Русский верлибр. Антология

Соколов Анатолий Кириллович

Алексей Ремизов

(1877—1957)

 

 

«Засни, моя деточка милая!…»

Засни, моя деточка милая! В лес дремучий по камушкам                                    Мальчика с пальчика, Накрепко за руки взявшись и птичек пугая, Уйдем мы отсюда, уйдем навсегда. Приветливо нас повстречают красные маки. Не станет царапать дикая роза в колючках, Злую судьбу не прокаркает птица-вещунья, И мимо на ступе промчится косматая ведьма, Мимо мышиные крылья просвищут                                            Змия с огненной пастью, Мимо за медом-малиной Мишка пройдет                                                               косолапый…, Они не такие… Не тронут. Засни, моя деточка милая! Убегут далеко-далеко твои                                            быстрые глазки… Не мороз – это солнышко едет                                            по зорям шелковым, Скрипят его золотые, большие колеса. Смотри-ка, сколько играет камней самоцветных! Растворяет нам дверку избушка                                            на лапках куриных, На пятках собачьих. Резное оконце в красном пожаре… Раскрылись желанные губки. Светлое личико ангела краше. Веют и греют тихие сказки… Полночь крадется. Темная темь залегла по путям и дорогам. Где-то в трубе и за печкой Ветер ворчливо мурлычет. Ветер… ты меня не покинешь? Деточка… милая…

 

Красный звон

Город святого Петра – Санктпетербург! Полюбил я дворцы твои и площади, тракты, линии, острова, каналы, мосты, твою суровую полноводную Неву и одинокий заветный памятник огненной скорби — Достоевского, твои бедные мостики на Волковом, твои тесные колтовские улицы, твои ледяные белые ночи, твои зимние желтые туманы, твою болотную осень с одиноким тонким деревцом, твои сны, твою боль. Полюбил я страстные огни — огоньки четверговые на Казанской площади и в стальные крещенские ночи медный гул колокольный Медного всадника. Разбит камень Петров. Камень огнем пыхнул. И стоишь ты в огне — суровая Нева течет.

 

«Я стою в чистом поле…»

Я стою в чистом поле — чистое поле пустыня. Я стою в чистом поле — ветер веет в пустыню: грём и топ, стук железа. В копотном небе вьется: крылье, как зарево, хвост, как пожар. Наскочья нога ступила на сердце — рас- ка- лена душа.

 

«Родина моя просторная, терпеливая…»

Родина моя просторная, терпеливая                                                          и безмолвная! Зацвели твои белые сугробные поля цветом алым громким. По бездорожью дремучему дорога пролегла. Темные темницы стоят настежь –  замки сломаны. Или горе-зло-кручинное до поры В подземелье запряталось? Или горе-зло-кручинное безоглядно в леса ушло? Твоя горькая плаха на избы разобрана, кандалы несносные на пули повылиты, палач в чернецы пошел. Родина моя просторная, терпеливая                                                          и безмолвная! Зашаталась русская земля — смутен час. Ты одна стоишь — на голове тернов венок, ты одна стоишь — неколебимая. По лицу кровавые ручьи текут, и твоя рубаха белая, как багряница — это твоей кровью заалели белые поля. Слышу, темное тайком ползет, пробирается по лесам, по зарослям горе-зло-кручинное, кузнецы куют оковы тяжче-тяжкие.

* * *

Родина моя просторная, терпеливая                                                          и безмолвная! Прими верных, прими и отчаявшихся, стойких и шатких, бодрых и немощных, прими кровных твоих и пришлых к тебе, всех – от мала до велика — ты одна неколебимая! Из гари и смуты выведи на вольный белый свет.

 

О судьбе огненной

Есть суд над всем, что дышит, живет и растет,                                   суд огнем.                                       Огонь последний судия – все судит и все разрушает.                А молния – кормчий.                Последнее испытание                              через огонь.                                     Огнем                очищается персть.                А молния-кормчий. Пожжет огонь все, что горит! В огненном вихре проба для золота                и гибель пищи земной. И вместо созданного останется                одно созидаемое — персть и семена для роста. Все, что дышит, живет и растет,                станет дымом. И ты своими ноздрями почуешь: противоборствующее – соединяет, а разнообразие преображает в гармонию, гармония возникает из борьбы.                Молния – кормчий.                Огонь очистительный!                А справа идет его брат                – война —                царь и отец всего, властитель над богами и людьми; творя новое право и новую жизнь, указует судьбу рабов и свободных.                Вечная распря                – война! —                движет весь мир,                распределяет долю. И все возникает из распри и судьбы. Все совершается в круге судьбы.                Всякий свет побеждаем. Свет же последнего суда неизбежен. И куда убежишь от осиянности? Сама судьба полагает предел совершения                безмерно взлетевший низко падает. И каждому – по его духовной потребе:                ослы солому предпочтут золоту. Все совершается в круге судьбы. Люди, звери и камни родятся, растут                чтобы погибнуть,                    и погибают,                чтобы родиться. Всякий гад бичом Бога пасется. И сила через судьбу становится правом.                В начале была сила, по судьбе сила стала правом.                Право правит вселенной,                силой давя на человека. Разорение права – пожар. Его ты залей скорее, чем пожар!                В начале была сила, по судьбе сила стала правом. И что бы сталось без права?                Хаос, распадение, пыль. Да станет народ за право,                как за родные стены! Судьба всемогущая! Великое единство пути!                         Вверх и вниз,                спасения и гибели! Кто тебя минует, кто тебя избежит? Не слабые духом, слепленные из грязи,                свиньи в золоте, куры, купающиеся в пыли и золе.                Судьба! всемогущая! Кто тебя минует, кто тебя избежит?

 

Плача

Красное солнце, высоко ты плаваешь в синих сумрачных реках небес – там волнистые поля облаков неустанно бегут. И ты, сын красного солнца, белый мой свет, ты озаряешь мать-землю. И ты, ухо ночи – подруга-луна, ты тихо восходишь, идешь над землею, следишь за ростом трав, за шумом леса, за плеском рек, за моим сном. И ты, семицветная радуга, бык-корова небесных полей, ты жадно пьешь речную студеную воду. Пожелайте счастья мне от матери-земли, сколько на небе осенних звезд! Пожелайте счастья мне от светлого востока, сколько белых цветов земляники! Пожелайте счастья мне от синих сумерек запада, сколько алых лепестков диких роз! Пожелайте счастья мне от ледяного севера, сколько зеленых кустов смородины! Желайте счастья мне от знойного юга, сколько на ниве золотого зерна! Пожелайте счастья мне от широкой реки, сколько рыб на глубоком дне! Пожелайте счастья мне от дремучего леса, сколько скрыто вольных птиц! Пожелайте счастья мне от темного бора, сколько зреет ягод в бору! Пожелайте счастья мне от топких болот, сколько сосен стоит кругом! Пожелайте счастья мне, солнце! белый свет! луна, радуга! Пожелайте великим своим пожеланием с поверх головы до подножия ног.

 

Искры

Тяжко на разоренной земле. Родина моя! Душа изболела. «Если бы были такие могилы, куда бы клали живых, – я лег бы». Душа не острупелая, душа не задохнувшаяся в мертвых тисках, еще живая ищет чудес. И в этом ее последнее спасение. Хочет воплотить не бывшее, но всем сердцем желаемое и всем духом требуемое. Посмотрите, как бьется живая, как плясица-птица в руках, и смотрится в ночь, не мелькнет ли? Но нет света. Ниоткуда не светит. «Неразумная, есть свет! и этот свет вечно горит изнутри, из тебя же самой! Ты жаждешь, хочешь приблизить срок, твори же из твоей мысли». И вот восстал и бродит по Руси призрак великого чаяния истинной веры, истинной свободы. Если б поджечь цельным огнем, какие б запылали костры! Не костры, бессильные искры, как потухающие угольки, сыплются по снегу и сверкают. Там — Как ложные звезды. Я протянул руки — И пали искры и обожгли мне ладони.