Между нами была пустота… Мы с Цикенбаумом стояли во тьме и пили водку – мысленно чокаясь друг с другом на расстоянии… И говорили друг с другом издалека, отчего все время кричали друг другу…

Дул сильный ветер и мы были бессильны… Но мы пили водку и разговаривали криками… Мы боялись идти, ибо сделав шаг, мы тут же куда нибудь провалились – исчезли…

А так мы были живы, пили водку и разговаривали друг с другом криками… Крики очень здорово бодрили нас, давая ощущение безумного полета в Вечность…

Именно о Вечности мы и говорили с Цикенбаумом на каком-то неизвестном нам о расстоянии, ибо мы ничего не видели кроме тьмы и краешка туманной луны, почти полностью скрытой от нас в небе облаками…

Мы ненавидели все, что окружало нас, мы ничего не знали и не помнили, но мы были здесь, и мы пили водку, рассуждая о Боге, которого никогда не видели, и о Вечности, которую тоже совершенно не знали…

Короче, мы были просто пьяными психами, но нам от этого было не легче…

Потом неожиданно между нами возник костер и мы увидели, что нас отделяют друг от друга – глубокий овраг и деревья, и что на дне оврага, у неожиданно вспыхнувшего костра лежит голая дева, освещенная этим чудным костром..

И тогда мы с Цикенбаумом с разных сторон спустились вниз к спящей голой деве… Мы целовали ее, а она спала…

Потом мы дрались из-за нее с Цикенбаумом, а она все равно спала. Мы разбили друг другу морды в кровь, мы орали матом, а она спала, и костер горел, не давая ей ни замерзнуть, ни проснуться…

Под вечер мы опять с Цикенбаумом пили водку и говорили о Боге и о Вечности… Голая дева проснулась и легла между нами, и мы гладили ее нежное тело, но тут же с отвращением глядели друг на друга, порываясь снова завязать драку… Жизнь ничтожна, говорил я профессору Цикенбауму, и он тут же соглашался со мной, а потом орал, чтобы я исчез из его жизни, но я никуда не уходил, я пил водку и также гладил нежно тело голой девы, а она сладко мурлыкала как кошка…

Она была зверьком и это легко объясняло ее животную породу и ее глубокий сон у костра, где мы с Цикенбаумом ловили удивительные мгновения счастья и живого полураспада себя как людей, уже давно потерявших в жизни все необходимые ценности, и снова похоть обуревала нами, и мы дрались, бросая обнаженную деву у костра, мы дрались в глубокой тьме печали и отчаяния, в тьме безверия в Бога и в Вечность, или точнее, в тьме очень страшной и дикой веры в них, которые нас изничтожали по непонятным нам самим причинам…

Вскоре Цикенбаум совокуплялся с этой спящей девой, а я плакал, понимая, что ничего уже не исправлю в своей нелепой жизни… Ибо хотел любить ее один, а вместе одним стадом с Цикенбаумом не мог… А когда я увидел их счастливые лица, я понял, что моего счастья здесь нет и не будет, и ушел во тьму…

Цикенбаум пытался бежать за мной вместе с девой, и дева даже его обогнала и поцеловала меня в губы, но я ударил ее и ушел… Я уже не думал о Боге, понимая, что я разозлил его и теперь буду бороться с таинственной и неповинующейся мне судьбой, но мне было уже все равно…

Я сидел где-то на поваленных деревьях, один во тьме, и пил водку, и думал о том, что эта жизнь – сон, который очень скоро закончится, и при этом я никогда не смогу разгадать тайный смысл этого страшного и непонятного сна! Вот-с!