Декабрь порадовал жуткими холодами и толстым слоем снега. Сергей с удовольствием потянулся и открыл глаза. Настоящая зима — за окном огромные сугробы, а в комнате тепло и уютно. Под тяжелым пуховым одеялом сладко посапывает супруга, укутавшись, словно бабочка в кокон, в библиотеке гудит обогреватель, а внизу на кухне, уже заждался старинный, пузатый чайник с отлетевшей эмалью, и дребезжащей крышкой.

Сергей прогрохотал по ступенькам, наполняясь кипучей энергией. Вскипятил чай, приготовил бутерброды с ветчиной, вернулся с подносом в спальню и растолкал полусонную жену.

— Вставай, лежебока — проспишь второе пришествие…

Надя недовольно засопела, пытаясь завернуться плотнее в толстое одеяло. Но Сергей не собирался сдаваться так легко. С горем пополам, он водрузил поднос на кровать, лишь чудом ухитрившись не разлить чай.

— Завтрак в постель подан, мадам! — Торжественно произнес он, и попытался изобразить некое подобие поклона, но в результате чуть не опрокинул завтрак на проснувшуюся супругу.

Надежда с тоской смотрела на аппетитные бутерброды, глотая слюну:

— Мне только чай, если можно…

Сергей не возражал. Без зазрения совести он умял обе порции, и умчался переодеваться.

Надежда проводила мужа взглядом и нехотя выбралась из постели. В последние дни она чувствовала странную опустошенность. Словно огромный невидимый паук вцепился в нее, высасывая силы, оставляя сморщенную, дряблую оболочку, лишенную желаний и чувств.

Спустилась в ванную, привычно рассматривая трещинки на холодном кафеле. Внизу было холодно. Она умылась, пытаясь придти в себя, вытащила весы, и обречено встала босыми ногами на рифленую поверхность. Вот он момент истины — бесстрастный советник расскажет, чего стоит никчемное, среднестатистическое тело…

Сергей вышел на улицу, щурясь от яркого света — снег блестел на солнце мириадами сверкающих искр. Он протопал до сарая, и с трудом открыл озябшими пальцами покрытую инеем дверь.

— Брр…, ну и холодина!

Лопаты стояли у стены. Сергей вытащил самую огромную — огромный квадрат фанеры, к которому было приделано деревянное же древко. То, что нужно!

Сперва он расчистил тропинку к сараю, затем раскидал снег возле дома, оставляя проход от дверей до калитки. Сугробы стали еще выше, из-за снега, который Сергей, подкидывал вверх, словно снегоуборочная машина, наслаждаясь самим процессом, радуясь, как ребенок первому снегу, трескучему морозу и яркому, зимнему солнцу.

Сергей вспомнил, как маленьким ребенком любил строить снежные замки. Глубокий лаз в сугробе, в который можно залезть полностью, и сидеть, представляя себя хозяином ледяного царства…

Вставшая перед глазами картина, оказалась такой четкой, что Сергей замер от неожиданности. Это было так странно — обычно все попытки поковыряться в прошлом, заканчивались неудачей. Его память больше всего напоминала сито, и песчинки дней проходили сквозь него, отсеиваясь мусором прожитых минут. Лишь самые крупные песчинки оставались внутри, вот только извлекать их, было пустой тратой времени. Сколько Сергей не перебирал их, пытаясь разобраться в самом себе — каждый раз оказывался в дураках. Там, в закоулках памяти не было ничего такого, ради чего стоило бы терзаться сомнениями, пребывая в неясной тревоге.

Темнота умела хранить тайны, но сейчас краешек темной простыни чуть сдвинулся, и под ним оказался сверкающий кусочек головоломки. Если собрать их все до единого — можно обрести неземной покой, вот только вряд ли у него получиться сделать это.

Сергей нетерпеливо мотнул головой, и вонзил лопату в белоснежную плоть сугроба. Если не отвлекаться на разные глупости, по вполне можно управиться за четверть часа…

Внизу, в холодной ванной, Надежда смотрела, как стрелка весов вынесла свой неутешительный приговор.

(Семьдесят восемь с половиной — детка, ты делаешь успехи! Еще немного, и наберешь заветный центнер — проклятая толстуха!)

Надя закрыла руками уши, чувствуя, что еще немного, и закричит, разобьет тишину дома.

— Не плакать, только не плакать. Все что угодно, — кричи, детка, ругайся, разбей, эти чертовы весы, но только не плачь. Потому что они только и ждут твоих слез (и дом, и зеркало, и стены, и даже старое пианино наверху — вещи, которым не хватает чувств, страхов, и, конечно же…. слез), не дай им победить себя, держись…

Гораздо проще делать вид, что ничего не происходит. Ведь даже самые точные весы иногда могут ошибаться, не так ли? Да и что такого страшного в лишнем килограмме? Ну, пару часов работы, да оставшийся не съеденным завтрак, и все в порядке.

Детка, забудь про эти глупости.

В конце концов, кто виноват в том, что старые, дряхлые весы так вопиюще лгут? Только они сами!

К черту.

Тем более у тебя сегодня (впрочем, как и вчера, а может быть даже, как и всегда) много работы.

Нужно закончить с залой, и приводить в порядок библиотеку. И тогда останутся только веранда, прихожая, и можно будет спускаться вниз, — вот уж где масса развлечений для опытной хозяйки. Вековая пыль и тараканы ждут, когда королева пыли Надежда опустит свой взор на это царство грязи и тьмы.

Надя вздохнула. Кого ты пытаешься обмануть, дуреха — разве что саму себя! Засунула весы за стиральную машину (огромный допотопный бак, снабженный активатором, работающим от разбитого, шумного электрического двигателя, со смешной рукояткой, приводящей в действие два желтоватых от старости валика для отжима постиранного белья), и вышла из ванной с холодной решимостью не обращать внимания на разные несущественные мелочи, которые только отвлекают от работы…

Сергей вбежал в дом, принеся задорный румянец, и холод зимнего утра. По-хозяйски постучал сапогами, сбивая снег, повесил пальто на вешалку, потирая руки, пытаясь отогреться.

— Жена, ты где?

Надежда не отозвалась. Слышно было только, как наверху, кто-то переставляет посуду в буфете, наводя порядок на стеклянных полках.

— Вот черт!

Сергей молнией влетел в залу, заставив испуганно вздрогнуть супругу.

— Надь, ты не трогай пока буфет, там… — Сергей остановился, мучительно пытаясь подобрать слова (меньше всего ему хотелось, чтобы жена нашла его особый тайник) — там… дверка плохо прикручена, может отлететь… я, потом… доделаю…

Надежда вопросительно подняла бровь, с недоумением разглядывая мужа — Сергей юлил, словно школьник, которого учитель застал за списыванием. Он почувствовал, что краснеет (черт!!!).

А в голове возник и пропал странный хрипящий голос:

— Эй, парень, она собирается копнуть глубже. Забраться своим любопытным носиком туда, куда ей вовсе не следует забираться!

Сергей решил не обращать внимания на чужака, но, тем не менее, постарался вложить в свои слова как можно больше уверенности:

— Надя, можешь пока, горку вытереть, а я в буфете потом сам порядок наведу, хорошо?

Надежда равнодушно пожала плечами. В конце концов — дело хозяйское…

В последнее время ее не оставляла уверенность, что она превращается в какой-то придаток дома, и ее основное предназначение теперь — бесконечно мыть полы, вытирать пыль и наводить порядок в ненавистных стенах. Первые восторги прошли, и тоскливое одиночество заполнило ее сущность, словно недавно ушедшая осень навсегда связала разум дождливыми путами.

Сергей же наоборот, заметно повеселел. В его движениях появилось что-то молодое, незнакомое. На щеках расцвел яркий румянец, в глазах зажглись бесовские огоньки. Да прежде стариковская, шаркающая походка, стала упругой, твердой.

(Хей, детка, он чувствует себя здесь как рыба в воде. В отличие от тебя.)

И это было правдой. Сергею стало намного лучше после переезда. Дом лечил его, напитывал энергией (которую забирал у тебя, крошка).

Надежда никогда особо не верила в разные мистические бредни. В том числе и в дома-вампиры. Но в памяти надолго запал тот давешний эпизод, когда холодным осенним вечером, она лежала в грязи, царапая мокрый резиновый коврик перед дверью, и молила небеса о смерти. Вовремя пришедший Сергей испуганно бросился к ней, помог подняться. Тебя ведь немного удивила та легкость, с которой он открыл замок твоим же ключом. Как ни в чем не бывало — замок работал превосходно. Еще бы, ведь Сергей самолично разбирал и смазывал его.

Он, не глядя, вставил ключ в замочную скважину (как будто долго тренировался в этом) и без малейшего усилия провернул его.

Вспомни, детка, как он нагрел тебе полную ванну изумительной, горячей воды, как ты лежала в сладкой полудреме и не собиралась вылезать из, ставшей такой родной ванны, пусть и неуклюжей, с растрескавшейся от старости эмалью, или как он отогревал тебя своим телом в постели, слегка касаясь руками, лаская, целуя. Даже нелюбимая жена, на некоторое время сможет стать любимой и желанной (особенно если вывалять ее в грязи, шарахнуть током, и оставить замерзать на улице под яростным ноябрьским дождем). Такая вот она любовь, милая.

И кто знает, что будет потом. Держи, сохраняй в памяти все сладкие мгновения, чтобы потом упиваться ими, доставая иногда из глубин светлые кусочки прошлого.

(Осенний поцелуй, и обжигающая благословенная ванна)

Надежда занялась горкой, повернувшись к Сергею спиной. Последний штрих — провести опостылевшей тряпкой по стеклянным полкам, убирая пыль, которой не один десяток лет (прежняя хозяйка не отличалась особой любовью к чистоте, поскольку сама с трудом передвигалась по огромным комнатам пустого дома), и можно будет немного передохнуть…

Сергей осторожно закрыл дверку буфета, хранящего тайну. Сам он с трудом нашел старый тайник, но не хотел допускать даже малейшей вероятности, чтобы дражайшая супруга проникла в его (мысли) секреты. Не стоит недооценивать женщин. Самому богу неизвестно, что у них на уме. Порой женщина способна отколоть такую штуку, что небесам становится жарковато.

(Надеюсь, ты найдешь укромное местечко — о, у меня много укромных местечек, вот только некоторые проявляют излишнее любопытство, так что приходится держать нос по ветру!)

Сергей криво ухмыльнулся. Подошел тихонько к жене, и обнял, с неудовольствием ощущая под руками полное рыхлое тело.

— Надя, может тебе помочь?

Надежда в последний раз провела тряпкой по сверкающей горке и отрицательно качнула головой.

— Иди, Сережа, не мешай. Займись чем-нибудь.

Легко сказать чем-нибудь. Сергей потер переносицу и нерешительно пожал плечами. По правде говоря, было одно дельце, которое он откладывал на потом. Смотреть, как дражайшая супруга целыми днями наводит порядок, и при этом оставаться отстраненным наблюдателем, он не собирался.

Тем более что работы и на самом деле еще предостаточно — ведь должен же кто-то, навести порядок там, где много грязи и пыли. Где свисает вековая паутина. Где ржавые консервные банки и трухлявые деревянные полки ждут своего часа.

Внизу…

Он спустился по лестнице. Остановился на небольшой площадке перед входом в кухню. Слева, прямо под лестницей стоял старый дряхлый шкаф. Насколько помнил Сергей, в нем не было ничего ценного — какие-то обветшалые тряпки вперемешку с изъеденной крысами макулатурой. Нужно будет вынести этот шкаф на улицу и сжечь вместе с содержимым. Сергей кивнул головой — он обязательно сделает это, но… не сейчас. Немного попозже, когда дойдут руки.

Прямо впереди — толстая дубовая дверь. За ней чулан.

Сергей потянул дверь на себя. Несмотря на свою кажущуюся тяжесть, дверь легко поддалась, впуская Сергея в ограниченное пространство чулана.

Чулан как чулан. Немного сыро — все же первый этаж наполовину скрывался под землей, и поэтому вместо окна красовалось небольшое, похожее на бойницу прямоугольное, впрочем наглухо забитое досками. Исключение составляли кухня и ванная — там строители пошли на хитрость, выкопав небольшие прямоугольные карманы, в которые и смотрели окна. Совершеннейшая глупость, особенно когда шел дождь, и карманы благополучно наполнялись водой, несмотря на предусмотренный слив, который вечно забивался листьями и грязью.

В чулане, впрочем, как и в погребе и омшанике, пол был земляной — дед так и не удосужился забетонировать глинистую поверхность. Вдоль трех стен стояли деревянные полки, на которых Сергей, еще при переезде разложил инструменты. Сверла, гаечные ключи, плоскогубцы — идеальный порядок. Здесь убирать-то особо и нечего. Сергей постоял некоторое время, вдыхая приятный, чуть острый аромат плесени и сырости, и направился к выходу.

Заглянул в кухню. Скользнул взглядом — здесь ему делать нечего. Это законная вотчина супруги, — пусть она здесь наводит порядок сама. Послушал, как тарахтит холодильник — несмотря на возраст маленький, пузатый ЗИЛ, вполне прилично справлялся со своими обязанностями, посмотрел на допотопный кухонный шкаф. Шкаф держался молодцом — старый, весь покрытый копотью, с маленькими ромбовидными остекленными проемами, сквозь которые виднеется содержимое — такой же старый, бесполезный хлам: банки из-под кофе и консервов (на Пасху в таких банках удобно печь куличи), высокая бумажная коробка из-под лимонных долек, с выцветшими изображениями синьора-лимона и прочих героев сказки про Чипполино, рулоны пищевой фольги, помутневшие полиэтиленовые пакеты, кульки, кулечки с непонятными травами, неизвестными семенами, крышки для консервации, с пожелтевшими резиновыми уплотнителями, и прочее, прочее, прочее — все то, что с таким наслаждением собирают домохозяйки, упиваясь своей бережливостью.

Сергей хмыкнул — нечего было, и соваться в этот шкаф. Стоит открыть дверцы и все содержимое вывалится на голову опрометчивого глупца, осмелившегося потревожить старого скрягу, чтобы похоронить первооткрывателя, под грудой старья.

Нет уж, оставим этот шкаф Надежде — женщины умеют находить общий язык со старыми шкафами, так же, как и с невидимой мужскому взгляду пылью и грязью.

Сергей решительно развел руками тяжелые, пыльные шторы. За ними оказался небольшой тамбур, метра два на два. Сергей раздвинул шторы и вошел в полутемное помещение.

Он не был здесь давно. Даже во время переезда, когда словно заведенный носился взад вперед, перевозя вещи, он так и не нашел времени заглянуть в пыльный, сумрачный уголок своего детства.

Три двери. Та, что слева — вход в ванную, с другой стороны. Когда-то ванная была разделена на две части, в каждую из которых был свой вход, но позже дед убрал разделяющую стену, совместив ванную с уборной, затем заколотил одну дверь, ту самую, перед которой стоял Сергей, справедливо рассудив, что нечего разносить грязь по всему дому, да и входить, каждый раз путаясь в пыльных шторах не ахти какое удовольствие.

Прямо впереди — дверь, ведущая в омшаник. Давным-давно, когда Сережка был сопливым пацаном, дед занимался пчеловодством. Каждую осень он заносил ульи в омшаник, где те и хранились до лета. От самих ульев остались только полусгнившие остовы, да неистребимый запах меда. Сергей улыбнулся. Помимо ульев в омшанике хранилось множество разных интересных вещей — от наполовину разобранного телефона, динамку которого нужно было вращать специальной рукояткой, чтобы вызвать телефонную барышню, до старинного, давно разломанного патефона, пластинки к которому находились там же.

Не один час маленький Сережка провел в омшанике, копаясь в этих обломках чужой жизни, перебирая старый хлам, останки вещей, некогда верой и правдой служивших прежним хозяевам.

Сергей толкнул дверь. Запах меда ударил в нос, и забросил в далекое детство…