Я встретил взгляд печальный, – Цикенбаум Всю ночь безмолвствовал с девчонкой у костра, Одна лишь водка с соком из гуавы Кружила мысли как поющие ветра… Ока рябила волнами с луною, А мы с тревогой вглядывались в мир, От глаз сокрытый тьмой ночною, Да хоть глазами изотри его внутри, Он все равно возвысится стеною, А ты останешься несчастен, гол и сир, Как Цикенбаум с девой странною весною, Вдруг закативший и со мною странный пир… Однако водка в горло еле лезет, Пусть даже сок гуавы сладостно бодрит, Мы точно околдованные лесом, Ощущаем в сумерках Аид… Вслед за Орфеем брел туда Вергилий, А за Вергилием и Данте быстро лез, А у Оки профессор создавал идиллию, Своим безмолвьем проницая лес, Как будто лоно девы, только прежде Он выпил водку, сок гуавы и затих, А дева целовала его нежно, Коленкой тут же дав ему под дых… Не дав опомниться, одежду расстегнула, То есть сразу ненароком порвала И оседлала вмиг нацеленное дуло, Взрывая яростью безумные тела… Везде война, профессор поневоле Сравнил любовь с ужасною войной, Недаром ветер истязает поле И небо покрывается луной… Везде игра – полет – метаморфоза, Но отчего поздней целует землю крест И так остры шипы у сладострастной розы, Чье лоно шмель так жарко – жадно ест… Цикенбаум под девчонкой улыбаясь, Мне таинственно и чудно подмигнул, У Оки царила в звездах жалость И вместе с ветром разносила вечный гул… И звон от церкви где-то за холмами Уже будил давно пропавший век, И мертвецы с холодными очами Вставали из могил – и сонмы рек Людей когда-то тоже бывших, Любивших, воевавших сотни лет, Нас призывали к доле самой высшей, — Взлетать из праха в незнакомый свет…