Два ковбоя в лесу

Или

Странная игра в Мельпомену.

история Иды глазами

олигофрена-эксцентрика

Все-таки ума у меня задние ворота, совсем никудышный умишко, ладно Рыжуха была пьяная, но я-то трезвый дурачина, совсем позабыл про спички, хорошо еще, что телогрейки взяли, да Альма лежала у нас в ногах всю ночь, иногда подвывая, а то бы к утру точно околели. Однако, проснулись мы очень рано от собачьего холода, даже Альма вздрагивала как человек.

От травки стелился парок, а на цветах и деревьях повсюду лежали блестящие капельки, будто их кто-то нарочно разбрызгал, поэтому, когда мы встали и пошли, ноги быстро сделались мокрыми.

И зачем мы только сюда забрались, – жаловалась Рыжуха, морщась от неприятной сырости в ногах.

Но, Рыжонок, нас же могли поймать и арестовать! Разве ты не помнишь, что нас ищут! – беспокойно вздохнул я.

Ну и черт с ними! Надоело бегать! Пусть сажают! – фыркнула Рыжуха, отрывая от цветущей черемухи ветку.

Но, Рыжонок, если тебя посодют, я же с ума сойду, – говорю, а сам чуть не плачу, даже Альма будто все поняв, жалобно заскулила.

Эх, Тихон, и почему я так неровно дышу к тебе? – улыбнулась Рыжуха.

Это, наверное у тебя с легкими что-то! Может рентген надо сделать, – вслух задумался я.

Ах, Боже, неужто можно быть без ума от олигофрена?! – засмеялась Рыжушка, хватая меня за свободную руку, в другой-то я нес сумку с блинами и разносолами и даже с тремя бутылками водки, которые успел прихватить со стола.

Да это, – говорю, – врачи что-то выдумывают, так-то ведь я же нормальный, – говорю, – мужик. Всем, – говорю, – интересуюсь, тобой, – говорю, – особенно, к тому же, – говорю, – на сердце ты мне здорово залегла, и такая, – говорю, – у меня симпатия к тебе объявилась, что хоть режь меня на кусочки, а все равно каждый кусочек к тебе обратно прилепится.

Да что ты, – говорю, – плачешь, Рыжонок? Давай, – говорю, – присядем да поедим на дорожку, у нас вон в сумке и блины твои, и огурцы с грибами солеными! И Альме кусочек дадим, а то она бедная тоже жрать ведь хочет!

А Рыжуха все плачет и плачет, еле-еле ее на поваленную березку усадил, а рядом Альма ей тоже по-бабьи подвывает.

Все, – говорю, – бабы, или вы завязываете со своими ревами-коровами, или, говорю, налакаюсь счас водки, а вы хоть уревитесь все!

А что?!У нас есть водка?! – быстро обрадовалась Рыжуха, утирая слезы рукавом телогрейки.

Эх, Рыжонок, как бы, – говорю, – ты алкоголиком не заделалась!

Да ладно тебе, Тихоня, голова-то с похмелья знаешь, как трещит! – смеется Рыжуха, а сама головой аж в сумку вся зарылась, сразу видно, напиток любимый унюхала!

Во-во, сначала, – говорю, – голова затрещит, потом еще чё заболит, а потом, – говорю, – в это дело как втянешься, что не заметишь даже, как головенку свою потеряешь! Она и так у тебя шибко зашибленная!

Ну, вот, опять ты меня обижаешь, – вздохнула Рыжуха и отвернулась от меня.

Ну, что ты, Рыжонок, надулась как мышь на крупу?!

Как мышь на крупу?! – переспросила меня со смехом Рыжуха, и мы тут же помирились, повытаскивали из сумки блины, разносолы и бутылочку одну на двоих открыли, хоть и не хотел я пить, но уж очень меня замучила жажда, не буду же я как Альма травку мокрую облизывать после проглоченного блина, и так, на воздусях и с аппетитом, мы эту бутылочку всю и уговорили. Ну, а потом я горячо обнял свою Рыжушку, бережно так положил на травку, задрал ей кверху платьице-то, и чего греха таить, учинил с Рыжушкой истинный грех, грех блаженный, грех приятный, грех эффективный, грех взаимный, грех чудесный, грех потрясный-распрекрасный!

Ну, измокли мы малость в траве, ну, чего не бывает, ну, муравьишки снизу покусали, комарики сверху кровь попили, но мы ведь в лесу, в самом наидичайшем местечке, где всяка тварюга норовит тебя или потрогать, или укусить.

Хорошо, когда все досыта! – встала с травки, потягиваясь, Рыжушка. – И так, – говорит, – наелась, и этак, – говорит, – насытилась, брюхо свое набила значит! А все ты, Тихоня, молодец, все ради меня стараешься!

Вот за это, – говорю, – я тебя и люблю! Особенно когда ты налопаешься, – говорю, – натрескаешься, а потом становишься такая мягкая, – говорю, – такая добренькая, как зверек какой, что титьку у мамки посасывает!

Да, – говорит Рыжушка, – добра своего ты много во мне оставил, досыта накормил! Только, – говорит, – Тихон, обязана я тебе открыть одну правду! А правда-матка така, что будет у нас с тобой не сегодня, так завтра ребятеночек!

Ой, кисонька, – говорю, – какая же, – говорю, – ты у меня молодчина! Такую, – говорю, – мне светлую жизнь устроила, что я даже не знаю, как и благодарить тебя за это, на коленки что ли встать, головку, может склонить, да снизу вверх на тебя поглядеть как на солнышко!

Ну, и дурачина же ты, Тихон, – засмеялась Рыжушка, – давай-ка лучше снова в травку заляжем, а Альма будет нас с тобою охранять!

Ну, давай, – говорю, и снова в травку с ней ложусь, и к волосенкам ее рыжим принюхиваюсь, а запах от них такой душистый, такой сладкий, я от удовольствия аж, глазки зажмурил, и только писун свой из штанов достал, как откуда-то рядом послышался громкий треск, вроде как мотоцикл какой едет.

Альма сразу же громко залаяла, а мы с Рыжушкой поскорее встали с травки, застегнулись, отряхнулись, и ну, ждать незваных гостей, а рев мотоцикла все ближе, а Альма лает все громче и громче, мы уж и за поводок ее дергаем, и все говорим ей, молчи Альма, а она дура, все лает и лает!

А тут из-за холма, по тропинке, выезжает к нам какой-то старенький мотоцикл на полном ходу, а за рулем какой-то мужик лысоватый, с усами и в сером свитере сидит, а нос у него такой прямой и вздернутый, прям как у Буратино из сказки, а сзади него наш совсем уже лысый участковый сидит, Игорь Владимирович, улыбается нам и фуражкой своей машет! И нос у него картофелиной краснеет, ну, точно с похмелья!

Ох, ребятки, как же я рад вас видеть! – Игорь Владимирович со смехом обнял меня, а потом и Рыжушку мою, – А что вы, в поход что ли собрались?!

Да, – говорю, – Игорь Владимирович, мы тут природой наслаждаемся! Все ходим, изучаем разные там травки, цветочки! Рыжуха-то моя цветоводом мечтает стать!

Ага! – кивнула головой захмелевшая Рыжуха. – Сейчас, – говорит, – нектар цветочков наберу, а потом в Академии под микроскопом изучать буду!

Ну, ну, – говорит Игорь Владимирович, а сам своей фуражкой комаров от себя отгоняет!

Вот, – говорит, – Тихон, знакомься, это мой друг, Игорь Анатольевич Максимов, благодаря ему, – говорит, – мы как два ковбоя по лесам гоняем. Ландшафт, – говорит, – лесной изучаем, может, – говорит, – какую не то пустыню или степь засевать будем! Сейчас, – говорит, – через науку, можно деньги лопатой грести! Только как направление правильно выберешь, так и греби, пока никто не отнял!

Тут и дружок его, Игорь Анатольевич, мне лапу пожал, и тоже о всякой учености речи начал вести, а сам меня сволочь, по плечу больно лапищей своей хлопает, будто и меня тоже научным сотрудником в недалеком будущем видит!

Слушай, Тихон, – ласково так говорит мне Игорь Владимирович, – ты бы привязал свою собачку-то к дереву, а то знаешь, я к таким здоровенным псам не привык еще!

А это, – говорю, – и не пес вовсе, а сука, – говорю, – и зовут ее Альма!

А не все ли равно, если укусит нас с Игорем Анатольевичем, для нас ведь разницы-то никакой не будет!

Тут Альма наша на них что-то зарычала недовольно.

Ну, – говорю, – Альмочка, делать неча, раз друзья просят, – и привязал ее, родимую к дереву, а она, тварь этакая все из рук моих вырваться норовит, да вроде как укусить обоих Игорьков собирается, особенно на Игоря Владимировича злым волком глядит да все скалится!

Да что ты, – говорю, – Альма, али белены какой объелась, – и быстрей привязываю ее к сосне морским узлом, чтобы, значит, не развязалась окаянная, и только я ее к сосне-то привязал, как Игорь Владимирович жахнет мне кулаком в ухо, так я сразу и отключился.

Очнулся, а я и Рыжушка моя связанные вдвоем у березки, как два пойманных воробышка лежим, а поделать ничего и не можем, потому что связали нас, бедных, по ручкам и ножкам. А мы уж с Рыжушкой подрыгались, горемычные, да что толку, толку-то никакого.

Ну, что, дубопень березовый, попался на нашу удочку? – засмеялся Игорь Владимирович. – Теперь, – говорит, – за то, что мы вас сцапали, нам и спиртика, и бензинчику нальют!

Даже Альма, на что животное, и то от его слов жалобно завыла!

Владимирович, – говорю, – мы тебе денег побольше насыплем! Фигли, тебе этот спирт и бензин, у Рыжухи в швейцарском банке знаешь, сколько этих фити-мити понапихано?!

Да, на хрен мне ваши фантики, – разозлился Игорь Владимирович, – толковый мент никогда у уголовника мошну трясти не будет!

Да, какой я уголовник, Владимирович, я же, – говорю, – тоже в ментовке хлеб свой добывал! Неужто, – говорю, – своего коллегу обижать станешь?!

Некоторое время Игорь Владимирович колебался, поглядывая то на нас с Рыжухой, то на Игоря Анатольевича, прислонившегося к мотоциклу.

Да, какие на хрен, швейцарские банки, Владимирович, – засмеялся Игорь Анатольевич, – или ты не видишь, какую он нам лапшу на уши вешает! И какого тогда хрена он тебя разносолами Ивана Кузьмича потчевал, может он их тоже, из Швейцарии к нам в Луховицы привозил?!

И то верно, – вздохнул Игорь Владимирович, и уже в упор нас не видел, и уже засобирался отъехать с Игорем Анатольевичем за подмогой.

Владимирович, а у нас в сумке и водка, и закуска к ней есть, – вдруг нежно проворковала связанная по рукам и ногам Рыжуха.

Да, – удивленно пробормотал Игорь Владимирович, и тут же кинулся осматривать нашу сумку.

Слушай, Владимирович, нам ведь ехать надо, – попытался его образумить Игорь Анатольевич.

Не ссы, ковбой, здесь по бутылке на брата! – обрадовано вытащил из сумки две бутылки Игорь Владимирович.

Да, тебе этого спирта целую бочку нальют! – засопротивлялся Игорь Анатольевич.

Ну, не пропадать же добру, – упрямо проворчал Игорь Владимирович и они через минуту уселись недалеко от нас на пригорке пить водку, причем каждый пил по глоточку из горлышка и закусывал разносолами Ивана Кузьмича.

А неплохие у Кузьмича огурчики, – жадно захрустел огурцом Игорь Владимирович.

Угу! – мотнул головой Игорь Анатольевич.

Давно я уже таких не пробовал, – опять по философски вздохнул Игорь Владимирович.

Угу, – еще сильнее затряс своей головой Анатольевич.

Ну, что выпьем за презентабельность пойманных нами злодеев, – неожиданно озвучил свой тост Игорь Анатольевич.

Нет, Анатольевич, – усмехнулся Игорь Владимирович, звякая своей бутылкой об его, – она по нашим агентурным сведениям проходит как заложница!

А что же мы тогда и ее связали?! – удивился Игорь Анатольевич.

Да, потому что эта дура влюблена в этого недоумка, как кошка, – засмеялся Игорь Владимирович.

Надо же, это какой-то криминальный роман получается! – в тон ему засмеялся Анатольевич.

Во-во, так что давай-ка выпьем за криминальный роман! – снова чокнулся с ним бутылкой Владимирович и они выпили.

А хорошо мы тут сидим, солнышко на нас светит, – разнюнился Игорь Анатольевич.

Да, природа, это сила! – мечтательно вздохнул Владимирович, снова хрустя огурцом.

Особенно, возвышенный лобок, – захихикал уже пьяный Игорь Анатольевич.

Ну, ты, ковбой, и шибанул, – чуть не поперхнулся огурцом Игорь Владимирович, – все, Анатольевич, больше тебе не дам, а то ты нас вырулишь куда-нибудь промеж двух сосен! – и Владимирович забрал себе его недопитую бутылку.

Игорь Анатольевич его тут же обиженно лягнул ногой.

Слушай, Анатольевич, я ведь тебя и шваркнуть по кумполу могу! – помахал перед его носом внушительным пистолетом Игорь Владимирович. – Так что сиди смирнехонько и отрезвляйся потихоньку!

А за что еще пить будешь?! – с завистью поглядел на него Игорь Анатольевич.

За тебя, зараза такая! – хохотнул Игорь Владимирович и допил свою бутылку, покачивая правой рукой с пистолетом в разные стороны.

Слушай, а может ты пушку все-же спрячешь куда не то?! – испуганно поглядел на него Игорь Анатольевич.

Не боись, ковбой, ковбой ковбоя не обидит! – засмеялся Игорь Владимирович и тут же выстрелил чуть повыше головы Игоря Анатольевича.

Альма тут же громко залаяла, а мы с Рыжухой встревоженно переглянулись.

И на хуй, я с тобой связался, – побледнел Игорь Анатольевич, сползая с пригорка вниз к березке, где лежали мы с Рыжухой.

Еще шаг, Анатольевич, и я стреляю! – громко крикнул на него раскрасневшийся Игорь Владимирович.

А я тебе, говорю, спрячь пушку, – чуть слышно прошептал Анатольевич, прячась за березу..

Да ладно, Анатольевич, прости, – пришел, наконец, в себя Игорь Владимирович, – видно от жары просто крыша чего-то поехала, вот разок еще выпью и поедем!

А может, больше не будешь?! – поглядел на него с сомнением Анатольевич, продолжая выглядывать из-за березы.

Самый последний разок, Анатольевич, и опять за нас, за двух смелых ковбоев, – Игорь Владимирович глотнул остатки из бутылки Анатольевича и тут же повалился на траву, и захрапел.

Вот осел! – прошептал Игорь Анатольевич и выйдя из-за березы, привалился к нему и тоже захрапел.

Причем, я в своей жизни никогда еще не видел и не слышал, чтоб двое мужиков так хорошо храпели хором в унисон.

Попробуй, подползи к Альме! – шепнула мне Рыжуха.

А что мне от этого будет-то, – шепнул я удивленно.

Дай ей веревочку на твоих ручках погрызть, – улыбаясь, шепнула Рыжуха.

Какая же ты, все-таки умная, Рыжонок, – засветился я улыбкой и стал вращаться всем телом, приближаясь к привязанной Альме.

Та сразу приподнялась и навострила ушки.

Альмочка, грызи, – шепнул я, перевернувшись мордой к ее морде.

Альма опасливо озираясь на храпящих ковбоев, тут же принялась за дело! И минуты не прошло, как мои ручки были уже свободны. Потом я осторожно развязал себе ноги, а через пару минут развязал Рыжушку и отвязал Альму, и мы тихо крадучись, прихватив свою сумку, стали отползать от наших спящих мучителей подальше.

Подожди, – неожиданно шепнула Рыжонок, и совсем неслышно подкравшись к мотоциклу, сделала ножом приличную дырку в шине. Воздух из колеса тут же стал выходить со свистом, а мы от страха резво побежали, хотя еще раз оглянувшись назад, мы убедились, что двое ковбоев спали как убитые, беспробудным сном!