Поток,

дарующий опять освобожденье.

история Иды глазами

олигофрена-эксцентрика

Проснулся я от ужасного крика Сергея Сергеевича.

Хочу в туалет! – орал он как будто резаный баран.

Сейчас, сейчас, – сказал я, вставая с кровати. Рыжуха тоже проснулась и с большим недоумением глядела на Сергея Сергеевича.

Было уже утро и в комнатах было светло. Сергей Сергеевич попросил развязать ему хотя бы руки, чтобы можно было подтираться туалетной бумагой, и я развязал. Потом закрыл его в туалете, а сам пошел на кухню готовить завтрак и кормить Альму. Рыжуха опять уснула, а я чистил картошку, бросив Альме увесистый кусок говядины. Альма ела его с огромным удовольствием, я даже сам разохотился и немного отковырнул от ее косточки и себе, но сырое мясо мне почему-то не полезло в горло! Экий я, однако, брызгун!

Через несколько минут в дверь моей квартиры кто-то с остервенением стал бить ногой. Я открыл дверь и увидел злую рожу своего соседа, Пантелеймонова Ивана Кузьмича.

Весь дом хочешь залить, сукин сын! Буду милицию вызывать и домоуправа впридачу! – еле отдышавшись, едва выговорил Иван Кузьмич.

Иван Кузьмич, подожди, сейчас кран только закрою, и сам к тебе спущусь, и за все-все заплачу! – попросил я. – Прямо сразу заплачу!

Да, откуда у тебя деньги-то, у дурака такого? – усмехнулся Кузьмич. – Ну, ладно, иди кран закрывай, да ко мне спускайся!

Я мигом закрыл дверь и сбегал на кухню, опять взял сковородку и зашел в ванную, откуда тоже на меня хлынула вода.

Ну что, Тихон Тихоныч, попался! – весело по лошадиному заржал Сергей Сергеевич, и тут я его сковородкой, родимого, снова по голове шмяк, и он опять отключился.

Кран потом закрыл, и руки Сергею Сергеевичу связал, да стал ведром воду с пола вычерпывать, да тряпок на пол набрасывать.

Как все вытер, так быстренько Сергея Сергеевича в комнату на кресло втащил, и сказав Рыжухе, что скоро приду, побежал к соседу своему, Ивану Кузьмичу.

Иван Кузьмич тоже вытирал полы. Краска у него на потолке вся вздулась и облупилась, шкаф на кухне из «дсп» тоже разбух.

Ну, что?! На бутылку-то дашь? – с лукавой улыбкой поглядел на меня Иван Кузьмич.

Да, я дам больше, на весь ремонт дам! – сказал я и протянул Ивану Кузьмичу три сотни долларов.

Да на хрен мне этот ремонт, – засмеялся Кузьмич, забирая деньги, – мне самое главное – выпить бы, а там хоть трава не расти!

Кузьмич, а под тобой соседей тоже залило?! – спросил я с волнением.

А черт их знает, может, и залило, – кисло усмехнулся Иван Кузьмич, – Спиридоновы ведь на работе все. Наверное, все же залило, я ведь минут пятнадцать воду собирал, отжимал все в бадейку!

А как ты думаешь, они милицию вызовут?!

Спиридоновы-то?! – засмеялся Кузьмич. – Эти обязательно вызовут! Даже к гадалке не ходи! А что ты испугался?! Ты же вроде сам милиционер!

Ну, ладно, спасибо, Иван Кузьмич, я уже пошел! – прошептал я с опаской.

Что, убежать хочешь?! – хохотнул Кузьмич.

Если б только знать куда?! – вздохнул я.

А давай ко мне в деревню, у меня все равно там дом пустует уж с осени, – предложил Иван Кузьмич, – у меня там, в погребе, и картошка лежит, и огурчики есть с грибочками, а если еще и водки купить, такой праздник можно сделать!

Только я, Кузьмич, не один, – честно признался я, – у меня еще жена и собака есть!

И где же ты их нашел так быстро? – засмеялся еще громче Кузьмич.

Где их нашел, там их уже и след простыл, только жена у меня с ножкой в гипсе лежит, не встает, и как ее повезти, не знаю!

Да, это плевое дело, – усмехнулся Кузьмич, почесав с удовольствием свой затылок, – я свояку позвоню, он вас на «Газели» до самой деревни довезет! Да, а как зовут твою благоверную-то!

Вообще-то, я ее Рыжухой зову, а так в миру ее Идой Марковной кличут.

Еврейка, значит, – почесал уже левое ухо Кузьмич.

Выходит, что так!

Ну, ничего, евреи тоже наши люди, – высморкался Кузьмич, – так что жди! Сейчас свояку позвоню, и сразу к тебе прибегу! А там и в деревню поедем, ты ведь уже не работаешь, ведь!

Да, я пока на женкины денежки живу! – как-то робея, признался я.

Неплохо устроился, – похвалил меня Иван Кузьмич.

Да уж стараюсь! Ну, ладно, я пошел ждать тебя! А как мы будем мою Рыжуху переносить?!

Да, как-нибудь на себе перенесем, – хитро улыбнулся Кузьмич.

Главное, чтоб ее головкой об лестницу не шмякнуть, – призадумался я.

Ну, Тихон, ты вечно, как дите малое, – закашлялся от смеха Иван Кузьмич.

Ну ладно, я пошел, буду ждать тебя со свояком.

Обязательно жди! – крикнул мне вдогонку Иван Кузьмич.

Возвратившись домой, я услышал за дверью разговор моей Рыжухи и Сергея Сергеевича. А как услышал его солидный бас, так и замер весь с перепугу-то.

Да, как ты, дура, не поймешь, что он олигофрен, самый настоящий олигофрен, – говорил Рыжухе Сергей Сергевич.

Да, он просто прикидывается, – сквозь слезы шептала Рыжуха, а Альма на них обоих слегка порыкивала.

Да, как ты не поймешь, я ведь и справки насчет него навел, – еще выше брал ноту своим басом Сергей Сергеевич, – его даже на службу взяли благодаря какому-то дальнему родственнику! И школу он вспомогательную заканчивал!

И значит, вы у олигофрена вымогали деньги, – усмехнулась моя Рыжуха.

Да, не знал я тогда, что он олигофрен, – вздохнул Сергей Сергеевич, – а к вам я пришел сказать, что дело уже закрыл!

А я вам не верю! – прошептала Рыжуха.

Ну и наплевать! – закричал на нее Сергей Сергеевич, – только с этим дураком вы еще сядете в лужу! Помяните мое слово!

Зато он безобидный и смешной! – воскликнула Рыжуха.

Такой безобидный, что меня по рукам и ногам связал, – обиженно вздохнул Сергей Сергеевич.

А вас надо! – уже весело отозвалась Рыжуха.

Японский Бог, какой же я дурак был, что сюда пошел, – опять застонал Сергей Сергеевич, и вдруг неожиданно закричал:

Люди! Помогите!

Я тут же вбежал в комнату и снова засунул ему в рот свою старую милицейскую рубашку, и присел на кровать к Рыжухе.

Это, правда, что ты олигофрен? – прослезилась моя Рыжуха.

Да, нет, это врачи, дураки, чего-то там выдумывают, а так-то я совсем ничего, – смущенно прошептал я, обнимая Рыжуху.

Все равно я тебя не брошу, – прошептала Рыжуха, – потому что ты смешной и безобидный! – и поцеловала меня.

Через час пришли Иван Кузьмич со свояком и помогли мне перенести мне Рыжуху в «Газель», Альма бежала следом, неся в зубах сумку с вещами.

Сергея Сергеевича я уже к тому времени перетащил на кухню, а чтобы он не умер от голода, вытащил изо рта кляп, включил погромче радио, поставил на столе нарезанной колбаски с хлебом, чтобы он своей мордой мог до нее дотянуться, и кран в умывальнике чуть отвинтил, чтобы он хоть по капельке мог попить водички.

Ну, прощевай, Сергеич, авось, Бог даст, еще когда-нибудь свидимся, – сказал я, – квартиру запирать не буду! Тут ко мне еще один врач придет, так ты ему скажи, что я, мол, со своей Рыжухой уехал далеко, но за то, что он помог нам с Рыжухой очень премного благодарен. Он тебя, кстати, отвяжет и отпустит на все четыре стороны! Так что зла на меня, Сергеич, не держи! Ну ладно! Прощевай, Сергеич! – и я на прощанье даже поцеловал его в щеку, как родного, а Сергей Сергеевич почему-то прослезился.

Мне тоже захотелось заплакать, но, вспомнив, что он не столь уж и хороший человек, раздумал.

Пускай сам плачет, а нам некогда! – подумал я и спустился вниз к Ивану Кузьмичу, его свояку, моей Рыжухе и Альме, которые уже дожидались меня внизу в «Газели».