В течение пятнадцати дней Раиса ездила со своим новым кучером.

Погода стояла великолепная, рожь хорошо наливалась. Молодую женщину опьяняла быстрая езда на безукоризненной тройке.

Василий, беспокойный сначала, вошел в колею. Он не пошел навестить своих бывших сослуживцев, и казалось, дом Марсова никогда ему не был знаком, но однажды был застигнут врасплох.

Возвращаясь с лошадьми с реки, он очутился лицом к лицу с Иваном Морозом, который имел вид не только покойный, но даже насмешливый.

Иван Мороз был здоровенный мужик с рыжей бородой и с глубоко посаженными глазами, отчего они казались маленькими.

Его подвижный пытливый взгляд постоянно перебегал с предмета на предмет.

— Вот, брат, ты опять у нас, — произнес Мороз, став поперек дороги.

— Да, — проворчал Василий, — не велика важность.

— Эге! У тебя хорошая госпожа, очень богатая, любезная. Постарайся хорошенько служить ей, чтоб с нею не случилось чего дурного! А то тебе всегда везло!

— Да накажет тебя Создатель! — прорычал Василий и погнал лошадей по дороге, рискуя задавить говорившего с ним.

Это была их единственная встреча.

Морозу ни к чему было так говорить этому человеку, более жертве преступления, чем соучастнику…

Василий был жаден, но не испорчен. Покинув службу у Марсовой раньше, чем мнение света обвинило ее в смерти мужа, он с тех пор не занимался толками, но когда узнал из сплетен прислуги, что Марсову обвиняют в отравлении, и что сын ее едва не последовал за отцом, его стали мучить угрызения совести.

Раиса изучала малейшие оттенки на лице Василия: она изучала тайную работу совести в огрубелой душе.

Однажды она проезжала мимо сада свояченицы в часы ее прогулки. Они обменялись издали взглядами и улыбкой.

Весь этот день Василий оставался мрачен и, отказавшись от ужина, ушел в сарай под предлогом нездоровья.

Прошло около месяца…

К старику Тихону с наступлением хороших солнечных дней возвратились силы, а ревматизм ослаб несколько, сосредоточившись в ногах.

— Как бы мне хотелось сходить на богомолье к Сергию, — часто повторял он Раисе.

Но ноги его не были в состоянии нести его так далеко.

— Слушай, — сказала ему однажды Раиса. — Ты вот дал обет идти к Сергию, а идти туда пешком не можешь! Я прикажу отвезти тебя в карете, но с одним условием…

— Благодетельница моя, — радостно воскликнул старик, — да все, что захочешь! Приказывай, я все исполню, лишь бы мне выполнить обещание перед Богом!

— Хорошо! Ты будешь делать все, что я тебе прикажу, а за это я обещаю тебе, что помогу тебе съездить в монастырь! Для этого необходимо, чтобы ты жил у меня.

— Зачем? — спросил старик. — Мне и здесь хорошо.

— Ты не выздоровеешь здесь, — уверенно возразила Раиса. — Ты вот обещал мне во всем повиноваться, а сам отказываешься!

— Делай, как знаешь, — проворчал недовольно Тихон.

Ему не хотелось перебираться из своей грязной избы в большую, светлую комнату, в которой чувствовал бы себя чужим и как бы потерянным.

Раиса поместила его в одной из людских по возможности низкой, но чистой и светлой.

Дети прислуги играли на дворе, и их звонкие голоса развлекали старика. Дворняжки часто навещали его, открывая дверь мордой, и выскакивали через открытое окно, когда посещение им надоедало.

Все это помогало Тихону коротать время, а светлым лучом в его новой жизни было ежедневное посещение его Раисой в продолжение четверти часа.

— Ты обещала мне, что я выздоровлю и поеду к Сергию, — напоминал он ей каждый раз.

— Непременно, — соглашалась Раиса, когда видела его более страдающим, чем всегда, — но ты обещал мне слепо повиноваться, и вот я хочу о чем-то поговорить с тобой.

— Приказывай!

— Ты знаешь, что Василий здесь?

— Да, я его видел, — ответил Тихон.

— Так вот, он придет сюда, и ты ему скажешь все, что рассказал уже мне.

— Нет, нет! Ни за что, благодетельница! Прикажи что-нибудь другое!

— Мне кроме этого ничего не нужно!

— Я ничего не скажу, — ответил решительно Тихон, поправляя одеяло на своих опухших ногах.

— Делай, как знаешь, — произнесла Раиса, — но тогда ты не поедешь к Сергию и умрешь без покаяния! Твой грех не только будет мучить тебя, но еще когда тебя спросят, почему ты не исполнил данного обета, ты должен сказать лишь одно, что не захотел!

Молодая женщина нашла слабую струнку старика: эта смесь религии и суеверия только и могла тронуть душу старого Тихона… Все же старик был так упрям, что Раисе тяжело было вести борьбу с ним, и мужество не раз готово было покинуть ее.

Наконец Тихон, побежденный и строгостью Раисы и ее отказом отвезти его к Сергию, обещал выполнить то, что от него требовалось.

Получив согласие, Раиса поспешила воспользоваться им, так как старик мог раздумать. Еще с утра она приняла меры к тому, чтобы Василий встретился с Тихоном при ней.

Кучер не знал старика, никого не выделяя из толпы слуг, поэтому он спокойно вошел со связкой писем в маленькую, светлую комнату.

— Положи письма на стол, — приказала Раиса.

Пока Василий исполнял приказание, Раиса подошла к дверям и встала так, что при его возвращении она стояла на его дороге.

Приличие требовало, чтобы слуга ожидал приказания, и Василий с фуражкой в руке ждал.

— Правда ли, — спросила его Раиса, — что ты служил у моего зятя Марсова, когда тот умер?

Мертвенная бледность разлилась по лицу кучера. Он глянул на дверь, затем на окно и кашлянул в руку, чтобы скрыть смущение.

— Правда, — ответил он.

— Мне сказали, что ты ездил с ним в день его смерти.

Раиса говорила так спокойно, что кучер подумал, что это только женское любопытство, которое необходимо удовлетворить.

— Опять-таки, правда, — сказал он.

— Когда ты заметил, что твой барин умер? — спросила Раиса, не глядя на слугу.

Она, перебирая кружево зонтика, казалась совершенно равнодушной.

— Как и все, — более уверенно ответил Василий. — Когда мы подъехали к барскому дому и стали звать барина выходить из саней.

— Только тогда? А во время дороги барин не разговаривал?

— Он с нами не разговаривал в дороге, да и в такой холод трудно было говорить!

— Сколько времени вы были в дороге?

Василий внимательно взглянул на молодую женщину. Невольная дрожь пробежала по его телу.

— Я не помню, — ответил он с меньшей уверенностью.

— В котором часу вы выехали?

— В шесть часов вечера.

— А воротились назад?

— В десять с половиной.

— Вам понадобилось четыре с половиной часа, чтобы сделать двадцать пять верст?

Раиса уже не играла зонтиком: ее взгляд искал встречи со взглядом Василия.

— Барин останавливался у жены Ивана Мороза, — ответил он.

В комнате воцарилось такое глубокое молчание, что было слышно тиканье карманных часов Раисы.

— А больше вы нигде не останавливались? — спросила она.

— Нигде, — тихо ответил кучер.

Тихон безмолвно слушал, подумывая о том, что прикажет ему говорить барыня.

После короткого молчания Раиса сказала:

— А вот этот старик думает, что видел тебя тогда в лесу.

Василий бросил отчаянный взгляд вокруг себя. Его дикие глаза остановились на Раисе. Встретив ее взгляд, он заметил, что эта женщина не боится его.

— Кто это сказал? — спросил он. — Это ты, старик? В твои годы, приближаясь к смерти, ты, не боясь гнева небесного, так лжешь?

И вдруг Василий лихорадочно тряхнул головой, как бы решаясь на что-то.

— Если ты все знаешь, то ты также должен знать, чья рука усыпила барина и заставила сделать преступление!

— Твоя правда, — сказал Тихон, — не ты подготовил преступление! Пусть он сам расскажет, барыня, правду ли я говорил!

Раиса повернулась к кучеру. Неизвестно, что он прочитал на ее лице, но только выпрямился и произнес:

— Жена Мороза усыпила барина каким-то питьем, каким — не знаю! Я вез барина лесом, когда Мороз встал передо мною на дороге… Правда ли, старик?

— Правда, — подтвердил Тихон, — продолжай!

— Он меня остановил и приказал вынуть барина на холод, чтобы заморозить его! Я не соглашался, но Мороз грозил убить меня. Правда ли это?

— Продолжай! — опять сказал Тихон.

— Что я мог сделать? Умереть без пользы?.. Я повиновался сильнейшему. Барин заснул без мучений, и никто бы не узнал об этом, если бы этот проклятый старик не проболтался! Что же ты делал в лесу в это время и в такой холод, что ни один крещенный человек не рискнул бы выйти без чертова наваждения?

— Я крал дрова, — спокойно ответил Тихон.

Василий опустил голову.

— Барыня, — произнес он, — ты все можешь сделать со мной, но будет несправедливо, если я попаду под суд: без Ивана Мороза я был бы невиновен.

— Зачем ты взял плату за кровь? — спросила его Раиса.

Он еще ниже опустил голову и уже не думал защищаться.

— Твоя жадность погубила тебя!.. И ты также виноват, — обратилась она к Тихону. — Твое тело разбито за желание присвоить чужое! У тебя тело страдает, а у него, — прибавила она, указывая на Василия, — болит душа, а это не излечивается.

В маленькой комнате повисло тяжелое молчание… Раиса, чувствуя, что задыхается, открыла окно, и свежий воздух наполнил комнату.

— Послушайте, — сказала она обоим, — ваша жизнь в моих руках! Вы не только убили невинного, но вы еще причиной того, что подозревают в убийстве вдову покойного Марсова! Друзья и родственники покинули ее, душа разбита по вашей вине! Если вы хотите жить в согласии с Богом и со своей совестью, нужно иметь мужество признать свою ошибку в присутствии всех, когда я этого потребую!

— Нас тогда сошлют в Сибирь, — мрачно произнес Василий.

Раиса сделала отрицательный жест.

— Я выхлопочу вам помилование, если вы сознаетесь всенародно, и я обогащу вас настолько, что вы будете жить в достатке и сможете жертвовать в церковь сколько угодно! Вы получите прощение царя на земле и Бога на небе!

Раиса нарочно упомянула про царя: она хотела, чтобы эти темные люди видели в ней посланницу государя, как всемогущую собственницу, которой нельзя сопротивляться.

— Делай, что хочешь, — произнес он наконец. — После этого несчастья я сделался другим человеком: я не мог ни о чем думать и стал совсем пропащим. Я столько ночей провел без сна! Быть может, хоть теперь спокойно усну!..

— Милость Господня на раскаивающихся! — заметила Раиса. — Иди и служи мне верно!

Василий, поклоняясь до земли, вышел.

— Когда ты отправишь меня на богомолье? — спросил Тихон.

— Ты слишком торопишься, — ответила Раиса, — погоди, не все еще кончено!..