Последние три часа пути прошли суматошно. Майсурадзе охотно рассказывал о достопримечательных местах, переплетая небылицы с действительностью. Делал он это так искусно, что даже скептически настроенный Жирухин только крякал от удивления. Сочинские и сухумские старожилы укладывали вещи.

В открытые окна врывалось теплое, напоенное солнцем, солоноватое, смешанное с запахом гниющих водорослей, дыхание моря. Поезд медленно шел вдоль берега, как бы желая дать насладиться этим буйным разгулом весны. Белая пена прибоя пузырилась на мелкой гальке. Радостными были и конец пути, и солнце, и море, и зелень, и ветер. Казалось, все будет хорошим и светлым, как этот день.

Во всяком случае, так казалось Елене Николаевне, стоявшей у окна, и она улыбнулась подошедшему к ней Константиниди.

– Как здесь чудесно! – глубоко вздохнула она.

Поезд все больше и больше приближался к Сочи. За Дагомысом он свернул в горы. Море осталось где-то справа. Стало прохладней.

Елена Николаевна с волнением всматривалась в мелькавшие станции с поэтическими названиями – Шапси, Макапсе, Аше, Лоо, Уч-дере, Дагомыс и, наконец, Сочи. У одноэтажного здания с низко опущенным над перроном деревянным куполом поезд остановился. Солнце уже шло к закату.

Майсурадзе, Жирухин, Константиниди, Сергей Яковлевич и Строгов еще раньше договорились ехать дальше вместе, включив в свою компанию и Русанову. С вокзала все направились в гостиницу «Ривьера», чтобы там переночевать, а утром выехать автобусом в Сухум.

Хотя дорога утомила, но после ужина, глядя на вечерний город, они решили побродить по слабоосвещенным безлюдным улицам.

Сочи был маленький провинциальный запущенный к не особенно опрятный городок. Пройдя через мост над широким руслом высохшей речки и миновав центр, компания вышла к морю. Рейд был пуст, только у берега тихо покачивались небольшие рыбацкие баркасы. На одном из них низкий мужской голос тянул негромко мелодию.

К ногам, шурша по камням, катились ленивые волны прибоя. Ветер улегся.

– Курорт! – пробормотал Жирухин.

Иронию, с которой он это сказал, уловили все, но он уже с раздражением повторил:

– Курорт, черт его возьми. А как была дыра, так и осталась. Пристанище стареющих купчишек и их жиреющих подруг. Курорт! – он плюнул. – А что бы пообедать, надо стоять часами в очереди.

– Будьте справедливы! У государства есть более важные и неотложные задачи. Поверьте, настанет время – и мы с вами станем восторгаться санаториями и здравницами, которые вырастут на этом самом месте, – сказал Строгов. Он говорил спокойно, желая сгладить неприятное впечатление от злобной вспышки Жирухина.

– Конечно, конечно! – с иронией отозвался Жирухин. – Мы подождем! И когда-нибудь стариками приедем сюда. Когда меня или вас разобьет паралич или другая страшная болезнь старости, – добавил он. – Мы будем сидеть, а вернее лежать в роскошном санатории, и, поверьте, нам будет наплевать на эти дворцы.

– Возможно и так, но наши дети пожнут то, что посеяли мы.

– У меня нет детей! – зло оборвал Жирухин.

– У меня их тоже нет, но во имя грядущего лучшие люди отдавали свои жизни.

– Не убедите вы меня, Николай Павлович. Мы не на собрании. Я инженер и за свою работу имею право на элементарный комфорт. За границей…

– И мы построим такие курорты и даже лучше, но только для всех, а не для кучки сытых. Неужели вы не понимаете таких элементарных вещей? – с укоризной покачал головой Строгов.

Но Жирухин досадливо махнул рукой.

– Агитация! Как это говорил Базаров? Мужик будет в белой избе жить, а из меня в то время уже лопух станет расти.

– Пора домой, товарищи! – вмешался Сергей Яковлевич и бросил на Строгова недовольный взгляд. Но того уже нельзя было удержать.

– До лопуха вам еще далеко, – сказал он ядовито. – Еще успеете понежиться в санаториях. Да я и не знаю, чем вы жертвуете для мужика.

Все молча пошли в гостиницу.

Поздно ночью Обловацкий позвал Строгова в сад при гостинице и там отчитал его.

– Ты, видимо, решил перевоспитать этого брюзжащего специалиста? – спросил он Строгова с вежливой иронией.

– А ты считаешь, что я должен ему поддакивать? – пытался защититься Строгов.

– Ты на работе, едешь по важному заданию, борешься с врагом. Зачем тебе надо заниматься агитацией? Кто знает, кем окажется этот инженер? Быть может, это осколок шахтинцев или промпартии. Такой же озлобленный, может быть саботажник, вредитель, случайно не раскрытый. Заговорил откровенно, прорвалось что-то злое, приоткрылось его лицо. А ты его насторожил, он замкнулся. А может быть, он имеет отношение к нашей задаче.

– Ты предполагаешь?

– Ничего я не предполагаю, я не мнителен. Но человек с таким настроением, с плохо скрываемым раздражением, возможно, не стоит в стороне от борьбы.

– Интересно, что привело его в Абхазию. Строительство или что-то другое?

Утром рейсовой машиной Союзтранса попутчики выехали дальше. На привилегированных местах рядом с шофером сидели Елена Николаевна и Майсурадзе.

Рябило в глазах от подъемов, спусков и поворотов, то уходящего, то приближающегося моря. Разбитая, много лет не ремонтированная дорога петляла в заросших лесом горах.

В районе Адлера автобус круто повернул влево и, пройдя большую равнину, снова вошел в горы.

Говорили в пути мало. Майсурадзе время от времени перебрасывался с шофером короткими фразами на грузинском языке, расспрашивал о местных новостях и переводил ответы шофера. Елена Николаевна прислушивалась к пояснениям Константиниди о местах, которые они проезжали.

Жирухин после своей вчерашней стычки со Строговым, сидел надутый и молчал. Только у селения Веселое он наклонился к Обловацкому и сказал:

– Когда проедем Новые Гагры, я покажу вам одну из наших строек. На горной реке Бзыби мы создаем гидроэлектростанцию. Интересно решена задача каскада. Попутно строим дорогу к одному из красивейших здешних озер. Сейчас его мало кто знает.

– Как называется это озеро? – поинтересовалась Елена Николаевна.

– Рица, – поспешил сказать Майсурадзе.

Помня о вчерашнем разговоре с Обловацким, Строгов воспользовался моментом, чтобы заговорить с Жирухиным.

– Простите, пожалуйста. Вы, кажется, работаете на строительстве Сухумской ГЭС?

– Да, – ответил Жирухин.

– Расскажите, если не трудно, что она даст для края?

– Почему же трудно? – сказал Жирухин. Он, видимо, тоже искал случая смягчить остроту вчерашнего спора. – Пуск нашей ГЭС, – теперь он повернулся к Николаю Павловичу всем корпусом, – во-первых, обеспечит электроэнергией всю промышленность Сухума и создаст условия для ее роста. Во-вторых, даст в избытке свет городу и Ткварчельскому угольному бассейну. Кроме того, поможет Тифлису.

Жирухин говорил методично и деловито, щеголяя точными цифрами.

Подъехали к небольшому железному мосту. Майсурадзе встал и, держась за плечо шофера, торжественно продекламировал:

– Река Псоу – граница Абхазии.

Все посмотрели на неширокую, полноводную реку и на мост. На другой стороне, у будки, стоял милиционер с винтовкой, в тапочках. Он приветливо помахал рукой, бросил в машину ветку магнолии и вернулся в сторожку.

Вскоре дорога снова вышла к морю. Проехали чистенький эстонский поселок и через полчаса добрались до большого селения Пиленково. Отсюда начинался подъем. Переехав большой мост, машина запетляла в горах. На нешироком шоссе встречались по-летнему одетые пешеходы. Озабоченные ослики тащили большие корзины и тюки. Флегматичные буйволы не торопясь пересекали дорогу.

Припекало. Если бы не легкий бриз, было бы душно.

За одним из поворотов тяжело поднимавшаяся вверх машина въехала на небольшую площадку и остановилась. С горы бежал ручей. Земля была усыпана опавшими желтыми листьями, прозрачный воздух полон новыми, еще не знакомыми запахами.

– Как называется это место? – спросила Елена Николаевна.

– Холодная Речка, – ответил Константиниди.

Обловацкий переглянулся со Строговым.

Автобус двинулся дальше. Вырубленная в горе дорога проходила по краю лесистого обрыва, почти отвесно падавшего в море.

– Ну, теперь скоро Гагры, пообедаем и выпьем «Букет Абхазии», – сказал, ни к кому не обращаясь Жирухин.

– Это вино пусть пьют курортники, – пренебрежительно ответил Майсурадзе. – Модно, потому и пьют. А что пьют?

Через полчаса они были в Гаграх – небольшом красивом городке.

После короткой остановки отправились дальше. За Новыми Гаграми, административным центром района, широкое гудронированное шоссе вскоре опять начало петлять. Дорога постепенно уходила от моря. Елену Николаевну уже не удивляли ни лежащие на дороге спокойные буйволы, ни свиньи с большими треугольными деревянными перекладинами на шее, ни домики на сваях с верандами вокруг.

Долгая дорога утомила пассажиров, разговоры затихли.

Проехали небольшое, разбросанное вдоль шоссе селение с пышным названием Колхида, напомнившим Елене Николаевне рассказ Консантиниди. Жители, которых она успела разглядеть, были заняты своими повседневными делами и не обращали внимания на машину. Группа школьников, увидев автобус, сошла на обочину. Ребята, закрыв лица руками, отвернулись. Машина пронеслась мимо, обдав ребятишек серой пылью.

Промелькнули маленькие селения Алахадзи и Колдхвара, и, повернув влево, автобус вышел к быстрой реке с переброшенным через нее железным арочным мостом. Резко потянуло холодным ветром. Река шумела и пенилась вокруг огромных камней, преграждавших ей путь к морю. Это была Бзыбь – одна из крупнейших рек Абхазии. Ее приток – Юпшара брал свое начало из озера Рица. За мостом шоссе, крутясь по хребту предгорья, начало подниматься вверх. Дорогу обступили густые леса. Видимо, здесь недавно полосой прошел большой дождь: многочисленные колдобины и ямы были полны воды. Если около Гагр было тепло и как-то уютно, то здесь холодно, пасмурно. Высокие заснеженные вершины Кавказского хребта придвинулись ближе. Шоссе пустынно и неприветливо. По сторонам изредка мелькали отдельные домики.

Обогнув один из крутых поворотов, шофер резко затормозил. На середине дороги, подняв руку, стоял человек в бурке. Под буркой виднелась винтовка, опущенная стволом к земле. В нескольких шагах от него, у обочины, за кустом, стоял второй, в брезентовом плаще.

Шофер переглянулся с Майсурадзе, остановил машину, но мотор не выключил. Человек в бурке подошел к автобусу, скользнул взглядом по пассажирам и вполголоса о чем-то спросил водителя. Тот коротко ответил, но Обловацкому показалось, что он побледнел, насторожился и стал как-то собраннее.

Сергей Яковлевич взглянул на продолжавшего стоять у машины горца. Лицо его, полуприкрытое башлыком, было красиво. Неприятны были лишь глаза, выпуклые и блестящие, смотревшие на окружающих с подозрением и каким-то превосходством.

– Кто такие, откуда? – отрывисто спросил он, оглядывая сидевших в машине.

– Пассажиры с поезда! – ответил шофер.

– Ты помолчи! – грубо посоветовал горец и прошел вдоль автобуса.

Обловацкий, продолжая наблюдать за ним, обернулся назад и увидел второго, теперь уже стоявшего по другую сторону автомобиля. В эту же минуту из кустов выскочил третий, тоже в бурке. Не глядя на машину, он, прикрываясь кустарником и перепрыгивая через наполненные водой ямы выщербленного шоссе, побежал назад, к повороту. В руках у него была винтовка.

«Уж очень похожи на бандитов», – подумал Обловацкий и взглянул на Строгова.

«Спокойно, спокойно!» – Обловацкий перевел взгляд на сидевшего рядом с шофером Майсурадзе, но грузин сидел не оборачиваясь, точно эта встреча его не интересовала. Он только еще глубже ушел в свое сиденье, и Обловацкому была видна лишь его сутулящаяся спина. Горец вернулся к шоферу.

– Документы! – приказал он. – Вот ты покажи! – он ткнул пальцем на Строгова.

– А вы кто такой – спокойно спросил Николай Павлович, доставая паспорт. – Милиция?

– Милиция! – вспыхнул горец. – Конечно, милиция! – и, резко изменившись в лице, злобно крикнул: – Документы давай скорей!

Отрогов пожал плечами, но паспорт протянул. Перехватил взгляд Обловацкого, оглянулся, увидел еще двух «милиционеров» и положил руку на борт машины.

Мелкий моросящий дождь, настоящий осенний дождь в горах, то усиливался, то затихал, но даль прояснялась. Отчетливей стали видны подступившие близко горы.

– Кто такой? Куда едешь? – спросил горец.

– Инженер, в отпуск в Сухуми, – лаконично ответил Строгов.

– Откуда?

– Из Павлова-Посада, – вспомнив, что говорил об этом в поезде, ответил Строгов и протянул удостоверение.

– А ты? – обратился он к Жирухину.

Тот засуетился, начал шарить по карманам, достал пачку документов и передал их «милиционеру».

– Тоже инженер? – посмотрев их, спросил горец.

Вопрос точно разбудил Майсурадзе. Он полуобернулся и, не глядя на горца, сказал:

– Это сухумский, на СухумГЭС работает.

– А ты сам тоже инженер?

Обловацкому показалось, что чуть заметная улыбка скользнула по губам горца.

– Нет, я из Табаксоюза, – пожал плечами Майсурадзе.

– Тогда дай закурить, – протянул руку горец, взял протянутый портсигар и положил его себе в карман.

– А ты? – теперь он смотрел на Константиниди.

– Преподаватель сухумского музтехникума.

– Ты? – горец ткнул пальцем на Обловацкого.

– Инженер, из Москвы, отдыхать еду.

«Милиционер» цокнул губами и коротко приказал:

– Выйди из машины!

Сергей Яковлевич пожал плечами и начал протискиваться между плотно сидящими пассажирами. Проходя мимо Строгова, он толкнул его, и Николай Павлович почувствовал, как в его карман опустилось что-то тяжелое.

Прыгая со ступеньки, Обловацкий попал в ямку, наполненную водой, не успел отряхнуться, как «милиционер» начал его обыскивать, но, не найдя ничего, точно забыл о нем и начал опрашивать других пассажиров.

Раздавшийся свист насторожил его. Он взглянул в сторону стоявшего у поворота дороги. Тот махнул рукой, показывая на поворот, торопил. Горец подбежал к шоферу.

– Давай, поезжай. Не останавливайся! – он толкнул Обловацкого к автобусу.

Приказывать шоферу вторично не было нужды. Он нажал на акселератор, машину рвануло, набирая скорость и разбрызгивая грязь, она покатилась под гору. Обловацкий вскочил на подножку, уже на ходу захлопнул за собой дверцу, оглянулся назад и успел увидеть, как из-за скалы, где они только что стояли, показалась легковая машина и ее окружили «милиционеры».

«Э, да они, видимо, проверяют все проходящие автомобили», – мелькнула у него мысль.

После вынужденного молчания в машине наступило оживление.

– Что это за люди? – обратился Обловацкий к Майсурадзе. – Неужели действительно милиция?

Толстяк обернулся к нему и улыбнулся:

– Нет, конечно! У нас здесь не спокойно, «шалят» еще!

– То-то вы так легко расстались со своим портсигаром, – вмешался в разговор Строгов.

– В таком положении и бумажник отдашь с удовольствием. Но бумажник они бы не взяли.

– Это почему?

– Об этом долго рассказывать, да и не место, – Майсурадзе многозначительно кивнул на Русанову, – как-нибудь в другой раз.

– Вы что, знаете этих людей? – поинтересовался Обловацкий.

– Нет, но республика наша маленькая, слухи распространяются быстро. Верно, Одиссей?

Он посмотрел на Константиниди. Тот кивнул головой.

– Это, конечно, Эмухвари! – высказал он предположение. – Других у нас нет!

– Отчаяные, видно, – вставил Строгов.

– Да, им терять нечего. ГПУ охотится за ними уже много лет, но все не может поймать.

– Странные бандиты. Машину остановили, а не ограбили? – не унимался Строгов.

– А они не грабят! Убивают, но не грабят! – сказал шофер. – Видно, ждут кого-то, ищут.

Все замолчали.

Так они ехали несколько часов. Теперь уже дорога проходила среди огромных, в несколько обхватов, деревьев с цепкими лианами и вьющимися по стволам лозами винограда. Во время минутной остановки в Блабурхве Константиниди рассказал Елене Николаевне об этом районе, а когда машина проезжала селение Лыхны, в давние времена бывшее резиденцией владетелей Абхазии, показал ей развалины старинной церкви и священную для абхазцев рощу.

Впереди замелькали деревянные дома Гудаут, районного центра, протянувшегося вдоль берега моря. Отсюда до Сухума оставалось немногим более сорока километров. После короткой остановки машина продолжала свой путь на юг, теперь уже вдоль побережья. Снова резко изменился ландшафт: мягкие, невысокие холмы, зелень фруктовых садов, пена прибоя. Горы опять отошли вглубь и только перед Ново-Афонским монастырем снова придвинулись к морю. На окрестных вершинах белели развалины когда-то грозных крепостей. Вечерело. Переехав через неглубокую, веселую речушку, остановились у белого здания с надписью «Союзтранс». Из конторы вышел человек с большими пушистыми усами, в длинной серой рубашке со множеством черных пуговиц, и, подойдя к шоферу, проверил путевые листы.

– Можно погулять немножко, стоянка двадцать минут, – сказал он по-русски с сильным акцентом.

Майсурадзе, Жирухин и Отрогов ушли в маленький ресторанчик. Остальные стояли у машины и, переминаясь с ноги на ногу, рассматривали здания монастыря, поднимавшиеся по горе, с венчающим вершину огромным зданием собора. Где-то рядом тарахтел движок местной электростанции.

– Пройдемте к морю, – предложил Обловацкий Елене Николаевне и Константиниди, и они направились к небольшой, чистенькой пристани.

– Смотрите, наши ивы! – воскликнула Елена Николаевна, показывая на деревья.

– продекламировал Обловацкий.

– Почему «ваши» ивы? Почему струйки шепчут? – ревниво спросил Константиниди.

– Одиссей полагает, что ивы – это монополия Абхазии, а насчет шепчущих струек он тоже не согласен, считает, что такой водный гигант должен только рычать, пениться и бурлить, – подшучивал Обловацкий. – Кстати, рыба здесь водится?

– Видите, Елена Николаевна, какой он колючий! Водится, водится, дорогой!

Сигнал автобуса позвал их на станцию.

В быстро наступавших сумерках машина вышла из Афона и покатила дальше. Включенные фары выхватывали из темноты узкую полосу шоссе. Подъезжая к селению Эшеры, Обловацкий увидел в кустах две блестящие зеленые точки и показал на них Константиниди.

– Шакал, – сказал Одиссей. – Уж это наша монополия, – добавил он смеясь.

Переехали длинный, скрипящий деревянный мост над высохшей Гумистой.

– Ну, теперь мы дома! – обрадовался Майсурадзе, хотя вокруг было темно и пустынно. Неожиданно за одним из поворотов мигнул луч маяка, и пассажиры увидели впереди розовое зарево: это был Сухум – конец пути.

Центральная улица полна гуляющих. За столиками многочисленных кофеен сидело множество людей.

На улице Октябрьской революции машина повернула направо и, пройдя мимо кубического здания Госбанка, остановилась у станции Союзтрасса. Распрощавшись, ушли Майсурадзе и Жирухин.

Константиниди предложил Елене Николаевне помочь устроиться в гостинице. Она поблагодарила, но попросила его не затруднять себя: Обловацкий и Строгов сказали, что позаботятся о ней. Вместе с ними она пошла на набережную. Портье в гостинице спросил их фамилии и сказал, что по телеграмме из Москвы из Наркомата здравоохранения Обловацкому и Строгову оставлены два номера. Других свободных комнат не было, и Сергей Яковлевич со Строговым уступили один из номеров Елене Николаевне.

Поднявшись с горничной на третий этаж, она вошла в небольшую уютную комнату с чистенькой кроватью, небольшим старомодным плюшевым диваном и круглым столом с цветной каемчатой скатертью и двумя плетеными креслами. От двери к балкону тянулась широкая ковровая дорожка.

Елена Николаевна отпустила горничную и вышла на балкон. Впервые за эти дни она была одна.

Там, в Москве, все казалось простым и легким, но сейчас она поняла, что самое трудное начинается только теперь.