Фата-моргана в цветущем одуванчиками поле

Неожиданно по пути в деревню Луховицы, мы с Кларой увидели голосующего на обочине врача, знакомого нам Юрия Владимировича Пончакова. Увидев нас, он весь как-то сразу стушевался, и по его лицу было заметно, что он продолжает себя чувствовать перед Кларой виноватым за сестру.

Все еще не нашли?! – вздохнул он, когда мы остановились возле него.

Нет, – грустно улыбнулась Клара, – но уже почти напали на след!

Ну, дай-то Бог! – смущенно улыбнулся он.

А вы куда?! – спросила Клара.

Я к своему другу детства, еду в Луховицы.

Так давайте, мы вас подвезем, – предложила Клара.

Ну, если вам по дороге, то не откажусь!

Ну, конечно, по дороге, – усмехнулась Клара.

Честно говоря, я бы вас и не узнал, если бы не увидел вашей машины, а рядом с вами вашего мужа, – восхищенно прошептал Юрий Владимирович, усаживаясь к нам в машину.

И как вы оцениваете работу вашего коллеги? – улыбнулся я.

На пять с плюсом! – Юрий Владимирович искренне любовался лицом Клары. – Никогда бы не подумал, что Василий Васильевич мог такое сотворить!

Но вы же сами назвали его волшебником! – Клара неожиданно перегнулась через сиденье и поцеловала Юрия Владимировича в щеку.

А мне почему-то хотелось, чтоб вы меня поцеловали в губы, – пошутил Юрий Владимирович, и мы рассмеялись, но через какое-то мгновенье Клара опять перегнулась через сиденье и поцеловала Юрия Владимировича в губы.

И что было в этом поцелуе, страсть, любовь или порочная распущенность, или просто благодарность, я не знал, и от этого жутко страдал. Прежде, до ее операции, я любил Клару более духовно и вроде ни к кому ее не ревновал. Оно было и понятно, что таким ужасным, изуродованным лицом, какое у нее было, вряд ли кто-то мог соблазниться. А сейчас я вдруг почувствовал самую настоящую и унизительную ревность, особенно когда этот злосчастный поцелуй затянулся уже на целую минуту.

Клара, это уже не смешно! – выкрикнул я, и Клара будто опомнившись, оторвалась от губ Юрия Владимировича.

Прости, – шепнула она, и быстро заведя зажигание, тронула с места «Ягуар».

Всю дорогу мы тягостно молчали. Быть униженным собственной женой, да еще на глазах другого мужчины, и с его же помощью, удовольствие малоприятное.

Мы довезли Юрия Владимировича до Луховиц и развернувшись, поехали домой. Потом я попросил ее высадить меня в поле. Клара съехала с дороги в поле, и остановила машину, после чего я с мучительным наслаждением дал ей пощечину и выскочил из машины. Клара выбежала следом, и бросившись передо мной на колени, обхватила мои ноги руками и заплакала.

Я стоял как дерево посреди поля, оплетенное диким хмелем. По небу ветер гнал темные тучи, и солнце скрылось за ними. Полил дождь. Клара расстегнула мои брюки и жадно проглотила мой фаллос. Реально меня уже не существовало, через одно живое и смертное окончание, я был уже весь в ней. Дождливый пейзаж и мчащиеся по дороге автомашины только подчеркивали мое фантастическое проникновение в нее. Дождь изливался в землю, а я изливался в нее. Что могло быть лучше ее тонкого и страстного тела, ее обнаженной души поместившейся в блуждающей и хмельной от любви улыбке. Мы плакали как два несчастных и потерявшихся в жизни человека, которым в награду за их несчастья было дано это волшебное проникновение друг в друга.

Ты, мое волшебное чудовище, – прошептал я.

Я это знаю, – прошептала она.

Я поцеловал ее и почувствовал вкус собственного семени.

Мы остановились на пути, как будто в жизни, – прошептал я, опускаясь перед нею на колени, и теперь наши глаза, нос и губы были на одном уровне.

Ты ведь меня простил, – всхлипнула она.

Красота испортила тебя, Клара, – в ответ шепнул я, – она превратила тебя в ужасное эгоистическое создание! В змеееподобное и похотливое животное!

Неправда, – заплакала Клара, утыкаясь носом в мое плечо, а я почему-то подумал, что слезы очень часто становятся частью нашей защиты, будто мы прикрываемся ими, как нашей беспомощностью от осознания своей же ничтожности.

Может поэтому, мне стало ее жалко, и я обнял и прижал Клару к себе, и солнце тут же выглянуло из-за туч, озарив нас и поле, ярко усеянное золотыми головками одуванчиков. От одного только взгляда на эту цветущую красоту поля, рядом с красотой улыбающейся и плачущей Клары можно было сойти с ума. Солнце словно брызгало фонтанами лучей из-за курчавых и задумчивых, смешавшихся между собой облаков, облаков, которые быстро исчезали с дождем и раздувались ветром.

Как все в этом мире случайно, – думал я и молчал, а с моих темных кудрей свисал голубой лифчик Клары…

Она раздевалась быстро, будто только что поймав в фокусе свою цель и свое желание, ибо мы устали от слов, и слова все бы испортили, а так мы зарылись в это золотое разнотравье, и будто соединились с самой землей…

Именно на этом поле я познал страстную и опечаленную собственной красотой Клару, Клару, которая потом шепнула мне, что готова ради меня снова изуродовать свое прекрасное лицо, а я плакал и улыбался, глядя на нее, ибо видел ангела. Видел, как у нее за спиной бились два белых крыла, и луч солнца обрамлял ее огненно-рыжую голову, а я ощущал ее прикосновение как волшебство, данное мне в наказание за бессилие сделать ее своей навсегда.

Мне казалось, что в эту минуту я отдал ей не только себя, свое тело, но все чистое и святое, тайно хранимое до этой поры в моей душе.

Кажется, я уничтожен ее красотой, – подумал я, видя, как она поднимает меня над землей, и как мы летим сквозь сонм облаков к сияющему солнцу…

О, Господи, какой же страшной силой обладает любовь, если мы ради нее готовы отдать все, что имеем, и красоту, и юность, и даже жизнь…

Клара летала вокруг меня, как наваждение она бросалась на меня, и зарывалась во мне и все ее бешеные порывы, токи, которыми окружала ее Вселенная, все абсолютно было уже во мне… Как и я был в ней…

Теперь у меня от тебя будет ребенок, – громко засмеялась Клара, и я тут же побледнел, и без слов повалился на траву.

Дурачок, неужели ты не хочешь ребенка?! – удивленно глядела на меня Клара, но я едва слышал ее слова, я лежал, закрыв глаза, и думал о том, как все-таки было хорошо летать вместе с ней в просыпающемся и озаряющемся собственной добротой небе, где людям, как и ангелам, дано хоть раз взлетать над землей…

Мы лежали с Кларой среди цветущих одуванчиков как дети… Облака с неба падали на нас, обволакивая своей теплой влагой, ветер дул и сдувал никому не нужные слова, а весь остальной мир казался неправдоподобным, ибо в этом мире существовали только я и Клара, мое волшебное чудовище, моя фата-моргана в цветущем одуванчиками поле…