Все-таки безумно-похотливые взгляды аборигенов, бросаемые на моих жен с этой дурацкой шапкой-корзиной денег на нашем столе никак не выходили у меня из головы, и может поэтому я с Капой, Верой и Мнемозиной провел такую горячую и сумасшедшую ночь. Тропический воздух Австралии действовал на нас как наркотик.
Все тело изнутри взрывалось такой потрясающей жаждой, что хотелось ужасно пить и всасывать в себя их мягкие теплые и нежные губы, их соски, их округлости. Опьяняться их запахом, их стоном, их ослепленным от проникновения сознанием, их всей расслабленной от моего прикосновения сущностью.
Хотелось вечно питаться их сказочным естесством, исчезая в них не только всей своей плотью, но и всей своей жизнью! Ночь за ночью проходила как в волшебном сне.
Я проникал в их тайну и наслаждался ей.
Одна лишь Капа уже с огромным животом лишь пылко прикасалась к моему телу губами и тут же перебиралась на другую постель. Беременность сделала ее очень сонливым и беззащитным существом.
Думаю, что многие туристы, включая нашего гида – Анжелику Ивановну, догадывались о необычайности наших отношений. По паспорту только я и Мнемозина были супругами, в связи с чем, нам и дали номер на двоих.
А днем в него заходили и Вера, и Капа, и Нонна Львовна со Скрипишиным, в маленькой гостинице никак нельзя было скрыть того факта, что Капа и Вера оставались ночевать у нас с Мнемозиной.
Наши дочки тоже спали в нашем номере на одной кроватке. Очень часто во время кормления Вера с Мнемозиной менялись местами, и тогда Мнемозина кормила Лолочку, а Вера ее дочку Нонночку.
Таким образом, они пытались закрепить в сознании детей мысль, что мама у них не одна. Капа с тихим обожанием глядела, как они кормят детей, и ласково поглаживала свой живот, где тоже жила еще одна дочка. Полет на комфортабельном самолете к скале Айерс-Рок, находящейся в Большой песчаной пустыне, оказался очень тяжелым для нашей семьи.
Дети всю дорогу кричали и плакали, а Мнемозина с Верой никак не могли их успокоить.
– Не знаю, кто разрешил вам поехать с такими маленькими детьми, – сердилась Анжелика Ивановна, – и как вас только пропустила таможня?!
Остальные туристы только с молчаливой тоской взирали на нас, думая, когда же успокоятся наши детки, но детки и не думали успокаиваться, пока их мамы не начали кормить их грудью, и тут Анжелика Ивановна впервые за все время заметила, что Мнемозина с Верой поменялись местами.
– Вы, что кормите не своих детей, – удивилась Анжелика Ивановна.
– Почему не своих?! Своих! Просто нам так интересней, – усмехнулась Мнемозина, приковав к себе внимание всей тургруппы.
Вскоре показалась скала Айерс-Рок, она лежала как большой гигантский зверь посреди пустыни и вся отливала безумно красным цветом.
– Вы видите гору Айерс-Рок, – заговорила в микрофон Анжелика Ивановна, – этот крупнейший монолит образовался еще в докембрийский период. Она возвышается над пустыней на 350 метров, ее окружность достигает 8 километров.
– Так это гора или скала?! – занервничал Скрипишин.
– Одни ее называют скалой, другие горой, – недовольно отозвалась Анжелика Ивановна.
– Наверное, надо все-таки как-то определиться, – не унимался Скрипишин.
– Успокойся, дурачок, – толкнула его в бок Нонна Львовна, и Скрипишин замолчал.
По его потному красному лицу было заметно, что он все-таки где-то умудрился выпить.
– Да уж, горбатого только могила исправит, – подумал я.
– Ой, мамочки! – схватилась руками за живот Капа.
– Она рожает! – тут же подбежала к ней Нонна Львовна.
– Это черт знает что такое! – занервничала Анжелика Ивановна. – Одни с грудными детьми едут, другие рожают прямо в самолете!
– Чем ругаться, лучше попросите у летчика одеяло и воды, желательно кипяченой, – прикрикнула на нее Нонна Львовна, уже помогающая вместе со мной Капе подняться и пройти в хвостовую часть самолета.
– Нет, ну, что это за фигня такая! Мы что, по милости этой дуры будем назад в Канберру возвращаться? – громко выразил свое недовольство бритоголовый толстяк с массивной золотой цепью на шее.
У меня было огромное желание заехать ему в морду, но я в это время думал только о Капеи о своей рождающейся малышке. Мы прошли в хвостовую часть самолета, где располагалось что-то вроде небольшого грузового отсека.
Нонна Львовна сорвала с одного сиденья белый чехол и постелила Капе на пол. Мы с Нонной Львовной помогли Капе раздеться и лечь на чехол.
– Мне страшно и больно! – заплакала Капа.
– Не бойся, все будет хорошо, – сказала Нонна Львовна, и неожиданно вытащила из сумки небольшую резиновую грушу с бутылкой минеральной воды, и, набрав в грушу воды, сделала Капе клизму.
– Мне стыдно, – смутилась Капа, но снова вскрикнула, схватившись руками за живот, и тут же у нее из лона потекла вода, а вслед за ней показалась головка нашей дочки. Нонна Львовна осторожно схватилась за головку и потянула ее на себя. Малышка вылезала медленно, как будто боялась появляться на этот свет.
Сзади нас, затаив дыхание, стояли Вера с Мнемозиной, а Скрипишин с двумя нашими дочками сидел возле грузового отсека и никого не впускал.
– Тужься, посильнее тужься! – кричала Нонна Львовна и Капа тужилась, временами вскрикивая и быстро затихая, а Нонна Львовна в это время тянула ребенка за головку на себя.
Когда появилось переднее плечико, Нонна Львовна приподняла головку ребенка чуть-чуть кверху, и дала тем самым возможность появиться заднему плечику.
Когда на ее руках оказалась вся девочка, она сразу же отсосала с помощью груши слизь и околоплодные воды из ее носика и ротика. Потом вытащила из сумочки нож, смочила его спиртом и обрезала пуповину.
– Она жива, – всхлипнула Капа.
– Жива, еще как жива! – обрадовалась Нонна Львовна, показывая ей девочку.
Мнемозина протянула ей чистую пеленку, и Нонна Львовна обмотала ее пеленкой, а потом я снял пиджак, и мы завернули ее в мой пиджак.
Вот так моя третья дочка родилась в воздухе, неподалеку от скалы Айерс-Рок, которая постоянно меняет свой цвет и является чудом природы, и таким образом одно чудо природы притянуло к себе другое, и дало вместе с нами жизнь нашей дочери – Елене.
У нас была мысль дать ей имя Айерс-Рок по названию скалы, у которой она родилась, но, подумав о том, какие наша девочка потом будет испытывать неудобства из-за своего имени, мы быстро раздумали. Знавал я одну старушку. Она работала в нашей больнице санитаркой.
Это была очень несчастная и одинокая женщина, и звали ее, как сейчас помню, Драздраперма! – что в несокращенной форме означает: «Да здравствует первое мая!»
Не знаю, о чем думали ее родители, когда давали ей имя, но думаю, что во многом она стала несчастной благодаря данному ей при рождении имени.
Уверен, что имя несет в себе некую символичность будущей жизни, и пусть эта символичность весьма условна, но иногда имя может с человеком сыграть весьма злую шутку. Конечно, мы уже не смогли посетить крупнейшие города Австралии – Сидней и Мельбурн, не смогли посетить большой барьерный риф, не смогли увидеть чудесные морские пейзажи, и уж тем более не смогли получить никакого вида на жительство в Австралии, хотя именно здесь родилась наша дочка – Леночка, и именно здесь мы поняли, что свою Родину – Россию мы не променяем ни на какую красоту австралийской природы.
Леонид Осипович с Елизаветой Петровной так и не смогли приехать к нам в Австралию, поскольку их загранпаспорта оказались просроченными, однако они встретили нас в Шереметьеве.
Для них было полной неожиданностью, когда они увидели трех моих жен с тремя дочками, да и у Мнемозины с Верой заметно начали округляться животики.
– Вы уж как-нибудь поосторожнее! – недовольно проворчала Елизавета Петровна.
– Мама, а разве плохо рожать?! – улыбнулась Мнемозина, прижимаясь с Нонночкой ко мне, и лица Веры с Капой тоже засветились безумными улыбками.
– Но если человек хочет и может, то почему он тогда должен в себе все это хранить?! – заступилась за меня Нонна Львовна.
– Мужик должен быть мужиком, – поддержал ее Скрипишин, успевший в полете выпить несколько маленьких бутылочек коньяка.
А тут и детишки разревелись, вроде как на защиту папашки родного проснулись.
– Ну, ладно, – вздохнула Елизавета Петровна, вроде как, понимая, что она все равно не в силах, что либо исправить.
Леонид Осипович с большой опаской взглянув на мне в глаза, очень долго и крепко жал мою руку.
Жить мы решили в квартире Мнемозины, на набережной, неподалеку от храма Христа Спасителя. Уже на следующий день Капа позвонила отцу и пригласила его к нам, чтобы он смог увидеться с ней и внучкой. Филипп Филиппович примчался с невиданной скоростью и, как всегда, со множеством своих охранников.
Каково же было его удивление, когда при входе в нашу квартиру его остановили вооруженные сотрудники вневедомственной охраны.
Идея заключить договор на охрану нашей квартиры пришла Мнемозине еще в Австралии, за три дня до нашего отлета, и сразу же по прилете в Москву она ее мигом осуществила.
Бедный Филипп Филиппович, с него сразу сошла вся спесь.
Весь какой-то притихший и скромный до неузнаваемости, он один, и уже без своей охраны, в нашей квартире выглядел как бедный родственник.
– К вам можно?! – тихим шепотом спросил он, увидев меня возле двух охранников, стоящих на входе.
– Конечно, – улыбнулся я, – милости прошу, дорогой мой тесть!
Как только Филипп Филиппович услышал, что я его назвал тестем, он скорчил такую безумно-отвратительную рожу на своем лице, что я чуть не лопнул от смеха.
– Да, заходите, что вы тут стоите?! – выглянул из-за моей спины Леонид Осипович. – Или вам надо обязательно со своей охраной зайти?!
– Да, нет, – сконфузился Филипп Филиппович, – я так просто, задумался!
– Да чего уж тут думать-то, – огорченно вздохнул Леонид Осипович, – моя дочь, вон, снова от Оси потомства ждет!
– Послушайте, я еще своей дочери и внучки не видел, а вы мне все о каком-то потомстве толкуете! – занервничал Филипп Филиппович.
– Так проходите, что же вы встали в дверях, – усмехнулся я, и, взяв за руку слегка вздрагивающего от моего прикосновения Филиппа Филипповича, провел его за собой в спальню к Капе, где вокруг нее с Леночкой уже сидели мои жены с детьми, Нонна Львовна со Скрипишиным и Елизавета Петровна.
Филипп Филиппович сразу же бросился целовать Капу и внучку, и видно от радости, а может быть, даже от огорчения, громко расплакался.
Я смотрел на плачущего Филиппа Филипповича, и у меня было ощущение, что я его обокрал самым немыслимым образом.
Во всяком случае, смотрел он на меня как на вора, и от его взгляда я немного покраснел, но всего лишь на какую-то долю секунды.
– Хватит папаша кукситься, а то детишек напугаете, – сказал Скрипишин, и по-простому хлопнул Филиппа Филипповича по плечу.
Филипп Филиппович вздрогнул, и с удивлением взглянул на Скрипишина, но все же промолчал. Все засмеялись. Одна только Капа с сочувствием поглядела на отца. Немного придя в себя, Филипп Филиппович тут же принялся объяснять Капе какие бывают противозачаточные средства, и как ими нужно пользоваться.
По-видимому, он, как и Леонид Осипович, начинал бояться меня. Бедный Филипп Филиппович, если бы он знал, что Капа снова беременная от меня, он бы, наверное, завыл волком, а слез бы из него вытекло столько, что можно было бы несколько раз промыть нашу двухуровневую квартиру.
Однако в этот день мы решили его очень сильно не расстраивать!
– Они молодые, им бы поучиться, опыту набраться! – дружно поддержали мысль о противозачаточных средствах Елизавета Петровна с Леонидом Осиповичем.
Правда, судя по их скучным лицам, никакого уже оптимизма в их глазах не существовало. Я обрюхатил их дочек во второй раз и не думал на этом останавливаться.
Идея Платона о продолжении рода, как об осуществлении своего бессмертия целиком захватила меня, и кажется, я очень успешно заразил этой ценной идеей своих молодых жен.
Теперь они готовы были рожать от меня постоянно, благо, что сама природа позволяла им это делать с неизменным упрямством!
А потом я так боялся их всех потерять, чувствуя свою приближающуюся старость, что желал привязать их к себе навеки нашими общими детьми, которые являются самыми прочными и живыми узами!