Как Царь оказался задержанным в Екатеринбурге. Шая Исаакович Голощекин. Приезд императорских детей. Яков Михайлович Юровский.
Задержание в Екатеринбурге — прямая угроза, направленная против Императора, — стало прелюдией к трагической ночи 17 июля. Его тоже нужно изучить во всех деталях.
Мы видели, что Их Величества сопровождал в Екатеринбург князь Долгоруков, доктор Боткин, лакей Седнёв, камердинер Чемодуров и горничная Демидова. Чемодурову единственному удалось избежать расстрела. Соответственно, его свидетельство — самое важное. По его показаниям, князь Долгоруков был единственным из свиты, кого не поместили в дом Ипатьева, а отвели в тюрьму. Чемодуров не объясняет, как Их Величества и Мария Николаевна добирались от вокзала до дома Ипатьева. Доктор Николай Арсеньевич Сакович дает нам по этому поводу кое-какие разъяснения. При большевиках он был в Екатеринбурге комиссаром по здравоохранению. Он остался в городе после ухода большевиков и был арестован как большевистский комиссар.
При допросе он заявил, что задержанию царя в Екатеринбурге предшествовало совещание «комиссаров», на котором он присутствовал. Он постарался избежать объяснений по поводу имевшей там место дискуссии. «Так как дело не касалось здравоохранения, я не принял никакого участия в дебатах и читал газету. Я просто слышал, что говорили о необходимости перевода Императора, обсуждали, нужно ли снять с рельсов поезд или помешать провокаторам снять его с рельсов, что-то в таком роде… Когда перешли к голосованию, я отказался голосовать, так как речь не шла о здравоохранении… Присутствовали: Голощекин, Белобородов, Сафаров, Тунтул, Войков».
Благодаря моим агентам, я установил, что важную роль при большевиках сыграл Парфений Титович Самохвалов. Он командовал особым железнодорожным отрядом, занимавшимся расстрелами вдоль железной дороги, а еще он, будучи шофером по профессии, служил в гараже Екатеринбургского Совета. Именно он управлял автомобилем, который привез Их Величества в дом Ипатьева.
Он был арестован моими агентами и допрошен мной лично в Чите, 20–21 ноября 1919 года. Вот его показания: «В декабре 1917 года я поступил в качестве шофера в гараж Совета и проработал там до 2 мая 1918 года по новому стилю. Я не скажу точно, какого числа это было, но помню, что в апреле месяце, меня вызвал комиссар Голощекин, и он приказал мне держать в отличном состоянии машины в гараже». Самохвалов также добавил, что через несколько дней ему было приказано вместе с другими шоферами подать автомобили к дому Ипатьева.
В тот момент Самохвалов не знал, кому точно принадлежит этот дом. «Мы поехали все, — говорит он, — по указанию того, кто привез приказ, к дому на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. Он был каменный и белый. Он был обнесен деревянным забором, не закрывавшим только парадное крыльцо и ворота. Именно его я вижу на этих фотографиях (я предложил ему фотографии дома Ипатьева). Из этого дома вышли комиссары Голощекин, Авдеев и еще два человека. Все они заняли места в автомобилях, и мы все поехали на станцию № 1. Когда мы туда приехали, я от народа услышал, что в Екатеринбург привезли царя. Голощекин вышел и велел нам ехать на станцию № 2, где мы остановились около вагона первого класса, окруженного солдатами. Оттуда вышли Император с Императрицей и одна из их дочерей. Он был одет, я это хорошо помню, в шинель из солдатского сукна, то есть цвета солдатского сукна, как носили офицеры во время войны. Погон у него не было. Помню также, что пуговицы на его шинели были защитного цвета. На нем была офицерская фуражка из защитного сукна с козырьком такого же цвета и таким же ремешком, но ни козырек, ни ремешок сукном обшиты не были. Императрица была в черном пальто, на котором я не заметил пуговиц. Княжна также была в каком-то темном пальто. Их посадили в мой автомобиль. И мы снова поехали к тому самому дому, окруженному забором, про который я уже говорил. Командовал всем Голощекин. Когда мы подъехали к дому, он сказал императору: «Гражданин Романов, вы можете войти». Император вошел в дом. Так же поступили и с Императрицей, великой княжной и несколькими людьми из прислуги, среди которых, как мне помнится, была одна женщина. В свите находился один генерал. Голощекин спросил его имя, и, когда тот себя назвал, он объявил ему, что его отправят в тюрьму. Я не помню имени этого генерала. Он был отправлен тут же в автомобиле Полузадова… Когда Император был привезен, около дома стал собираться народ. «Чего вы смотрите, чекисты?» — закричал Голощекин. И народ был разогнан».
А вот как по приезде в Екатеринбург были привезены в дом Ипатьева Императорские дети.
Мой предшественник Сергеев допросил об этом двух свидетелей: Жильяра и Волкова. Вот показания Жильяра: «Чтобы принять прибывших, председатель Екатеринбургского Совета Белобородов явился на вокзал». А вот показания Волкова: «По приезде поезда Хохряков и Родионов отвезли на извозчике великих княжон и царевича».
Почему Жильяр заговорил о Белобородове, знал ли он его, а если нет, то почему он назвал его по фамилии? Никаких указаний на этот счет. Допрос Волкова также не разъяснил в достаточной степени этот вопрос. Очевидно, Хохряков и Родионов должны были присутствовать при переезде императорских детей из вагона в дом Ипатьева. Но кто был в Екатеринбурге начальником?
Ход моего расследования показал, прежде всего, что Хохряков с момента приезда в Екатеринбург не играл больше никакой роли, а Родионов потерял большую часть своей значимости.
Невозможно отрицать, что Белобородов, будучи председателем Совета, мог присутствовать при перевозке от вагона до дома Ипатьева. Но это нельзя утверждать, согласно показаниям Жильяра. Спрошенный мною по этому поводу, он заявил, что видел Родионова, подошедшего к вагону с «несколькими комиссарами». Потом он из своего вагона видел, как «агенты большевиков» увели детей. Вот текстовый отрывок из его показаний: «Приблизительно в 9 часов утра поезд остановился между двумя вокзалами. Шел мелкий дождь. Было грязно. Подали пять извозчиков. Несколько комиссаров, среди которых находился Родионов, подошли к вагону, в котором находились дети. Вышли великие княжны. Татьяна Николаевна имела на одной руке свою любимую собаку. Другой рукой она с трудом тащила свой чемодан. К ней подошел Нагорный и хотел ей помочь. Его грубо оттолкнули. Я видел, что Нагорный занял место в экипаже рядом с Алексеем. Как разместились остальные, я не помню. Вспоминаю только, что в каждом экипаже находился комиссар или большевистский агент. Я хотел выйти из вагона и проститься с ними. Но часовой не пустил меня. Я не думал, что вижусь с ними в последний раз, я даже не думал, что буду отстранен от них…».
Ни Гиббс, ни Теглева не дали полезных показаний на допросе. Показания Гиббса: «Были приготовлены извозчики, и я видел, как увозили детей. Проститься с ними я не мог: мне не дали выйти из вагона». Показания Теглевой: «Прибыв в Екатеринбург, мы утром были переправлены куда-то за город, а детей увезли. Я только в окно вагона видела, как Татьяна Николаевна сама тащила свой саквояж с подушкой, а рядом с ней шел солдат, ничего не имея в руках».
Также бесполезны в плане волнующего нас вопроса оказались показания Марии Густавовны Тутельберг и Сергея Ивановича Иванова. Как объяснить это? Очень просто. В вагоне с Императорскими детьми находились только Татищев, графиня Гендрикова, баронесса Буксгевден, Шнейдер, Эрсберг и Нагорный. Все остальные люди из свиты находились в другом вагоне и не могли видеть, кто прибыл за детьми и забрал их. Среди них все погибли, за исключением баронессы Буксгевден и Эрсберг. Естественно, их показания должны были бы иметь особое значение.
Я не смог допросить баронессу Буксгевден, так как она проинформировала меня о невозможности приехать ко мне. Сам следователь не может ездить к каждому свидетелю. Я подчеркиваю это, так как не могу принять никаких упреков в том, что я якобы не хотел установить всю правду. Таким образом, мне осталось только свидетельство Эрсберг.
«Когда утром мы приехали в Екатеринбург, — говорит она, — в наш вагон явились двое. Один был Заславский, другого я не знаю. Я не знаю, кто мне указал на Заславского, вокруг вагона о нем говорили. А не помню, кто его сопровождал. Я никогда не слышала фамилии Белобородов. Они потребовали от детей, чтобы они выходили. Были поданы извозчики. На одном из них Заславский сел рядом с Ольгой Николаевной…»
Эрсберг утверждает, что Заславский был ей известен еще в Тобольске. Кроме того, согласуясь со всеми свидетелями, она показала, что Родионов поднялся в вагон с двумя большевистскими комиссарами. Она не могла принять того, кто сопровождал Заславского, за Родионова, потому что она видела Родионова в Тобольске и во время переезда в Екатеринбург.
Личность неизвестного могла однако быть установлена следствием. После отъезда детей, два вагона, которые привезли их и свиту, были поставлены отдельно. Через некоторое время снова прибыл Родионов и два других человека. На глазах у всех из тех, кто занимался детьми, взяли Татищева, графиню Гендрикову и Шнейдер, а из другого вагона — Ивана Харитонова, Алексея Труппа, Леонида Седнёва и Алексея Волкова.
Показания Эрсберг, находившейся в первом вагоне: «Некоторое время спустя, снова явился Заславский и потребовал Татищева, Гендрикову и Шнейдер. Он сам их куда-то увел. Потом Родионов сказал нам: «Через полчаса и ваша судьба решится. Только ничего страшного не бойтесь». После этого тот же самый человек, который приходил в вагон с Заславским, увел Труппа, Харитонова, маленького Седнёва, Нагорного и Волкова. Тут я не очень хорошо помню. Вспоминаю, что говорили, что Трупп заменит Чемодурова: тот должен получить отпуск».
Эрсберг уточняет, что неизвестный, сопровождавший Заславского с Императорскими детьми, был тем же самым человеком, кто сопровождал его и при отправке Татищева, Гендриковой и Шнейдер. Она добавляет, что он был с ним и когда из второго вагона забирали Труппа, Харитонова, Седнёва и Волкова.
Личность этого неизвестного становится ясна из показаний Волкова.
Вот, что он говорит: «Остальных — Татищева, Гендрикову, Шнейдер и меня — повезли дальше. Я спросил извозчика: «Далеко ли до дома?» Я не мог представить, что нас везут в тюрьму. Извозчик молчит. Я опять его спросил: «Куда ты нас везешь?» Опять молчит. И нас привезли в тюрьму. Когда нас привели в канцелярию, Татищев не утерпел и сказал мне: «Вот, Алексей Андреевич, права поговорка: от сумы да от тюрьмы не зарекайся…» Родионов ничего на это не ответил, но другой комиссар злобно крикнул в наш адрес: «По милости царя я родился в тюрьме!» У него не было тогда на меня ордера. Начальник тюрьмы указал на это комиссару. Он махнул рукой и сказал: «Потом пришлю». Я не знал, кто это был. Но потом, когда в тюрьму прибыл комиссар полиции, мы обратились к нему по поводу того, что у нас отобрали наши вещи (у меня тот самый неизвестный взял чемодан). Он нас спросил, кто нас арестовывал и кто у нас отбирал вещи. Мы не могли ответить на его вопрос, но начальник тюрьмы ему сказал: «Это Юровский». Это я прекрасно помню».
Таким образом, из сопоставления свидетельских показаний следует, что с момента приезда Императорской семьи в Екатеринбург, людьми, которые имели всю власть над ее судьбой, были Голощекин и агенты «чрезвычайки» Заславский с Юровским. Что же касается Юровского, то продолжение моего расследования полностью подтвердит это.
Одновременно с Их Величествами и великой княжной Марией Николаевной вошли в дом Ипатьева все члены их свиты, кроме князя Василия Александровича Долгорукова, то есть доктор Боткин, камердинер Чемодуров, лакей Седнёв и горничная Демидова, а также, вместе с Императорскими детьми — Нагорный, повар Харитонов, лакей Трупп и ученик повара Леонид Седнёв.
Дети прибыли 23 мая. Но со следующего дня число обитателей дома Ипатьева стало уменьшаться. Старый Чемодуров был увезен 24 мая в тюрьму. Он болел. По просьбе Императора, доктор Боткин проинформировал об этом коменданта дома. Все, и сам Чемодуров тоже, думали, что его отправят к семье в Тобольск. «14/24 мая, — свидетельствует он, — меня отвезли из дома Ипатьева, но не на вокзал, а в тюрьму, где я находился до 25 июля, до того момента, как чехословаки заняли Екатеринбург, а красногвардейцы со всеми комиссарами бежали».
Через несколько дней, 27 или 28 мая, были отправлены в тюрьму Иван Седнёв и Нагорный: Гиббс и Жильяр стали тому невольными свидетелями.
Показания Жильяра: «Мы оставались несколько дней в Екатеринбурге. Я гулял по городу и смотрел со стороны на дом Ипатьева. И вот что я увидел 14 или 15 мая (по старому стилю). Я шел с доктором Деревенько и Гиббсом. Проходя мимо дома Ипатьева, я увидел в одном экипаже Седнёва с солдатом, вооруженным ружьем, а во втором — Нагорного. Тот посмотрел на нас, узнал нас и долго смотрел. Но он не сделан никакого жеста, который мог бы показать, что он нас знает. Экипажи, окруженные всадниками, галопом направились к цетру города. Мы, как могли быстро, последовали за ними. Но потеряли их из виду, когда они двигались в сторону тюрьмы».
Жильяр и Гиббс не ошиблись. Седнёв и Нагорный были отвезены в тюрьму. Таким образом, в доме Ипатьева остались: Их Величества, царевич, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также доктор Боткин, повар Харитонов, лакей Трупп, горничная Демидова и ученик повара Леонид Седнёв.
В тюрьмах Екатеринбурга находились: князь Долгоруков, лакей Иван Седнёв, Нагорный, графиня Гендрикова, Шнейдер, Татищев, Волков и Чемодуров. Трое первых были в тюрьме № 2 (следственном изоляторе, превращенном в тюрьму большевиками), а все остальные — в тюрьме № 1 (тюрьме Екатеринбургского уезда).
Остальные люди, прибывшие с Императорскими детьми, за исключением доктора Деревенько, получили приказ, переданный через Родионова, покинуть пределы Пермской губернии. Деревенько остался в Екатеринбурге и проживал на свободе. Остальные разъехались по разным местам в Сибири.