие капли сменились пеленой дождя, сквозь которую едва можно было рассмотреть парней. Яблони печально опустили листья. Снова громыхнуло, кажется, что-то закричал Рион. Или Вит. Михей совсем пропал из виду, под ногами чавкало.

В последнее мгновение я что-то почувствовала. Даже не я, а моя кошка. Дуновение… нет, легкий, едва уловимый выдох за спиной, и внутренний зверь ощетинился, поднял шерсть на загривке. Я успела слегка отклониться, разворачиваясь, когда что-то невыносимо вонючее прижалось к лицу, лишая возможности дышать. Я замотала головой, стараясь сбросить чужие руки, сделать вдох и уже понимая, что не получится. Что тот, кто подошел сзади, оказался сильнее. Воздух пах еликой, скудной колючей травой, что растет на болотах. Бабушка Сима варила из нее отвар от приступов падучей, еще он хорошо помогает от родильной горячки, успокаивает и погружает беспокойную роженицу в состояние полусна. При вдыхании трава действует не так сильно, да и выветривается быстро, но…

Эол, я все-таки не выдержала и вдохнула полной грудью. Горло защипало, из глаз брызнули слезы. Неизвестный тут же разжал пальцы, и я упала на колени, в жирную, разбухающую от влаги грязь. В ушах засвистело, шум дождя стал отдаляться. Кто-то схватил меня за волосы, заставляя поднять голову. Черный силуэт дрожал и казался ненастоящим, как пятно в темноте, которое иногда улавливаешь краем глаза. Губ коснулось что-то холодное, металлическая чашка стукнула о зубы и язык обжег терпкий настой. Последнее, что я увидела, – это расплывающуюся фигуру Риона, который махал руками и что-то кричал Виту, и коричневые, покрытые рыжей дорожной грязью сапоги неизвестного. Шумел дождь…

Из темноты меня выдернула боль. Отдаленная, дергающая. Вполне можно отмахнуться. Раз голова болит, значит, ее никто не оторвал за ненадобностью. По телу разливалось странное, даже приятное ощущение онемения, так бывает, когда сунешь руку в ледяную воду.

По лицу текли капли разошедшегося дождя, гром молотом ударил по ушам. Веки казались неимоверно тяжелыми, а тело ватным, так уже было один раз, когда я вместо бабушки выпила чай с сонной травой. Сегодня мне любезно преподнесли отвар елики. И, кажется, переборщили. Сколько в меня влили? Глоток? Два? Пять? Последнее вряд ли, иначе я бы не проснулась.

Руки и ноги не слушались. Темнота, неподвижность. Сижу? Стою? Лежу? Эол, как же страшно!

Бабка рассказывала, что однажды травник из Куряков не рассчитал с этим отваром. До смерти, конечно, больного не довел, только до паралича. Эол! Мне предстоит провести остаток жизни закованной в эту мглу? Запертой в ловушку неподвижного тела, где каждый миг тянется как вечность? Нет уж! Выбираю белый платок и деревянный ящик. Самое время врагам меня добить, и побыстрее.

– Смотри, кто проснулся! – произнес знакомый голос.

– Мм, – промычал еще кто-то. Видимо, я.

Глаза открылись с трудом. Мир расплывался цветными подвижными пятнами, словно камешки за толщей воды. Сверкнула молния, и самое большое пятно превратилось в человека. Хорошо, хоть не в дасу…

– Потерпи немного, сейчас станет получше, – уверил тот же голос.

– Мммшшт, – ответила я непослушными губами.

На самом деле должно было прозвучать:

«Конечно, можете не торопиться, я все равно никуда не уйду».

Наверное, и хорошо, что не прозвучало. Благоразумие на этот раз окончательно меня покинуло, его сменил страх. Не просто страх, а испуг, сильный, как удар кнута, и такой же обжигающий.

Почему я не могу двигаться? Почему не могу говорить? Что со мной? И вообще, кто-нибудь собирается меня спасать? Или уже некому? В последнее верить упорно не хотелось. Надо же, Айка Озерная, привыкшая в этой жизни полагаться лишь на себя, лежит непонятно где и надеется на помощь. Эол, ты великий шутник, особенно когда собираешься поучить кого-то из своих неразумных детей жизни.

Так, не об Эоле сейчас надо думать, а о себе!

Тело все еще отказывалось слушаться, вот только глаза… Я часто заморгала, стараясь смахнуть ледяную влагу. Похожее на человека пятно качнулось, налетевший ветер обжег холодом воспаленные веки.

– Ну как? – Человек склонился, и я наконец смогла его увидеть. Не его. Ее. – Какая же ты настырная, – попеняла рыжая Лиска. – И везучая.

– Или наоборот – невезучая, – добавил другой голос, ко мне склонилась еще фигура, высокая, нечеткая, окутанная туманом.

Я бы заорала, если бы могла. Но на деле вышло уже привычное:

– Пшшш!

Как сказал про него Вит? Маг, скрытый завесой? Та самая тварь, которой мы до дрожи в коленях испугались в Хотьках. Та самая фигура из тумана. Фигура, от которой веяло такой жутью, что хотелось завыть. И собственноручно выкопать себе уютненькую могилку. А что же будет, если в наш мир придет дасу?

– Не отвечай. Все равно не получится, – любезно произнесло нечто.

Я дернулась вопреки всему, вопреки онемению тела, вопреки тяжести и страху. Пересилила себя и действие отвара, отодвинулась, возможно, всего на палец, но отстранилась. Смогла отвернуть голову, прежде чем ватная тяжесть снова опустилась на тело. Дыхание вырывалось из груди с присвистом, ледяная дождевая вода попала в рот. Она была безвкусной. Сверкнула молния, разделив небо пополам.

Рыжая девушка с озорными зелеными глазами протянула руку и откинула волосы с моего лба. Было в ее жесте что-то ласково-издевательское, чужая беспомощность доставляла ей удовольствие.

– Больше ты нам не помешаешь, – пообещала она и тут же, замахнувшись, ударила меня по щеке. Ласка вылилась в ярость. Лицо на краткий миг обожгло болью, которая тут же прошла, сменившись онемением. – Бледная тварь! Из-за тебя все сорвалось, а мне пришлось скрываться, как последней…

Лиска снова замахнулась, склонилась к моему лицу, из-за ворота ее плаща выскользнула цепочка и качнулась в воздухе.

– Стоять! – рявкнула фигура.

Замерли все. И Лиска. И я. И даже цепочка с камешком в виде капельки. Черной, переливающейся и очень знакомой капельки. Точно такая же сейчас лежала на моей груди. Маскировочный амулет, благодаря которому я смогла стать своей среди людей. А может, не только я?

– Аччшша! – прошипела в ответ. Язык ворочался с трудом.

– В этом нет смысла, Лиса. Она все равно ничего не чувствует. Не растрачивай ярость попусту.

Пару мгновений мне казалось, что она его не послушает и сорвет на мне накопившуюся злость. Но девушке удалось взять себя в руки, и она отстранилась. В поле зрения попал памятный знак, за ним еще один, и еще. Дождь разбивался о влажный камень, громыхнуло почти над головой, и шум в ушах сменился звоном.

Я задрожала, ощутив вдруг ледяной холод камня под спиной, сырость и грязь. Место оказалось знакомым. Кладбище на юго-западной окраине Волотков. Я лежала на могильной плите, а над головой возвышался знак Эола с покосившейся медной табличкой, надпись на которой была сейчас неразличима. Место последнего упокоения Орьки-прачки, чей дом использовали для хранения покойников, а могилу, видимо, приспособили под более интересные нужды.

– Надеюсь, на этот раз никаких ошибок не будет? – строго спросила фигура, поднимая и небрежно комкая в руках или призрачных лапах черно-белую тряпку. Такие еще принято вывешивать на воротах деревень, где резвится проказа, мне доводилось видеть такую… один раз. Я снова вспомнила хутор в лесу, тучи мух, разъезд вирийцев и детские тела. – Мне нужна одна жертва! Поняла?

Лиска с готовностью кивнула, в изящных пальцах затанцевал тонкий ножик.

– Поняла. Никаких ошибок, мэтр. Даю слово. К утру живых здесь не останется. – Девушка рассмеялась. – Верно, дрянь?

Вместо ответа с моих губ слетела слюна, но вряд ли они впечатлились.

– Залом тебе поможет.

– Мэтр, – возмущенно закричала Лиска. – Только не Залом, уж лучше Теир! А еще лучше – я сама…

– Молчать, – скомандовал маг, оборвав Лиску на полуслове. – Это не предложение, это приказ, мне не нужны осечки.

– Но, мэтр, Теир справился бы не хуже.

– Справился бы, но сейчас он пытается докричаться до Эола. А тот, как водится, занят. Залом, – позвала фигура, и кто-то встал у меня над головой. Я не видела его, но чувствовала. – Помните, с третьим молотом Эола! Не раньше и не позже! Одна жертва. Подойдет любой из этих крестьян. Ясно?

– Ясно, – недовольно ответила Лиска. – А почему не она? – и пихнула меня рукой в бок.

– Потому что, – весомо ответил маг, – распоряжение самого. – И стал удаляться. Вместе с ним отдалялся ужас, так ледяная рука, стиснувшая сердце, постепенно разжимается, и с каждой секундой становится легче дышать. Кожу начало покалывать…

Нависший над головой Залом, или как там его, двинулся куда-то в сторону. Холодные капли текли по моему лицу, забирались под одежду. Лиска встала, я видела, что она недовольна, это ощущалось в ее чуть напряженной позе, скупой линии стиснутого рта. Ее силуэт на несколько мгновений скрылся за струями воды. Странно, я была уверена, что, как только этот «мэтр» уйдет, девушка отведет на мне душу.

Залом подошел ближе, словно нарочно показался на глаза. Высокий, широкоплечий…

– Тысссс, – зашипела я, разглядев лицо.

Удивительно гладкое, знакомое и незнакомое одновременно. Казум-мельник, Казум, старший Волотков, Казум, что ходил за нами по пятам. Казум и совсем не Казум.

Что это? На него наложили чары? Опоили?

Мужчина скользнул застывшим взглядом полудохлой рыбы по моему лицу, груди, рукам. Склонился к животу, и там поселилось сосущее чувство беспомощности, коснулся лежащей рядом руки. Я снова увидела пятно рыжей грязи на его домотканых штанах.

Я ведь уже видела его, именно этого Казума-Залома, видела у того дома и, помнится, удивилась равнодушному взгляду.

Ладонь кольнуло, раз, второй, третий… А потом боль острой иглой вошла в палец, коснулась кости и заставила меня мысленно заорать. На деле же вышло привычное:

– Аххшшшш!!!!

Помилуй, Эол, спаси и сохрани!

Залом выпрямился, в узловатых пальцах было зажато толстое сапожное шило. Дождь быстро смывал с острия капли крови. Улыбаясь, мужчина, взял мою руку в свою, поднял так, чтобы я ее видела, и вогнал шило под ноготь большого пальца.

Я кричала как никогда в жизни. А они не слышали. Орала, металась, запертая в неподвижном теле, издавала шипящие невнятные звуки.

– Ты что творишь, идиот? – закричала на похожего на Казума мужчину Лиска и дернула за руку, заставив отпустить мою ладонь.

Рука упала вместе с воткнутым шилом. Рукоять стукнулась о камень, посылая новую волну боли в обездвиженное тело. Я скулила, и вместе со мной скулила моя кошка, худая и облезлая, та самая, что так хотела убежать в лес и спрятаться, только ее скулеж чередовался с рычанием.

– Совсем ума лишился? – спросила девушка. Залом не мигая смотрел на нее. – А впрочем, зачем я спрашиваю, ты ведь даже не понимаешь, чертов юродивый, – пошел бы лучше кого-то из местных выпивох привел, они обычно тебя слушаются. Ну не совсем тебя…

Она наклонилась, выдернула шило и резким движением отбросила в темноту. Залом повернул голову и молча пошел куда-то, скрывшись за струями дождя. Мы встретились взглядами с Лиской. В моем была боль, в ее – брезгливость и раздражение.

Рион, Михей, Вит! Эол, я даже согласна на твое божественное вмешательство в виде молнии! Кто-нибудь, кто угодно, вытащите меня отсюда! Ну же, парни, вы же знаете, где должна быть принесена последняя жертва, так почему еще…

Молния, зародившаяся в черных бугрящихся тучах, разделила небо надвое и ударила в землю за кладбищем. За миг до этого волоски на теле встали дыбом, губы мгновенно высохли, мир показался ломким, как кусок слюды.

Удар Эола. Вспышка и гром, от которого внутренности словно сплющились. Мир зазвенел и стал белым-белым. Говорят, когда Эол хочет наказать грешника, он бьет по земле небесным огнем. Наверное, поэтому старуха-маслобойщица в Солодках, увидев на горизонте грозу, вечно трясла палкой, то ли призывая кару на наши головы, то ли радуясь, что на этот раз досталось кому-то другому.

Я заморгала, вода заливала глаза, мир снова потемнел. Внутренности неохотно вернулись на место.

– Первый удар, – прокомментировала, тряся головой, Лиска. – Мэтр начал ритуал. – Между тонкими пальцами сверкнуло узкое лезвие. – Тебе повезло, увидишь то, что простым смертным и не снилось.

Кошка, что жила во мне, прижала уши и зарычала, девушка склонила голову и прищурилась, словно могла видеть… или… действительно могла?

– Знаешь, это даже символично, приносить жертву на этой могиле. Уверена, матушка совсем не против такой компании.

Матушка? Орька-прачка? А Лиска, значит, вовсе не Лиска, а та самая Аська-рыжуха, непутевая дочка, что сбежала с заезжим магом? А теперь вернулась… И что? Люди ее не узнали? Вряд ли. Или Лиска кого-то еще может называть матушкой, какую-нибудь кикимору? С нее станется.

– Злишься? – с интересом спросила она. – Вижу, что злишься.

«Мне больно. Я до чертиков напугана. Мне надоело глотать дождевую воду, и еще безумно чешется задница», – вот что я могла ей ответить, а на деле выдала очередное:

– Хааассс!

Губы не слушались, язык казался чужим. Мы с кошкой оскалились. Боль дергала руку, словно больной зуб опухающую челюсть.

А Лиска вдруг задрала верхнюю губу и оскалилась в ответ. В ней тоже жил зверь, зверь крови или зверь магии. Он походил на ласку, небольшой, юркий, подвижный, с острыми меленькими зубами. Мое рычание сменило тональность. Рычание, которого никто не слышал. Кроме Лиски. Но ведь Рион говорил… Хотя какая разница, он говорил много всякой ерунды.

– Удивлена? – насмешливо спросила девушка, склоняясь к моему лицу. Боль в руке и не думала утихать, ладонь горела, посылая эфемерные языки пламени чуть ли не к плечу. – А ты думала, что одна такая? Я тоже маг, – скривилась она. – Это они сказали, только мой резерв настолько мал, что впору завидовать травнице. Но я нашла способ все исправить.

Я смотрела на зеленые глаза, на потемневшие от влаги волосы. Да, она нашла. Я помнила, что рассказал Тамит о своем брате. Тот отдал силу девушке с таким же кулоном. Способ «забери у ближнего» далеко не нов.

Руку в очередной раз свело от боли, кошка внутри мяукнула. Правая рука оставалась неподвижным бревном, а вот левая, та, куда втыкал шило Залом, горела. Я чувствовала каждый палец, ладонь, локоть, плечо…

– Осуждаешь? Зря. – Лиска коснулась острием ножичка ключицы, подцепила цепочку, звякнули звенья. – Я посмотрю на тебя, когда ты поймешь, что сможешь все вернуть, Поймешь, что даже чаровник без резерва может колдовать. Это в первый раз я ошиблась. – Нож поднялся к горлу. – С молодым мальчишкой-магом, у которого были старший брат и семья. – Она задумалась, вспоминая. – А если забрать природные силы необученного или не подозревающего о своем даре человека, то можно усилить магические возможности без всяких неприятностей вроде печати смерти. Правда, только на время….

Я не осуждала. Честно, просто сейчас было не до ее моральных терзаний. Рука горела, я попыталась согнуть пальцы, и, когда они коснулись ладони, едва не закричала. От боли и восторга. Но, спасибо отвару из елики, с непослушных губ сорвалось лишь шипение, которое Лиска истолковала по-своему.

– Да, этот путь долог, труден и, что уж говорить, грязен. Но мы нашли его в старых рукописях. Нашли ответ на наши вопросы. – Голос девушки зазвенел от восторга. Именно с таким апломбом наш смирт грозил старосте и всем остальным огненной карой Эола. – Нашли неисчерпаемый источник магических сил. Не только для меня, для всех. Для Тарии!

Я чего-то не понимаю или вызов дасу – и есть этот источник? Как-то не так я представляла себе всеобщее счастье. Благодетель твой мэтр! Потомки его не забудут.

Я сжала и разжала кулак. Больно. Очень больно, но ладонь двигалась. Залом, сам того не понимая, оказал мне услугу. Боль заставляла кровь быстрее бежать по венам, прогоняя онемение.

– Что значат по сравнению с этим никчемные жизни крестьян? – Нож замер у моей скулы, чуть покалывая кожу. – Ничего они не значат! Но всегда найдутся жалостливые и поднимут вой. Как проказа выкосит, так на все воля Эола, а как магия, так чаровников на кол!

Она говорила и говорила, скорее всего оттого, что раньше ее никто не слушал. У нас кузнец тоже, как выпьет, его на откровения тянет, и все скабрезные. Вот и Лиску тянуло, хотя пьяна она была не от вина, а от осознания происходящего, от вседозволенности.

– Эта несчастная деревенька со всеми ее жителями не перевесит блага, что ожидают нас. Люди глупы и…

Воздух наполнился напряжением, оно было солоновато на вкус, сушило губы и заставляло волосы потрескивать. Эол ударил снова. Огненный язык лизнул землю, сквозь камень я ощутила ее вибрацию за миг до того, как грохот перевернул внутренности.

Рука Лиски дрогнула, острие прочертило на моей щеке тонкую обжигающую линию. Я чуть согнула руку в локте.

– Ты тоже глупа, он быстро в этом убедится, не обольщайся.

По тому, каким тоном было произнесено «он», я поняла, что рыжая имеет в виду как минимум самого Эола.

Земля дрожала, белая вспышка все еще стояла перед глазами, влажная серость возвращалась крайне неохотно.

Второй удар Эола. После третьего будет поздно. Кошка прижала уши и изготовилась к прыжку, ее мышцы дрожали, и я ощущала их дрожь как свою.

Ну где же Вит? Сам же говорил, что приход в наш мир дасу всегда сопровождает непогода, а уж не заметить два раза ударившую в одно и то же место молнию не смогли бы даже Михей с Рионом. Тогда где же они? Или… Мысль заставила замершее сердце забиться быстрее. Или уже некому замечать и приходить?

Где-то там этот «мэтр», ушедший то ли за жертвой, то ли за шилом, Залом, и, кажется, еще Теир.

Кошка раздраженно рыкнула. Правильно, не сейчас. Сейчас надо думать о себе.

– Ты сорвала нам второй ритуал. – Лезвие остановилось у глаза. – Я убивала и за меньшее.

Так себе признание. Пованивает, как по мне, гордиться тут особо нечем.

– Ты знаешь, ему, – она опять выделила слово голосом, – все равно – два глаза у тебя или один. – Она нажала на блестящее от дождя лезвие.

Острие вошло в кожу под глазом, боль ударила в голову, ослепила. Кошка прыгнула. Нет, не так. Кошка, обернувшись серой лентой, скользнула в руку, растворяя онемение и наполняя вялые мышцы силой. Все-таки Лиска что-то почувствовала, или ее зверь видел моего. Одна капля темной крови против другой. Она замешкалась. Всего на один удар сердца. Но мне хватило, я подняла тяжелую руку и вцепилась в лезвие, отводя его от лица.

Лиска взвизгнула, выворачивая клинок. Но я и не старалась его удержать. По ладони и лицу текла кровь. Серый зверь, что жил во мне, перетек из руки в позвоночник, посылая силу всему телу. Не знаю, на что это было похоже. На обливание холодной водой поутру, когда на тебя с размаху опрокидывают бадейку из колодца… Дыхание перехватило, я не могла даже кричать, воздуха не хватало…

– Ссссс, – едва не прикусила язык.

Девушка снова замахнулась. Я схватила ее за руку, приподнялась и смахнула воду и кровь с глаз. Снова громыхнуло, на этот раз в отдалении, как-то обиженно и ревниво. Обычный гром, вряд ли имеющий отношение к ритуалу.

Руки дрожали, тело все еще было ватным, но я с лихвой восполнила это злостью. Настоящим и молчаливым рычанием. Желанием причинить этой зеленоглазой такую же боль, как и она мне. Зачем ей два глаза? Вряд ли для «него» это имеет значение.

Я оттолкнула ее от себя, приподнимаясь с могильного камня.

– Залом! – закричала рыжая.

Мы с кошкой рычали. Она была готова драться даже с превосходящим по численности противником. Я не разделяла столь яростного стремления, но… момент для отступления и бегства казался очень уж неблагоприятным.

Мужчина, может, и был юродивым, но не был глухим. Он появился справа, вынырнул из пелены дождя и, схватив меня за волосы, опрокинул обратно на чужую могилу. Я выпустила руку Лиски, извернулась, а кошка… Кошка вцепилась мужчине в запястье. Вцепилась моими зубами.

Кто-то всхлипнул…

Солоноватый привкус крови во рту. Сердце стучало в ушах.

Залом не закричал, скорее удивился, насколько может удивиться такой, как он… Замахнулся и второй рукой ударил меня в лицо, разбил скулу. Я упала, стукнулась виском о камень, ноги и задница оказались на земле. Лиска еще что-то верещала, но из-за шума дождя было не разобрать что, или так сильно звенело у меня в голове…

Я упала и увидела ее. Босые ноги, перемазанные землей, льняная юбка, платок на плечах, волосы, обычно забранные в пучок, растрепались и повисли мокрыми прядями. Усталое лицо казалось постаревшим. Но, видимо, для ритуала внешность жертвы не имела значения.

– Пшшшш, – просипела я.

«Пелагея! – вот что это означало. И еще я хотела добавить: – Беги!» Но ничего не вышло, кроме шипения.

Женщина трясла головой и явно не понимала, где находится. В отличие от меня на нее отвар елики тратить не стали.

Залом дернулся и, зашипев от боли, схватился за бок. Схватился за появившуюся там рукоять смутно знакомого ножа. Зеленоглазая замолкла. Из серой хмари дождя выскочил Вит, такой же серый и такой же злой, лишь глаза горели алым.

– Кровь дасу! – взвизгнула Лиска, а я едва не рассмеялась. Какой музыкой прозвучали для меня эти слова!

Эол, как я была рада видеть его в эту минуту! Именно такого ужасного в своей нечеловечности!

Кровь дасу! Если бы могла, я бы сейчас бросилась ему на шею. Кошка замурчала, полностью разделяя мое желание. На что я там злилась? На то, что он мне шею сдавил и щеку облизал? Эол, какую только ерунду ты вкладываешь мне в голову…

Лиска замахнулась ножом. Какой неуклюжей она казалась по сравнению с кудесником, какой нелепой и злой. Что-то тонкое и хлесткое сорвалось с его пальцев и ударило девушку. Рыжая взвизгнула, на светлой коже предплечья расцвели алым две полосы. Она упала на соседний могильный камень, без таблички и без знака Эола. Ее зверь, ее ласка, верещала едва ли не громче хозяйки. Эол, я на самом деле это слышу?

Залом схватился за рукоять, вытащил нож и посмотрел на меня. Другой на его месте давно катался бы по земле и выл дурниной, этот продолжал смотреть пустыми глазами. Бабушка Сима рассказывала, что юродивый Ир тоже мог воткнуть в ладонь гвоздь, ходить и скалиться, а малышня в это время с визгом разбегалась. Боль существовала словно бы отдельно от него, так бывает, когда башка работает с перерывами.

Пелагея что-то промычала, качнулась, коснулась руками памятного знака, но пока не пыталась встать из рыжей кладбищенской грязи.

Бок мужчины окрасился кровью. Долго он на ногах не простоит, но вогнать ножичек мне в брюхо вполне успеет. Залом перехватил чужой клинок и пошел на меня. Молча и все так же бесстрастно. Шаг и удар.

Кошка зашипела, возвращая телу подвижность и обжигая тем же холодом. Давая силу мне и слабея. Я перекатилась, лезвие высекло из камня искры, которые тут же погасли. Руку снова дернуло болью, но на этот раз по-другому, ладонь напоролась на что-то острое и мокрое. На обломок памятного знака или еще какой-то камень, валявшийся в траве. Не раздумывая, я схватила его и ударила мужчину. И еще, и еще….

Лиска захлебнулась визгом, не знаю, что там сделал Вит, но я всецело одобряла его действия.

Первый мой удар пришелся в плечо, второй в руку, третий в шею. Мужчина опрокинулся на могилу, где еще минуту назад валялась я. Залом взмахнул ножом, на этот раз движение вышло смазанным, но тем не менее удар достиг цели. Лезвие вскользь прошлось по моему плечу, по ключице, теплая кровь потекла по груди…

Я испугалась. Наверное, впервые в жизни так испугалась. Не чего-то постороннего, не фигуры в темноте, не мага за пеленой тумана, от которого веяло жутью. Я испугалась того, что могло сделать со мной обычное железо, небрежно прошедшееся наискосок по телу. Испугалась настолько, что даже не смогла опустить голову и посмотреть, насколько глубока рана. Я просто замахнулась и ударила Залома камнем. Била снова и снова, не обращая внимания на то, что нож уже отлетел в сторону, не видя, что вода смешивается с кровью. Кошка рычала, в упоении обнажив когти, ей нравилась эта охота, нравилась добыча.

Воздух в легких вдруг сжался, осел солью на языке, потрескивая и чуть вибрируя. Эол поднял молот в третий раз. А я просто не могла остановиться. Мы ударили одновременно. Я камнем, а он молнией, раскалывая мир, делая его ослепительно-белым. Громыхнуло так, что в ушах зазвенело, а голова стала легкой-легкой. Через мгновение вся тяжесть мира опустилась на плечи. И исчезла.

Залом, не мигая, смотрел в темное небо, дождевая вода стекала с широко раскрытых застывших глаз. Я покачнулась, дыхание с шумом вырывалось из груди, словно я пробежала не одну тысячу вар. Пелагея тихо плакала, она позволила себе лишь разок взглянуть на меня. Опасливый взгляд, словно на дикого зверя. И зажала рот руками.

Камень выпал из рук.

Лиска захохотала. И столько всего было в этом булькающем неровном звуке…

Кто-то подхватил меня под руки. Не кто-то, а Вит. Моя кошка почувствовала его запах и тут же уютно свернулась клубочком. В ее понимании битва была выиграна и можно было отдохнуть.

– А-ка, – позвал вириец, оттаскивая меня от каменной плиты. С соседней неловко поднималась Лиска, живая, пусть и несколько потрепанная, – А-ка…

Вит снова глотал звуки.

– Третий удар, – торжественно прокричала рыжая. – Жертва принесена.

«Да, – хотела ответить ей, – и принесла ее я».

Но непослушные слова застряли в горле.

Небо заворчало. Где-то там готовился войти в наш мир дасу.