Все относительно, – во мраке душных комнат, В гробу под покосившимся крестом, В песочнице с совком еще ребенок, — Я Тайну ощущал со всех сторон… Под деревом в дожде и на болоте, И на холме высоком у реки Бывал задумчив часто и бесплотен, — Я легкой тенью улетал, – мои шаги… Вонзаясь в небо, тут же исчезали За жизнью тех, кто не оставил здесь следа, В волшебном Образе таинственной печали, В покое храма под защитою креста… Под куполом, сливающимся с небом, Под ангелом, срисованным с меня, И даже в лоне самой сладкой девы, Весь в ощущении божественного сна… Я чувствовал в бескрайнем мирозданье Какой-то свой единственный причал, Я плыл к нему, измученный незнаньем, Мой взрыв внутри звучал как Баховский хорал… Я с Иоганном вместе поднимался в небо По омовению живущих в сердце крыл, Со мною выросших из сладостного плена, Из лона матерей, из тьмы могил… Еще не вырытых, но уже втайне бывших, Впуская мир в невидимый свой дом, Кто он, создавший это странное затишье В гробу под покосившимся крестом… Не я, не Он, и даже не Всевышний, Забывшийся в творении земном, Он мне казался чудом, но излишним, Осенивший всей ничтожности закон… Он отражен был поворотом наших судеб, Принимая форму вечного ключа, Он раскрывал пороки жалких судей И пальцев дрожь слуги и палача… Вот роли, вмиг доставленные ветром, — Кто их поймал, в сценарий сам вошел, С тоскливым ангелом я плыл по белу свету, Не пытаясь вжиться в собственную роль… Но исподволь сама будто мечтанье, Она меня впускала в миражи, И с девой нежной в страстном обладанье Я пролетал мгновений этажи, И превращал существованье в привыканье К звучащей в Образе моем безумной лжи…