Остановившись, чтобы перевести дух, Маша оглянулась на покинутую ими деревню. Отсюда, со склона горы, игрушечные домики Кагбени, окружающие её заплатки полей кукурузы и пшеницы, яркие пятна цветущих рододендронов, извилистая нитка реки казались нереальными, нарисованными неуверенной детской рукой. Он вздохнула. Впереди высились мрачные утёсы, покрытые ледниками и шапками вечных снегов. Правда, Ашвин уверил её, что им не придётся карабкаться на ледники и преодолевать неприступные вершины. В Солу Кхумбу вполне можно добраться по тропе. И хотя её нельзя назвать удобной, всё же она приведёт их к горе Лангтаг, а там и до Солу Кхумбу недалеко.

Маше нравился их новый проводник. Он охотно отвечал на вопросы, рассказывал о себе, много улыбался и старался всячески облегчить жизнь путешественникам. Шерпы тоже не хмурились и не отворачивались, но их улыбки ничего не значили, потому что Маша не знала непали, а они не говорили по-английски. Всё же вид приветливых лиц действовал на неё успокаивающе. Кстати, одним из носильщиков была женщина. Она ничем не отличалась от мужчин и спокойно несла на спине немалый груз. Обнаружив, кем является худенький носильщик с узким морщинистым лицом, профессор заволновался и отважно предложил взять у неё часть груза. Женщина рассмеялась и что-то ответила ему, отчего он смутился и покачал головой. Вечером, когда экспедиция встала на ночёвку, профессор сказал, что женщина предложила ещё и его нести, когда он устанет. Всё же путешественники чувствовали себя неловко. Наконец, профессор не выдержал и, отозвав в сторонку Ашвина поделился с ним своими сомнениями. Маша и Вольдемар наблюдали, как проводник что-то сказал, легкомысленно отмахнулся и, улыбаясь, вернулся к шерпам. Подошедший Марк Авдеевич задумчиво сказал: — Анг Ламу — настоящая представительница племени шерпов. Их женщины носят поклажи, достигающие двух третей собственного веса. Зачастую они нанимаются носильщиками.

— Но, Марк Авдеевич, разве «носильщик» и «шерп» не слова-синонимы? — Маше было любопытно приоткрыть ещё одну завесу в жизни народа Непала.

— Нет, Мария Александровна, это просто белый человек в своём великом пренебрежении теми, кого он считал недостойными своего внимания, назвал шерпами всех носильщиков.

— Но, всё же, может быть мне стоит предложить свою помощь? — Вольдемар неохотно стал подниматься со своего рюкзака, на котором сидел, — всё же я моложе…

— Не нужно, Вольдемар, — профессор махнул рукой, — им виднее. Как бы Анг Ламу на нас ещё и не обиделась. — Парень с удовольствием плюхнулся обратно на рюкзак.

* * *

Одинаковые дни слились в непрерывную череду. Неспешный, монотонный шаг всё вверх и вверх, и вот уже альпийские луга с ковром изумрудной травы и сказочными цветущими эдельвейсами остаются позади, а впереди явственно тянет холодом вечных снегов, и снежные языки пока только редко, нерешительно вторгающиеся в царство цветущей зелени, уже скрипят под ногами. Ещё два дня — и вот они, снежные поля и уступы, покрытые сплошным искрящимся ковром.

На привале достали тёмные очки. Профессор протянул Маше и Вольдемару тканые маски, закрывающие лица. — Вот теперь мы похожи на бандюков, — хохотнул Вольдемар, натягивая маску на лицо и цепляя сверху очки.

— Или на ментов, — буркнула Маша. Маска ей не нравилась, она колола лицо, дышать сразу стало тяжело. И так они поднялись уже довольно высоко и разреженный воздух затруднял дыхание, да ещё это… Но ничего не поделаешь, если не хочешь получить солнечный ожог — придётся смириться.

Лишь вечером они смогли снять очки и маски. Лицо чесалось и горело. Сегодня они весь день шли вдоль горы, по узкой, едва заметной тропе. Левое плечо постоянно задевало отвесный склон, шершавый камень холодил руку. Справа обрыв заканчивался на неизвестной глубине.

Носильщики что-то жевали на ходу, учёные и думать не могли о том, чтобы извлечь из рюкзаков съестное. Каждое неосторожное движение грозило падением в пропасть. Правда, всех их соединяла верёвка, обмотанная вокруг пояса, но Маша даже думать боялась, что случится, если кто-нибудь сорвётся с тропы. Ашвин шёл первым, за ним Вольдемар, профессор, Маша, а замыкали цепочку шерпы.

Маша жутко устала и с трудом переставляла ноги в тяжёлых горных ботинках. Внезапно тропа закончилась и открылась небольшая, но всё же площадка, скальный выступ, обдуваемый ветром. — Здесь будем ночевать, — объявил Ашвин. Стянув с плеч рюкзаки, Маша и Вольдемар без сил повалились рядом. Профессор присел на обломок скалы, тяжело стянул очки и маску. Темнело. Носильщики побросали тюки, экономными движениями разожгли примус, поставили на него чайник, набитый снегом. Маша смотрела на них равнодушными глазами. В мыслях было только одно: упасть и сдохнуть. Чайник вскоре закипел, и ей пришлось идти за кипятком. В оставшуюся воду Ашвин бросил полплитки чая, масло и специи. Путешественники кое-как затолкали в себя по половине чёрствой лепёшки, нехотя поели холодной тушёнки, запили горячим чаем. Сразу стало тепло и потянуло в сон. Носильщики уже раскатали тонкие подстилки и улеглись на них, завернувшись с головой. Маша поёжилась. Предстояло спать в спальнике, на ветру, без палаток. Их просто некуда было ставить. Подошедший Вольдемар сказал: — давай, ляжем в один спальник, а другим накроемся, теплее будет.

— Нет, — Маша мотнула головой, — ляжем каждый в свой спальник. Авось, не замёрзнем. Вон шерпы, спят на тонких подстилках и ничего, живы.

— Ну, смотри, усмехнулся тот, — замёрзнешь — приходи. — И он подмигнул ей, гад такой!

* * *

Они шли ещё целую неделю, и Маше казалось, что весь мир состоит из чёрных острых пиков, уходящих в небо, серых скал и блестящего, режущего глаза снега. Они карабкались на эти скалы по едва заметным тропам, пробирались по краю бездонных пропастей, а иногда где-то там, почти у центра Земли, шумел и клокотал стремительный водный поток.

Но однажды днём Ашвин выпрямился на тропе и сказал: — Лангтаг. — И все остановились и замерли, а Маша увидела, что уже давно сбоку нет отвесной скалы, а заледенелая тропа не вьётся по краю обрыва. Она поняла, что они перевалили хребет, и их цель уже близко.