— Ни хрена себе! Твою мать! Что ты за монстр?! — трижды до отказа заполнив лёгкие и трижды выпустив весь воздух, проорал Олег. — Ааа! Что ты такое? Я не верю! Не верю, это невозможно!

Девочка села на корточки, подтолкнула к его ногам кейс, что-то произнесла низким голосом. Голос не был мужским, но и детским писком тоже не являлся. Не увидев понимания, ребёнок легонько ткнул Краснова пальцем в грудь, чем невольно припечатал к стенке. Парень ойкнул и замолчал. Девочка убрала руку, повторила вопрос. Олег тут же кинулся наутёк.

К несчастью, организм, которого жажда чуть не убила, не справился. Ноги слушались плохо, а потому девочка его догнала, схватила, словно игрушку, стиснула так, что затрещали рёбра, и принялась вертеть в разные стороны. Более не церемонясь, она стала вытягивать ему руки и ноги, тыкать пальцем в живот, обхватывать голову, поворачивая её до хруста в позвонках. Пыталась открыть рот. Краснов от неожиданности опешил и молил только об одном — лишь бы она не начала отрывать ему конечности по одной, чтобы посмотреть, что будет с ним дальше.

К счастью, девочка ничего такого с ним не сделала. Просто подхватила чехол с гитарой и, шкодливо озираясь, потащила по тоннелю, в потолке которого ровным светом горела светло-голубая лента. Вырваться из её рук было невозможно. Они, наподобие экскаваторных ковшей, сжимали его тщедушное тельце, не оставляя никаких шансов вырваться. Ребёнок трещал без остановки, с надеждой заглядывая в глаза своей новой игрушки.

Олег вдруг вспомнил, как он в детстве нашёл в парке жука-носорога, зажал в кулаке, намереваясь похвастаться перед друзьями. Жучара скрёбся в ладошке, упрямо раздвигая пальцы, протискивался между ними, как маленький танк. Ситуация могла быть анекдотичной, если бы не её трагизм.

Время от времени она переворачивала его лицом вверх, и тогда Олег видел очаровательную мордашку типичного шести-семилетнего ребёнка, которые, толкаясь, пластиковыми совочками копаются в песочнице во дворе его дома. Тёмные волосы, непослушные кудряшки, курносый носик, губки бантиком, светлая кожа, правда, испачканная. Уменьшить бы его раза в три-четыре — и вообще никакой разницы никто бы и заметил. Впрочем, нет. Разница в одежде, всёж таки, была. Если говорить кратко, одежда была очень похожа не средневековую: две длинные туники до колен, бесформенные башмаки, голени замотаны тряпками. Поясок на животе, чепчик на голове. На шее болтались большие бусы.

Олег заметил — в туннеле потеплело. Похоже, на такой глубине Земля служит халявной батареей. И чем ниже он будет опускаться, тем теплее будет. Покуда не станет слишком жарко.

Ребёнок нёс Гулливера XXI века до тех пор, пока червоточина в земной коре не расширилась, превратившись в пещеру. Олег напряг зрение: ему показалось, что он увидел вырубленные лестницы и отверстия на разных высотах. Но девочка засунула его за пазуху, прижала ртом к груди, едва не задушив. Что было дальше, он не видел. Только слышал взволнованное дыхание, тело ощущало тряску от пробежек, сменявшихся замираниями. Потом ребенок вытащил живую куклу, запихнул в коробку, бросил туда же гитарный чехол и, несмотря на робкие протесты закрыл крышку. Коробку понесли, явно решив понадёжнее спрятать.

Вдруг девочка лицом к лицу с кем-то столкнулась и от неожиданности её выронила. К счастью, высота оказалась небольшой, Олег отделался синяком на боку. Но скольких усилий ему стоило не выдать себя! Он слышал очень громкий и низкий бас. Кто-то явно выговаривал девочку за то, что та сбежала из дому и шлялась непонятно где. Девочка в ответ всхлипывала, и оправдывалась. Но её тут же прерывал новый поток непонятных слов. Наконец, взбучка закончилась, ребёнок подобрал коробку и утащил к себе в комнату.

Там девочка сняла крышку и выпустила свою игрушку наружу. Вконец ополоумевший от всего пережитого Олег долго приходил к себя, полубезумным взглядом осматривая пещеру девочки. И нужно сказать, снова ошалел, потому жилище было, по меньшей мере, удивительным. По форме — идеальный квадрат, вытесанный то ли в граните, то ли в базальте (Олегу было не до этого). Удивительно, что шкаф, стол и кровать так же были вытесаны из камня. Словно кто-то взял и просто-напросто убрал всё лишнее. На полу раскиданы примитивные игрушки из непонятного материала — грубо сделанная тележка и две куклы, одна мужская, а другая — женская. Никакого дерева или пластика. Размеры комнаты впечатляли не меньше его содержимого: высоченные потолки, простор, массивная дверь.

Под потолком висел светильник. Вот тут Краснов мог голову дать на отсечение, что источником света служило электричество. Невероятно — пещера исполинских троглодитов и электричество! А живущее на поверхности человечество о них даже не подозревает! Ну, может, за исключением десятка чудиков, которые, предоставь только возможность, с пеной у рта рассказывают о гигантских скелетах, якобы найденных в разных концах планеты. Вот тебе и чудики…

Девочка повернула Олега лицом к себе, произнесла непонятную абракадабру. Парень пожал плечами:

— Ну, привет, что ли, спасительница! Как дела?

От звуков его речи ребёнок оторопел, отодвинулся назад, глядя на него во все глаза. Олег в ответ улыбнулся, с трудом посадил размером с манекен куклу. Пошевелил её рукой. Повторил медленно:

— Приии-вееет!

— Плиии-фееет, — неумело повторила исполинская девочка.

Краснов рассмеялся, чем вызвал ответную несмелую улыбку.

— Ооо-лееег, — указал он на себя, рукой, после чего указал на ребёнка.

С первого раза девочка не поняла. Пришлось попробовать ещё раз.

— Ооо-лееег, — повторил жест Краснов, снова указав на дитя.

— Иии-леее-сиии — протянула девочка.

— Илеси, значит. Можно, я тебя буду называть Леся? Леее-ся. Как тебе?

— Леса, — просияла она.

— Приятно познакомиться, Леся! Ну и как, мать твою, это вообще возможно? Вот и не верь после этого в снежного человека… Принеси хоть поесть, что-ли. Кушать, Леся, ам-ам, — изобразил пережёвывание пищи Олег. — Понимаешь?

Девочка застыла напротив него, забывая порой дышать.

— Жрать хочу, чав-чав, живот, хорошо. Ну, въезжаешь в тему?

— Иии!

Илеси, наконец, сделала жест, сложив указательные пальцы домиком. Видимо, это означало, что она поняла. Но вместо того, чтобы сразу удалиться, подняла парня и занесла над коробкой.

— Погоди, погоди! Что ты делаешь? Да блин, не собираюсь я убегать, дура ты картонная!

Не обращая внимания на крики, девочка засунула его в тюрьму и закрыла крышку. Сама ушла, но вскоре вернулась. Достала лилипута из коробки, вытащила из-под пазухи свёрток морской капусты, развернула. Внутри была рыба.

Олег ощутил запах и едва не захлебнулся слюной. Живот тут же отреагировал громким бурчанием. Он протянул руки к еде, но тут же «обломался». Пятилетняя девочка, дразня, принялась водить свёртком над головой, то поднося его к рукам, то резко отдёргивая.

Олег разозлился:

— Ах ты, маленькая дрянь! Хотя нет, какая же ты маленькая? Ты — большая дрянь! А ну, дай сейчас же! Дай, кому говорю! — приговаривал он, бегая за едой взад-вперёд и время от времени подпрыгивая.

Девочке, похоже, очень нравилась её находка. Она раскраснелась, развеселилась, что окончательно взбесило Краснова. Он остановился и в сердцах принялся обзывать ребёнка всеми словами, которые только мог припомнить. Наконец, сел и демонстративно отвернулся. Илеси сунула ему еду под нос, но Олег отстранился, задрав его вверх и скрестив руки на груди. Ребёнок, ничуть не смутившись, снова поднёс её поближе, на что Краснов отвернулся в другую сторону. В ответ девочка схватила его одной рукой, а другой принялась насильно запихивать еду ему в рот.

— Стой, стой! Я сам буду есть! Сам, прекрати! — взмолился парень, когда ребёнок перепачкал ему всё лицо. — Вот, смотри. Беру, жую, глотаю. Видишь? Вместе с капустой! Вкусно! Очень вкусно! Спасибо, хозяюшка!

Илеси положила свёрток, отодвинулась, села, заворожённо наблюдая за процессом поглощения пищи. Еды она притащила на четверых взрослых мужиков, поэтому Олег двумя руками подобрал и протянул её здоровенную треску. Девочка улыбнулась, приняла рыбину, которая в её руках смотрелась так, словно была не больше селёдки, и принялась есть. В комнате установилась тишина.

Когда оба насытились, ребёнок унёс кости, затем вернулся и сел напротив Олега. Что-то сказал, но парень отрицательно покачал головой и помахал рукой около уха. Мол, не понимаю. Илеси вдруг встала подошла к шкафу, открыла, извлекла игрушки. У Олега округлились глаза. Он вдруг вспомнил американские мультики, в которых такие вот девочки пеленали котов, напяливали им на головы чепчики и совали в пасти пустышки. А те всяческими способами хотели удрать от своих мучительниц. Их ловили, отчитывали, наказывали, после чего мучение повторялось сначала. Поэтому парень решил перехватить инициативу. Он встал, медленно поклонился, с достоинством продефилировал к кейсу, жестом фокусника извлёк из него гитару, перебросил через себя ремень и провёл пальцем по не зажатым струнам. Илеси застыла, боясь пошевелиться.

Краснов зажал для проверки минорное трезвучие. Гитара оказалась чуть-чуть расстроенной. Айфон остался лежать где-то в туннеле, поэтому настраивать пришлось на слух. Впрочем, разряженный, он всё равно ничем бы не помог. Олег немного подкрутил колки, вслушиваясь в звучание. Пару раз он бросал взгляд на ребёнка, который, по-прежнему, как заворожённый наблюдал за его действиями. Завершая саундчек, Олег быстро взял три «блатных» аккорда. Гитара зазвучала так, как нужно.

Петь он не стал. Понимал, что из-за языкового барьера песни, какими бы шедевральными ни были, потеряют половину своего очарования. Вместо этого решил исполнить романс Гомеса, который помнил с детства.

Заученная до автоматизма мелодия наполнила комнату. Мягкость, лиричность, напевность, не поддающаяся анализу глубина давно сделали её классикой, хитом всех времён. Одновременно и медленная, и быстрая, и громкая, и тихая, и простая, и сложная, она неизменно вызывала грусть, вышибала слёзы у людей. Что уж говорить о ребёнке, который не знал музыки. Вообще. Никогда. Никакой, за исключением перестука барабанов.

Просто так получилось. Так витиевато и запутанно шла эволюция. Там, наверху, музыка была придумана тысячелетия назад, а здесь о ней даже не подозревали. Для Илеси подобное потрясение было сродни удару током. Невозможно подобрать слова, чтобы описать то состояние, в котором находилась девочка. А Олег, сам того не понимая, приоткрыл ящик Пандоры. Ибо придуманная человечеством музыка в лице новоявленного лилипута, при желании, в этом мире могла стать мощнейшим оружием.

Только пока что о нём никто не знал. Но только до поры до времени. Как говорил Сократ, «Всё тайное рано или поздно становится явным».

Закончив играть, гитарист поклонился. Девочка громко выдохнула и сложила ладони лодочкой. Не зная, что делать дальше, Олег сыграл ещё один романс, а потом и ещё. Маленький концерт продолжался минимум полчаса, как вдруг снаружи послышались шаги. Илеси вскочила, Краснов остановился. Девочка едва успела засунуть его в коробку вместе с инструментом и закрыть крышкой, как дверь в её комнату открылась. К счастью, крышка легла неплотно, и, встав на кейс, Олег смог разглядеть отца девочки. И снова испугался до полусмерти.

Великан был размером с храмовую статую древнеегипетского бога. Краснов прикинул, что он макушкой едва-едва достанет ему до колена. Лицо лишь отдалённо напоминает человеческое: надбровные дуги удлинены и опускаются козырьком над глазами, лобные бугры сильно выступают вперёд. Сама черепная коробка слегка сплюснута в горизонтальной плоскости, затылок скошен и вытянут вверх. Нижняя челюсть чрезвычайно массивная, скуловая — тоже. Нечёсаные и немытые волосы, небрежно собранные в пучок, достают ему до поясницы. Неаккуратная борода, как у священника, рассыпается по груди. Даже странно, что девочка — это его ребёнок.

То, что на нём одето, лишь с большой натяжкой можно было назвать одеждой. По сути, это просто куски грубой ткани, замотанные вокруг тела, рук и ног, перевязанные крест-накрест ремнями, чтобы не спадали. Ступни босые, волосатые и заскорузлые, ногти зеленовато-жёлтые, длинные, загнуты вниз, как у беркутов. Там, где волосы растут редко, видна шоколадная кожа. Взгляд угрюмый, но, скорее, покорный, нежели агрессивный. Зрачки тёмно-коричневые расширенные, белки желтоватые с хорошо заметной сеткой капиллярных сосудов. Спина широкая, треугольная, крепко посаженная на кости таза. Руки — там, где нет одежды, напоминают ветви дуба — настолько увиты сухожилиями. Никакого брюха — сплошная груда мышц, словно специально созданная для тяжёлой работы.

Папаша присмотрелся, прислушался. Илеси медленно спрятала коробку за собой. Великан глянул на дочь, что-то спросил. Голос его громыхал и гудел. Девочка в ответ произнесла три коротких слова. Колосс наклонил голову, сказал ещё пару фраз, касаясь уха пальцем. Ребёнок вздрогнул и поспешно ответил. Великан сощурился, быстро шагнул, оттолкнул дочь и схватил коробку. Одним движением исполин сорвал крышку и оторопел. У сидевшего внутри Краснова душа ушла в пятки. Чудовище пару секунд буравило его тяжелым, угрюмым взглядом, потом пробасило непонятную абракадабру, вытащило лилипута, положило на стол и занесло кулак, величиной с бетономешалку. Олег заверещал, безуспешно пытаясь высвободиться из лапы великана, но тот в ответ лишь сильнее сжал кулак, едва не переломав рёбра и почти лишив возможности дышать.

Илеси повисла на ноге отца, протянув руки к игрушке, и протяжно, дико, оглушающе завыла. Великан отталкивал её, чтобы не мешала, но она раз за разом упрямо лезла на него, прося, умоляя пощадить этого маленького, но такого похожего на них пришельца. Наконец, колосс уступил, разжал ручищу. Полузадушенный, ставший синим Олег хрипло задышал, попутно ощупывая рёбра — не сломаны ли. Потом с усилием встал, поклонился, протянул руку… Пропищал «Здравствуйте»…

Нет, ну а что бы вы сделали на его месте? Находясь в крайней стадии испуга, не зная языка, обычаев, культуры? Может, протянув руку, он наносит оскорбление? Однако, по счастью, великан его не понял. Ещё взбешённый, он повернулся спиной и принялся громогласно ругать дочь за её выходку. И, судя по реакции, ему было известно о существовании людей, живущих на поверхности. Илеси, опустив голову, выслушивала поток тирады, сопровождавшийся бешеной жестикуляцией, всхлипывала, делала знак рукой, как рэперша, тихо покачивая горизонтально расположенной ладонью с выпрямленными пальцами. Олег, помня реакцию девочки на музыку, спрыгнул со стола, открыл гитарный кейс, извлёк гитару и принялся тихо наигрывать романс Гомеса.

Отец, так же, как и накануне дочь, замер, весь превратившись в слух. Он медленно опустился на пол, скрестив ноги и, не отрывая взгляд огромных зрачков слушал мелодию. Отыграв романс, наш герой положил инструмент, встал, подошёл ближе.

— И-ле-си, О-лег, — показал он на ребёнка, затем на себя и, напоследок указал на отца.

— Киргейл, — неохотно пробасил великан.

— Ну, вот и отлично, — облегчённо выдохнул Краснов. — Дело осталось за малым — показать, где тут выход. Надеюсь, вы поможете отсюда выбраться? Ведь так?

Киргейл что-то сказал, встал, вышел, оставив дочь с её новой игрушкой. Вскоре вернулся с большой металлической клеткой, наподобие тех, в которых держат попугаев. При виде тюрьмы, сердце Олега чуть не остановилось, руки опустились.

— Это для меня? Чёрт, кого я пытаюсь обмануть… Конечно, для меня.

Великан открыл дверцу, показал дочери увесистый навесной замок с ключом. Дочка запрыгала, захлопала в ладоши, подбежала, обняла отца. Тот буркнул, твёрдо отстранил дочь, показал пальцем на Олега и произнёс несколько отрывистых слов. Олег догадался, каких. Наверняка велел стеречь его самым тщательным образом. Илеси быстро закачала ладошкой, взяла рукой человека и посадила в клетку. Краснов не сопротивлялся, поняв, что это, по меньшей мере, бесполезно. Девочка натаскала внутрь тряпок, поставила бадейку с водой и остатки еды. После чего захлопнула дверь и повесила замок.

Олег медленно сполз на тряпки, сделанные, похоже, из искусственных нитей, закрыл голову руками. Ему вдруг ясно нарисовалась перспектива умереть в заточении, в пожизненном плену у этих огромных троглодитов. Он обречён до конца своих дней развлекать ребёнка песнями и плясками. Хорошо, что хоть не сожрали, как это делают великаны герои сказок, мифов и легенд. Ну, теперь ещё и голливудских блокбастеров.

«Ну уж нет! Сила на их стороне. Но у меня есть нечто более важное — ум. У меня впереди много времени. Даст Бог, я найду способ выбраться из этой передряги.»

***

Прошёл месяц

— Как-как? Тише, Леся, говори медленнее. Тяжело запомнить. — заросший бородой Олег показал ложку и попросил на русском языке. — Как называется?

— «Грува», — девочка сидела рядом и с удовольствием называла предметы, на которые указывал Краснов. Она уже привыкла называть вслух предметы или действия, которые показывал Олег.

— Угу, понятно. Записываю…

Перед Олегом стоял металлический стол, как раз ему по размеру, который служил ему партой. На нём лежала его тетрадь и острая палочка. Записи в ней он вёл собственной кровью, протыкая себе палец.

— Повторим? Что это?

— «Грева» — откликнулся ребёнок.

— Блин, какая «грева»? Леся же сказала «грува»! Давай ещё раз! — Олег вытянул ложку перед собой.

— «Грива» — ответила Илеси.

— Да ну на фик! Так «грува», «грева» или «грива»?

Илеси встала, выхватила у него ложку.

— «Грува» — сказала она, держа её ручкой вниз.

— «Грева» — объяснила она, повернув ручку горизонтально.

— «Грива» — на этот раз ручка была направлена в грудь ребёнка.

— Ого! — почесал затылок парень. — Ни хрена себе! Получается, что один и тот же предмет у вас называется по-разному в зависимости от того, в каком положении находится? Прикольно! А ну, дай сюда!

Олег принялся вертеть ложку, попутно называя. Илеси заулыбалась и каждый раз утвердительно качала ладошкой. Язык великанов оказался нелинейным и этим самым отчасти напоминал язык жестов, которым пользуются глухонемые.

— Так, отлично, с этим разобрались. Давай дальше…

Прошёл год

— Олег трудно понять. Спросить ещё раз? — попросил Краснов, жуя отварную рыбу и заедая склизской капустой.

Он сидел на полу в середине комнаты, рядом со своим столом, как японец, скрестив ноги. Отросшие волосы с проседью доставали ему до плеч, борода скрывала шею.

— Из какой сказки Олег пришёл?

— Эээ… Нет, это не сказка. Мы жить вместе. Леся — тут, а Олег там — он показал пальцем вверх.

— Но там нельзя жить. Там холод и тьма. Пустота, смерть.

— Олег ещё плохо знать слово. — он медленно жевал, нащупывая языком острые кости, пальцами вытаскивал их изо рта и складывал на стол.

— Плохо знаю слова.

— Да, правда. Не запоминать ещё! — развёл жирными руками парень. — Нет, там свет и тепло. Высоко-высоко есть… огромная… как это назваться? — указал он на светильник.

— Не может быть! — выдохнула девочка. — Одна лампа греет и светит пустоту?

— Может. — он выплюнул чешуйку, почесал мизинцем лоб и с досады перешёл на русский. — Вот скажи, как мне объяснить, что там светит солнце, растут деревья, текут реки, возвышаются горы, а Земля круглая, если ты об этом понятия не имеешь? Но кто-то должен знать. Рыбу то вы ловите, только непонятно как…

— Что Олег сказал сейчас?

— Олег плохо знает слова. — повторил он, а про себя отметил отсутствие личных местоимений. — Но Олег учится, а Леся помогает.

— Да, Илеси помогает. Как называется это? — девочка показала на кейс.

— Гитара. Гиии-тааа-рааа.

— Гиии-тааа-рааа. — повторила она. — Зачем?

— Ну, чтобы… хорошо было. В голова Леси, в голова Олега, в голова Киргейла.

— Илеси не знала, что есть ги-та-ра. Сделай хорошо в голове ещё раз.

— Хорошо.

Как и много раз раньше, Краснов достал инструмент, подстроил и немного поиграл. Илеси нравилось всё: от «Кузнечика» на одной струне, от простого аккомпанемента, до сложных мелодий, которых он знал не так много. Единственное, что мог исполнить блестяще — это «Notting else Matters» легендарной «Металлики».

— Как хорошо. Илеси может слушать вечно. Олег — хороший. Хочу ещё!

— А харя не треснет?

— Что Олег сказал?

— Олег поиграет ещё для Леся.

— Спасибо, Олег.

И он играл ещё, пока не деревенели пальцы, не наминались до боли подушечки, несмотря на на наросший на них толстый слой кожи, а по плечам не разливалась усталость. За этот год парень смог подобрать на слух и память множество композиций, которые оттачивал перед ничего не подозревающим ребёнком. А ещё, тайком от неё, принялся переводить известнейшие хиты, благо язык был богат на одинаковые окончания. Строчки рифмовались легко, он тренировался, шёпотом проговаривая получающийся текст. Поэтому старая тетрадь полнилась новыми записями, которые он выводил на бумаге «транслитом».

***

Олег, сидя в клетке, считал слога, загибая пальцы и шевеля губами:

— «Пе-ре-мен!» — тре-бу-ют на-ши серд-ца». Десять… По-великански получилось столько же. Чёрт, никак не получается с ударениями…

Он вдруг отвлёкся, глаза его предательски заблестели:

— Спасибо тебе, Витя, за песни. — прошептал Олег. — И прости за воровство. Но кто же знал, что они мне будут нужны? Я знаю, с небес ты всё видишь. Мне гадко от того, что я делаю. Но так нужно, понимаешь?

Он зажал аккорд, ударил по струнам, впервые полностью исполнил припев на языке великанов, изо всех сил стараясь передать энергетику песни. Голосом, движениями, эмоциями. По памяти копируя лидера группы «Кино».

Услышав позади себя шёпот, он резко оборвал песню и обернулся. Оказалось, что всё это время его увлечённо слушали двое детей — Илеси и обнажённый по пояс мальчишка. Девочка тайком привела его к себе в гости, чтобы похвастаться своей находкой.

На вид ему было лет двенадцать-тринадцать. Но это по человеческим меркам. А уж сколько на самом деле, Олег понятия не имел. Но, несмотря на начальную стадию полового созревания, его физическим данным можно было позавидовать. Детский скелет обвивали чрезвычайно развитые и пропорциональные мускулы. Пока ещё узкие плечи венчали треугольники дельтовидных мышц, плавно переходящие в трапециевидную, делавшую шею похожей на бычью. Предплечья рук широкие, бицепсы и трицепцы красиво выпирали из-под тоненькой кожи. Однако на ладонях она на удивление грубая и шершавая. Шарообразные грудные мышцы, под ними висели соски, брюшной пресс, похожий на покрышку внедорожника. Лицо ещё сохраняло детские черты, но почему-то сложилось ощущение, что с возрастом оно будет в точности таким же, как у Киргейла.

«Зачем природа „наградила“ его таким телосложением» — подумал Олег, разглядывая гостя. — «Или это не природа?»

Сказать, что мальчик был удивлён — это не сказать ничего. Он находился в глубоком потрясении. Во-первых, от того, что видел миниатюрное подобие себя так близко, а во-вторых, от музыки и слов песни. Всем телом подавшись вперёд, он с открытым ртом слушал незнакомое и неведомое до этого момента.

Наступила неловкая пауза. Краснов отложил инструмент, не зная, как реагировать на ситуацию.

— Теперь Вилен видит, что Илеси не врала, когда говорила, что нашла. — торжествующе произнесла девочка.

— Да, Илеси не врала. Вилен извиняется, — с трудом прочистив горло, ответил мальчик.

— А Вилен никому не расскажет о том, что видел? — с сомнением поинтересовался Олег.

— Вилен даёт слово, — ответил мальчик. — У маленького есть имя?

— Олег, — прижал ладонь к груди Краснов.

— Олег — че-ло-век, — добавила Илеси.

В пещере гулко ударила дверь. Это пришёл Киргейл. Он периодически покидал дом, пропадал где-то несколько часов, потом приходил жутко уставший, приносил еду и заваливался спать. Дочери и, тем более, Олегу, запрещалось в эти моменты выходить из комнаты и смотреть на него. К тому же, так сложилось, что для Краснова и Илеси наступало «утро», и они были предоставлены сами себе. Домашние дела девочка, несмотря на возраст, делала сама. А Олег был что-то вроде экзотического домашнего животного.

Однако сегодня привычный распорядок полетел кувырком. Дверь распахнулась второй раз, с треском ударилась о стену. В дом вошли незваные гости. Раздались требовательные голоса, от звуков которых дети присели и затихли. Кровь отлила от лиц, Илеси затряслась, застучала зубами, Вилену пришлось обнял её за плечи. Глядя на них, у Олега внутри заскребли кошки.

— Ты знаешь, зачем мы пришли, — раздалось за дверью.

«Ты, мы… Если я правильно понял, они используют в речи местоимения,» — догадался Краснов.

— Киргейл знает, — слышался низкий бас отца.

— Что происходит? — прошептал Олег, и, не дождавшись ответа, попросил: Илеси, открой!

— Нельзя, — ответила девочка.

— Открой! Олег не убежит. Олег хочет помочь.

Дрожа, девочка открыла клетку. Краснов прокрался к двери, лёг и принялся подсматривать. Киргейл стоял на коленях, склонив голову и вытянув правую руку ладонью вверх. Рядом возвышались двое в доспехах, шлемах, скрывающих лица. Руки скрещены на груди, к поясам пристёгнуты огромные двуручные мечи в ножнах. За их спинами стоял третий, разительно отличающийся от Киргейла. Обычный человек, только выше любого баскетболиста раза в четыре. Нет той груды мышц, как у Киргейла. Субтильный, худой, пальцы тонкие, аристократичные. Нос хищный, с горбинкой, соболиные брови, тонкие губы, треугольный острый подбородок, отсутствие растительности на лице. Презрительный взгляд холодных синих глаз. И одежда… Олег голову мог дать на отсечение, что видел такой крой в исторических фильмах. Только не мог припомнить, где именно. То ли в Древнем Египте, то ли в Древней Греции или Риме.

— Мы пришли за дочерью. Где она?

— Илеси дома, но Киргейл очень просит не отнимать дочь у отца. Киргейл будет работать больше, хозяин будет доволен.

— Ты и так будешь работать больше. — в голосе говорящего звенело превосходство. — Но закон есть закон. Тебе позволено было иметь жену. Поэтому ваша дочь принадлежит господину. Сегодня пришло время забрать её.

— Киргейл знает… Но… дочь — это всё, что есть у несчастного отца. У господина много наложниц. Зачем господину ещё одна? Пусть повелитель смилуется.

— Знай своё место, раб!

— Киргейл знает место. Но дочь…

— Кто ты такой?

— Я — раб, но…

— Молчать! Слово «я» тебе запрещено говорить.

— Господин мой…

— Заткнись, раб! Стража, взять его!

Двое в доспехах шагнули вперёд, но Киргейл вскочил на ноги. Адреналин забурлил в крови Олега, потому что он увидел приставленный к стене горный инструмент, до сего момента загороженный телом колосса. Киргейл схватил гигантскую кирку, выставил впереди себя, отступил на шаг, заслонил собой дверь в комнату дочери и сгорбился.

— Что? Неповиновение? — взвизгнул наместник. — Убейте его!

Стражники со скрежетом выхватили обоюдоострые прямые клинки, длиной не меньше четырех метров, и кинулись на Киргейла. Двое воинов против одного раба. Однако раб оказался не простым. Держа раздвоенную кирку перед собой, он принялся отбивать сыпавшиеся на него удары. Мечи выписывали блестящие полукруги, со звоном колоколов врезались в жало инструмента, высекая снопы искр, поднимались снова, опускались сверху, взлетали снизу, разили под углами и горизонтально. Киргейл узнавал их по движениям плеч, локтей, развороту тел и шагам ног. Его ответы были короткими, выверенными. Он смещал кирку резко, коротко, вертел её, словно пушинку.

— Что происходит? — вскричал побагровевший наместник. — Кто тебя научил бою? Вы, двое болванов, не можете разобраться с рабом? Прикончите его, идиоты, или это сделаю я!

Стражники шумно задышали, темп боя снизился. Киргейл парировал удар слева, пригнулся, уворачиваясь от второго меча и молниеносно вонзил жало в висок подавшегося вперёд стражника. Кирка пробила шлем, с хрустом вошла в череп. Противник рухнул ничком, расплёскивая кровь. Великан выдернул кирку, отбил меч, который к тому времени вновь занесли и с размаху насквозь пронзил шею оставшегося в живых противника. Стражник захрипел, неуклюже повернулся, брызнувшая широким фонтаном кровь плеснула на лицо и одежду наместника, повалился набок, рука в стальной перчатке заскребла по полу. Олег почувствовал, что его сейчас вырвет.

Наместник отпрянул, а Киргейл прыгнул вперёд, подхватил меч, замахнулся, намереваясь снести ему голову. Но тот выставил руку, запястье которой сжимал широкий браслет. Полыхнуло голубоватое пламя, грудь великана пробил пульсирующий шар, размером с футбольный мяч. Отчётливо завоняло палёным. Меч выпал из руки отца, звякнув, упал в лужу крови.

— Папааа! — истерично завопила Илеси, распахнув дверь.

— Дочка, беги! — выдохнул Киргейл, шагая вперёд, хватая наместника за шею и изо всех сил сжимая. — Ты знаешь, куда.

— Папа, нееет!

— Беги, глупая!

Полыхнуло второй раз, ошмётки внутренностей Киргейла разлетелись по комнате.

— Умри, раб! — беззвучно шевелились посиневшие губы врага.

— Умру, но вместе с тобой — сквозь зубы ответил ему великан.

И последним усилием свернул ему шею. Сам повалился рядом, забился в конвульсиях, повернулся, посмотрел на дочь. Его взгляд остекленел, мышцы тела расслабились.

— Люблю тебя, доченька…

— Папа…