Источники по истории образования Венецианской колониальной империи обширны и весьма разнообразны. Многие из них опубликованы; трудно сказать, какая часть их все еще остается в венецианских и иных архивах. Мы имеем здесь в виду только опубликованные документы и материалы, относящиеся к нашей теме, и при том такие, которые имеются налицо в основных книгохранилищах нашей страны. Последнее ограничительное замечание, впрочем, не имеет особенного значения: наши библиотеки имеют все или почти все существенно важное.

Литература по истории Венеции огромна. Может быть по этой причине ни один из историков Венеции не дал критического ее обзора, если не считать коротких библиографических справок, которые мы находим у Кречмайера в конце каждого из трех томов его «Истории Венеции». Мы не можем ставить своей задачей составления исчерпывающего историографического обзора по истории Венеции, как потому, что темой нашей работы является лишь часть истории Адриатической республики и при том не самая значительная, так и потому, что изображение процесса развития общественной мысли в различных странах Западной Европы, частью которого являются историографические проблемы, не может входить в нашу задачу. Еще меньше можем мы стремиться к составлению более или менее исчерпывающего библиографического обзора вопросов истории Венеции, так как подобные обзоры уже существуют: мы имеем в виду объемистые труды Чиконьи и Соранцо и библиографические справочники, подобные справочнику Чесси, составленному для выходившего с семидесятых годов прошлого столетия «Венецианского Архива».

Наша задача гораздо скромнее. Она заключается в том, чтобы указать, каким образом ставились и разрешались в исторической литературе различные вопросы, входящие в круг проблемы нашей темы. Необходимость такого обзора очевидна: он должен оправдать возникновение нашей работы и определить ее место в ряде других сочинений на избранную или близкие к ней темы.

 

Глава первая

Важнейшие источники для истории образования и первоначальной организации венецианской колониальной империи

Историческая тема, хронологическими рамками которой являются два с половиной столетия, и события которой восходят сравнительно не к очень отдаленному прошлому, не может не располагать большим по количеству и разнообразным по содержанию и происхождению комплексом источников.

Публикация источников по истории Венеции началась давно, наиболее важные из них или считающиеся таковыми были опубликованы несколько раз. Они рассеяны, прежде всего, в капитальных собраниях средневековых памятников, в таких как Monumenta Germaniae Historica, Fontes Rerum Austriacarum, Corpus Scriptorum Historiae Byzantinae, Recueil des Historiens de Croisades, Rerum Italicarum Scriptores et cetara.

Значительное количество источников самого разнообразного содержания издавалось вплоть до начала второй мировой войны в различных журналах, особенно итальянских, и среди них, в первую очередь, в «Венецианском архиве» и его последующих сериях. Большое значение имеет новейшее издание источников, размещенных в четырех параллельных сериях — Documenii. Statuti. Chronache e Diarii. Miscellanea, — издание Ateneo Veneto, Istltuto Veneto. Reale Deputazione di storia patria.

В обзоре источников нашей темы, который мы здесь намечаем, мы будем останавливаться лишь на важнейших или таких, которые имеют значение для более или менее крупного отрезка времени в пределах рассматриваемого периода. Документы меньшего значения, или касающиеся отдельных фактов, будут названы в примечаниях к соответствующим частям работы. При этом само собою разумеется, что в обзор помещены лишь те материалы и документы, которые использованы при написании настоящей работы.

Для удобства рассмотрения столь пестрого по своему составу материала мы разделим наши источники на две группы: источники с повествовательным содержанием, и источники документального типа, как договоры, законодательные постановления, решения правительственных органов, грамоты, частно — правового порядка переписка.

1. Источники повествовательного характера

К этой группе источников относятся исторические, сочинения, анналы, агиографическая литература, путеводители и путешествия. Они легко, правда чисто внешним образом, делятся по месту своего написания, на источники венецианского происхождения, источники восточные и западные. Все они, или почти все, несколько раз описаны, прокомментированы, вокруг некоторых сложилась значительная по объему и содержанию литература. Мы коснемся их с точки зрения их значимости для освещения нашей темы.

«Венецианская хроника», называемая обычно Альтинатской, является древнейшим сочинением этого рода, возникшим в кругах, близких Венеции. Написана она, по крайней мере в некоторых частях, в X или даже IX вв. Для освещения вопросов нашей темы она непосредственного значения не имеет, но важна для характеристики социальных отношений в Венеции накануне ее выступления на поприще колониальных приобретений, важна, в частности, для вопроса о происхождении венецианской знати. Хроника написана очень плохим латинским языком.

Две тоже ранних хроники освещают по преимуществу церковные дела — «Хроника Градо» и «Хроника, посвященная отдельным патриархам Новой Аквилеи». Наиболее ранние их части относятся еще к X веку, более поздние — к XI и XII вв. Обе хроники имеют значение для освещения вопроса о взаимоотношениях светской и духовной власти в Венеции.

«Венецианская хроника» Диакона Джиованни, написанная в самом начале XI в., является одним из важнейших наших источников. Диакон Джиованни освещает первые шаги Венецианской республики на пути к ее позднейшему колониальному могуществу; он дает описание знаменитого похода дожа Пьетро Орсеоле II к Далматинским берегам. Автор хроники был близок к дожу, выполнял по его заданию различные дипломатические поручения и, следовательно, находился в курсе тех политических событий, которые он описывал. Это придает его известиям исключительное значение, — все, что нам дают по интересующему нас вопросу венецианские источники, восходит к Диакону Джиованни и представляет собою или переработку или текстуальные заимствования из этого источника. Однако сообщения Джиованни нельзя принимать без критики: уже в этом раннем венецианском труде заметна тенденция представлять действия Венеции в более выгодном свете, чем они были в действительности. Хроника была предметом многочисленных исследований, признающих важность этого источника.

«Краткие Венецианские Анналы» являются очень важным источником, особенно для событий XII в. Написаны они самое позднее в начале XIII в. и охватывают события по самые последние годы предшествующего столетия. «Анналы» откликаются на все важнейшие события внутренней и внешней истории Венеции, в частности, на события, вызванные борьбой ее за свои первые колониальные приобретения. Этим определяется ценность «Анналов» для нашей работы. Факты сообщаются правильно, обычной тенденциозности венецианских источников незаметно. Язык прост и краток.

К XII же веку относятся два очень важных для нас произведения, принадлежащих по своему характеру к типу агиографической литературы, и потому представляющих интерес не основною своею темой, а сообщаемыми при ее разработке побочными фактами и обстоятельствами. Мы имеем в виду две «истории» перенесения «мощей» св. Николая из Мир Ликийских и св. Исидора с острова Хиоса в Венецию.

«Перенесение мощей св. Николая» анонимно, но венецианское происхождение автора совершенно бесспорно. Сочинение написано современником первого крестового похода венецианцев на Восток, относится, следовательно, к самому началу XII века. В произведении дана история этого венецианского похода, легшая в основу всех позднейших изложений этих событий в их достоверной части, в частности, и в хронике Дандоло. Здесь мы находим и текст первого договора, заключенного Венецией с крестоносцами, который будет потом служить своего рода стандартом венецианских домогательств на Востоке.

«Перенесение мощей дивного мученика Исидора» написано Чербани, который назван в самом этом произведении венецианским клириком. Сочинение написано вскоре после 1125 г. и относится к событиям, связанным с восточным походом венецианцев в двадцатых годах XII в.

Оба произведения, таким образом, важны для истории образования колониальных владений Венеции в Сирии.

Источником более позднего происхождения является чрезвычайно важная «История дожей венецианских». Эта ценная хроника написана, вероятно, вскоре после смерти дожа Пьетро Циани (+ 1229). «История» начинается изложением событий 1102 г. и обрывается на известиях 1177 г. Ее продолжение восстанавливается отчасти по так называемой «Хронике Джустиниани», написанной в значительной степени по материалам «Истории» и во многих случаях дословно ее воспроизводящей. «История дожей венецианских» заканчивалась указанным выше годом смерти Пьетро Циани.

«История» довольно подробно останавливается на вопросах роста колониального могущества Венеции и дает много ценных сведений по истории борьбы ее за свои приобретения. Однако пользоваться данными «Истории» необходимо с большой осторожностью, так как автор стремится представить дела венецианцев в наивыгоднейшем освещении. Отсюда мы, например, узнаем, что Венеция была постоянной защитницей Византии; что Задар восставал потому, что жители его были недовольны подчинением их архиепископа патриарху Градо; что Задар не сам искал помощи у венгерского короля против Венеции, а венгерский король насильственно держал его у себя в подчинении; что в 1202 г. Задар был взят не войсками крестоносного ополчения в союзе с венецианцами, а одними только венецианцами и т. д.

Анналисты последующего времени широко использовали «Историю дожей венецианских» в качестве своего источника. «Историей» широко пользовался Дандоло, «Венецианские анналы XII в.» представляют простую переделку или пересказ «Кратких анналов» и «Истории».

Далее среди венецианских источников следует назвать «Венецианскую хронику» Мартина да Канале. Автор ее, может быть, и не венецианец, но он во всяком случае долго жил в Венеции и хорошо был осведомлен в венецианских делах. Написана хроника в период времени между 1267 и 1275 гг., написана на современном автору французском языке, «так как, — замечает он, — французский язык широко распространен и написанное на нем читать и слушать гораздо приятнее, чем на каком-либо другом языке».

Все, что в хронике относится ко времени XIII столетия, написано бегло, и сообщаемые сведения не отличаются ни оригинальностью, ни достоверностью, но положение меняется, когда автор переходит к изложению событий, близких ему по времени, особенно начиная с догата Якопо Тьеполо (1229 г.). С этого момента хроника становится в высшей степени содержательной и ценной. Для нашей темы, в частности, имеется ряд ценнейших сведений из истории борьбы Венеции за приобретенные ею колонии. Для примера можно указать на войну венецианцев против генуэзцев, начавшуюся в пятидесятых и продолжавшуюся в шестидесятых годах XIII в. Язык да Канале отличается свежестью и живостью, но заметна иногда склонность к риторическим украшениям.

Меньшее значение имеет лишь немного позднее написанная «Хроника Марка». Автор ее — венецианец, возможно, монах францисканского ордена. Хроника начата около 1290 г., и в ней имеются сведения по 1304 г., — отсюда и время ее написания — конец XIII и начало XIV в. Хотя автор и ставил перед собою задачу говорить только о делах венецианских, но хроника его относится к типу всемирных, и события из истории Венеции освещаются только попутно. Составитель хроники использовал, по-видимому, труд Канале, благодаря чему есть возможность восстановить сообщения да Канале за время с 1172 по 1178 г., которые в «Венецианской хронике» да Канале не сохранились. «Хроника Марка», подобно другим всемирным хроникам, начинается от «сотворения мира», но представляет некоторую ценность только за тот отрезок времени, который лежит вне конечной даты да Канале.

В середине XIV в. была написана знаменитая хроника Андреа Дандоло. Дандоло не только использовал большинство, если не все написанные до него венецианские хроники, но и сочинения авторов невенецианцев, занимавшихся описанием событий, в которых венецианцы принимали участие. Кроме того, он широко использовал документальный материал, положив начало его собиранию и приведению в систему. Из хроник невенецианских можно указать, как на источник Дандоло, на сочинение Томаса, архидиакона Сплитского, посвященное Сплитской митрополии, на Ромуальда Салернского, Петра Дамиенского и др. Ему принадлежит почин в деле собирания грамот по делам сношений Венеции с Востоком и с Западом и широкое использование этих грамот.

Дандоло обычно довольно близко к оригиналу передавал содержание своих источников, как это показывают сопоставления, сделанные одним из исследователей его исторических сочинений, но это не мешало ему проводить собственные тенденции и взгляды на события. В качестве примера такой тенденциозности можно указать на его стремление придать даже явно насильственным действиям Венеции некоторое подобие законности. Дело первой попытки захвата Далматинского побережья республикой св. Марка Дандоло стремится изобразить как реализацию никогда не существовавшего хрисовула императоров Константина и Василия. Позднее, когда Венеции приходилось защищать свою добычу от венгерских посягательств, Дандоло неизменно подчеркивает незаконность притязаний венгерских королей и «правомерность» венецианской политики. У Дандоло нельзя найти потрясающих сцен разгрома побежденных Венецией городов, их нет даже в его рассказе о взятии крестоносцами Константинополя, но зато он не преминул высказать по этому поводу морализующее замечание: «Ныне, по почину господню, и злодейское преступление Мануила по отношению к венецианцам получило достойное возмездие».

В так называемом Амбросианском кодексе хроники Дандоло имеются приписки, которые нередко использовались историками Венеции как заслуживающий доверие источник. В настоящее время установлено, что эти приписки сделаны в XVIII в. рукой Маркантонио Микаели с источника довольно позднего происхождения и, следовательно, не имеют большого значения. Для нашей темы это обстоятельство не лишено интереса, так как эти приписки искажают подлинный характер первоначального влияния Венеции в далматинских городах.

Хроника А. Дандоло охватывает события венецианской истории по 1280 г. Из этого следует, что в ней нет описания фактов, современных автору, как это обычно наблюдается в трудах его предшественников; тем не менее эта хроника пользуется большим и заслуженным вниманием, и прежде всего, потому, что она покоится на обработке, не всегда правда безупречной, большого числа разнообразных материалов. Хроника является одним из наиболее важных источников повествовательного характера и при написании нашей работы.

В своем труде между прочими своими источниками А. Дандоло указывает сочинение своего старшего современника Пьетро Кало, которое в отрывках воспроизведено было Рианом. В этом своем виде произведение Пьетро Кало имеет значение для характеристики «благочестивых» краж, мошенничеств и ограблений для славы венецианских нобилей и венецианских церквей.

В обзоре важнейших венецианских повествовательных источников заслуживает упоминания также труд Марино Санудо Торселло под несколько необычным заглавием «Книга тайн св. креста». Произведение это важно для нас не столько ради повествований, содержащихся в нем, — они по большей части представляют собой заимствования из известных нам источников, — сколько по знаменитому проекту, представляющему собой самую раннюю попытку разрешения «восточного вопроса».

По-видимому, Марино Санудо принадлежит также и сочинение, дошедшее до нас в итальянском переводе, сделанном с латинской рукописи XIV в. Произведение это посвящено истории латинских владений на Востоке в последние десятилетия существования Латинской империи. Это сочинение Марино Санудо — очень интересный для нашей темы источник, достоверность которого уступает только официальным документам.

Издатель «Греко-романских хроник», Гопф, не без основания приписывает тому же венецианскому автору и отрывки из латинской хроники, в центре внимания которой стоят те же события и усилия Венеции после гибели Латинской империи восстановить свое положение в пределах Романии.

Признание Марино Санудо старшего в качестве автора этих произведений заставляет отнести время их возникновения к первой половине XIV в.

Очень большое значение для нашей темы имеет сравнительно позднее произведение Лоренцо де Моначи. Он был венецианским колониальным чиновником на Крите. По своему служебному положению Лоренцо де Моначи имел возможность хорошо ознакомиться с положением дел на этом острове, с критскими архивами и разного рода другими данными по истории венецианского господства на Крите в его раннюю пору. Его сочинение, посвященное венецианским делам, является важнейшим источником по истории первоначального венецианского управления островом.

Де Моначи писал в начале XV в. и, как это значится в самом заголовке его произведения, он ставил своею задачей дать историческое повествование о венецианских делах «от основания города (Венеции) до 1354 г. или до заговора дожа Фальери». Это обещание им выполнено, хотя и очень неравномерно: основное содержание хроники составляют события более позднего времени с заметным уклоном в сторону критских дел, но как раз поэтому его сочинение и имеет такое большое значение для истории венецианского колониального господства. Произведение Де Моначи, как и все венецианские источники, нуждается в проверке и критике, так как автор даже и не скрывает своего преклонения перед Венецией и начинает свое произведение с панегирика ее политике, ее государственному устройству, энергии ее населения, к которому принадлежит и он сам.

Как и все венецианские анналисты, Лоренцо настроен аристократически, что и определяет общий тон его сочинения.

Многочисленные хроники более позднего времени не представляют для нас непосредственного интереса, так как то, что сообщается ими относительно интересующего нас времени, т. е. XI–XIII вв., заимствовано ими из тех же источников, которые доступны и нам; то же, что сообщается ими относительно более позднего времени и представляет само по себе иногда значительную ценность, лежит за пределами разрешаемой нами задачи. К этому надо добавить, что большинство этих авторов писали по заказу светлейшей синьории, что дало основание одному из новейших историков Венеции заметить относительно их следующее: «Там, где они выходят за материалы своих предшественников, это происходит за счет еще больших издержек и без того мало уважаемой ими исторической правды».

Переходя от венецианских повествовательных источников к группе источников восточных, мы должны начать с указания, что в данном случае под Востоком в значительной степени произвольно разумеем все территории, расположенные к востоку или юго-востоку от венецианских берегов. Среди этой группы источников первое место по своему значению занимают, конечно, источники византийские, за ними можно поставить источники сирийского происхождения, потом славянские и отчасти арабские.

Среди византийцев мы должны назвать здесь общеизвестные имена Анны Комнины, Иоанна Киннама, Никиты Хониата, Евстафия Солунского, Георгия Акрополита, Пахимера, Никифора Григоры. Их произведения были предметом многочисленных исследований и специальных и общих, — достаточно здесь назвать известную «Историю византийской литературы» Крумбахера. Мы будем касаться сочинений всех этих византийцев только как источников для истории образования Венецианской колониальной империи.

Как известно, сочинение Анны посвящено истории правления ее отца, Алексея I, основателя династии Комнинов. Ею подробно описаны события, связанные с войной Алексея против Роберта Гюискара, в которых видную роль играли венецианцы. Анна не могла быть свидетельницей этих событий (род. в 1083 г.), но в ее руках были вполне надежные материалы, вследствие чего известия ее имеют значительную ценность. Замечательно, что, несмотря на неприязнь, с которой уже и тогда в Византии относились к Венеции, Анна хвалит венецианцев за ту верность, которую они проявили во время этой войны, — она не замечает, что эта верность диктовалась собственными интересами республики на лагунах. Анна довольно подробно передает содержание знаменитого хрисовула Алексея I и опять-таки не замечает его важного значения и для Венеции, и для Византии. Из ее сочинения мы можем усмотреть также, что уже в XI в. венецианцы целыми колониями обосновались в приморских городах Византии; в Драче эта колония была настолько значительна, что ей отводится Анной руководящая роль в защите этого города. Есть у Анны и другие интересные сведения, касающиеся, например, венецианского флота, мореходного искусства венецианцев, их морской тактики. Все это делает «Алексиаду» полезным источником для истории колониальной и торговой экспансии Венеции.

Киннам посвятил свое сочинение царствованию второго и особенно третьего Комнинов, Иоанна и Мануила. Киннам писал в атмосфере быстро нараставшего раздражения в среде деловых и правящих кругов Византии против Венеции: во второй половине XII в. результаты венецианского «напора на Восток» стали болезненно ощущаться. Киннам говорит о жителях знаменитого города на лагунах с нескрываемым раздражением. Такое его отношение к Венеции делает его небеспристрастным в рассказах о взаимоотношениях обеих государств, но именно это дает возможность проконтролировать венецианские источники, повествующие о тех же событиях. Киннам в своей работе касается всех важнейших событий из истории венецианско — византийских отношений в XII в. от двадцатых до семидесятых годов. Он с негодованием рассказывает о том, как венецианцы мстили «Римскому» государству за отказ Иоанна Комнина продолжить действие договора; заключенного Венецией с его отцом; отмечая, что венецианцы приняли участие в борьбе императора Мануила против сицилийского короля, он считает их действия малоуспешными; стремление Мануила утвердиться в Анконе Киннам объясняет, и не без основания, желанием императора «смутить их великую гордость»; автор правильно объясняет далее крутые меры, принятые императором против венецианцев, желанием отделаться от навязчивых купцов, получивших ряд выгод от царя Алексея; с удовлетворением рассказывает, наконец, о тех неудачах, которые постигли «карательную» экспедицию дожа, предпринятую против Византии в 1172 г. Уже по этому перечню событий, освещаемых Киннамом, можно судить о важности его сочинения для истории венецианской политики XII в.

Меньшее значение для нашей темы имеют сочинения современника Киннама, Евстафия архиепископа Солунского, настроенного резко отрицательно по отношению к Венеции. Его беглые замечания о «морских разбойниках с лагун» не дают в наши руки сколь-нибудь интересных данных, которых мы не могли бы почерпнуть из других источников, и в своем наиболее значительном труде «О взятии Солуни» он даже не упоминает о венецианцах.

В противоположность Евстафию, значение младшего современника Иоанна Киннама, Никиты Акомината из Хон, весьма велико. Никита хорошо был подготовлен к той работе, которая сделала его имя столь известным: он получил хорошее образование, долго проходил чиновничью карьеру и при том в высоких чинах, был трудолюбив и не лишен литературного вкуса. Он долго работал над своим главным трудом, окончательная редакция которого относится, вероятно, к 1206 году.

«История» Никиты Акомината охватывает всю вторую половину XII в. и начало XIII в. Это было как раз то время, когда Венеция прочно заложила основы своего колониального могущества. Так как венецианская экспансия была направлена прежде всего в пределы Византии, то историк последней неизбежно становился и историком роста венецианского колониального могущества. Нет ни одного сколь-нибудь значительного события в этой истории, которого так или иначе не касался бы Никита. Он довольно подробно освещает участие венецианцев в борьбе вместе с Мануилом против италийского королевства норманов; довольно подробно описывает выступление Мануила против Венеции в семидесятых годах и объясняет причины этого выступления; рассказывает, как мы думаем, без достаточных оснований, о примирении венецианцев с Мануилом, о погроме латинян при очередном дворцовом перевороте в Византии. Очень подробно в особенности освещает он события, связанные с четвертым крестовым походом, гибель Восточной империи и историю становления латинского господства в ее пределах.

Нельзя не согласиться с одним из исследователей трудов Никиты, что его главное сочинение «является важнейшим, почти единственным источником византийской истории второй половины XII и начала XIII в.». У него, конечно, имеются недостатки: за слабость и сбивчивость в хронологии его много раз и не без основания порицали, у него заметна склонность к риторике, есть стремление говорить намеками, допускаются недоговоренности; он не прочь иногда позлословить на счет своих врагов и, кроме всего этого, он является защитником интересов аристократии. Однако, Никита любит свою родину и горько скорбит, видя ее несчастья, а его труд представляет собою один из первоклассных источников для истории возникновения венецианского колониального могущества.

Хронологическим продолжением сочинения Никиты Акомината является «Летопись великого логофета», ученого и дипломата Никейской империи Георгия Акрополита. Если не считать некоторых сведений по истории четвертого крестового похода, то «Летопись» занимается почти исключительно событиями, происходившими на территории осколков Византийского государства в период существования Латинской империи (1204–1261) и отводит значительное место этой последней. Уже по одному этому «Летопись» должна быть ценным источником для нашей темы. Это тем более, что Георгий был хорошо образован, является современником значительной части описываемых им событий и принимал непосредственное участие в некоторых из них.

Георгий Акрополит весьма толково, хронологически последовательно, обычно довольно правдиво развертывает перед читателем картину медленного умирания Латинской империи. Он меньше склонен к риторике, чем Никита Хониат, и не менее чем он трезво судит о событиях. В его произведении не так бросается в глаза тот сервилизм, которым нередко проникнуты труды пишущей византийской братии; тем не менее и он не решается по достоинству оценить поведение Михаила Палеолога в деле овладения им порфирой.

По некоторым вопросам из истории первых десятилетий существования Венецианской колониальной империи важнейшим источником является сочинение Георгия Акрополита.

Продолжателем труда Георгия Акрополита был Георгий Пахимер, автор исторического сочинения в 13 книгах о времени между 1255 и 1308 гг. Пахимер также современник большой части описываемых им событий (1242–1310). Его сочинение для нас представляет интерес, прежде всего, некоторыми дополнительными сведениями и подробностями, касающимися обстоятельств восстановления Византийской империи; с другой стороны, имеют значение и данные относительно политики Михаила Палеолога по отношению к итальянским республикам вообще и к Венеции в частности.

Последним византийцем, на котором мы должны остановить наше внимание, является Никифор Григора. Никифор писал в первой половине XIV в. В своей «Римской истории», изложенной в 24 книгах, он дополняет и продолжает Пахимера. Для нас особенно важно то обстоятельство, что его сочинения охватывают все XIII столетие (1201–1359) и близко касаются различных событий из истории Латинской империи, хотя главным предметом внимания автора и являются первоначально судьбы осколков Византийской империи и сама она после своего восстановления. Сочинение Никифора Григоры в тех своих частях, которые касаются нашей темы, отличается вообще значительной степенью достоверности; исключение составляют лишь те его известия, которые могли быть доступны ему только по слухам, — к таким известиям может быть отнесено, например, его сообщение о том, что Энрико Дандоло умер от ран, полученных им в несчастной для латинян битве под Адрианополем. Труд Никифора Григоры благодаря всему этому является важным дополнением к прочим данным по истории первого столетия венецианского господства на Востоке.

К произведениям «восточного» происхождения условно могут быть отнесены некоторые сочинения, написанные на латинском языке и людьми западной культуры того времени.

К такого рода произведениям относится, в первую очередь, известное сочинение Вильгельма, архиепископа Тирского, под заглавием «История о деяниях, в заморских странах совершенных», написанное в конце XII в. Сочинение архиепископа посвящено истории крестоносного движения и для нас интересно освещением той роли, которую играли в крестовых походах итальянские республики вообще и Венеция в особенности. Вильгельм Тирский высоко ставит мореходное дело и морское искусство венецианцев; отмечает положительную роль венецианских и генуэзских купцов в деле «утешения», которое доставляли крестоносцам привозимые ими товары; подробно излагает историю событий на Востоке в 1123–1125 гг., когда венецианцы приняли живейшее участие в военных операциях крестоносцев; повествует о тех выгодах и преимуществах, которые были им наградой за это усердие; говорит о торговых барышах, которые извлекались итальянскими торговыми республиками из их сношений с «заморскими странами».

К источникам восточного происхождения относятся и труды продолжателей Вильгельма Тирского, Эрнуля и Бернара «Казначея», представляющие собою в сущности варианты одного и того же произведения. Основа произведения принадлежит Эрнулю, незначительное продолжение, пролог и деление на главы — Бернару. Хроника заканчивается известием о выходе флота Фридриха II в море и о его отлучении от церкви. Время написания относится к первой половине XIII в.

Этот сирийский источник по истории четвертого и последующих крестовых походов интересен для нас в том отношении, что относится к Венеции резко враждебно, и именно здесь было выдвинуто обвинение против венецианцев в сговоре их с египетским султаном Малек-Адилем об отклонении похода от его первоначальной цели и, следовательно, в измене их делу христианского мира. К этому же источнику восходит и известие о позорном поведении венецианцев в деле репатриации христианских пленников, отпущенных из Египта Саладином.

Есть серьезные основания не доверять первому из этих известий, но оно позволяет установить, как смотрели люди того времени, страстно ожидавшие на Востоке крестоносной помощи с Запада, на ловкие маневры политиков св. Марка, которые в самом деле наталкивали на такие подозрения, — не даром эти последние проникли потом также и в некоторые западные источники.

Хроника ценна также разнообразными известиями о злоключениях Латинской империи, хотя и в этом случае она нуждается в критической проверке: авторам вредит склонность к занимательности рассказа даже если это идет за счет его правдивости, — таков, например, рассказ об условиях загадочной гибели императора Балдуина I в плену у болгар.

В этой группе источников должна быть названа также и «Морейская хроника», изданная во французском оригинале и греческом стихотворном переводе Бюшоном, и в итальянском варианте Гопфом. Хотя хроника могла быть написана и на Западе для удовлетворения интереса к восточным событиям, существовавшего при фландрском дворе, но написана она несомненно человеком с Востока, о чем свидетельствуют большое количество в ее французском оригинале слов, заимствованных из греческого и итальянского языков.

«Хроника» восходит к XIV в. Она мало достоверна во всем, что лежит за пределами Мореи — таков, например, рассказ, взваливающий ответственность за поход крестоносцев на Константинополь, на папу и его легата, рассказ о фантастической ссоре императора Исаака с Алексеем, путаница в изложении событий первых месяцев существования Латинской империи, равно, как, впрочем, и последующих событий, фантастическое описание взятия Константинополя Палеологом и т. д. Однако данные, касающиеся морейских дел, непосредственной темы хроники, отличаются гораздо более достоверным характером и сообщают очень интересные подробности, позволяющие правильно понять и оценить некоторые официальные акты. Примером этого может служить известие о роли Венеции в деле присвоения Жоффруа Вильардуэном наследия Гильома Шамплита и последовавшего затем акта признания ленной зависимости Мореи от республики св. Марка.

В еще более условном смысле к источникам восточного происхождения должно быть отнесено сочинение Томаса, архидиакона Сплитского. Тема архидиакона узко специальная — «История сплитских епископов», но трактовка ее дает ему возможность касаться очень многих вопросов более широкого исторического интереса. «История» архидиакона Сплитского важна для нас как источник для освещения той весьма сложной политической обстановки, которая сложилась в Далмации в XI–XIII вв., в результате того, что здесь скрещивались самые разнообразные и противоречивые интересы: западной и восточной церквей, славянства и латинства, Венецианской республики и венгерской короны. Разумеется, архидиакону всего ближе к сердцу церковные интересы, но он освещает также и вопросы политической борьбы, в частности вопросы интересующего нас соперничества венецианцев и венгров. Не все, что сообщает Томас, имеет одинаковую ценность: он тяготеет к латинству и Италии; представители восточного исповедания для него — презренные схизматики; Мефодий — еретик, а о славянской грамоте он не может говорить без раздражения; его произведение пестрит замечаниями о «славянском бешенстве», он не скупится на нелестные эпитеты для задратинцев, одного из славянских князей с его братьями он называет «свирепыми людьми… хищными волками, всюду искавшими крови» и т. д. Но несмотря на все это, из его произведения можно почерпнуть немало интересных и достоверных сведений из истории становления в Далмации венецианского господства, чем обясняется и то обстоятельство, что этим трудом широко пользовался также и Дандоло. Томас родился, как это видно из его собственного сочинения, в 1200 г., архидиаконом Сплитским стал около 1230 г., писал в половине XIII в. и довел свою хронику до 1266 г. Из этого следует, что он был очевидцем значительной части описанных им событий, что придает его труду тем большую ценность.

К группе условно восточных источников надо отнести и немногочисленные источники славянского происхождения, имеющие некоторое отношение к занимающему нас вопросу. Здесь можно назвать сочинение анонимного Пресвитера Диоклейского, «Хорватскую Хронику», переведенную Марком Маруло, более поздние дубровницкие летописные известия, одно из известий нашей Новгородской летописи.

Два первых из названных здесь сочинений, наиболее ранних по своему происхождению, имеют для нас наименьшее значение. Труд Пресвитера, относимый обычно к XI в., представляет собою весьма путанное произведение, из которого лишь с большим напряжением сил можно извлечь кое-какие данные по истории славянства. Что касается нашей темы, то Пресвитер Диоклейский может быть полезен лишь для освещения вопросов церковного и отчасти административного деления Далмации. Немного выше этого труда стоит и славянская, вероятно хорватская хроника, в начале XVI в. переведенная на латинский язык сплитским патрицием Марком Маруло.

Гораздо большее значение для нашей темы имеют источники, происходящие из двух других славянских городов Далматинского побережья Задара и Дубровника, хотя они и относятся к более позднему времени. Назовем для примера «Две книги об осаде Задара» и «Дубровницкую летопись» по списку Стулича.

Первое из этих произведений открывает нам глаза на те причины, которые толкали Задар на путь отчаянной борьбы против Венеции на протяжении нескольких столетий; второе — вносит существенные поправки в венецианские известия относительно времени и характера установления венецианской супрематии над Дубровником. Оба памятника стоят в решительной оппозиции к соответствующим венецианским версиям.

Голос из «непокорного и коварного» Задара, как обычно венецианские источники именуют этот город, мотивирует это коварство и непокорность не моральными причинами, а причинами сугубо материальными. Особого значения в данном случае не имеет то обстоятельство, что памятник характеризует отношения первой половины XIV в., так как они не были иными и в два предшествующих столетия.

«Дубровницкая летопись» освещает ранние взаимоотношения республик св. Власия и св. Марка, внося кое-что новое и излагая кое-что по-иному по сравнению с венецианскими источниками. Это не значит, конечно, что Дубровницкая версия во всех случаях предпочтительнее венецианской, но она помогает лучше оценить венецианские источники.

Наконец, здесь следует указать и на русский источник по истории одного из крупнейших этапов по пути венецианской колониальной экспансии, на известия Новгородской летописи о четвертом крестовом походе и разгроме его участниками Константинополя. Новгородская летопись дает свою теорию изменения направления четвертого крестового похода, выдвигающую на первый план Филиппа Швабского и заставляющего его действовать в одном направлении с Иннокентием III. Исследователи этого памятника сходятся в том, что новгородское сказание записано со слов очевидца, оказавшегося случайно в трагические дни Восточной столицы в пределах ее стен. При этом становится неизбежным дальнейшее предположение, что версия о подготовке предприятия получена была информатором новгородского летописца на месте от кого-либо из греков, убежденных, как и Никита Акоминат, что разгром Константинополя — дело папских рук.

По сравнению с этим памятником путаное и краткое изложение событий четвертого крестового похода, помещенное в одном из русских хронографов, не имеет никакого значения.

В группе восточных источников, наконец, остается указать на известия некоторых арабских летописцев и путешественников XIII и XIV вв. таких, как Ибн Батута (вторая половина XIII и начало XIV в.), Элайни Бедреддин (1361–1451). Известия этих арабов представляют интерес для характеристики итальянских владений по берегам Черноморья и их взаимоотношений с татарами. Известия эти, впрочем, территориально довольно ограничены и касаются, главным образом, Судака, отчасти Кафы и в меньшей степени Таны.

Весьма значительна по объему и разнообразна по содержанию группа повествовательных источников западного происхождения. Разумеется, среди этой группы источников, так же как и в группе источников восточных, нет таких, которые были бы посвящены специально Венеции, — они касаются истории последней в связи с событиями, в которых республика св. Марка была призвана играть более или менее значительную роль. Для нашей цели наибольшее значение имеют, прежде всего, основные источники повествовательного характера по истории соперников Венеции на Востоке, — Генуи и Пизы; затем идут источники, группирующиеся вокруг значительных событий XI–XIII вв., которые Венеция использовала в целях своей колониальной экспансии, или в которых она была вынуждена принимать участие для защиты уже сделанных приобретений, — таковы войны против сицилийских норманов, Византийской империи, борьба крестоносцев на Востоке и в особенности события четвертого крестового похода, события, вызванные фактом существования Латинской империи, горячие схватки ломбардских городов с Гогенштауфенами, или столкновение Венеции с ближайшими соседями Фриульской и Веронской «марок». Здесь мы можем остановить наше внимание, конечно, лишь на особенно важных памятниках из этой группы источников.

Соперничество торговых итальянских республик между собою в XI–XIII вв. порой достигало такого напряжения, что борьба их между собою поглощала все их силы, почти не оставляя места для других политических интересов. Вследствие этого и их ранняя историография неизбежно отводит перипетиям этой борьбы весьма большое место. Требование исторического беспристрастия делает необходимым привлечение известий обеих враждующих сторон для освещения каждого из этапов этой борьбы, поскольку она шла между ними за торгово-колониальную экспансию на Востоке.

Этим определяется наш интерес к таким источникам, как «Генуэзские» и «Пизанские Анналы».

Особенно велико для нас значение «Генуэзских Анналов». Они не только освещают острые моменты во взаимоотношениях Генуи с Венецией, как, например, напряженная борьба этих республик во второй половине XIII в., но служат очень важным источником и для других крупных событий из жизни Венеции, как, например, участие ее в борьбе ломбардских городов против Штауфенов. То обстоятельство, что интересующие нас события описаны современниками, — Каффаро довел анналы до 1163 г. и его продолжатели до 1293 г. — повышает их ценность.

«Пизанские Анналы», приписываемые Бернарду Марангону, охватывают меньший отрезок времени, — они доведены до 1175 г., но также имеют важное значение и для взаимоотношений обеих республик между собою, и для других «межитальянских» событий того времени.

Группа западных источников, освещающих историю попыток норманов утвердиться на восточном берегу Адриатического моря, не лишена для нас интереса по той роли, которую сыграла Венеция в ликвидации этих попыток. Поскольку такие попытки восходят к XI в., здесь приходится считаться с Вильгельмом Апулийским, Лупом Протоспатарием, Анонимом Бари и Готфридом Малатеррой. Для следующего столетия большое значение имеет Ромуальд Салернский, труд которого касается многих вопросов из истории Венеции и, например, для освещения событий, связанных с Венецианским конгрессом 1177 г., является первоклассным источником. Разумеется, некоторую пользу можно извлечь также и из известий, относящихся к истории внеиталийских стран, но их значение, по сравнению с источниками итальянского происхождения, невелико.

Особенно важную группу западных источников для нашей темы составляют, конечно, сочинения по история крестовых походов и в особенности четвертого крестового похода. Как известно, количество источников, посвященных этим вопросам, весьма велико, — существуют специальные обзоры этой литературы. Мы должны здесь ограничиться указанием на наиболее важные для нашей темы сочинения этого рода.

Первое место здесь безусловно принадлежит французам.

Вильардуэн, что бы ни говорили противники маршала графа Шампанского, остается нашим важнейшим и в сущности самым достоверным источником по истории четвертого крестового похода. В недавнее время труд Вильардуэна «Завоевание Константинополя» еще раз подвергся разбору со всех важных для источника точек зрения, и автор этого разбора пришел к таким выводам: «Полагали, что открыты достоверные факты, о которых он (Вильард), действительно, ничего не говорил; но при проверке оказывается, что эти факты — лишь плод воображения. Приводили другие факты, о которых он будто бы не говорил; но при проверке оказывалось, что он говорил о них. Цитировались еще иные факты, о которых он не сообщил, говорят, потому, что затруднялся сообщить о них; но при проверке оказывалось, что не видно, откуда могли бы проистекать эти затруднения». Против изложенной оценки Вильардуэна Фаралем в недавнее время выступил известный византинист Грегуар, назвавший работу Фараля тенденциозной. Грегуар при этом думает, что он окончательно разрешил «старую контроверзу одним латинским наречием», имея в виду контроверзу о преднамеренности изменения направления четвертого крестового похода и наречие olim из письма Иннокентия III императору Алексею III Ангелу. Но эти соображения Грегуара показывают только, что он не знает работы русского византиниста, В. Г. Васильевского, разрешающей совсем по другому этот вопрос с привлечением и «решающего латинского наречия», не знает также и того, что olim совсем не имеет того значения в средневековой латыни, какое оно имеет в латыни классической.

Разумеется, «Завоевание Константинополя» не история в нашем понимании этого слова, а только мемуары участника, который передавал факты и излагал события такими, какими они ему казались. Недостатки его сочинения есть недостатки его миросозерцания и, может быть, еще — плод его недостаточной политической прозорливости. Для нашей работы «Завоевание Константинополя» имеет исключительное значение, так как помимо обычных данных по истории четвертого крестового похода оно предоставляет в наше распоряжение еще ряд фактов, позволяющих отчасти разобраться в том довольно темном, но чрезвычайно важном документе, который называется «актом о разделе империи»: некоторые географические названия из состава венецианской доли по разделу могут быть приурочены к определенному месту только на основании сообщений Вильардуэна, — укажем для примера на Картокопль во Фракии. Вильардуэн отчетливо видит разницу между бумажными и фактическими владениями участников раздела империи, что не всегда уясняли себе позднейшие историки, писавшие на основании его сочинения.

Среди других источников французского происхождения можно назвать еще «Взятие Константинополя» Роберта де Кляри, «Неизданную Галльскую Хронику» Бодуэна д'Авена, «Об Иерусалимской земле» Суассонского Анонима, также произведения анонимных авторов, как «Балдуин Константинопольский», «Константинопольский крестовый поход». Все эти сочинения, за исключением «Галльской Хроники», специально посвящены проблемам четвертого крестового похода, но значение их для нашей темы не может идти в сравнение с трудом Вильардуэна. Они, однако, представляют интерес в том отношении, что занимают враждебную или недоброжелательную по отношению к Венеции позицию и более трезво, чем Вильардуэн, оценивают венецианскую политику в деле направления крестоносного движения. Для оценки этих источников имеет значение также и то обстоятельство, что все они сравнительно раннего происхождения и восходят к первой четверти XIII в. или ближайшим к этому времени годам.

Наибольший интерес из этой группы источников несомненно представляет собою «Взятие Константинополя» Роберта де Кляри. Это — очень важное дополнение к Вильардуэну. Автор — французский рыцарь, настроенный оппозиционно по отношению к крупным феодалам. Рассказав о разгроме Балдуина болгарами под Адрианополем, о пленении императора, гибели Людовика Блуасского, бегстве Дандоло, рыцарь наставительно замечает: «Так отомстил им господь за их гордость и недобросовестное отношение к бедному люду ополчения…». «Взятие Константинополя» охватывает события от начала крестового похода до смерти императора Генриха. Написано оно живо, с увлекательными и правдивыми подробностями. Автор не может быть отнесен к венецианофобам, но он в общем трезво и чаще всего правильно оценивает роль венецианцев, и их престарелого дожа в ходе описываемых событий. Он любит драматизировать события, но его замечания не только отличаются яркостью и выразительностью, но и верно передают существо взаимоотношений действующих лиц.

Не без основания хорошим источником по истории четвертого крестового похода считается еще одно произведение, полуфранцузского — полунемецкого происхождения. Оно называется «Константинопольская История или о завоевании города Константинополя». Написано оно Гунтером «Парижским» со слов очевидца и участника событий, аббата цистерцианского монастыря близ Сигольсгейма в Эльзасе, Мартина. «Константинопольская история» написана выразительным языком, толково и довольно правдиво. Гунтер, так же как и его информатор аббат Мартин, справедливо не одобряет поведение венецианцев и считает Венецию истинной виновницей изменения направления похода. Он красочно изображает колебания преданного крестоносной идее меньшинства ополчения, говорит об отчаянном положении дел в Сирии и тщетном ожидании помощи от свернувшего с прямого пути крестоносного воинства. При глубоко отрицательном его отношении к венецианцам, этому «в высшей степени жадному до денег отродью», Гунтер сохраняет способность к правильной оценке лиц и событий, дает чрезвычайно яркую и правдивую характеристику главному виновнику злоключений похода, Энрико Дандоло. Необходимо, однако, заметить, что, несмотря на все свои достоинства, источник этот не дает сведений по важнейшему для нас вопросу о значении похода в истории образования Венецианской колониальной империи и потому стоит в этом отношении значительно ниже Вильардуэна.

Немецким источником является произведение Гальберштадского анонима «О крестовом походе в Грецию». Сочинение это, ценное само по себе, для нас интересно только своим резко отрицательным отношением к венецианской политике и уже по одному тому не может служить основной нашей цели, что оно вообще очень кратко излагает события похода и интересуется более, чем это следует, деятельностью Гальберштадского епископа Конрада, который осенью 1204 г. отплыл в числе немногих других крестоносцев, не пожелавших до конца идти на поводу у венецианцев, в Сирию, а оттуда — на родину.

Вероятно, к источникам итальянского происхождения надо отнести еще два специально четвертому крестовому походу посвященных произведения, — это «Деяния папы Иннокентия III» и «Разорение Константинополя». Оба эти произведения, как и вообще подавляющее большинство невенецианских источников, относится отрицательно к венецианской политике, причем первое из них стоит на позициях самого Иннокентия, на переписке которого оно, главным образом, и основано.

Для истории участия Венеции в последних крестовых походах имеет некоторое значение группа источников, изданных Рёрихтом под названием «Малые писатели пятой священной войны», а также известная «Хроника» Матвея Парижского. «Малые писатели» освещают роль венецианцев в пятом крестовом походе, «Хроника» Матвея Парижского останавливается на поведении Венеции в первом из крестовых походов французского короля Людовика IX.

Группа источников по истории борьбы папства и империи при Гогенштауфенах, как известно, также очень велика, и каждая из хроник, освещающая эту борьбу, так или иначе касается и дел венецианских. Однако позиция Венеции в этой борьбе в достаточной степени выясняется одними итальянскими источниками, которые, впрочем, являются и важнейшими по истории этой борьбы.

Помимо уже названных в другой связи Пизанских и Генуэзских Анналов, здесь надо указать на «Миланские Анналы», излагающие события 1154–1177 гг., «Анналы Пьяченцы» в их гвельфском (1012–1235) и гибеллинском (1154–1284) вариантах, «Анналы Кремоны», охватывающие события с 1096 по 1270 г., «Хронику» Сикарда, епископа Кремонского, и минорита Салимбене из Пармы, причем «Хроника» Сикарда касается только событий первой четверти XIII в., а Салимбене — большей его части. Значение этих источников для нашей цели невелико, так как они сосредоточивают свое внимание на Венеции почти исключительно в разрезе ее западной политики, тогда как нашей основной задачей являются проблемы ее политики на Востоке.

Среди западных источников времени существовании Латинской империи, занятых восточными делами, надо назвать сочинение Генриха Валансьенского, представляющее собою продолжение «Истории» Жофруа Вильардуэна. Труд Генриха Валансьенского посвящен времени правления императора Генриха и оканчивается его экспедицией на Негропонт. К сожалению, автор чрезвычайно занят описанием подробностей битв и рыцарских схваток, за которыми с трудом можно различить основные вопросы Латинской империи этого времени. Несмотря на этот недостаток, из сочинения автора все же можно почерпнуть ряд важных сведений по истории взаимоотношений империи с королевством Солунским после гибели Бонифация Монферратского, а также общей политической ситуации, сложившейся в южных областях Балканского полуострова в первое время существования вновь возникшей империи. Генрих Валансьенский — очевидец и участник значительной части описываемых им событий, что, естественно, увеличивает ценность его сообщений.

На этом рассмотрение источников повествовательного характера мы закончим и перейдем к источникам документальным.

2. Источники документального характера

Здесь мы предполагаем рассмотреть разнообразные источники юридического характера официального и неофициального происхождения: договоры, законы, правительственные постановления и грамоты частно — правового порядка, документы эпистолярного типа.

Как ни велико значение повествовательных источников, тем не менее документальные данные во многих случаях оказывается более важным и чаще всего, хотя, конечно, не всегда, и более надежным источником для исторических заключений. Для нашей темы документы официального происхождения представляют тем большую ценность, что анналисты XI–XIII вв. мало интересуются такими важными для нас вопросами, как вопросы установления точного состава владений Венеции в различное время, вопросы административной организации, социальной и экономической политики республики св. Марка в ее колониальных владениях.

С опубликованием этого рода источников дело обстоит значительно хуже, чем с публикацией источников повествовательного характера. Венецианские архивы и архивы других городов Западной Европы еще очень долго не будут исчерпаны текущей публикацией их материалов, тогда как все наиболее существенное из анналистической литературы уже опубликовано. Тем не менее то, что уже опубликовано из этого раздела источников, представляет огромную ценность.

Публикация официальных документов в виде напечатания отдельных договоров или правительственных актов началась уже давно; но систематическая деятельность этого рода восходит лишь к XIX в. и связывается прежде всего с именами Тафеля и Томаса, которые дали замечательное собрание документов и актов для характеристики взаимоотношений Венеции с Востоком. Серия западных договоров и жалованных грамот Венеции нашла себе место в «Памятниках истории Германии» по разделам «Законы» и «Грамоты». Позже началось печатание уже упоминавшейся выше серии материалов в Италии, важнейший раздел которых «Документы» вышел во многих томах. Официальные документы по сношению Венеции со славянскими государствами Балканского полуострова и городами Далматинского побережья сосредоточены в различных юго-славянских изданиях. Здесь можно назвать «Акты», изданные Шафариком еще в шестидесятых годах прошлого столетия, основное содержание которых, впрочем, выходит за пределы рассматриваемого нами периода; «Сербские памятники» Миклошича, важные для истории венецианских сношений и венецианской супрематии в Далмации. Исключительное значение для истории взаимоотношений Венеции со славянским миром имеют издания Загребской АН, известные под названием: «Памятники, относящиеся к истории южных славян». Среди них следует особо назвать: «Сборник грамот Хорватского королевства, Далмации и Словении», изданный в семидесятых годах прошлого столетия Кукулевичем Сакцинским; подобный же сборник Рачкого под названием «Древнейшие исторические документы Хорватии»; «Памятники» Любича, составляющие первый том названного выше большого издания. В этой связи следует назвать аналогичное русское издание, двухтомник В. В. Макушева под названием «Исторические памятники южных славян».

Очень важное значение для экономической и социальной истории Венеции представляет собою собрание официальных документов, касающееся цеховых организаций Венеции, изданное Монтиколо под наименованием: «Уставы венецианских цехов». Для торговой и колониальной экспансии Венеции в восточных водах Средиземноморья большое значение имеет не так давно изданное собрание частных грамот под названием: «Документы венецианской торговли».

Наконец следует указать на значительное количество различных документов, которые время от времени появлялись в специальных периодических изданиях, как «Венецианский Архив», французская «Библиотека школы Хартий», или «Бюллетень Далматинской истории и археологии», начавший выходить с 1878 г. на итальянском языке, а с 1920 г. — на сербо-хорватском с краткими резюме на французском языке.

Многочисленные источники рассматриваемой нами категории заключают в себе: жалованные грамоты византийских императоров и договоры, заключенные Венецией с ними или с властителями отдельных областей, выделившихся из состава Восточной империи после образования государства латинян на Востоке; договора, заключенные с крестоносцами и императорами Латинской империи; договора с различными мусульманскими государями в Африке и Передней Азии; договора с западными императорами и их жалованные грамоты; договора с государями и городами в Италии; договора Венеции с собственными феодалами; обязательства подчиненных Венеции городов; законы и статуты; распоряжения и постановления венецианского правительства; донесения правительственных агентов; частные грамоты и переписку.

Самым ранним достоверным памятником взаимоотношений между Венецией и Византией является жалованная грамота императоров Василия и Константина от 992 г. о торговых льготах для венецианских купцов в пределах империи. Почти целым столетием позднее они получили знаменитый хрисовул от императора Алексея Комнина, положивший начало венецианскому преобладанию на Востоке, но известный только из позднейших документов. Затем следует подтверждение этого хрисовула императорами Колоиоанном и Мануилом в 1120 и 1148 гг. и хрисовул императора Мануила о расширении венецианского квартала в Константинополе. К 1189 г. относится соглашение венецианцев с императором Исааком о возмещении убытков, в свое время причиненных венецианским купцам императором Мануилом, и к 1187 г. — договор о предоставлении им торговых льгот и квартала с причалами в Константинополе. Десять лет позднее, в 1199 г., Алексей III вынужден был еще раз подтвердить хрисовулы Комнинов, но и венецианцы приняли на себя некоторые обязательства о военной помощи Византии. Значительный интерес представляют далее договора, заключенные Венецией с властителями отдельных частей империи, удержавшихся в руках греков после константинопольского погрома: таков договор подеста в Константинополе Якопо Тьеполо с Феодором Ласкарисом от 1219 г., договор в форме феодального контракта с Михаилом Ангелом Комнином, деспотом Эпирским, с Леоном Гавалей, властителем острова Родоса, первый от 1210 и второй — от 1234 г. Наконец, следует назвать проект договора с Михаилом Палеологом от 1265 г., и трактат, заключенный Венецией с этим императором в 1268 г., когда политики св. Марка убедились в том, что Константинополь был потерян для них окончательно.

Само собою понятно большое значение различного рода соглашений, заключенных Венецией с владетельными князьями христианского Востока, с участниками четвертого крестового похода, императорами и князьями Латинской империи. Здесь можно назвать прежде всего ряд договоров, которыми Венеция обеспечивала себе вознаграждение за свое участие в крестоносном движении: таков договор, заключенный в 1123 г. с Варнундом, патриархом Иерусалимским, о предоставлении венецианцам торговых льгот в пределах Иерусалимского королевства и об особом положении венецианских подданных в Акре и Тире; подтверждение этого договора королем Иерусалимским Балдуином от 1125 г. Затем следует ряд договоров о торговых льготах с крупнейшими феодалами Сирии: с князьями Антиохийскими Райнальдом от 1153 г., Боэмундом III — от 1167 г. и им же от 1183 г., договор с Жаком д'Авеном, сеньором Бейрута от 1221 г., дарение св. Марку в Венеции графом Триполитанским Понцием дома в Триполи в 1117 г. Исключительное значение имеют далее договора Венеции с крестоносцами в ходе развертывания событий четвертого крестового похода и с императорами Латинской империи. Здесь, помимо договора от 1201 г. о перевозке крестоносной армии за море, надлежит назвать договора 1204 г.: мартовский о разделе намечавшейся к захвату добычи, о порядке избрания императора, о замещении патриаршего престола, о порядке раздела будущих ленов империи; затем — августовский с Бонифацием Монферратским о приобретении от него острова Крита; наконец — октябрьский о разделе империи, более столетия лежавший в основе территориальных притязаний Венеции на Востоке. Очень важным документом далее является «Подтверждение раздела империи» Генрихом, братом императора Балдуина, выполнявшим тогда роль заместителя императора Латинской империи, от октября 1205 г. В этом документе были зафиксированы не только территориальные права Венеции в пределах Романии, но и их торговые и политические привилегии в пределах Латинской империи. Подтверждения этого документа венецианцы неизменно добивались потом от каждого нового правителя империи. Венеция вынуждена была также вступать в договорные отношения и с некоторыми из крупных вассалов императора, плохо повиновавшихся своим незадачливым сюзеренам. К договорам этого рода относится договор дуки Крита Якопо Тьеполо с Марко Сануто, «герцогом Архипелага» от 1213 г., договора с князьями Ахайи — Годефруа Вильардуэном от 1219 г., Гильомом де ла Рош от 1259 г., Гильомом Вильардуэном от 1262 г.

Для выяснения вопросов колониальной экспансии Венеции большое значение, естественно, имеют ее договора с восточными потентатами и в первую очередь с мусульманскими государями Азии и Африки. Имеющиеся в нашем распоряжении трактаты восходят лишь к началу XIII столетия, не ранее. Все они преследуют одну цель — создание максимально выгодных условий для венецианской торговли. Особенно важна была для венецианцев торговля с Египтом, вследствие чего мы видим, что именно с египетским султаном очень рано и при том в наибольшем количестве были заключены торговые соглашения, монотонно повторяющие одни и те же торговые привилегии для венецианских купцов. Заключение торговых соглашений с Египтом началось, вероятно, тотчас же после образования Латинской империи. При султане Эльмелик Эладиль Абубекре I в период с 1206 по 1217 г. было заключено несколько договоров; при втором султане с тем же именем в 1238 г. договора эти были подтверждены; затем последовало два новых подтверждения со стороны султанов Эльмелик эс Салиха в 1244 году и Мелек Моиза в 1254 году. Было заключено несколько договоров также и с султанами Румского или Иконийского султаната: Кей Хозревом I в период между 1203 и 1211 гг., Азеддином — в десятых годах XIII в. и Элаэддином Кайкобадом — в 1220 г. Несколько договоров в рассматриваемое время было заключено с мусульманскими эмирами Алеппо: с Эльмелик Альзари — в первом десятилетии XIII в., два договора — в 1225 и в 1229 гг. с Эльмелик Элазизом и, наконец, — с Мелек эль Массиром в 1254 г., причем это последнее соглашение было подтверждено и 1264 г. Позже, чем в рассмотренных нами районах, вступила Венеция на путь договорных отношений с султанами Туниса: первый договор был заключен здесь только в 1231 г. с султаном Абу Захария Яхья, потом в 1251 г. этот договор под названием «Варварийского пакта» был возобновлен и еще раз подтвержден в 1271 г. султаном Абу Абдаллах Мохаммедом. Здесь же надо указать и на договора, заключенные Венецией с христианскими государями Малой Армении: Львом I от 1201 г., Гетоном — в 1246 г. и Львом II — в 1271 г. Содержание этих договоров аналогично договорам с мусульманскими государствами.

В связи с той посреднической ролью, которую Венеция играла в торговле между Западом и Востоком в течение рассматриваемого нами времени, при всей важности для нее ее восточных позиций, она не могла не интересоваться самым живейшим образом положением дел на Западе. Здесь, поскольку это вообще было возможно в условиях того политического хаоса, который царил в это время во всей Европе и в Италии в особенности, Венеция стремилась обеспечить свои торговые интересы договорами и с императорами Свящ. Римской империи, и с городскими республиками Италии, и королевством Сицилийским. Отдаленные земли королей Англии и Франции республику св. Марка первоначально интересовали мало, зато самым живейшим образом ей приходилось интересоваться взаимоотношениями с венгерской короной. Все это вызвало со стороны Венеции значительную дипломатическую деятельность и нашло себе выражение в ряде договоров, жалованных грамот, подтверждений прежних соглашений, которые являются нашими важными источниками при решении ряда вопросов из истории венецианской колониальной экспансии.

Во всех этих дипломатических документах Венеция стремилась обеспечить за собой различные торговые выгоды и преимущества. Исключением являются разве только ее договора с Венгрией, с которой у республики св. Марка были и территориальные споры. К такого рода торговым соглашениям относится в первую очередь в рассматриваемой группе документов договора с западными королями и императорами. Первым документом этого типа является «пакт» императора Лотаря I от 840 г. и подтверждение его от 841 г. Сохранились три подобных документа еще от двух Каролингов, Людовика II и Карла III, от 856, 880 и 883 гг. Затем следует четыре подтверждения и «пакты» Италийских королей — Беренгария — от 888 г., Гвидона — от 891 г., Рудольфа — от 924 г. и Гугона — от 927 г. От королей Саксонской династии, возродивших империю на Западе, дошло шесть различных документов интересующего нас типа: два от Оттона I от 967 г., два от Оттона II до 987 г., по одному от Оттона III и Генриха II от 992 и 1002 гг. От императоров франконской династии мы имеем два «пакта» с Венецией — Генриха IV от 1096 г. и Генриха V от 1111 г. Такого рода документ получили венецианцы и от Лотаря III в 1136 г. Гогенштауфены сделали Венеции наибольшие уступки в сфере ее основных домогательств: «пакт» Фридриха I от 1177 г. приближался по объему пожалованных республике св. Марка торговых привилегий к хрисовулу императора Алексея Комнина. Кроме этого документа от Гогенштауфенов мы имеем еще три других: от того же Фридриха I от 1154 г., от Генриха VI от 1197 г. и от Фридриха II от 1220 г. Один «пакт» имеется и от противника Гогенштауфенов, Оттона IV, от 1209 г.

Из нескольких договоров с королями Сицилии мы располагаем от XII в. только одним, именно с Вильгельмом II от 1175 г., тогда как другие известны по сообщению о них Дандоло или из самого текста названного договора. Гораздо большее количество соглашений, преимущественно торгового характера, между Венецией и Сицилийским королевством возникло в следующем, XIII столетии. Эти соглашения собраны и изданы Карабеллезе.

Договора, заключенные с различными городскими республиками Италии, имеют для нашей темы меньшее значение, кроме договоров с Генуей, постоянной соперницей Венеции на Востоке. Из этих последних мы должны назвать договор, заключенный обеими торговыми республиками около 1217 г. в связи с урегулированием дел на Крите, договор от 1238 г., заключенный в Риме в процессе совместной борьбы против Фридриха II и договор от 1251 г., которым регулировалось положение генуэзских купцов в пределах Латинской империи. Здесь же следует назвать и знаменитый Нимфейский трактат, заключенный Генуей с Михаилом Палеологом и направленный против Венеции.

Длительная борьба против венгерских королей за Далмацию не раз сопровождалась попытками урегулировать этот спор мирным путем, — отсюда ряд договоров Венеции с Венгрией. Первый договор республики с венгерскими королями касался, однако, не этого вопроса. Вскоре после того, как венгры вышли на берега Адриатики, венецианцы попытались использовать их силы в борьбе против норманов в Италии, присутствие которых здесь противоречило интересам республики на лагунах. Среди договоров по далматинским делам надо назвать договор от 1218 г., содержащий соглашение короля Андрея с Адриатической республикой в связи с его походом во «св. землю» и договор от 1244 г., которым венецианцы добились от венгров отказа от Задара.

Ряд интересных данных для характеристики взаимоотношений Венеции с Истрией и патриархатом Аквилеи содержит «Сборник актов и грамот», опубликованный Минотто.

До сих пор рассматривались источники, имеющие преимущественное значение для внешней истории Венеции, для выяснения внешнеполитической обстановки, в которой происходило образование колониальной империи «Адриатического Карфагена». Естественно, что проблемы внутренней организации захваченной территориальной добычи, составляющие существенную часть нашей задачи, удовлетворительным образом разрешаются при помощи источников, имеющих значение по преимуществу для внутренней истории Венеции. К таким источникам в первую очередь относятся акты законодательного характера, затем феодальные контракты с вассалами св. Марка, обязательства зависимых городов, общие правительственные распоряжения по колониальным вопросам, донесения губернаторов венецианских колоний своему правительству, акты по колониальному управлению.

К первой группе источников этого рода надо отнести памятник, представляющий собою первый опыт кодификации венецианского права, — это «Уголовный кодекс» дожа Орио Малипьеро. Документ этот потом несколько раз подтверждался и расширялся рядом статей гражданского права, в частности в догат Якопо Тьеполо. Наиболее полное и совершенное издание венецианских законодательных определений сделано в тридцатых годах текущего столетия Роберто Чесси. Из государственных венецианских статутов имеет важное значение «Устав корабельный» и «Уставы цеховых организаций» Венеции, изданные, как об этом шла речь выше, Монтиколо. Первый из них важен по непосредственной связи морского дела в Венеции с ее колониальными предприятиями; второй позволяет составить представление не только об очень важных сторонах хозяйственной жизни метрополии, но освещает и некоторые колониальные проблемы, как, например, вопрос об обслуживающем колонии персонале. Для характеристики государственного строя Венеции и ее административного аппарата, в частности аппарата по управлению колониями, имеют большое значение изданные Мельхиором Роберти «Уставы судебных венецианских магистратур».

В 1952 г. Роб. Чесси были изданы «Определения Большого Совета в Венеции». Это собрание документов содержит самые ранние из сохранившихся постановлений «Совета мудрых» и списки членов Большого Совета. В недавнее, время под редакцией Ант. Ломбардо начали выходить регистры заседаний Совета. В 1958 году появился 2–й том этого издания, охватывающий вторую четверть XIV в. Для нашей работы имеет значение лишь первый том этого издания.

Так как значительную часть своей империи Венеции первоначально инфеодировала вассалам различных национальностей, то для характеристики методов колониального управления, которыми она пользовалась, документы этого рода имеют исключительное значение. Первым по времени документом такого рода является договор, заключенный с Феодором Враной, которому были инфеодированы территории в районе Адрианополя. Это было еще в 1206 г. От следующего года мы имеем феодальный контракт с группой лиц, которым Венеция нашла целесообразным инфеодировать остров Корфу, на некоторое время попавший в ее руки. Сохранилось несколько контрактов с сеньорами Негропонта: договор с Равано да Карчере от 1209 г., договор с тремя феодалами, родственниками Равано, от 1216 г., договор с Нарзотто да Карчере от 1256 г. о совместной борьбе против князя Ахейского, трехсторонний договор с тремя веронцами, сеньорами Негропонта, и князем Ахейским, договор от 1262 г., о котором мы уже упоминали в другой связи. Освоение Крита Венеция проводила в рассматриваемое время также феодальными методами, вследствие чего мы имеем ряд феодальных контрактов с представителями венецианских нобилей и рядовых людей из венецианцев, которым поручалась охрана острова и инфеодировалась значительная часть его территории. К документам этого рода относятся: договор с первой партией переселенцев от 1211 г., договора с последующими партиями от 1222, 1223 и 1252 гг., посланными в качестве подкреплений на помощь прежним венецианским поселениям на острове. Ряд договоров на том же Крите Венеция вынуждена была заключить с представителями местной греческой знати, с местными архонтскими родами, врагами венецианцев, — таковы договора от 1219 г.; от 1223, 1233, 1234 гг., которыми Венеция пыталась купить себе условия беспрепятственной эксплуатации местного крепостного люда.

Большое количество договоров было заключено Венецией в различное время с зависимыми от нее городами в Истрии и Далмации, которые, впрочем, являются договорами больше по форме, чем по содержанию и могут быть названы скорее обязательствами этих городов перед Венецией. Вероятно, значительная часть их потеряна, но то, что сохранилось, в достаточной степени характеризует методы венецианского господства в этой части ее колониального мира. Прежде всего венецианцы обратили внимание на истрийские города и с ними были заключены их первые соглашения: с Каподистрией Венеция вступала в неравноправные соглашения уже в X в., — мы имеем договора от 932 и 937 гг. Позднее круг такого рода контрактов расширяется и распространяется на далматинские города. В 1075 г. Задар, Трогир, Шибеник, Сплит обязались не допускать в свои воды норманов. Сохранилось несколько договоров с Триестом, Умаго. Для характеристики положения Венеции в Далмации особенно важны договора с Задаром и Дубровником, — с первым из них от 1203 и 1247 гг. и со вторым — от 1232, 1236 и 1251 гг.

Правительственные распоряжения относительно различных вопросов колониального управления, многочисленные для позднейшего времени, сравнительно очень немногочисленны для начального периода колониального господства Венеции, по крайней мере поскольку об этом можно судить по опубликованным документам. Среди таких документов для нашей цели оказались полезными следующие: обязательство от 1205 г., возлагавшееся на венецианцев каноников св. Софии избирать на патриарший трон и другие церковные посты только венецианцев, распоряжения патриарха Латинской империи Матвея и константинопольского подеста Марино Дзено о сужении сферы компетенции каждого из них в своей области в пользу метрополии, последнее от 1205 г. и первое — от 1221 г.; циркулярное распоряжение дожа Пьетро Циани от 1226 г. о титулатуре представителей Венеции в ее колониальных владениях; «положение» о правах и обязанностях венецианского комита в Задаре от 1278 г., имеющее значение, конечно, и для более раннего времени; специальные поручения и полномочия байло Негропонта от 1259 и 1271 гг.; специальное постановление Большого Совета от 1262 г. о чрезвычайном обложении торговли для изыскания средств на постройку флота для войны с генуэзцами в пределах Романии и др.

Ряд интересных данных, характеризующих отношение частных лиц к Венецианскому государству на почве экономических и юридических интересов, дает собрание краткого изложения документов, изданное Пределли под названием: Liber communis vel Plegiorum. Наиболее ранние из дошедших до нас документов «Книги Коммуны» помещены полностью в названном выше сборнике Р. Чесси.

Исключительное значение для нашей работы имело бы издание Джомо, содержащее реестр с кратким изложением содержания решений венецианского Сената «относительно морских и сухопутных дел», если бы оно охватывало документы более раннего времени. Венецианский Совет был именно тем учреждением, которое преимущественно занималось колониальными делами, и его решения охватывали даже незначительные дела колониальной практики. К сожалению, самые первые акты издания восходят к концу XIII в.

Некоторые данные относительно торговли, колониального управления и колониальной администрации Венеции можно найти еще в издании Пределли под названием: «Памятные книги Венецианской республики». Это также собрание лишь кратких изложений документов, самые старые из которых восходят только к 1300 г. По этой последней причине «Памятные книги» лишь отчасти могут служить нашей цели.

Само собою понятно, какой большой интерес представляют собою донесения венецианских колониальных магистратов о положении дел в порученных их управлению районах. К сожалению, нам известны для ранней колониальной истории Венеции лишь немногие из документов такого рода. Мы можем назвать здесь сообщение Якопо Тьеполо, константинопольского подеста, о перспективах предстоящих выборов Константинопольского патриарха, сделанное им дожу Пьетро Циани в 1219 г., и гораздо более важное, может быть еще недостаточно использованное историками, донесение в Венецию сирийского байло Марсилио Джорджио от 1243 г. о положении венецианских дел в Акре и Тире.

Для характеристики методов колониального управления Венеции большое значение могли бы иметь документы канцелярий колониальных магистратов республики. К сожалению, такие документы или потеряны, или остаются до сих пор неопубликованными. Архив важнейшего из венецианских колониальных губернаторов, дуки Кандии, заключающий в себе свыше 80 папок различных документов, до сих пор известен лишь в отдельных из него извлечениях. Наибольшее их количество мы находим в двух работах, из которых одна относится к середине XVIII века, а другая к концу XIX в. Мы имеем здесь в виду «Священный Крит или о епископах того и другого культа» Фламиния Корнеро и «Архив герцога Кандии» Герланда. В обоих этих изданиях помещен целый ряд документов, характеризующих экономические и социальные отношения, есть кое-какие извлечения из земельных кадастров, документы, характеризующие церковные порядки на Крите, известия о борьбе местного населения против венецианского господства.

В недавнее время в Венеции были опубликованы документы из архива одного из нотариев на Крите, которые позволяют глубже заглянуть в экономические и социальные отношения на Крите. Правда, документы относятся к двум первым годам XIV столетия, но они имеют значение и для более раннего времени.

Среди источников, освещающих отчасти внешние отношения республики, отчасти внутренние дела, надо назвать акты папской канцелярии, в кратком изложении опубликованные в двадцатых годах текущего столетия Кэром. Седьмой том этого издания как раз относится к Венеции.

Большое значение для освещения вопросов внешних отношений Венецианской республики имеет переписка ее государственных деятелей, письма пап, императоров Латинской империи и отчасти императоров империи Византийской. Это особенно относится ко времени образования Венецианской колониальной империи и возникновения империи Латинской. Документы этого характера собраны преимущественно Минем в его известной «Латинской патрологии».

Наконец, в этой группе источников большое значение для нас имеют грамоты частные. Они иногда важнее официальных данных и нередко правдивее их. Узость их интересов компенсируется адекватностью их реальной жизни. Мы имеем здесь в виду посмертные завещания, частные феодальные контракты и арендные договора, соглашения о покупке и продаже недвижимости, разнообразные контракты, связанные с морской торговлей и ростовщичеством.

Публикация частных грамот началась позднее, чем издания источников повествовательного характера или официальных документов. Если оставить без внимания отдельные документы этого рода, опубликованные Тафелем и Томасом или Романином в его «Документированной истории Венеции», то более или менее значительные публикации начинаются только с семидесятых годов прошлого столетия. Посмертные завещания и родственные им документы, исходящие от представителей аристократических фамилий и хранящиеся в венецианских архивах под рубрикой mani morti в количестве более 5 тыс. документов, едва затронуты издателями. Пока все еще приходится довольствоваться публикациями отдельных документов, используемых исследователями тех или других частных вопросов венецианской истории. В отдельных случаях мы имели возможность воспользоваться этими извлечениями из венецианских архивов для освещения вопросов из области внутренней жизни Венеции.

Значительное количество грамот, характеризующих феодальные отношения или их разложение, поскольку они так или иначе касаются венецианских граждан или венецианских церквей, можно найти в сборниках грамот Падуи и Тревизо. Имеющие для нас большое значение договора венецианских и нобилей, поскольку последние выступали в качестве купцов или ростовщиков, в значительном количестве впервые были изданы Баракки, Сачердоти, Минотто и др. Несколько интересных грамот в начале текущего столетия было опубликовано в его небольшой монографии Гейненом, грамот очень важных для истории взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах и первых Ангелах, хотя он и не сумел надлежащим образом понять и истолковать имевшиеся в его руках тогда еще неизданные документы.

Важнейшим изданием этого рода документов являются упоминавшиеся выше «Документы венецианской торговли», опубликованные Делля Рокка и Ломбардо. Это издание в значительной своей части содержит перепечатку в свое время сделанных публикаций Баракки, Сачердоти и др., но здесь есть много и неопубликованных до того времени документов. В основном это — данные «Нотариального архива», но есть заимствования также и из других фондов.

Документы идут с 1021 г. Первая грамота с упоминанием Константинополя датирована 1088 г. Далее мы видим сделки, в которых фигурируют, то как место их учинения, то как место платежа по ним, различные города Византии — Коринф, Фивы, Спарта, Альмиро, города на Крите и т. д. Из городов Сирийского побережья всего чаще упоминаются Акра и Антиохия, нередко Тир. В Африке огромную роль играет Александрия, потом Дамиетта, Сеута и Бужия. В XIII в. упоминаются и отдаленные берега Черного моря.

В качестве контрагентов по сделкам мы видим и «первых людей» республики, дожа и патриарха, и представителей крупных торговых фирм, как дом Майрано, и пронырливых купцов среднего достатка, как Сизинуло, и представителей нобилитета, как фамилия Маросини, и вдов с мало известными именами.

«Документы венецианской торговли» — очень важный источник. Они не только позволяют нам составить представление о формах и технике морской торговли, о размерах отдельных коммерческих и кредитных сделок, об участниках этих сделок, но — что для нас особенно важно — позволяют нам судить о том, как расширялась из десятилетия в десятилетие сеть торговых дворов Венеции на Востоке, какие из городов византийского и мусульманского побережья играли большую и какие меньшую роль, как в отдельные периоды центр коммерческих интересов Венеции переносился из одного пункта в другой. Некоторые из опубликованных здесь документов позволяют окончательно решить важные вопросы международных отношений того времени.

Нет сомнения, что если бы мы могли располагать большим количеством частных документов, чем те, которые до сих пор опубликованы, то очень многие вопросы венецианского колониального господства были бы гораздо более ясными как в смысле состава владений, так и в особенности в смысле методов их эксплуатации.

Меньший объем и меньшее значение для нашей работы имеет аналогичная серия документов, изданных румыном Братиану и представляющих собою акты генуэзских нотариальных контор в Пере и в Кафе. Эти документы проливают некоторый свет на роль Венеции в средиземноморской торговле в XIII в., после того как занятые Адриатической республикой в начале этого века политические и экономические позиции на Босфоре были потеряны.

* * *

Закончив на этом обзор источников, послуживших нам при написании настоящей работы, мы предвидим два упрека, которые этот обзор не без основания может вызвать: он страдает излишними, быть может, подробностями с одной стороны, и все же не охватывает с надлежащей полнотой всей массы работ с другой. Нам хотелось бы смягчить справедливость этих упреков указанием на то, что мы стремились во-первых не только дать представление о тех изданиях, в которых можно встретить необходимые источники, но также указать и на их содержание и значение для нашей работы, хотя и вынуждены были ограничиться лишь теми из них, которые по условиям написания настоящей работы были нам доступны.

В обзоре помещены указания на источники, относящиеся к событиям более позднего времени, например второй половины XIII в. Это было необходимо, с одной стороны, для оценки существующей литературы по вопросу о возникновении и ранней истории Венецианской колониальной империи, а с другой — явления последующего времени иногда бывают очень важны для понимания и оценки событий и явлений более ранних.

В заключение мы должны ответить еще на один законный вопрос: в какой мере имеющиеся в нашем распоряжении источники достаточны для разрешения поставленной нами задачи? Частные ответы на этот вопрос даны были выше в связи с рассмотрением отдельных документов и их групп. Теперь мы должны ответить на него в целом.

Круг вопросов, входящих в состав интересующей нас проблемы, весьма обширен и сложен, а период времени, который ею охватывается, достаточно продолжителен, для того чтобы можно было коротко ответить на поставленный вопрос. Мы должны констатировать неравноценность наших источников для освещения деталей нашей проблемы: часть вопросов может быть освещена со значительной степенью ясности и полноты, другие вопросы могут быть освещены менее четко, третьи могут быть только поставлены.

Наиболее удовлетворительно — и то не на всех отрезках рассматриваемого времени и не во всех областях — могут быть освещены вопросы внешних отношений, если только иметь в виду наиболее значительные из них, таковы вопросы взаимоотношений Венеции с Византией, отчасти с Венгрией и норманами, взаимоотношения с западными италийскими соседями и Западной империей. Гораздо менее удовлетворительно могут быть освещены вопросы ранних славяно-венецианских отношений, не всегда достаточно ясны отношения между Венецией и феодалами Латинской империи, независимо от их национальной принадлежности. Наименее удовлетворительно отвечают наши источники на важнейшие исторические вопросы, — вопросы внутренней жизни как самой метрополии, так и ее колоний и этих последних в особенности. Разрешение многих экономических вопросов, особенно в области сельского хозяйства, вопросов классовой борьбы, деталей феодальной эксплуатации, масштабов применения наемного труда и др. в некоторых случаях лимитировано до пределов более или менее вероятных предположений.

Можно думать, что венецианские архивные материалы, по разным причинам рассеянные по нескольким европейским столицам, а равно и те, что находятся в самой Венеции, содержат немало данных, которые могли бы уточнить ясные и выяснить с трудом или вовсе не поддающиеся выяснению вопросы, — пример тому упоминавшиеся выше «Документы венецианской торговли»; однако мы должны заметить, что даже полная их доступность исследователю открыла бы дорогу не к широкой обобщающей работе, а только к детальным исследованиям частных проблем.

Следующий за настоящей главой обзор буржуазной исторической литературы по вопросу, полагаем, в достаточной степени подтвердит это положение.

 

Глава вторая

Проблема образования венецианской колониальной империи в буржуазной иностранной исторической литературе

Иностранная буржуазная историческая литература по истории Венеции громадна, — можно было бы составить целую библиотеку из книг, написанных в различное время в разных странах по истории Венеции. Библиографии Чиконья и Соранцо, о которых мы уже упоминали, дают представление о том, сколько было написано уже в конце восьмидесятых годов о прошлом Адриатической республики и о новой Венеции. С того времени буржуазная историческая литература по истории Венеции продолжала возрастать. Выход все новых и новых работ по интересующему нас разделу истории Италии в средние века продолжается и в наши дни.

Повышенный интерес буржуазной исторической науки к венецианскому прошлому не является случайным и не вытекает только из стремления удовлетворить любознательность туристов — буржуа, усердно продолжающих посещать город св. Марка и в XX столетии, — интерес этот лежит глубже. История Венеции, аристократический режим которой оставался почти неизменным в течение нескольких сотен лет, представляет благодарный материал для любителей «опровергать» то положение революционного марксизма, согласно которому «история всего предшествующего общества есть история борьбы классов».

Исторические сочинения, которые нас в данном случае могут интересовать, с удобством, хотя и несколько искусственно, могут быть разделены на три категории: общие сочинения по истории Венеции; сочинения, посвященные вопросам венецианского хозяйства или более общим вопросам средиземноморской торговли и хозяйства Италии в средние века; немногие работы, прямо относящиеся к основным проблемам избранной нами темы.

1. Общие сочинения по истории Венеции

Политическая раздробленность Италии, затянувшаяся до второй половины XIX в., была причиной возникновения здесь ряда местных историй, историй отдельных монархий и республик. Венеции при этом особенно посчастливилось, — ее историческая литература исключительно богата. Это объясняется не только длительностью существования Адриатической республики, но также и тем, что «светлейшая синьерия» очень рано поняла практическое значение печатного слова и очень широко им пользовалась для своих политических целей, — приведем два примера: для обоснования своих претензий на особые права в Адриатическом море венецианское правительство вызвало к жизни более десятка историко-политических трактатов, целая серия сочинений появилась в начале XVII в., в которых доказывалась неправота папы Павла V, наложившего тогда на Венецию интердикт.

Начиная с XV в., почти непрерывно следует одно сочинение по истории Венеции за другим. Сначала это литература на латинском, потом итальянском языке, с XVII в. все чаще стали появляться произведения на французском языке, с XVIII — появляются значительные работы на немецком, еще позднее на английском языке.

Почти вся эта ранняя историческая литература имеет в настоящее время только библиографический интерес, поскольку в ней трактуются вопросы интересующей нас темы. Сочинения эти представляют собою более или менее точный пересказ наших ранних источников и при том только повествовательного характера и нередко с тенденциозными извращениями.

Это, в первую очередь, относится к различным сочинениям, написанным по заказу венецианского правительства. Мы разумеем здесь сочинения М. А. Сабеллико от XV в., кардинала Пьетро Бембо — первой половины XVI в., Паоло Парута — конца этого же столетия, Андреа Морозини — начала XVII в., Баттиста Нани, писавшего в середине и второй половине этого же века по итальянски, Микаеле Фоскарини — в самом конце XVII столетия, Пьетро Гарцони — в XVIII веке.

Мы уже говорили о тенденциозности Сабеллико. Здесь уместно будет привести пару примеров того, как он обращается с истиной. В своем сочинении Сабеллико утверждает, например, что уже император Василий II даровал венецианцам право беспошлинной торговли во владениях империи; в другом месте его сочинения семилетний сын Пьетро Орсеоло II, Оттон, управляет покоренным Дубровником; ему принадлежат измышление о низком происхождении императора Мануила и об ослеплении Энрико Дандоло каленым железом и т. п. Об этом, быть может, не следовало бы говорить, но сочинение Сабеллико, представляя собою связный, со значительным количеством разнообразных подробностей рассказ о первой тысяче лет существования республики, служило для историков последующего времени, не желавших или не имевших возможности утруждать себя изучением первоисточников, основным руководством, по которому излагались события этого тысячелетия. Это в значительной степени справедливо даже по отношению к Дарю, склонному несколько критически относиться к сложившейся исторической венецианской традиции.

Все истории «по государственному заданию», за исключением Сабеллико, описывают преимущественно историю своего времени. Их сочинения представляют собою несомненный интерес, если не с точки зрения достоверности сообщаемых ими сведений, то с точки зрения того, как переломлялись те или иные события и факты в сознании тогдашних венецианских политиков, точку зрения которых эти сочинения отражают. Однако эта интересная их часть находится вне хронологических рамок интересующих нас событий и поэтому для нас на этой стадии нашей работы бесполезна.

Количество «венецианских историй», написанных в Венеции, в XVIII в. возрастает еще более. Тогда появляются труды Фоскарини, Формалеони, Галличьоли и др., и все-таки был прав Капелетти, когда он в сороковых годах следующего столетия писал: «Венецианскими историями заполнены все библиотеки, однако Венеция еще не имеет своей истории», т. е. истории правдивой. И в XVIII в. часть историков все еще пишет «по государственному заданию», — Марко Фоскарини к таковым относится во всяком случае; но дело не только в этом. Те из венецианских историков, которые писали по собственному побуждению, все же не могли служить в своих сочинениях одной только истине, причем мы имеем в виду не только классовую принадлежность авторов, но также и бдительный контроль, который осуществляли за этой стороной деятельности своих сограждан Совет десяти и Государственные следователи. Авторы — итальянцы с опаской поглядывали на город на лагунах даже в том случае, когда они имели возможность писать в таких местах, где «карающая рука стражей республики» была бессильной, если только и здесь, в Париже или Амстердаме, они не писали по заказу Светлейшей синьории.

Такое положение дела вызвало реакцию у историков — «ольтремонтанов», у французов. Труды Амело де ля Уссей, С. Дидье, аббата Ложье — и этого последнего в особенности — обличали венецианскую государственную систему в деспотизме, тирании и жестокости.

С XVIII в. зазвучали протесты против «казенных» историй и наемных историков Венеции и с другой стороны. Некоторые успехи капитализма во владениях Венеции пробудили к жизни или обострили национальные противоречия. С XVIII в. настойчивее, чем это было ранее, раздались протесты со славянской стороны. Это были голоса из Дубровника: в семидесятых годах появились сочинения Варги и Червы, в которых они разоблачали не только таких фальсификаторов истории взаимоотношений славянства с Венецией, как Сабеллико, но и такого умеренного сглаживателя острых углов как А. Дандоло. О боевом характере этих произведении можно судить уже по титулам отдельных глав, например в сочинении Варги: «Всегдашняя свобода Дубровника от венецианского господства, обоснованная и доказанная», или — «Еще одно обманное посягательство на нашу всегдашнюю свободу со стороны Дандоло и Сабеллико» и т. д.

В XVIII же веке была сделана не совсем безуспешная попытка дать историю Венеции без «ольтремонтанских» французских и «казенных» венецианских крайностей, при одновременном игнорировании, конечно, славянских протестов. Эта попытка принадлежит немцу с французским именем, издавшему свой труд в русской уже тогда Риге. Мы имеем в виду «Политическую историю Венецианской республики» Лебре.

Произведение это представляет собою критический синтез всей важнейшей исторической литературы XVI, XVII и отчасти XVIII вв., посвященной истории Венеции, причем автор скромно заявляет, что его работа основана на труде Аббата Ложье, но «с устранением его ошибок». На самом деле Лебре широко использует первоисточники, из которых многие в его время были архивными материалами, и критически проверяет выводы С. Дидье, Санди, Амело де ля Уссей и др.

Содержание сочинения не точно соответствует его заглавию: оно в действительности значительно шире и рассматривает не только историю Венецианского государства, но останавливается и на экономических, и на социальных вопросах, и на вопросах культуры. Лебре делал попытки осветить эти вопросы также и применительно к колониальным владениям Венеции. Затрагиваемые вопросы трактуются со всеми возможными по тогдашнему состоянию источников подробностями и излагаются языком ясным и выразительным.

Несмотря на свои аристократические симпатии, которых автор не скрывает, он рисует венецианскую политику, например в крестоносном движении, с таким реализмом, которому можно позавидовать при чтении некоторых современных произведений по этому вопросу.

Все это в значительной степени относится и к тем частям труда Лебре, в которых освещаются интересующие нас проблемы. Автору вредит только слишком доверчивое его отношение к венецианским источникам там, где в его руках нет других прямых указаний, которые он мог бы противопоставлять венецианцам, или их друг другу. Для примера укажем на его утверждение, что Дубровник уже с 998 г. получал своих «ректоров» из Венеции.

Разумеется, книга Лебре устарела, и мы считаем бесполезным указывать на те ошибки, которые в ней встречаются. По полноте материала, по добросовестности исследования, по верности понимания большинства затронутых автором вопросов, — мы имеем в виду вопросы нашей темы, — книга Лебре несомненно является одним из лучших произведений ранней буржуазной историографии Венеции, не исключая и ее лебединой песни «Гражданской и политической истории венецианской торговли», написанным в последние дни Венеции ее патрицием Карло Антонио Марином.

Сочинение это выходило уже после гибели Венецианского государства, начиная с 1798 г. Автор признает, что его гидом при написании работы был Фоскарини, и что он широко пользовался трудами других венецианских историков, писавших по «государственному заданию». Правда, автор замечает, что делал он это «не без необходимой критики», но она мало заметна при трактовке по крайней мере тех проблем, которые нас занимают.

«Гражданская и политическая история венецианской торговли» в действительности не есть только история торговли, но и политическая история Венеции в самом широком смысле этого слова. Марин из ранних венецианских историков несомненно является наиболее основательным и достоверным, хотя и он при написании своего труда пользовался только повествовательными работами своих отдаленных предшественников, начиная с Диакона Джиованни, и почти не уделял внимания обширному документальному материалу венецианских архивов.

Не останавливаясь на многочисленных ошибках Марина в трактовке им частных проблем нашей темы, вроде преувеличенной оценки экспедиции Пьетро Орсеоло II, или изложения им истории ранних взаимоотношений Венеции с Дубровником, необходимо заметить, что он в общем довольно правильно наметил основные этапы становления Венецианской колониальной империи. Время Пьетро Орсеоло II, с именем которого связана первая попытка Венеции выйти за пределы лагун, он называет ее детством; время первого крестового похода он считает ее юношеским возрастом; время четвертого крестового похода — периодом возмужалости.

В XIX в. историография Венеции перестает быть преимущественно венецианской. Гибель республики не могла не повлечь за собою сокращение числа работ, посвященных ее истории, а общий подъем буржуазной исторической науки в Европе способствовал появлению ряда сочинений на разных языках, авторами которых были или иностранцы, или итальянцы невенецианского происхождения. Это относится, в первую очередь, к первой половине XIX в., но в известной мере справедливо также и для второй половины этого столетия, если иметь в виду только крупные монографии, а не отдельные статьи в специальных журналах.

Дальнейшее развитие капитализма способствовало, как известно, росту националистических тенденций и стремлению к воссоединению в тех странах, которые все еще пребывали в состоянии унаследованной от феодализма раздробленности. В Италии эти тенденции приводят к сглаживанию противоречий и неприязни, разобщавшей ранее отдельные города и государства, к замене местного — венецианского, генуэзского, пизанского, миланского, тосканского и всякого иного «патриотизма» чувством общенациональной солидарности. Пизанец Фануччи одинаково противопоставляет все три «знаменитых морских народа — венецианцев, генуэзцев и пизанцев — всем неитальянцам, — грекам, арабам и туркам. Автор „Новой истории Генуэзской республики“ Микеле Джузеппе Канале, полемизируя с Никитой Акоминатом и Киннамом, как известно не особенно лестно отзывавшимися о „латинянах“, не жалеет красок для того, чтобы показать ничтожество византийцев, доблесть, благоразумие, благородство, простоту и правдивость венецианцев, пизанцев и „всех вообще итальянцев того времени“. Таким образом, тенденции, которые в XVIII в. лишь намечались, например в сочинении Филиаси, для которого славяне были лишь варварами, нашли теперь свое полное выражение.

Итальянская историография в начале XIX в не дала ничего ценного по истории Венеции. Труд Курти, написанный на французском языке, ставил своею задачей ознакомление широкой европейской публики с основными фактами истории и государственного устройства сошедшей с исторической сцены республики. Он не прибавляет ничего нового к разработке интересующих нас вопросов и повторяет прежние ошибки. Упомянутое выше сочинение Фануччи, отводящее истории венецианцев, генуэзцев и пизанцев в период от начала до середины XIII в. первые два томика, также дает сравнительно очень мало нового. Заслуживают внимания лишь те страницы, где автор опирается на материалы, извлеченные им из архива Флоренции. Проблемы венецианской колониальной и торговой экспансии трактуются автором без надлежащего уважения к исторической истине. Помимо старых ошибок, мы находим здесь ряд новых, вроде странного рассуждения об оживленной торговле итальянских городов на Черном море с татарами еще в XII в. Состав венецианских колониальных владений и сфера венецианских торговых интересов изображаются в самых общих чертах и с пренебрежением к динамике этого вопроса. Некоторые важные проблемы венецианского колониального господства оставляются без внимания — укажем в качестве примера на вопрос о борьбе Венеции за Далмацию против славян и т. д.

Во втором десятилетии XIX в. начала выходить обширная „История Венецианской республики“ Дарю. Работа эта принадлежит перу политического деятеля наполеоновской Франции. Трактуя проблемы венецианской истории в духе Ложье, бонапартист Дарю стремится оправдать политику Наполеона по отношению к Адриатической республике.

В течение нескольких лет Дарю выпустил семь томов, из которых последний представляет собою частию информацию об источниках по истории Венеции, частию выдержки из некоторых из них. Однако, сочинение Дарю в совершенно недостаточной степени отразило на себе осведомленность автора в области источников по избранной им теме: оно написано не на основании кропотливой работы в архивах, а преимущественно на основании существовавших тогда печатных изданий. Достаточно оказать, что одним из главным источников его при написании им разделов, посвященных XI, XII и XIII вв. истории Венеции, было сочинение Сабеллико, на основании которого Дарю пишет не только там, где он на него ссылается, но нередко и там, где он таких ссылок не делает.

Необходимо отметить вместе с тем и крайнюю неравномерность в трактовке отдельных периодов: из шести томов только один уделен истории Венеции на протяжении первых восьми столетий ее существования, тогда как истории последних трех с половиной столетий отведено пять томов. Это, впрочем, также определяется подходом автора к имевшимся в его распоряжении источникам.

Сочинение Дарю надо признать в настоящее время совершенно устаревшим, и нет необходимости останавливаться на многочисленных ошибках, которые в нем встречаются. Дарю интересуется преимущественно политической историей, вследствие чего очень важные вопросы колониальной политики или вовсе оставляются без внимания, или трактуются очень поверхностно: хрисовулу императора Алексея от 1082 г., открывающему собою новую эпоху в истории венецианской экономики, отведено только шесть строчек. Самый состав Венецианской колониальной империи определен без достаточного внимания к деталям вопроса и умения разобраться в этих деталях. Односторонность в использовании источников заставляла Дарю беспомощно опускать руки даже там, где он чувствовал необходимость критической проверки известий венецианских историков и анналистов. Изложив историю экспедиции Пьетро Орсеоло II и справедливо заподозрив достоверность полученных им от венецианцев сведений, Дарю пишет: „Их рассказ мне кажется неправдоподобным… но в моем распоряжении нет документов, которые я мог бы противопоставить венецианским историкам“, и он вслед за Сабеллико покорно рассказывает о назначении на пост венецианского комита в Дубровник сына дожа, Отто, который не особенно задолго перед тем вышел из пеленок.

Ни в каком отношении не выше труда Дарю стоит произведение другого француза, вышедшее в 1847 г., сочинение Леона Галибера, названное им также „Историей Венецианской республики“. Сочинение это значительно меньше по своим размерам и состоит из одного, правда довольно объемистого, тома. Оно рассчитано на широкую публику, и автор не считал необходимым объяснять, откуда он заимствовал те или другие приводимые им сведения.

Эта книга распространила немало превратных сведений по интересующим нас вопросам. Мы узнаем из этого сочинения, что накануне похода Пьетро Орсеоло к далматинским берегам в Далмации образовалось „нечто вроде лиги“ для „более эффективного противодействия непрерывным нападениям“ славянских пиратов; для того, чтобы придать большую устойчивость этой „конфедерации“ и „большую концентрацию их рассеянным силам — узнаем мы далее — города предложили Венеции стать во главе их“; здесь же сообщается далее, что Пьетро Орсеоло согласился на это под условием, чтобы „магистраты союзных городов“ принесли присягу на верность республике и чтобы их войска выступили против общего врага под венецианским знаменем; здесь же, наконец, Задар назван „древнейшим союзником“ Венеции, а победа дожа представляется, как заключительный момент борьбы, „которая длилась более полутораста лет“.

Галибер всерьез принимает сообщение Барбаро о том, что венецианцы хотели перенести столицу созданной им империи с берегов Адриатики на берега Босфора. Специфически католический оттенок чувствуется в сообщении, что стесненный в средствах император Латинской империи Балдуин II заложил венецианцам „терновый венец Иисуса Христа, еще запятнанный его кровью“. Можно подумать, что перед нами не сочинение XIX в., а труд какого-нибудь монаха раннего средневековья.

Из сочинения Галибера нельзя получить истинного представления ни о составе, ни тем более об организации Венецианской колониальной империи.

В промежуток времени между выходом в свет трудов Дарю и Галибера было издано в Дрездене в небольших пяти томиках сочинение Фердинанда Филиппи. Эта работа представляет собою добросовестную компиляцию вышедших до того времени различных трудов по истории Венеции. Сочинение рассчитано на широкую читающую публику и очень кратко: вся история Венеции от начала по XIII столетие дана автором на 142 страницах первого томика. При такой трактовке сложных исторических проблем неизбежны такие „обобщающие“ суждения, как замечание Филиппи о походе Витале Микьеле после событий 1171 г.: „Он обратился сначала против Дарданелл, осаждал и разрушил до основания Трогир и Дубровник“… Здесь в немногих словах сказано очень много неверного или неточного.

Революционные события 1848 г. и предшествовавшее им движение вызвало к жизни значительное итальянское сочинение по истории Венеции первой половины XIX в., „Историю Венецианской республики“ Джузеппе Капелетти, которая уже упоминалась нами выше.

Оба первые тома „Истории“ Капелетти вышли в 1848 году. Предисловие писалось в то время, когда на мгновение воскресла Венецианская республика, и автор имел возможность посвятить свой труд тогдашнему ее президенту Даниеле Манину.

Автор — венецианский священник. Его позиция — позиция неогвельфизма, — он хотел бы видеть Венецию в качестве одной из республик большой итальянской федерации городов под папским верховенством. Он в то же время и националист. Для него французы времен наполеоновских походов — „северные варвары“, — разрушившие прекрасную Венецианскую республику. Славяне, позволившие себе отстаивать свою независимость перед лицом Адриатического Карфагена, трактуются им как „варварская орда“, король хорватский Крешимир именуется „главарем свирепых горцев“.

Капелетти „написал“ на своем историческом знамени истину, одну только истину, — он не ручается, что напишет хорошую историю, но уверен в том, что пишет историю правдивую. Его „объективизм“ должен идти настолько далеко, что „выясняя причину войны — по его мнению — не следует одобрять ее как справедливую, ни порицать, как несправедливую“. Но, разумеется, его национализм, его неогвельфские убеждения и священнический сан не позволили ему удержаться на столь торжественно декларированных высотах истины. К тому же, обширные венецианские архивы, с которыми он несколько знакомит читателя, использованы им в прискорбно малых размерах. Мы увидим это далее.

Автор делит венецианскую историю несколько необычно на три таких периода: республику демократическую, республику аристократическую, республику, порабощенную иноземным господством, и думает, что Венеция с 1848 г. вступила в четвертый период своей истории, — республики народной демократической. Бесполезно оспаривать эту „периодизацию“.

Интересующие нас проблемы разработаны автором в конце второй и третьей книг его труда.

Первое выступление Венеции на пути расширения сферы ее политического влияния, поход Пьетро Орсеоло II, превращается у него в „завоевание Истрии и Далмации“, причем он с негодованием отвергает подозрения Дарю относительно истинного характера подчинения далматинских городов. В истории крестовых походов Венеции, по его мнению, не достает не славных подвигов, а известий о них. Четвертый крестовый поход, оказывается, был ничем иным, как „защитой невинности, помощью скорбящим, мщением за самую несправедливую узурпацию“.

Автора не особенно интересуют основные экономические и политические проблемы рассматриваемого им времени: знаменитому хрисовулу Алексея I он отводит только четыре строчки, венецианские владения после четвертого крестового похода изображает кратко и отчасти неверно; но как священник, Капелетти серьезно интересуется захваченными в Византии реликвиями, и спором из-за мощей св. Николая объясняет происхождение первого столкновения венецианцев с пизанцами в 1099 г.

Восстания Задара Капелетти объясняет не политическим и экономическим гнетом дорогой для него Венецианской республики, а посторонними влияниями — хорватов в XI в., венгров в XII в. — и легкомыслием жителей — во всякое время. Единственной причиной войн Венеции с Падуей и Тревизо в начале XIII в. Капелетти считает ссору из-за „замка любви“. Стремление прославить свое отечество и антигибеллинские чувства приводят автора к доказательствам достоверности еще Санди отвергнутой легенды о битве при Сальворе, в которой 30 венецианских кораблей будто бы победили 60 императорских, причем он не останавливается перед необходимостью в этом случае отвергнуть авторство Ромуальда Салернского в отношении носящей его имя хроники. Целых 22 страницы заполняет он неубедительной полемикой с авторами, отвергающими эту легенду.

Колониальными делами Венеции Капелетти интересуется постольку, поскольку республика вела за обладание ими войны с соседями или с населением захваченных территорий. Он сравнительно подробно повествует о делах на Крите, но не вникает вглубь событий, занимая читателя лишь военными подробностями. Справедливость требует, однако, отметить, что в этой борьбе он вполне резонно усматривает со стороны греков борьбу за свободу.

Такая трактовка занимающих Капелетти проблем объясняется, между прочим, тем, что он использует почти исключительно источники повествовательного характера или труды своих предшественников, в частности Марина. Проблема образования Венецианской колониальной империи разработана им совершенно недостаточно как со стороны своего объема, так и в особенности со стороны анализа взаимоотношений метрополии со своими колониями, важнейшие вопросы экономической и социальной политики Венеции в колониях, можно сказать, не затрагиваются им вовсе.

Сочинение Капелетти является последним большим произведением венецианской историографии в первой половине XIX в. Во второй половине этого века венецианская история все в большей и большей степени делается предметом изучения всех европейских наций. Рядом с большим числом научных произведений появляется значительная популярная литература для нужд туристов, устремляющихся массами в знаменитый город на лагунах. Разрабатываются отдельные вопросы венецианской истории в исторических журналах Европы, появляются монографии, издаются обобщающие работы, возрастает интерес к экономическим проблемам венецианской истории. В соответствии с требованиями техники позитивистского направления в буржуазной историографии шире используются архивные данные, что облегчается систематическим изданием их в различных странах.

Первое место здесь, естественно, принадлежит Италии. В этой стране, если называть только наиболее значительные работы, выходят в это время труды Романина, Мольменти, Чекетти, Музатти, Баттистелли, Манфрони. Вокруг „Венецианского Архива“ и издательства источников по „Отечественной истории“ группируется ряд не менее известных имен — Пределли, Баракки, Джомо, Росси и др.

Вторая половина XIX в. в итальянской историографии Венеции открывается обширными штудиями триестского еврея Самуила Романина. Его многолетние занятия венецианской историей нашли себе выражение в обширной „Документированной истории Венеции“ в 10 томах, начавшей выходить с 1853 г. Краткое обобщение основных выводов по истории Венеции сделано было потом Романином в курсе лекций, прочитанных им в конце 50–х годов и изданных позднее под заглавием: „Лекции по истории Венеции“.

Труд Романина стоит вполне на уровне современной ему позитивистской буржуазной исторической науки. Свою задачу историка он понимает очень широко: „История народа, — пишет он в предисловии к своему главному труду, — слагается не только из войн, политических событий и генеалогий, но ее существеннейшими частями являются данные относительно управления, морального и интеллектуального движения, промышленности и торговли, изящных искусств и литературы, а также связи всего этого с религией“. Это, конечно, идеалистическое понимание исторического процесса, и Романин не видит главного содержания истории, классовой борьбы; но его труд во многих отношениях представляет собою большой шаг вперед по сравнению с трудами его предшественников.

Среди достоинств его работы следует указать, прежде всего, на то, что „Документированная история Венеции“ является таковой не только по названию. Романин много и долго работал в венецианских архивах и не только довольно широко использовал изученные им материалы — дипломы, договоры, надписи, — но и дал значительное их количество в приложениях к своему труду. Он обычно, хотя и не всегда, критически подходит к своим источникам, стремится точно установить факты и посильно правильно истолковать их. Кроме того, размеры его труда позволяли ему трактовать достаточно подробно о всех известных фактах и событиях из истории Венеции. Неудивительно, что для историков последующего времени Романин служил основным пособием при выполнении ими своих работ, — в особенности это относится, конечно, к авторам популярных работ по истории Венеции, как англичанин Окей, например. Без преувеличения можно сказать, что „Документированная история Венеции“ Романина и до сих пор является едва ли не лучшей историей Венеции, написанной на итальянском языке. Ей, по крайней мере, чужды те империалистические устремления, которые свойственны новейшим итальянским работам по интересующим нас вопросам.

Для Романина ясна также и важность проблем колониальной истории Венеции. Он ставит своею задачей связать общую историю республики с „историей подчиненных ей провинций и, рассказывая об их приобретении, не умолчать о законах и формах управления ими“.

В какой степени удалось Романину разрешить поставленную им себе в этой области задачу?

В качестве общего ответа на этот вопрос следует указать, что эта часть его работы удалась ему всего менее. Пренебрежение к славянским источникам не позволило ему правильно оценить обычную венецианскую традицию относительно первого появления венецианцев в Далмации. Поход Пьетро Орсеоло он излагает по установившемуся трафарету, но правильно отмечает, что венецианцы извлекали разнообразные экономические выгоды из факта своего проникновения в города Далматинского побережья. В соответствии с установившейся традицией изображается им борьба Венеции за Далмацию со славянами и венграми. История приобретений Венеции на Сирийском побережье, поскольку они связаны с военными операциями, в основном освещаются правильно, хотя автору, по-видимому, остался неизвестным главный источник по истории первого венецианского крестового похода, т. е. „Перенесение мощей св. Николая“ венецианского анонима. Неправильно освещаются взаимоотношения Венеции с Византией в последние годы правления императора Мануила. Четвертый крестовый поход мотивируется, между прочим, желанием со стороны Венеции отомстить за события 1171 г., а территориальные приобретения Венеции в результате этого похода преувеличиваются и отчасти изображаются неверно, — таковы, например, указания на Спорады, берега Черного моря и т. д. Надлежащего анализа состава венецианских колониальных владений у Романина нет, равно как недостаточно ясно изложены и методы управления, и колониальная политика Венеции. Романину не чуждо также стремление изобразить иногда поведение венецианцев в несколько более выгодном свете, чем оно того заслуживает; это касается, в частности, его замечаний относительно роли венецианцев в истории разгрома Константинополя в 1204 г.

После выхода в свет труда Романина некоторое время мы не видим появления в Италии новых обобщающих работ по истории Венеции, если не считать поверхностной компиляции Фонтана, многочисленные ошибки которой указаны в „Венецианском Архиве“, „Хронологической таблицы Венецианской истории“ Цанотто, не отличающейся ни полнотой, ни точностью. Напротив в это время усиленно разрабатываются разнообразные частные проблемы венецианской истории. Здесь мы имеем в виду, прежде всего, многочисленные труды Чекетте и Мольменти.

И основные труды этих авторов и их статьи по отдельным вопросам лежат в общем вне сферы занимающих нас проблем, тем не менее они имеют значение при разрешении отдельных частных вопросов, что, впрочем, относится к трудам только первого из них. Большая работа Мольменти, хотя и затрагивает много важных вопросов из истории Венеции, как социальные проблемы, цеховые организации, вопросы торговли и промышленности, тем не менее не может быть с пользой привлечена для их разрешения, так как представляет собою в большей своей части заимствования у других авторов. Мольменти при этом совершенно беспомощен в разрешении социальных проблем, — достаточно указать на его представление об общественном классе, позволяющее ему делить венецианское общество на „четыре класса“ — магистратов (?), знать, клир и народ (?). Неудивительно после этого, что он в другом своем труде, не заслуженно переведенном на русский язык, явления ожесточенной классовой борьбы в начальном периоде истории Венецианской республики объясняет следующим образом: „Смуты и беспорядки в начале ее исторического существования говорили об избытке силы, о настойчивой потребности в деятельности, о том беспокойстве, которое стремится создать порядок из безурядицы и волнений“.

Работы Чекетти, касающиеся самых разнообразных вопросов внутренней и внешней истории, представляют для нас интерес во многих отношениях, однако ценность их снижается тем, что они в значительной степени устарели. Укажем для примера на его статьи по вопросам промышленности в Венеции в XIII в., или две его работы, посвященные „Жизни венецианцев“ этого же времени. Первое из этих сочинений не отражает материалов по истории венецианских цехов, опубликованных Монтиколо, вторые в значительной мере обесценены упоминавшимся выше изданием документов по истории венецианской торговли.

В последней четверти XIX в. в Италии капитализм вступает в стадию империализма. В связи с этим появляются в буржуазной итальянской исторической литературе на смену неогибеллинским мотивам предшествующей четверти века, мотивы империалистические. Венеция с ее обширными колониальными владениями оставила своему наследнику, Итальянскому королевству, немало территориальных претензий далеко за пределами Аппенинского полуострова. Ее история является обширным резервуаром, из которого, при некотором неуважении к истине, можно черпать аргументы в пользу самых смелых захватнических планов. Если историки более раннего времени, особенно феодального периода, выдвигали на первый план доблесть венецианского оружия и венецианские захваты оправдывали правом победителей, то теперь мы все чаще встречаем упор на „добровольность“ подчинения, на культуртрегерскую роль венецианских плутократов в их обширных колониальных владениях. Можно оказать, что такое использование венецианской истории делается традиционным и уходит в фашистскую историографию XX в. При этом само собой разумеется, что историки, не согласные с такими взглядами, начиная со стариков Ложье и Дарю, объявляются клеветниками и фальсификаторами венецианской истории.

Уже первый вариант „Венецианской истории“ Музатти, вышедший в 1881 г. под заголовком: „Венеция и ее завоевания в средние века“, дает возможность проследить основные линии этого нового направления в венецианской историографии. Перед экспедицией Пьетро Орсеоло II города Далмации и Истрии „умоляют“ дожа о помощи и после экспедиции „добровольно“ становятся под протекторат Венецианской республики. Клеветник тот, кто думает объяснить эту акцию Венеции как продиктованную своекорыстными мотивами, вроде желания избавиться от беспокойных конкурентов; абсурдом является мнение, по которому помощь против нарентянских пиратов была только благовидным предлогом для достижения этой эгоистической цели. „Никакого завоевания не было, — заявляет Музатти, — дань была скорее символом федерации и дружбы, чем знаком вассальной зависимости“. Правда, такой концепции противоречат восстания Задара, но тут виновата не Венеция, а или славяне, или венгры, или сами задратинцы. Даже поход 1202 г. был вызван венгерским королем, и если взятием Задара ему был причинен ущерб, то и поделом ему… Это последнее соображение Музатти сопровождает замечанием: „что бы ни говорили об этом французские историки и их плагиаторы“. В рассказе об участии венецианцев в крестовых походах автор приписывает им подвиги, которых они не совершали, — такова, например, их помощь при взятии Тивериады в 1100 г. Некрасивое поведение республики св. Марка во время борьбы Ломбардской лиги с Гогенштауфенами просто замалчивается, очевидно за невозможностью оправдать его какими-нибудь благовидными мотивами. При всем этом Музатти повторяет старые фактические ошибки венецианской историографии, дает очень бледное и поверхностное изображение восточной политики Венеции, и из его книги невозможно получить представления об организации управления Венецией ее колониальными владениями и об ее колониальной экономической политике, может быть потому, что ничего лестного для республики св. Марка в этом отношении сказать невозможно.

В этом же стиле написана и небольшая книжка Баттистелли, — „Венецианская республика“, вышедшая в 1897 г. О глубине понимания исторических проблем автора этой книги можно судить по его рассуждению о причинах, почему в истории Венеции „феодализм не оставил заметного следа“. Оказывается, Венеция не были завоеванной страной и потому здесь не было победителей и побежденных, вследствие чего не могло быть „феодальной знати и класса вассалов и рабов“. Таким образом, автор конца XIX в. отбрасывает нас ко временам Буленвилье, к одной из „теорий“ генезиса феодализма начала XVIII в. Книжка лишена научного аппарата и всякого научного значения, в частности, в разрешении интересующих нас проблем.

Во второй половине XIX в. французская историческая литература дала по истории Венеции сочинения Арменго, Ириарта, Валентена, Сержана. Из них для нас представляет интерес только книга первого, поскольку книга Ириарта трактует преимущественно проблемы искусства, а оба последних автора дают краткие популярные очерки венецианской истории. Книга Арменго посвящена истории взаимоотношений Венеции с Восточной империей со времени образования республики до взятия Константинополя в начале XIII в. Французская академия надписей и изящной литературы удостоила автора похвального отзыва. Для своего времени книга, быть может, и заслуживала этого; но в ней немало таких положений, с которыми современный автор согласиться никоим образом не может.

Прежде всего, совершенно неприемлема основная концепция автора, по которой Венеция была неизменно благодетельницей Византии, за что та платила ей столь же неизменно черной неблагодарностью. Еще большие сомнения вызывает другой тезис автора, в котором крестовые походы трактуются как дело благочестия, хотя и сам он видит, что „в св. земле каждая венецианская экспедиция отмечается приобретением то гарантий, то привилегий“. В этом же роде звучит еще одно положение: „Венецианцы дошли до понимания выгодности братства человеческого, предчувствовали солидарность народов“…

Независимо от этого автор недостаточно критически относился к своим источникам и к работам своих предшественников: он верит самым подозрительным сообщениям поздних авторов, вроде назначения дожем Пьетро Орсеоло своих наместников в города Далмации, и покорно следует то за Романином, то за Дарю там, где их соображения нуждаются в серьезной критике. История сношений Венеции с Византией при императорах Мануиле и Андронике Комнинах изображены совершенно произвольно, причем в этом случае Арменго ввели в заблуждение византийцы.

На французском же языке еще в семидесятых годах вышло еще одно сочинение с претензией охватить на двух сотнях страниц всю историю Венеции, — это сочинение Стеена, вышедшее в Венеции. Совершенно непонятно для чего понадобилось автору хвастливое утверждение, что сведения, которые он черпал у Романина, Капелетти и других своих предшественников, он „проверял по подлинным грамотам, которые находятся в архивах“. В действительности — это поверхностная и часто весьма неточная компиляция для надобностей туристов. Интересами этой категории читателей определялся и круг тех вопросов, которыми занимается автор по преимуществу: о походе Пьетро Орсеоло он говорит в двух словах, о договоре Венеции с Алексеем I Комнином вообще ничего не говорит, но посвящает целые страницы „проблеме“ обручения с морем. Книга, быть может, и не заслуживала бы упоминания, но она типична для большого числа подобных сочинений на разных языках. Назовем для примера книгу англичанина Кроуфорда, вышедшую уже в XX в., или уже упоминавшуюся выше книжку Окея.

Во второй половине XIX в. появились после длительного перерыва несколько новых немецких работ, посвященных истории Венеции. Не останавливаясь на небольшом компилятивном сочинении Билитцера, не имеющем для нашей работы никакого значения, укажем на труды Кольшюттера, Гфререра и Цвиденек Зюденхорста, труды далеко неодинаковой ценности: если два первых представляют собою добросовестные самостоятельные исследования, то последний — претензионная компиляция, рассчитанная на широкую публику.

Сочинение Кольшюттера — монография, посвященная истории Венеции при доже Пьетро Орсеоло II. Оно написано на основании серьезного изучения всех первоисточников, которые тогда, в шестидесятых годах прошлого столетия, были известны. Ее недостатки — недостатки позитивистской школы, к которой это произведение принадлежит. Для нашей работы оно не было бесполезным, хотя некоторые выводы автора и не могут быть приняты нами. К числу таких принадлежит, например, явно преувеличенное истолкование того значения, которое имел поход Пьетро Орсеоло II к Истрийским и Далматинским берегам в истории возникновения венецианского колониального могущества.

Такое же добросовестное и самостоятельное исследование представляет собою и сочинение Гфререра, посвященное ранней истории Венеции, от ее возникновения до конца большой войны с норманами в восьмидесятых годах XI в. Книга появилась в свет после смерти автора, в 1872 г.

Автор — либерал и решительный противник неограниченной монархии. Восточная империя пала в результате деспотической формы правления, Рим пал по этой же причине, Венеция никогда бы не достигла своего величия, если бы дожам удалось добиться единовластия — такова основная идея его труда. Несмотря на ограниченность его общеисторической концепции, Гфререр дал в своей книге ряд частных обоснованных выводов, собрал и систематизировал значительное количество материалов для освещения частных проблем. Он правильно, вопреки Капелетти, устанавливает, что выборы дожа никогда не были демократическими, хорошо освещает вопрос о венецианской торговле с Западом в раннее время, критически устанавливает факты войны с норманами и роль в ней Венеции, правильно определяет побудительные причины необычайного упорства, с которым республика вела эту войну в союзе с Византией, основательно анализирует договор с Алексеем Комниным. Все это не значит, конечно, что можно согласиться со всеми частными выводами Гфререра. Несмотря на весь свой критицизм, в некоторых вопросах он идет назад по сравнению со своими предшественниками, воспроизводя уже опровергнутые ими свидетельства поздних источников, — таково, например, его утверждение, что венецианские „ректоры“ появились в далматинских городах со времени Пьетро Орсеоло II, что этот последний получил на „овладение Далмацией“ санкцию восточного императора и т. п. Ошибочным надо признать и его общий вывод относительно характера взаимоотношений, существовавших между Венецией и Византией вплоть до времени Алексея Комнина. Гфререр на протяжении всей своей книги доказывает, что Венеция все это время находилась в зависимости от Восточной империи, составляя ее часть, что дожи нуждались в утверждении базилевсов и т. д. Еще в восьмидесятых годах прошлого столетия этот взгляд был назван „важнейшим дефектом“ труда Гфререра. Можно было бы возражать также против ряда других взглядов: он преувеличивает степень церковной зависимости Истрии от патриарха Градо, без достаточных доказательств говорит о представительстве Венеции в Константинополе, наделенном правами экстерриториальности и т. п.

Сочинение Гфререра, конечно, в некоторых своих частях устарело, в основных своих концепциях ошибочно, но оно сохраняет известное значение и в настоящее время.

Этого нельзя сказать о книге Цвиденек Зюденхорста. Сочинение его, озаглавленное „Венеция как мировая держава и мировой город“, представляет собою небольшое хорошо изданное произведение для широкой публики. Интересующие нас вопросы автором затронуты далеко не все, а затронутые изложены очень кратко и не всегда правильно. Цвиденек Зюденхорст не смог обойтись без расистской теории, подчеркивая „неполноценность“ славянской расы: „Если нужны доказательства того, — пишет „ученый“ немецкий профессор, — что не все нации равноценны, что их значение для развития человечества представляет собою различную величину, а поэтому заслуживает и различной оценки, то нужно только бросить непредубежденный взгляд на культурную историю балканских народов, чтобы убедиться в этом с полной ясностью“. Фактическая аргументация этой „философии“ у автора очень незатейлива: славянские народы, жившие гораздо ближе к Византии, чем Венеция, не смогли завоевать этого города, а венецианцы оказались в состоянии сделать это — вот и все.

Никакого научного значения книжка Цвиденек Зюденхорста не имеет.

В исторической литературе на английском языке, во второй половине XIX в. могут быть отмечены сочинения американца Шора и англичанки Олифэнт. О работе первого, как впрочем и второй, говорить много не приходится. Шор излагает всю историю Венеции от начала до 1866 г. на 246 стр., причем вопросы колониального господства Венеции, равно как и вопросы промышленности и торговли не затрагиваются вовсе, а другие вопросы трактуются не только поверхностно, но нередко и превратно. Миссис Олифэнт — завзятая туристка и написала свою работу для туристов. Она назвала ее „Творцы Венеции“, каковыми, по мнению миссис Олифэнт, являются „дожи, завоеватели и печатники“. Нечего говорить о том, что она заботится не о точности, а о занимательности изложения. Никакого научного значения ни та, ни другая работы не имеют.

Далее мы должны назвать сочинения Хэззлита и Броуна.

Так как Хэззлит „с улыбкой вспоминал“ потом о своем труде в первом его издании — так он казался ему несовершенным, то мы остановимся на втором его исправленном и улучшенном варианте.

Сочинение Хэззлита „Венецианская республика, ее возникновение, рост и падение“ прекрасно издано в двух томах в 1900–1902 гг.

Автор не особенно разборчив в выборе источников для своего труда: он использует для его написания такие вещи, как трагедия Франческо Контарини „Исаччо“, написанная в начале XVII в., трагедия Личьо Антонио Бальди под заглавием „Алексей Комнин или венецианцы в Константинополе“, относящиеся к концу XVIII в., и пренебрегает основным документальным материалом по истории венецианской экспансии, подобранным, например, Тафелем и Томасом. Едва ли можно признать правильным также широкое использование весьма почтенных, но несомненно устаревших трудов Гиббона и Лебо.

Такая организация работы привела автора к грубейшим фактическим ошибкам и искажениям. Чего стоят, например, такие вещи, как заявление, что дож Пьетро Орсеоло, догат которого приходится на 991—1009 гг., заключил договор с крымским ханом, что „в 1185 г. узурпатор (Андроник Комнин) был поражен кинжалом своим родственником Исааком Ангелом“, или утверждение, что царевич Алексей, уговаривавший крестоносцев постоять за попранные права его и его отца, обещал венецианцам 200 тыс. марок серебра и погашение долга по убыткам, нанесенным Венеции императором Мануилом, причем эти 200 тыс. представляют будто бы разницу между 1,5 милл. марок, обещанных Мануилом, и 1,3 милл. марок им будто бы выплаченных и т. д. Все это — чудовищные измышления, которые можно было позаимствовать только из драм и трагедий XVII и XVIII вв. Необходимо указать, что автор недостаточно тщательно оформлял имевшиеся в его руках материалы, впадал в противоречия с самим собой: на стр. 288 раздел империи осуществляет комиссия из 12 членов, по шесть от обоих сторон, участвовавших в разделе, а на стр. 300 та же комиссия фигурирует в составе, как это и было в действительности, уже 24 членов, — очевидно, что комиссия по выборам императора спутана с комиссией по разделу империи и т. п.

Автор находится в плену у венецианцев анналистов. Он совершенно не в состоянии возвыситься над сугубо венецианской точкой зрения на излагаемые им события: разбойничий налет венецианцев вместе с авантюристами четвертого крестового похода на несчастный Задар в 1202 г., в пятый раз попытавшийся вырваться из когтей крылатого льва св. Марка, дает Хэззлиту случай высказать такие „мысли“: „Это было пятое восстание Задара в течение полутора веков. Каждое из них отмечалось благородством со стороны республики и изменнической неблагодарностью ленного города“. Ужасающий разгром Константинополя, произведенный крестоносной бандой в 1204 г., о котором „скромно“ умалчивают венецианские повествователи о событиях вроде автора „Истории дожей венецианских“, или говорят мимоходом, как „Хроника Дандоло“, приводит английского историка к такому заключению: „Вожди… использовали все средства, какие были в их власти, для того, чтобы… смягчить ужасы долгой (?) осады и тяжело добытой победы“…

При таком выборе и отношении к источникам, трудно было бы ожидать со стороны автора „Венецианской республики“ правильного освещения вопросов о составе и организации венецианских колониальных владений после четвертого крестового похода… и действительно: первый из этих вопросов освещается неправильно, а второму вовсе не отводится надлежащего места.

Все это дает основание сделать следующий общий вывод: сочинение Хэззлита, несмотря на свои внушительные размеры, не дает правильных и достаточно развернутых ответов на вопросы интересующей нас темы и во втором, „улучшенном“, своем издании.

Первое издание сочинения Броуна относится к 1892 г. Через три года оно вышло вторым изданием. „Очерк истории Венецианской республики“ значительно серьезнее произведения Хэззлита, но также не отличается необходимой тщательностью исследования, которую мы отмечали в работах Кольшюттера или Гфререра. Книга лишена научного аппарата, и нередко бывает трудно установить, откуда почерпнул автор то или иное свое сообщение. Список источников и пособий, приведенный автором, сделан по Чиконье и Соранцо. Из произведения Броуна не видно, чтобы он использовал всю приведенную им литературу.

Интересующие нас проблемы в книге Броуна освещаются очень кратко или совсем остаются незатронутыми, — укажем для примера на вопрос о разделе Византийской империи после четвертого крестового похода, на вопросы организации управления и экономической политики в колониях и т. д. Есть немало сомнительных и прямо неверных утверждений. К числу таких относится, например, возложение ответственности за столкновение венецианского и пизанского флотов у берегов Родоса в период первого крестового похода на императора Алексея I, или сообщение о правах Венеции на Солунь, купленных будто бы у Бонифация Монферратского вместе с Критом. Едва ли следовало также поддерживать старую версию о сговоре венецианцев с Малек-Адилем в период четвертого крестового похода, как это делает Броун.

В своем более позднем очерке истории Венеции, написанном для „Кембриджской средневековой истории“, Броун дает очень сжатое изложение основных фактов преимущественно внешней истории Венеции до четвертого крестового похода. Интересующие нас вопросы рассматриваются здесь очень бегло и со значительными пропусками, — это касается, в частности борьбы Венеции с венграми за Адриатическое побережье, отношения истрийских и далматинских городов к венецианской супрематии, сети венецианских фондако в Африке, в Сирии и владениях Византии. Очерк венецианской истории в „Кембриджской средневековой истории“ основан на гораздо более серьезном изучении источников и литературы предмета, чем рассмотренный нами выше труд Броуна, тем не менее и здесь не обошлось без некоторых фактических ошибок, как мелких, так и более значительных: Венеции приписывается война в союзе с королем Сицилии против Византии в 1185 г., тогда как венецианцы такой войны не вели; мотивом этой войны выставляется месть венецианцев за события 1182 г. в Константинополе, тогда как для венецианцев, по крайней мере, такого мотива существовать не могло, так как во время этих событий они не пострадали, а воевать из мести за обиды, причиненные не им, расчетливые политики св. Марка обыкновения не имели.

XX столетие принесло с собой торжество империализма и дальнейшее обострение классовой борьбы на фоне всеобщего кризиса капитализма. В буржуазной историографии усилились тенденции „обосновать“ исторически извечность или по крайней мере большую древность капиталистических отношений, усилилось стремление всячески затушевать классовую борьбу. Эти тенденции достаточно отчетливо выступают и в трудах новейших историков Венецианской республики. В работах итальянских историков они, кроме того, усиливаются империалистическими аспиратиями, направленными в сторону славянских земель и Албании.

Среди общих сочинений по истории Венеции в XX в. мы остановимся еще раз на работе итальянца Музатти и новейшей работе Роберта Чесси, на небольшой книге Шарля Диля и Огюста Бальи, на двухтомной работе англичанина Ходгсона и капитальном труде немца Кречмайра.

Музатти не внес существенных изменений в свое вышедшее в начале восьмидесятых годов и уже рассмотренное нами произведение. Судя по четвертому изданию его „Истории Венеции“, вышедшему в Милане в 1936 г., он только усилил те империалистические мотивы, которые мы уже отмечали выше. Он теперь считает возможным усмотреть в действиях Венеции во время борьбы Ломбардской лиги против Фридриха Барбароссы, о которых он в первом своем труде умалчивал, действия патриотические и национальные, — оказывается, „только Венеция… поддерживала в живых священный огонь любви к отечеству и национальное чувство“. Как известно, члены Ломбардской лиги и умиравшая от голода осажденная венецианцами и Христианом Майнцским, канцлером Барбароссы, Анкона смотрели на „патриотическую“ деятельность республики св. Марка иначе. Музатти по прежнему маскирует эгоистическую и эксплуататорскую политику Венеции в Истрии и Далмации нарочито придуманным им термином „морской юрисдикции“, не давая себе труда заглянуть во многочисленные „договоры“ Венеции с Задаром и Дубровником, не желая также и познакомить с ними читателя. Музатти повторяет свои прежние фактические ошибки и совершенно напрасно уверяет, что он пишет по источникам. Он пишет, например, что в договоре о разделе империи между участниками четвертого крестового похода была выделена часть маркиза Монферратского, что было бы совершенно невозможно, если бы автор действительно видел и читал этот договор. В новом издании усилен также элемент занимательности рассказа, в угоду чему важные исторические проблемы оставлены без внимания, а романической истории Бьянки Капелло отведено несколько страниц. Труд Музатти от этого в научном отношении выиграл мало.

Двухтомная „История Венецианской республики“ Роберто Чесси, второй том которой вышел после второй мировой войны, в некоторых отношениях может быть признана типичным образцом буржуазной историографии эпохи всеобщего кризиса капитализма. Путем препарирования одних фактов, намеренного умолчания о других Роберто Чесси пытается изобразить процесс исторического развития Венецианской республики как процесс эволюционный, которому чужды серьезные социальные конфликты и вместе с тем он всячески стремится „обосновать“ старые претензии Италии в отношении приадриатических земель на Балканах.

Чесси большой знаток того дела, за которое он взялся, об этом говорят его многочисленные статьи по различным вопросам истории Венеции и некоторые его издания первоисточников по этой истории; однако его политические симпатии лишили его возможности трактовать проблемы венецианской колониальной экспансии и венецианской колониальной политики действительно объективно. По этой причине венецианские захваты на Далматинском побережьи Чесси трактует как „освобождение“ городов от славянского варварства; взаимоотношения Венеции с подчиненными ей городскими республиками на восточном берегу Адриатики он изображает как отношение добровольного подчинения к их собственной выгоде; многократные попытки населения захваченного Венецией Крита и далматинских городов, и особенно Задара освободиться от венецианского господства объясняются исключительно посторонними влияниями, — в Задаре — венгров, на Крите — сначала генуэзцев, потом Никеи, еще позже Константинополя. Склонный всемерно обелять политическую деятельность республики на лагунах, Чесси участие Венеции в первом крестовом походе изображает как дело благочестия и повторяет ранее его высказанную несообразность, будто единственным результатом венецианского похода к берегам Сирии в 1100 г. было приобретение „мощей“ св. Николая и некоторых других „святых“.

При всем этом справедливость требует признать, что там, где не затрагиваются социальные или политические симпатии автора, он правдив и точен, — у него нельзя встретить в таких случаях тех ошибок, которые мы отмечали у ряда его предшественников. Работа Чесси лишена научного аппарата, но в тех строках, где он действительно хочет быть правдивым, чувствуется или непосредственное знакомство с источниками, или критическое освоение специальной литературы по отдельным вопросам. Для примера можно указать на данное им описание государственного устройства Венецианской республики, в особенности венецианской магистратуры. Это описание в существующей исторической литературе, несомненно, является наилучшим.

Французские работы Шарля Диля и Огюста Бальи — первая вышла в 1916 г., последняя 14–м изданием в 1946 — представляют собою популярные сочинения, сравнительно незначительные по количеству имеющихся в них страниц. Оба автора стремились дать историю Венеции в ее полном объеме, вследствие чего „второстепенные“ проблемы, как проблема создания Венецианской колониальной империи и вопросы венецианской колониальной политики, освещаются в них лишь очень бегло или игнорируются вовсе.

Несмотря на то, что книга Шарля Диля не свободна от некоторых фактических ошибок, вроде утверждения, что от константинопольского подеста в зависимости находились шателены Корона и Модона, байло Негропонта и даже дука Кандии, или датировки возвращения венецианцев в Константинополь при Палеологах только в 1277 г., несмотря на то, что автор не смог обойтись без того, чтобы не выставить в высшей степени сомнительного тезиса о том, что будто бы не было ни одного такого венецианца, у которого не было бы собственности, или что социальные кризисы в Венеции были неизвестны, книга Шарля Диля является лучшим популярным сочинением по истории Венеции во всей популярной буржуазной литературе по истории Адриатической республики.

Этого нельзя сказать о сочинении Бальи. Последнее в той его части, которая относится к нашей теме, не лишена серьезных фактических ошибок. Укажем для примера на утверждение автора, что папский легат „благословил“ авантюристов четвертого крестового похода на их „подвиги“ под Задаром, или — на другое утверждение, согласно которому при разделе империи после четвертого крестового похода венецианцы получили торговые порты на Черном море, или, наконец, — на совершенно ошибочную трактовку вопроса о взаимоотношениях между венецианскими цеховыми организациями и государством. Бальи сильно преувеличивает их автономность.

По совокупности всех этих причин ни та, ни другая французские работы не представляют с точки зрения нашей темы серьезного интереса.

Книги англичанина Ходгсона вышли в первом десятилетии текущего столетия — „Ранняя история Венеции“ в 1901 г. и „Венеция в XIII и XIV вв.“ в 1910 г.

Ходгсон — идеалист и склонен малыми причинами объяснять большие исторические следствия. Он плохо разбирается в вопросах классовой борьбы и к тому же настроен антидемократически. Все это говорит не в пользу его книг. Тем не менее они представляют собою плод самостоятельного изучения по крайней мере важнейших источников по истории Венеции, большая часть его выводов документирована, хотя он и не всегда достаточно критичен по отношению к имевшимся в его руках материалам.

Процесс образования венецианской колониальной империи изображается им попутно, в связи с событиями внутренней истории республики, причем уделяется этому вопросу не всегда достаточное внимание. Большая проблема раздела Византийской империи и доставшихся Венеции владений трактуется поверхностно, без анализа относящихся сюда документов, вследствие чего автор идет здесь старыми, проторенными путями без попытки критической их проверки.

Дальнейшие судьбы Венецианской империи, т. е. колониальных владений Венеции, интересуют Ходгсона в гораздо большей степени, чем упоминавшихся выше английских его предшественников. Однако Ходгсон занят исключительно внешней историей венецианских колоний, не уделяя их внутренней жизни и взаимоотношениям с метрополией даже того внимания, которого прямо требовали имевшиеся в его руках документы и материалы. Чтобы не быть голословным, укажем на донесение венецианского байло в Сирии Марсильо Джорджио, которое несомненно было в руках Ходгсона, но интересные данные этого документа не нашли отражения во второй книге работы нашего автора.

Несмотря на некоторые другие дефекты книг Ходгсона, по большей части отдельные фактические ошибки, можно признать, что его работы представляют собою значительное явление в английский литературе по истории Венеции.

Самым крупным произведением буржуазной историографии Венеции за последние десятилетия является, несомненно, работа венского ученого Генриха Кречмайра. Выход его „Истории Венеции“ растянулся на целых 30 лет: первый том появился еще в 1905 г., второго пришлось ждать до 1920 г., третий и последний том вышел в 1934 г.

Труд Кречмайра построен по обычной для истории Венеции схеме: возвышение, расцвет и гибель; каждому из этих разделов отведено по одному тому. „История Венеции“ Кречмайра основана на кропотливом изучении источников, частию не напечатанных, и обширной литературы предмета, — в этом смысле она может быть названа синтезом двухстолетнего изучения истории Венеции историками различных стран. Разумеется, в настоящее время работа историка-одиночки не может претендовать на исчерпывающее изучение литературы такого большого отрезка всемирной истории, как история Венеции; недооценка или незнакомство с некоторыми работами предшественников, известная неравномерность в использовании источников при написании такого труда неизбежны, — есть такого рода недостатки и в труде Кречмайра. Для иллюстрации можно указать, например, на недооценку русских сочинений по истории итальянских, в частности, венецианских, владений на Черном море, причем для автора не могут служить извинением языковые трудности, так как он ссылается, очевидно через вторые руки, на сочинения В. Г. Васильевского, не переведенные с русского языка, и не пользуется трудами Бруна, существующими частично на языке французском, равно как и полемикой с ним Гейда на этом же языке; едва ли может быть оправдано, с другой стороны, игнорирование некоторых источников славянского происхождения, относящихся к истории далматинских городов.

Основным недостатком труда Кречмайра являются, однако, не эти неизбежные и сравнительно мелкие недочеты. Гораздо более серьезным дефектом его произведения должна быть признана общепринятая в буржуазных гелертерских кругах „беззаботность“ в отношении основной научной исторической терминологии, приводящая к произвольным и ненаучным выводам, принижающим ценность в других отношениях неплохого исторического сочинения. В данном случае мы имеем в виду термин: „капитализм“. Для Кречмайра, как и всех буржуазных историков социально-экономического направления, понятие капитализма совпадает с понятием денежного хозяйства, в чем еще Маркс справедливо упрекал „господина“ Моммзена. Стоя на этих позициях, Кречмайр говорит о „капитализме“ Венеции еще в XII в., причем его нисколько не смущает то обстоятельство, что цеховой ремесленный строй, эта характерная черта феодализма, складывается в Венеции, по его же собственному мнению, только в XIII в. Он не согласен даже с теми из своих буржуазных собратий, кто относит возникновение капитализма в Венеции к началу XIII в., точнее — ко времени четвертого крестового похода.

Серьезного упрека в труде Кречмайра заслуживает также обычное в буржуазной историографии эпохи империализма отсутствие должного внимания к проблемам классовой борьбы, и это далеко не всегда по вине источников. Венский ученый, например, довольно подробно останавливается на первой попытке кодификации в Венеции уголовного права, сделанной в догат Орио Малипьеро, в 1181 г. Он полностью приводит латинский текст этого памятника, передает по-немецки его содержание, пытается определить его происхождение с формально-юридической точки зрения, но не касается самого важного, классового характера этого документа. Такая же формальная точка зрения преобладает в труде Кречмайра и в тех случаях, когда он говорит о проблемах колониальной политики Венеции, — здесь в качестве примера можно указать на его отношение к такому важному документу по этим вопросам, как упоминавшийся уже доклад сирийского байло Марсилио Джорджио о сирийских владениях Венеции, направленный им дожу Якопо Тьеполо в 1243 г. Кречмайр признает важность этого документа, но тем не менее не делает попытки углубиться в его содержание с точки зрения социальной и экономической политики Венеции в ее колониях.

Проблемы образования Венецианской колониальной империи, важность которых совершенно очевидна, трактуются автором без достаточного внимания к различным их деталям. Приведем некоторые примеры: он очень поверхностно излагает вопрос о раннем периоде черноморских владений Венеции, излагает так, что возникает сомнение в правильности понимания автором существа дела; неправильно понимает роль подеста в Константинополе, которого автор рассматривает в качестве главы всех колоний на территории Византии, хотя ему известен документ, на основании которого правильно определяется эта роль; не точно устанавливаются владения Венеции, которые она должна была получить по акту о разделе империи и не подвергнут анализу самый этот документ.

Независимо от этого в сочинении много интересных взглядов и верных выводов по отдельным вопросам, с которыми полезно считаться.

Заканчивая обзор общих доступных нам сочинений по истории Венеции, укажем на небольшую книжку француза Тирье, вышедшую в 1952 году под заглавием „История Венеции“. Она относится к издававшейся в последнее время в Париже серии популярных кратких сочинений на различные темы под общим заголовком „Что мне известно?“ и, следовательно, лишь очень бегло касается поставленных в нашей работе вопросов. Необходимо заметить, что эта небольшая книжка написана со знанием дела и вполне толково.

Наконец в последние годы начала выходить обширная по своему замыслу „История Венеции“ под общей редакцией Р. Чесси. В 1957 и 1958 гг. вышли два ее первых тома, охватывающие древнейшие времена территории Венеции и раннюю историю Венецианского дуката до 4–го крестового похода включительно. Этот последний раздел находится во втором томе и написан редактором издания Р. Чесси. Естественно, что эта работа воспроизводит достоинства и недостатки указанной выше двухтомной Истории Венецианской республики того же автора.

2. Историки хозяйства об образовании и ранней истории Венецианской колониальной империи

Проблемы колониальной истории — проблемы столь же экономические, сколь и политические, в принципе обе эти стороны неотделимы друг от друга. Однако практически историки общей истории Венеции интересовались колониальными проблемами республики преимущественно, если не исключительно, с политической точки зрения, обращая мало внимания, или вовсе игнорируя проблемы социально-экономические.

Это побуждает нас обратиться к краткому рассмотрению некоторых трудов по истории народного хозяйства в средние века с целью показать, что и как сделано буржуазной историографией для колониальной истории Венеции с экономической точки зрения. Обращение к общим сочинениям по истории народного хозяйства, поскольку они так или иначе затрагивают проблемы венецианской колониальной истории, оправдывается тем, что история венецианского хозяйства, колониального хозяйства во всем его объеме, в частности, еще не написана, если не считать отдельных статей по частным вопросам, рассеянным в различных журналах, и отдельных попыток их обобщения, вроде рассмотренных ниже „Очерков“ Джино Луццатто. Исключением могла быть также рассмотренная ниже книга Тирье о „Венецианской Романии“, но она не охватывает вопросов венецианской колониальной политики в бассейне Адриатического моря.

В качестве введения в рассмотрение работ по экономической истории Венеции остановимся на некоторое время на более ранних аналогичных сочинениях Формалеони, Мутинелли и француза Примодэ.

Сочинения Формалеони, которое мы в данном случае имеем в виду, называется „Философская и политическая история мореплавания, торговли и колоний древних на Черном море“. Работа эта выполнена по заказу императрицы Екатерины II и ей посвящена автором. Как известно, интерес к Черному морю возрос в Петербурге во второй половине XVIII в. в связи с приобретением причерноморских территорий и возникновением „греческого проекта“. Заказ был выполнен автором к 1788 г.

Работа Формалеони излагает историю Причерноморья с древнейших времен до времени турецкого господства. Интересующие нас вопросы рассматриваются во втором томе. В работе Формалеони рядом с фантастическими данными о родстве приадриатических венетов с венедами Прибалтики, определением первоначального населения Венеции в полмиллиона человек, имеются и вполне здравые суждения. К таким должна быть отнесена прежде всего общая оценка крестовых походов и роли в них Венецианской республики, — автор правильно усматривает в кресте лишь маску, под которой обделывались мирские дела и правильно замечает, что венецианцы сумели извлечь из них для себя очень большую пользу. Не менее правильно расценивает автор и поведение венецианцев при заключении ими договоров с крестоносцами накануне второго взятия Константинополя, — они не хотели нести трудностей по обороне империи и Константинополя, почему и отклонили от себя почетный титул императора, сохранив за собою все экономические выгоды предприятия. Едва ли можно возражать Формалеони и по поводу его положения, что до четвертого крестового похода венецианцы не вели широких торговых операций на Черном море.

Несмотря на эти и некоторые другие правильные суждения, работа Формалеони, как не основанная на архивных, тогда еще не опубликованных материалах, должна быть признана совершенно устарелой. Кроме того, она и не затрагивает большинства исторических проблем, связанных с образованием и существованием колониальной империи Венеции, так как автор не ставил перед собой подобной задачи.

Сочинение Фабио Мутинелли „О венецианской торговле“, написанное в 1835 г., дает очень мало для истории интересующих нас вопросов. Это — довольно поверхностная компиляция, воспроизводящая ошибки, которые автор нашел у своих предшественников. То обстоятельство, что автор был довольно долгое время хранителем венецианских архивов, не способствовало улучшению качества его работы за счет привлечения архивных материалов, что, впрочем, он мог бы сделать только во втором издании своего труда, так как венецианскими архивами ведал он только с 1847 г.

Заглавие труда не соответствует его содержанию, так как о торговле в нем идет речь только в третьей главе, а остальные главы трактуют о вопросах, к торговле не имеющих прямого отношения, — например, глава четвертая говорит о „святых“, их „мощах“, паломничестве, глава пятая — о роскоши венецианской жизни и т. д. В книге много ошибочных суждений, если даже иметь в виду только интересующие нас вопросы. К таким, например, относится утверждение, что Венеция сделалась обладательницей Истрии и Далмации на основании хрисовула императора Алексея I Комнина, или совершенно фантастическое описание территориальных приобретений Венеции в результате четвертого крестового похода, в котором к владениям республики отнесена между прочим и Фригия.

Лишь немного позднее работы Мутинелли вышел в Париже труд француза Примодэ. Он называется: „Этюды по средневековой торговле. История торговли на Черном море и генуэзских колоний в Крыму“.

Центром внимания Примодэ является торговля на Черном море и торговая деятельность генуэзских колоний в Крыму, — из 16 глав этим вопросам посвящено 10, с третьей по двенадцатую. Примодэ, трактуя по преимуществу о генуэзской торговле, неизбежно должен был также останавливаться и на вопросах венецианской торговли и венецианской колониальной деятельности.

В книге Примодэ довольно подробно и для того времени содержательно говорится о колониальных и торговых интересах Венеции в различных городах Черноморья и стран, к нему примыкающих, как Кавказ, Малая Азия, Молдавия, русские земли. Выясняется посредническая роль Черноморья в торговле с Индией, странами Ближнего и Дальнего Востока. Освещаются вопросы торгово-колониального соперничества Генуи и Венеции в Причерноморье.

Книга Примодэ, конечно, устарела, и многие из исторических схем автора не выдерживают критики. К последним мы относим, например, третью главу книги, где мы встречаемся с такими рассуждениями: Амальфи, Пиза, Генуя в XII в. овладели всею торговлей Черноморья, за что они были изгнаны из Константинополя, а это привело к четвертому крестовому походу и основанию Латинской империи. Искусственность такого построения очевидна, и к тому же невозможно доказать правильности ни одного из положений, входящих в состав этой схемы.

Можно было бы указать в книге Примодэ на ряд других ошибок и неточностей, но она тем не менее поставила целый ряд интересных вопросов, будивших мысль и требовавших исследования. В этом смысле не без влияния этого сочинения возникли черноморско-генуэзские штудии нашего соотечественника Бруна.

Во второй половине XIX в. появилась работа Гейда. Труд Гейда и его значение в историографии общеизвестны. Мы кратко остановимся лишь на тех его частях, которые касаются интересующих нас вопросов. Особой заслугой Гейда в этой области надо признать, что никто до него не сделал так много и так основательно для выяснения состава венецианских колониальных владений, роли и значения отдельных их составных частей в средиземноморской торговле в средние века. Мы соглашаемся не со всеми его выводами: считаем преувеличенной его оценку значения первой колониальной акции Венеции в Адриатике в конце X в., не можем согласиться с тем, что после 1204 г. в зависимости от Венеции находились Трогир и Сплит на Далматинском побережье, иначе определяем состав венецианской части византийского наследства после четвертого крестового похода, у нас вызывают возражения некоторые его суждения о торговых связях, существовавших между Венецией и Византией в конце XII в. и так далее; но немало установленных им фактов сделалось прочным достоянием исторической науки. В труде Гейда нельзя найти ответа на большое количество очень важных вопросов по колониальной истории Венеции, но автора „Истории торговли с Левантом в средние века“ и нельзя упрекнуть в этом: его задача была иной, одновременно и более широкой и более узкой для разрешения таких вопросов. Работа Гейда во всяком случае и в трактовке вопросов нашей темы принадлежит к лучшим сочинениям буржуазной историографии позитивистского направления.

Книга Шаубе, вышедшая на четверть века позднее труда Гейда, сравнительно немного прибавила к тому, что сделано было штутгартским ученым и, пожалуй, ничего в области нашей темы. В руках Шаубе были материалы, которые могли бы помочь ему исправить некоторые ошибки Гейда, но он этого не сделал. Мы имеем в виду, в частности, вопрос о деловых связях Венеции с Византией при императорах Мануиле и Андронике Комнинах, вопрос о ленной зависимости сеньоров Архипелага и др.

Книга Шаубе появилась в начале XX в. В это время было уже невозможно не считаться с Марксом, но для паладинов капитализма еще менее возможно было с ним согласиться. Поэтому историки хозяйства эпохи империализма, и в первую очередь немецкие „гелертеры“, считают своим долгом полемизировать с ним, весьма часто не называя его имени. Отсюда тезис о чрезвычайной древности капитализма, который они открывают всюду, споря между собой лишь о том, восходят ли капиталистические отношения к гомеровским, или к каким-нибудь более поздним временам. Все это можно видеть, рассматривая сочинения Луйо Брентано, его ученика Гейнена, Зомбарта и др. Из них один лишь Гейнен дал специальную работу по истории Венеции в XI и XII вв., тогда как Луйо Брентано только широко использует данные венецианской истории для иллюстрации и доказательства своих взглядов на вопрос происхождения капитализма, а Зомбарт касается венецианских дел лишь попутно, но зато таких, которые являются центральными вопросами нашей темы.

В „Современном капитализме“, как известно, Зомбарт выдвинул встретившую со всех сторон возражения своеобразную теорию градообразования, которую он в полемике против Пиренна кратко выразил следующим образом: „Города средневековья в экономическом смысле являются созданием держателей рент и получателей налогов“. Это утверждение наталкивалось на общеизвестные факты из истории Венеции, на что и было Зомбарту указано, но это не поколебало его взглядов и в последующих изданиях своего труда Зомбарт остался в этом вопросе на своих прежних позициях.

Исходя из марксистского учения о том, что капиталистам присуща страсть к наживе, „неутолимая жажда прибавочного труда“, как следствие капиталистического способа производства и образования мирового рынка, Зомбарт, „подделываясь под марксиста“, перевертывает это правильное учение вверх ногами и объясняет само капиталистическое развитие воздействием капиталистического духа, равно как и средневековое ремесленное производство выводит из противоположного капиталистической страсти к наживе стремления „удовлетворения потребностей“, „идеи пропитания“. Этой разницей в идеях определяется и разница в экономической политике средневекового города и капиталистического государства по отношению к их колониям: „Можно сказать — пишет Зомбарт, — что потребность в экспансии в средневековом городе вытекала из идеи пропитания, тогда как в городах — государствах и великих державах нового времени она находилась под доминирующим воздействием идеи наживы“. Историк — марксист с такой постановкой вопроса согласиться не может: мышление к бытию, идеи к окружающей действительности находятся не в таком отношении, как это изображает Зомбарт, а как раз в обратном. Это с полной ясностью и не раз было доказано основоположниками марксизма, — достаточно указать на знаменитое произведение Энгельса, направленное им против Дюринга. Применительно к данному вопросу это значит, что мелкий ремесленный характер средневековой, в том числе в значительной степени и венецианской торговли определялся не „идеей покрытия потребностей“ или „идеей пропитания“, а сами эти идеи вытекали и обусловливались ремесленным характером производства, зависевшим в свою очередь от уровня производственной техники средневековья, от уровня кораблестроительной техники в частности, и необеспеченности от морского разбоя торговых путей.

Трактовка Зомбартом вопроса о венецианских колониях также вызывает возражения, и прежде всего, им совершенно неправильно определяется состав венецианских колониальных владений: „В состав ее (Венеции) владений вошли земли Эпира, Акарнании, Этолии, Ионические острова, Пелопоннес, острова южной и западной части Архипелага, ряд городов по Дарданелльскому проливу и Мраморному морю, города во внутренней Фракии, как Адрианополь и др., Пера, предместье Константинополя, Кандия и вскоре после этого важный Кипр“. Здесь мы имеем пример грубого смешения бумажных прав с фактическим положением дела и полного пренебрежения к хронологии: ни Эпиром, ни Этолией, ни Акарнанией, ни Ионическими островами, ни Пелопоннесом, кроме Модона и Корона, Венеция в XIII в. не владела, так как получила их только на бумаге; с другой стороны Венеция овладела Кипром не вскоре после 1204 г., а через 285 лет, что даже для 750–летней колониальной истории Венеции нельзя считать коротким сроком. Не совсем безупречны суждения Зомбарта также и относительно размеров венецианских владений в Сирии.

Нельзя согласиться далее с Зомбартом и в вопросе относительно политики Венеции в ее колониях. Она была гораздо более дифференцированной, чем ему это кажется, и в XIII в., по крайней мере, не сводилась только к „непосредственному государственному управлению“; с другой стороны мы не располагаем и сколь-нибудь определенными данными для XIII в. относительно существования в венецианских колониях плантационных хозяйств рабовладельческого типа. Из сделанного Зомбартом на этот счет замечания — „на рабстве (или крепостничестве) базировалось колониальное хозяйство итальянцев на Востоке“ — мы можем принять только часть, заключенную им в скобки. Едва ли, наконец, может быть признан типичным, по крайней мере для XIII в., как это делает Зомбарт, и тот внешний облик венецианских колоний, который дает в своей известной работе Гейд, рисуя со слов Джиованни Бембо укрепления Таны.

Взгляды Зомбарта нашли противника в лице Луйо Брентано и некоторых его учеников. Группа статей Брентано, направленных против Зомбарта и близко касающаяся интересующих нас проблем, объединена под общим заглавием: „Начало современного капитализма“.

Луйо Брентано относит возникновение капиталистических отношений в Европе к очень раннему времени, — к XI и даже X веку, причем процесс внедрения этих отношений проходил, по его мнению, последовательными этапами, охватывая постепенно одну отрасль хозяйственной деятельности за другой: впервые начала капитализма утвердились в торговле, почти одновременно с этим в области кредитного дела, потом в деле военном, затем в сельском хозяйстве и промышленности. Луйо Брентано возражает против зомбартовского понимания средневековой торговли как одного из видов ремесленной деятельности и пространно доказывает, что страсть к наживе свойственна самому существу человеческой природы, а вовсе не является продуктом особой капиталистической психологии, причем Луйо Брентано кажется, что он тем самым возражает одновременно и Марксу.

Опровергая взгляд Зомбарта на четвертый крестовый поход как время, с которого датирует современный капитализм, Брентано в одном из своих „экскурсов“ в указанной книге дает краткий очерк истории этого похода и таким образом непосредственно касается интересующей нас темы. Непосредственный интерес представляют для нас также и его взгляды на экономическую политику Венеции в ее колониях, которую он не без основания считает дифференцированной. Несколько раз и настойчиво подчеркивает он мысль об обратном воздействии венецианских колоний на метрополию, каковое он усматривает в феодализации венецианской знати и в зависимость от которого ставит и закрытие Большого Совета.

Несмотря на то, что в критических замечаниях Луйо Брентано на взгляды Зомбарта есть значительная доля правды, тем не менее его основные концепции и многие из его частных суждений приняты быть не могут.

Это прежде всего относится к его тезису о раннем внедрении капитализма в хозяйство средневековой Европы. Существо вопроса заключается в том, что Брентано, как и многие буржуазные историки и „критики“ Маркса, понимают марксистскую терминологию сугубо упрощенно, вкладывают в марксистские термины не свойственное им примитивное содержание, и под капиталистическими отношениями разумеют не отношения между людьми в процессе производства, а отношения между самими вещами. Это дает возможность всякую денежную сделку считать капиталистической операцией независимо от социальных отношений, которые ею прикрываются. Для Луйо Брентано, поэтому, наем разбойничьей шайки с целью ограбления соседей является „капиталистической“ операцией, так как „тот, кто принимает участие в такой операции в качестве воина, получает меньше того, кто вкладывает в неё деньги“, и Луйо Брентано совершенно серьезно думает, что такая затрата денег как раз подходит под определение капитала как стоимости, „способной порождать прибавочную стоимость“. Поэтому для него завоевание Англии Вильгельмом Нормандским является капиталистическим предприятием, и тем более, конечно, четвертый крестовый поход, или завоевание Мореи Шамплитом и Вильардуэном. Почтенный профессор выдвигает даже целую „теорию“, согласно которой, говоря его собственными словами, „в наступательных войнах феодальная система оказывается несостоятельной, и службу рыцарей в этом случае надо покупать за деньги“, и это будто бы „является первой предпосылкой проникновения капитализма в военное дело“. Читая эти рассуждения, можно подумать, что феодальные войны не были войнами одной шайки грабителей против другой, а были оборонительными войнами феодалов против агрессоров „капиталистов“. Брентано так и пишет: „Уже в начале XII в. мы видим, как богатые деньгами князья используют феодальные правовые нормы капиталистическим способом“. При таком понимании капитализма и капиталистических отношений можно не спорить, как это делает Брентано, и против таких рассуждений, что „уже у Гомера обнаруживаются первые следы капитализма, и что капитализм находился в состоянии полного развития в VI в. до нашей эры, в конце Римской республики и в начале императорского времени так же, как и во времена св. Амвросия или бл. Августина“. Всему этому удивляться не следует, — в свое время В. И. Ленин писал о нем: „Брентано обнаруживает самую невероятную путаницу, смешивая явления природы и явления общественные, смешивая понятия продуктивности и прибыльности, стоимость и цены и т. д.“

Не везде и не всегда благополучно обстоит дело у Брентано также и с фактической стороной дела. Мы остановимся на примерах, имеющих прямое отношение к рассматриваемым нами проблемам.

По мнению Брентано, венецианцы с 992 г. пользовались в пределах Византии важной привилегией платить в качестве ввозных пошлин 2 % и вывозных — 15 %; только по цифрам и дате можно догадаться, что речь идет о хрисовуле императоров Василия и Константина, установивших обложение венецианской торговли в 2 перпера с каждого прибывавшего в византийские порты корабля и в 15 перперов — с каждого выбывавшего, а это не одно и то же, что, как кажется, можно понять и не профессору политической экономии.

При изложении событий четвертого крестового похода Луйо Брентано становится на старую точку зрения, опровергнутую еще в 70–х годах прошлого столетия Ганото, точку зрения Гопфа, в соответствии с которой венецианцы будто бы по уговору с египетским султаном направили поход вместо Египта под Константинополь. Так как Брентано известна полемика по этому вопросу, то надо было с его стороны ожидать новых доказательств этого старого тезиса, но его доказательства и не новы и не убедительны. Нельзя считать убедительным доказательством его ссылку на то, что Вильардуэн не опровергает обвинения, выдвинутые сирийцами против Венеции, так как Брентано в этом случае должен был бы доказать по меньшей мере то, что обвинения Эрнуля и ему подобных Вильардуэну были известны, что он не делает и сделать не может. Для доказательства своего тезиса Брентано, правда, указывает еще на источник, будто бы содержащий такое обвинение против венецианцев, какое мы находим у сирийцев, имению на Гунтера Парижского, но это доказывает только, что сочинение этого автора Брентано известно из вторых рук, так как у Гунтера, при всем его отрицательном отношении к венецианцам, такого обвинения нет.

Брентано не без основания критикует мнение Зомбарта относительно насаждения итальянскими городами, в том числе и Венецией, плантационных хозяйств в своих колониях, доходы от которых будто бы и были основным мотивом к их устроению; однако нельзя признать безупречными и собственные суждения Брентано. По его мнению, города и острова Далматинского побережья, находившиеся в зависимости от Венеции, составляли вместе с нею „расширенный взаимооборонительный союз“, и торговые выгоды венецианцев заключались будто бы только в том, что они не платили в подчиненных городах пошлин, тогда как купцы этих городов должны были покупать и продавать товары только в Венецию. В действительности дело обстояло не так, в чем можно убедиться из любой грамоты, регулировавшей взаимоотношения Венеции, например, с Дубровником. Признавая далее правильным указание Брентано на то, что опорные пункты Венеции в Азии и Африке преследовали, главным образом, торговые цели, нельзя все-таки согласиться, что эти цели были единственными, чему противоречит, например, положение дела в венецианских владениях в Тире и Акре и т. д.

Небольшая книга Рейнхарда Гейнена, „К вопросу о возникновении капитализма в Венеции“, вышла из семинара Брентано и направлена против теории Зомбарта о получателях ренты, как градообразователях, и об этой последней, как об основном источнике первоначального накопления городских капиталов. Разумеется, при этом отвергается и ремесленный характер венецианской торговли, который отстаивается, как мы видели, Зомбартом. Отвергает он также и ту мысль автора „Современного капитализма“, по которой колонии итальянских городов на Востоке использовались для организации плантационных хозяйств с широким применением труда рабов, — Гейнен не видит ни малейших оснований для таких утверждений по крайней мере для владений венецианцев в Сирии.

Основой экономической жизни Венеции с самого начала были только торговля и судоходство: „Значительные накопления подвижных средств обязаны своим существованием только торговле, и древнейшие капиталы образовались из византийских фрахтовых денег и доходов от соляной торговли“ — пишет Гейнен. Основой внешней и внутренней политики Венеции всегда было всемерное покровительство и поощрение торговой деятельности ее граждан, и в этом отношении венецианская политика, по мнению Гейнена, очень напоминает политику государей эпохи меркантилизма. Венецианская торговля уже в XI и XII вв. была торговлей капиталистической, и капитал выступал здесь в двух формах, — в форме капитала торгового и капитала ростовщического. Доказательства этих тезисов, а равно и материал для опровержения Зомбарта, Гейнен дает в кратком, но содержательном очерке экономического развития Венеции до начала XIII в. В этих же целях целая глава посвящена в книге Гейнена истории торгового дома Майрано, ведшего в XII в. довольно значительные операции на Востоке. Слабой стороной этого очерка является игнорирование промышленного производства в Венеции за это время, и это не только потому, что наши источники по этому вопросу для XI и XII вв. очень скудны, но также и потому, что именно эта сторона хозяйственного развития Венеции находится в очевидном противоречии с основной мыслью Гейнена о раннем развитии капиталистических отношений в Венеции. То же самое надо сказать и о сельском хозяйстве венецианских нобилей, эксплуатировавших свои земли феодальными методами совершенно так же, как это делалось повсюду в тогдашней Европе.

Книга Гейнена представляет значительный интерес и с точки зрения основных вопросов нашей темы: в ней достаточно правильно освещается венецианский „напор“ на Восток в XI и XII вв. и это делается автором на основании еще не опубликованных тогда архивных материалов. Автору, однако, и здесь не удалось избежать некоторой тенденциозности в освещении событий. Указав, например, на поход дожа Пьетро Орсеоло II к берегам Далмации и пленение им 40 нарентян, Гейнен замечает: „Победоносный поход Пьетро Орсеоло вдоль всего далматинского побережья до Дубровника не раз дал случай к присвоению накопленных там богатств“. Известия Диакона Джиованни, на которые ссылается автор, не дают для такого заключения ни малейших оснований. Имевшиеся в руках Гейнена материалы, с другой стороны, позволяли ему пересмотреть традиционную трактовку проблемы взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах, чего Гейнен однако не сделал.

О новых трудах по истории хозяйства Италии в средние века Карли и Дорена приходится сказать очень немного.

Работа Карли посвящена истории итальянской торговли, и второй том ее, вышедший в 1936 г., рассматривает торговлю итальянских городов — коммун как раз в интересующее нас время. Карли придает большое значение проблеме торговли для истории Италии в средние века, считая ее вопросом жизни и смерти коммун того времени. Однако он занимается преимущественно вопросами торговли внутри Италии, тем, что он называет торговлей „интерлокальной“. В книге Карли можно найти ряд интересных мест по избранной им теме, но проблемы собственно колониальные занимают его лишь попутно, почему сочинение автора не прибавляет ничего к тому, что сделано было по этому вопросу ранее. К чести автора надо добавить, что он, трактуя хозяйство итальянских городов — коммун как хозяйство капиталистическое, оговаривается все-таки: „Я не хочу сказать, что в XIII столетии в Италии существовал капитализм, одинаковый с тем, который существовал в индустриальной Европе XIX в.“. Однако, когда он пытается установить это различие, то не замечает самого главного, именно того, что сфера производства — промышленность и сельское хозяйство в XII в. оставались феодальными.

Еще меньше занимается интересующими нас проблемами книга Дорена по истории народного хозяйства Италии. То немногое, что можно в ней найти по истории венецианских колоний, заимствовано из вторых рук и принято без надлежащей критики. В качестве примера можно указать на состав владений Венеции, полученных ею в результате четвертого крестового похода, — владения эти у Дорена представлены в совершенно фантастическом виде. Книга Дорена, весьма содержательная сама по себе, не принадлежит к числу тех, которые продвинули изучение вопросов нашей темы.

Обзор настоящего раздела исторической литературы мы закончим рассмотрением работ наиболее крупного историка венецианской экономики в средние века Джино Луццатто.

Луццатто более 40 лет подвизается в области изучения экономических вопросов средневековой Италии, Венеции в особенности. Не менее десятка статей посвящены им хозяйственной деятельности республики св. Марка, которые недавно были обобщены в „Исследованиях по истории венецианской экономики“. Довольно подробно эти вопросы рассмотрены Луццатто также в другом его обобщающем труде, вышедшем в русском переводе — „Экономическая история Италии. Античность и средние века“.

Дж. Луццатто — представитель прогрессивной исторической мысли, но он не марксист. В экономической истории его интересуют хозяйственные явления сами по себе, а не производственные отношения людей. Его понятие о феодализме и капитализме отличаются от принятых в марксистско-ленинской исторической науке, и для него не существует последовательной смены исторических формации. По этой причине не все его выводы по экономической истории Венеции могут быть приняты, несмотря на то, что сами по себе работы Луццатто содержательны и во многих отношениях интересны, причем особенно подробно и основательно разработаны им вопросы торговли.

Не останавливаясь на второстепенных вопросах, укажем на некоторые принципиальные положения Луццатто, с которыми не может согласиться историк — марксист. В одной из своих статей Луццатто заявлял, что в Венеции феодализм никогда не был в состоянии утвердиться ни под одной из своих форм; между тем ремесленное производство в Венеции протекало в типичных для средневекового города цеховых рамках, а эксплуатация земельных участков, например салин, осуществлялась характерными для феодализма методами. Другую свою работу Луццатто назвал „Синдикаты и картели в венецианской торговле XIII и XIV вв.“. В действительности венецианские купеческие товарищества не имели ничего общего с картелями и синдикатами эпохи империализма, созданными на основе господства промышленного капитала, ищущего рынков сбыта для своих товаров. Нельзя признать, наконец, убедительными его суждения о капиталистическом характере некоторых отраслей венецианского ремесленного производства.

Из всего этого следует, что, несмотря на всю значимость работ Джино Луццатто для изучения истории средневековой Венеции, они не делают излишними дальнейшие изыскания как потому, что не останавливаются в надлежащем объеме на вопросах колониальной экономической политики Венеции, так и потому, что ряд положений автора нуждается в поправках и уточнениях.

Краткое рассмотрение отдельных сочинений историков народного хозяйства, касавшихся экономической истории Венеции, показывает, что и у них мы не находим правильного истолкования исторических фактов, относящихся к колониальной истории республики, и самые эти факты устанавливаются далеко небезупречно.

Перейдем к рассмотрению сочинений, специально посвященных колониальной истории Венеции, или близким к ней темам.

3. Ранняя история венецианских колоний в трудах, специально посвященных колониальным проблемам

В XIX и текущем столетиях появились труды, специально посвященные колониальным проблемам, венецианским колониям в частности. Мы не имеем возможности и не видим необходимости в том, чтобы подробно заниматься общеколониальной литературой под интересующим нас углом зрения. В качестве примера того, как освещается ранняя колониальная история в трудах этого рода, мы остановимся на сочинениях француза Рея, итальянца Манфрони и американца Морриса. Из работ, ближе стоящих к интересующим нас вопросам, можно назвать сочинения англичанина Уильяма Миллера, итальянца Бруно Дудана, французов — Р. Груссе и Ф. Тирье.

Небольшая книга Рея, посвященная сирийским колониям „франков“, вышла в семидесятых годах прошлого столетия.

Помимо территориального ограничения автором трактуемой им проблемы, венецианские колониальные дела стоят для него естественно на заднем плане, вследствие чего интересующему нас вопросу в книге Рея посвящено менее двадцати страниц текста. К заслуге Рея должно быть отнесено то, что он обратил внимание на вопросы организации Венецией управления ее колониями и сделал попытку подойти к вопросу об экономической политике Венеции в ее сирийских колониях, для какой цели им был использован уже неоднократно упоминавшийся доклад сирийского байло от сороковых годов XIII столетия. Основным недостатком труда является поверхностность трактовки затрагиваемых автором колониальных проблем, по крайней мере тех, которые относятся к венецианскому колониальному хозяйству. Значение этого труда, естественно, не может быть таким, которое делало бы дальнейшие изыскания в сфере затронутых вопросов излишними.

О работе Морриса „История колонизации“ стоит упомянуть лишь для того, чтобы показать, с какой небрежностью некоторые буржуазные историки пишут о важных исторических проблемах. Истории средневековой колонизации у Морриса посвящены стр. со 143 по 196 первого тома его сочинения, в том числе венецианским колониям отведено несколько более двадцати страниц. Автор в качестве авторитетов избрал себе старые сочинения Гиббона, Дарю, Галибера, Мишо. Правда, автор ссылается иногда на Гейда, но как-то не верится, что, следуя Гейду, можно было наделать такую массу фактических ошибок, которую мы встречаем у Морриса. Бой пизанцев с венецианцами в 1100 г. объясняется им спором из-за мощей св. Николая, во время первой экспедиции венецианцев к берегам Сирии ими взяты были Тир и Асколон и спасена от падения Яффа, в составе венецианской доли по разделу Византии указываются владения на берегах Черного моря, остров Корфу после четвертого крестового похода непрерывно находится в руках Венеции, на Крите венецианцы ведут борьбу не с греческими архонтами и их париками, а с сарацинами и т. д.

Гораздо более серьезным представляется труд Манфрони, который, несмотря на несколько специальное название — „История морского дела в Италии“, — занимается в действительности историей экспансии итальянских городов средневековья в страны Востока. Автор не без основания отводит при этом Венеции самое видное место. „Венеция, — пишет Манфрони, — больше чем какой-либо другой город или другое государство Италии пользовалась морским преобладанием сначала в Адриатике, а потом и во всем Средиземноморье и сохраняла его в течение нескольких столетий“.

Манфрони в основных линиях правильно изображает венецианскую экспансию в пределах Леванта, хорошо излагает события четвертого крестового похода, но он не вполне разрешает задачу, поставленную им себе после изложения событий образования у Венеции колониальной империи: „Надо, — писал он, — внимательно, опираясь на документы, которые еще сохранились, изучить те приемы, с помощью которых Венеция сумела сохранить свои колонии, и те принципы, которыми она руководилась в своей политике“. В основном это осталось благим пожеланием без конкретного претворения в жизнь.

Неубедительно поэтому звучит то общее заключение о венецианской колониальной политике, которое мы находим в конце его книги: „Только одни приобретения Венеции оказались прочными, и ее установления еще и поныне приводятся в качестве примера и образца политической и административной мудрости“. Семи страниц, которые автор отвел в пятом приложении к своему труду, посвященных изображению этих „мудрых принципов политики и администрации“, явно недостаточно для обоснования выдвинутого автором тезиса.

Наконец, в качестве очень серьезного дефекта книги, надо указать на ненадежность Манфрони во многих случаях, когда он ссылается на те или другие исторические документы: он не останавливается перед тем, чтобы излагать их не так, как и что говорят они в действительности, а так, чтобы они обосновывали мысли автора, его домыслы. Чтобы не быть голословным, укажем в качестве примера на изложение Манфрони договора Венеции с императором Исааком о возмещении убытков, причиненных императором Мануилом в 1171 г., который Манфрони преобразует, в соответствии со своей неправильной трактовкой взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах, в договор об убытках, причиненных Венеции императором Андроником.

Большая книга англичанина Уильяма Миллера, посвященная истории латинского господства на Востоке, вышла в 1908 г.

Книга по своему заглавию очень близка нашей теме, и если бы оно вполне соответствовало ее содержанию, то в ней была бы разрешена значительная часть тех вопросов, разрешение которых мы поставили своей задачей. Однако в действительности этого нет. Уже в подзаголовке книги понятие Востока или Леванта, стоящее в основном титуле, значительно сужено: автор, оказывается, имеет в виду только „франкскую“ Грецию, вследствие чего Сирийские владения латинян, их опорные пункты в Египте и Малой Азии оставляются им без рассмотрения. Не хочет он заниматься и Критом, так как Греция не владеет Критом (речь идет о 1908 г.) и не опубликованы те 87 томов, которые составляют архив „дук Кандии“. Мы должны признать, что первый из этих аргументов в устах историка звучит довольно странно, а второй совершенно неубедителен, поскольку исходит от человека, имевшего возможность изъездить всю Грецию, побывать на островах Архипелага, работать в венецианских архивах. В силу такого „самоограничения“, мы ничего не можем узнать из книги Миллера и о венецианских владениях в Константинополе, на берегах Пропонтиды и тем более в Черном море.

Автор вполне компетентен в рассматриваемых им вопросах и не пустым хвастовством звучат его слова в предисловии к рассматриваемой книге: „Я по совести могу сказать, что я принял во внимание все напечатанные известные мне произведения на языках греческом, итальянском, испанском, французском, немецком, английском и латинском, которые каким-либо образом касаются моего предмета… Я пополнил их данные собственными изысканиями в архивах Рима и Венеции“… Этой синтетической работе предшествовал ряд частных изысканий автора по отдельным территориям ближнего Востока под углом зрения поставленной им общей задачи, — из-под его пера вышло несколько этюдов, напечатанных в „Английском Историческом Обозрении“ и других журналах. Наконец, ему принадлежит большая статья в „Кэмбриджской Средневековой Истории“, в которой рассматриваются судьбы византийских территорий в период позднего средневековья и содержание которой опирается на материалы рассматриваемой нами книги.

Помимо хорошего знания вопросов, трактуемых им, Миллер обнаруживает в своем исследовании интерес не только к вопросам внешней, но также и внутренней жизни латинских государств на Востоке, — останавливается на социальных проблемах, интересуется церковной жизнью.

Не со всеми выводами автора, однако, можно согласиться, если даже останавливаться только на группе интересующих нас вопросов.

Прежде всего приходится указать здесь на воспроизведение старой ошибки буржуазной историографии, заключающейся в том, что феодализм на Восток вообще и на территорию империи в частности был занесен будто бы только крестоносцами; Миллер, впрочем, не просто воспроизводит эту ошибку, а облекает ее в несколько иную форму, возлагая ответственность за „введение“ феодализма на Комнинов, „которые подражали быту западного рыцарства и вводили его у себя в империи“, в результате чего „феодализм значительно распространился на Востоке“. Как известно, феодализм в Византии, как и всюду, был в действительности продуктом длительного процесса в рамках местных условий, Комнины были не создателями феодализма, а сами были им созданы. Если даже термин „феодализм“ понимать поверхностно, в смысле совокупности бытовых черт западно — европейского рыцарства, как это часто делается буржуазными историками, то и в этом случае мы не можем согласиться с автором, так как в пристрастии к западному быту обычно обвиняют — мы думаем, что без достаточных оснований — одного Мануила, а не всех Комнинов.

В вопросе о формировании Венецианской колониальной империи в результате четвертого крестового похода Миллер не допускает обычной ошибки, заключающейся в преувеличении фактически полученных Венецией владений, он правильно говорит, что лев св. Марка „получил больше, чем он мог переварить“, тем самым проводя резкую разграничительную черту между теоретическими правами республики и ее фактическими владениями; но тем не менее некоторые его соображения по поводу акта о разделе империи вызывают серьезные возражения. Мы об этих подробностях будем говорить в своем месте, здесь необходимо только задать вопрос: если Венеция по акту о разделе империи получила Киклады, то каким образом объяснить то обстоятельство, что она допустила, чтобы ее знать, овладевшая островами, принесла ленную присягу не ей, а императору Латинской империи?

Удовлетворительный ответ на поставленный вопрос можно получить лишь в том случае, если предположить, что, вопреки общепринятому мнению, венецианцы не получили Киклад по акту о разделе в свое распоряжение, а получили их крестоносцы, о чем в своем месте мы будем говорить более подробно.

Таким образом, несмотря на большой авторитет У. Миллера в вопросах о владениях крестоносцев и вообще латинян на Востоке, согласиться со всеми его выводами невозможно. Кроме того, как уже было указано, и количество выводов невелико: они касаются только Негропонта и южной оконечности Мессении.

Все это вместе взятое позволяет сделать заключение: труд У. Миллера не исчерпывает всех вопросов колониальной истории Венеции.

Это же можно сказать и о сочинении итальянца Бруно Дудана.

Небольшая книга последнего „Венецианское владычество на Востоке“ была издана „Национальным Институтом фашистской культуры“. Это сочинение преследовало не научные, а политические цели. Разумеется и политическое сочинение может базироваться на серьезных научных основаниях, но это никоим образом не относится к интересующей нас работе.

Еще в начале первой мировой войны вышел в Генуе коллективный труд под общим заголовком „Далмация“, целью которого было убедить союзников в необходимости передать Италии все восточное побережье Адриатики и превратить это море во внутренние воды Итальянского королевства. Среди членов этого авторского коллектива наиболее убежденным сторонником этого плана был Алессандро Дудан. Мы не знаем, в каком отношении Бруно Дудан находится к Алессандро Дудану, но мысли, которые оба автора развивают в своих сочинениях, состоят в тесном родстве между собою. Разница заключается в том, что „Далмация“ преследовала сравнительно ограниченные цели и бесхитростно добивалась их путем прямого требования территориальных аннексий, тогда как „Венецианское владычество на Востоке“ служит более обширным захватническим планам, но служит скрытно. По мнению авторов „Далмации“, Венеция сохранила и укрепила итальянский элемент в далматинских городах, поэтому Далмацию надо присоединить к Италии. По мнению автора „Венецианского владычества на Востоке“, Венеция была носительницей „римского духа“, энергично поддерживавшей Восточную империю, пока та „прямо или косвенно была связана с интересами романизма“. Проникнутая римским духом Венеция все делала по-римски: по-римски она заключала договора с побежденными городами, „методами древних римлян“ она управляла ими, следуя римской колониальной традиции, основывали венецианцы свои колонии, а венецианские байло во всем схожи с римскими проконсулами и пропреторами, что утверждал, впрочем, уже Сабеллико. Венеция в своем стремлении на Восток отражала римские традиции и в известном смысле была наследницей римских цезарей. Автор „Венецианского владычества на Востоке“ нигде не говорит прямо, кто же теперь является наследником Венеции в ее Левантийских владениях, предоставляя ответ на этот вопрос догадливости читателя. Он только считает своим долгом показать, какую высокую культурную миссию выполняла Венеция на Востоке, как там все высоко ценили эти ее услуги, как велико было и как долго сохранялось там венецианское влияние, — даже в половине XIX в. на островах не только Ионических, но и в Архипелаге говорили по-итальянски, и Греция своим возрождением, оказывается, также обязана Венеции.

Так как фашистский Рим помирился с „ватиканским узником“, то Бруно Дудан считает своим приятным долгом сделать несколько реверансов и в сторону „св. престола“. Венеция, оказывается, была верным оплотом католицизма против восточного православия. Если верить Дудану, то причины четвертого крестового похода и изменения в его направлении совсем не те, какие обычно указываются историками этого похода: „Следуя традиционной политике, — пишет Дудан, — Венеция изъявила готовность принять участие в новой крестоносной экспедиции, несомненно будучи озабочена той угрозой, что нависла над Сирией. Но позднее ее склонили к действиям в другом направлении, т. е. против Греческой империи“. Среди причин, толкнувших республику встать на этот путь, первое место занимает, оказывается, „опасный прогресс греческого православия“. Венеция „отвернулась“ от Византии, ввиду того, что та, „насыщенная духом эллинизма, подчинилась славянскому влиянию… и обнаружила дух, прямо противоположный духу Запада“.

Разумеется, для того, чтобы развивать подобные „идеи“ и „мысли“, вовсе не надо было утруждать себя изучением первоисточников, — там легко можно было бы натолкнуться, например, на слова одного из бытописателей четвертого крестового похода, который, изложив планы крестоносцев атаковать мусульман в Египте, пишет о „благочестивых побуждениях“ венецианцев, „озабоченных делами в Сирии“ и потому решивших принять участие в походе, следующее: „Этот похвальный план наших вождей потерпел крушение, благодаря лживости и лукавству венецианцев, которые, будучи хозяевами кораблей и господствуя в Адриатике, не давали их им иначе, как при условии, если они завоюют знаменитый город в Далмации, Задар“. Мы уже не говорим о том, что думали об этом „оплоте против православия“ продолжатели Вильгельма Тирского в Сирии, или сам Иннокентий III… Бруно Дудан предпочитал, поэтому, иметь дело с венецианскими бытописателями не ранее конца XV в. и преимущественно такими, которые, как Сабеллико, писали по заказу Светлейшей Синьории. По этой же причине автор игнорирует выводы по изучаемым им вопросам новейшей более или менее беспристрастной буржуазной литературы, не укладывающейся, разумеется, в его „схемы“: мы не находим, например, ни малейшего влияния на его сочинение труда Кречмайра, хотя он и указывает его в качестве „принятых им во внимание“.

Для обоснования всех этих „теорий“ нужны, конечно, факты; но чтобы они могли служить поставленной задаче, их надо было частию замолчать, частию подсортировать, а частию и поправить. Не останавливаясь на простых фактических ошибках, мы укажем на факты, которые автором намеренно замалчиваются или намеренно искажаются. Мы ничего не узнаем из книги Дудана о систематических восстаниях Задара против венецианского господства и о причинах этих восстаний; автор ничего не говорит о положении закрепощенного населения Крита, а о париках говорит только, что они были арабского происхождения, автор нигде не берет на себя труда проанализировать те „справедливые договоры“, которые Венеция заключала с далматинскими городами и т. д. Все эти факты замалчиваются потому, что они совсем не укладываются в продиктованные политическими притязаниями автора схемы. Факты, о которых замолчать нельзя, несомненно намеренно „препарируются“ автором таким образом, чтобы они в эти схемы укладывались. Оказывается, что уже в IX и X вв. Венеция „утверждает свое господство в Адриатике“ и сталкивается со славянами, защищая свободу „латинских муниципий Далмации“. Диакон Джиованни и Дандоло изображают подчинение Далматинских городов Венеции при Пьетро Орсеоло II как акт их добровольного волеизъявления; нашему автору этого мало: он воспользовался по этому случаю старой выдумкой о никогда не существовавшей „адриатической федерации“ из этих городов, которая в XI в. „под венецианской эгидой сильно укрепилась“. Мы уже видели „благочестивые“ мотивы венецианцев, которые побудили их принять участие в четвертом крестовом походе. Дудан сообщает, что они вообще всегда были готовы постоять за дело веры: „в третьем крестовом походе Венеция приняла участие с многочисленным флотом“; в пятом крестовом походе „в помощь крестоносцам отдала Венеция лучшую часть своих воинов и свой флот“…

При всем этом замалчиваются, разумеется, подвиги благочестивых пилигримов с лагун во время первого крестового похода, когда они начали свою деятельность с разгрома пизанского флота у берегов Малой Азии. Приведем для примера еще историю греческих восстаний на Крите: по Дудану дело обстоит так, что эти восстания вызывались не ненавистью греческого населения к иноземным угнетателям, а исключительно интригами завистливых соседей. В извращенном виде, наконец, представляет Бруно Дудан и характер венецианского господства в Далмации: оказывается, Венеция и далматинские города „взаимно покровительствовали торговле и защищали интересы друг друга, так что образовали между собой нечто в роде дружественного союза, а не находились в подчинении одни у другой“. Эта идилия, заимствованная Дуданом у Капелетти, плохо согласуется с фактами непрерывных восстаний далматинских городов, а на венгерские интриги, как на причину этих восстаний, указывал еще Дандоло.

Мы затрудняемся сказать, в какой мере это сочинение могло служить поставленным автором политическим целям, но что оно не служит целям научным, то это не подлежит никакому сомнению.

Гораздо более серьезным сочинением является книга Рене Груссе под заголовком: „Левантийская империя“, вышедшая уже после второй мировой войны. В книге Груссе уделено значительное внимание колониальным владениям Венеции, — их судьба прослеживается от начала их возникновения до XVIII в. включительно; но так как автор поставил своею задачей дать исторический обзор всех колониальных владений западных народов на Востоке на протяжении более чем пяти столетий, то, несмотря на значительный объем книги — в ней более шестисот страниц, — он лишь бегло мог коснуться интересующих нас вопросов. В качестве примера можно указать на то, что владения венецианцев на Крите, в Короне и Модоне, Навплии и Аргосе рассматриваются на четырех страницах, очень сложный вопрос о владычестве венецианских феодалов на Кикладах, историю которого он доводит до XVIII в., и историю венецианских владений на Кипре он размещает на шести страницах.

Книга написана на основе серьезного изучения ряда источников и обширной литературы избранной автором темы, но согласиться можно, однако, далеко не со всеми, выдвинутыми им положениями. Нельзя принять его трактовки крестовых походов как „оборонительных мероприятий Запада“ против азиатской угрозы, продиктованных, по крайней мере в начальной своей стадии, „духовным подъемом крестоносцев“. Плохо обоснованы и поэтому неубедительны его рассуждения о венецианской колониальной политике как „в принципе благодетельной“ и, например на Эвбее, для метрополии убыточной. В связи с этим восстания против венецианского владычества на Крите ему приходится трактовать как результат привязанности греческого населения к своим традициям и тысячелетней привычки к партизанской войне» и т. д.

Положительной стороной труда Груссе является показ венецианской колониальной деятельности на широком фоне колониальных мероприятий всех западных народов, принявших в них участие.

Наиболее важной работой по истории Венецианской колониальной империи является вышедшая в 1959 году книга Ф. Тирье, имя которого нами уже было названо в другой связи, — здесь мы имеем в виду его «Венецианскую Романию».

Под Романией Ф. Тирье понимает Пелопоннес, Аттику, Фессалию с Эпиром, Македонию и Фракию, а также островной мир, расположенный в морях, омывающих эти части Балканского полуострова. Венецианские владения в Истрии, Далмации, Албании, на сирийском побережье лежат вне сферы его внимания, и даже Кипр и владения венецианцев на Черном море затрагиваются им лишь отчасти. Историю венецианских владений в Романии автор начинает с очень раннего времени, с XI в., но доводит ее только до конца XV в., лишь изредка, в связи с отдельными вопросами, заглядывая в XVI и даже XVIII столетия. Наиболее подробно характеризуется автором венецианская колониальная политика на Крите и сравнительно мало затрагиваются вопросы других колоний венецианской Романии, что объясняется как особой важностью Крита среди венецианских владений, так и состоянием источников, относительно богатых для истории Кандии, и бедных для истории других венецианских колоний.

Автор весьма серьезно подготовился к своей работе: он много работал в венецианских архивах, дважды совершил путешествие по районам избранного им греко-латинского мира, изучил обширную историческую литературу и опубликованные источники по истории Византии и Венеции. Плодом этих его занятий был ряд публикаций, предшествовавших его «Венецианской Романии».

Сочинение Тирье, как уже сказано, является наиболее крупной работой буржуазной историографии по истории Венецианской колониальной империи за первые пять веков ее существования. Из нее можно почерпнуть ряд новых сведений, встретить много верных и дельных суждений, но вместе с тем в ней есть немало и ошибочных положений и прежде всего методологического характера. Следуя за Дж. Луццатто, Тирье отрицает наличие феодализма в Венеции. Он склонен преувеличивать роль личности в истории и преуменьшать роль социальных сил. Вызывает возражение выдвинутая им периодизация истории Венецианской колониальной державы, где в качестве второго периода фигурирует «империалистическая фаза». Нужно признать необоснованной его положительную оценку венецианской колониальной администрации. Автору вредит также склонность отдавать предпочтение более поздним источникам по сравнению с более ранними, — например известия Цанкаруоло (XV в.) он предпочитает известиям Дандоло (XIV в.), писавшего по собранным им документам и более ранним нарративным источникам. Можно было бы сделать ряд указаний на фактические ошибки и неверные оценки по целому ряду конкретных вопросов становления и бытия Венецианской колониальной империи, но в этом нет особой надобности.

Выводы, к которым позволяет придти этот обзор, сводятся к следующему: иностранная литература как по общей истории Венеции, так и по ее частным проблемам чрезвычайно обширна, но это не относится к проблемам колониального владычества Венеции на Востоке. Лучшими исследователями по истории Венеции — Романин, Кречмайр, Миллер и др. — сделано немало для установления ряда конкретных фактов из истории венецианской колониальной экспансии, высказано много интересных суждений частного и общего порядка, но большое количество буржуазных работ, даже новейших, все еще полно и ошибок по небрежности, и искажений по заранее обдуманному намерению. Ограниченность буржуазной исторической методологии и ее идеалистическая беспомощность в интерпретации социально-экономических явлений прошлого не позволили даже лучшим представителям буржуазной историографии Венеции надлежащим образом осмыслить как внутренние процессы классовой борьбы в метрополии, так и проблемы становления колониального могущества Венеции. Неправильная оценка венецианского народного хозяйства XII и XIII вв., как хозяйства «капиталистического», и несомненный факт колониальной экспансии феодального типа заставили буржуазных историков «перевернуть вопрос вверх ногами» и говорить о феодализации Венеции под влиянием ее колониальных порядков, тогда как в действительности феодальная Венеция по-феодальному организовала и свое колониальное хозяйство.

Всего этого, думается, достаточно, чтобы к большому числу «венецианских историй» прибавить еще одну, автор которой поставил своею задачей материалистически осмыслить процесс образования колониальной Венецианской империи и истолковать относящиеся к этой области факты с марксистско-ленинских позиций.

 

Глава третья

Русская историческая литература об образовании и ранней истории венецианской колониальной империи

В русской исторической литературе нет ни одного труда, целиком посвященного истории Венеции. Речь по случаю столетия падения Венецианской республики, принадлежащая Н. Лятошинскому, и небольшая брошюра П. Перцова под заглавием «Венеция» не могут быть названы такими сочинениями: речь Лятошинского посвящена преимущественно Венеции в конце XIX в. и в своей исторической части совершенно не затрагивает интересующих нас колониальных вопросов; работа Перцова представляет собою впечатления туриста начала нашего века, интересующегося преимущественно вопросами венецианской живописи, которые одни только и даны в историческом аспекте.

Русский читатель, если он не владеет иностранными языками, может познакомиться с историей Венеции или по общим сочинениям по истории средних веков или по работам, посвященным смежным с историей Венеции историческим проблемам. Общие обзоры по истории средних веков касаются венецианской истории лишь в те ее моменты, когда республика св. Марка играла крупную роль в международных отношениях, что было, конечно, не всегда. Работы, имеющие предметом своего внимания специальные вопросы, только так или иначе связанные с венецианской историей, касаются последней лишь попутно в меру того интереса, какой возбуждает к венецианской истории специально изучаемый вопрос. Еще в большей степени справедливо это в отношении избранной нами темы.

Недостаток оригинальной исторической литературы мог бы быть до известной степени возмещен литературой переводной, однако истории Венеции не посчастливилось и в этом отношении: то немногое, что переведено на русский язык, — ничтожно и по объему и содержанию. Мы можем назвать, пожалуй, только одно такое сочинение — статью известного нам Мольменти под заголовком: «Зарождение Венеции». Произведение это представляет собою речь, произнесенную автором на торжественном собрании одного из итальянских городов. Здесь рядом с изложением общеизвестных фактов мы встречаемся с нелепыми измышлениями вроде, например, того, что в лагерь крестоносцев под Задаром в 1202 г. является сам экс-император ослепленный Исаак Комнин и агитирует крестоносцев «помочь ему снова занять свой трон». Это до такой степени странно, что мы, зная работу лишь в русском переводе, невольно вспоминаем итальянское изречение о «традуттори», которые могут быть «традитори».

Предпринимая значительную по объему работу по истории Венеции, необходимо, думается, определить ее место не только в существующей иностранной литературе, но и в литературе русской, как она ни скромна по своему объему. Отсюда вытекает обязанность автора дать хотя бы краткий обзор и оценку того, что написано по-русски по затрагиваемым в работе вопросам. Автор считал целесообразным для большей ясности изложения систематизировать его для досоветского периода по трем разделам: исторических сочинений, занимающихся трактовкой западно-европейской средневековой тематики, сочинений русских славистов и произведений русских византинистов.

Как ни естественно желание сделать этот обзор исчерпывающим, автор не считает возможным взять на себя такое обязательство и не только потому, что выполнение его связано с кропотливой работой по просмотру большого числа так называемых «толстых» журналов XIX в., но — и это главным образом — потому, что такие поиски не могут дать серьезных результатов; было бы, однако, очень жаль, если бы благодаря этому было пропущено что-нибудь значительное.

1. Проблема Венецианской колониальной империи в трудах русских историков западного средневековья

Разработка вопросов истории Западной Европы началась в нашей стране сравнительно поздно, — заметные результаты она дала лишь в сороковых годах прошлого столетия, в связи с деятельностью Грановского. К концу этого десятилетия относится также и появление первой монографии, близкой по своему содержанию к интересующей нас теме. Это — книга П. Медовикова «Латинские императоры в Константинополе».

Книга написана на основании существовавших тогда печатных изданий источников и потому не отражает документ, опубликованных позднее Тафелем и Томасом, без которых невозможно написать чего-нибудь действительно дельного по истории Венеции в XI–XIII вв., а стало быть и по истории Латинской империи. Монография эта в свое время подверглась суровой критике со стороны Грановского. Мы коснемся ее с несколько иных, чем у Грановского, позиций.

Книга Медовикова — магистерская диссертация, т. е. по своему замыслу — труд ученый. Отсюда похвальное стремление автора писать по первоисточникам, но он обычно не в состоянии преодолеть влияний Лебо и Вилькена, и оставляет без анализа даже такой важный для него и нашей темы документ, как акт о разделе империи от 1204 г. Вследствие этого венецианские владения в пределах империи представлены в совершенно фантастическом виде. По этому вопросу в диссертации Медовикова мы читаем следующее: «На долю венецианцев пришлись Киклады, Спорады, (впоследствии (?) и остров Кандия), также острова и весь восточный берег Адриатического моря с Иллирией, Эпиром, остальною (?) частью Эллады, Мореею; далее Фракийский Херсонес, берега Пропонтиды до Селимврии, Черного моря до Месимврии (?), Архипелага до Паллы и Веррей (?), несколько приморских городов в Фессалии (?), берега реки Гебра (?), Вардара (?), города Дадимотика и Адрианополь во Фракии; им определили Сербию, хотя она никогда (?) не зависела от Византийской империи». В этой характеристике территориальных приобретений Венеции после четвертого крестового похода не только не устанавливается разницы между реальными и бумажными приобретениями Венеции, но и ее бумажные права преувеличиваются до чрезвычайных размеров.

Прочие сведения по истории венецианских владений во время существования Латинской империи также не отличаются ни точностью, ни оригинальностью, не говоря уже о том, что Медовиков интересуется лишь некоторыми вопросами, касающимися этих владений.

Неприятно поражает современного читателя в книге нашего автора еще и узкоконфессиональная, «православная» точка зрения на события, стремление с монархической тенденцией расценивать мероприятия византийских императоров гораздо более благоприятно, чем они того в действительности заслуживают.

Т. Н. Грановский дает правильную оценку этому сочинению, характеризуя его как неинтересное для широкой публики по сухости изложения и не представляющее ценности для специалистов, как неоригинальное.

Сочинение Медовикова надо признать совершенно устаревшим.

В пятидесятых годах начали свою учено — педагогическую деятельность ученики Грановского, Кудрявцев П. Н. и Ешевский С. В. Оба они не дали ничего заметного в области интересующих нас вопросов, так как их штудии относятся к другим областям средневековой истории Запада. На пятидесятые же годы приходится и начало деятельности М. М. Стасюлевича, на книгах которого следует остановиться.

Стасюлевич касался венецианских дел в своем общем курсе по истории средних веков. Здесь истории Венеции на протяжении десяти веков (452—1489) уделено три страницы и сделано еще несколько замечаний в связи с четвертым крестовым походом. Качество сведений, которые дает Стасюлевич по венецианской истории, далеко не стоит на уровне существовавших тогда у нас научных требований. В этом можно убедиться по таким, например, выпискам из его курса: «Расширение венецианских владений начинается с X в., когда Венеция, подчинив себе отдельные острова Архипелага (?), воспользовалась переселением славян на противоположном ей берегу и покорила Истрию и Далмацию»; или в связи с четвертым крестовым походом — «Крестоносцы заключили договор с Венецианской республикой, по которому они обязались завоевать у Венгрии отложившийся от Венеции город Зару, … а Венеция — перевести крестоносцев в числе 30 тыс. на азиатский берег»…; или еще при разделе владений Византии в 1204 г. — «Венеция получила на свою долю берега Греции. Но 60 лет спустя, завоеватели были изгнаны. С того времени Венеция начала клониться к падению (?)»… Все эти и им подобные сведения могли только дезориентировать читателя, который вздумал бы познакомиться с историей Венеции по курсу Стасюлевича.

Значительно большую ценность, как известно, представляют собою известные извлечения, сделанные Стасюлевичем из наиболее важных источников по истории средневековья. Извлечения эти не потеряли некоторого значения до настоящего времени, но в этом труде Стасюлевич не отвел места выдержкам из источников, которые относились бы к истории Венеции, хотя здесь и были помещены выписки из византийца Никиты и француза Вильардуэна, у которых можно было взять немало интересного по истории Адриатической республики.

На шестидесятые годы приходится начало ученой деятельности И. В. Лучицкого, который дебютировал тогда небольшим очерком: «Рабство и русские рабы во Флоренции в XIV и XV вв.». Эта работа вышла в 1866 г. в Киеве, где началась ученая карьера Лучицкого. Несмотря на свое заглавие, как будто не обещающее ничего для историка Венеции, книга И. В. Лучицкого в действительности близко касается очень важного для Венеции вопроса о торговле рабами, в которой республика св. Марка в пору не только раннего, но и более позднего средневековья играла едва ли не ведущую роль во всех районах Средиземноморья.

Работа написана Лучицким в значительной мере по источникам и с учетом новой в то время, главным образом итальянской литературы. Выводы автора ясны и обоснованы. Только напрасно Лучицкий называет книгу Хэззлита по истории Венеции, вышедшую в 1860 г., хорошей книгой, а автора ее «лучшим из историков Венеции»: мы видели, что книга Хэззлита нехороша и в своем переработанном виде, в издании 1902 г., а в предисловии к этому изданию автор сам признается, что он «смеется теперь» над своим старым трудом.

Очерк Лучицкого, труды Кудрявцева и Ешевского свидетельствуют о том, что русская историческая наука и в области изучения истории Запада твердо стояла тогда на собственных ногах.

На шестидесятые и семидесятые годы приходится и плодотворная научная работа Ф. К. Бруна, занимавшегося, между прочим, историей итальянских поселений в Крыму и, следовательно, одним из частных вопросов нашей темы. Правда Ф. К. Брун интересуется преимущественно генуэзскими поселениями в Крыму в соответствии с их большим значением и длительностью существования в этом районе, но он уделяет внимание также колониальной и торговой деятельности на юге нашего отечества и венецианцев.

Исследования Ф. К. Бруна стоят вполне на уровне современной его деятельности европейской исторической науки позитивистского направления и по своему методу, и по точности и тщательности исследования, и по основательности выводов. С его мнением и выводами должен был считаться даже Гейд, общепризнанный тогда авторитет по вопросам левантийской торговли.

К нашей теме всего ближе стоит работа Ф. К. Бруна под заглавием: «О поселениях итальянских в Газарии», несколько раз им перерабатывавшаяся и в своем окончательном виде вышедшая в семидесятых годах. Здесь Брун доказывал, что венецианцы появились на Черном море и на примыкающих к нему территориях не в период существования Латинской империи, а гораздо ранее, никак не позднее XII в. Доводы, которые приводит автор, не лишены убедительности. Он доказывает также, что венецианцы крепко сидели, если не господствовали, в пятидесятых годах XIII в. в Сугдее, очень рано были знакомы с устьями Дона и в начале XIV в. обосновались в Тане. Со всеми этими выводами нельзя не считаться и в настоящее время.

В ранних вариантах своей работы Брун высказывал ошибочное предположение о том, что в акте о разделе Византийской империи между венецианцами и крестоносцами будто бы упоминается черноморская Сугдея, но он должен был уступить в этом вопросе Гейду. Едва ли можно согласиться также и с тем, что под загадочными Lazi et Lactu того же договора о разделе империи следует видеть испорченные наименования Буга и Днепра.

Ф. К. Брун был наиболее крупной фигурой среди исследователей проблем средневековой истории Черноморья, группировавшихся вокруг «Записок Одесского общества истории и древностей» и давших ряд этюдов по истории итальянского, преимущественно же генуэзского, господства на северных берегах Черного и Азовского морей. Здесь можно назвать Н. Мазуркевича, деятельность которого относится еще к сороковым годам, с его этюдами по истории генуэзских колоний в Крыму; В. Юргевича, опубликовавшего несколько работ в названном выше органе, посвященных также генуэзским колониальным проблемам на Черном море; М. Волкова, давшего здесь же статью о генуэзском и венецианском соперничестве на Черном море. Работы эти имеют, однако, к нашей теме лишь косвенное отношение и, кроме того, хронологически лежат за пределами рассматриваемого нами времени.

В восьмидесятых годах среди историков западного средневековья вопросов Венецианской колониальной империи касался профессор Осокин в своем общем курсе по истории средних веков. В его труде, однако, мы видим не продолжение традиции, созданной в русской исторической науке трудами Кудрявцева, Ешевского, Бруна, Лучицкого, но возврат к наименее удачным образцам прежнего времени.

Профессор Осокин касается истории Венеции в своем курсе в связи с историей четвертого крестового похода. Автор дает беглый очерк истории Венеции до четвертого крестового похода, излагает историю самого похода и возникшей в результате его Латинской империи. Недостатки труда проф. Осокина известны, — они с беспощадным реализмом были указаны в свое время В. Г. Васильевским. Здесь нужно указать, что они полностью присущи и той его части, которая касается Венеции. Ряд весьма спорных положений излагается в его «Истории» аподиктически, точно установленные факты передаются неверно, очень важные вопросы обходятся молчанием. Нельзя признать также удавшейся попытку автора излагать события по источникам. Эта, сама по себе очень похвальная, задача не может быть разрешена путем привлечения источников случайных и второстепенных, известия которых принимаются при этом без всякой критики, — такова, например, попытка излагать историю четвертого крестового похода по Канале, который вовсе не является первостепенным источником по этому вопросу. В общем работа проф. Осокина по общей истории средних веков, как, впрочем, и его «Заметки по экономической истории», не продвинули вперед изучения нашего вопроса.

В девяностых годах вышла очень небольшая, но очень содержательная статья проф. П. П. Митрофанова, под заглавием: «Изменение в направлении четвертого крестового похода».

В этой статье проф. П. Митрофанов дал мастерский обзор ученой контроверзы, возникшей во второй половине XIX в. вокруг вопроса о виновниках превращения затеянного Иннокентием III «дела благочестия» в «коммерческое предприятие» и разбойное нападение на Восточную столицу. Автор не выдвигает в своей работе какой-нибудь новой точки зрения на этот вопрос, но дополнительно обосновывает уже высказанные взгляды, кажущиеся ему наиболее вероятными, и делает это в высокой степени убедительно. Он отвергает теорию преднамеренности похода в обоих ее вариантах — и в венецианском, и в швабском — и соглашается с мнением Ганото, который объясняет изменение в направлении четвертого крестового похода не одним, исключительным влиянием, а видит в нем результат «целой совокупности многих сил, которые явились выразительницами интересов, существовавших у различных лиц во время события 1202–1203 гг.» Выявление действия этих сил, их показ, основанный на добросовестном изучении первоисточников по истории четвертого крестового похода, поскольку они имеют отношение к изучаемой им контроверзе, и составляет содержание интересующей нас статьи. Работа проделана настолько основательно, что Герланд, писавший по тому же вопросу несколько лет позднее, в сущности ничего не мог сказать более того, что он нашел у проф. Митрофанова.

В высшей степени достойно сожаления, что авторы общих и специальных сочинений по истории средневековья, касающиеся событий четвертого крестового похода и писавшие позднее выхода в свет статьи проф. Митрофанова, проходили мимо этого значительного явления русской буржуазной историографии по западному средневековью.

В конце восьмидесятых, девяностых годов прошлого столетия и в начале текущего в буржуазной исторической литературе обнаруживается, как известно, повышенный интерес к проблемам социально-экономическим. В это время появляется ряд историков экономических проблем, касавшихся в своих работах также и вопросов венецианского хозяйства. Здесь мы должны назвать имена М. М. Ковалевского, А. К. Дживелегова, И. М. Кулишера.

В конце XIX и начале XX столетия М. М. Ковалевский обогатил русскую историческую науку капитальным трудом, посвященным вопросам средневекового хозяйства Западной Европы.

Уже в этом труде М. М. Ковалевский уделил довольно значительное внимание проблемам венецианской истории. Во втором томе его «Экономического роста Европы до возникновения капиталистического хозяйства» им освещаются некоторые вопросы организации сельского хозяйства Венеции, в третьем он довольно подробно касается проблем ремесленного производства и деятельности венецианских цехов. Только что вышедший тогда первый том издания «Цеховых уставов» Монтиколо позволил ученому трактовать вопрос с достаточным знанием дела и на основе документальных материалов.

Ближайшее отношение к нашей теме имеет статья М. М. Ковалевского, рассматривающая вопросы о роли Венеции в торговле на Черном море в средние века.

Эта большая статья написана на основе внимательного изучения источников, частью неопубликованных, — это единственное произведение в русской исторической литературе, выполненное на основе предварительной работы в венецианских архивах. В противоположность Гейду Ковалевский считает возможным отнести появление венецианцев в черноморских водах к очень раннему времени, еще к XI в., и с этого же времени возможна, по его мнению, и их конкуренция с генуэзцами. Обе республики обосновались по настоящему, однако, в черноморских портах лишь в период существования Латинской империи: в 1238 г. генуэзцы положили начало своей колонии в Кафе; венецианские корабли, вероятно, около этого же времени появляются в Азовском море, но если не основание, то быстрый рост венецианской Таны относится только к началу XIV в. Появление венецианского «байюльства» в Трапезунде автор ставит в связь с потерей Венецией своих позиций в Константинополе и полагает, что с этого же времени ее «торговля в принадлежащих Византии портах стала переходить почти всецело в руки генуэзцев». Все эти соображения составляют лишь нечто вроде введения в изложение основной темы статьи, относящейся к судьбам венецианской и генуэзской колоний в Тане в течение XIV и XV столетий, т. е. за пределами рассматриваемого нами времени, что и лишает нас возможности использовать ее для наших целей в полном объеме.

Из только что приведенных положений М. М. Ковалевского не все могут быть приняты безусловно: его тезис о раннем появлении венецианских купцов в Черном море несомненно нуждается в дополнительном обосновании; прямо неверным надо признать его положение о переходе торговли в греческих водах после 1261 г. «почти всецело в руки генуэзцев», так как оно полностью опровергается содержанием договора Венеции с Михаилом Палеологом от 1268 г., проект которого сторонами был разработан еще в 1265 г.

К вопросам венецианской истории М. М. Ковалевский еще раз обращается в другом своем труде, посвященном проблемам западно — европейской истории в средние века и новое время. Мы имеем в виду его работу, трактующую о происхождении современной демократии. Четвертый том этого произведения целиком посвящен проблемам истории Венеции. Однако в нем рассматриваются последние десятилетия ее существования и излагается история ее падения. То немногое, что относится в этой книге к более ранней истории Венеции, касается преимущественно внутренней жизни республики и при том в форме отдельных замечаний или коротких справок. По всем этим причинам эта работа М. М. Ковалевского, несмотря на свою большую ценность в пределах трактуемых ею вопросов, не могла быть полезной при разработке нашей темы.

Труды А. К. Дживелегова, наиболее близко стоящие к нашей теме, вышли в начале текущего столетия, — это его «Торговля на Западе в средние века» и статья о Венеции в словаре Граната. Обе работы рассчитаны на широкую популяризацию исторических знаний и должны были отражать состояние исторической науки в сфере этих вопросов к началу XX в. К сожалению, этого сказать о названных работах А. К. Дживелегова нельзя.

Он допускает в обеих этих работах ряд неточностей и прямо неверных утверждений, заимствованных у разных иностранных авторов. Нельзя, например, ограничиться утверждением, что «в 1000 г. дож Орсеоло подчинил республике разбойничье (?) население Далматинского побережья, сильно затруднявшее правильные рейсы по Адриатическому морю», как это делает автор, касаясь важного вопроса о начале венецианской колониальной экспансии. Неверно утверждение, что «погром 1183 г. (?) сделался одним из поводов для завоевания Константинополя крестоносцами четвертого крестового похода», так как никто из участников похода такого предлога не выставлял. Об очень важном вопросе, что представляли собою венецианские владения после четвертого крестового похода, нельзя получить даже приблизительного представления из тех фраз, которые имеются на этот счет у А. К. Дживелегова. «Ни одно местечко, мало-мальски пригодное для основания какого-нибудь торгового пункта, — читаем мы в „Торговле на Западе“, — не миновало их рук… Начиная от Геллеспонта и кончая Критом, все (?) принадлежало ей… В Константинополе Венеция посадила своего подесту, который был губернатором венецианских владений в империи и главой венецианской колонии в ее столице»… Все эти выражения — «ни одно местечко не миновало ее рук, все принадлежало ей» — не соответствуют действительности и неверно также, что подеста был губернатором венецианских владений в империи. Хорошей мыслью автора было дать представление не только о торговле, но также и о венецианской промышленности, но практическое осуществление этого намерения нельзя признать вполне удавшимся: замечания его на этот счет беглы и не всегда точны, что, впрочем, находит себе объяснение отчасти, в слабой общей разработке вопросов венецианской промышленности по сравнению с вопросами торговли.

Несколько позднее работ Ковалевского и Дживелегова вышла книга проф. И. М. Кулишера, в которой рассматриваются вопросы экономической жизни Западной Европы в средние века и новое время. При той большой роли, которую Венеция долгое время играла в хозяйственной жизни Европы, мы вправе ожидать от автора довольно объемистого труда по истории западно — европейского хозяйства и соответствующего этой роли места в его книге для истории хозяйства Венецианской республики. И. М. Кулишер и в самом деле несколько раз по разным поводам касается вопросов венецианского хозяйства и высказывает ряд интересных и верных мыслей, как, например, мысль о том, что четвертый крестовый поход дал в распоряжение республики св. Марка большие средства, способствовавшие тому, что ее купцы могли потом широко развернуть торговлю и поставить кредитные операции. Однако приходится заметить, что рядом с этим в рассматриваемой нами книге есть и неточности, и значительные фактические погрешности, а некоторым вопросам не уделено надлежащего внимания.

К группе последних мы относим, например, недостаточное освещение венецианской торговли в раннее время, до начала крестовых походов: в главе, посвященной промыслам и обмену в этот период, Венеция даже не упоминается, хотя в X и XI вв. республика св. Марка играла уже большую роль в торговле восточного Средиземноморья, и на грани, отделяющей эти столетия, Венеция положила начало своей колониальной экспансии, а потом глубоко проникла в пределы Византийской империи и приобрела большое значение в самом Константинополе, город же этот по признанию самого автора, в IX–XI вв. был центром международной торговли. Недостаток внимания к вопросам ранней венецианской торговли привел автора к ошибочному мнению, которое он развил в одном своем сочинении по истории хозяйства средневековой Европы, а именно, что будто бы торговля хлебом возникла в Европе не ранее XIII в., с чем согласиться, конечно, невозможно. Не отведено надлежащего места в книге проф. Кулишера также и венецианским цеховым организациям в главах, трактующих о цеховом строе и происхождении цехов в Западной Европе.

Образование Венецианской колониальной империи, завершившееся в основном в первой половине XIII в., является фактом большой важности и не только политической, но также и экономической, — вопрос этот в книге, занимающейся вопросами истории хозяйства, должен был бы найти надлежащее освещение; между тем И. М. Кулишер говорит в своей книге об этом вопросе лишь в очень немногих словах, на основе которых нет ни малейшей возможности составить себе даже приблизительного представления о том, чем была первая колониальная империя Европы.

Из этого видно, что вопросы колониального венецианского хозяйства не находили надлежащего освещения даже в таких специальных и серьезных трудах, как труды Кулишера, тем в меньшей степени можно рассчитывать на правильное их освещение в сочинениях второразрядных, не рассчитанных на самостоятельное разрешение исторических проблем, как, например, небольшая книга М. Соболева по истории «всемирной» торговли, служившая учебником для коммерческих училищ.

Нельзя признать вполне удачным в части, касающейся Венеции, и сочинение Е. В. Тарле, составленное им еще в начале его большой ученой карьеры. В его истории средневековой Италии высказан целый ряд спорных или неверных утверждений, отчасти отражающих неудовлетворительное состояние изучения ряда венецианских проблем в тогдашней буржуазной исторической литературе, так как по вполне понятной причине Е. В. Тарле писал свою книгу, рассчитанную на широкую публику, не на основе самостоятельной работы по источникам.

Укажем несколько примеров. После похода Пьетро Орсеоло к берегам Далмации, которое автор относит к 997 г., Венеция будто бы посылала в далматинские города своих подеста, — утверждение ошибочное, основанное на позднейшей (XVIII в.) приписке к хронике Дандоло. В XI в. по причине внутренних несогласий Венеция будто бы не смогла принять участие в борьбе с сардинскими маврами; но возникает вполне законный вопрос, а для чего вообще ей нужно было бороться с ними, чем они ей мешали? Венеция никогда не вела борьбы из-за идеологических соображений, ее политическое мышление всегда было реальным, и мы видим, что в том же XI в. внутренние раздоры не помешали ей вести борьбу с теми же маврами, засевшими в Бари, или с норманами, пытавшимися обосноваться на обоих берегах Адриатики. Неверно, что «дипломаты, делившие Византию, понятия не имели даже о целой массе городов, поселков и провинций Восточной империи», хотя эго сведение и основывается на показании Никиты Хониата. Поселков дипломаты, конечно, могли и не знать, хотя договор не подтверждает этого, но что касается городов и провинций, венецианцам стоило только развернуть договор с Алексеем III, заключенный лишь пять-шесть лет перед датой раздела, чтобы получить исчерпывающее представление и о городах, и о провинциях Восточной империи, а в комиссии по разделу было 12 венецианцев и наверное можно утверждать, что не все они были глупцами и невеждами. В абрисе контуров Венецианской колониальной империи допускается обычная ошибка, заключающаяся в преувеличении действительных территориальных приобретений Венеции и ничего, конечно, не говорится о ее организации. Все это повторяем в значительной мере потому, что таково было положение этого вопроса в наиболее распространенных работах по истории Италии и Венеции в начале текущего столетия.

С точки зрения интересующих нас проблем заслуживает также внимания и литографированный курс по истории крестовых походов Д. Н. Егорова, читанный им на женских курсах в Москве в 1914–1915 гг. В работе профессора Егорова изложения конкретных фактов крестоносного движения почти нет. О четвертом крестовом походе, например, есть только краткие упоминания. Роль Венеции в движении, по этой причине, не могла быть освещена с надлежащей полнотой и там, где об этом предмете заходит речь, высказываются мнения, с которыми невозможно согласиться, — укажем для примера на изложение событий венецианского похода в Сирию в двадцатых годах XII в.

Мы полностью разделяем взгляд проф. Егорова на крестоносное движение, как движение колонизационное. Считаем, однако, неприемлемым его тезис об отсутствии на Средиземном море деятельности европейских купцов вплоть до крестовых походов. Автор вообще преувеличивает значение крестовых походов в истории хозяйственного и культурного развития Западной Европы и совершенно напрасно называет время, непосредственно за ним следовавшее, «новым» временем.

Упрекая одного из историков крестовых походов, именно Вилькена, в излишней заботливости о мелочах, Д. Н. Егоров своею собственной работой доказал необходимость самого внимательного к ним отношения. Это предохраняет от поспешных и неоправданных выводов. Наконец к числу медиевистов в очень условном смысле этого слова мы отнесем Н. Рожкова, писавшего историю нашего отечества, как известно, «в сравнительно-историческом освещении». Второй и третий томы его «Русской истории» имеют подзаголовки: Феодализм и падение феодализма.

Своеобразный подход к трактовке проблем русской истории дал автору возможность остановиться и на истории Венеции как во втором, так и в третьем томах его работы. Некоторое отношение к нашей теме имеет, впрочем, лишь второй том, так как в третьем рассматривается «падение феодализма в Венеции», что автор относит к XIV в. и что лежит, следовательно, за пределами хронологических рамок нашей работы.

Во втором томе названной работы Н. Рожков касается истории Венеции от начала до 40–х годов XIV в. Это беглый очерк истории Венеции за 9 столетий ее первоначального существования. Автор следует Шаубе в трактовке экономических и отчасти политических проблем, Хэззлиту — в вопросах социальной истории и Кречмайру — в вопросах политической организации Венеции.

Не касаясь пресловутого «муниципального феодализма» Н. Рожкова, который он открывает и у хеттов, и у ассирийцев, и у древних греков, мы должны сказать, что качество его очерка прямо определяется качеством избранных им авторитетов, вследствие чего особенно неудачны те части его экскурса, которые опираются на Хэззлита. Так, мы узнаем из замечаний нашего автора, что землевладельцев в Венеции первоначально не было, что они появляются там в начале XI в.; что только в XII и XIII вв. «резко обособились»… «городские ремесленники в городе, феодально зависимые люди и особенно крестьяне или вилланы в деревне»; что уже в XIII в. цеховая ремесленная промышленность уступает в Венеции место рассеянной мануфактуре, тому, что вслед за Бюхером Рожков называет «домашней промышленностью». Все это совершенно не соответствует действительности и представляет собою более или менее произвольные измышления авторитетов Н. Рожкова.

Проблемы внешнеполитической истории изображаются автором не более удачно: по его мнению дож Пьетро Орсеоло II в 1000 г. «завоевал Далмацию», Латинская империя просуществовала 70 лет, Иерусалим был взят Готфридом Бульонским «при поддержке, оказанной ему Венецией» и т. п.

Рожков вовсе не касается при этом проблем колониальной истории Венеции и не дает представления о составе и протяженности основанной венецианцами империи. Единственная фраза, посвященная им этому вопросу, звучит крайне неопределенно: «Константинополь, Балканский полуостров вообще и далее Крит и берега Черного моря становятся почти исключительно коммерческим достоянием Венеции».

Более удачный выбор авторитета для освещения политической структуры Венеции, в лице Кречмайра, позволил Рожкову дать и более правильное изображение политической организации Венеции до начала XIII в. Но так как в руках нашего автора мог быть только первый, то для второй половины XIII в. и начала XIV он опять опирается на Хэззлита и опять неудачно: правильного представления о политической организации Венеции в это время из его работы получить нельзя.

Таково положение интересующих нас вопросов в работах русских медиевистов прошлого и начала текущего столетия.

2. Венецианская колониальная империя в трудах русских славистов

Венецианская колониальная экспансия, как известно, в первую очередь была направлена в сторону славянского мира, в область славянских поселений на далматинском побережье, поселений хорватских и сербских. Вследствие этого историки этих славянских народов неизбежно должны были касаться проблем, входящих в состав нашей темы. Пересмотр того, что сделано славистами в интересующей нас области, необходим не только из соображений возможной целостности и полноты историографического обзора, но также и потому, что тем самым определяется место нашей работы и степень ее значения для некоторых вопросов истории южного славянства.

Необходимо признать, что существующие общие труды по истории южных славян русских славистов досоветского периода, как правило, неполно освещают проблему взаимоотношений южно — славянского мира с Венецией. Это объясняется, надо думать, тем, что политическая острота борьбы южно — славянского мира против итальянского национализма и шовинизма — явление сравнительно недавнего времени.

У авторов, писавших о хорватах в своих общих курсах по истории южных славян, проблема взаимоотношений хорвато — венецианских или вовсе не затрагивается, или освещается очень бегло, хотя в первый век венецианской колониальной экспансии она направлялась прежде всего, в область хорватских интересов. В общем курсе по истории южных славян московского профессора В. Н. Щепкина, например, даже история самих хорватов почти не затрагивается, и это не случайно, так как проф. Щепкин прямо говорит, что под историей южных славян он разумеет историю болгар и сербов.

В других общих курсах по истории южных славян, хоть мы и не встречаемся с такой крайностью, тем не менее интересующая нас проблема остается совершенно неосвещенной, таков, например, курс проф. П. А. Лаврова.

В более раннем, чем названные работы, труде М. С. Дринова, в котором он рассматривает славяно-византийские отношения в X в., хорвато — венецианским отношениям отводится некоторое место, но и здесь интерес автора не выходит за рамки вопроса об экспедиции Пьетро Орсеоло, причем известия на этот счет венецианских источников принимаются без надлежащей критики.

Среди историков, писавших по истории отдельных юго-славянских народов, первое слово по вопросу славяно-венецианских отношений принадлежит историкам сербов и хорватов. Болгария по своему географическому положению находилась в стороне от славяно-венецианских споров, — период существования Латинской империи представляет собою исключение, — тогда как земли хорватов и сербов были постоянным объектом венецианских вожделений, и именно здесь венецианцы господствовали в течение нескольких столетий. Поэтому интересующими нас вопросами и занимались преимущественно историки Хорватии и Сербии.

Среди русских славистов, давших общие обзоры по истории Хорватии с охватом раннего ее периода, мы можем назвать два имени: казанского профессора И. Н. Смирнова и А. Л. Липовского.

В своем очерке по истории Хорватского государства до подчинения его Венгрии И. Н. Смирнов добросовестно собрал все, что он мог найти по интересующим нас вопросам в венецианских напечатанных тогда источниках: известия о столкновениях хорватов с Венецией в IX и X вв., рассказ о походе Пьетро Орсеоло II к далматинскому побережью, данные о попытках хорватских королей противостоять венецианской агрессии. Серьезным недостатком труда казанского ученого является его излишнее доверие к сообщаемым А. Дандоло известиям о первых шагах венецианской экспансии в направлении восточных берегов Адриатики.

Хорошим дополнением к этому сочинению с точки зрения интересующих нас вопросов является другая работа И. Н. Смирнова, посвященная проблемам взаимоотношений Венеции с далматинскими городами в XII–XIV вв. Здесь в своих основных линиях совершенно правильно изображается своекорыстная политика республики св. Марка в зависимых от нее далматинских общинах. Это выгодно отличает работу русского ученого от писаний итальянских националистов на эту тему.

Небольшая статья Смирнова, написанная им вскоре после выпуска только что названных работ, в которой он характеризует внутреннюю жизнь далматинских общин в X и XI вв., представляет для нас интерес только попыткой определить характер зависимости этих общин от Венеции в эти столетия. Справедливо заподозрив приписки в Амвросиевском кодексе хроники Дандоло, как позднейшие добавки, не имеющие значения первоисточника, И. Н. Смирнов не без основания считает, что зависимость эта была очень слабой и выражалась в уплате незначительной дани, в военной помощи и в некотором стеснении сношений с иностранцами. Нельзя, однако, согласиться с другим утверждением автора, по которому «назначение венецианским правительством властей общинных подготовлялось медленно и явилось только в XIII в.», так как есть документы, свидетельствующие о том, что венецианские комиты в городских общинах Далматинского архипелага появились еще в XII в.

Несколько позднее трудов И. Н. Смирнова вышла небольшая книга А. Л. Липовского, также посвященная специально истории хорватов. В свое время она вызвала неодобрительный отзыв доц. Ястребова, но его критика относилась к вопросам, не касающихся нашей темы. Положение далматинских городов и взаимоотношения хорватских государей и Венеции очерчены в книге А. Л. Липовского примерно в том же объеме и с теми же достоинствами и недостатками, которые нами только что были отмечены в аналогичном труде И. Н. Смирнова. Это объясняется, надо думать, единством подхода к рассматриваемым вопросам и тождеством источников.

В качестве общего заключения о работах И. Н. Смирнова и А. Л. Липовского надо сказать, что ими, особенно первым, для правильного освещения ранних хорвато — венецианских отношений сделано гораздо более, чем многими другими буржуазными историками Венеции и южного славянства.

Историки Сербии касаются взаимоотношений сербов и венецианцев почти исключительно в связи с историей Дубровника. Для истории этих взаимоотношений всего больше среди русских славистов еще в шестидесятых и семидесятых годах прошлого столетия было сделано В. М. Макушевым. Макушев довольно значительное время провел в Дубровнике, работал в местных архивах, поскольку это ему разрешалось местными австрийскими властями, весьма подозрительно относившимися к работе русского ученого, извлек из дубровницких архивов некоторые не лишенные интереса летописные известия из истории этого славянского города и опубликовал их в своей работе. Если историки Хорватии освещали историю взаимоотношений городов Далмации с республикой св. Марка исключительно на основании венецианских источников, то В. М. Макушев положил в основу своих выводов об отношении Дубровника к Венеции в XI–XIII вв. те известия, которые он нашел у «дубровницких бытописателей». Известия эти изображают ранние отношения между Венецией и Дубровником как отношения равноправных государств, как состояние полной независимости Дубровника от республики св. Марка вплоть до начала XIII в. Можно не соглашаться с Макушевым в трактовке им тех или других частных вопросов из истории взаимоотношений двух Адриатических республик, но необходимо признать его заслугой, что он попытался привлечь внимание историков к местным источникам, вопреки установившемуся порядку считаться только с венецианцами. Игнорирование историком далматинских общин И. Н. Смирновым как исследований Макушева, так и опубликованных им материалов, отнюдь не является положительной стороной его работ. К слабым сторонам исследований Макушева относится недостаточное внимание к вопросам классовой борьбы в городских общинах Далмации вообще и в Дубровнике в частности, что, впрочем, является обычным недостатком буржуазной историографии середины XIX в., а также недостаточное внимание его к материалам, незадолго перед выходом в свет его сочинения, опубликованным Тафелем и Томасом. Это воспрепятствовало автору отнестись с надлежащей критикой к его источникам и дать более конкретное изображение установившихся в XIII в. взаимоотношений между Дубровником и Венецией.

Историки Сербии после Макушева не сделали ни одного шага вперед в разработке вопроса о взаимоотношениях славянского мира с Венецианской республикой, больше того — в отдельных трудах можно встретить совершенно ошибочные суждения по вопросам венецианской колониальной истории. В курсе проф. Лаврова, который мы уже называли, мы встречаем, например, утверждение, что в состав венецианских владений входил Родос, которым Венеция будто бы овладела после какого-то «не состоявшегося раздела» византийских владений.

В небольшой книге серба Драго Войновича, изданной на русском языке, мы напрасно стали бы искать освещения интересующей нас проблемы, — отношения сербов и венецианцев Войновича не интересовали, он едва упоминает о Венеции; зато он много занимается болгарами с целью доказать, что болгары занимают сербские земли, что сама София стоит на сербской земле, и что «царство, которое было основано Шишманом», было не болгарским, как это думают, а сербским. Такая же узконационалистическая и конфессионально — православная точка зрения сквозит в его суждениях по истории хорватов, которых он строго осуждает за их католичество.

Еще в одном труде по истории Сербии, принадлежащем А. Л. Погодину, мы находим едва ли не единственное замечание по интересующему нас вопросу и притом замечание, которое надо признать вымышленным с начала до конца: «В союзе с франками, — читаем мы в книге проф. Погодина, — расширили свои владения венецианцы, которым удалось получить в 805 г. Далмацию, населенную уже в ту пору сербами». Нет нужды доказывать, что в союзе с франками венецианцы не были и никаких совместных политических шагов не предпринимали, что в 805 г. они не только не получили Далмацию, но даже и не пытались добиться этого, что только два столетия позднее была сделана такая попытка, не давшая и тогда сколь-нибудь длительных результатов.

Ничего нельзя узнать о взаимоотношениях сербов с венецианцами в XI–XIII вв. и из уже упоминавшегося выше труда по истории южных славян проф. Щепкина, хотя историей сербов он занимается в своей книге гораздо более подробно, чем историей хорватов.

Лавров, Войнович, Погодин, Щепкин, касаясь истории Дубровника, совершенно не интересуются его взаимоотношениями с республикой св. Марка и словно не подозревают, какое большое значение эти отношения в свое время имели для экономической и политической жизни Дубровницкой республики. Замечательно, что работа В. М. Макушева не оказала ни на одного из них никакого влияния, хотя только один этот труд не был компиляцией и опирался на самостоятельное изучение источников, частично архивных.

Мы уже отмечали выше, что историки Болгарии по вполне понятной причине имели гораздо меньше поводов касаться ранних взаимоотношений Венеции с южным славянством, чем историки хорватов и сербов. В непосредственное соприкосновение с болгарами Венеция пришла только после образования Латинской империи, причем и в это время их столкновения носили узко местный и временный характер, так как венецианские колониальные приобретения лежали вне собственно болгарских владений. Вследствие этого историки Болгарии более или менее подробно излагают только столкновение латинян с болгарами во время правления Иоанницы или Калоиоанна, освещают взаимоотношения последующих болгарских государей с Никеей и Латинской империей, но все эти события и отношения, за исключением столкновения латинян и в их числе венецианцев с болгарами в 1205 г., не оказывали непосредственного влияния на дела Венецианской колониальной империи. Эти соображения, как нам кажется, позволяют считать излишним обзор взглядов наших историков Болгарии на эти события. Это тем более, что собственно Венеции и Венецианской империи они обычно и не касаются.

Это одинаково относится как к названным выше общим трудам по истории южного славянства, так и к специальным трудам по истории Болгарии, как книга В. М. Макушева «Болгария в конце XII и в первой половине XIII вв.» или Ф. И. Успенского «Образование второго Болгарского царства».

3. Венецианские проблемы в трудах русских византинистов

В гораздо большей степени, чем славистам, венецианскими делами приходилось интересоваться историкам Византии, хотя мы и здесь не имеем труда, который специально был бы посвящен вопросам взаимоотношений византийцев с венецианцами, и у них мы, как и у историков южного славянства, встречаемся только с более или менее значительными высказываниями по этим вопросам, делавшимися попутно в связи с изложением тех или иных событий из истории Византии.

Оставляя в стороне ранних представителей византиноведения, писавших на темы, близкие к рассматриваемым нами вопросам, как, например, А. Куник, автор сочинения, посвященного образованию Трапезунтской империи, мы остановим наше внимание на трудах В. Г. Васильевского, который вывел русское византиноведение на одно из первых мест в европейской науке. Среди сочинений В. Г. Васильевского, касающихся наших вопросов, надо назвать его «Союз двух империй», его статьи — о книге Ф. И. Успенского «Образование второго Болгарского царства», о сочинении Ф. К. Бруна «Итальянские поселения в Газарии», — сочинения, озаглавленные «Советы и рассказы византийского боярина XI в.», его работу о Суроже и ряд др. То сравнительно немногое, что можно найти у акад. Васильевского по интересующим нас вопросам, отличается, как и все, что им написано, замечательной тонкостью анализа источников и по большей части неопровержимостью доводов. Не случайно многие из его выводов являются прочным достоянием науки, в частности и в области рассматриваемых нами вопросов.

Мы, однако, должны указать прежде всего на те положения В. Г. Васильевского, с которыми мы не считаем возможным согласиться. Их, впрочем, очень немного. Так, по нашему мнению, необходимо взять под сомнение его тезис о том, что Далмация была передана Византией под власть венецианских дожей уже в 998 г. Тезис этот не имеет за собой ничего, кроме известия Дандоло, которое справедливо подвергнуто сомнению и в настоящее время обычно отвергается. Вероятно, досадной обмолвкой является его замечание, что «Венеция была естественною союзницей Византии, почти всегда верною, искренне преданною служительницей Восточной империи»… Эта фраза полностью противоречит всему, что нам известно об отношении Венеции к Восточной империи, и плохо согласуется с характеристикой этих отношений, данной В. Г. Васильевским в той же статье, откуда взята и приведенная цитата.

Рядом с этим мы безусловно должны согласиться с его очень убедительной характеристикой и мастерским изображением той международной обстановки, которая сложилась в районе Адриатического моря в первой половине правления императора Мануила. Надо признать прочным достоянием науки его замечания по истории четвертого крестового похода, касающиеся «венецианской» и «швабской» теорий относительно изменения направления этого похода. Вероятно никому не удастся поколебать его вывода относительно даты бегства сына императора Исаака II Алексея, имеющей такое важное значение в истории четвертого крестового похода. Попытка этого рода, предпринятая в недавнее время буржуазным византинистом Грегуаром, должна быть признана несостоятельной, о чем у нас была речь выше. Надо отметить далее ряд интересных замечаний по истории современного Судака, города с большим генуэзским и венецианским прошлым, замечания по полемике Ф. К. Бруна с Гейдом.

В восьмидесятых годах вышла не лишенная значения книга Н. Скабалановича «Византийское государство и церковь в XI в.». Сочинение это, очень обстоятельное в области тех вопросов, которым оно посвящено, мало интересуется городом и городской экономической жизнью, в связи с чем остается неосвещенной и роль итальянских городов в этой жизни. Непосредственное отношение к нашей теме имеют немногие страницы, посвященные административному делению Византии и описывающие фемы, которые были расположены на берегу Адриатического моря. Это дает автору повод коснуться и вопросов относительно роли Венеции на восточном побережье Адриатики в XI в. Это самый темный период в колониальной истории Венеции, и сочинение Скабалановича не способствовало его прояснению, так как автор ограничился лишь фактами, известными и до него, и не попытался дать им какого-либо иного обоснования или истолкования.

В семидесятых и восьмидесятых годах вышли первые крупные сочинения Ф. И. Успенского. Академик Успенский оставил после себя большое литературное наследство, из которого отношение к нашей теме имеют прежде всего такие его сочинения: «История крестовых походов», «Уклон консервативной Византии в сторону западных влияний», «Цари Алексей II и Андроник Комнины», переработанные им позднее под наименованием «Последние Комнины», «Следы писцовых книг в Византии» и работы по генезису феодализма в Византии. Значительная часть этих работ вошла потом в III том его «Истории Византии», изданный, как известно, после смерти автора; но эта книга представляет собою не простое воспроизведение написанного ранее, а дает по интересующим нас вопросам очень много нового, в частности по истории венецианских владений на Востоке в XIII в.

Ф. И. Успенский в разработке тех вопросов, которые являются нашей темой, сделал более чем кто-либо другой, может быть даже более, чем все русские историки вместе взятые. Если бы из его сочинений сделать выборки для освещения нашей темы, то получилась бы довольно связная трактовка большинства ее важнейших вопросов. В самом деле: Ф. И. Успенский довольно подробно останавливается на взаимоотношениях Венеции и Византии в предшествовавшее четвертому крестовому походу время; освещает события этого последнего; дает представление о комплексе колониальных владений Венеции в пределах Византийской империи; останавливается на организации управления колониальными владениями Венеции; трактует о военных мероприятиях венецианцев для их защиты; касается даже вопросов классовой борьбы в некоторых венецианских владениях.

К сожалению, значительная часть этого богатого наследства не может быть принята безоговорочно.

Это касается прежде всего методологических основ работы акад. Успенского. Оставаясь до конца на позициях буржуазной позитивистской исторической школы, именно того ее направления, которое обнаружило повышенный интерес к социально-экономическим проблемам, Ф. И. Успенский не мог правильно осмыслить трактуемые им исторические вопросы. Отсюда — методологические промахи акад. Успенского.

Мы приведем один пример из области, имеющей к нашей теме непосредственное отношение. На странице 498 третьего тома «История Византийской империи» Ф. И. Успенский, рассказав о первом поселении венецианских колонистов на Крите, пишет: «Так как над поселенными рыцарями не было никаких сюзеренов и ими управляли назначенные республикой власти, то венецианская колонизация воспроизводила не феодальную, но римскую организацию оккупированных земель и имела известное сходство с русской поместной системой. Крепостные греки заменяли рабов». Перед нами большая путаница понятий, свидетельствующая о ненаучном понимании существа феодальных отношений: типично феодальную систему венецианской колонизации акад. Успенский отказывается признать феодальной.

Часть ошибочных положений Ф. И. Успенского объясняется игнорированием им частных венецианских грамот, по которым лучше, чем по источникам повествовательного характера, можно решить некоторые вопросы из истории венециано-византийских отношений. Мы имеем в виду грамоты венецианского нотариального архива, часть которых в кратком изложении довольно давно уже была опубликована Баракки. Отсюда с неизбежностью вытекал ряд ошибочных тезисов.

К таким положениям мы относим прежде всего его мнение о том, что венецианцам удалось добиться восстановления своего прежнего положения в Византийской империи еще при императоре Мануиле и что во время известного погрома латинян в Византии в 1182 г. пострадали будто бы главным образом, если не исключительно, венецианцы. Никаких доказательств в обоснование этого Ф. И. Успенский не приводит и привести не может, так как их нет, а это потому, что венецианцы во время этих событий или вовсе не пострадали, или пострадали из них только немногие отдельные лица. В связи с этим не выдерживает критики и другое утверждение акад. Успенского, что константинопольское направление четвертого крестового похода было в какой-то мере возмездием Византии со стороны Венеции за события 1182 г., — басня, широко распространенная в исторической литературе, но не находящая себе ни малейшего подтверждения в источниках и прежде всего в источниках венецианских, в данном случае особенно важных.

В своем анализе событий четвертого крестового похода акад. Успенский обнаруживает или игнорирование, или странное для него незнакомство с небольшой работой проф. Митрофанова, о которой выше уже говорилось, тем более странное, что напечатана она была в «Византийском Временнике», к которому Ф. И. Успенский был так близок. Знакомство или желание считаться с этой работой помогло бы ему избежать некоторых очень существенных ошибок в трактовке проблем четвертого крестового похода. Впрочем, акад. Успенский, хорошо зная рецензию акад. Васильевского на свой труд об образовании второго Болгарского царства, считает возможным, однако, в своей «Истории крестовых походов» отстаивать такие положения, которые акад. Васильевским в этой рецензии были поколеблены в самых основаниях. Мы имеем здесь в виду так называемую «швабскую» теорию объяснения изменения направления четвертого крестового похода.

Необходимо заметить, что все изложение событий четвертого крестового похода носит на себе отпечаток какой-то странной тенденциозности, стремления представить действия главных лиц, и без того не блиставших добродетелью, в еще более мрачном виде, чем на то дают право наши источники по истории этого похода. Сюда мы относим такие утверждения, как то, что поход был направлен на Константинополь вместо Египта по заранее обдуманному плану, в составлении которого принимал участие кроме Филиппа Швабского, Бонифация и Дандоло, также и Иннокентий III. Для этого акад. Успенскому понадобилось игнорирование одних источников, произвольное толкование других, неверная передача третьих. В качестве примера последней можно указать на передачу им писем Иннокентия III к крестоносцам в связи с походом под Задар; в качестве примера произвольного толкования источников можно сослаться на то место рассматриваемой книги, где речь идет о договоре, заключенном крестоносцами и Венецией с сыном Исаака Алексеем; среди источников по истории четвертого крестового похода наименьшим вниманием акад. Успенского пользуется как раз самый важный из них, именно Вильардуэн, — это пример игнорирования источников. Необходимо указать вообще на значительное количество фактических ошибок, которые допущены автором «Истории крестовых походов». Дандоло будто бы скрыл от рядовых крестоносцев, что поход направляется не в Египет, а под Задар, что противоречит не только Вильардуэну, но и представителю низов крестоносного ополчения Роберту де Кляри; будто бы для того «чтобы свалить вину на подчиненных лиц» на «адмиральском корабле» не было ни Дандоло, ни Бонифация, ни папского легата, тогда как Дандоло находился во главе флота, а папский легат вынужден был покинуть ополчение ввиду неприемлемой для него позиции, которую заняли венецианцы; денежные претензии крестоносцев к Алексею III, выразившееся потом в сумме 450 тыс. марок, состояли будто бы из сумм, которые были обещаны отдельным рыцарям; комиссия по разделу земель состоит у Ф. И. Успенского из 12 членов вместо 24; в Константинополе — миллион жителей, вместо принимаемых обычно — и то, вероятно, с большим преувеличением — 400 тыс.; вопреки Никите, компетентность которого в данном случае не может подлежать сомнению, акад. Успенский утверждает, что «народ» в Константинополе «организовал отчаянную защиту в тесных улицах, устраивая заграждения латинянам», причем автор не взял на себя труда подумать, что сталось бы с двумя-тремя десятками тысяч крестоносных головорезов, если бы жители даже не миллионного города, а хотя бы с населением в 400 тыс. действительно «организовали отчаянную защиту»; наконец, совершенно напрасно Ф. И. Успенский думал, что владения венецианцев в Сирии были их долей при разделе Византийской империи. От чтения истории четвертого крестового похода в изложении акад. Ф. И. Успенского получается впечатление, что автор писал по памяти, по общим впечатлениям, которые у него остались от прежних занятий предметом, не давая себе труда заглянуть в источники или существующую по вопросу литературу. Едва ли все это правильно и при работе над популярным сочинением, каким является «История крестовых походов» Ф. И. Успенского. Надо заметить, впрочем, что в III томе «Истории Византийской империи» все эти ошибки воспроизводятся полностью.

Нужно указать далее на довольно значительное количество фактических ошибок в суждениях Ф. И. Успенского по некоторым вопросам нашей темы, объясняющихся, может быть тем, что его III том «Истории Византийской империи» не прошел через авторскую корректуру. Договор Венеции с Михаилом Палеологом после падения латинского Константинополя имел место не в 1265, а в 1268 г., — акад. Успенский принял за договор только один из его проектов. Не соответствует действительности утверждение, что лены венецианским феодалам в 1211 г. были отведены на Крите бесплатно, — Ф. И. Успенский не обратил внимания на конец феодального контракта, где речь идет о таких платежах. Неправильно изображаются мотивы совместных действий М. Санудо с греческими архонтами против венецианского дуки Якопо Тьеполо. Ни на чем не основано сообщение об изгнании венецианцев из Константинополя в 1264 г., так как венецианцев в этом году там и быть не могло, — они вернулись туда только после 1268 г. Количество примеров подобных ошибочных положений можно было бы увеличить.

Несмотря на все эти дефекты, приходится еще раз подчеркнуть, что работы Ф. И. Успенского дают очень много по истории образования и организации венецианского колониального государства. Однако вместе с тем надо признать, что взгляды его требуют коренного пересмотра и ряда существенных исправлений.

В восьмидесятых же годах прошлого столетия вышла и небольшая книга Т. Флоринского, представляющая собою очерк истории и южного славянства в первой половине XIV в. В ней автор несколько раз имел случай коснуться венецианских дел, в частности дел колониальных. Флоринский эту часть своего труда выполнил не на основании самостоятельного исследования первоисточников, а опираясь на сочинения Гейда и Гопфа. Удачный выбор авторитетов избавил нашего автора от обычных ошибок, которые допускаются при трактовке взаимоотношений между венецианской знатью, владевшей островами Архипелага, и Венецией. Сообщаемые Т. Флоринским сведения по интересующему нас вопросу, однако, очень кратки, поскольку венецианские дела не имеют непосредственного отношения к его основной теме, и при этом касаются, главным образом, времени, лежащего за пределами рассматриваемого нами периода.

На конец девяностых годов прошлого столетия и на начало текущего приходится деятельность еще одного специалиста по истории Византии, проф. А. А. Васильева. Византинист по специальности, попутно занимавшийся также крестоносным движением и владычеством латинян на Востоке, Васильев неизбежно должен был касаться различных вопросов венецианской экспансии на территории Византийской империи.

Работы проф. Васильева, особенно его монография о взаимоотношениях между Византией и арабами, основаны на самостоятельном изучении источников, что делает его высказывания по нашему вопросу достаточно ценными. В только что названной книге А. А. Васильев довольно подробно останавливается на роли Венеции в борьбе Византии против арабов. Оценка этой роли в общем правильна, только, быть может, следовало бы осторожно высказываться относительно «верноподданических» мотивов участия Венеции в этой борьбе на стороне Византии: участие это несомненно диктовалось в первую очередь, если не исключительно, эгоистическими мотивами.

В небольшой книжке, посвященной взаимоотношениям Византии с крестоносцами, роль республики св. Марка и ее взаимоотношения с Восточной империей в период первых крестовых походов освещаются довольно слабо, — замалчивается, например, вопрос об участии венецианцев в борьбе Алексея Комнина против Боэмунда, ничего не говорится о походе венецианцев на Восток в 1099 г. В кратких замечаниях, которые проф. Васильев посвящает Венеции, трудно передать с надлежащей точностью оттенки политических взаимоотношений ее с Византией во время правления императоров Калоиоанна и Мануила Комнинов, и этим, надо думать, объясняется неправильное утверждение автора относительно прекращения союзных отношений между Византией и Венецией после сближения последней с королем сицилийским, — разрыв этот был вызван в действительности событием 1171 г.

Хотя и без особенной уверенности, проф. Васильев высказывает правильную мысль, вопреки широко распространенному взгляду в исторической литературе, что добрые отношения Венеции с Византией восстановлены при Мануиле не были. Правильное же высказывание относительно того, что во время константинопольского погрома 1182 г. венецианцы почти не пострадали, А. А. Васильев неправильно обосновывает политической необходимостью для Андроника, несмотря на все его «латиноненавистничество», щадить венецианскую колонию в Константинополе. В действительности же Андроник не направлял и не мог направлять движения 1182 г., и Венеция не пострадала тогда по совершенно другим причинам.

Наибольшее значение для нашей темы имеют высказывания проф. Васильева о событиях четвертого крестового похода, «центральной фигурой которого был венецианский дож Энрико Дандоло». В изложении этих событий проф. Васильев допускает ряд неверных или неточных замечаний, — таковы, например, утверждения: «В момент возникновения четвертого крестового похода отношения между Венецией и Византией не отличались особенным дружелюбием», или «Дандоло имел в виду (при мотивировке похода на Константинополь)… избиение латинян, так называемую „константинопольскую баню“» и т. п. В действительности же в момент подготовки четвертого крестового похода между Венецией и Византией существовал договор, заключенный с Исааком Ангелом в конце восьмидесятых и подтвержденный его братом, Алексеем III, в конце девяностых годов XII в., которым не только подтверждались прежние права и привилегии венецианцев в пределах империи, но они особенно выразительно подчеркивались и территориально расширялись. Ни Дандоло, ни вообще венецианские источники никогда и нигде не обосновывали нападения на Константинополь «баней» 1182 г., и это потому, как правильно заметил в своем месте проф. Васильев, что венецианцы тогда не пострадали и мстить им было не за что.

Очень важный вопрос о приобретениях венецианцев в результате четвертого крестового похода трактуется мимоходом, без различения теоретических прав Венеции от фактических владений республики св. Марка, — отсюда тенденция к преувеличению этих владений, уживающаяся, однако, с суждениями прямо ей противоположными: «Весь морской путь из Венеции в Константинополь был во власти республики» — утверждает проф. Васильев и тут же замечает: «Оба берега Босфора и Геллеспонта входили в состав владений Балдуина», чего Венеция по понятным причинам допустить не могла и не допустила.

Правильно отмечая, что Венеция в «новой Латинской империи заняла преобладающее положение», проф. Васильев в своем сочинении об этой империи совершенно не отражает этого обстоятельства, точно забыв о существовании республики св. Марка, если не считать двухстрочной справки о торговом договоре Венеции с Феодором Ласкарисом и неверного указания на то, что «владычество Венеции простиралось на византийские острова Эгейского и Ионийского морей».

4. Проблемы венецианской истории в трудах советских историков

В советское время, как и в предшествующий, досоветский период в русской историографии, не появилось труда, специально посвященного истории Венеции или ее колониальной экспансии в страны Востока. Поэтому в кратком обзоре историографии нашего вопроса в советское время мы будем иметь дело также лишь с общими сочинениями по истории средних веков или с работами советских византинистов.

Отсутствие в советской литературе специальных исследований по истории Венеции ставило советских историков со стороны фактического материала в прямую зависимость от буржуазной иностранной и русской исторической литературы. Отсюда общие курсы по истории средневековья и другие работы общего характера отражают и в советское время недостатки буржуазной историографии вопроса, если не иметь в виду методологической стороны дела, где произошла коренная ломка установившихся идеалистических традиций. В одних работах общего характера таких ошибок больше, — для примера можно назвать курс по истории средних веков Н. П. Грацианского, в других их меньше — как, например, в подобном же курсе С. И. Архангельского, но они есть всюду.

Считаем излишним останавливаться на этих дефектах во всех трудах этого рода. Однако для конкретизации выставленных положений позволим себе остановиться на двух самых последних обзорах по истории средних веков, на учебнике для учительских институтов проф. В. Ф. Семенова, вышедшем в 1949 г. и последнем учебнике для исторических факультетов вузов.

В учебнике проф. Семенова имеется немало спорных или прямо неверных утверждений. Судя по ходу изложения, венецианские торговые корабли, по мнению проф. Семенова, «стали появляться» в Черном море после битвы при Кьоджии и тогда же «образовалась венецианская фактория Тана»; в действительности же венецианские корабли «стали появляться» в Черном море, вероятно, еще до четвертого крестового похода, хозяйничали там во время существования Латинской империи и организовали колонию в Тане, равно как и байюльство в Трапезунте, не в конце, а в начале XIV в. Проф. Семенов определяет состав Большого Совета для XIII–XV вв. в 480 человек, тогда как состав Большого Совета в это время точно определен быть не может по причине, которая проф. Семенову, очевидно, неизвестна. В. Ф. Семенов уверяет, «Совет Сорока» возник одновременно с «Советом Десяти» после провалившегося заговора Байямонте Тьеполо, тогда как «Кваранция» является одним из древнейших венецианских учреждений и ее юридические функции носили отличный от «Совета Десяти» характер, — очевидно автор спутал «Кваранцию» с «Инквизитори ди Стато», т. е. с «Государственными следователями».

Учебник, выпущенный в 1952 г., также содержит в себе весьма неточные данные, относящиеся к истории Венеции и ее взаимоотношениям с Генуей. В XVII главе первого тома учебника утверждается, что после четвертого крестового похода Венеция вытеснила «свою соперницу Геную из Греции и Сирии», тогда как в действительности этого не было, так как четвертый крестовый поход не оказал никакого влияния на расстановку сил обеих республик в Сирии, а договора между Венецией и Генуей от 1218 и 1238 гг. полностью опровергают заявление учебника о вытеснении Генуи из Греции. Исходя из этого ошибочного положения, автор рассматриваемой главы учебника неправильно относит основание генуэзской колонии в Кафе ко времени после 1261 г., тогда как в действительности эта колония была основана уже в 1238 г. Верховный орган Венецианской республики, Большой Совет, именуется выборным органом, но едва ли этот термин уместен по отношению к учреждению, которое уже в XII и тем более в XIII в. «выбиралось» коллегией из трех патрициев, назначавшихся самим Большим Советом. Автор утверждает далее, что заговор 1310 г. был организован «элементами купечества, отстраненными от участия в Большом Совете», тогда как в действительности он был организован аристократическими элементами, отнюдь не лишенными этого права, — очевидно заговор Байямонте Тьеполо от 1310 г. спутан с заговором Бокконио от 1300 года.

Эти дефекты учебников отражают, повторяем это еще раз, отсутствие в советской исторической литературе монографических разработок по истории Венеции и неудовлетворительное состояние большинства буржуазных работ по истории Венеции, даже если мы будем рассматривать их исключительно со стороны сообщаемых ими фактических данных.

К кругу венецианских проблем близкое отношение имеют штудии Е. Ч. Скржинской, уже давно работающей по истории конкурента Венеции, республики Генуэзской.

Не касаясь тех работ Е. Ч. Скржинской, в которых затрагиваются вопросы лишь более поздней истории Венеции, как, например, ее статья во втором томе новой серии Византийского Временника, остановимся на другой ее статье, помещенной в том же органе, в первом томе. Статья имеет в виду также более поздние отношения, — XIV в., но в ней интересующие автора вопросы рассматриваются в историческом аспекте, что и позволяет ему остановиться на некоторых очень важных венецианских проблемах.

Среди них важнейшей является проблема взаимоотношений Венеции и Византии в XI–XIII вв. Мы полностью должны согласиться с характеристикой, которую автор дает данным венециано-византийским отношениям, и с мастерским анализом известий, относящихся к знаменитому хрисовулу императора Алексея от 1182 г. Однако мы не можем согласиться с изображением из истории этих отношений с семидесятых годов XII в., Е. Ч. Скржинская, следуя за акад. Ф. И. Успенским, повторяет все его ошибки. Она пишет: «Пережив массовые аресты и конфискации имущества по приказу Мануила Комнина, итальянские купцы, пользуясь удрученным состоянием императора после катастрофы у Мириокефалона, вновь наводнили Константинополь». Под итальянцами мы должны разуметь венецианцев, потому что только одни они подверглись преследованиям в 1171 г., следовательно, именно венецианцы «наводнили Константинополь» и именно они подверглись погрому в 1182 г. Все это не имеет под собою, как мы уже говорили об этом выше, достаточно убедительных оснований.

Не соответствует действительности утверждение автора, что Адриатическая республика «сознательно не домогалась никаких крупных территорий по дележу 1204 г.». Если бы Е. Ч. Скржинская заглянула в договор об этом дележе, то убедилась бы в противном: Венеция заявила претензию на обширную территорию во Фракии от Адрианополя до Пропонтиды и еще большую в Эпире — от Дрина до Коринфского залива. Только по независящим от них обстоятельствам венецианцы не овладели этими территориями.

Замечание Е. Ч. Скржинской о владениях генуэзцев и венецианцев в Сирии, где генуэзцам отводится Тир, а венецианцам — Акра, по меньшей мере неточно, так как обе республики — соперницы сидели как в Тире, так и в Акре. Ошибка здесь заключается в том, что временное положение дела в период первой большой войны Венеции с Генуей в конце пятидесятых и шестидесятых годах XIII в. возводится в постоянный статус отношений обеих республик в Сирии.

Е. Ч. Скржинская повторяет также и ошибку акад. Успенского относительно даты восстановления «нормальных» отношений между Венецией и Михаилом Палеологом, относя ее на 1265 г. Мы уже указывали выше, в чем заключается здесь ошибка.

Нельзя, наконец, согласиться с тем, что после 1268 г., когда венецианцы вновь обосновались в Константинополе, «победу генуэзцев в области константинопольской транзитной торговли правильно считать полной». Мы как раз полагаем, что это будет неправильно. Ведь если генуэзцы в конце концов обосновались в Пере, то венецианцы расположились как раз по другую сторону Золотого Рога и несомненно, что занимались они там ничем иным, как «константинопольской транзитной торговлей». Все эти и им подобные неточности свидетельствуют о том, что разработка венецианских проблем необходима и что она еще впереди.

Общим обзором по истории Византии советского периода, в котором затрагиваются венецианские проблемы, является известная книга проф. М. В. Левченко. От сравнительно краткого общего курса нельзя требовать сколь-нибудь детального рассмотрения вопросов, которые нас здесь интересуют, но которые для автора книги все же являются второстепенными, — поэтому можно считать нормальным, что эти вопросы в книге М. В. Левченко трактуются попутно и кратко, так как, в соответствии с требованиями марксистской методологии, автор уделяет гораздо большее внимание, чем это обычно делалось ранее, проблемам внутренней истории, проблемам классовой борьбы в частности, тогда как венецианские проблемы есть, в первую очередь, проблемы внешней истории Византии. Все то, что в книге проф. Левченко относится к венецианской истории, стоит обычно в своей фактической части на высоте современного научного знания и в то же время рассматривается в духе марксистской трактовки этих вопросов. Укажем для примера проблему четвертого крестового похода, излагаемую, автором в духе высказывания Маркса по истории этого похода в его известных «Хронологических выписках». Это как раз то новое, чего не хватало научной разработке не только византийских, но и венецианских проблем. Вместе с тем приходится, однако, отметить, что те факты, которые относятся к истории взаимоотношений Византии и Венеции, излагаются проф. Левченко с повторением ряда ошибок, которые мы отмечали в работах по истории Венеции и Византии других авторов. Укажем для примера трактовку событий 1182 г. в Константинополе, сведения о территориальных приобретениях венецианцев в результате четвертого крестового похода и др.

В заключение мы должны указать на последние работы Ф. Е. Полянского, из которых одна посвящена социально-экономической политике средневековых цехов, а другая — экономической истории Западной Европы в средние века. Мы вправе были ожидать, что автор уделит надлежащее внимание экономическим вопросам венецианской истории, как это в свое время сделал М. М. Ковалевский, однако знакомство с обеими книгами Ф. Е. Полянского такого ожидания не оправдывает.

В первой из названных книг автор занимается почти исключительно немецкими городами, а во второй хоть и касается венецианского производства, но делает это не на основании первоисточников, а по существующей буржуазной литературе. Только этим можно объяснить его заявление, что в суконной, шелкоткацкой и судостроительной промышленности Венеции возникла капиталистическая мануфактура, подрывавшая основы цехового строя. О венецианском ремесле говорится очень кратко, причем и тут дело не обходится без фактических ошибок, вроде, например, заявления, что изготовление значительного количества хлопчатобумажных тканей в Венеции восходит только к XIV в., или утверждения, что «для развития своей промышленности венецианцы принимали весьма радикальные меры и, в частности, переселяли из Греции в свой город большое количество шелкоткачей». Первое опровергается широкой деятельностью двух цехов по изготовлению хлопчатобумажных тканей в XIII в., а второе вообще ни на чем не основано.

* * *

Основные выводы относительно решения в русской исторической науке вопроса об истории образования и первоначальной организации Венецианской колониальной империи сводятся, как нам кажется, к следующему.

В русской исторической литературе не имеется труда, специально посвященного истории Венеции и тем более частной проблеме этой истории, которая является предметом нашего внимания. Все, что по истории Венеции по-русски написано, не выходит за пределы или общих курсов по истории Западной Европы в средние века, или истории Италии в то же время, или исторических обзоров из жизни Византии и южного славянства, или, наконец, рассмотрения некоторых других специальных вопросов.

Из всего того, что может быть из всех этих сочинений собрано для освещения интересующего нас вопроса, прежде всего нельзя получить более или менее полного представления о некоторых его очень важных частностях. К таким сторонам этого вопроса относятся прежде всего данные относительно организации первой в средневековой Европе колониальной империи, данные относительно венецианской колониальной политики, относительно экономических и социальных отношений в венецианских колониальных владениях, да и самый их состав определяется далеко не всегда надлежащим образом.

Качество тех исторических данных, которые в рассмотренной литературе так или иначе представлены, во многих случаях весьма небезупречно. Рядом с замечательными исследованиями по отдельным частным вопросам, которые мы видели в трудах Бруна, Васильевского, Ковалевского, Митрофанова и некоторых других авторов, мы наблюдали несколько работ, неудовлетворительных с точки зрения самых элементарных требований, которые мы предъявляем к историческим сочинениям, именно — верности фактам. Чаще всего это имеет место в так называемых популярных сочинениях по смежным с венецианской историей вопросам.

Все это относится в первую очередь к исторической литературе прошлого и самому началу текущего столетия. В последние десятилетия, в советский период, в связи с общими успехами в области исторической науки, мы имеем большое движение вперед в разработке общих и частных исторических проблем в различных отделах исторического знания. Однако это не полностью относится к группе тех вопросов, которые мы наметили в качестве предмета нашего исследования. Эта область остается еще разработанной совершенно недостаточно.

Отсюда вытекают и задачи нового исследователя.