Сергей обнаружил себя лежащим на холодном сыром полу. Такое уже бывало с ним однажды. Еще на прежней работе, отмечая день рождения сотрудницы, они, с коллегами изрядно поднабрались, после чего возбужденные и разгоряченные вывалились из офиса, чтобы продолжить веселье в близлежащем кафе. Что было потом, он помнил смутно. От того вечера в памяти остались лишь размытые пятна — он идет, с трудом удерживая равновесие, в ноздрях запах сигаретного дыма, в ушах — обрывки песен, что звучали в кафе, вот он прислонился к чьему-то забору, стоит, пытаясь удержать в себе все то, что поглощалось в неимоверных количествах там, в кругу веселых гогочущих коллег. Затем мир переворачивается вокруг оси, тупая боль от соприкосновения с чем-то твердым — не то асфальтом, не то мощеной гравием дорожкой, что ведет, вдоль железнодорожной насыпи. Если следовать за рельсами, и не упустить нужный момент, когда от дорожки ответвляется неприметная тропинка, то прямиком по ней можно выйти на темную, грязную улочку, на которой притаился домик, в котором они жили тогда. Всполохи света, он стоит, упершись рукой в стену, с трудом пытаясь сфокусировать взгляд, чтобы не промахнуться струей мимо унитаза. Вот он уже на коленях, и запах рвоты переполняет туалет. Потом снова переворот, и голоса, что становятся тише и тише, отдаляясь в темноту…

А потом он точно также нашел себя, лежащим на полу. Вот только в тот раз заботливая женушка (мать ее так!) укрыла теплым байковым одеялом, начисто позабыв подложить под голову подушку, и именно из-за этого первым чувством и тогда и сейчас была твердость деревянного пола, которую он ощущал опухшим лицом.

Это пробуждение казалось воскрешением из небытия.

Сергей царапнул пол, приходя в себя. На миг ему показалось, что ничего не было — переезда, встречи с глиняным божеством. Просто вчера он немного поднабрался, и теперь пора поднимать свой зад, и брести в ванную — приводить себя в порядок, чистить зубы, умываться, а потом плестись на работу, вдыхая запах сигарет, которым пропитана одежда.

(Нет, приятель, это все пустые надежды, от которых проку не больше, чем от старого прохудившегося башмака!)

То было так давно, что уже казалось чем-то древним, далеким. Он был уже не тот сопливый юноша, над которым могли потешаться сослуживцы, принимая в свою более взрослую компанию. Теперь он знал, что к чему, и сам мог решать, что будет лучше для него, для них всех.

(А ты точно знаешь, что будет лучшим сейчас для тебя самого, не так ли? Пока твоя женушка там, где ей самое место, неплохо было бы завершить то, ради чего ты здесь!)

Сергей чуть приподнялся с пола, и боль вернулась вновь. Он уже успел позабыть, какой она может быть, но теперь, когда воспоминания возвращались, накатывали волнами, Сергей вспомнил все.

Он застонал, а чуть позже заскулил, как умирающий пес.

Больно! Очень больно!!! Так больно, как только может быть больно в этом гребаном неправильном мире. И даже если скулить, суча ободранными ногами, чувствуя, как что-то теплое струится между ног, даже тогда не станет легче.

Сила глиняного божества ушла вместе с существом. И теперь, когда он лишился ее, он снова стал маленьким червячком в бездонном туннеле колодца, который извивается на самом дне, не желая умирать от боли и холода.

(Тогда ты был намного жестче, а сейчас наверняка от того стального стрежня, что был в тебе, осталась только ржавая труха, или я не прав, малыш?)

Что-то шевельнулось в темном погребе, и Сергей вновь ощутил присутствие божества там, в мире ржавых консервных банок и седой паутины. Он оскалился, чувствуя, как изо рта засочилась сукровица.

Что бы там ни шептало божество, он все еще оставался самим собой, и если все отвернулись от него, то это еще не означает что он готов сдаться.

— Я иду… — прошептал Сергей, и мир, что расплывался в глазах встал на место с оглушительным звоном.

— Давай, вставай — насмешливо пробормотали существа из стен. — Никто и не сомневался, что ты тот еще сукин сын!

Сергей лишь ухмыльнулся окровавленным ртом. Он приподнялся на локтях, чувствуя все усиливающееся жжение, где-то в груди.

(О, бедное сердечко. Оно трепещет не то от боли, не то от восторга, переполняющего, бьющего через край…)

— Сейчас, подождите чуток…

Он ухватился за перила и попытался сдвинуть с места враз отяжелевшее тело. С таким же успехом можно было бы подтягиваться на турнике, подвесив к ногам по мешку цемента.

— О, да ты не так силен, как хочешь казаться — засмеялись существа, оставив попытки выбраться из стен.

— Идите к черту — не то подумал, не то прошептал Сергей и попробовал оттолкнуться ногами.

(Бедными, переломанными ножками…)

От боли перехватило дыхание. Словно кто-то неизвестный вкручивал в кости огромный ржавый шуруп, причем делал это, не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, каждым сантиметром, что проходило холодное, омерзительное железо.

Слезы брызнули из глаз. Сергей заплакал, понимая, что еще немножко, и он просто умрет от этих нечеловеческих мук. Но зато он продвинулся. Не намного, но все же сумел перетащить свое немощное тело вверх по лестнице.

Когда память начала возвращаться к нему, он сумел вспомнить многое. Даже то, о чем и думать позабыл.

Ключ! Огромный латунный ключ с множеством завитушек и узоров. Ключ, который открывает один единственный замок. Он вспомнил этот ключ — он висел в связке таких же ключей, но было в нем что-то такое, что отличало его от своих металлических собратьев.

(Особый ключ!)

В детстве он играл с ним, воображая, будто этот ключ от волшебной двери, за которой каждый найдет то, что нужно именно ему.

Иногда он спускался в погреб, и заворожено смотрел, как тускло отливает металл в неровном свете лампочки, покрытой паутиной и пылью. Этот ключ притягивал к себе. Словно золотой ключик Буратино он хранил свои тайны, и Сергей так и не сумел найти замок, к которому бы подошел этот ключ.

А потом… он просто потерялся…

Сережка не долго горевал, благо в старом омшанике было полно разных чудес, и только теперь, когда глиняное божество явило свой лик, он вспомнил, где находится замок, который можно открыть этим ключом.

Там, в царстве сырости и грязи, где на прогнивших полках томится разный хлам, где проржавевшие консервные банки сложены аккуратными горками, а в самом дальнем углу, куда не проникает слабый свет, ждут-поджидают ржавые железные дверки…

Он знал, где этот ключ. Еще с того самого дня, когда ворошил трясущимися руками чужие секреты, что хранились в коробке из-под обуви, вперемешку с открытками, пуговицами и прочим женским барахлом. Ключ лежал там, и Сергей не обратил на него особого внимания, и только теперь, он понял, где находится заветная дверь, которую он отпирал.

Ключ так и остался в той коробке.

— Верно малыш, все так — и если ты добудешь его, то вполне можешь заглянуть за железные створки… — шепнуло глиняное божество, вновь напоминая о себе.

Сергей не ответил. Он и так знал, что найдет там.

(Исполнение самых заветных желаний, не так ли?)

После того, как существо покинуло его, он чувствовал странную пустоту. Как будто вместе с существом, ушло что-то до боли близкое и родное. Частичка его самого.

Вот только желания, что переполняли душу, никуда не исчезли. И по-прежнему он был готов на все, чтобы заполучить все то, ради чего оказался здесь, на холодных ступенях.

Всего-то — подняться наверх, и вытащить из гребаной коробки ключ. А потом… вернуться.

Пара пустяков для такого крепкого парня, как ты, если конечно, не обращать внимания, что ты немного не в форме, но все это мелочи, поверь, там, в конце пути ждут радость и удача, и если для этого придется немного потрудиться — что же, в этом мире ничто не достается просто так, приятель, так что поднимай свой зад, не теряй драгоценного времени.

Пока бьется сердце, и руки еще способны ощупывать путь — не все еще потеряно.

Докажи, что ты не из тех маменькиных сынков, которые чуть что готовы спрятаться под шерстяной юбкой. Соберись, парень — путь будет долгим и трудным, но, в конце-то концов — так даже интереснее.

Вперед, парнишка-Сергей, и удача улыбнется тебе щербатым ликом луны из окна, тресканьем обоев, и пением существ. Не стоит думать, что впереди боль и страдание, все не так — там, за железными дверками девять ступенек, что ведут в детство, туда, где теплое лето, где нет осенних дождей и зимних вьюг, где ветер ласково касается волос, а птицы сходят с ума, наполняя воздух веселым щебетаньем, а вечерами, когда поет сверчок за окном, ты думаешь о том, что завтра будет новый день, еще лучше прошедшего, и рано утром друзья разбудят тебя веселым свистом. Все это будет, малыш, если ты действительно хочешь, если ты не сдался на милость ледяной королевы боли, если ты не утратил то, что помогало тебе выбираться из пасти колодца, и поверь, в итоге каждый получит то, что ему причитается. Так же как и твоя женушка, что лезла своим любопытным носом, пытаясь прибавить проблем, так же как и все неудачники, что стояли у тебя на пути.

Каждому свое, парень, вот только время уходит вдаль. Маленькие мгновения, они исчезают, растворяются в ночи, капельками слез, что падают из глаз. Не обращай на них внимания, можешь даже зажмуриться, так будет легче. Поднимайся наверх!

Все будет зависеть только от тебя. От того, насколько сильны твои желания…

Вставай!

Сергей покачнулся, и снова оттолкнулся от ступенек. Он сумел протащить свое измученное тело почти до самого конца лестницы, после чего медленно завалился набок.

(Ну же, парень, осталось совсем немного. Даже не вздумай остановиться на середине дороги!)

Он вцепился пальцами в циновку, что лежала на лестничной площадке, и дергаясь, словно кукла, у которой сломан механизм, вскарабкался еще на пару ступенек. Потом мир дернулся и снова застыл…

Сергей лежал у двери, ведущей в прихожую.

— Еще не поздно выбраться из дома, давай беги отсюда — шепнул в голове новый незнакомый голосок.

Сергей отмахнулся от него.

— Проваливай приятель…

Оставалась еще одна лестница. Та, что вела наверх. Сергей подполз к ней, оставляя влажный след (как гребаная улитка, мать ее растак), и обнажил в улыбке беззубый рот.

— Будет больно, малыш, потерпи, я знаю — ты сможешь. Это твой дом, и мы все на твоей стороне, только не останавливайся…

Глиняный бог не обманул. Боль выворачивала наизнанку. Каждое движение забирало жизнь, капля по капле. Сергей поскуливал, извиваясь ужом, но тем не менее продвигался вперед.

Ступенька. Еще одна…

Боже, как больно.

Боль стала ориентиром. Она вела вперед, не давая расслабиться. Она стала сосредоточием истины, светом в ночи, последним чувством, неземным проводником.

Он полз, теряя разум, наполняясь взамен священным трепетом. И ночь помогала ему.

Еще одна ступенька. Оттолкнуться, задохнуться от ярости, что кипит в нервных окончаниях, и продолжить движение, теряя сознания, и тут же обретая его вновь.

Мир, словно маятник, качается в стороны. Влево и вправо, влево и вправо… И снова… И еще…

Вдох, выдох…

Тьма, боль, рывок…

Он свалился у старого зеркала, и некоторое время отдыхал, не решаясь приподнять голову, чтобы взглянуть в глаза отражению. Он боялся того, что мог увидеть там.

(Беззубый, старик, что сучит переломанными ногами, пытаясь оттолкнуться от пола)

Давай, приятель, осталось совсем немного.

Дальнейший путь он проделал в молчании, загребая руками, даже не пытаясь приподняться. Сила божества покинула его вместе с существом, и теперь не было и речи о том, чтобы стоять, покачиваясь в ночи, наполняя ее тишину противным хрустом костей.

Он прополз по коридору, оставил позади библиотеку и комнату для гостей (у женушки были свои планы на нее, но вся эта ерунда теперь не имела никакого значения), не задержался ни на миг в зале, и остановился только тогда, когда оказался у самого шкафа.

Сергей приподнял голову. Коробка лежала там, где он ее и оставил — на верхней полке. Вот только как теперь добраться до нее?

(Хей, парень, похоже, все-таки придется встать на ноги, как бы тебе этого не хотелось!)

Сергей застонал. Он даже не подумал о том, как будет доставать проклятую коробку.

Шкаф казался неприступной крепостью. Он простирался вверх, тускло поблескивая лакированной дверцей. Нечего было и думать о том, чтобы открыть его.

(Разве что ты знаешь особое слово, хе-хе…)

Сергей царапнул ногтями уголок дверцы, пытаясь чуть приоткрыть ее. С таким же успехом можно было бы оставаться внизу. Ногти скользили по лакированной поверхности.

— А ты хитер — засмеялось глиняное божество. — Нет уж, приятель. Если ты решил заполучить то, что ждет внизу, придется все же постараться. До рассвета осталось не так и много времени, эта ночь не будет вечной, как бы нам обоим этого не хотелось, так что давай, парнишка-Сергей, покажи-ка еще разок, на что ты годишься…

Сергей обвел тускнеющим взглядом спальню. Если подтащить стул, то можно будет облокотиться и…

— Нет! — отрезало божество. — Вставай! Я и так достаточно долго вожусь с тобой, и сказать по правде, мне это уже изрядно поднадоело. Хей, приятель, да что с тобой? Я думал, что имею дело с настоящим мужчиной, но сдается мне, что вовсе не так крут, как хотел казаться вначале! Или все не так? Вставай, пока у меня еще есть желание помогать решать твои пустяковые проблемы. Так как — мы все еще напарники?

— Да — послушно выдохнул Сергей и приподнялся на руках.

Боль тут же всколыхнулась обжигающей волной. Прошла по телу, напоминая о том, что этот мир создан для нее…

Сергей подогнул ногу и попытался встать на одно колено. Потом он закричал. Он кричал до тех пор, пока не охрип. Все, что было до этого, казалось просто пустой забавой.

— Точно! — Довольно проговорило божество. Оно словно упивалось чужой болью, получало неземной кайф. Сергей даже сумел вообразить, как оно довольно потирает руки, и кусочки глины опадают в такт его движениям.

Позже, Сергей уперся ладонями в дверку шкафа, и одним, ослепительным рывком встал на ноги. В глазах вспыхнули солнца, сжигая дотла, заставляя шевелиться волосы на голове, словно обугленные былинки. От боли он обмочился, и от того стало еще больнее. И страшнее…

Он стоял, упираясь в шкаф, и тихий хруст был похож на скрежет адских жерновов, что перемалывали души грешников. Этот хруст отзывался во всем теле, и от него было не по себе.

Сергей беспомощно улыбнулся и поседел.

Потом он рывком распахнул дверцу шкафа, с трудом удержав равновесие. Каждая минута пребывания на ногах казалось вечностью. Десятки, сотни маленьких вечностей.

Где же эта гребаная коробка?!!!

Она притаилась в самом углу. Сергей выдернул ее, и уже не сдерживаясь, что есть силы, грохнул об пол. Коробка перевернулась, и ее содержимое разлетелось по комнате. Ключ выпал с тихим звоном и остался на полу, но Сергей этого уже не видел.

Он начал сползать вниз, цепляясь дверку шкафа, отчего та заскрипела, потом он разжал руки, и тьма приняла его в свои ласковые объятия.