Она рыдала, потому что не могла мне простить моей измены, а я рыдал потому что не мог ее любить как раньше… В общем, мы рыдали вместе, вдвоем, на старом вокзале, куда она пришла меня проводить в последний путь…
Я глядел на ее постаревшее лицо и плакал, понимая, что уже никогда не увижу ее такой юной и красивой, какой она была прежде…
Кажется, ее уже стала угнетать моя откровенная жалость, и она ударила меня по щеке… А я никак не мог сдержать и рыдал с новой силой, вытирая машинальное свое мокрое лицо о ее кофточку…
Это сильно раздражало ее, но она тоже очень здорово рыдала, вытирая свое мокрое от слез лицо о мою рубашку…
Вот так мы и рыдали и без конца вытирались друг о друга…
Из-за этого я пропустил свой поезд, и мы с мучительными рыданиями вернулись домой… Ночью соседи из-за нашего шумного рыдания вызвали милицию… Мы многое бы могли сказать и нашим соседям, не спавшим из-за нас и милиционерам, теперь уже полицейским, приехавшим к нам среди ночи, но мы рыдали и никакая сила уже не могла остановить наши рыдания…
Это как наркотик, стоит раз попробовать и уже никак не можешь остановиться… Когда приехала психиатрическая бригада, мы заперлись в туалете и продолжили свои рыдания там…
Тогда соседи со злостью разворотили всю нашу мебель, а книги, посуду и бытовую технику со злорадством вынесли из квартиры…
Но мы все равно продолжали рыдать…
Это было как какое-то наваждение, настолько нам было жалко себя, что мы никак не могли остановиться…
А потом мы рыдали уже сильно прижавшись друг к другу, и тут же с омерзением отшатываясь друг от друга, ибо мы одинаково любили и ненавидели себя, а поэтому все время рыдали…
Вдруг, уже не помню кто, сказал: Хватит! И мы перестали рыдать с удивлением разглядывая друг друга…
Но через какое-то время тот же голос сказал: Продолжайте!
И мы продолжили рыдать и рыдали до тех пор, пока наши соседи не подожгли дом, но даже в огне и в дыму, и уже после в больнице и в бинтах мы продолжали рыдать о нашем несуществующем счастье, ибо впервые за все время мы почувствовали с ней, какие мы несчастные, живые, старые и умирающие, и ничего уже не понимающие в этой жизни, как и уже давно никому на свете ненужные люди…
Семья рыдающая реквием себе…