Организация охраны. Система постов. Комендант Авдеев. Режим в доме Ипатьева.
Дом Ипатьева, когда там находилась Императорская семья, назывался «домом особого назначения», а его узников большевики называли «жильцами Ипатьевского дома».
Охрана осуществлялась следующим образом, согласно показаниям людей, принимавших в этом участие в момент убийства.
С момента прибытия Их Величеств и великой княжны Марии Николаевны стража делилась на внутреннюю и наружную: первая стояла на первом этаже, вторая — вне дома. Но сначала, до приезда императорских детей, в момент, когда завершалось строительство второго внешнего забора, эта система двойной охраны не сильно соблюдалась. Она установилась после завершения строительства забора.
Наружная стража стояла: 1) в будке у наружного забора, у ворот, выходящих на Вознесенский проспект; 2) в другой будке у того же забора, на углу проспекта и переулка; 3) у входной калитки, чтобы часовой мог видеть крыльцо и все пространство между двумя заборами; 4) в старой будке между фасадом дома и внутренним забором, откуда часовой мог видеть все окна верхнего этажа; 5) в переднем дворе дома у калитки; 6) в саду; 7) на террасе дома; 8) в комнате нижнего этажа под цифрой IV у окна, наиболее удаленного от террасы.
Внутренняя стража имела два поста: 1) за передней дверью в помещении под цифрой I, где у окна стоял диванчик, на котором обычно сидел часовой; 2) в помещении под цифрой II, возле уборной и лестницы, спускавшейся на нижний этаж.
Из всех этих постов два (на террасе и в комнате нижнего этажа под цифрой IV) были оснащены пулеметами.
В конце июня — начале июля число постов было увеличено. Были созданы посты: 1) на заднем дворе; 2) на чердаке (с пулеметом); 3) еще где-то, где я не знаю (тоже с пулеметом).
Таким образом, несчастные обитатели Ипатьевского дома были поставлены в безвыходное положение. Кто же их охранял?
Следует различать среди них тех, кто нес охрану снаружи, и тех, кто находился внутри. До прибытия императорских детей состав наружной охраны был случайным, и в нее входили красногвардейцы из различных большевистских подразделений. Они не входили в дом Ипатьева.
Показания Суетина: «В марте 1918 года я поступил в караульную команду Екатеринбурга. Ее начальником был какой-то латыш, фамилии его я не знаю. Службу приходилось нести в тюрьме № 1, в Государственном банке и в других местах. В апреле месяце меня назначили в караул в дом Ипатьева, где содержался бывший Царь. Я там находился три дня. Я стоял на посту снаружи от входных ворот. Каждый день, примерно в полдень, Император выходил в сад с женой, своими четырьмя дочерями и царевичем, которого нес доктор. Они вместе гуляли минут 30 или 40. За время прогулки Император иногда подходил к кому-нибудь из часовых, разговаривал с ним, некоторых спрашивал, с какого года на службе. Я видел, что часовые к нему относились хорошо, жалели его, порой даже говорили, что зря такого человека томят. Я там был в охране всего три дня, после чего меня более не назначали в дом Ипатьева…»
Показания Латыпова: «Весной я поступил на службу в караульный отряд в Екатеринбурге, в котором служил всего лишь примерно месяц. Меня назначили в караул в дом Ипатьева, где я пробыл всего три дня, хотя первоначально назначали на неделю. В карауле я стоял на разных местах, иногда снаружи, а одни сутки — внутри двора. Я один раз видел царя на прогулке в саду с одной из его дочерей. Во время этой прогулки повсюду стояли часовые. Из разговора с товарищами я узнал, что Царь с ними здоровался, а дочери были с ними любезными. Часовые к царю относились хорошо».
Борьба на фронте и гражданская война, бросавшие людей из одного места в другое, не позволили установить фамилии многих солдат, занимавшихся наружной охраной в начальный период содержания Императорской семьи в Екатеринбурге. Но факт остается фактом: эта охрана не осуществлялась каким-то специальным отрядом.
Иначе с самого начала обстоял вопрос с внутренней охраной. Она состояла из рабочих екатеринбургского завода братьев Злоказовых.
Эту внутреннюю охрану составляли:
1) Крестьянин Александр Дмитриевич Авдеев, 35 лет, слесарь по профессии родом из Пермской губернии; 2) Александр Михайлович Мошкин, 27–28 лет, слесарь, родившийся в Семипалатинске; 3) Иван Петрович Логинов, крестьянин из Екатеринбургского уезда; 4) и 5) два его двоюродных брата Василий и Владимир; 6) крестьянин Василий Григорьевич Гоншкевич, 30 лет, слесарь из Тобольской губернии; 7) крестьянин Александр Федорович Соловьев, слесарь из Владимирской губернии; 8) Сергей Иванович Люханов, шофер по профессии из Екатеринбургского уезда; 9) его сын Валентин; 10) Иван Степанович Шулин, слесарь из Екатеринбургского уезда; 11) матрос Николай Мишкевич, прибывший из Петрограда; 12) его брат Станислав; 13) Иван Крашенинников из Пензы; 14) Константин Иванович Украинцев с Украины; 15) Леонид Васильевич Лабушев, слесарь с Украины; 16) Алексей Комендантов; 17) Николай Корякин; 18) Алексей Сидоров с Украины; 19) Антон Бабич, 20 лет, слесарь из Уфы.
Этому отряду с момента приезда были поручены Императорские дети. Специальная и постоянная охрана была составлена сначала из рабочих Сысертского завода, находившегося в 35 верстах от Екатеринбурга.
Этот факт был известен всем, и на Сысертском заводе, наверняка, знали фамилии тех рабочих, кто отправился охранять царя, ибо выбор добровольцев происходил открыто. Благодаря показаниям Летемина, Медведева и Проскурякова, рабочих этого завода, стало возможным выявить точный состав нового отряда.
1) Никифоров Алексей Никитич.
2) Добрынин Константин Степанович.
3) Старков Иван Андреевич.
4) Старков Андрей Алексеевич.
5) Стрекотин Андрей Андреевич.
6) Стрекотин Александр Андреевич.
7) Котов Михаил Павлович.
8) Проскуряков Филипп Полуэктович.
9) Столов Егор Алексеевич.
10) Орлов Александр Григорьевич.
11) Теткин Роман Иванович.
12) Подкорытов Николай Иванович.
13) Турыгин Семен Михайлович.
14) Луговой Виктор Константинович.
15) Семенов Василий Егорович.
16) Попов Николай Иванович.
17) Таланов Иван Семенович.
18) Садчиков Николай Степанович.
19) Кесарев Григорий Александрович.
20) Зайцев Николай Степанович.
21) Беломоин Семен Николаевич.
22) Летемин Михаил Иванович.
23) Сафонов Вениамин Яковлевич.
24) Шевелев Семен Степанович.
25) Чуркин Алексей Иванович.
26) Кронидов Александр Алексеевич.
27) Вяткин Степан Григорьевич.
28) Котегов Иван Павлович.
29) Котегов Александр Алексеевич.
30) Медведев Павел Спиридонович.
31) Дроздов Егор Алексеевич.
32) Емельянов Федор Васильевич.
33) Русаков Николай Михайлович.
Из этих рабочих двое покинули отряд в момент преступления: Василий Егорович Семенов и Григорий Александрович Кесарев. Их заменили Константин Степанович Зайцев и Андрей Алексеевич Старков. Плюс через какое-то время из охраны ушли Петр Акимович Ладасщиков и Константин Васильевич Таланов.
Эти рабочие Сысертского завода появились в доме Ипатьева в первые дни после приезда детей. Через неделю состав отряда пополнили рабочие завода братьев Злоказовых. Вот фамилии новоприбывших:
1) Якимов Анатолий Александрович, 31 год, из Пермской губернии.
2) Лесников Григорий Тихонович, 29 лет, из Пермской губернии.
3) Вяткин Филипп Ильич, из Екатеринбургского уезда.
4) Путилов Николай Васильевич, слесарь из Вятской губернии.
5) Смородяков Михаил, 18 лет, из Екатеринбургского уезда.
6) Дерябин Никита Степанович, из Пермской губернии.
7) Устинов Александр Иванович, 27 лет, из Пермской губернии.
8) Корзухин Александр Степанович, из Екатеринбургского уезда.
9) Романов Иван Иванович, 31 год, из Ярославской губернии.
10) Дмитриев Семен Герасимович, 21 год, из Тверской губернии.
11) Клещев Иван Николаевич, 21 год, слесарь из Пермской губернии.
12) Пермяков Иван Николаевич, 18 лет, слесарь из Екатеринбургского уезда.
13) Брусьянин Леонид Иванович.
14) Пелегов Василий.
15) Осокин Александр.
16) Прохоров Александр, из Уфимской губернии.
17) Варакушев Александр Семенович, прибывший из Тулы или Петрограда, слесарь.
18) Скороходов.
19) Фомин.
20) Зотов.
21) Лякс Скорожинский.
Самым главным лицом среди охранников был Авдеев, комендант «дома особого назначения», а Мошкин был его заместителем. Медведев был начальником всего караульного отряда. Якимов, Старков и Добрынин были разводящими часовых, плюс они проверяли посты.
Авдеев и Мошкин жили, как и Императорская семья, на втором этаже дома; они занимали комнату под цифрой VI. В этой же комнате и в вестибюле под цифрой V, находившемся по соседству, расположился десяток охранников, все со Злоказовского завода.
Остальные члены отряда располагались сначала на первом этаже, а потом их перевели в соседний дом, называвшийся домом Попова, по фамилии его владельца.
За исключением Мишкевичей и Скорожинского, который вскоре покинул караульный отряд, все были настоящими русскими, заводскими рабочими. И нужно задаться вопросом, почему именно они были выбраны для охраны Императора?
Завод братьев Злоказовых работал на национальную оборону. Он производил боеприпасы. Работа на заводе избавляла от отправки на фронт. Сюда шло много дезертиров, которые с начала смуты встали во главе движения и составили силу большевиков после революции 25 октября. Авдеев был ярким представителем этих отбросов русской рабочей среды: человек митингов, бестолковый, невежественный, грубый, пьяница и вор. Его товарищи из Ипатьевского лома на него походили. Вот что говорит о них Анатолий Якимов: «Я прибыл в Екатеринбург в начале ноября 1917 года. Тогда же я и поступил на Злоказовский завод, которым владели два брата; еще не было Комитета, но уже имелся комиссар — слесарь Авдеев. Откуда он родом, я не знаю. Про него говорили, что он был на каком-то другом заводе машинистом локомобиля. В декабре он бросил в тюрьму Злоказовых и сформировал заводской комитет, который стал управлять всеми делами. Сам он встал во главе Комитета и окружил себя своими друзьями… В апреле в городе прошел слух, что в Екатеринбург привезли царя, и среди нас говорили, что это для того, чтобы выкрасть его из Тобольска. В начале мая, в скором времени после прибытия царя, стало известно, что наш Авдеев стал комендантом дома, где содержали царя, а этот дом все называли «домом особого назначения». Действительно, сам Авдеев рассказал нам об этом на митинге. Как произошло его назначение, я объяснить не берусь. Он был настоящим большевиком, и он считал, что большевики дали настоящую хорошую жизнь. Он часто говорил, что они уничтожили богачей и буржуев, отняли власть у Николая «кровавого» и т. д. Он постоянно терся в городе с местными начальниками из Областного совета. Именно таким образом он и был назначен комендантом. На митинге же, который он тогда собрал, он нам рассказал, что вместе с Яковлевым он ездил за царем в Тобольск. Что это был за Яковлев? Я не знаю. Он хотел увезти царя за пределы России, как говорил нам Авдеев, и для этого повез его в Омск. Но большевики Екатеринбурга все это узнали и не позволили увезти царя, сообщив об этом Яковлеву. Смысл его речи был именно такой, что Яковлев был сторонником царя, а он, Авдеев, вместе с большевиками охранял революцию от царя. О последнем он всегда говорил со злобой. Он постоянно ругал его, называя исключительно «кровавым» и «кровопийцей». Главное, что он ставил ему в вину — это была отправка на фронт: что Царь хотел этой войны и три года проливал кровь рабочих. Вообще он повторял то, что везде говорили большевики. Он давал понять, что его назначили комендантом за то, что он помешал Яковлеву увезти царя. И он показывал, что этим назначением он очень доволен. На митингах он обещал рабочим, что сводит их в дом Ипатьева: «Я вас всех туда свожу и покажу вам царя!» Рабочие с завода постоянно туда ходили, только не все, а лишь те, кого выбирал Авдеев из числа своих товарищей. Они ходили по одному или по двое. Они оставались на день или два в доме Ипатьева. Главная цель у них, как я думаю, была в том, чтобы заработать денег. За пребывание в доме Ипатьева они получали 100 рублей в месяц, плюс — рационы питания. Кроме того, на заводе они получали жалованье как члены Заводского комитета…».
Агент криминальной полиции Екатеринбурга, которому была поручена проверка личностей охранников дома Ипатьева и их задержание, сообщил мне рапортом № 26 от 9 апреля 1919 года следующее: «Красногвардеец Иван Николаевич Клещев, 21 года от роду… С детства он имел дурные наклонности и занимался кражами, чему потворствовала его мать. В школе он учился плохо, и учителя жаловались родителям на его поведение; но родители к исправлению его мер не принимали, и, в конце концов, он был исключен из школы как неисправимый. После этого он научился у отца слесарному делу и работал до возмужалого возраста на заводе Ушкова. Он продолжал воровать. Незадолго до февральской революции он отправился искать работу на родине своих родителей и так оказался в Тюмени в банде босяков, где мать его разыскала и привезла на завод Ушкова. После октябрьской революции он стал большевиком, затем — красногвардейцем, а потом — распределителем имущества, реквизированного у владельцев…».
Та же картина имела место на Сысертском заводе. Павел Медведев признался агенту Алексееву, что охранники Ипатьевского дома были набраны в 35 верстах от Екатеринбурга, потому что на Сысертском заводе «была лучшая большевистская парторганизация». Жена Медведева, допрошенная Сергеевым 10–11 ноября 1918 года, пытаясь показать в пользу своего мужа, объявила, что она жила с ним очень хорошо до революции, но после его вступления в партию большевиков он стал «непослушный, никого не признавал и перестал жалеть даже членов своей семьи».
Михаил Летемин признался Сергееву 18–19 октября 1918 года, что, когда он предложил свои услуги по охране царя, о его поведении справлялись, прежде чем взять его. На вопрос Сергеева, не находился ли он раньше под следствием, он ответил, что был приговорен в 1914 году к четырем годам заключения за покушение на растление малолетней девочки!
Такими были русские, окружавшие Императорскую семью в доме Ипатьева. И трудно подумать, что ее жизнь было очень приятной в таком окружении.
Императрица, великая княжна Мария Николаевна и Демидова писали из Екатеринбурга в Тобольск еще до приезда детей. Тот факт, что они прибегали к конспиративному языку, доказывает, что жилось им в Екатеринбурге плохо. Выше я показал, что у Императорской семьи были весьма скромные финансовые ресурсы. Конечно, имелись драгоценности. Но до ссылки в Тобольск Императрица приказала разместить в Кремле драгоценности короны, имевшиеся в ее распоряжении, а также много своих личных вещей, имевших большую ценность: бриллиантов, золотых изделий, кружев. При себе она оставила мало вещей. И это был тот реальный капитал, которым располагала Императорская семья. В письмах он назывался так: «лекарство», «вещи Седнёва».
Показания Жильяра: «24 апреля пришло письмо от императрицы. Она извещала нас в нем, что их поселили в двух комнатах Ипатьевского дома, что им тесно, что они гуляют лишь в маленьком садике, что город пыльный, что у них просмотрели все вещи и даже лекарства. В очень осторожных выражениях она давала понять, что нам надо взять с собой при отъезде из Тобольска все драгоценности, но с большими предосторожностями. Она называла драгоценности «лекарствами». Позднее пришло другое письмо на имя А.Теглевой, оно было написано Демидовой, несомненно, по поручению Их Величеств. В нем говорилось, как нужно поступить с драгоценностями, которые были названы «вещами Седнёва».
Показания Теглевой: «Великие княжны получали письма от императрицы и Марии Николаевны, я получила письма от Марии Николаевны и Демидовой. В них ясно было видно, что в Екатеринбурге жизнь была трудной. Мария Николаевна писала, что они вынуждены были спать в одной комнате, что они ели со слугами, что Седнёв готовил им только кашу, что они получали обед из советской столовой».
А вот показания Чемодурова о жизни в доме Ипатьева до его отправки в тюрьму. «Как только Их Величества прибыли, их тотчас же подвергли тщательному и грубому обыску, которым руководил некий Дидковский и комендант дома Авдеев. Один из них выхватил из рук императрицы ридикюль, и это вызвало замечание Императора: «До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми». Дидковский на это ответил: «Прошу не забывать, что вы находитесь под следствием и под арестом». Режим содержания в доме Ипатьева был установлен крайне тяжелый, и отношение охраны было возмутительным. Но Их Величества выносили все это внешне спокойно, словно они и не замечали ни окружающих лиц, ни и их поступков. День проходил обычно так: утром вся семья пила чай, а к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня. В 2 часа имел место обед, который присылали уже готовым из местного Совета, и он состоял из мясного бульона и жаркого, а чаще всего подавались котлеты. Так как мы не взяли ни салфеток, ни столового белья, а никто нам этого не выдал, мы обедали на не покрытом скатертью столе. Тарелки и вообще сервировка стола были крайне бедные. Мы все садились за стол вместе, согласно приказанию Императора. Иногда для нас шестерых подавали лишь пять ложек. Ужин состоял из тех же блюд, что и обед. Прогулка по саду разрешалась только один раз в день, в течение 15–20 минут. Во время прогулки весь сад оцеплялся часовыми. Иногда Император обращался к кому-либо из охранников с малозначащим вопросом, не имевшим отношения к порядкам, установленным в доме: вместо ответа он каждый раз получал молчание либо грубость… День и ночь три красногвардейца находились на верхнем этаже: один стоял у входной двери, другой — в вестибюле, третий — возле уборной. Поведение и внешний вид этих людей были совершенно непристойные: они были грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми жестами и манерами, они вызывали ужас и отвращение».
Показания Кобылинского: «Передаю главное из рассказов Чемодурова, что сохранилось у меня в памяти. Когда Император, Императрица и Мария Николаева прибыли в дом Ипатьева, их нагло обыскали. Император вышел из себя и сделал замечание. На это ему в грубой форме было указано, что он арестованный… Пища была плохой: ее приносили готовой из какой-то столовой где-то в три или четыре часа. Их Величества ели вместе с прислугой. На стол ставилась миска; ложек, ножей, вилок не хватало. Красногвардейцы присутствовали при обеде. Однажды один такой сунул свою ложку в миску: «С вас довольно. Теперь — я». Великие княжны спали на полу, так как кроватей у них не было. Устраивались переклички. Когда великие княжны шли в уборную, красногвардейцы, якобы для караула, шли с ними. Вообще, со слов Чемодурова можно понять, что Императорская семья подвергалась невыносимым моральным мукам».
Показания Жильяра: «Про Чемодурова я могу сказать следующее. Он называл мне Авдеева главным лицом в доме Ипатьева. Тот вел себя отвратительно. Я точно помню следующие случаи, о которых он рассказывал. Прислуга и комиссары ели за одним столом с Их Величествами. Однажды Авдеев, присутствуя за обедом, сидел за столом, не сняв фуражку и куря папиросу. Когда подали котлеты, он взял свою тарелку и, протянув руку между Их Величествами, стал брать котлеты себе. Положив одну котлету себе в тарелку, он согнул локоть и ударил Императора локтем в лицо. Я передаю вам точно слова Чемодурова. Когда великие княжны шли в уборную, их там встречал часовой, который отпускал в их адрес грубые шуточки, спрашивая, куда они идут и зачем. Затем, когда они проходили в уборную, охранник прислонялся спиной к двери».
Лакей Седнёв и Нагорный оставались несколько дней в доме Ипатьева, а потом их перевели в тюрьму № 2, где они оставались примерно полтора месяца до того момента, как их расстреляли.
Князь Георгий Евгеньевич Львов находился вместе с ними.
Вот его показания:
«Седнёв и Нагорный описывали екатеринбургский режим в черных красках… Охранники начали воровать: сначала — золото и серебро, потом — белье, обувь. Царь не вытерпел и сделал замечание. В ответ ему в грубой форме сообщили, что он арестован и распоряжаться больше не может. Обращение с Их Величествами было грубое. Седнёв и Нагорный называли режим «ужасным». И с каждым днем он становился все хуже. Сначала, например, на прогулки выделяли 20 минут, а потом это время уменьшили до 5 минут. Физическим трудом совсем не позволяли заниматься. Царевич был болен… Отношение охранников было особенно дурным по отношению к великим княжнам. Они не могли сходить в уборную без разрешения и без сопровождающего красногвардейца. По вечерам их заставляли играть на пианино. Стол у них был общий с прислугой. Седнёв удивлялся, чем была жива Императрица, если она питалась исключительно одними макаронами. Седнёв и Нагорный все время ссорились с красногвардейцами из-за вещей Императорской семьи, интересы которой они защищали, будучи людьми абсолютно преданными. Вот почему их бросили в тюрьму. Их рассказы подтверждали и тюремные красногвардейцы. Эти люди по очереди несли службу то у нас, то в доме Ипатьева. Они со мной разговаривали и говорили то же самое, что и Седнёв с Нагорным. Они утверждали, я это помню, что великих княжон заставляли играть на пианино, а с Императорской семьей вообще обращались плохо».
Крестьянка Анна Белозерова жила с рабочим Василием Логиновым, другом Авдеева, принадлежащим к группе тех, кто составлял внутреннюю охрану дома Ипатьева. В своих показаниях она, естественно, старалась говорить в мягких тонах про охранников царя. И она говорила, что великие княжны «учили их играть какую-то музыку».
По моему мнению, невозможно сомневаться относительно характера среды, окружавшей Императорскую семью. Даже стены Ипатьевского дома являются надежными свидетелями той тяжелой жизни, что она там вела. Они были покрыты надписями и рисунками, и часто их темой был Распутин. Ошибаются те, кто думает, что яд этого чудовища не проник в массы.
Агент криминальной полиции Алексеев допросил обвиняемого Медведева 12 февраля 1919 года. Вот что он от него узнал: «Царь по внешнему виду все время был спокоен. Он ежедневно выходил с детьми гулять в сад. Его сын Алексей ходить не мог, так как у него болела нога. Царь, постоянно занимавшийся им, выносил его на руках. Супруга царя в саду никогда не появлялась, она выходила лишь на парадное крыльцо, к стене, окружавшей дом. Порой она садилась возле сына, который обычно сидел в коляске. Царь по виду был здоров и не старел. У него не было седых волос, в то время как его супруга уже начала седеть и была худощава. Дети вели себя «обыкновенно» и улыбались при встрече с часовыми. Разговаривать с ними было запрещено. Ему, Медведеву, доводилось разговаривать с царем при встрече в саду. Однажды Царь спросил его: «Как дела? Как война? Куда ведут войска?» На это он ему ответил: «Теперь идет гражданская война, русские дерутся с русскими». Разговоры были короткими… Еду для царской семьи первое время носили из советской столовой, находившейся на Главном проспекте; ее приносили женщины и девушки, от которых пищу принимали часовые у парадного входа: в дом они не входили. Приносили обычно молоко, белый хлеб, суп и котлеты. Потом позволили готовить пищу их повару. Часто в дом приглашали священника для богослужения. За все время, пока Медведев был охранником, никакого издевательства над царем и его семьей не делалось: любые оскорбления и дерзости были запрещены. Императорская семья спала в двух комнатах…».
Показания обвиняемого Филиппа Проскурякова, допрошенного мною 1–3 апреля 1918 года: «Пленники вставали утром часов в 8–9, и у них была общая молитва. Они все собирались в одной комнате и пели там молитвы. Обед у них был в 3 часа. Все они ели вместе, с ними за столом обедала и прислуга. В 9 часов вечера у них был ужин, чай, а потом они ложились спать. По словам Медведева, время они проводили так: Царь читал, Императрица тоже читала или вместе с дочерьми вышивала что-нибудь. Гуляли они в день примерно часа полтора. Никаким физическим трудом им не разрешали заниматься (на воздухе)… Я часто слышал их пение, и это были исключительно духовные песни. По воскресеньям у них служил священник с диаконом, приходившие из церкви Вознесения… Вениамин Сафонов начал сильно безобразничать. Уборная в доме была одна, и туда ходила вся Императорская семья. Так вот около этой уборной Сафонов стал писать разные нехорошие слова… А однажды он залез на забор, прямо перед самыми окнами царских комнат, и давай разные нехорошие песни петь. Андрей Стрекотин в нижних комнатах начал рисовать разные безобразные карикатуры. В этом принимал участие и Беломоин: он смеялся и учил Стрекотина, как лучше надо рисовать. Я сам видел, как последний этим занимался…».
Обвиняемый Анатолий Якимов, допрошенный мною 7-11 мая 1919 года, заявил: «Мы охраняли царя и его семью в доме Ипатьева…
Заключенные иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения, Херувимскую Песнь. Но они пели также и какую-то другую песню. Слов ее я не разобрал, но мотив ее был грустный. Это был мотив песни «Умер бедняга в больнице военной». Слышались мне всегда одни женские голоса, мужских ни разу не слышал…
Мне не приходилось непосредственно наблюдать, как Авдеев относился к задержанным. Но я мог наблюдать самого Авдеева. Это был пьяница, грубый и неразвитый; душа у него была недобрая. Если, бывало, в его отсутствие кто-нибудь из заключенных обращался к Мошкину, тот всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда тот приходил, Мошкин передавал ему просьбу, и каждый раз Авдеев отвечал: «Ну их к черту!» Возвращаясь из комнат, где жила Императорская семья, Авдеев, бывало, говорил, что его просили о чем-либо, и он отказал. Было видно, что отказ доставлял ему удовольствие: он об этом говорил «радостно». Например, однажды, я это помню, его поросили разрешить открывать окна, и он рассказывал, что отказал в этой просьбе. Я не знаю, как он называл царя в глаза. Но в комендантской он называл всех «они», а вместо «Николай» говорил «Николаша». Как только он прибыл в дом Ипатьева, так начал таскать туда своих товарищей из рабочих…
Все эти люди бражничали с Авдеевым, пьянствовали и воровали то, что принадлежало заключенным. Однажды Авдеев напился до того, что скатился на нижний этаж, побывав в таком виде перед Императорской семьей. Пьяницы шумели в комендантской комнате, страшно орали, спали, где попало, и разводили грязь. Они пели песни, которые, конечно, не могли быть приятны для царя: «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу». Зная Авдеева как пьяницу, человека грубого и злого, я думаю, что он обращался с Императорской семьей плохо. Если судить по его поведению в комендантской, его обращение должно было быть оскорбительным. Припоминаю еще, что Авдеев вел со своими товарищами разговоры про Распутина, и он говорил, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…»
Такова была реальная обстановка, в которой Императорская семья проживала в Екатеринбурге до первых дней июля.