Через три дня Зеленцова опять вызвали в штаб получить кандидатскую карточку. Утром он показал кандидатскую карточку Петракову.

Тот подержал ее в руке, вернул и ничего не сказал. Отошел шага на три и уставился в угол траншеи, словно увидел там что-то интересное.

А Безуглый, щуря глаза, сказал:

— Дюже интересно, как ты на моих глазах будешь превращаться в коммуниста.

Сегодня за завтраком ходил Петраков. Он принес две новости. В эту ночь, в крайнем случае в последующую, придет смена. Вторая новость: со дня на день надо ждать наступления немцев. Петраков притащил полный вещевой мешок гранат и патронов.

Поэтому Безуглый, спрятав ложку в карман, не полез, по своему обыкновению, поспать в «лисью нору», а распорядился:

— Давайте, хлопцы, приготовьте гранаты, проверьте оружие. Чует мое сердце, неспроста тихо на передовой. Не выходной же день объявили фрицы.

Он сам почистил ручной пулемет, проверил, полностью ли набиты диски.

— Теперь покурим, — заключил он, закончив осмотр.

И только они присели покурить, как из-за Колдуна показалась большая группа самолетов.

— Ого! — сказал Петраков и стал считать самолеты.

Насчитал до двадцати пяти и сбился. Они перелетели через Цемесскую бухту и, не снижаясь, не пикируя, начали сбрасывать бомбы на батареи, находившиеся на правом берегу бухты. Через минуту показалась вторая группа «юнкерсов». Свой груз эти самолеты сбросили опять на батареи.

— Это мне дюже не нравится, — заметил Безуглый. — Сдается, что это и есть то самое…

Из-за Колдуна показалась третья группа самолетов.

— Эти к нам, — решил Петраков.

Он не ошибся. На этот раз бомбы посыпались на Малую землю. Бомбили железобетонные капониры, где находился штаб корпуса, поселок Алексино, Станичку.

Земля задрожала, окуталась пылью.

— По коням, хлопцы! Надеть каски! — скомандовал Безуглый и встал около пулемета.

Он поднес к глазам бинокль и обвел передний край.

«Юнкерсы» сделали три захода, и еще не затих гул их моторов, как налетела новая группа самолетов. Одновременно батареи противника открыли огонь из сотен орудий и минометов.

Нахмурив брови, Безуглый смотрел то прямо перед собой, то поворачивался и окидывал взглядом Малую землю. Отсюда, с Безымянной высоты, она была как на ладони. Тысячи бомб и снарядов рвались кругом. Вскоре не стало слышно отдельных выстрелов, пылью и дымом заволокло всю землю, и солнце, такое яркое с утра, стало тусклым, как луна.

«Что же это получается? — ужасаясь, подумал сержант. — Живого места на земле не осталось. Кто же уцелеет?»

Вскоре дым и пыль достигли Безымянной высоты. Стало трудно дышать.

Несколько мин разорвалось совсем близко, но Безуглый не стал приказывать ребятам прятаться в «лисьи норы». Вот-вот немцы перейдут в атаку.

И вдруг он увидел метрах в тридцати от себя большую группу немцев. Пригнувшись и держа наизготовку автоматы, но почему-то не стреляя, они бежали прямо на боевое охранение.

Безуглый нажал на спусковой крючок пулемета. Петраков и Зеленцов открыли огонь из автоматов.

Противник рассеялся удивительно быстро, словно его ветром сдуло. Безуглый перестал стрелять, но палец со спускового крючка не убрал. Он знал, что не всех сдули их выстрелы, многие залегли.

Вражеские солдаты лежали не более трех минут. Раздался повелительный окрик, и они опять вскочили и застрочили из автоматов. И снова напоролись на наш огонь.

Увидев, что немцы залегли, Безуглый крикнул:

— По паре гранат, хлопцы!

Вслед за взрывами он выглянул. Несколько гитлеровцев бежали, но не вперед, а назад, к своим окопам. Видимо, это все, что осталось от довольно большой группы. Безуглый не стал стрелять по ним.

— Заслабило! — торжествующе крякнул сержант. — Это не к теще в гости. Как там у вас, хлопцы? Не зацепило?

— Порядочек! — отозвался Петраков.

— Мне малость ухо зацепило, — сказал Зеленцов.

— Иди сюда, забинтую.

— Ерунда, не стоит. Я шапку на него надвинул.

Безуглый все же подошел к нему.

— А ну покажи.

Осмотрев рану, сделал заключение:

— Насквозь пробило. Завязать надо.

Бинтовать ухо было неудобно. Безуглый несколько раз чертыхнулся, пока обвязал голову Зеленцова,

Через час атака повторилась. Три солдата отбили и ее. Впрочем, не они одни отражали натиск противника. Из-за дороги, где находилась наша оборона, их хорошо поддержала стрелковая рота.

На участке стало тихо. Но где-то слева шла ожесточенная перестрелка. Потом тот участок пробомбило около сотни самолетов. И опять застрочили пулеметы и автоматы. Опытный солдат, Безуглый догадался, что там главный натиск немцев, а тут они только демонстрируют наступление, чтобы ввести в заблуждение. Он знал, что там, где кончается Безымянная высота, проходит широкая балка. По-видимому, после того как самолеты пробомбили ее, в нее хлынут немцы. Выдержат ли наши? Уцелел ли кто из десантников после такой бомбежки?

Под вечер гитлеровцы предприняли еще одну атаку. Она была слабее первой. Видимо, сюда они не подбросили свежих сил. На этот раз даже не пришлось пускать в ход гранаты. Гитлеровцы откатились быстро.

Когда стемнело, Безуглый облегченно вздохнул:

— Все. Перерыв до утра. Каски можно снять.

— А может, ночью пойдут? — высказал предположение Зеленцов.

— Не пойдут. Ночью они не горазды воевать. Без танков и самолетов они жидковаты.

И он пренебрежительно махнул рукой.

— Правильно, не пойдут, — подтвердил Петраков.

Он потянулся, разминая мускулы, зевнул. Зеленцов вынул кисет. Но закурить цигарку долго не мог — дрожали руки.

— Замлел я в этой траншее, как застоялый конь, — признался Петраков. — Весь день зудели руки — так хотелось схватиться врукопашную и своротить челюсти некоторым арийцам. Прямо невтерпеж!

— Я тебе выскочу, — пригрозил Безуглый. — Нас всего трое. Несподручно получается. Ну, выскочили бы — а потом что? На нас перло, почитай, больше взвода. Попробуй-ка втроем, враз бы нас ухлопали. А так из окопа мы спровадили на тот свет десятка два.

— Ох и стратег ты, Иван Петрович, — рассмеялся Петраков. — Тебе бы не отделением, а батальоном командовать.

— До батальона грамоты не хватает. А ты, ежели замлел, дуй до кухни. Захвати гранат и патронов.

— Не возражаю.

— А ты, Зеленцов, ложись. Я постою, понаблюдаю.

Петраков вернулся быстро. За плечами у него был вещмешок, в правой руке другой, а левой прижимал ящик с патронами. Разгрузившись, смахнул рукавом пот с лица и сел на ящик.

— Как ишак нагрузился, — выдохнул он.

— А термос? — спросил Безуглый. — Второй раз пойдешь?

— Там, — махнул рукой Петраков. — Нечем его наполнять. Прямое попадание снаряда в камбуз. Кока насмерть. Дали сухой паек.

— Семена Ефремовича! — вскричал Безуглый. — Как же так! Мы тут целые, а он позади и…

Он не договорил, поперхнулся и опустил голову.

Петраков протянул ему банку с тушенкой, но сержант молча отстранил ее. Тогда Петраков отстегнул от пояса флягу и опять протянул сержанту.

— Выдали для успокоения нервов по сто граммов, — сказал он.

Безуглый выпил, но закусывать не стал, только понюхал хлеб.

— Эх ты, незадача какая, — сокрушенно произнес он. — Две войны отбыл, а третья вот… Надо отписать его старухе…

— Выпей мою порцию, Иван Петрович, — предложил Петраков, понимая горе сержанта. — Мне нервы успокаивать не надо. Я пью для веселья. А где сейчас веселиться?

— Верно, хлопец, нэма часу веселиться. Давай твою порцию.

Безуглый вылил все содержимое фляги в кружку, отмерил половину и вылил обратно во флягу. Петраков посмотрел, как он поднес кружку ко рту, и облизнул пересохшие губы.

— А теперь, Иван Петрович, — сказал он. — Лезьте в нору, ежели аппетита нет до тушенки, а я постою.

— Разумно, — согласился сержант. — Смотри в оба.

Ночью немцы не атаковали, но и не давали минуты покоя. Всю ночь над Малой землей тарахтели ночные бомбардировщики. Они сбрасывали на парашютах светящиеся бомбы, спускались ниже и бомбили, а кончались бомбы, включали сирены, издававшие душераздирающий вой. И всю ночь передний край освещался разноцветными ракетами, не прекращался артиллерийский обстрел.

С высоты Петракову была видна вся эта картина. «На измор берут, — думал он, начиная испытывать беспокойство. — Надолго ли нас хватит?»

Чуть свет появилась большая группа самолетов. Вслед за ними прилетела вторая. На этот раз от армады отделились три самолета и полетели к Безымянной высоте.

— Не иначе к нам, — догадался Безуглый. — Хлопцы, в норы!

К нему подбежал Петраков.

— Дай ракетницу.

— На что понадобилась?

— Сейчас узнаешь.

Он зарядил ракетницу и выстрелил в сторону противника. Передний самолет перешел в пике. Солдаты нырнули в норы.

Бомбы разорвались где-то впереди. Второй и третий самолеты сбросили свой груз туда же. Когда они улетели, Петраков выскочил из норы, выглянул из ячейки и озорно закричал:

— Бей своих, чтобы чужие боялись. Сержант, они свою оборону раздолбали! Глянь!

— Это ты добре придумал, — похвалил сержант.

Впереди сразу разорвались три мины.

— Опять в норы, — торопливо распорядился сержант.

Минометный обстрел длился не менее получаса. Одна мина разорвалась на бруствере окопа. Никого не поранила, но оглушила всех порядочно.

Перестав слышать, Безуглый выскочил из норы, не дожидаясь конца обстрела, и встал у пулемета. Ему показалось, что стало тихо и сейчас немцы пойдут в атаку.

Атака началась спустя десять минут. Гитлеровцев было не густо, они пробегали по нескольку шагов и падали. Безуглый стал стрелять по ним короткими очередями, а Петраков и Зеленцов бросали гранаты.

Неожиданно пулемет замолк.

— Давай, сержант! — крикнул Петраков, недоумевая, почему Безуглый перестал стрелять.

Бросив две гранаты, он подбежал к Безуглому. Сержант стоял, навалившись грудью на стенку ячейки, выкинув руки на бруствер, голова его склонилась на пулемет. Он медленно оседал на дно ячейки. Петраков подхватил его под руки и увидел кровь на виске. Опустив безжизненное тело на дно ячейки, Петраков подскочил к пулемету. Справа блеснуло стекло оптического прицела, и он инстинктивно нагнулся. В тот же миг над головой свистнула пуля. «Снайпер, — догадался Петраков. — Это он сержанта убил».

Решение пришло мгновенно. Взял пулемет в руки, приподнялся и выпустил длинную очередь в ту сторону, откуда раздался выстрел.

«Не я буду, если тебя, гада, не заставлю молчать!»

Он не знал, убил ли снайпера или тот уполз, но, во всяком случае, больше оттуда не стреляли.

— Вася! — крикнул он Зеленцову. — Сержант убит.

Тот ничего не ответил, даже не повернул головы, продолжая стрелять.

И вдруг прямо перед Петраковым шагах в десяти выросли четыре гитлеровца. Он судорожно нажал спусковой крючок. Но выстрелов не последовало — кончились патроны. Сменить диск не успеешь. Тогда Петраков кошкой выпрыгнул на бруствер, схватил пулемет за ствол и наотмашь ударил прикладом переднего солдата. Тот упал, не успев даже крикнуть. Упал и второй, которому удар пришелся прямо в лицо. Третий гитлеровец уклонился от удара и прыгнул на Петракова. Оба упали. Четвертый направил на них автомат, но не стрелял, выжидая, видимо, когда можно выстрелить наверняка. Зеленцов опередил его, выпустил по нему короткую очередь.

Через несколько мгновений Петраков вскочил, оглянулся. В правой руке у него была финка. Глаза дико сверкали. Подобрав пулемет, он спрыгнул в окоп.

— Видал? — хрипло крикнул он Зеленцову, вставляя в пулемет новый диск.

У него дрожали руки, и поэтому диск вставить удалось не сразу.

— Не надо выскакивать, Роман, — с укором сказал Зеленцов. — Нас же всего двое.

— Ситуация, Васька, такая сложилась, — горячо, словно оправдываясь, заявил Петраков.

— Ты помешал мне. Я бы завалил их из автомата.

Час спустя, остыв после рукопашной схватки, Петраков признался:

— Давно хотелось объявить такую полундру, аж руки чесались. А теперь противно. Ночь настанет, буду с мылом отмывать. Ты не ощущал такого состояния, когда противно до тошноты?

— Не припомню.

Зеленцов про себя восхищался поступком Романа, даже завидовал. Конечно, он, Зеленцов, не рискнул бы схватиться сразу с четырьмя. Не потому, что менее храбр, а потому, что сила не та. Роман почти на две головы выше его, а сила такая, что одним ударом кулака может уложить. Наградила же природа парня, а вот его, Зеленцова, обошла.

После полудня гитлеровцы опять обстреляли боевое охранение из минометов. Петраков и Зеленцов выжидали конца обстрела в норах. Когда стихло, оба выскочили на свои посты, и тут на бруствере неожиданно разорвалась мина. Это была последняя, запоздалая. Петраков ухватился за грудь и, бледнея, прислонился к стенке ячейки. Колени его подогнулись, и он сел на дно траншеи, успев крикнуть:

— Ко мне, Вася!

Зеленцов подбежал к нему.

— В грудь ударило. Перевяжи, — уже шепотом сказал Петраков, тяжело дыша. На его лбу выступила испарина.

Василий расстегнул ватный бушлат и увидел кровавое пятно на правой стороне гимнастерки. Он разорвал гимнастерку и тельняшку. Осколок разворотил тело ниже правой ключицы. Зеленцов заткнул рану ватным тампоном и стал бинтовать грудь.

Он не успел закончить перевязку, как услышал автоматные выстрелы. Гитлеровцы опять пошли в атаку. Василий прильнул к пулемету и стал стрелять короткими очередями по перебегавшим немцам.

Когда немцы залегли, бросил подряд три гранаты. Как только они разорвались, дал несколько очередей из автомата. Потом опять взялся за спусковой крючок пулемета. Он не хотел, чтобы враги догадались, что он остался один.

Ему стало жарко, и он сбросил ватный бушлат.

Зеленцов отбил атаку, уцелевшие гитлеровцы уползли. Тогда он снова склонился над Петраковым. Кровь пропитала бинт, вся грудь и живот моряка были в крови. Грудь бурно вздымалась, глаза закрыты.

— Роман, Роман, — позвал Зеленцов.

Но тот не отвечал.

Зеленцов туго перебинтовал его, израсходовав на это четыре широких бинта, и уложил раненого в боковую щель.

Немцы продолжали бомбить. Зеленцов потерял счет бомбежкам. Может, десять, может, двадцать. В общем, самолеты кружат с утра, как по конвейеру. Зеленцов заметил, что бомбить боевые охранения за дорогой они больше не решаются, и поэтому как-то перестал обращать внимание на появление новой группы самолетов. Вот обстрел из минометов — другое дело. Тут держи ухо остро — метят в тебя. Надо нырять в нору. Эти норы, кем-то названные лисьими, малоземельцы хитро придумали — в окопе выкапывается узкая щель, в которую человек еле протискивается. Упадет снаряд или мина на дно окопа — осколки не поразят, человек лежит ниже дна. А наверху пусть хоть бомба рвется — почти два метра скального грунта укрывают надежно.

Из минометов сейчас не стреляли. Зеленцов стоял у пулемета и время от времени выглядывал и осматривал местность впереди себя. Солнце показывало, что уже далеко за полдень. А бой не затихал. Где-то слева шла сильная перестрелка.

Постепенно Зеленцова начало пугать одиночество. У него вдруг появилась потребность услышать человеческую речь, поговорить с кем-нибудь. Вот бы сейчас посидеть около кухни и послушать Семена Ефремовича.

Но тут Зеленцов вспомнил, что повар убит. На сердце стало совсем тоскливо.

Он отошел от пулемета и заглянул в нору, где лежал Роман. Моряк по-прежнему был без сознания. Зеленцов взял флягу, в которой булькала его порция водки, и влил в рот Роману несколько глотков. Но и от водки тот не пришел в сознание, он только открыл на какое-то мгновение глаза.

— Роман, Роман, ты слышишь меня? — позвал Зеленцов.

Как бы он обрадовался, если бы Роман сказал хоть два слова. Но раненый молчал. Зеленцов вылил ему на голову и на лицо кружку воды.

«Его бы сейчас в санчасть, — с отчаянием подумал Василий. — Ведь изойдет кровью. Скорее бы темнело».

Сев на ящик из-под патронов, Зеленцов задумался о том, что ему делать, когда стемнеет. Надо отнести Романа в санчасть. Да и сержанта надо унести и похоронить по-человечески. А если он, Зеленцов, уйдет, кто останется тут, на посту? Вдруг, пока ходит, гитлеровцы займут боевое охранение? Правда, сержант говорил, что ночью немцы не рискнут. Но кто их знает?

А что, если этой ночью придут корабли и заберут уцелевших людей? А его тут могут и забыть. Останется один среди врагов. Что ему тогда делать?

От этой мысли стало не по себе. По телу забегали холодные мурашки. Зеленцов надел бушлат и, чтобы отвлечь себя от тягостных мыслей, вынул из вещевого мешка консервную банку, вскрыл ее кинжалом и стал есть. Он хотел выпить остаток водки, но передумал. Потянет в сон. А спать нельзя.

Под вечер гитлеровцы выпустили по боевому охранению пять мин. Они разорвались далековато, но все же один шальной осколок ударил Зеленцова по нижней губе, рассек ее и выбил несколько зубов. От острой боли у Василия потемнело в глазах. Но она быстро прошла. Зеленцов выплюнул с кровью два зуба и осколок.

«Надо же так!» — возмутился он.

Язык сразу стал деревянным и толстым. Зеленцов зачерпнул из ведра воду и прополоскал рот.

Ему хотелось посмотреть в зеркало на свою физиономию. Испортили ведь, гады, весь портрет. Теперь девчонки из госпиталя не назовут его «красавчик Вася».

Он выглянул из ячейки. На боевое охранение бежали две небольшие группы гитлеровцев — одна слева, другая справа. Зеленцов ударил из пулемета сначала по правой, которая была поближе. Он выпустил две короткие очереди и повернулся налево. Сюда стал стрелять из автомата. Потом бросил две гранаты направо и две налево и опять взялся за пулемет.

По его подбородку текла кровь, но он уже забыл о рассеченной губе, его раздражал пот, который застилал глаза, мешая стрелять прицельно.

Азарт боя, отчаяние одинокого бойца, которому неоткуда ждать помощи, разъярили Зеленцова. Он уже потерял чувство страха и самосохранения, высовывался почти по пояс, чтобы бросить дальше гранату или сделать точный выстрел. Он видел, как падали сраженные им гитлеровцы, и это еще больше вдохновляло его. Судьба хранила его. Пули пролетали над его головой, жужжали мимо ушей, но не задевали.

И лишь одна ударилась в каску и зарикошетила с визгом. И этот визг привел Зеленцова в себя. Он присел, хотя уже не было нужды приседать, и тупо уставился в стену ячейки. Ему вдруг стало страшно. Ведь убьют, все равно убьют. Не сможет он один устоять.

На бруствере взорвалась граната. Взрывная волна сбросила пулемет в ячейку.

Зеленцов осмотрел его и поставил на место. В нем опять заклокотала ярость. Черт возьми, если убьют, то смерть дорого обойдется им! Под руку подвернулась противотанковая граната. Он швырнул ее и вслед за взрывом выглянул. Шагах в десяти от ячейки лежали три убитых гитлеровца. Двое, видимо раненые, ползли назад, один из них что-то хрипло кричал.

— Ага! Заслабило! — торжествующе закричал Зеленцов и потряс автоматом, зажатым в левой руке.

Эх, не надо было ему этого делать! Шальная или снайперская пуля — пойди угадай — пронзила руку. Пальцы сразу стали безжизненными и выпустили автомат. Рука повисла плетью.

И тут перед бруствером вырос, словно из-под земли, огромный серо-зеленый солдат. Зеленцов невольно отступил. Гитлеровец хотел прыгнуть на него, но споткнулся и упал, повиснув головой над ячейкой. Зеленцов моментально пришел в себя. Он схватил гранату и ударил гитлеровца по голове. Тот дернулся и кулем свалился в траншею. Зеленцов поднял автомат и прикончил его.

Вскочив на ноги, он стал стрелять в ту сторону, откуда появился гитлеровец. Одной рукой не очень-то было удобно управляться с автоматом, но нужда заставит все делать. Расстреляв весь диск, он бросил две гранаты и только после этого спрыгнул с ящика.

Наступила тишина.

«Неужели отбил?» — удивленно спросил себя Зеленцов, держа наизготовку автомат.

Стало темнеть, а он все стоял, ощетинившись, не сводя глаз с окопов противника.

Когда совсем стемнело, Зеленцов устало опустился на ящик и тут только вспомнил, что не перевязал рану на руке. Весь рукав был мокрым от крови.

Но снять ватный бушлат у него не хватило сил. Каждое движение причиняло боль. Пришлось кинжалом отрезать рукав. Это было тоже не таким простым делом. Но все же он отрезал его, достал из вещмешка бинт и неуклюже замотал руку.

И вдруг перед его глазами все закружилось, к горлу подступила тошнота, и он свалился с ящика на труп немца. Последнее, что он видел, было черное небо с мерцающей звездой. Больше он ничего не помнил.

Зеленцов пришел в сознание, когда ему кто-то влил в горло воду. Это был сержант из их роты Боков. Его прислали сюда сменить отделение Безуглого.

В памяти Зеленцова всплыл весь минувший день.

— Ребята, унесите меня отсюда, — стал просить он тоненьким голоском. — Я не могу больше. Я хочу жить…

— Унесем, паря, унесем, — успокоительно пробасил Боков. — Только не канючь, а держи марку до конца.

Сержант перевязал ему руку, дал глоток водки. Зеленцов поднялся, но голова закружилась, и он снова опустился на ящик. Несколько минут сидел с закрытыми глазами. Потом опять встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов по траншее.

— Сам не дойдешь, — решил сержант. — Эй, Максимов, доведи его до санчасти. Да не задерживайся.

Солдат Максимов, невысокий, коренастый, подошел к Зеленцову и сказал:

— Я пойду первым. Здоровой рукой опирайся на меня. Наваливайся, не бойся. Ногами только перебирай.

Пройдя несколько шагов, Зеленцов вдруг вспомнил о Петракове.

— Подожди, — попросил он Максимова и обеспокоенно сказал Бокову: — Там в норе Роман. Он в грудь… Несите его первого. И сержант…

— Ладно, топай себе, — успокоительно отозвался Боков. — Не оставим…

В небе послышался гул самолета. Это летел вражеский ночной бомбардировщик. Сейчас он подвесит на парашюте светящуюся бомбу, и звезды на небе померкнут от ее неживого света.

Зеленцов посмотрел вверх и подумал: «Все равно бомба погаснет, а звезды опять засияют».