Глава 1

Послание из прошлого

Воскресным утром 25 марта 1810 года в Сарагосе было солнечно. Яркие лучи света проникали в просторную комнату особняка на площади Сан-Лоренцо, где, стоя перед старым ртутным зеркалом, брился молодой капитан Второго драгунского полка Анри де Крессэ.

По непонятной для капитана причине его вызвали воскресным, да еще и праздничным утром к главнокомандующему, назначив время приема ровно на десять часов. Нужно сказать, что главнокомандующий французской армией в Арагоне, генерал Сюше, рассматривался не просто как высокопоставленный офицер, а чуть ли не как вице-король этой провинции. К тому же двадцать пятого марта вся Сарагоса отмечала праздник Благовещения, так что Анри никак не мог сообразить, зачем его, простого командира драгунской роты, временно находящейся в распоряжении Арагонской армии, вызывают в резиденцию генерала, да еще в такой день…

Поэтому молодой офицер самым серьезным образом отнесся к своему внешнему виду. Он выбрился начисто, ибо во французской армии по установившейся с незапамятных времен традиции драгунские офицеры не носили усов. Впрочем, это, наверное, было к лучшему. Усы только испортили бы красивое, благородное лицо Анри с изысканно очерченными губами.

Закончив бритье и надев идеально чистую, свежую батистовую рубашку, молодой офицер повязал на шее длинную и широкую черную шелковую ленту, «галстук», как называли этот предмет туалета. Потом с удовольствием просунул руки в рукава вычищенного и еще теплого от утюга свежевыглаженного мундира, который помог ему надеть старый слуга.

Жалованье капитана позволяло нанять слугу, и де Крессэ три года назад пригласил к себе на службу старого отставного драгуна по имени Жак. Этот бывший вояка уже не способен был к строевой службе, но без войны и без лошадей не знал, зачем вообще жить на свете. Он прекрасно мог подшить порванный мундир, отлично готовил, великолепно ухаживал за лошадьми и, конечно, давал молодому офицеру кучу ценных советов. Вот и сейчас, вручая шляпу своему господину, он покачал головой и многозначительно заметил:

– Мой капитан, вы идете к большому начальству, лучше уж наденьте все по парадной форме.

Действительно, высокую двуугольную шляпу во французской армии носили для прогулок и визитов – в общем, вне строя.

Анри, секунду поразмыслив и вспомнив простую истину военных всех времен и народов: «Лучше перекланяться, чем недокланяться», произнес:

– Хорошо, дай каску… с султаном.

Старый слуга принес большую кожаную коробку и отдельно круглый футляр, похожий на тубус. Подобно духовному лицу, творящему священнодействие, Жак медленно открыл коробку и извлек оттуда позолоченную каску с гребнем, украшенным роскошной тисненой бронзой. На гребне красовался огромный конский хвост, а низ каски и ее козырек были отделаны дорогой леопардовой шкурой. Неспешным жестом слуга открыл тубус и извлек на свет Божий длинный, пышный, ярко-зеленый с алым верхом султан из петушиных перьев, прикрученных к гибкому штырю китового уса. Потом вставил султан нижним концом в трубочку, прикрепленную внизу каски справа, повернул рычажок зажима и, зафиксировав султан, подал это настоящее произведение искусства своему начальнику. Он сделал это с таким важным видом, что казалось, будто он был не слугой, а епископом, подающим золотой царственный венец на коронации какого-то монарха.

Де Крессэ надел сверкающую каску, поправил портупею, державшую роскошный парадный палаш с эфесом из позолоченной бронзы, натянул свежие замшевые перчатки с крагами. Поблагодарив слугу кивком головы, он прошел несколько шагов по лестнице и толкнул тяжелую дверь.

Веселые солнечные лучи ударили молодому человеку в лицо, и он с наслаждением вдохнул свежий ветер, пронизанный острыми запахами весны. Вдали, раздавался негромкий перезвон колоколов, а со стороны центральной площади был слышен едва различимый гул толпы. Анри прикрыл ладонью глаза от ослепительного света, пока зрачки не привыкли к яркому солнцу, и уверенно зашагал по улице.

Капитан де Крессэ оказался в Сарагосе лишь недавно, но прекрасно знал дорогу к особняку, занимаемому главнокомандующим. Впрочем, каждая собака в Сарагосе знала, где располагается генерал Сюше, и именно об этом молодой офицер был осведомлен в первую очередь, когда приехал со своей ротой на пополнение Арагонской армии. Конечно, надо было бы повернуть налево, и через три минуты он был бы уже на широкой улице Коссо, а еще минут через пять – у самой резиденции. Но Анри вышел заблаговременно, ему хотелось немного прогуляться, посмотреть на город, который готовился к празднику, да заодно собраться с мыслями перед непонятным и вызывающим у него некоторые опасения визитом к главнокомандующему.

Именно поэтому молодой капитан повернул направо и двинулся в сторону площади Сео. Поравнявшись с мрачным старинным зданием церкви Сан-Сальвадор, он вышел на маленькую улочку и буквально через минуту оказался на широкой площади перед величественным собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар.

Хотя для воскресенья и для Испании был еще, можно сказать, ранний час, но на площади перед громадным зданием было многолюдно. Кто-то выходил на улицу из темного проема портала собора, побывав уже на первой утренней молитве, кто-то только что пришел на площадь в ожидании предстоящего зрелища… В любом случае, там и сям виднелись нарядно одетые люди. Мужчины посостоятельней щеголяли в ладно скроенных французских фраках, узких кюлотах, чулках и башмаках с серебряными пряжками. Их жены и дочери были облачены в платья по последней французской моде.

Зато смуглолицее смеющееся простонародье выделялось яркими национальными костюмами. Мужчины были облачены в короткие куртки «чалеко» и «чакеты», талии были обернуты пестрыми поясами «фаха». Женщины носили недлинные клетчатые платья и яркие косынки. И у тех и у других на ногах были неизменные плетеные сандалии, характерные для Арагона – альпаргаты. Наконец, все женщины: и богатые, и не очень – носили на голове мантильи – кружевные вуали наподобие фаты. Только мантильи чаще всего были черного цвета и приподнимались на голове за счет высокого гребня, вставленного в прочно завязанные в узел волосы.

Старухи в черном что-то сердито обсуждали, но их гортанные скрипучие голоса перекрывал веселый смех юношей и девушек и громкие восклицания мужчин, приветствовавших своих знакомых.

Спиной к собору по обеим сторонам от входа стояли отряды пехоты в парадной форме. Де Крессэ наметанным взглядом тотчас же определил: две роты гренадер. Одна из этих рот, справа от входа, была французской, а та, что стояла слева, – польской. На ослепительном солнце алые султаны, венчающие огромные меховые шапки французских гренадеров, казались яркими цветами. Латунные бляхи сияли начищенным металлом. Темно-темно-синие мундиры солдат подчеркивали белизну лацканов, и скрещенных на груди вычищенных ремней полусабель и патронных сум.

Поляков легко можно было отличить по непривычным для французской пехоты ярко-желтым лацканам на темно-синих мундирах. У польских гренадер были также яркие алые высокие султаны, но вместо меховых шапок поляки носили кивера с латунными бляхами.

Французские солдаты, составив ружья в козлы, смеялись и перекидывались шутками, время от времени обращаясь к прохожим, особенно к женщинам. Вот три испанские девушки, как бы невзначай, прикрыв лица веерами, прошли перед строем, только искоса бросив любопытный взгляд на французов.

– Эй, сеньорита, – воскликнул молодой солдатик и добавил на ломаном испанском, – quando casamos?!

– Nunca,– бросила, чуть повернувшись в его сторону, испанка, и все девушки прыснули со смеху…

Поляки выглядели иначе. Хотя до церемонии оставалось еще два с лишним часа, офицеры на всякий случай приказали подчиненным стоять с оружием в руках и придирчиво инспектировали все детали обмундирования и амуниции. Де Крессэ невольно вспомнил, как один старый офицер рассказывал ему, что для солдата всякое веселье сводится к раннему подъему: «Представьте себе, что Император или маршал решил провести торжественный смотр в полдень, чтобы отметить какой-нибудь праздничный день. Тогда генералы, вне всякого сомнения, назначат инспекцию на 11 часов утра, полковники, конечно же, построят свои полки в 10 утра. Командиры батальонов пожелают удостовериться, что у всех все нормально, и выведут свои батальоны на линию в 9 утра, и так дальше до последнего капрала, который подымет свое отделение в 5 утра. Вот такое веселье у солдата».

Тем не менее де Крессэ не мог налюбоваться высокими ладными бойцами, большей частью светловолосыми. Они выглядели подтянуто и отличались каким-то особым воинским шиком. Капитан вспомнил, что о Вислинском легионе, к которому принадлежали эти гренадеры, ходили легенды, и, штурмуя в свое время город, они совершали настоящие чудеса.

Проходя мимо французской роты, не занятой еще построением, де Крессэ козырнул непринужденно переговаривавшимся французским офицерам, и те ответили ему приветливым салютом. Улыбка молодого пехотного офицерика была такой искренней, что де Крессэ почувствовал себя просто обязанным сказать ему хотя бы пару слов. Подойдя, он самым естественным тоном бросил:

– Готовитесь к празднику?

– Так точно, – весело ответил совсем молодой капитан.

– А что теперь, на празднике Благовещения присутствует и армия?

– А вы разве не знаете? – изумленно ответил пехотинец. – Да и к тому же сегодня не только Благовещение. Весь город празднует бракосочетание нашего Императора с эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой!

Де Крессэ изумленно расширил глаза:

– Бракосочетание Императора?!

– Ну да, конечно. Сам командующий прибудет сюда в полдень на торжественный молебен… а вечером весь город гуляет, ну и мы тоже, говорят, будет иллюминация, фейерверк, танцы.

Де Крессэ несколько раз одобрительно кивнул головой, улыбнулся и, попрощавшись с пехотным офицером, пошел дальше сквозь пребывающую на площадь толпу.

«Вот уж действительно неисповедимы пути Господни и загадочна душа человека! – размышлял он. – Ведь этот город меньше года назад отчаянно дрался с нашими войсками!»

Действительно, Сарагоса билась с французами насмерть, жестоко, беспощадно к врагам и к себе также. Но потом город понял, что дальше драться невозможно, и в его душе что-то надломилось. И когда 22 февраля 1809 года остатки гарнизона вышли нестройными толпами из ворот Портильо и, небрежно покуривая сигары, бросили оружие, капитуляция была полной. Спустя два дня маршал Ланн вместе с маршалом Мортье торжественно въехали в признавшую поражение столицу Арагона. Когда же в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар был отслужен молебен в честь окончания боев, а епископ воздал благодарение Богу за то, что он даровал победу французскому оружию, гордые сарагосцы не желали больше драться, они как бы сказали себе: «Для нас война закончена, а если кто-то хочет повторить наш подвиг, милости просим!»

Погруженный в эти мысли молодой капитан дошел до площади Сан-Антон, прошел по узкой улице Платерия и вышел на длинную рыночную площадь. Здесь уже вовсю царило оживление. Вся площадь была заполнена лотками торговцев, продававших рыбу, фрукты, овощи, мясо, всевозможную снедь, сласти и разные безделушки. В нос бил то острый запах свежих апельсинов и лимонов, то сладкий аромат корицы, то дразнящий аппетит, густой запах свежих булок и печенья с пряностями…

Пройдя рыночную площадь, де Крессэ через пару минут почти замкнул круг своей прогулки и вышел на широкую улицу Коссо. До особняка главнокомандующего оставалось несколько минут ходьбы. Тут Анри от размышлений о судьбах мира и города вернулся к мыслям лично о себе: «Какого черта я потребовался командующему, да еще в такой день?»

К сожалению, единственным объяснением, которое можно было дать этому обстоятельству, была дуэль.

Да, да! Дурацкая, совершенно ненужная дуэль с адъютантом главнокомандующего Эвраром де Монтегю. Это произошло несколько дней назад, когда десятка полтора офицеров собрались отметить возвращение главных сил армии из безуспешного, правда, похода на Валенсию.

Никто и не сомневался, что этот «поход», а точнее, некая имитация наступления на знаменитый город, был лишь формальной данью приказу короля Жозефа, брата Наполеона, возведенного на испанский престол. Никто, даже генерал Луи-Габриэль Сюше, командующий тридцатитысячной Арагонской армией, не воспринимал его всерьез как начальника.

«Даже», потому что Сюше был человеком политически осторожным, с начальством не спорил, а тем более с королем Жозефом, на племяннице супруги которого недавно женился. Выгоду от этого брака генерал никак не хотел портить скандальными выходками. Поэтому он приказал двинуться на Валенсию, где стояла мощная испанская армия, поддерживаемая к тому же с моря англичанами. Ясно было, что часть Арагонской армии никак не сможет взять Валенсию. Да и Сюше двинул в поход предельно малые силы, чтобы ничем не рисковать, а доложить потом начальству:

– Сир, мы сделали все, что могли, но, увы, обстоятельства оказались сильнее нас.

Теперь, после этого псевдопохода, в доме, где вольготно расположился на постое офицер штаба Раффрон, собрались его друзья и друзья друзей – офицеры гусар, кирасир и, конечно, штабные. Среди прочих приглашенных был и Анри. Его позвал один из офицеров Тринадцатого кирасирского полка, с которым он успел подружиться за время своего недолгого пребывания в Сарагосе.

Буквально сразу, едва началась пирушка, взгляд Анри скрестился со взглядом молодого офицера, облаченного в роскошный гусарский мундир. На левом рукаве его темно-синего расшитого золотом доломана красовалась белая шелковая повязка с золотой бахромой, знак адъютанта главнокомандующего.

Адъютант, которого звали Эврар де Монтегю, красавец с тонкими, будто нарисованными усиками, почти постоянно улыбался какой-то странной, то ли небрежной, то ли брезгливой улыбкой. Эта улыбка не понравилась де Крессэ.

Но, впрочем, через миг он об этом забыл, потому что офицеры начали оживленную беседу. Кто-то из гусар с хохотом рассказывал, как на походе они с приятелем добыли целую бочку великолепного вина из Кариньены, кто-то из штабных, сопровождая свой рассказ двусмысленными шуточками, говорил, что к маршалу в скором времени должна приехать из Франции молодая красавица жена. Это вызвало, конечно, поток самых смачных комментариев и веселого смеха. А кто-то рассказал о том, как во время штурма Сарагосы нашел в библиотеке университета целую кучу разных фолиантов, и на память даже прихватил крошечную старинную книжечку, которую с тех пор носит в кармане фалд. Едва взглянув на томик, Анри тут же точно назвал время его издания, и разъяснил даже, по какому поводу была выпущена книжка. Все по-раскрывали рты от удивления.

Тогда де Крессэ пришлось рассказать о том, как он рвался служить в армии, но его отец, убежденный роялист, категорически запретил даже думать о том, чтобы идти в войска, носящие страшные синие мундиры, встав под знамена тех, кто убил короля и уничтожал священников. Напрасно Анри доказывал, что время анархии уже давно прошло, и что Бонапарт, ставший первым консулом, вернул стране и порядок, и веру и законность. Отец ничего слышать не хотел. Он посадил его почти что под домашний арест в родовом замке, а чтобы юноша не скучал, а заодно занялся самообразованием, поручил Анри разобрать кучу старинных фолиантов и рукописей, которые хранились в семейном архиве с незапамятных времен.

Нужно сказать, что отец Анри, хоть и роялист, был человеком самых передовых взглядов. Своих крестьян он не только не тиранил, а наоборот, помогал им всем, чем мог. Вся округа знала его как человека доброго и честного. Потому, когда в Революцию из Парижа приехал какой-то подпоясанный трехцветным шарфом чиновник и начал агитировать крестьян за свободу, равенство и братство, а также призывать всех дворян, мужики просто вышвырнули его из деревни пинками под зад. Так что родовой замок нисколько не пострадал, и Анри целых три года просидел за разбором старинных книг и расшифровкой древних рукописей.

На этом «научная часть» беседы завершилась и началась ненаучная. Тосты следовали один за другим. Пили за Императора, за победу, за генерала Сюше и даже за его жену, за пехоту, за кирасир, за гусар… а потом кто-то, увидев мундир Анри, воскликнул:

– За драгун!

На что Монтегю ни с того ни с сего презрительно бросил:

– Что за них пить, никакого толку от этих драгун: ни пехота, ни кавалерия…

Адъютант сказал это, наверное даже не подумав. И конечно, он ничего не имел против драгун, а просто почувствовал в глазах де Крессэ неприязнь, и ему захотелось уязвить молодого офицера, своего ровесника. Но Анри тотчас же ударила в голову кровь. Он прекрасно понял, что вопрос не о драгунах и не о гусарах, а о нем лично, и гневно воскликнул:

– А меньше всего толку от штабных фанфаронов.

Монтегю, все так же улыбаясь, привстал, посмотрел в глаза де Крессэ и, растянув губы так, что блеснули белые зубы, медленно повернул в руке бокал, а потом внезапно плеснул его содержимое прямо в лицо капитану. К счастью, вино оказалось белым, а бокал – полупустым, но это было не важно…

Анри буквально взревел от гнева и выхватил палаш из ножен. Монтегю, отскочив назад, схватил свою саблю, и ее полированный клинок тотчас же зловеще блеснул в красноватом свете свечей.

Все это произошло буквально в считаные секунды. Еще миг – и они убили бы друг друга, но тут все собравшиеся вцепились в драчунов, двое или трое схватили за руки де Крессэ, двое или трое держали Монтегю.

– Господа! – воскликнул пригласивший всех к себе офицер. – Господа, что вы делаете! – А потом словно понял, что сказал глупость, и добавил: – Только не здесь и не сейчас!

– Нет, сейчас же, сейчас! Сейчас!! – кричал де Крессэ.

– Да!! Да!! – восклицал в ответ Монтегю. – Дайте-ка мне этого зелененького красавчика, – очевидно намекая на цвет драгунского мундира, кипятился он, – я сделаю из него мелко нашинкованный салат!!

В общем, о примирении не могло быть и речи. Почти что держа под руки обоих соперников, компания прошла по улице Коссо, в ту часть города, которая чуть больше года назад была ареной боев. Днем здесь, разбирая завалы, беспрерывно копошились сотни рабочих, но ночью стояла жутковатая тишина, и видно было только разбитые стены и зияющие зловещими черными дырами дверные проемы и окна.

Едва нашлась небольшая ровная площадка, как дуэлянты сбросили мундиры, выхватили оружие и встали в боевую стойку. Два фонаря освещали мерцающим блеском решительные лица обоих противников и полированную грозную сталь острых клинков.

Все произошло практически мгновенно. Монтегю успел нанести только пару ударов саблей, которые Анри, искусный фехтовальщик, без труда отразил. Еще миг – и де Крессэ, сделав резкое стремительное движение, вонзил палаш в правую руку противника.

Обливаясь кровью, адъютант выронил саблю из рук. Правда, он кричал, что еще может стреляться на пистолетах, что все равно прикончит этого негодяя, драться дальше им уже никто не дал. Кровь пролилась, и для всех долг чести был выполнен…

На следующий день Анри проснулся с больной головой и с осознанием того, что наделал глупостей.

Теперь, идя по улице Коссо, он невольно вспомнил в деталях всю эту историю, а в голове у него билось:

«Неужели этот адъютант донес? Конечно! Иначе зачем меня вызвали к главнокомандующему, да еще и в такой день… А может, – мелькнула в который раз мысль, – речь идет о моей роте? Может, все-таки пришел ответ из военного министерства?»

Действительно, пребывание Анри де Крессэ в Сарагосе было довольно странным. Дело в том, что Второй драгунский полк в прошлом году сражался поблизости от столицы Арагона, прикрывая осаду, но потом поступил в распоряжение корпуса Виктора и ушел с ним на юг Испании. Маршевая же рота, вышедшая на усиление полка из Франции, была направлена на Сарагосу. Так командир этой роты де Крессэ оказался в двусмысленной ситуации.

Командование Арагонской армией, которой не хватало кавалерии, видело в приказе, данном отряду Второго драгунского, только то, что он должен был подкрепить войска под Сарагосой, а молодой капитан считал, что его людям следует идти на усиление своего полка, а значит, на юг. В общем, послали письмо в Париж военному министерству за разъяснением…

«Может, наконец, роту пошлют к нашим? – вопрошал себя де Крессэ и сам себе отвечал: – Но тогда какого черта вызывает сам главнокомандующий? Подобный приказ мог передать любой штабной офицер. По меньшей мере, странно».

Погруженный в свои размышления, де Крессэ и не заметил, как очутился поблизости от особняка графа Фуэнтеса. Ошибиться в том, где находилась резиденция главнокомандующего, было невозможно. На широкой в этом месте улице Коссо напротив дворца уже стоял отряд почетного караула в ожидании выхода главнокомандующего. Это была рота польских улан и рота французских кирасир в сверкающих латах. Все кавалеристы стояли подле своих коней, кто-то болтал, кто-то поправлял амуницию, кто-то курил короткие пузатые трубки – до выхода главнокомандующего оставалось еще почти два часа. Несколько офицеров в мундирах разных полков о чем-то оживленно беседовали. Среди них де Крессэ заметил и двух офицеров в роскошных адъютантских мундирах гусарского образца с белыми ментиками и белыми с золотом повязками на левой руке. Де Крессэ вежливо отдал честь офицерам, которые в ответ небрежно козырнули, и направился к входу в особняк. По краям от входа стояли два гренадера в парадных мундирах и высоких меховых шапках, совсем такие, как он видел перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар.

Усачи-гренадеры с загорелыми лицами, увидев входящего офицера, без особого энтузиазма сухим четким движением взяли ружья «на плечо» и застыли по стойке смирно. Видно было, что они привыкли отдавать почести куда более высокопоставленным лицам. Для офицера в чине капитана даже не брали ружья «на караул». В ответ так же сухо приложив руку к козырьку, Анри подошел к двери, которую тотчас же открыл швейцар, и почти в то же мгновение перед молодым офицером оказался дежурный адъютант, в таком же мундире, в каком щеголял Монтегю и те двое, что прогуливались по улице. Темно-синий ладно скроенный гусарский мундир, весь расшитый золотом, белый ментик на плече, отороченный дорогим мехом и также весь расшитый золотом; лядунка темно-красной кожи на сафьяновой перевязи, алая ташка с золотым орлом, и все это щедро обшито, расшито и украшено золотыми галунами и бахромой…

Молодой адъютант, почти совсем мальчик, отдав честь, учтиво спросил:

– Капитан де Крессэ?

– Да, я вызван командующим.

Адъютант кивнул и жестом предложил следовать за ним. Пока они с юным адъютантом поднимались по лестнице, де Крессэ рассмотрел щегольские сапожки своего спутника из малиновой кожи с маленькими золотыми шпорами. Юноша настолько изящно ступал своими стройным ногами, что Анри даже усмехнулся про себя: «Ему бы в балет, а не на войну».

Но, когда оба офицера поднялись наверх и оказались в просторном вестибюле, Анри заметил на груди адъютанта орден Почетного легиона, а на щеке – свежий шрам, явно не от коготков возлюбленной.

Молодой адъютант вынул из кармана красивые тонкие золотые часики и, открыв крышку, произнес:

– Сейчас девять сорок шесть, командующий на значил вам на десять ноль-ноль. Подождите, пожалуйста, генерал любит строгую пунктуальность.

С этими словами он исчез так же быстро, как и появился, оставив Анри безуспешно гадать, зачем он понадобился генералу. В ожидании молодой офицер осмотрелся вокруг. Он был в настоящем дворце. Массивные бронзовые часы тихо тикали в углу. На стенах висели картины в тяжелых золотых рамах, на них были изображены какие-то гранды семнадцатого века. Это Анри понял, так как вполне мог датировать произведения искусства по костюмам, вдоволь насмотревшись старинных документов и гравюр во время вынужденного «заточения» в родовом замке. Иногда в дверном проеме он видел, как в коридоре суетятся лакеи, явно готовившиеся к какому-то приему.

Ровно в девять пятьдесят девять молоденький адъютант снова откуда-то появился и еще раз предложил де Крессэ следовать за ним. Подойдя к двери кабинета, он опять остановился, а когда раздался бой часов, уверенно постучал и, даже не дождавшись ответа, решительно шагнул вперед.

В просторном рабочем кабинете, со стенами, обитыми кордовской кожей с золотым тиснением, стоял во весь рост главнокомандующий Арагонской армией, дивизионный генерал Луи-Габриэль Сюше. Подтянутый сорокалетний мужчина с холеным лицом был облачен в темно-синий, почти черный мундир, расшитый золотыми дубовыми листьями по воротнику и обшлагам. Такого же цвета суконные кюлоты облегали стройные ноги генерала, а черные ботфорты с острыми носками и золотыми шпорами были начищены до зеркального блеска.

Все в генерале подчеркивало его строгость, организованность, деловитость, но в то же время любовь к воинской красе, всему тому, что во Франции называют «panache» – блеск, отвага, яркость…

Командующий что-то диктовал безмолвному секретарю, облаченному в строгий темный фрак. За столом слева от входа сидел еще один высокопоставленный офицер в густых золотых эполетах.

«Наверно, начальник штаба или его заместитель», – мелькнуло в голове у де Крессэ.

Впрочем, все это было не так важно. В углу, небрежно облокотившись на барочную консоль, стоял он – Монтегю! На лице смазливого адъютанта была все та же брезгливая улыбка, которую де Крессэ увидел в тот злосчастный вечер. Хотя было совершенно не холодно, Монтегю почему-то кутался в свой дорогой ментик, а левой рукой поигрывал золотой кистью на гусарском поясе.

«Ну конечно, так и знал, – подумал Анри, – донес-таки. Тоже мне, герой».

Увидев вошедшего офицера, командующий любезным и в то же время властным жестом показал секретарю, что тот может удалиться. Скромный писарь тотчас поспешно собрал свои бумаги и бесшумно выскользнул из кабинета.

Генерал поднял глаза и посмотрел в упор на Анри. В его глазах не было не только никакой угрозы, но и даже намека на то, что он сердится.

– Добрый день, господин капитан, – произнес он, как умеют только хорошие командиры, одновременно и приветливым, и начальственным голосом.

– Капитан де Крессэ прибыл по вашему распоряжению, – четко отрапортовал Анри, прикладывая руку к козырьку каски.

– У меня к вам довольно деликатное дело, – все так же без тени раздражения сказал Сюше, – я много наслышан о ваших способностях и поэтому решил с вами побеседовать…

«Как это он тонко, – промелькнуло в голове у Анри, – „о ваших способностях“… Как держит себя в руках! Поистине школа Императора!»

– Но, прежде чем перейти к этому вопросу, – продолжал генерал, – я прошу вас дать мне слово офицера, что ни одна фраза, произнесенная здесь, не будет известна никому, кроме присутствующих.

– Да, мой генерал, – ответил Анри, чувствуя, что он явно что-то недопонимает.

Выслушав ответ капитана, Сюше посмотрел ему прямо в глаза и после небольшой паузы вдруг спросил:

– Что вам известно о тамплиерах?

– О тамплиерах?! – ничего не понимая, переспросил Анри. Вопрос показался ему столь же уместным, как разговор о том, что ест на завтрак бабушка датского кронпринца или какой длины хвост у крокодила.

– Да, – ничуть не смущаясь, спокойным, уверенным голосом переспросил генерал, – о рыцарях ордена Храма?

Чуть оправившись от изумления, но все же пока ничего не понимая, Анри неуверенно проговорил:

– Если я верно помню, этот военно-монашеский орден был основан в двенадцатом веке французскими рыцарями. Очень скоро стал необычайно могущественным. Сражался в Святой земле…

Сюше чуть улыбнулся и кивнул головой, словно преподаватель, удовлетворенный ответом ученика. Анри чуть более уверенного продолжил:

– После ухода христиан из Малой Азии орден по терял смысл своего существования. Король Филипп IV Красивый решил уничтожить его, тамплиеры были арестованы и отданы под суд. Магистра и, кажется, еще кого-то сожгли на костре…

Генерал опять удовлетворенно кивнул головой, и Крессэ еще более уверенно произнес:

– Совсем недавно Франсуа Рейнуар поставил на сцене пьесу «Тамплиеры». Сам я ее не успел посмотреть, но слышал о ней немало самого лестного. Говорят, что пьеса очень понравилась императору. Если я правильно помню, автор сочувствует рыцарям Храма и считает, что все обвинения против них были фальшивыми, а Филипп начал процесс против них потому, что боялся могущества тамплиеров, и потому, что ходили слухи об их несметных богатствах.

– Вот именно, – прервал сбивчивую речь де Крессэ генерал, – «несметных богатствах»!.. – А потом, после секундного молчания добавил: – Ну а вы знаете, что тамплиеры были здесь, в Арагоне?

– Да, – неуверенно то ли утвердительно, то ли вопросительно пробормотал молодой капитан, окончательно сбитый с толку всей этой беседой.

– Здесь, в Арагоне, у них было чуть ли не настоящее государство, и они были настолько могущественными, что даже хранили у себя всю казну Арагонского королевства! И если у меня верная информация, эта казна и прочие «несметные богатства» хранились в замке Монсон. Так вот, этот замок сейчас занят нашими войсками, и в нем ведутся работы по сооружению контрминных галерей. Во время этих работ наши солдаты натолкнулись на древний потайной ход, который раньше, видимо, вел за пределы замка. А в потайном ходу была обнаружена ниша, а в ней – несколько старинных золотых монет и это…

С этими словами генерал взял со своего рабочего стола какой-то пожелтелый документ размером примерно с книгу «in quarto» и протянул его де Крессэ.

На пергаменте, явно очень старом, было нацарапано несколько строчек на каком-то тарабарском языке, а под текстом размещался небольшой рисунок, по всей видимости план какого-то помещения. На рисунке в левом верхнем углу красовался огромный жирный крест.

Молодой офицер повертел бумагу в руках, собрался с мыслями и неуверенно сказал:

– Похоже на то, что называют готическим курсивом. Текст четырнадцатого века, а может, и немного более ранний. Действительно мне пришлось прочитать когда-то немало документов этого времени… Но здесь я, ей-богу, ничего не смогу разобрать. Это явно не французский, да и не испанский язык, скорее всего.

– Это шифр, – уверенно заявил генерал, – и у нас нет никого, кроме вас, кто хоть раз в жизни занимался подобными бумагами. Так что вся надежда на вас… – Тут Сюше, как бы спохватившись, добавил: – Да, пожалуйста, не думайте, что здесь собрались кладоискатели. Чтобы вы поняли, зачем я вас вызвал, я хочу показать другой документ, который мы получили несколько дней назад.

С этими словами генерал взял со стола вполне современное письмо и протянул его капитану.

«Император приказывает сообщить Вам, господин генерал Сюше, – прочитал Анри начало документа, написанного четким каллиграфическим почерком, – что огромные суммы, которые государственный бюджет страны выделяет на содержание войск в Испании, приводят к опустошению французской казны. Необходимо отныне, чтобы край, который вы занимаете, давал ресурсы на содержание ваших войск…»

Анри не успел дочитать длинное письмо, генерал забрал его решительным жестом и добавил:

– Теперь, надеюсь, вы понимаете! Если у нас есть хоть малейшая надежда, что эти чертовы тамплиеры спрятали свою казну, и у нас есть шанс ее найти, я просто обязан попытаться это сделать…

Лицо генерала было серьезным и решительным.

– Я уверен, мы сможем привести в порядок Ара гон. Мы вышвырнем отсюда этих бандитов, которые под видом борьбы за свободу убивают наших солдат и терроризируют жителей. Мы обеспечим безопасность и приучим честных людей платить налоги… Но нам нужно время! Хоть немного времени, черт побери! Если вам, дорогой де Крессэ, удастся разгадать этот шифр, а потом найти несколько бочонков золота, вы нас просто спасете! Ведь в противном случае нам придется провести дополнительные экстраординарные поборы или недоплачивать войскам. А вы знаете, что значит недоплачивать войскам? Это значит разрешить грабеж, а это значит, что мы никогда не сможем навести здесь порядок! А я хочу, я сделаю так, чтобы Арагон стал оплотом мира на этой много страдальной земле!

Тут генерал почувствовал, что, наверное, немного перебрал с патетикой, и потому, чуть улыбнувшись, добавил:

– А вы, де Крессэ, конечно же, получите щедрое вознаграждение. Дай Бог вам найти эти сокровища, и тогда вы сможете не только отремонтировать замок вашего отца, но и купить себе еще один!..

Теперь Анри понял, о чем идет речь. Он попросил разрешения скопировать текст и рисунок. Все для этого уже было готово, и капитан, усевшись за стол, тщательно перерисовал знаки и схему. Когда работа была закончена, Сюше одобрительно кивнул головой и протянул документ, составленный пока Анри копировал схему:

– Вот вам мое официальное предписание временно сдать командование ротой вашему помощнику, лейтенанту Вернье. Вы же поступаете в мое непосредственное распоряжение вплоть до особого приказа. На самом деле, я освобождаю вас от всей службы с условием, что вы посвятите все силы изучению этого ребуса… Да, вот еще одно письмо, к ректору университета. Ему предписывается оказать вам все возможное содействие, а если вам потребуется какая-либо книга или рукопись, вы можете забрать ее с собой, не колеблясь.

Де Крессэ неуверенно и без особого восторга взял письма главнокомандующего. Сюше, увидев, что капитан не проявляет бурной радости по поводу своего «отпуска», усмехнулся:

– Вас что, не интересует перспектива стать богачом, да еще и немного отдохнуть от войны? Ну-ну, давайте, де Крессэ! Поработайте немного не только вашим палашом, которым, как я узнал, вы прекрасно владеете, но и пером… – Произнеся фразу про палаш, генерал ухмыльнулся и чуть скосил глаза в сторону Монтегю, а потом добавил: – Да, возможно, вам потребуется совершить какие-то расходы. Возьмите это.

С этими словами Сюше вложил в руку молодого офицера небольшой, но туго набитый кошелек.

Де Крессэ не стал строить из себя гордеца и святошу и взял кошелек, уже хотя бы потому, что за последний месяц он вынужден был сильно потратиться и задолжал даже жалованье своему слуге.

Когда по окончании разговора Анри вышел на улицу, то почувствовал, что ему требуется время, чтобы осмыслить происходящее. Оставив позади особняк командующего и стоящий перед ним уже наготове почетный караул, он медленным прогулочным шагом двинулся вправо по улице Коссо. Едва ли через минуту позади раздались быстрые шаги, а потом звонкий голос окликнул:

– Капитан де Крессэ!

Анри резко оглянулся и с удивлением увидел Монтегю, который махал ему рукой и почти бежал в его сторону.

– Я хотел бы перед вами извиниться, – скороговоркой выпалил адъютант, когда догнал Анри. – Глупое происшествие, не правда ли, – засмеялся он, демонстрируя свою правую руку на перевязи.

Увидев улыбку Монтегю, которая теперь показалась доброй, веселой и открытой, Анри, признаться, весьма обрадовался. Действительно, как-никак, Монтегю был адъютантом главнокомандующего. Явно не полезно ссориться с человеком, приближенным к генералу, который был для Арагона почти вице-королем, а для солдат и офицеров его армии – самым главным человеком на земле. Ведь Император где-то далеко в Париже, а генерал Сюше здесь, и к тому же наделен фактически неограниченными полномочиями. Он мог при желании произвести офицера даже в бригадные генералы, а мог и отдать под трибунал. Поэтому Анри с радостью пожал руку Монтегю, ведь он понимал, что их ссора была не более чем глупым бессмысленным инцидентом под влиянием винных паров.

– Вы знаете, здесь рядом есть отличная таверна, – начал весело адъютант.

На что Анри поспешно ответил:

– Я вас туда приглашаю, ведь благодаря вам я теперь богач! – С этими словами он вынул из кармана фалд кошелек и оценивающе взвесил его на руке.

– Здесь триста франков серебром и золотом, сам отсчитывал, – с гордостью заявил Монтегю, широко улыбаясь уже очаровательной и приятной улыбкой, – но сейчас я не могу идти с вами. Я должен сопровождать командующего на церемонию в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Что вы скажете, если мы встретимся в три часа пополудни, ну, например, где-нибудь на маленькой площади перед Сан-Сальвадором? Я думаю, церемония к этому времени уже закончится и командующий отпустит меня. Как вы уже, наверное, знаете, в Испании обедают поздно, да и ужинают тоже не рано…

 

Глава 2

День в Сарагосе

Франсиско Морено, которого все, кто его знал, величали не иначе как Пако, стоял посреди площади перед собором Пилар. Надвинув шляпу на лоб и завернувшись в плащ, он недовольно смотрел на разнаряженные толпы народа. Веселье жителей Сарагосы ему было явно не по вкусу. Заскорузлой рукой Пако достал из-за пазухи огромную сигару, скусил ее пожелтелыми, но острыми зубами и смачно сплюнул на мостовую. Он мог бы, конечно, достать огниво и кремень и зажечь ее сам, но было лень. Поэтому он подошел к группе куривших мужчин, молча показал, что ему надо прикурить, и так же молча, закурив, отошел в сторону. По площади пополз такой вонючий дым от его сигары, что даже несколько заядлых курильщиков брезгливо отворотили носы.

Но Пако было на всех наплевать. Его загорелое грубое лицо с приплюснутым носом и плохо выбритыми щеками выражало абсолютное спокойствие и безразличие. В свои сорок шесть лет Пако уже все видел, все испытал: и богатство и нищету, и любовь и ненависть, побывал и в тюрьме, и во всевозможных бандитских притонах. До войны Пако неплохо зарабатывал честным ремеслом контрабандиста. Ведь в Испании до прихода французов существовали, как в древние времена, внутренние таможни. За товар, который везли по большим дорогам из одной провинции в другую, приходилось платить немалые деньги. Но, к счастью для не слишком разборчивых торговцев, на свете жили такие ребята, как Пако. И по горам Кастилии и Арагона, Валенсии и Каталонии шли караваны мулов, груженных тканями и табаком, пряностями и бурдюками с вином… Конечно, не все всегда бывало гладко, и неоднократно Пако приходилось действовать не только уздечкой своего коня, но и длинным испанским ножом навахой. Ясное дело, довелось посидеть в тюрьме, но какой же приличный контрабандист не сидел! Зато сколько замечательных кабаков знал Пако, каких только красивых девок Валенсии и Сарагосы он ни лапал!

Но вот пришли эти гнусные лягушатники. И что же они первым делом сделали? Устранили внутренние таможни!

«Вот сволочи», – в который раз подумал про себя Пако.

Честному контрабандисту стало нечем зарабатывать, и он занялся промыслом герильяса. Что такое патриотизм, Пако представлял себе с трудом. Но он знал твердо: французы – мерзавцы, и их нужно резать, хотя бы потому, что они отменили эти замечательные внутренние таможни, да и, вообще, они крестятся совершенно по-другому, а некоторые и вообще не крестятся. Так что Пако вступил в отряд герильясов. Но тут ему особо не понравилось: сидеть постоянно в горах, ни житья тебе нормального, ни вина, ни жратвы. Поэтому Пако решил податься на вольные хлеба. Он сообщал герильясам ценную информацию о французах в обмен на звонкие монеты. Работал на всех, кто платит. Хорошо платил некто Кондесито, какой-то дворянчик, офицер, который по разрешению военного командования создал дисциплинированный отряд герильи. Часть этого отряда составляли просто направленные на задание солдаты, а часть – добровольцы, в основном экзальтированные патриотичные юноши.

Кондесито требовал, чтобы его подчиненные носили нечто похожее на военную форму, строились по утрам, как в воинской части, да еще и вежливо относились к пленным! Чистоплюй, думал про себя Пако, но платит хорошо, и поэтому на него можно работать. Но больше ему был по душе отряд отца Теобальдо. Вот где настоящая свобода… вино, бабы! Когда хотят, воюют, когда хотят, отдыхают, ну грабят уж всех, кто попадется. Война ведь, как-никак! Приходишь в деревню, спрашиваешь:

– Были тут французы? Отвечают:

– Были.

– Ну и как вы сражались с оккупантами?

– Да как мы можем, мы же крестьяне…

– Крестьяне, значит… Никакие вы не крестьяне, а подлые изменники, и потому вас нужно примерно на казать!

Ну а дальше начинается: монету, если найдем, отбираем, чего из ценного – тоже, да и не ценного. Ну с баранами и свиньями ясное дело – на вертеле отважных воинов герильи они пахнут лучше, чем в поле… А уж, что касается бабенок, да особенно молодых девок, тут отряд отца Теобальдо особо знает толк. Визжат, конечно, сопротивляются, но куда уж им устоять перед горячими патриотами! В общем, настоящая жизнь…

Грохот барабанного боя вернул герильяса от приятных воспоминаний на грешную землю. Народ на площади вдруг устремился куда-то, а потом из глубины толпы раздался звук фанфар, и Пако увидел, как, возвышаясь над толпой, словно проплыл отряд кавалерии. Впереди ехали кирасиры, сверкая своими касками и кирасами. За ними – польские уланы с длинными пиками, на конце которых развевались красно-белые флюгера. А за ними появился и он сам… этот чертов генерал, мундир весь сверкает золотом, на голове шляпа-двууголка, обшитая галуном с белым плюмажем по краю. Это сам Сюше.

«Вот он, сволочь, – думал Пако. – С каким удовольствием я всадил бы тебе в брюхо наваху или выколол глаза, как это принято делать у нашего доброго и веселого отца Теобальдо».

Позади Сюше скакал целый отряд адъютантов, все в гусарских мундирах с белым ментиком. На этих Пако посмотрел с особой злостью.

«Ишь ты! Разрядились, петухи! Ну а этим глотку перерезать мало. Положить между двух досочек, связать, а потом пилой живьем, как того дурака-офицерика, которого мы взяли в плен на прошлой неделе. Ох и орал же, гаденыш. Вот так бы и этих! Ну, впрочем, между двух досок не обязательно. У отца Теобальдо есть отличный котел: в водичку его – и на огонек. Помнится, в прошлом месяце запихнули туда французскую маркитантку. Ничего была девка, сначала, конечно, ребята отдохнули с ней немножко… А потом засунули в котел, вот и потешились же!»

Позади адъютантов снова показались кирасиры, а за ними с грохотом и шумом на площадь вступил военный оркестр, шествующий перед батальоном гренадер. Пако поразила не униформа этих презренных «гавачос», не их финтифлюшки, не веселая военная музыка, от которой, ноги, кажется, сами пускались в пляс, а то, что жители Сарагосы встретили мерзких оккупантов радостными криками. А уж когда проезжал Сюше, как они кричали, и особенно женщины!

«Вот сучки, – подумал Пако, – на вас и котлов не хватит. Тоже мне, патриотический город! Героическая Сарагоса, героическая Сарагоса! Только и слышно по всей Испании. Вот она, ваша Сарагоса! Девки так и хотят выпрыгнуть из своих платьев, только бы их заметил генерал Сюше или его адъютантики. Ничего-ничего, – продолжал думать герильяс, – попляшете еще! Доберемся и до вас. Вот уж повеселятся ребята отца Теобальдо, когда рано или поздно мы вступим в этот городок. За все заплатите!»

Пако больше не хотелось смотреть на это безобразие, военные оркестры, цветы, слышать звон колоколов… Надвинув шляпу на лоб и сжав пожелтелыми зубами окурок вонючей сигары, герильяс пошел по своим делам, а дел у него было много. Пора готовить сюрпризы для «гавачос», а для этого нужно собрать сведения, много сведений. А кто же лучше всех знает новости, чем тетка Кармела! Пако вышел с площади перед Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, по узкой улочке добрался до церквушки Сантьяго, потом свернул на маленькую площадь Росарио. Вот и часовня Сан-Педро, неподалеку от которой в неприметном проулке притаилась заветная дверь.

Пако постучал, но ответом было лишь молчание. Он постучал еще громче – опять тишина. Лишь когда он со всей силы долбанул несколько раз ногой, где-то в глубине раздались шаги и маленькое решетчатое окошко приоткрылось.

– Что надо? – раздался оттуда грубый прокуренный женский голос.

– Я к Лите от «отца».

Дверь со скрипом открылась, и Пако увидел на пороге какую-то растрепанную женщину неопределенного возраста с подтеками под глазами.

– Ты Пако? – прохрипела она.

– Ну да, не видишь, что ли? Открывай!

Почти оттолкнув немытое создание, Пако вошел в большое полутемное помещение. Здесь все было пропитано неистребимым табачным духом, который, кажется, висел плотным густым туманом. Пахло дешевым вином и еще чем-то грязным… В общем, бордель как бордель. Через минуту показалась и сама тетка Кармела, которую все звали не иначе как Лита. Это была женщина лет пятидесяти, похожая на толстую цыганку, с сильно разукрашенным лицом и пропитыми глазами. В зубах она держала небольшую потухшую сигару. Без расшаркиваний и изысканных реверансов хозяйка заведения коротко бросила:

– Деньги принес?

Пако ответил столь же любезно:

– А бумаги готовы?

– Готовы, готовы, – ответила Лита, – давай сюда монеты.

Пако вытащил из кармана кошелек.

– Здесь сто реалов серебром.

– Ты должен не сто реалов, а сто двадцать, – пробурчала Лита. – Нынче времена пришли другие, полицией заправляет комиссар Домингес, черта с два получишь нужную бумажку! Но хорошо, есть добрый человечек, который очень денежки любит. Так что кое-что добыть можно, но теперь держи ухо востро. Чуть что не так…

С этими словами тетка Кармела сделала недвусмысленный жест, рубанув рукой по шее.

– Врешь ты все, старая, деньги больно любишь.

– А ты не любишь, дружочек Пако. Кстати, ты не заплатил в прошлый раз за девочек.

– Ладно, отстань, вместе одно дело делаем. Можешь зачислить это мне в качестве награды за то, что я тебе таскаю целые кучи серебра. Скажи-ка мне лучше, Лита, нет ли у тебя чего-нибудь интересного для нас?

– За это отдельная плата.

– Ну ты и жадина.

– Не хочешь, не давай, – фыркнула Лита, – а у меня есть кое-что очень интересное и для отца Теобальдо, да и для твоего офицерика, как бишь его, Кондесито, тоже кое-что найдется.

Герильяс не стал ломаться и, положив на стол кошелек с деньгами, сказал, что готов заплатить, было бы за что.

Тогда тетка Кармела усадила гостя за стол, налила обоим по стаканчику мансанильи и начала подробный рассказ…

Монтегю и Анри встретились ровно в три, с боем часов, на площади перед Сан-Сальвадором. Монтегю только что вырвался со службы, он был в полной парадной форме, и от него сильно пахло каким-то очень ароматным одеколоном. Молодой адъютант был весел и необычайно доволен. У Анри тоже было великолепное настроение. Перед встречей с Монтегю он навестил свою роту, которая располагалась на юго-восточной окраине Сарагосы, там, где еще недавно шли бои. Но здесь, рядом с Ботаническим садом, осталось несколько вспомогательных строений, где и разместилась конюшня Второго драгунского. Конечно, на месте оказались только дежурные и лейтенант Вернье. Все остальные в честь праздника были распущены погулять по городу. Анри сообщил своему помощнику о том, что получил специальное задание и что временно передает ему командование. Лейтенант уверил, что все будет в порядке, а сегодня и вообще делать нечего. Все солдаты гуляют, так что до позднего вечера никого в казарме не будет. Спокойный за свою роту, де Крессэ мог также немного снять напряжение.

– Ну теперь и мы сможем начать веселый день или веселый вечер! – воскликнул Монтегю, пожимая руку Анри.

– Подождите, – улыбаясь, ответил де Крессэ, – мне ведь нужно изучить все, что касается тамплиеров, в библиотеке университета, а потом расшифровать эту чертову бумагу!

– Послушайте, сегодня же воскресенье! Сегодня праздник, как бишь его… Благовещения, и, между прочим, все приличные люди отмечают бракосочетание нашего Императора и Мари-Элен, нет, Марии-Луизы. Ну, в общем, это неважно, и сегодня нам никак не до университета…

Действительно, подумал Анри, праздничным вечером везде наверняка закрыто, а значит, можно найти первое применение звонким монетам, которые он несколькими часами ранее получил от генерала.

Для начала нужно было хорошенько пообедать. Офицеры зашли в первую попавшуюся таверну неподалеку от площади Сео. Там было шумно и накурено, но это не помешало двум капитанам заказать огромную «олью подриду» и большой кувшин терпкого вина из Кариньены. Все это было быстро съедено и выпито за непрекращающимся разговором. Подкрепившись, новые друзья вышли посмотреть, как веселится город.

Это действительно было удивительное зрелище. В сгущающихся сумерках зажглись тысячи плошек, осветивших своим таинственным светом соборы и дворцы Сарагосы. На улице Коссо, по которой шли два офицера, отовсюду раздавались музыка и смех. Где-то играла испанская музыка, где-то французская, и под нее танцевали сотни молодых людей и девушек. Там и тут попадались французские солдаты, одетые в парадно-выходную форму. Они также принимали участие в общем веселье, и сложно было представить, что всего чуть больше года тому назад многие из этих людей штурмовали Сарагосу.

Откуда-то из темноты вынырнули две фигуры в драгунских касках.

– Мой капитан, – раздался не слишком трезвый голос бригадира Дюшона, – разрешите выпить за ваше здоровье.

С этими словами один из драгун протянул стакан де Крессэ.

Капитан секунду оценивающе посмотрел на своих солдат и, увидев, что предложение идет от чистого сердца, а вовсе не от желания нарушить воинскую иерархию, принял из рук драгуна стакан с вином и, легонько чокнувшись, сказал:

– За Второй драгунский и за Императора!

– Да здравствует Император! – не очень стройно ответили драгуны.

Крессэ, чуть пригубив вина, поблагодарил солдат и напомнил им, что они должны соблюдать безупречную дисциплину в городе, где их так тепло встречает население, и что не позднее полуночи всем следует вернуться на свои места в казарме. Лейтенант Верн это проверит.

Когда настало время ужина, Монтегю намекнул Анри, что теперь нужно зайти в какое-нибудь заведение поосновательнее. Он знал замечательную таверну на площади дель Карбон. Анри со своей стороны ничего не мог предложить, поэтому кивнул, и через несколько минут друзья вошли в очередную таверну, на этот раз не такую прокуренную и шумную, как предыдущая. Здесь прислуга даже была одета в какое-то подобие французской одежды, а кухня, как уверял Монтегю, отличалась просто настоящими изысками. Именно поэтому молодые офицеры заказали для начала «чилиндрон» – ягненка, зажаренного целиком, потом бараньи почки в хересе, потом перепелов с виноградом. Нечего и говорить, что вино было выбрано самое лучшее, бутылка Кампо де Борхо, потом парочка бутылок Сомонтано для лучшего переваривания…

Беседа, которую офицеры начали при встрече, не прекращалась и была самой что ни на есть содержательной. Они рассказали друг другу почти всю свою недолгую жизнь. Монтегю оказался почти одногодкой с Анри – ему было двадцать семь лет, а Анри стукнуло двадцать восемь. Оба происходили из знатных, но обедневших дворянских семей, только Монтегю был родом из Нормандии, а де Крессэ – из Бургундии. Оба с детства только и мечтали, что о войне и о славе, но отцы обоих не особенно желали, чтобы сыновья служили новому порядку. Но у Монтегю не было поместья, семья жила в эмиграции. В 1802 году он и его отец вернулись домой после того, как Бонапарт подписал закон об амнистии эмигрантов. Тогда же в девятнадцать лет Монтегю вступил добровольцем в гусары, скоро стал офицером, а 1807 году, когда он был уже лейтенантом, его взял к себе адъютантом генерал Сюше.

Анри рассказал, как отец чуть ли не цепями буквально приковал его к родовому замку, запрещая даже думать о том, чтобы служить «синим». Но, после того как пришло известие о победе Наполеона при Аустерлице, отец воскликнул: «Господи, какое несчастье, что этот великий человек не из рода Бурбонов! Я бы сам в свои шестьдесят лет бросил бы все и пошел ему служить!»

Судьба Анри была решена, и он так же, как и Монтегю, тотчас записался добровольцем, но в драгуны. Анри оказался в полку, когда ему было уже двадцать четыре года. Он был очень начитан, великолепно знал военную историю, прекрасно фехтовал, отлично стрелял из пистолета и был слит с конем, как если бы он был кентавром… Кроме того, у отца были кое-какие знакомства, и неудивительно, что де Крессэ через три месяца был уже офицером. Он прошел прусскую кампанию 1806 года, дрался под Эйлау и Фридландом, побывал на австрийской войне 1809 года и получил там звание капитана. А в начале 1810 года его с маршевой ротой послали в Испанию, куда еще раньше была отправлена большая часть полка. Так он оказался в Сарагосе.

 

Глава 3

Святой Грааль

Веселая пирушка продолжилась за полночь, так что, когда де Крессэ проснулся в своей комнате наутро, голова слегка гудела, а туго набитый кошелек полегчал, как выяснилось, на двадцать франков. Тем не менее Анри прекрасно помнил, что должен сделать. Он быстро собрался, а слуга Жак, получивший, наконец, жалованье за два месяца, подал ему повседневный мундир без лацканов и видавшую виды двуугольную шляпу.

В понедельник улицы Сарагосы были почти совсем пусты. Редко попадались прохожие, и те, что встречались на пути, куда-то деловито спешили. Спешил и Анри: было уже почти десять утра, а он очень хотел успеть до сиесты. Понятно было, что в обед и после него в Испании нигде, ни за что, ни до кого не достучаться.

Ровно в десять молодой капитан подошел к старинному зданию университета. Впрочем, никаких студентов с начала войны тут уже не было. В самых последних боях 1809 года, буквально за пару дней до капитуляции, осада дошла и до стен университета. Фасад, который выходил на широкую улицу Коссо, обстреливался из тяжелой пушки, а восемнадцатого февраля в три часа дня раздались два оглушительных взрыва. В подземные минные галереи заложили по полторы тысячи фунтов пороха в каждую. Рвануло так, что не выдержала и старинная кладка шестнадцатого века. В две огромные бреши, образовавшиеся в результате взрывов, бросились гренадеры Четырнадцатого линейного полка и элитные роты Вислинского легиона. Испанские солдаты, защищавшие университет, дрались отчаянно, но порыв французов и поляков был таков, что здание было взято в течение нескольких минут.

Взятие университета, сильного опорного пункта на левом фланге испанской обороны, стало последней каплей, переполнившей чашу: генерал Палафокс, командующий обороной Сарагосы, решил прекратить сопротивление и подписал капитуляцию.

Анри постучал в массивную дверь, выходившую на площадь перед церковью Святой Магдалины, рядом со старинной аркой. Со стороны церкви боев не было, и казалось, здание университета не изменилось со временен Филиппа II.

За дверью не было слышно никакого движения, и тогда Анри взял огромную колотушку, висевшую на входе, и стал колотить так, что гул от ударов походил на пушечную канонаду. Наконец послышались шаги, раздался звук отодвигаемого металлического засова, и сквозь приоткрытую щелку высунулась небритая физиономия привратника.

– Что нужно? – грубо спросил он на испанском языке.

Анри понял, что здесь куртуазностью и изысканными манерами мало чего добьешься. Он вытащил из кармана бумагу, подписанную генералом, и, почти ткнув ею в нос привратника, громко произнес по-испански настолько четко, насколько мог:

– Приказ генерала Сюше! Срочно проводить меня к ректору университета… Открывай, иначе сюда вместе со мной придут солдаты!

Привратник нехотя отворил скрипучую дверь и, что-то недовольно бормоча, гремя ключами и шлепая по старым плитам подобием сандалий, повел де Крессэ по коридору в открытый дворик-патио.

К удивлению Анри, тут разрушений тоже почти не наблюдалось. Штурм был молниеносным, а последствия беспорядка давно убрали. На стенах осталось лишь несколько следов пуль; только они и напоминали о том, что произошло здесь чуть более года назад.

Поднявшись по лестнице за привратником, Анри оказался перед очередной тяжелой дверью. Испанец постучался в нее и, услышав из глубины какой-то непонятный для Крессэ ответ, толкнул дверь.

Первое, что бросилось в глаза Анри, – это огромный массивный стол темного дерева. За ним сидел небольшой человек в очках, наливая себе в чашку кофе, аромат которого, кажется, пронизывал все помещение. Дон Эухенио Гусман, ректор Сарагосского университета, поправил очки и, привстав, недоуменно взглянул на вошедших. Привратник что-то пробормотал так быстро, что Анри ничего не смог понять. Молодой офицер неплохо говорил по-испански, он научился этому языку еще во время своего трехлетнего «заточения» в отцовском замке, однако, когда говорили быстро, разобрать ничего не мог.

Выслушав слова привратника, дон Эухенио произнес не слишком любезно на плохом французском:

– Что желает сеньор офицер?

С этим человеком Анри решил действовать совсем иначе, чем с привратником. Он подошел к столу и, церемонно приложив руку к шляпе, щелкнул каблуками, а потом официально представился и протянул ректору бумагу от главнокомандующего. Чтобы объяснить ее воздействие на дона Эухенио, достаточно вспомнить, кем был для Сарагосы генерал Сюше. Буквально месяц тому назад по его распоряжению Королевскому экономическому обществу Арагона была выделена большая сумма денег. Это общество занималось как науками, так и изучением практических вопросов, связанных с развитием экономики и торговли провинции. Дон Эухенио мечтал, чтобы университет также получил субсидии. Еще он мечтал о том, что французское командование поможет наладить нормальную жизнь университета и возобновить занятия со студентами.

Поэтому вид французского офицера, да еще и с бумагой, просящей от имени главнокомандующего оказать ему всю возможную помощь, нисколько не смутил ректора. Напротив, дон Эухенио расплылся в неестественно широкой улыбке и заявил, что готов услужить всем, чем может.

Уж не желает ли сеньор офицер поступить в наш замечательный университет? А может, он принес средства на восстановление университета? Нет? Ну ничего, чем могу служить?

Анри вкратце объяснил, что ему нужно узнать все об ордене тамплиеров в Арагоне. Он не стал, конечно, рассказывать о сокровищах, а объяснил свой визит интересом генерала Сюше к истории, связанной с пребыванием в окрестностях Сарагосы французских рыцарей. Кроме того, Анри ввернул фразу, что, если ему окажут хорошую помощь, у ректора точно будут деньги на восстановление учебного заведения. Сказав это, капитан испугался, что сболтнул лишнего, но испанец, кажется, принял все за чистую монету.

Дон Эухенио наморщил лоб, что-то соображая, а потом предложил де Крессэ следовать за ним. Пройдя по галерее патио, они вошли в большое помещение на втором этаже, сплошь заставленное старинными фолиантами. Правда, несмотря на то что книг в библиотеке было очень много, Анри заметил, что на некоторых полках между толстыми томами зияют пустоты, а на некоторых полках вообще ничего не стоит.

– К сожалению, во время штурма наша библиотека сильно пострадала, – как бы отвечая на вопросительный взгляд, произнес дон Эухенио, который упорно продолжал говорить на дурном французском, – но ничего, мы постарались привести в порядок все, что осталось… Хорхе поможет вам разобраться во всем этом хаосе.

Хорхе, длинноносый тип в подобии пыльного фрака, вылез откуда-то из-за горы книг, которые он старательно перебирал, и что-то быстро проговорил по-испански. В ответ ректор что-то сердито буркнул.

Всего разговора Анри не понял, но суть уловил безошибочно. Дон Эухенио порекомендовал своему подчиненному не разыгрывать с пришедшим эпизод из войны за независимость, а постараться его хорошо обслужить и дать ему все, что он хочет. А длинноносый не горел желанием работать в этом направлении…

Анри по-испански обратился к библиотекарю, и выражение лица того сразу изменилось, перестало быть враждебным. Ректор оставил молодого офицера с библиотекарем наедине, и через несколько минут Анри устроился уже за тяжелым столом резного дерева, а перед ним лежала груда фолиантов по истории Испании, Арагона, инквизиции и так далее. Те книги, что были на испанском языке, де Крессэ отложил в сторону – хоть он и читал по-испански, но все же на родном языке было проще, а французских книг тут было предостаточно.

Первая книга, которую он взял в руки, оказалась одним из томов огромного издания «Общая история Испании» Хуана де Мариана, старинного испанского автора, переведенная на французский язык. Красивые тома были переплетены роскошной кожей с тонким золотым тиснением, и на титульном листе стояла надпись: «Париж, 1725 год». Анри полистал упругие, едва пожелтелые листы великолепной бумаги, к которой было приятно прикасаться, и нашел третий том, повествовавший об истории тринадцатого и четырнадцатого веков.

Не без удивления молодой офицер узнал, что на территории Арагона было почти что настоящее государство тамплиеров, и что в двенадцатом веке король Арагона Альфонсо вообще решил разделить свое королевство между тамплиерами и госпитальерами. Правда, орден отказался от своих прав на корону, но взамен получил многочисленные земли и замки. Арагонские тамплиеры не только отправляли отряды своих воинов в Святую землю, но и помогали испанцам сражаться против мавров. Орденские рыцари отличились во многих битвах, и в скором времени белые знамена с алыми крестами развевались над многими гордыми замками, возвышавшимися по всему Арагону.

Центром земель тамплиеров стал неприступный замок Монсон, тот, где была найдена странная записка. Но кроме Монсона тамплиерам принадлежали такие мощные замки, как Миравет, Каламера, Кантавьеха, Кастелот, Гарден…

Анри видел руины некоторых этих замков, но теперь представлял их такими, какими они были в те далекие времена. Высокие башни, глубокие рвы, подъемные мосты, а главное, отряды рыцарей в белых и черных одеяниях с крестами, воинов, всегда готовых к бою с врагами Христовой веры.

Но молодой офицер нашел в книге и такие строки: «Огромные богатства тамплиеров стали причиной утраты их прежних добродетелей и причиной их погибели… Они потеряли свою былую доблесть и ту славу, которую добыли в жестоких битвах против врагов христиан на суше и на море. И отныне народ смотрел на них с завистью, а короли – с вожделением на их могущество и богатство…»

«Значит, богатства все-таки были! – мелькнуло в голове Крессэ. – Может, действительно бумага, которая лежит у меня в кармане, даст нашей армии благополучие, а я смогу отремонтировать наш старый замок, о чем отец мечтал, наверное, всю свою жизнь!.. Ну что ж, перевернем здесь все книги, но найдем хоть какую-то зацепку».

И Анри стал с нетерпением разбирать все новые и новые тома. Вот один из них, «История Испании»

Хуана Фаррероса, изданный в Амстердаме в 1751 году. Вот роскошный том Дезормо «Хронология истории Испании», отпечатанная в 1758 году в Париже…

Завершив с французскими книгами, Анри взялся за испанские. Вот огромное шеститомное произведение Херонимо де Зуриты «Анналы арагонской короны», изданное в Сарагосе в 1562–1580 годах. Вот прекрасный фолиант Антонио Беутера «Общая хроника всей Испании». Он был издан в Валенсии в 1546–1584 годах. Вот Франсиско де Кастильо «История Испании»…

Все это было очень интересно, но мало что давало для разгадки тайны, а точнее, не давало ничего. Анри снова подозвал библиотекаря и еще раз повторил свою просьбу. Длинноносый развел руками, как будто ничего не понимал. Он показал уже все. Но Анри настаивал. Тогда библиотекарь, что-то пробурчав про себя, удалился. Он вернулся через десять минут с небольшим пыльным томом и, вручая его молодому офицеру, что-то быстро заговорил по-испански. Де Крессэ понял не все, но ему показалось, что речь идет о редком издании, которое было уничтожено по приказу инквизиции и внесено в индекс запрещенных книг. Это была работа историка шестнадцатого века Эстебана Висенте «Тайная история арагонских королей».

Анри долго пытался приспособиться к непривычному шрифту этой книги, но, когда он освоился, удивлению его не было предела. Эстебан Висенте утверждал, что тамплиеры хранили в Монсоне не только сокровища, но и самую главную святыню христианского мира – чашу Святого Грааля! Более того, запрещенный историк утверждал, что после взятия Монсона войсками арагонского короля в 1308 году, Святой Грааль бесследно исчез, как, впрочем, и остальные сокровища, которые хранились в замке… Но совершенно удивительно, что Висенте утверждал, будто сосуд, якобы Святой Грааль, который в 1399 году по приказу короля был отправлен монахами монастыря Сан-Хуан-де-ла-Пенья сначала в Сарагосу, а потом в Валенсию, является просто-напросто подделкой! Настоящий Грааль исчез вместе с орденом Тамплиеров, а в кафедральном соборе Валенсии выставлена подделка, сфабрикованная монахами в конце четырнадцатого века!

Теперь де Крессэ окончательно увлекся темой, которая была еще вчера утром совершенно ему чуждой. Но, хоть его и потрясли сделанные им открытия, они все же не давали никаких зацепок. За окном уже опускался вечер, и де Крессэ понял, что из библиотеки скоро придется уходить, и надо что-то предпринять. Он опять позвал библиотекаря.

– Послушайте, а может быть, у вас есть что-нибудь, ну хоть совсем немного, именно об ордене Тамплиеров? Возможно, какая-нибудь рукопись?

Библиотекарь поднял вверх глаза, почесал затылок. Видно было, что он что-то знает, но не решается открыться. И тут Анри осенило. Он достал из кошелька две серебряные пятифранковые монеты и, протянув их испанцу, произнес:

– Я вам очень благодарен за помощь… Но все-таки, быть может, у вас есть что-то о тамплиерах?

Блестящие кружочки драгоценного металла произвели желаемое воздействие. Длинноносый в пыльном фраке кивнул головой и через минуту положил перед Анри переплетенный перекореженной телячьей кожей том, а скорее небольшой альбом размером in-octavo.

Когда де Крессэ увидел эту книгу, что-то в его подсознании воскликнуло:

«Вот оно!»

Нетерпеливым жестом он открыл средневековую рукопись (то, что она относится к Средним векам, Анри понял тотчас, как только взял ее в руки), и сразу увидел неровную надпись крупным шрифтом: «De gestis templarium».

Он открыл первую страницу рукописи, и его сердце возбужденно заколотилось. Ему показалось, что почерк очень похож на тот, которым написана записка. Анри достал ее и сравнил написание основных букв и сокращений. Сомнений быть не могло: их начертала одна и та же рука!! Почерк был корявым, к тому же это был готический курсив, который и так-то очень сложно разобрать, а при таком почерке и подавно. Чтобы прочитать рукопись, требовалось очень много времени.

«Ее надо взять с собой! Любой ценой!» – мелькнуло в голове.

Капитан де Крессэ мог бы снова пойти к ректору, помахать бумагой главнокомандующего, пригрозить приходом роты солдат… Но он решил действовать напрямую. Поманив библиотекаря, Анри достал из кошелька два наполеондора и, показав на рукопись, вложил их в руку испанца.

При виде золота глаза библиотекаря загорелись. Он попробовал монету на зуб, подумал, а потом беззвучно, словно боясь, что их услышат, пошевелил губами и сделал пальцем недвусмысленный жест – еще одну.

Анри, не колеблясь, достал еще один наполеондор, и сделка была заключена. Схватив под мышку свое сокровище, он буквально выбежал из университета и четверть часа спустя уже сидел за столом своей комнаты, окно которой выходило на площадь Сан-Лоренцо. Своему слуге он дал пару серебряных монет и попросил подумать об ужине, а сам, схватив кусок хлеба, уселся поудобнее за стол и принялся за работу.

В маленькой комнате Анри резной стол был, наверное, самым главным украшением. Он стоял возле окна, из которого веял свежий ветер арагонской весны. Было еще светло, но Анри, понимая, что будет работать долго, попросил Жака купить пару дюжин свечей. Копия бумаги, найденной в замке, лежала рядом с рукописью из библиотеки, и Анри еще раз удостоверился, что почерк был один и тот же.

«Значит, записка написана не на тарабарском, а на старофранцузском… но шифром».

Сделав это умозаключение, Анри взялся за чтение. Читать было непросто, ибо книга была не рукописным каллиграфическим фолиантом, а скорее черновиком к нему.

Готический курсив – это совсем не то, что ровные и понятные всем прописные буквы 1810 года. Так, буква «N» писалась как какая-то непонятная то ли скобка, то ли закорючка, «S» – как странная палочка со скосом, похожая на маленькую кочергу. Наконец, в Средневековье использовались сокращения, которые делают готический курсив почти невозможным для чтения непосвященными. Например, слово «ledict» писалось как крючок, связанный с петлей маленькой буквы «d», вместо слова «qui» писали маленькую «q» с перечеркнутой ножкой… Так что, если бы Анри под руководством старого архивариуса не проработал несколько лет в семейном архиве со старинными документами, он, наверное, никогда бы не смог разобрать этот текст.

Примерно через час-полтора Анри уже сносно читал изумивший его документ. Автором этого опуса оказался рыцарь, помощник командора замка Монсон Беренгера де Бельвиса. Он именовал себя просто «братом Роже». Этот «брат Роже» писал не только о жизни в Монсоне, но создал настоящую историю ордена от его основания.

Анри быстро вычислил дату написания: конец 1308 – начало 1309 года, ибо Роже рассказывал, что он пишет эту историю в осажденном замке, и предназначена она для того, чтобы, по словам автора, «снять страшные обвинения, предъявленные ордену, и рассказать о его святой и достославной истории…»

Перед Анри прошла целая галерея героев: от основателя ордена Гуго де Пейна до его последователей, магистров, одни имена которых звучали как грозный воинственный клич: Робер де Краон, Эврар де Бар, Бертран де Бланшефлор, Жерар де Ридфор… Мощные замки в Палестине, битвы с врагами христиан, подвиги и полная самоотречения жизнь.

Уже при свете принесенных слугой свечей Анри прочитал о битве, которая особенно потрясла его воображение – Монжизар. Конечно, автор рукописи не только не мог ее видеть – он не мог даже общаться с ее участниками, ибо произошла она в ноябре 1177 года. Но, видимо, разговоры об этой битве ходили в ордене и много лет спустя, а может быть, «брат Роже» пользовался каким-то письменным источником.

Вот что он рассказывал: «И тогда страшная армия жестокого Саладина, в которую входили самые лютые враги христианства, беспощадные и кровожадные, двинулась на Иерусалим, дабы предать смерти всех христиан сего достославного города. Но юный король Бодуэн IV повел доблестных рыцарей Храма на великий и славный бой. Он решил не дожидаться неверных за стенами города, а идти на них, как полагается храбрым рыцарям, в поле с открытой грудью и либо принять смерть, либо наказать врага. Только пятьсот рыцарей было в войске прекраснейшего короля Бодуэна. Но пошел он с ними гордо на врага и вышел там, где страшный Саладин никак не ожидал появления христиан. Во главе досточтимых сеньоров шли наши рыцари. Семьдесят воинов Храма построились в одну шеренгу впереди всего войска, и, когда неверные были близко, наиславнейший король дал сигнал. И с великой яростью и доблестью бросились братья-рыцари на сарацин, словно львы на стадо овец. И первыми ударили они на врага во имя Господа нашего и Святой Троицы. И великий магистр Одо де Сент-Аман сражался в рядах братьев рыцарственно и отважно. С неистовством и бешенством дрались злобные сарацины, черные телом и душой, но все были повергнуты в прах, ибо не веровали в Господа нашего Иисуса Христа. Беспощадно рубили мечами братья-рыцари злых врагов, круша шлемы сарацин так, что мечи прорубали головы неверных до самых зубов. И вскоре повержены были враги и бросились бежать. Только тысяча мамелюков самых сильных и лютых, что были в личной охране Саладина, пытались устоять. Но с Божьей помощью и их одолели славные рыцари. Так в день 25 ноября лета 1177-го от воплощения Господа нашего была одержана великая и достославная победа, где пятьсот рыцарей разбили войско в тридцать тысяч сарацин. Без счета валялось трупов поганых на земле, отрубленные головы их и руки, выбитые мозги и внутренности устилали все кругом. Саладин бежал и едва не попался в руки рыцарям нашим. Из семидесяти братьев двадцать предстали в тот же день перед Господом нашим, умерев как мученики в бою за христианскую веру…»

Крессэ ничего этого раньше не знал, он не представлял, сколько вынесли эти рыцари, и теперь, подобно Рейнуару в его трагедии «Тамплиеры», уже нисколько не сомневался, что орден был безвинно осужден.

Настала ночь, но Анри так ничего и не узнал о самом замке Монсон. Но вот ему попались строки, которые он искал: «С давних лет, – писал брат Роже, – братья хранят в Монсоне самую почитаемую реликвию христиан, чашу Святого Грааля, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь Господа нашего Иисуса Христа, когда Он был распят на кресте. Хранится та чаша в церкви в золотом ковчеге, и по большим праздникам достают братья Святой Грааль, и снисходит на всех благословение Господне, и много чудес совершила Святая чаша, излечивая больных и увечных братьев, касающихся ее, и дарует всем благую милость… Теперь король арагонский, осаждающий нас со всем своим войском, жаждет забрать не только сокровища ордена, но и эту великую реликвию. Но поклялись все братья, которые хранят чашу, и я, раб Божий брат Роже, что скорее умрем, чем отдадим чашу в руки бесчестных властителей…»

Больше ничего в тексте не было ни о чаше, ни, тем более, о сокровищах. Все остальное рассказывало о ритуалах рыцарей, об их доблестных боях. Автор без устали повторял, что орден свят и что придут в скором времени на помощь «многие братья, что скрываются ныне во Франции и иных землях, снимут осаду с замка, и добродетель восторжествует».

Было уже далеко за полночь. Глаза Анри, уставшего от долгой напряженной работы, стали слипаться, и он на секунду отложил рукопись.

Командор ордена тамплиеров и комендант замка Беренгер де Бельвис стояли посреди сводчатого зала, где собрались все рыцари, защищавшие Монсон. На боевом посту остался только один брат и под его командой сержанты, которых было в замке около сотни. А пятьдесят рыцарей в белых коттах с алыми крестами стояли перед своим командором. Мужественное лицо Беренгера, пересеченное шрамом, загрубевшее под ветрами Палестины, обрамленное черной бородой, выражало непреклонную решимость.

– Братья рыцари, – произнес он мощным басом, который гулко отозвался под стенами капитула, – сегодня, в четверг 25 марта 1309 года в день Благовещения Богородицы, хочу я вам сказать, что у нас более не осталось надежды продержаться в замке. Продовольствие кончилось, и мы сможем простоять только нескольких дней, не умерев от голода. Вражья сила оказалась слишком велика. По надуманным лживым обвинениям мучают и казнят наших братьев во Франции. Настал теперь и наш час… Мы могли бы все скрыться из замка по подземному ходу, но что делать дальше? В открытом поле нас рано или поздно схватят и предадут в руки инквизиции. Но самое страшное то, что мы вынуждены будем отдать тогда королю Арагона святую реликвию, которая с давних времен хранится нашими рыцарями. Я принял решение остаться с большей частью братьев здесь и принять, если потребуется, терновый венец мученика. Двенадцать же рыцарей отправятся и спасут то, что для нашего ордена есть его честь и гордость.

Произнеся эту речь, Беренгер на миг опустил голову на грудь, а потом поднял взор, и глаза его блеснули фанатичным блеском. Он громко приказал:

– Брат Роже и остальные, которых я указал, возьмите чашу и в последний раз покажите ее во славе!

Все рыцари опустились на колени, а двенадцать из них поднялись и исчезли за боковой дверью. В течение четверти часа все коленопреклоненные братья тихо и сосредоточенно молились. Но вот из-за двери раздалось негромкое пение:

– Non nobis, Domine…

А потом появилась процессия. Впереди шли четыре рыцаря в кольчугах, шлемах и белых коттах с красными крестами. Все они держали в руках обнаженные мечи. За ними следовали четверо других, они несли нечто похожее на носилки, на которых стоял сверкающий золотом ларец. За теми, кто нес реликвию, шествовали еще четыре рыцаря в полном вооружении и с обнаженными мечами.

По знаку командора рыцари поставили кофр на алтарь. Командор подошел к нему, преклонил колени, смиренно опустил голову, снял с шеи ключ на золотой цепочке и открыл дверцу ларца. Едва дверцы распахнулись, как из глубины полился яркий свет. Сияя неземными золотисто-розовыми лучами, в ларце стояла чаша на драгоценной подставке. Волшебный свет словно исходил из ее глубины… При виде Святого Грааля все коленопреклоненные рыцари перекрестились и подхватили гимн тамплиеров:

– Non nobis, Domine…

Гимн раздавался все громче и громче, и последние строфы рыцари в экстазе пели могучими раскатистыми голосами. Вместе с последними его словами командор встал, выхватил сверкающий меч, и громким голосом воскликнул:

– Босеан!

Тут все рыцари поднялись на ноги, выхватили мечи из ножен, и тотчас пятьдесят глоток громовыми голосами, от которых затряслись стены, прокричали: «Босеан!!.»

Тогда командор твердо произнес слова клятвы под страхом смерти и вечных мук в аду не разглашать все, что здесь вершилось. Командор подошел к ларцу, закрыл его на ключ и сделал знак. Рыцари, внесшие реликвию, снова подхватили носилки на плечи и проследовали мимо воинов, которые, упав на колени, снова запели гимн.

Внезапно подошел брат Роже. Он взглянул прямо пред собой своими жгучими глазами и громко произнес:

– Читай атбашем!..

От неожиданности де Крессэ вздрогнул и проснулся. Сон был столь реальным и одновременно столь фантастичным, что молодой человек не сразу пришел в себя.

«Что за чушь! Так и сойти с ума недолго», – подумал он, посмотрев на подсвечник, в котором догорала последняя свеча. Анри хотел было уже раздеться и лечь спать, как вдруг он словно вновь, ясно, услышал в ушах фразу:

– Читай атбашем!

«Какой еще, к черту, атбаш?! Что за ерунда… – Но вдруг его словно ударило громом: – Как он сказал? Атбашем?!. Точно-точно!!. Как же раньше я не вспомнил, это простой шифр, который употребляли в Средневековье! Но как он писался, как?»

Анри напряг ум, пытаясь вспомнить все, что говорил ему старый архивариус. Самих шифрованных документов ему не попадалось, но молодой офицер вспомнил, что они как-то беседовали о средневековой криптографии.

– Есть! – торжествующе воскликнул Анри, когда извлек из глубины памяти картинку. На листке был написал алфавит, а под ним – алфавит в обратном порядке. – Да, да, правильно, – с этими словами Анри вставил новые свечи в подсвечник, зажег их от горящего огарка и принялся за работу. Он написал алфавит в обычном порядке, а под ним тот же алфавит, но наоборот. Подставил буквы в текст…

И опять получилась какая-то нелепица. Но инстинктом он чувствовал, что близок к разгадке, что он на правильном пути, просто что-то не учел… Только вот что?

«Что же я забыл, – думал Анри, кусая губы, – что же я забыл?» – произносил он в уме, перебирая в памяти все, что было связано у него с рассказом архивариуса.

И тут его осенило.

– Точно! – воскликнул он громко. – Интервалы! Да, да, про интервалы-то я запамятовал!

Он снова схватил бумагу, написал под алфавитом алфавит в обратном порядке, но сделал это со смещением, так, что буква «А» нормального алфавита оказалась напротив интервала. В шифрованном тексте она обозначалась просто-напросто пробелом, а вместо пробела между словами писали букву «А», вместо «B» писали букву «Z», вместо «С» – «Y», вместо «D» – «X» и т. д.

Когда Анри написал новый ряд и заменил буквы во фразе в соответствии с новой системой, он издал торжествующий возглас. На бумаге перед ним появилась надпись на старофранцузском языке:

«Le tresur sacrе est celte en eglise en chastel que le nom est ecrite sur le coffre en place indiqute sur le papel».

– Священное сокровище!! – прошептал молодой офицер. – Уж не Святой ли Грааль, о котором писал Эстебан Висенте!! Ну конечно, он! Что же может быть еще! А этот странный сон, или точнее, видение! Что это было? Такое ощущение, что «брат Роже» сам захотел рассказать мне тайну…

Эти мысли переполняли голову Анри, ему казалось, что он стоит на пороге разгадки удивительной тайны, мистерии, которая заставляла мечтать миллионы людей уже много сотен лет. Святой Грааль! Его искали рыцари Круглого стола, о нем писали Кретьен де Труа, Робер де Борон, Вольфрам фон Эшенбах, трубадуры и труверы! И возможно, сейчас капитану Второго драгунского полка Анри де Крессэ спустя пятьсот лет после разгрома ордена тамплиеров суждено будет разгадать эту удивительную загадку!

Анри вспомнилось удивительное совпадение. Его вызвали к командующему в день Благовещения 25 марта 1810 года, а свою речь Беренгер де Бельвис произносил 25 марта 1309 года, ровно за пятьсот один год до этого. По крайней мере ту речь, которую он слышал в своем видении.

Де Крессэ не принадлежал к тем, кто верит в чудеса, а его отец, хотя и роялист, был читателем энциклопедии Дидро и Даламбера. Но, как все воины, которые не раз видели смерть лицом к лицу, Анри был немного суеверен. Ему показалось, что видение, пришедшее к нему ночью, словно сошло со страниц древней рукописи, как будто Святой Грааль заложил в ее страницы неведомую силу, которая через пятьсот один год сообщила ему о трагедии замка Монсон.

 

Глава 4

Пропавшая шкатулка

Анри так не терпелось поведать главнокомандующему и новому другу о своем удивительном открытии, что он почти не спал. Утром молодой офицер снова надел парадную форму, правда, уже не с каской, а со шляпой, которую можно было быстро нацепить, и зашагал короткой дорогой к старому дворцу графа Фуэнтеса, где располагалась резиденция главнокомандующего.

На этот раз Анри никто не ждал. Дежурный адъютант проводил его в большую, уже знакомую приемную, где теперь толпилась целая куча народа. Французские офицеры, испанские чиновники, все что-то деловито обсуждали, в руках у многих были бумаги на подпись, было душно и шумно… Но, по счастью, Анри увидел Монтегю, перебегавшего из одного кабинета в другой с папкой под мышкой.

– Эврар! – воскликнул капитан.

Однако Монтегю улыбнулся, не останавливаясь, кивнул головой, сделал какой-то непонятный жест и исчез за дверью. Впрочем, минут через пять он появился снова, подбежал к Анри и сердечно поздоровался, извинившись за то, что так спешил. Когда де Крессэ рассказал о своем открытии, адъютант просиял от счастья, попросил подождать минуточку и исчез за дверью главного кабинета.

«Минуточка» длилась примерно полчаса – время, за которое Анри успел разглядеть посетителей, обратив внимание на то, что испанцев было не только не меньше, чем французов, но даже и больше…

Но вот из кабинета командующего важно вышел какой-то грузный испанский начальник в мундире явно местного покроя. Он о чем-то оживленно переговаривался со своим секретарем, размахивая официальным документом. Вслед за ними выскочил Монтегю и, подбежав к Анри, буквально потащил его в кабинет.

Сюше встретил де Крессэ опять очень приветливо, хотя было видно, что на этот раз он озабочен кучей текущих дел. Тем не менее командующий нашел возможность снова выставить всех посторонних за дверь, так что остались лишь те, кто присутствовал на предыдущей беседе.

Де Крессэ в нетерпении передал Сюше бумагу с расшифрованным текстом, уже написанным аккуратным каллиграфическим почерком.

– Потрясающе! – воскликнул генерал и, посмотрев на молодого офицера, добавил: – Вы настоящий талант! Ведь это открытие!

– Боюсь, мой генерал, что оно не столь велико, как вы желаете. Ведь речь, судя по всему, идет не о золоте и серебре, а о чаше Святого Грааля.

С этими словами де Крессэ изложил все, что узнал о Граале, не рассказав только о своем ночном видении.

– Вы заблуждаетесь, – прервал его Сюше. – Разве вам не известно, что мы ведем упорную борьбу за сердца испанцев? Если мы найдем подлинный Святой Грааль и докажем, что тот, что в Валенсии, – подделка, это также будет огромным успехом. Мы устроим торжественное перенесение подлинной реликвии в собор Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Войска, построенные шпалерами, колокольный звон, пушечный салют и все такое прочее… Наши газеты разнесут весть о случившемся на всю Испанию, это станет поистине событием века. Раз подлинный Святой Грааль оказался в наших руках, это без сомнения будет воспринято населением как божественный знак, указывающий на то, что наша борьба справедлива и что Господь, без сомнения, дарует победу французскому оружию… Кроме того, я уверен, что, где Грааль, там и золото. Ведь вы сами рассказали, что при взятии Монсона арагонские инквизиторы ничего не обнаружили. И при этом, опять-таки по вашему рассказу, в замке хранились огромные богатства.

Произнеся это, генерал на секунду замолчал, как бы что-то вспоминая, а потом рассеянно произнес:

– Да, я только не понял, в каком замке все это спрятано?

– В бумаге написано, что имя замка обозначено на шкатулке, – ответил Крессэ.

– На шкатулке? – На лице Сюше появилось недоумение.

– Ну да, мой генерал, вы же сами видите, здесь написано…

– Гм, – произнес командующий, озадаченно вертя бумагу, – значит, нам передали не все. Действительно, трудно вообразить, чтобы подобный документ валялся просто так…

С этими словами генерал в раздумье прошелся туда-сюда, а потом, повернувшись к Монтегю, четко приказал:

– Вы и де Крессэ немедленно отправитесь в Монсон и разберетесь, где эта чертова шкатулка. Я дам вам все необходимые полномочия, приказ об этом сейчас подготовят. Возьмете взвод из моего эскорта. Выезд завтра рано утром. Да, и вот еще… Я давно хотел послать смышленого офицера с отрядом провести рекогносцировку путей к Лериде. Я думаю, что эту крепость мы скоро будем осаждать… Так что вы этим и займетесь на обратном пути.

Отец Теобальдо сидел в большом резном кресле за столом, заваленным всякой снедью, заставленным бутылками с вином, кружками, бокалами и подсвечниками. Вокруг стола собрались и семеро его помощников, головорезов, как на подбор. С хохотом они обсуждали набег на деревню, в самом богатом доме которой они сейчас и отмечали свою «победу», жадно хлебая вино и заталкивая в рот огромные куски жареной баранины так, что жир тек по рукам.

– Ну а я схватил его за шкварник, – говорил верзила лет сорока со смуглым лицом, кривым носом и серьгой в ухе, – и говорю, ты за Фердинанда VII или за лягушатников? Он, конечно, давай рассказывать, что патриот, что готов сражаться за правое дело… А я ему говорю, что же ты у себя держишь столько барахла, видно, не хочешь пожертвовать его на благое дело. Гони быстро денежки для спасения нашей отчизны! Ну он заартачился, начал верещать, что так якобы честные воины себя не ведут… в общем, пришлось вспороть ему брюхо, а кишки так и брызнули, все штаны измазал, гад…

Грубый хохот был ответом на эту замечательную тираду о патриотизме. Особенно веселился отец Теобальдо, толстый мужчина лет пятидесяти, облаченный в странную укороченную рясу, поверх которой было надето нечто вроде разбойничьего наряда. Он хохотал наполовину беззубым ртом, держа одной рукой огромный кубок с вином, а другой вцепившись в юбку молодой крестьянки. Та, растрепанная и заплаканная, подавала «святому отцу» и его свите баранину и наливала вино…

– Привет тебе, падре! – донеслось из открытой двери. На пороге показался Пако.

– Ба, Пако! Вот дела! Привет тебе! – раздались нестройные возгласы пьяной компании.

– Вижу, падре, ты тут очередную деревню в правую веру обращаешь, – небрежно бросил Пако, садясь без приглашения за стол и сплевывая на пол слюну от сигары.

– Да, сын мой, – ответил Теобальдо, – времена нынче тяжелые, стараемся объяснить этим глупым крестьянам, за что надо бороться… Но ты ведь знаешь, как мало осталось истинных сынов Испании, готовых сражаться с «гавачос».

– Знаю-знаю… Вот хочу тебе помочь, добрый падре.

– Чем же, сын мой? – все в том же иезуитски ласковом тоне продолжал Теобальдо.

– Сведениями о передвижении французских войск.

– Да что ж там интересного? Передвигаются себе с Богом, да и ладно, мы люди тихие…

– Это я знаю… А не хочешь узнать, когда и куда из Сарагосы выйдет фургон с жалованьем для французских гарнизонов? Огромная сумма, говорят, там задержанное за три месяца жалованье!

Тут Пако остановил свою речь, поняв, что уже сказал слишком много.

– Это другое дело, сын мой. Фургон – это интересно, если, конечно, эскорт не очень велик.

– Совсем невелик, человек двадцать-тридцать, не больше.

– Ну тогда я чувствую, как отечество призывает нас на бой! – оживился отец Теобальдо. – Где же и когда мы сможем нанести удар по презренным оккупантам?

– За это отдельная плата, – произнес Пако твердым голосом, ибо хорошо знал, с кем имеет дело. – С тебя, Теобальдо, четыреста реалов серебром или пятьдесят песо.

«Падре» чуть не подавился куском баранины и замахал руками, а на его лице появился неподдельный ужас.

– Четыреста реалов!!! Уж не еретик ли ты, Пако, если требуешь от бедных партизан подобных денег?! Не знаем, как и прожить, чем питаться, а ты такое!

– Не знаю, как сейчас, но у вас будет много звонких монет, когда возьмете фургон.

– Ну когда возьмем…

– Там должно быть почти двести тысяч франков, или триста двадцать тысяч реалов! Это же целая гора денег, больше двух тысяч фунтов чистого серебра!

– Ладно, Пако, – произнес отец Теобальдо уже без юродствования, – вопрос интересный.

С этими словами он грубо отшвырнул крестьянку и жестом приказал ей исчезнуть, что несчастная женщина немедленно сделала.

Отец Теобальдо хорошо знал, с кем разговаривает, и понимал, что от Пако забесплатно ничего не добьешься. Несколько секунд он поразмышлял, а потом, пошарив рукой где-то под столом, вытащил увесистый кошелек.

– Держи тридцать песо, сейчас больше не дам. Но, когда возьмем фургон, получишь одну двадцатую от его содержимого. Устраивает?

Пако кивнул головой и, схватив деньги, подробно рассказал, где и когда должен пройти французский отряд с одним или двумя фургонами, наполненными серебром. Но это еще не все, добавил он; у него есть еще одно, возможно, очень интересное дело.

– Говорят, что французы нашли или ищут какой-то клад в Монсоне. Надо бы разузнать, что к чему. Вроде алькальд что-то знает, и даже приобрел у них какую-то шкатулку из этого клада.

– Надо-надо, – пробормотал Теобальдо, вытирая рукавом перепачканный маслом рот. – Вот что, Пако, бери-ка ты с собой Чучо, – он кивнул в сторону горбоносого, – и еще дюжину наших парней из тех, что конные. Скачите сегодня же в Монсон, будете там ночью. Тряхните алькальда как следует. Если ты уверяешь, что он может что-то знать, поговорите с ним убедительно, – произнес с ехидной улыбкой отец Теобальдо, – ты это умеешь. Потом поезжайте и осмотрите дорогу, по которой, ты говоришь, французы повезут свои денежки. Разберешься, где будем делать засаду, ты парень сметливый, так что решай сам…

Де Крессэ и Монтегю выехали из Сарагосы на рассвете двадцать восьмого марта. Оба офицера были на конях в походной форме. Анри надел повседневный сюртук и каску, Монтегю оставил дома свой шикарный белый ментик и облачился в старый синий доломан, а вместо изысканных, обтягивающих ноги расшитых золотом рейтуз у него были походные штаны, обшитые кожей. Офицеры позаботились о пистолетах: вычищенные и заряженные, они лежали у каждого в седельных кобурах. Слуги также были на конях с добрым запасом провианта и с пистолетом у каждого. Однако слуги ехали далеко, ибо сразу за офицерами скакал взвод улан Вислинского легиона под командованием старшего вахмистра Веслава Гроховского, седоусого вояки, гордо смотревшего из-под надвинутой на лоб высокой уланской шапки. Несмотря на свои пятьдесят с хвостиком лет, Веслав не только сохранил бравый вид, но и считался одним из лучших бойцов среди всех кавалеристов Арагонской армии. Сын дворянина, он был до раздела и гибели Речи Посполитой офицером польской армии, но на службу в легион под командой Домбровского его взяли только унтер-офицером, так как не было офицерских вакансий. Гроховский так разобиделся на несправедливость, что поклялся больше никогда не надевать офицерские эполеты. Так и служил старый воин старшим вахмистром. Но старшим вахмистром, которого буквально боготворили его солдаты и к которому офицеры обращались исключительно с почтением, словно он был полковником. Сам же Веслав, по крайне мере с французами, держался так, будто был простым унтером. К тому же он плохо говорил по-французски и сейчас ехал на один корпус коня позади офицеров.

За Гроховским скакали колонной двадцать два рядовых улана и два бригадира. Отряд замыкал вахмистр Новицкий. И уже позади всех ехали старый слуга де Крессэ и молодой, ловкий веселый паренек, прислуживающий Монтегю. Звали его Пьер, но почему-то хозяин дал ему прозвище Танкред, и теперь его никто иначе не величал…

Де Крессэ жестом предложил заслуженному унтер-офицеру присоединиться к нему и Монтегю. Веслав, изобразив старого служаку, церемонно отдав честь, подъехал к офицерам.

– Давно ли вы на службе? – спросил де Крессэ.

– Всю жизнь, мой капитан, – произнес Веслав с сильным польским акцентом, чуть улыбаясь уголками глаз.

– И что же вам не дали офицерского звания?

– Не могу знать, мой капитан, видно, не заслужил, – отозвался старый воин с явной иронией.

– А до французской службы вы были в армии?

– Так точно.

– И в каком же звании вы служили?

– Майором, мой капитан.

Де Крессэ и Монтегю с легким изумлением переглянулись.

– Ну а во французской армии?

– Вступил в Легион, как только Домбровский его начал создавать, в 1797 году. Да, видно, много у меня недоброжелателей. Так и приняли меня только вахмистром. Ну а с тех пор мы с уланами где только не сражались! Бились в Италии, бились в Германии, Польшу освобождали вместе с великим Императором. Да пока не до конца ее освободили…

Всю эту речь Веслав произносил, коверкая французские слова, но с каким-то таким красивым пафосом, что, казалось, он читает «Песню о Роланде» или рассказывает какую-то древнюю рыцарскую легенду.

Оба молодых офицера невольно не просто почувствовали уважение к старому воину, но и подсознательно ощутили его превосходство если не в воинской науке, то, по крайней мере, во внутреннем духе, который наполнял этого Дон Кихота. Но это был не глуповатый «рыцарь печального образа», а могучий, сильный воитель, рядом с которым должно было быть спокойно даже в самом страшном бою.

– А что же вы не вступили теперь в польскую армию к князю Понятовскому? – произнося каждое слово с подчеркнутым уважением, спросил де Крессэ.

– К князю Понятовскому? Да у него в армии в офицерах уж больно много сосунков. А наше солдатское дело сражаться там, куда Император пошлет. Для нас теперь родина там, где он. Но вот обойдем весь мир, наведем порядок, и будет снова великая Речь Посполитая… Так Император обещал. Все мои уланы – ребята отчаянные, огонь и воду прошли. Так что генерал не отдал наш эскадрон маршалу Сульту, который с собой весь полк на юг утащил. Взял себе в эскорт, да и правильно сделал, кто же лучше польского улана ему послужит. Не родились еще такие конники, чтобы с уланом драться…

За завязавшейся беседой время летело быстро. Погода стояла великолепная. Солнце взошло над горами Алькубьерре, которые вздымались впереди и справа серо-зеленой стеной. Горы эти были покатые, и их почти целиком покрывала пышная растительность.

В середине дня отряд вступил на узкую дорогу через перевал. Перевал был невысоким, но дорога шла очень круто, и то там, то сям по краям дороги зияли пропасти. Кавалеристы шли осторожно, выслав вперед авангард из четырех улан под командой бригадира. Конечно, в этих краях давно уже не встречалось никаких герильясов, но Веслав и французские офицеры были опытными бойцами и прекрасно знали старую военную истину «лучше перебдеть, чем недобдеть». Однако все произошло без малейших происшествий. В горах уланы встретили разве что нескольких пастухов, которые гоняли по редким полянам не слишком упитанных овец.

Уже далеко после полудня начался спуск с гор. Вид, который открылся перед всадниками, был восхитительным. Куда ни кинь взгляд, на сотню километров вперед вправо и влево простирался изумительный край. Это была не плоская равнина, но огромная низменность, где там и сям возвышались небольшие скалы и холмы, зеленели густые рощи, поблескивали серебряные ленты рек, а далеко на севере сверкали ослепительным блеском величественные вершины Пиренеев.

К вечеру отряд прошел уже шестнадцать лье. Кони очень устали, и надо было располагаться на ночлег. Впереди был большой постоялый двор Вента Валериас, однако до него оставалось больше двух часов пути, да и расположиться всем в помещении было бы невозможно.

К тому же Монтегю и Крессэ не захотели ночевать отдельно от старого унтера. Они понимали, что, согласно иерархии, офицеры должны были бы разместиться в доме, а старший вахмистр – ночевать с солдатами под открытым небом. И потому из уважения к Веславу де Крессэ предложил всем расположиться на биваке.

Справа у подножия высокого холма оказалась красивая густая роща, через которую протекал чистый ручей, что не столь часто увидишь в этом краю, зачастую лишенном растительности и воды. Гроховский по команде Монтегю приказал уланам свернуть с дороги, и через несколько минут кони были уже привязаны к деревьям, покрытым свежей листвой, а уланы начали в сгущавшихся сумерках без суеты готовить бивак. Сторожевые посты с заряженными, готовыми к бою карабинами были выставлены тотчас же.

Через час уже стемнело, но солдаты быстро развели несколько костров. Их яркое пламя освещало оранжевым светом сосредоточенные лица мужественных воинов. Было прохладно и тихо, только уланы негромко переговаривались между собой, деловито ставя на огонь котелки с водой, да иногда раздавалось ржание расседланных лошадей, которых поили дежурные.

Офицеры со своими слугами расположились отдельно и, пока Танкред быстро развел костер, Жак, который уже расседлал, привязал и напоил лошадей, начал готовить ужин. В обширной походной суме он, конечно же, уместил несколько бутылок отличного вина. Скоро ужин был готов, и старый слуга ловко расставил тарелки и стаканы из толстого стекла по расстеленной на земле скатерти. Из котелка аппетитно пахло.

Де Крессэ предложил Монтегю позвать за их «стол» Веслава. Адъютант с восторгом одобрил эту идею, но старый польский воин отнекивался: нужно-де смотреть за лошадьми, проверять посты да следить за тем, чтобы уланы, у которых, как всегда, где-то была припрятана водка, не глотнули лишнего. Но офицеры настаивали. Тогда Веслав согласился подойти к их костру, но только если ему позволят взять своего помощника вахмистра и одного из двух бригадиров (второй отвечал за караулы). Уланы с важным видом подошли к офицерскому костру, не снимая строевых шапок со сверкающими в алом мерцании пламени начищенными бляхами, вытянулись по стойке смирно, отдали честь и церемонно присели, держась чуть поодаль. Танкред тотчас же налил в их стаканы густое красное вино, которое казалось почти черным в темноте ночи.

– Может, скажете тост? – вырвалось у де Крессэ.

– Ну, если пан офицер желает, дозвольте слово молвить, – словно на старинном пиру, произнес Веслав. – За нашего Императора и за его великую победу, которая, конечно же, придет!

Тотчас же все гаркнули в ответ: «Да здравствует Император!» и осушили бокалы.

После этого, по жесту старого воина, его помощник вахмистр Новицкий предложил всем водки, которую он принес с собой, извинившись, что не польская, а так, водичка какая-то местная. Налили водки.

Теперь речь произнес Монтегю. Он сказал, что горд сражаться с такими замечательными бойцами, как Веслав, и предложил выпить за их отчизну. В ответ на это старые солдаты встали и дружно грянули:

– Niech zyje Polska! Niech zyje cesarz!

Глаза старого воина блеснули. Он вдруг гордо распрямился, подтянул мундир и запел громким красивым голосом, который далеко разносился в вечерней тиши:

Когда Веслав завершил песню, на щеках у его унтер-офицеров блеснули слезы.

Смутившись, очевидно, этого момента, старый вояка весело сказал:

– Ну что, панове, пойду я лошадей проведать.

– Постой-постой, Веслав, – воскликнул Монтегю, – что это была за красивая песня?

– Да так, ничего особенного.

– Но все же, все же, что это такое?

– А это, панове, песня, которую пел мне мой дед. Рассказывает она о том, как давно-давно молодой шляхтич вместе с казаками пошел биться против татарского хана и добыл после победы для своей любимой коралловое ожерелье, а когда вернулся, ее только что схоронили. Зарыдал он тогда и пошел в костел и повесил бусы на шею пресвятой Богоматери. Вот такая, панове, песня… Но нам надо лошадей проверить да и за уланами присмотреть.

С этими словами Веслав и его помощники опять встали, вытянувшись, отдали честь и словно растворились в темноте.

Монтегю и де Крессэ еще долго молча смотрели в огонь под впечатлением от прекрасной песни Веслава.

– Настоящий рыцарь, – сказал Монтегю, – как будто мы попали в другую эпоху.

– Да-да, – кивнул рассеянно головой де Крессэ, – как будто действительно попали в другую эпоху. А кстати, я давно хотел вас спросить. Среди великих магистров тамплиеров был Пьер Монтегю. Он, случайно, не имеет к вам отношения?

Монтегю улыбнулся:

– Имеет, и даже очень имеет… Это мой предок, точнее, его двоюродный брат. Семья Монтегю большая. Ветви нашей семьи есть в Нормандии, в Бургундии и даже в Англии. А Пьер де Монтегю был, если я не ошибаюсь, двоюродным братом моего прапрапрапрадеда, и родился он в Каталонии.

Анри изумленно посмотрел на адъютанта.

– Так, значит, вы имеете прямое отношение ко всей этой истории с тамплиерами?

Монтегю пожал плечами:

– Наверно, так. В любом случае, мне дали имя в честь одного из моих предков, пожалуй самого знаменитого, который сражался бок о бок с тамплиерами в сражении при Монжизаре…

– Монжизаре?!

– Да, а что, это вас удивляет?

– Еще как. Я позавчера только и делал, что читал про тамплиеров и про их героизм в битве при Монжизаре. Вот уж поистине не знаешь, куда попал, то ли в Палестину двенадцатого века, то ли в Польшу семнадцатого…

Монтегю усмехнулся и добавил:

– А, кроме того, мое имя «Эврар» – это также имя третьего великого магистра ордена тамплиеров Эврара де Бара.

Де Крессэ вытаращил глаза.

– Видимо, имя вашего слуги Танкред тоже не случайно?

– Конечно, не случайно. Вспомните Танкреда, героя Первого крестового похода, того, которого вывел в своем «Освобожденном Иерусалиме» Торквато Тассо.

Де Крессэ чувствовал, что вокруг него явно творятся какие-то чудеса. Все эти совпадения одновременно! У него возникло ощущение, что ему предопределено судьбой оказаться в каком-то необычайном мире, в котором он должен совершить великий подвиг и остаться в памяти веков…

Небольшой отряд выступил с бивака на рассвете. Через несколько часов, когда до Монсона оставалось не больше двух лье, вдали на голубеющей скале показалась громада замка. Чем ближе подъезжал небольшой отряд к древней твердыне, тем во все более и более грозном виде представала она взору солдат и офицеров. Когда же всадники проехали бурную речку Синку по старинному мосту, Анри почудилось, что замок словно парит в воздухе – настолько крутой была скала, настолько мощными были стены цитадели тамплиеров. Де Крессэ показалось, что весь отряд испытал какое-то жутковатое чувство. Солдаты молча косились на крутую скалу и грозный замок. Разговоры, и без того не особо оживленные, стихли.

Когда отряд проехал через небольшой городишко, прилепившийся внизу к скале, молодой офицер, к своему удивлению, заметил неширокую, но удобную дорогу, которая, петляя, в скором времени привела всадников к нижним замковым воротам. Днем ворота были открыты, но часовые в соответствии с уставом остановили отряд. И, только когда Монтегю представился дежурному офицеру, всадникам позволили въехать в замок.

Уланы спешились в нижнем замковом дворе, а Монтегю и де Крессэ со слугами продолжили путь по узкой замковой дорожке и, проехав еще через одни ворота, оказались во внутреннем дворе основного замка. Здесь было много солдат и офицеров, занятых своими делами. Кто-то перетаскивал какие-то бочки, кто-то чинил каменную кладку, а несколько новобранцев, недавно прибывших в армию, проходили под руководством унтер-офицера строевую подготовку, которой, как известно, в армии можно заниматься бесконечно…

Крессэ и Монтегю спрыгнули на землю, бросив поводья слугам, а сами последовали за сопровождающим их офицером внутрь большого здания, где располагался штаб бригадного генерала Абера, коменданта Монсона и одновременно командующего всеми войсками, которые располагались в замке, городке и близлежащих деревнях.

Генерал Абер, тридцатишестилетний мужчина атлетического телосложения, встретил гостей с распростертыми объятиями. Его голос был, пожалуй, слишком громким и грубоватым, а движения выдавали отсутствие светской культуры, но при этом он явно старался быть любезным с посланцами главнокомандующего:

– Капитан Монтегю, – произнес он громовым басом, протягивая могучую руку, – как давно вас не было в наших краях! – С этими словами он схватил ладонь адъютанта и так сильно сжал ее, что у Монтегю на секунду сошла с лица улыбка. – С чем приехали? – все так же громко продолжал генерал. – А это ваш друг? – добавил он, указывая на де Крессэ.

– Да, и к тому же товарищ в одном важном деле… Кстати, кажется, он – ваш земляк. Ведь, если я не ошибаюсь, вы родом из Морвана.

– Так точно, – все так же громко и решительно отрапортовал генерал, – из Аваллона.

– Ну а наш друг де Крессэ как раз из этих мест.

– Де Крессэ? – воскликнул генерал. – Это у вашего отца ветхий замок из красного кирпича и куча старинных рукописей и книг?

– Да, именно так, а как вы узнали? – заинтригованно спросил Анри.

– Мой отец был книготорговцем и, если я правильно помню, часто ездил в ваш замок. Он очень, очень хорошо отзывался о вашем отце… Ну а теперь выкладывайте, что у вас за поручение от командующего, – сказал Абер, поворачиваясь к адъютанту.

Монтегю огляделся по сторонам и, убедившись, что дежурный офицер вышел, сказал:

– Командующий послал нас по одному весьма де ликатному делу.

С этими словами молодой офицер достал из ташки бумагу и вручил генералу. Тот начал читать ее, и видно было, как на его лице появляется изумление:

– Командующий считает это дело со старинной бумажкой столь значительным? – спросил он с некоторым сомнением.

– Да, выяснилось, что этот документ указывает на место, где, вероятно, спрятано нечто очень важное… Но вот в чем вопрос: название места значится на шкатулке, в которой лежала бумага. Главнокомандующий желает, чтобы вы нам ее передали.

– Шкатулка? – с еще большим изумлением произнес Абер. – Что еще за шкатулка? Мне отдали только бумагу, а три золотых монеты, что нашли рядом, я решил оставить солдатам в награду за их труд по копанию этих чертовых контрминных галерей, которые придумал инженерный капитан… Тоже мне, свалился на нашу голову умник. Теперь проковыряли всю скалу под замком, прямо не скала, а сыр с дырками.

– Но, видимо, ваши работники решили оставить себе в награду не только три золотых монеты, – с усмешкой произнес Монтегю.

– Да нет же, черт побери, – воскликнул гене рал, – солдатики, которые ковырялись в земле на прошлой неделе, были честными парнями… Но я с ни ми разберусь. Это фузилеры Четырнадцатого линейного, которые несут службу прямо в замке, работали под наблюдением инженерного офицера и наткнулись на старинный потайной ход. От него осталось в длину несколько туазов, но как раз в этом участке и нашли нишу и все, что там было, принесли мне.

– Значит, не все, – уверенно парировал де Крессэ, – в документе совершенно ясно говорится о шка тулке. Она не могла испариться, да и бумага, если бы лежала без коробки, так хорошо не сохранилась бы.

Абер почесал затылок, секунду поразмышлял, а потом во всю мощь своего громового голоса гаркнул:

– Деласкур!

Адъютант генерала тотчас же вбежал на зов своего начальника, который, наверно, было слышно чуть ли не в самом городке.

– Приведите мне тотчас же тех парней, которые на прошлой неделе ковырялись в земле и нашли эту… бумажку в подземном ходе, да поживее.

Адъютант тотчас же выскочил за дверь на поиски солдат, а Монтегю и де Крессэ попросили, чтобы им позволили осмотреть место, где был найден документ. Вызвали инженерного капитана, длинноносого офицера в очках и немножко неряшливом мундире. Анри чуть не рассмеялся при его виде – настолько он напоминал библиотекаря из Сарагосы.

Инженер любезно проводил обоих офицеров в контрминную галерею, которой явно гордился. Чувствовалось, что ему глубоко наплевать на подземный ход и на тамплиеров, но зато его очень волнуют фортификационные работы.

– Вы понимаете, что исходящий угол бастиона не достаточно защищен фланкирующим огнем, против ник, к тому же может использовать минные галереи, и в таком случае эскарп останется совершенно без прикрытия, ведь у нас нет ни кюнетов, ни контрэскарпов! Да и вообще я не понимаю, как можно воевать без приличного равелина… Вы знаете, на соседней скале в XVII веке был сооружен совершенно замечательный кронверк с каменной одеждой контрэскарпов. Ну так он пришел в полное запустение, и нужно его обязательно восстановить.

Монтегю и де Крессэ вполуха слушали этот экскурс в фортификацию, а адъютант Абера делал усилия, чтобы не прыснуть со смеха, настолько забавно звучала эта полная энтузиазма и неподдельного интереса речь инженерного офицерика о науке по копанию траншей.

Вооружившись лампами, в которые были вставлены свечки, офицеры полезли в контрминную галерею. Лампы выхватывали из темноты только маленький кусочек подземного хода, и молодым офицерам пришлось не раз испачкать свои мундиры об узкие стены галереи.

– Это дальше, дальше, идите сюда, – быстро лез вперед неугомонный и подвижный очкарик.

Внезапно узкая галерея оборвалась, и Монтегю с де Крессэ вступили вслед за инженером в куда более широкий подземный ход, выложенный ровным камнем. Здесь было немного посвободнее, но все равно очень душно и тесно. В скором времени галерея уперлась в груду земли и камней и оборвалась.

– Ну вот, здесь он и кончается, этот ваш подземный ход, – объявил офицерик так, как будто древняя катакомба тамплиеров принадлежала лично гостям и намеренно мешала нормальным инженерным работам, – ваш ход тут обрушился уже давным-давно, так что толку в нем никакого.

– Послушайте, а где же ниша? – воскликнул Монтегю.

– Да вот, вот она, ваша ниша, – произнес инженер, всовывая руку в какое-то углубление в стене.

Де Крессэ и Монтегю по очереди изучили углубление, которое, кажется, было когда-то тайником. Но ничего интересного там уже давно не было. Безрезультатно пощупав и обстучав всю стену вокруг ниши, молодые офицеры попросили провести их наружу…

Вывозившись в пыли, как трубочисты, Монтегю и де Крессэ вылезли на свет Божий и, посмотрев друг на друга, захохотали. Инженер, тоже грязный с ног до головы, слушал их смех, ничего не понимая.

– Любезный Эврар, – весело произнес Анри, – вот бы вам в таком виде предстать перед генералом Сюше и доложить о результатах поиска.

– Тогда меня точно выгнали бы с поста адъютанта, – смеясь, ответил Монтегю.

Попросив у инженера щетку, которую пришлось разыскивать еще минут десять, молодые офицеры направились в кабинет к коменданту. Там они обнаружили генерала, с озабоченным видом ходящего по комнате.

– Вы правы, – выпалил Абер, стоило только офицерам войти к нему в кабинет, – шкатулка была, но эти чудаки ее продали. Было там еще и несколько золотых монет. Сейчас этих героев препроводили в карцер.

– Вы уверены, что там больше ничего не было? – с сомнением спросил Крессэ.

– Уверен, – твердо ответил генерал.

– А как вам удалось добиться признания?

– Как? – Абер хмыкнул. – Есть методы…

Тут де Крессэ вспомнил о легендах, ходивших о генерале Абере, который был силен, как Геракл, и отважен, как Роланд. Как-то во время боев за Сарагосу он проходил мимо невысокого вала, за которым засели несколько солдат из его бригады. Испанцы были совсем рядом и стреляли по любому, кто хоть на секунду высовывал голову из-за укрепления. Абер, проходя позади вала, как и все нормальные люди, пригнул голову, и тогда один из солдатиков отпустил неудачную шутку:

– Смотри-ка, а генералы тоже боятся.

Абер взорвался. Почти что с рычанием он схватил солдата своими ручищами и вместе с ним поднялся над валом, так что оба оказались одинаково доступными для испанских стрелков. Тотчас же загрохотали ружейные выстрелы, и пули со свистом роем понеслись в генерала и солдата. В несколько секунд пять пуль угодили в голову и туловище рядового, но по какой-то удивительной случайности не убили и не ранили генерала, лишь одна из них порвала рукав его мундира. Абер отшвырнул труп бойца и произнес короткую надгробную речь:

– Так-то, салага! Надо думать, что говоришь.

И с этими словами спокойно продолжил свой путь. Как это ни странно, солдаты не только не осудили поступок генерала, а наоборот, добавили:

– Ну и правильно! Нечего оскорблять достойных людей.

Нетрудно догадаться, что рядовые (как, впрочем, и офицеры) уважали и боялись такого генерала. Ему было несложно добиться признания от любого, особенно с учетом того, что по законам военного времени он имел полное право расстрелять подчиненного за серьезную провинность.

После секундного молчания генерал продолжил: – Но вот в чем проблема. Шкатулку эти чудаки продали алькальду, а как раз сегодня ночью у нас в городе случилось большое несчастье. Какие-то люди проникли в дом алькальда, его самого убили, а в доме все перевернули… боюсь, не из-за этой ли чертовой шкатулки…

 

Глава 5

Прекрасная незнакомка

Предпринятые по приказу генерала Абера поиски продолжались весь день и ничего не дали. Выяснилось только, что в доме алькальда все было перевернуто. Его жена и дочь рассказали, что ночью в дом ворвались бандиты, ударили их по головам чем-то тяжелым, потом связали, а потоми еще раз ударили… И больше они ничего не помнят Никто из часовых на въезде в город ничего не видел. Только один солдат, стоявший на посту со стороны дороги на Бербегаль, сказал, что перед рассветом слышал удаляющийся топот коней, но, в чем дело, понять не успел, а сам топот быстро стих.

Монтегю и де Крессэ не оставалось ничего другого, как перейти ко второй части своей миссии, то есть рекогносцировке дорог на Лериду. Но Абер, у которого совсем не было конницы, почти слезно попросил их прочесать окрестности в поисках возможных бандитов. Монтегю отказался было, сославшись на приказ командующего, но де Крессэ напомнил ему, что, разыскав убийц алькальда, они, возможно, сумеют раскрыть и тайну шкатулки, и адъютант согласился.

В результате был выработан план, в соответствии с которым на следующий день маленький конный отряд разделится с рассветом на две части. Одна, под командованием де Крессэ и Веслава Гроховского, поедет в западном направлении, другая, под командованием Монтегю, возьмет немного севернее на Кастехон-дель-Пуэнте. А в полдень обе части отряда встретятся на большом постоялом дворе Вента Валериас, если, конечно, не найдут герильясов.

Так и было сделано. Но напрасно де Крессэ вместе с уланами обшаривали по дороге все рощицы и овраги. Да и местные жители не видели никаких бандитов, а если и видели, то не признались.

Ровно в полдень де Крессэ вместе со своим отрядом подъехал к старинному приземистому зданию постоялого двора. Уланы Монтегю уже добрались туда. Рядом с постоялым двором было привязано несколько лошадей, и вокруг них суетились солдаты.

По странной традиции испанских постоялых дворов, чтобы попасть в помещение, где обычно обедали путешественники, нужно было пройти через конюшню. Де Крессэ с Веславом увидели в стойлах множество лошадей. Кроме уланских коней тут стояли еще и другие, с непривычными седлами, а рядом с ними крутился какой-то мрачный испанец. Это немного насторожило молодого офицера, но он решительно отворил дверь зала, откуда тянуло острым запахом жаркого и каких-то сильно пахнущих приправ.

Первым в глаза Анри бросился Монтегю, сидевший в небрежной позе за столом и куривший сигару.

Рядом с ним стоял вахмистр Новицкий и что-то пытался объяснить на ломаном польско-французском языке. В другом конце зала за столом расположился молодой испанец лет тридцати, на редкость благородного вида, а рядом с ним сидела молодая, даже, можно сказать, юная женщина. Соседний стол занимали четверо здоровенных испанцев, которые ничего не ели, а только пили что-то из кружек и смотрели по сторонам.

По всему их виду чувствовалось, что они охраняют молодого мужчину и его спутницу.

– А, де Крессэ, – радостно воскликнул адъютант, – присаживайтесь, я тут уже заказал хозяину большую «олью подриду». Но вы представляете себе, негодяй объявил, что у них ничего нет, и продовольствие нужно привозить с собой! Пришлось объяснить ему в коротких выражениях, что мы – служба императора, и что, если нам сейчас не накроют на стол, мы перевернем к чертовой матери все его заведение… Подействовало… Так что скоро будет готово.

– А бандиты?! – вместо рассуждений на тему обеда сразу спросил Анри.

Монтегю пожал плечами и безразлично бросил:

– Да ничего… пусто, никто ничего не видел.

Де Крессэ присел за стол и, посмотрев в сторону странной пары с охранниками, тихо спросил:

– А что это там в углу за подозрительные личности?

– Пустяки, – бросил адъютант, – я проверил их документы. Скототорговец едет по своим делам в Сариньену.

– А что с ним за сомнительные типы?

– Его охранники. Путешествовать по дорогам сейчас небезопасно.

– Но вы проверили их документы?

– Да бросьте, Анри, все в порядке. У них бумаги, подписанные нашим военным командованием и комиссаром Домингесом из Сарагосы. Кроме того, я узнал у содержателя постоялого двора, что они приехали со стороны Уэски и поэтому никак не могут оказаться людьми, побывавшими в Монсоне.

В этот момент хозяин поставил на стол огромное блюдо с дымящейся горой ароматного мяса и тушеных овощей, сильно приправленных перцем и чесноком.

– Вот это дело! – воскликнул Монтегю. – Анри, плюньте на все, давайте лучше хорошенько поедим и выпьем.

Анри одобрительно кивнул и, сняв каску, сел за стол. В это время старый слуга молодого офицера поставил на стол вино, ибо, как выяснилось, даже под страхом смерти от трактирщика не удалось добиться ни глотка. Анри послал слугу за Веславом, и тот через минуту явился. Как всегда, прежде чем сесть за стол с офицерами, он вытянулся и отдал честь.

В то время, как Монтегю начал с аппетитом наворачивать «олью подриду», де Крессэ покосился в сторону странной испанской пары. Сигарный дым в этот момент немного рассеялся, и Анри смог рассмотреть и молодого мужчину, и девушку. Испанка была настолько красива, с такими совершенными чертами благородного лица, что Анри почувствовал, как его сердце словно кольнуло. Девушка, будто сошедшая с полотна Рафаэля, сидела с гордо выпрямленной спиной, она ничего не ела и не пила, а только с легкой нежной улыбкой смотрела в лицо своему собеседнику, который так же, не отрываясь, смотрел на красавицу. Анри опять тихонько спросил Монтегю:

– А кто эта девушка? Не знаете?

Монтегю в этот момент как раз поднес к губам огромный кусок сочного мяса. Смачно откусив от него, он небрежно бросил, жуя набитым ртом:

– Да жена его вроде… Она не в моем вкусе. Я же говорил вам, Анри, мне нравятся женщины другого типа. Ну как вам сказать, – Монтегю наконец доже вал и добавил: – Ну чтобы была похожа на дорогую проститутку, чтобы рот был большой, чтобы грудь была как следует… А это что? Какая-то фифа, похожая на монашку. Поешьте лучше, де Крессэ, хорошенько, да выпьем этого винца.

Анри, слегка изумленный вкусами своего друга, рассеянно взял несколько кусков мяса и запил их глотком вина. Он бросил еще несколько взглядов на красавицу, которая показалась ему самой совершенной женщиной из когда-либо им виденных.

Испанец, сидевший с ней, кажется, заметил внимание молодого офицера и метнул в его сторону раздраженный взгляд. Де Крессэ почувствовал себя неловко. Пусть эта молодая женщина и самая прекрасная в мире, но ее муж – молодой и красивый кабальеро, наверняка она вышла за него по любви, и наверняка недавно. Так что лучше не смотреть в ту сторону и не травить себе душу.

С этой мыслью де Крессэ взял бутылку и налил всем до краев.

– Вы правы, Монтегю, давайте-ка лучше выпьем по глотку да съедим этого замечательного доброго мяса! Нам предстоит дальняя дорога, и не знаешь, когда снова удастся нормально перекусить. Вы пьем! – С этими словами Анри поднял бокал и гром ко добавил: – Да здравствует Император!

– Да здравствует Император! – с готовностью гаркнул Монтегю, подымая стакан.

– Niech zyje cesarz! – воскликнул Веслав.

Анри каким-то шестым чувством ощутил, что испанец, который был с девушкой, и его охранники при этих воинственных французских криках насупились и помрачнели. Но Анри это нисколько не расстроило. Какая-то ребяческая ревность к молодому испанскому богачу, у которого такая восхитительная юная жена, только подстегнула его сомнительное веселье. Он снова налил всем вина и снова крикнул:

– За нашу победу! За Францию! За Императора! Слегка подвыпившие Монтегю и Веслав ответили радостными воинственными восклицаниями. А потом все принялись наворачивать вкусное мясо и пить доброе вино, а адъютант вдруг решил рассказать какой-то последний анекдот, соль шутки которого Анри даже и не понял, а Веслав и подавно. Тем не менее, чтобы выказать поддержку своему приятелю, они дружно захохотали.

Краешком глаз Анри увидел, как гордый испанец и его прелестная спутница встали из-за стола и молча направились к выходу. Их охрана, надвинув на лоб шляпы и метая недобрые взоры, последовала за своими господами.

«Ну и пусть уходят, чем быстрее, тем лучше, – подумал Анри, – скатертью дорога…»

Почти сразу деланое веселье спало, и Крессэ начал обсуждать с Монтегю и Веславом план дальнейших действий. Им нужно было разведать пути и подходы к Лериде, и с общего согласия было решено двинуться в сторону Кастельфорите, еще при свете дня выехать на рубеж реки Синка, а оттуда попытаться в сумерках как можно ближе через Гименельс подобраться к Лериде. Но на рожон не лезть.

Известно было, что уже за рекой находятся испанские посты, но, где именно и сколько их, никто, разумеется, не знал. Однако можно было почти не сомневаться, что через два-три лье после форсирования Синки они неизбежно наткнутся на испанский конный разъезд, а может быть, и на пехотный пост. Впрочем, имея с собой такой отряд, как Вислинские уланы, Монтегю и де Крессэ не сомневались, что им удастся порубить любых конников, растоптать любой пехотный патруль, а потом углубиться на несколько лье на вражескую территорию и разведать подходы к крепости. Но все согласились, что до самой Лериды прорываться не стоит, ведь это означает верную смерть.

Около двух часов дня весь отряд выехал с Венты Валериас. Уланы тоже успели перекусить, хотя и скромнее, задали корма лошадям, немного отдохнули и теперь с новыми силами двинулись в путь. Ехали молча. У де Крессэ не выходила из головы неудача, которая постигла их со шкатулкой.

«Ну вот, думал, что раскрою великую тайну, а все споткнулось на какой-то ерундовой коробочке. Где теперь ее найти… Это все равно, что искать иголку в стоге сена», – размышлял он.

Но еще больше расстраивало Анри нечто иное. Он не хотел признаваться в этом даже себе, но красивая испанка произвела на него такое сильное впечатление, что ее образ не шел из головы. Молодой офицер пытался прогнать мысли о незнакомке, говоря себе, что встретить ее снова у него примерно столько же шансов, сколько найти шкатулку тамплиеров. Но самое главное, искать красавицу, в отличие от шкатулки, не имело никакого смысла…

Часа два отряд ехал в юго-восточном направлении. Скоро вместо ровных полей началась пересеченная местность. Справа и слева появились холмы и скалы – такие, какие увидишь только в Испании. Таких странных, как арагонские скал де Крессэ нигде больше не видел. У них были очень крутые склоны и подчас совершенно плоские вершины, словно это и не скалы вовсе, а какие-то каменные столы, сделанные великанами. Растительности на них было мало, иногда попадались какие-то чахлые, корявые деревца. Но в промежутках между холмами и скалами встречались иногда и рощи из лиственных пород деревьев.

В любом случае, местность была пустынная, словно специально предназначенная для засад герильясов. Хотя территория, по которой они двигались, и была давно очищена от всяких бандитских групп, Крессэ решил, что недурно было бы выслать вперед небольшой авангард, чтобы часом не натолкнуться на засаду.

Едва он только подумал об этом, как откуда-то издалека спереди раздался звук выстрела, потом еще один, как показалось, ближе, потом еще… Отряд тотчас же остановился.

– Стой, – громко скомандовал Веслав. – Всем проверить пистолеты и карабины.

Те уланы, у которых были пики, быстро достали из седельных кобур пистолеты и проверили наличие пороха на полочках пистолетных замков. Те шестеро, у которых вместо пик были карабины, проделали ту же самую операцию с карабинами. Все подтянулись, поправили амуницию и застыли в ожидании приказа.

– В колонну по четыре, рысью, марш, – скомандовал Монтегю, и уланский взвод, мгновенно перестроившись, начал подыматься на невысокий холм, который закрывал от отряда горизонт. Де Крессэ слышал за собой нарастающий гул копыт и звон бьющихся о стремена сабель. Сердце сжалось от ожидания чего-то необычного, опасного, загадочного. Молодой офицер уже давно не участвовал в боях, и эти резкие слова воинских команд, эти кони, идущие плотно сомкнутым строем, этот негромкий тревожный звон оружия будил в его душе не страх, а радостное предвкушение битвы.

Едва голова колонны выехала на вершину холма, как перед всадниками открылось неожиданное зрелище. Примерно в тысяче шагов впереди них несся во весь опор всадник. Он скакал прямо на отряд, а за ним с большим отрывом неслись шестеро или семеро других. Время от времени доносились пистолетные выстрелы. Можно было догадаться, что эти семеро преследуют того, кто скакал впереди.

Через несколько секунд де Крессэ с удивлением понял, что всадник, за которым гнались семеро верховых, был той самой девушкой, которую они видели на постоялом дворе! Ее длинная юбка-амазонка развевалась позади, и она во весь опор неслась в сторону уланского отряда. Вот ее уже хорошо видно; стало понятно и то, что люди, которые скачут за ней, – бандиты. И если они не могут догнать юную испанку, то только потому, что у нее великолепный конь.

Де Крессэ, опуская руку на эфес палаша, вопрошающе посмотрел на Монтегю. На лице того читались те же чувства, что испытывал де Крессэ, а в его глазах светилась какая-то веселая и злая радость.

– Да, конечно! – воскликнул он и, следуя за жестом Анри, схватился за эфес своей сабли. В тот же миг раздалась четкая команда старшего вахмистра:

– Пики к бою! Смирно к атаке! Рысью… марш, марш!!

Анри и Монтегю в ту же секунду выхватили клинки и дали шпоры лошадям, приняв чуть вправо, чтобы не мешать уланской атаке. Кони мчались все быстрее, копыта грохотали по дороге. Веселое, радостное чувство атаки наполняло грудь…

В этот момент девушка почти поравнялась с отрядом. Увидев несущихся улан, она направила лошадь в сторону, но следить за ней дальше у Анри не было времени. Вытянув вперед палаш и развернув его острой гранью клинка вверх, он привстал в стременах и закричал по привычке во всю силу, как будто командовал эскадроном:

– В галоп!! Да здравствует Император! Бандиты были настолько заняты преследованием прекрасной испанки, что увидели стремительно несущийся взвод, только когда до него оставалось не более двухсот шагов. От неожиданности и ужаса они не успели сообразить, что делать. Первый из них, охваченный паническим страхом, инстинктивно придержал коня, другие тоже стали тормозить, а кто-то попытался развернуться. Но скорость атаки уланского взвода была такова, что у конных головорезов не осталось времени, чтобы уйти от столкновения.

– Niech zyje cesarz! – вырвалось из двадцати шести глоток, и через миг уланы врезались в ошеломленных разбойников.

Пика Веслава с ходу пробила голову одного из них насквозь так, что мозги брызнули в разные стороны, и тело герильяса рухнуло на землю. Два других бандита повисли на пиках солдат, несшихся за своим вахмистром. Анри в первый момент не успел даже никого задеть своим палашом, настолько стремительно было все сделано поляками. Но один из четырех попытавшихся уйти разбойников достался ему. Анри увидел его перекошенное злобой лицо и то, как он попытался выхватить из кобуры пистолет. Это ему не удалось: точно направленный палаш пронзил горло злодея, и Анри, не останавливая скачки, с трудом успел вытащить окровавленный клинок вовремя, так, чтобы не поломать себе запястье. Еще одного герильяса зарубил точным ударом сабли Монтегю.

– Преследуйте их, – крикнул он, останавливая своего коня.

Анри тоже придержал лошадь, понимая, что дело уже сделано.

Уланский взвод галопом пронесся дальше, а Анри и Монтегю съехали с дороги и осмотрелись по сторонам. На дороге валялись пять трупов бандитов. Их лошади, оставшись без седоков, поскакали вслед за уланами.

– Ну как?! – весело крикнул Монтегю, вытирая клинок своей сабли о гриву лошади.

– Отлично, отлично, капитан, – воскликнул Анри, – а почему вы задержались?

– Я думаю, уланы играючи справятся с этими двумя образинами. А нам не стоило бы упустить вашу прекрасную испанку.

– Почему мою? – изумленно спросил де Крессэ.

– Да так, шучу, – улыбнулся Монтегю.

Монтегю и де Крессэ увидели, что девушка остановилась неподалеку от Жака и Танкреда, отставших от отряда в момент атаки. Оба офицера галопом пустились к ней.

Прекрасная испанка взволнованно дышала и испуганно озиралась по сторонам, сдерживая своего ретивого и разгоряченного жеребца, ходившего под ней ходуном. Она была облачена в темно-синюю амазонку и сидела на коне боком, в специальном дамском седле. Девушка молча с тревогой смотрела на приближающихся офицеров, и Анри увидел ее вблизи.

Сказать, что она была прекрасна, значило бы ничего не сказать. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать, ее благородное белоснежное лицо с огромными красивыми глазами, с изящным гордым носом и изысканным, красиво очерченным аристократическим ртом было совершенным. Это была та красота, о которой Анри всегда мечтал, сказать проще – это был его воплощенный идеал.

– Вы неплохо держитесь в седле, мадемуазель, – насмешливо бросил Монтегю, прервав молчание.

Испанка ничего не ответила, она только испуганно взглянула в сторону адъютанта, все еще тяжело дыша после страшной погони.

– Сеньорита, позвольте вас спросить, – чувствуя, как комок в горле мешает ему говорить, произнес Анри по-испански, – что это было? Кто эти люди?

– Я не знаю, сударь, – ответила девушка на хорошем французском языке с легким испанским акцентом. – Я думаю, что это были бандиты.

– С вами все в порядке? – осмелев, воскликнул Анри.

– Да, сударь, со мной все в порядке, – отозвалась она, опуская глаза, – но мои слуги убиты.

– А ваш муж, что с ним?

Испанка подняла удивленные глаза и, секунду промолчав, сказала:

– Муж?

– Ну тот, с которым вы были в Венте Валериас, ведь это ваш супруг?

– Я не замужем, сударь, это был мой брат.

– Ваш брат?! – воскликнул Анри и с почти бешеным ликованием добавил: – Так это был ваш брат! – Потом, спохватившись, он, стараясь говорить спокойно, произнес: – А что с братом?

– Я не знаю, сударь, он поехал по другой дороге.

– Сколько было слуг и сколько бандитов на вас напало? – вмешался Монтегю.

– У меня было двое слуг, а сколько было бандитов, не знаю. Они внезапно напали из засады и сразу застрелили одного из моих людей, немого Пепе. Мы немедленно что есть мочи поскакали назад, но они убили коня под другим моим слугой, и я полагаю, что потом и его… К счастью, как вы видите, – сказала девушка, все так же с трудом сдерживая приплясывающего жеребца, – у меня отличная лошадь. Мой конь меня спас, – закончила она и похлопала своей тоненькой ручкой, обтянутой коричневой лайковой перчаткой, шею вороного коня.

Де Крессэ не знал, что сказать, и впился глазами в лицо прекрасной испанки. Девушка тотчас заметила это и смутилась. Она сама прервала молчание и произнесла:

– Спасибо вам, сеньоры, вы поступили, как благо родные идальго.

– Мы старались, мадмуазель, – весело сказал Монтегю, а потом добавил: – Ну вы тут продолжай те беседовать, отдыхайте, а я поеду, выясню, что у нас там творится с отрядом.

Де Крессэ, оставшись наедине с красавицей, о которой мечтал, наверное, всю свою жизнь, был смущен. Он почувствовал, как сердце его колотится сильнее, чем в тот момент, когда он скакал на врага. Он искал каких-то слов, но не знал, что сказать. Все приходившие на ум фразы были банальны, а он боялся выглядеть нелепо. Теперь, когда Анри узнал, что прекрасная испанка не замужем, он почувствовал, как словно упала страшная преграда, и он может дать волю своему чувству. А в том, что оно возникло, не было никакого сомнения. Сильное, могучее влечение, физическое и духовное, вспыхнуло в тот самый миг, как он увидел эту девушку вблизи.

Еще пару минут продолжалось тягостное молчание, а потом де Крессэ кое-что пришло в голову. Ругая себя за то, что не сообразил этого раньше, он произнес:

– Сеньорита, позвольте вам помочь сойти с коня, вам нужно немножко отдохнуть.

С этими словами Анри ловко спрыгнул со своего Гектора и, удерживая его левой рукой, попытался схватить под уздцы жеребца прекрасной испанки. Но тот шарахнулся в сторону. Девушка чуть улыбнулась уголками губ и, натянув поводья, усмирила своего коня. Верный слуга, увидев затруднения хозяина, уже спешил на помощь. Он подхватил под уздцы лошадь де Крессэ, и тот смог спокойно взять за поводья жеребца красавицы. Она изящно спрыгнула на землю.

Когда Жак отвел в сторону лошадей, де Крессэ и прекрасная испанка остались наедине. Молодой офицер снял свою каску и бросил ее на землю.

– Может, вы хотите присесть, попить чего-нибудь? У наших слуг есть и вино, и вода, а если хотите, можно даже перекусить.

– Нет, спасибо, ничего не надо, – сказала девушка, явно смущаясь.

– Простите, сеньорита, я не представился, – с этими словами Анри подтянулся и произнес: – Анри де Крессэ, капитан Второго драгунского полка.

– Инесса Вегуэра, – проговорила мягким голосом красавица, сделав что-то похожее на легкий реверанс.

– Ваш брат – купец?

– Это допрос, сударь?

– Нет, нет, что вы, я просто хотел узнать… в общем, мне все это безразлично… то есть я хотел сказать…

– Мой брат, сударь, так же, как и я, происходит из рода графов де Вегуэра, которые уже тысячу лет делают только одно дело – служат королю своей шпагой. Но в это сложное время… – Красавица явно сбилась с мысли и пробормотала что-то не очень понятное, вдруг заговорив по-французски с сильным акцентом.

– Сударыня, ни в коем случае, я не хотел намекать на какой-либо допрос, мне достаточно видеть вас, чтобы понять, что все, что вы делаете, может быть только благородным и прекрасным!

Последнюю фразу де Крессэ произнес, явно перебрав с патетикой, и девушка невольно улыбнулась удивительной, лучезарной улыбкой.

– Но простите, если у меня появляются некоторые вопросы, – произнес де Крессэ уже более серьезно, – согласитесь, не ожидаешь встретить на военной дороге там, где, не ровен час, столкнешься с бандитом, такую… девушку, как вы. Все это немного странно, и поэтому вполне естественно, что я мог задать, быть может, не слишком красивые вопросы…

– Мой брат давно уже не живет дома, и я очень хотела его навестить. Мы встретились в Вента Валериас, а потом я направилась к себе домой, но вот видите, к сожалению, все вышло весьма печально…

– А где же ваш дом? Простите еще за один нескромный вопрос.

– Я живу в Лериде.

– В Лериде?!! – воскликнул де Крессэ. – Но это же вражеская территория!.. Простите, я хотел сказать, территория, которая контролируется испанскими войсками!

– Да, сударь, а что же вас здесь удивляет? Я испанка и живу в Испании, в своем родном доме у моего отца. Что вы находите здесь странного?

– Нет, ничего странного, только как вам удалось проехать через испанские и французские посты?

– Я же вам говорю, мне очень хотелось увидеть моего брата, а мои слуги хорошо знают обходные тропинки. Так я и оказалась здесь и, наверно, уже спокойно вернулась бы к ночи к себе домой, если бы не эта ужасная встреча с бандитами на дороге.

– Вы живете в Лериде? – повторял де Крессэ, так и не придя в себя от изумления. – А как же вы вернетесь теперь домой без слуг, без сопровождения?

– Я не знаю, сударь. Если Бог будет милостив, я доеду, а если нет, у меня есть маленький пистолет, и я застрелюсь, но не допущу, чтобы меня схватили бандиты.

– Нет-нет, этого невозможно допустить, – воскликнул с жаром Анри, сам не зная, что он собирается предпринять.

Инесса посмотрела на него и тихо произнесла:

– Что же вы сделаете?

– Я провожу вас до дома, – воскликнул де Крессэ.

– До дома? – Брови красавицы чуть приподнялись от удивления.

– Да, до дома, я решил!

Инесса чуть улыбнулась и проговорила:

– В вашем мундире, сеньор офицер, вы можете въехать в Лериду только в качестве пленника, а я думаю, что вам бы этого не хотелось.

– Я переоденусь и возьму одежду одного из убитых бандитов, а может быть, если уланы уже нашли место, где погибли ваши слуги, то одного из ваших слуг.

– Но в таком случае, сударь, вы подвергаетесь смертельной опасности. Думаю, что я не сообщу вам ничего нового, если скажу, что по закону войны солдат или офицер, снявший свой мундир и переодевшийся в гражданскую одежду, считается шпионом, и, следовательно, его не берут в плен, а расстреливают на месте.

– Я это прекрасно знаю, но, если не ошибаюсь, вы сказали, что один из ваших слуг был немой – может быть, я сойду за него.

Инесса задумалась.

– Нет, я не могу принять этот дар. Вы и так спасли меня. Если вы это сделаете, то подвергнете вашу жизнь и даже честь огромной опасности.

– Я готов на это, – с жаром воскликнул Анри, – готов!

– Сударь, вы же меня совершенно не знаете! Стоит ли идти на смертельный риск ради незнакомой девушки, которую вы встретили на дороге?

Анри чувствовал, как его сердце колотится и как что-то сильное, мощное охватило все его существо.

– Вы не незнакомая девушка, вы самая прекрасная в мире девушка. И я уверен, самая благородная.

Инесса чуть вспыхнула румянцем. Ясно было, что подобные слова не произносят просто так. Она опустила глаза, и с минуту оба молчали.

– Вы очень храбрый и благородный человек, но подумайте еще раз…

– Я подумал и твердо решил.

Снова где-то с минуту царило молчание, а потом Инесса подняла на молодого офицера взгляд и промолвила:

– Если таково ваше решение, я буду благодарна вам за этот поступок, достойный истинного рыцаря, но еще раз хочу сказать, что это не шутка, вы действительно подвергаетесь смертельной опасности.

– Благодарю вас, сеньорита, за то, что вы согласились. Не знаю, чем все закончится, но знаю, что те часы, которые я проведу подле вас, будут самыми прекрасными в моей жизни.

Инесса была взволнована, она стояла молча и только изредка поглядывала на молодого офицера. Анри же в каком-то опьянении восторга с жаром пожирал глазами лицо прекрасной испанки.

– Де Крессэ, а вот и мы, – раздался крик Монтегю чуть ли не под его ухом. – Вы что, ничего не видите вокруг себя?

Анри обернулся на голос товарища, чувствуя себя школьником, которого поймал со шпаргалкой учитель, и увидел, что к нему приближается Монтегю, а за ним, в сотне шагов позади, едет весь отряд улан в полном составе.

Возбужденный и веселый Монтегю подъехал вплотную к де Крессэ и, смеясь, проговорил:

– Пока вы тут ворковали, мы разобрались с оставшимися бандитами, и наши добрые поляки даже за хватили одного из них!

Уланы были уже совсем близко. Веслав подъехал первым и сказал, весело улыбаясь:

– Пан капитан, докладывает старший вахмистр Гроховский. Всех порубили, только один гаденыш, кажется ушел, зато одного, вроде бы их главного, взяли.

Монтегю вмешался в разговор и пояснил:

– Один из бандитов, который занимался тем, что обчищал мертвых слуг, увидел улан издалека и успел ускользнуть в густой лес. Его, увы, не нашли, зато за хватили вот этого красавца.

С этими словами Монтегю указал на связанного по рукам бандита с кривым носом и серьгами в ушах, которого тащили на веревке уланы, как древние польские воины плененного в степи татарина.

– Уланы подобрали убитых слуг и взяли их коней, – продолжал Монтегю. – Всего у бандитов было восемь лошадей да две лошади слуг, итого десять прекрасных скакунов и куча оружия. Вы, надеюсь, будете не против, если мы отдадим все эти богатства нашим храбрецам. Я думаю, что они смогут получить за них неплохие деньги. Некоторые кони просто великолепны.

– Конечно-конечно, – воскликнул Анри.

– Ну а что ваша красавица, едет с нами в Сарагосу? – все так же весело продолжал Монтегю. – Я уже вижу, Анри, что вы взяли ее под свое покровительство.

Лицо Анри посерьезнело, и он негромко произнес, обращаясь к Монтегю:

– По этому поводу я хотел бы переговорить с вами наедине.

Монтегю улыбнулся и, спрыгнув с коня, поводья которого отдал слуге, отошел в сторону.

– Признайтесь, Анри, – засмеялся Монтегю, – вы хотите остаться наедине с этой красоткой?

– Вы почти угадали, – очень серьезно произнес де Крессэ, – я действительно хотел бы проводить ее до дома.

– Ну мы же вам не помешаем, – по-прежнему смеясь, ответил Монтегю, – честное слово, в нужный момент мы отвернемся.

– Монтегю, вы меня не поняли… эта девушка живет в Лериде.

Адъютант посмотрел на Анри как на сумасшедшего и, секунду помолчав, совершенно ошарашенно произнес:

– В Лериде?!!

– Да, Монтегю, в Лериде.

– Так, значит, она шпионка?!

– Послушайте Монтегю, неужели эта прекрасная девушка может походить на шпионку? Что вы несете!

– А что, по-вашему, шпионки должны быть обязательно корявые и без одного глаза?

– Нет, конечно, но я клянусь вам, что эта девушка столь же благородна, как и ее облик. К тому же это графиня Вегуэра, дочь коменданта Лериды.

Монтегю смотрел на своего собеседника в совершенной растерянности.

– Дочь коменданта Лериды?! – произнес он медленно, растягивая каждый слог. – Де Крессэ, вы выбрали себе оригинальную возлюбленную. Но, даже если вы сошли с ума, я вроде как остаюсь в добром здравии. Вас же убьют! Как вы сможете поехать вместе с ней?! А если не убьют, так точно бросят в темницу. Вы что, не знаете этих спаниошей!

– Во-первых, я не сдамся в плен живым, – уверенно произнес де Крессэ, – во-вторых, один из слуг этой девушки был немым, и я постараюсь сойти за него. И наконец, самое главное, с точки зрения службы, я сделаю даже больше того, что приказал генерал Сюше. Я проведу рекогносцировку до самой крепости, и более того, я войду и в саму крепость.

– А прекрасная графиня вас не выдаст? Почему вы так уверены в этой девчонке, которую мы встретили полчаса назад!

– Не знаю, Монтегю, мне кажется, я прочитал это в ее глазах. Я уверен, что она не выдаст меня, а если выдаст, тогда мне лучше и не жить на свете.

– Анри, я не думал, что вы сумасшедший! Может, возьмем лучше ее с собой как пленницу, привезем в Сарагосу, ну а там уж…

Анри с таким гневом взглянул на адъютанта, что тот невольно осекся.

– Ладно-ладно, я пошутил. Отпустим ее, пускай добирается как хочет.

– Нет, Эврар, это будет недостойно. Позвольте, я сделаю то, что сказал…

Молодые офицеры спорили еще около четверти часа, но Анри выказал столь непоколебимую решимость, что Монтегю в конечном итоге махнул рукой и вместе с уланами начал собирать де Крессэ в дорогу.

К этому моменту весь отряд уже давно спешился, уланы осматривали захваченных лошадей, оружие и разбирали кое-какую одежду, снятую с убитых. Прежде всего, сапоги, которые, как известно, на войне снашиваются мгновенно.

Под руководством Веслава и по советам Инессы началось переодевание Анри. Ему постарались придать максимальное сходство с немым слугой Пепе. Солдаты зубоскалили, хоть и снаряжали молодого офицера на опасное предприятие. В армии всегда смеются при виде чего-то забавного, что бы ни ждало впереди. Поэтому, когда Анри переоблачился в коричневые панталоны, короткие сапожки с огромными шпорами, коричневую чакету с какими-то немыслимыми побрякушками, повязал на голову красный платок и нахлобучил диковинную шляпу, хохотали все: и офицеры, и уланы. Засмеялась даже прекрасная Инесса, которая до этого все время хранила строгое и серьезное выражение лица…

Веслав, как самый опытный в вопросе лошадей, сказал, что Анри нужно взять одного из захваченных коней. Они были почти совсем свежие, если не считать, конечно, недавней бурной скачки, усталость от которой уже прошла. Кони же офицеров и улан все были утомлены утренними поисками бандитов и почти целым днем, проведенным на марше.

– Только жеребец, – грозно произнес Веслав, когда кто-то из улан подвел неплохую кобылу, захваченную у бандитов, – капитан, я вас уверяю, только жеребец, не берите себе кобылу, и мерина тоже не надо…

Старый воин, придирчиво осмотрев всех лошадей, выбрал замечательного гнедого жеребца, на котором был один из бандитов.

– Вот этот, вот этот, – похлопал его по холке Веслав.

Было решено, что шестеро улан вместе с Веславом сопроводят Инессу и Анри до речки Синки, за которой начинается вражеская территория. В это время Монтегю с основной частью отряда разобьют бивак прямо на том самом месте, где они сейчас стоят. Заодно допросят пленного.

Шестеро улан и Веслав будут сутки ждать возвращения Анри в условленном месте. Если Анри за это время не вернется, то отряд попытается провести разведку боем на Лериду. А пока, в течение следующего дня, основная часть отряда вместе с Монтегю займется изучением окрестностей и подходов к Синке.

 

Глава 6

Путешествие в другой мир

Было уже около четырех часов дня, когда Анри, Инесса и их эскорт из семерых всадников поскакали в сторону Синки. Пока Анри ехал вместе с Веславом и другими уланами, он старался если не казаться безразличным по отношению к девушке, то, по крайней мере, не слишком выдавать свои эмоции. Он задавал старому воину вопросы о жизни в Польше, о последнем польском восстании, о том, как Веслав дрался в Италии под командованием молодого Бонапарта. Но Веслав хоть и отвечал, но в основном односложно, а все больше посмеивался в свои седые усы и время от времени говорил:

– Да что, капитан, вы поговорите лучше с паненкой, уж больно она ладная…

Ехали быстрой рысью, иногда переходя на галоп, и расстояние, отделявшее улан до Синки, проскакали за час. Когда до реки оставалось примерно полторы тысячи шагов, де Крессэ скомандовал:

– Стой, – и добавил: – Дальше вы не можете нас сопровождать, мы не знаем, где их передовые посты, может быть, они сразу за рекой. Если нас заметят вместе с вами, то мы уже, пожалуй, не увидимся никогда.

Анри попросил всех спешиться. Когда уланы выстроились рядом со своими лошадьми, он подошел к строю и за руку попрощался с каждым из солдат, на ломаном польском языке произнеся:

– Дзенкуе, – и, чтобы было понятно, что он сказал, добавлял уже по-французски: – Благодарю вас.

Когда очередь дошла до Веслава, Анри не просто пожал ему руку, а подошел к нему и обнял.

– Ничего, ничего, маленький, – пробормотал Веслав, и чувствовалось, что на глаза его навертываются слезы, – все будет хорошо, ты вернешься, мы тебя будем ждать…

К удивлению Анри, при переходе реки вода даже не дошла лошадям до брюха. Он-то думал, что придется плыть или, как минимум, замочить седла.

– Здесь брод? Вижу, вы хорошо знаете дорогу.

– Да, мне показал ее один из моих слуг, которого уже нет в живых.

– Вам его, наверное, очень жалко?

– Жалко, – спокойно ответила Инесса, – но я сейчас думаю не об этом. Умоляю вас, что бы не случилось, вы – немой Пепе. Молчите и кивайте головой, говорить буду только я. Клянусь, я сделаю все, чтобы вы вернулись к вашим друзьям. Ваш поступок настолько благороден, что не знаю, как вас благодарить. Но, быть может, сейчас вы повернете назад? Еще не поздно.

Анри посмотрел на божественно прекрасное лицо Инессы. По крайней мере оно показалось ему таким.

– Нет, – решительно отрезал он, – я должен проводить вас до самого конца. И за те минуты, что я проведу с вами, я готов, если нужно, заплатить своей жизнью.

– Почему? – тихо промолвила прелестная девушка.

– Потому что я уверен, что ваша душа так же прекрасна, как и ваше лицо… Я командир и, хоть и молод, многое пережил с моими бойцами. Жизнь научила меня читать людей по глазам и отличать отважного солдата от труса, а честного человека от жулика по одному его взгляду. Быть может, я сумасшедший, но я прочитал в ваших глазах, что вы – та Прекрасная дама, которую я искал всю жизнь.

– Вы оказываете мне слишком большую честь, сеньор кабальеро, – и девушка, чуть смутившись, добавила: – Но я постараюсь сделать так, чтобы вы не разочаровались.

Произнеся эти слова, Инесса покраснела и чуть пришпорила коня, чтобы не встретиться взглядом с Анри. Он тоже дал своему коню шпоры, и они понеслись галопом.

Оба жеребца были хорошими скакунами, они неслись ровным идеальным галопом, таким, что молодым людям казалось, будто они летят, а не скачут. Анри и Инесса словно парили над землей. И молодой офицер не видел уже больше ничего, кроме прекрасного лица своей возлюбленной. Полностью доверившись умному коню, он смотрел только на ее гордый восхитительный профиль. Никогда в жизни он еще не был так счастлив. Конечно, Анри был уже далеко не наивный юноша. В его жизни было много увлечений, были женщины, которых он любил по-военному, то есть сегодня любовь, постель, а завтра военная труба – и прощай, дорогая… Но никогда ничего подобного он еще не испытывал. В его голове мелькнула мысль: «Вот та, которая станет моей избранницей, которую я буду счастлив повести под венец. Конечно, если останусь жив».

Сколько продолжалась эта безумная скачка, ни Анри, ни Инесса сказать не могли, зато их лошади не были, очевидно, в восторге от порыва влюбленных. Ибо они так долго неслись галопом, что из их ртов пошла пена.

Инесса очнулась первой и чуть придержала своего разгоряченного жеребца.

– Сеньор кабальеро, не кажется ли вам, что надо дать лошадям немножко отдохнуть?

Анри кивнул головой и тоже натянул поводья и чуть сжал колени. Кони затормозили. Теперь оба сильных жеребца, тяжело дыша, шли спокойным ровным шагом.

– По-моему, мы проскакали пять лье, – произнес Анри.

Инесса улыбнулась и весело ответила:

– Не знаю, но взгляните туда.

В лучах заходящего солнца далеко на горизонте показалась высокая башня замка Лериды. А совсем рядом, в полулье впереди, виднелась какая-то деревня.

Внезапно лицо красавицы стало очень серьезным:

– Нам нужно свернуть здесь направо, и тотчас, – сказала она и сразу направила своего жеребца на маленькую боковую тропинку.

– Сторожевой пост? – спросил Анри.

– Некоторые вещи вам лучше не знать, – отозвалась Инесса и снова пришпорила коня, который по шел быстрой рысью…

Было уже почти совсем темно, когда перед Анри и Инессой выросли стены Лериды. Город, над которым возвышался на скале громадный замок, был обнесен мощными валами, облицованными камнем. Эти валы окружали глубокие рвы. На бастионах там и сям горели лампы, освещая стены и окружающее пространство неровным, тусклым светом.

К глубокому удивлению Анри, он увидел, что ворота крепости открыты. В темноте было видно, что перед ними стоит какая-то большая группа солдат, штыки которых блестят при свете ламп, висящих справа и слева от подъемного моста.

Когда всадники приблизились шагов на двадцать к военным, один из последних отделился от группы и воскликнул:

– Сеньорита Вегуэра?! Это вы? А где же ваш второй слуга?

Инесса прошептала, обращаясь к Анри:

– Ради Бога, только ни слова! – А потом неестественно веселым громким голосом произнесла: – Да, это я, а моего второго слугу убили бандиты… Ну ни чего, нам с Пепе удалось ускакать.

Человек, который обращался к Инессе, буквально подбежал к всадникам. По его золотым эполетам Анри безошибочно определил, что это офицер.

– Сеньорита, сеньорита, Боже мой, здесь все уже испереживались! Меня зовут Рамон Пардо, я лейтенант полка Санта-Фе, может, вы меня припоминаете, как-то я был у вас в гостях! Ваш отец послал несколько конных разъездов, велел не закрывать ворота и поставить перед ними наготове взвод пехоты… Умоляю вас, быстрее скачите домой! А с этим слугой все в порядке?

– Да-да, – ответила Инесса рассеянно, – спасибо вам большое.

И с этими словами чуть прикоснулась ногой к своему коню, пустив его рысью.

Копыта обоих скакунов прогремели по дощатому настилу моста, и всадники въехали в первые ворота, которые вели в предмостное укрепление перед воротами Магдалена. Еще миг – и они уже пронеслись под огромной аркой ворот, ведущих внутрь крепости. И вот они в Лериде!

Если бы кто-нибудь еще вчера сказал де Крессэ, что он нынче вечером въедет на коне в Лериду, он, наверно, рассмеялся бы этому человеку в глаза, сочтя сумасшедшим.

Но, тем не менее, это произошло. Он ехал вглубь города по какой-то длинной темной улице, освещенной слабым светом масляных фонарей. Справа, где-то высоко над ними чернела на крутой скале громада огромного замка. Стук подков, ударявших по булыжникам мостовой, гулко раздавался в тишине. Вот справа от них появилась какая-то старинная церковь. Инесса повернулась и тихо произнесла:

– Прошу вас, молчите, пожалуйста, я все объясню отцу сама.

Почти в то же мгновение они выехали на небольшую площадь. Анри сразу понял, где дом Инессы. Перед входом в особняк горели два больших факела и с беспокойным видом суетились несколько слуг.

При виде девушки они издали ликующие восклицания, один бросился в дом, другой подхватил под уздцы лошадь Инессы, а третий помог красавице спрыгнуть с коня. Анри остановился в нерешительности, но Инесса, повернувшись к нему, сделала жест, чтобы он тоже спешился. Молодой офицер спрыгнул с лошади, и ее тотчас же взял под уздцы один из слуг. Опять-таки жестом Инесса показала, что Анри следует идти за ней, и он, надвинув пониже шляпу и не отвечая на слова слуги, принявшего лошадь, чувствуя, как бьется его сердце, поднялся по ступеням особняка.

Едва девушка вошла в распахнутую дверь, как из глубины дома раздался радостный крик:

– Дочь моя!

Анри увидел, как высокий пожилой испанец в синем генеральском мундире с красными лацканами и такого же цвета жилетом устремился навстречу девушке. Этот человек был похож на Дон Кихота – такого, каким его обычно изображают на гравюрах. Он был высоким, сухощавым, очень подтянутым, у него бы орлиный нос и широкие густые брови. Лицо пожилого воина было испещрено морщинами. Видно было, что встревоженный отец сильно переживал, но при этом держался он необычайно прямо и гордо.

Инесса обняла своего отца, который целовал красавицу в лоб, повторяя:

– Что с тобой произошло?! Зачем же ты поехала! Я же тебе говорил, что это очень опасно.

– Не правда ли, трусить недостойно дочери графа Хосе Вегуэра? – произнесла Инесса, прижимаясь к отцовской груди.

– Конечно, правда, но разве так можно делать?!

– Но ты же сам говорил, что Энрике не может к нам приехать.

– Говорил, говорил, но пойдем в дом, – проговорил отец, и тут его взгляд встретился со взглядом Анри. – А это что за молодой человек, где наши слуги? Где Пепе и Хорхе?

– Отец, я должна тебе все рассказать и про слуг, и про этого молодого человека, который меня спас, тоже, только пройдем в дом.

Отец недоверчиво поприветствовал Анри легким кивком головы и церемонным жестом предложил пройти в гостиную.

Здесь двое слуг в ливреях суетились, расставляя на столе блюда роскошного ужина. Инесса тихо попросила отца, чтобы все удалились, и тот жестом велел лакеям покинуть помещение. Когда они остались втроем, дочь генерала в двух словах рассказала отцу о своих злоключениях, а потом, сделав жест в сторону Анри, торжественно закончила:

– И, прежде всего, я обязана спасением этому молодому человеку, капитану Второго драгунского пол ка французской армии Анри де Крессэ.

Если бы Инесса объявила своему родителю, что сейчас сюда войдет сам Иисус Христос или что солнце встанет прямо среди ночи, он, очевидно, был бы менее изумлен. Расширив глаза от удивления, генерал едва выговорил:

– Повтори, что ты сказала.

– Отец, это капитан Второго драгунского полка, де Крессэ.

– Какого полка?

– Второго драгунского.

– Это шутка, надеюсь, – цепляясь за последнюю надежду, проговорил старый генерал.

– Нет, отец, это не шутка.

– Молодой человек, вы действительно капитан французской армии? – спросил дон Хосе Вегуэра по-французски с сильным акцентом.

– Да, мой генерал, я капитан Второго драгунского полка, ваша дочь представила меня совершенно точно, – ответил де Крессэ.

– Вы шпион! – гневно воскликнул пожилой генерал. – Вас тотчас же арестуют, и будет произведено дознание.

С этими словами дон Хосе набрал воздух в легкие, чтобы громко позвать слуг.

– Отец, – с этими словами Инесса бросилась ему на шею, – ты не сделаешь этого! Я поклялась честью нашей семьи, что с ним ничего не случится и он вернется обратно к своим. Этот молодой человек вызвался проводить меня, потому что, как выяснилось, местность кишит бандитами. Он рисковал жизнью только для того, чтобы твоя дочь вернулась домой целая и невредимая… Более того, я поняла, что сделал он это вопреки воле своих товарищей. Его не только никто не гнал сюда, но и все пытались остановить. Это не шпион, а благородный и мужественный офицер!

– Но это же немыслимо! Французский офицер внутри нашей крепости, – уже не столь решительно сказал старый генерал. – Что прикажешь теперь делать?

– Отпустить его, отец, и не просто отпустить, а дать ему сопровождающего. Иначе его обязательно схватят конные разъезды.

– Но он же видел все: ширину наших рвов, высоту стен!

– Мой генерал, – спокойно произнес Анри по-испански, – если вы позволите, я хотел бы вставить слово. Должен напомнить, что вашу крепость в 1707 году осаждали французские войска под командованием герцога Орлеанского и взяли ее, как вы наверняка знаете. Так что все профили ваших укреплений известны французскому командованию уже более ста лет. Вряд ли я смогу сообщить своему начальству что-нибудь новое, мельком увидев ворота вашей крепости.

– Это совершенно неважно, вы сняли свой мундир и проникли в крепость, которая находится в руках испанской королевской армии. За это преступление полагается смертная казнь… – Увидев слезы на лице дочери, генерал добавил: – Ну, по крайней мере, вы должны быть посажены в темницу и выпущены только когда завершится война.

– Отец, – воскликнула Инесса сквозь рыдания, – этот человек спас меня и снял свой мундир только для того, чтобы я вернулась к тебе живой и невредимой! Только ради этого, клянусь тебе! Ты же сам учил меня, что слово, данное семьей Вегуэра, нерушимо. Я абсолютно уверена в этом мужественном кабальеро. Он честный, благородный человек, клянусь, клянусь тебе!

Старый Дон Кихот уже не знал, что делать. Дочь буквально осыпала его морщинистое лицо поцелуями и повторяла:

– Ты обязательно его отпустишь, ты обязательно его отпустишь! Арестовав его, ты нарушишь мою клятву. Ты обесчестишь и себя, и меня. А без чести я не хочу и не смогу жить! Ты понимаешь это!

Старый генерал мягко отстранил дочь и, сделав несколько шагов по комнате, присел за стол. Он действительно не знал что делать. Речь его дочери была настолько пылкой, настолько полной веры и уважения к доблестному молодому французу, что он заколебался. Увидев это, Инесса бросилась перед ним на колени:

– Отец, заклинаю тебя честью нашего рода, памятью моей матери и твоей жены. Сделай то, что предписывает долг не чиновника в военном мундире, а благородного воина, для которого слово важнее всех бумажек, предписаний и регламентов. Для которого чистота перед Богом и честь важнее, чем все законы! Повторяю тебе, я поклялась нашей честью!

Перед этим порывом, перед этим искренним благородным чувством граф Хосе Вегуэра не смог устоять. После минутного размышления он встал, посмотрел на Анри и сказал:

– Видно, вы не простой офицер, если моя дочь так просит за вас. Она на редкость честный и чистый чело век. И если она всем сердцем в вас поверила, значит, на верное, вы этого заслуживаете… Вы знаете, что, отпустив вас, я нарушу воинские законы и сам буду достоин тюрьмы. Но я действительно, наверно, все-таки больше воин, чем военный. Это не совсем одно и то же, как вы, кажется, понимаете. Я отпущу вас и благодарю за то, что вы пошли на смертельную опасности ради жизни и чести моей дочери. Может быть, потом, когда кончится война, а она ведь, без сомнения, когда-то кончится, вы вернетесь в этот дом уже по-другому. Но это будет, если мы доживем до этого момента. Пока же я должен взять с вас слово, что вы никому не расскажете о том, что видели в этом доме и внутри крепости. Что касается рвов и валов, – дон Хосе улыбнулся, – здесь действительно ничего не изменилось со времен герцога Орлеанского, так что Бог с ними. Вы даете мне слово?

– Да, мой генерал, – твердо ответил Анри, – даю вам слово чести французского офицера, предки которого были французскими рыцарями, что я ни слова не скажу ни о вас, ни о том, что я видел внутри крепости.

Старый генерал с облегчением вздохнул, а потом указал на стол, заставленный призывно пахнущими блюдами и хрустальными графинами с вином.

– Вы, наверное, проголодались, угощайтесь. Анри нерешительно подошел к столу и взял бокал.

Инесса, увидев это, счастливая и радостная тем, что все так завершилось, вскочила на ноги, схватила хрустальный бокал, налила вина сначала Анри, потом отцу, а потом чуть-чуть себе. Дон Хосе Вегуэра взял в руки бокал и произнес:

– Никогда бы не подумал, что буду пить сегодня вечером с французом, который не взят еще в плен.

– Мой генерал, – ответ Анри, – неужели вы считаете, что я мог бы вообразить, что сегодня ночью буду пить в Лериде с ее комендантом! Я позволю себе поднять бокал за ваше здоровье и за вашу дочь. – С этими словами Анри жадно осушил бокал, генерал выпил половину своего фужера, а Инесса, которая еще не оправилась от слез, чуть пригубила из своего.

Поверив Анри и вняв мольбам дочери, генерал Хосе Вегуэра тем не менее принял меры предосторожности. На ночь комнату, где спал Анри, заперли на ключ, а окно можно было не закрывать, так как оно, как часто в Испании, было забрано решеткой из железных прутьев в палец толщиной. Рано утром, еще до рассвета, генерал постучался в комнату де Крессэ. Анри уже был готов отправиться в дорогу. Рядом с генералом стоял какой-то человек, одетый по-походному.

– Это Мануэль, мой верный и опытный берейтор,– представил генерал своего старого слугу по-испански, – он проведет вас мимо всех постов, а от крыть вам ворота я уже распорядился. Езжайте, и да поможет вам Бог.

Генерал крепко пожал руку молодому офицеру, и Анри, поблагодарив его за все, вышел на улицу. Кони, которых держал на поводу другой слуга, уже ждали…

Когда вскоре после полудня Анри переправился через Синку и проехал буквально пару сотен шагов, он увидел Веслава, который скакал ему навстречу.

– Вернулся! Вернулся! – радостно кричал старый вахмистр, подлетев галопом к де Крессэ. – Ну, паныч, вот так приключения. Не обманула, значит, дочка! Я так и подумал, какая ладная, какая добрая дочка была!

– Девушка, ты хотел сказать, – с улыбкой поправил польского воина де Крессэ, перейдя на «ты» и сам того не заметив, – да, впрочем, какое это имеет все значение, я так счастлив тебя видеть, Веслав! Как я счастлив видеть вас всех, – воскликнул Анри, заметив, как к нему подъезжают другие уланы. Дайте-ка я вас всех обниму.

Все спрыгнули с коней, по очереди заключив де Крессэ в сильные мужские объятия, а потом играючи вскочили в седла и галопом понеслись к условленному месту.

– Как с дочкой-то было, – кричал Веслав на скаку, – хорошо все?!

– Хорошо, хорошо, Веслав, все было прекрасно!

– Когда свадьбу играть будем?

– Ну вот, как возьмем Лериду, наведем порядок во всей Испании, тогда и сыграем, – смеялся в ответ Анри, слыша, как свистит ветер в ушах от быстрой скачки.

Лошади шли таким хорошим галопом, что Анри и не заметил, как они оказались рядом с условленным местом. А вот и показались вдали флюгера уланских пик, и впереди улан Анри различил фигурку офицера в синем доломане и огромном «кольбаке». Тотчас он дал шпоры коню и через несколько минут был уже в объятиях Монтегю. Все спрыгнули с коней и пожимали руку де Крессэ, а Монтегю заливался радостным смехом и говорил, что надо немедленно достать все бутылки вина, что у них есть. Тем более что время было как раз обеденное.

Сказано – сделано. Уланы быстро привязали коней к деревьям, слуги разостлали на траве скатерть и несколько плащей, и де Крессэ попросил всех присесть к одному большому «столу». Пока он переодевался обратно в свой мундир, слуги и несколько улан выставили на импровизированный стол всю еду, которая у них была. А ее оказалось немало. Пока де Крессэ ездил в Лериду, Монтегю и уланы времени не теряли. Они разведывали местность, заехали в соседнюю деревню и за небольшую сумму, как уверял Монтегю, разжились кучей припасов. Теперь хлеба, вина, ветчины, сыра было хоть отбавляй. Уланы достали из своих походных «чемоданов» деревянные кружки, Жак поставил бокалы офицерам и унтер-офицерам, тотчас всем налили пенного темно– красного вина, все смеялись, царило какое-то удивительное радостное настроение.

– Ну, господа, или, как говорят у вас в Польше, панове, – воскликнул Монтегю, – давайте выпьем за то, что так славно все завершилось, а мой друг капитан де Крессэ вернулся целым и невредимым из невообразимой поездки.

– Да здравствует император! – громко крикнул де Крессэ в ответ.

– Niech zyje cesarz! – лужеными глотками гаркнули в ответ уланы.

С этими возгласами все: и офицеры, и солдаты – с удовольствием принялись уминать сыр и ветчину, запивая их добрым терпким красным вином. Со всех сторон сыпались шутки и смех.

– Пан капитан, – крикнул унтер-офицер Новиц кий, смешивая польские слова с французскими, – как ваша невеста, уже заказали платье для венчания?

Все дружно захохотали.

– Заказали, заказали, – рассмеялся Монтегю и добавил: – А кстати, Анри, расскажите нам хоть что-нибудь.

Анри в двух словах сообщил о том, как добрался до крепости, но ничего особо не добавил.

– Что касается валов и рвов, думаю, это интересно только Сюше. А как у вас дела?

– У нас дела шли замечательно, – закусывая здоровенным куском ветчины, проговорил Монтегю с полным ртом. – Но, прежде чем рассказать о них, давайте хорошенько подкрепимся…

Когда все шутки истощились, сытный обед закончился, и по жесту вахмистра уланы стали собирать свои пожитки и поправлять амуницию на лошадях, Монтегю отвел де Крессэ в сторону.

– Анри, у нас есть интересные сведения от той образины, которую мы вчера взяли в плен. – С этими словами адъютант махнул рукой куда-то в сторону.

Анри, повернув голову, увидел связанного пленного, страшного бандита, которого он уже лицезрел накануне и о котором совершенно забыл.

– Так вот, де Крессэ, мы побеседовали с ним… Ну пришлось быть иногда немножко невежливыми, и этот дружок нам рассказал много интересного. Бандиты, которых мы вчера так славно поколотили, были именно той группой, которая ворвалась ночью в Монсон и убила алькальда! Они же захватили шкатулку. К сожалению, тот, у которого она в руках, не пошел на поиски приключений и не погнался за вашей красавицей, иначе бы шкатулка была уже у нас. Судя по всему, коробочку отвезли лично отцу Теобальдо. Но послушайте, Анри, это далеко не все. Эта обезьяна, которую зовут, как выяснилось, Чучо, рассказала нам следующее. Через два дня их отряд готовит нападение на фургон с жалованьем, который должен проехать по дороге из Сарагосы в Монсон.

– Как же вам удалось это узнать? Он сам заговорил?

– Ну, конечно, сам заговорил, иначе он бы здесь не сидел, а лежал… и не здесь…

– И вы ему верите?

– Дорогой Анри, я ему абсолютно верю, потому что я сказал, что, если его история хоть чуточку, хоть в маленькой детальке расходится с действительностью, эта горилла не просто будет болтаться на дереве… Я уж позабочусь, чтобы его повесили так хорошо, как он этого заслуживает!

 

Глава 7

Две Испании

– Дон Луис! Какая радость! Заходите же, заходите, – воскликнула, открывая дверь гостю, пожилая экономка дона Антонио Гонсалеса, известного адвоката, особняк которого стоял на улочке Сен-Хиль, перпендикуляром выходящей на Коссо. – Какой сегодня дождь!

– Добрый день, донья Мария, – проговорил, расплываясь в широкой доброжелательной улыбке, высокий мужчина лет тридцати пяти-сорока с загорелым лицом.

– Да проходите же, давайте ваш плащ, я высушу, – гостеприимно хлопотала вокруг гостя пожилая сухонькая женщина, – дон Антонио вас ждет, да и ужин давно готов.

Не успел вошедший гость снять свой широкий плащ с пелериной и большую офицерскую шляпу-двууголку, как из глубины дома буквально ворвался в прихожую невысокий круглолицый человек, издавая торжествующие восклицания:

– Луис! Ну, наконец! Где ты пропадал?! – приговаривал он с неподдельным радушием, обращаясь к пришедшему.

– Дядя Антонио, я тоже очень рад, простите, ради Бога, за мое опоздание и за то, что так давно у вас не был! – так же искренне воскликнул в ответ гость, отдавая свой плащ экономке.

Видно было по всему, что этот дом был для Луиса Коронадо почти что родным. Чуть больше года назад его, офицера Эстремадурского пехотного полка, принесли сюда тяжелораненым с улицы Коссо, на подступах к которой кипели отчаянные бои. Капитан Луис Коронадо был всегда в первых рядах своих солдат, которые обожали командира за мужество, честность и принципиальность и за то, что он делил с ними последний кусок хлеба. Две чугунные картечные пули, одновременно попавшие в офицера, казалось не оставляли ему шансов выжить. Одна сильно задела голову, другая разворотила левое плечо. Всего залитого кровью, в разодранном мундире, его принесли в первый попавшийся приличный дом, который находился чуть в стороне от места боев.

Дон Антонио принял умирающего постояльца без особого энтузиазма, но и отказать раненому герою также не посмел, тем более что солдаты пообещали скоро забрать своего командира… Но то ли солдаты эти погибли сами, то ли в пылу боев они забыли о раненом капитане, то ли нести его больше было некуда, но за Коронадо никто не зашел. А еще через несколько дней город капитулировал, и все бойцы гарнизона, которые держались на ногах, сложили оружие у ворот Портильо… О раненом забыли все, кроме хозяина дома, который со своей экономкой и старым слугой старались помочь попавшему в их дом защитнику Сарагосы.

Не обратили внимания на него и французы. Через два дня после вступления в город войск маршала Ланна в дверь дома дона Антонио постучались. На пороге стоял офицер и с ним шестеро солдат, которые дом за домом обходили квартал в поисках спрятавшихся бойцов испанского гарнизона, а таких действительно было немало. Дону Антонио пришлось показать свой дом от погреба до крыши, и конечно, оказалось невозможно спрятать раненого капитана, которому была выделена отдельная комната.

Покачав многозначительно головой, французский офицер посмотрел на Луиса, который лежал, не приходя в сознание, и только стонал в бреду, потом что-то записал в своем блокноте, сказал, что еще зайдет… и, так же как и испанцы, больше не показался.

Прошла еще пара дней, и раненый пришел в себя, а потом, спустя неделю, уже смог отвечать на вопросы. Скоро Луис пошел на поправку, его сильный организм победил в борьбе со смертью, но раненый еще долго не мог самостоятельно передвигаться, и за ним потребовалось ухаживать, как за маленьким ребенком. К лету Луис уже почти совершенно восстановился, но оставался все так же в доме дона Антонио, к которому начал относиться почти как к приемному отцу. А рано овдовевший и потерявший десять лет назад восемнадцатилетнего сына, которого унесла непонятная болезнь, дон Антонио стал видеть в спасенном им офицере почти что собственного ребенка. Он теперь называл его не иначе как по имени, а Луис отвечал тем, что обращался к своему благодетелю «дядя», а иногда и просто Антонио…

– Сегодня Пабло приготовил зайца «сальмоньехо», – с гордостью говорил круглолицый добряк своему гостю о предстоящем ужине, – просто пальчики оближешь! Уже от запаха сойти с ума можно! Да и вино нынче…

Дон Антонио не договорил, с изумлением остановив взгляд близоруких глаз на груди Луиса, и потянулся толстыми пальцами в наружный карман жилета, чтобы вытащить очки, без которых уже не мог обходиться.

– Луис, а что это на тебе? – пробормотал изумленный дон Антонио и, не найдя очки в кармане жилета, принялся шарить в карманах фалд. – Уж не мундир ли?

– Мундир, дядя, мундир, – предчувствуя неприятный разговор, нехотя произнес офицер.

– Мундир, да еще с эполетами… ничего не понимаю, что это такое? – бормотал пожилой адвокат в поисках очков. Наконец нащупав их в левом кармане длинных фалд своего старомодного кафтана и нацепив на нос, он секунду смотрел на гостя в упор, а потом вдруг отпрянул так, словно перед ним явился сам дьявол.

– Луис, – воскликнул в ужасе дон Антонио, – но это же французский мундир!! Или я чего-то не понимаю? Он какого-то непривычного для французов коричневого цвета, но на нем пуговицы с орлом!

– Нет, дядя, это не французский, а испанский мундир, – спокойно ответил гость.

– Испанский?! Ну а зачем тогда здесь эти орлы… Да и как ты в нем показался на улице, ведь тебя же могли схватить? Ничего не понимаю…

– Я сказал, что это испанский мундир, дядя, – серьезно произнес Луис, – но я не сказал, что это мундир тех, кто воюет против Наполеона. А наоборот…

– Как?! – почти закричал дон Антонио, и его круглое лицо побагровело, а глаза чуть ли не вылезли из орбит. – Ты хочешь сказать, что это мундир войск самозваного, вторгнувшегося короля Жозефа! Что ты перешел на службу к французам?!! Луис, скажи, что ты пошутил!

– Нет, я совершенно не шучу, – все так же серьезно и спокойно ответил офицер. – Но, если мой мундир так вам не нравится, дядя, я готов уйти…

– Ну уж нет, – поняв, что погорячился, слегка сменил тон круглолицый адвокат, – даже если бы ты надел на себя шкуру дьявола, я и то не отпустил бы тебя без ужина. Ты просто обязан попробовать, что сегодня приготовил Пабло.

С этими словами гостеприимный хозяин, взяв гостя за рукав, почти потащил его в просторную, меблированную по последней моде гостиную, где уже был накрыт роскошный стол, освещенный светом дюжины свечей, огоньки которых играли на гранях хрустальных бокалов и отражались в огромном изящном графине, наполненном темным рубиновым вином.

Мужчины уселись в кресла, но не успели они даже взять в руки приборы, как дон Антонио, не выдержав, опять воскликнул:

– Послушай, ты должен мне объяснить, зачем это сделал или делаешь, я не знаю… Но ты ведь герой Испании, настоящий патриот!

Мужественное лицо офицера стало еще более серьезным, и он неторопливо начал свой рассказ.

Видно было, что он готовился к этому разговору и теперь хотел изложить все свои мысли обстоятельно и подробно:

– После моей раны я много передумал… Когда я стал ходить, я часто встречался и много говорил с людьми: с испанцами и с французами, с офицерами, солдатами и просто с крестьянами… И я понял самое главное: это не война с внешним врагом, хотя многие хотят изобразить ее именно так…

– А что же это?!

– Это гражданская война, и в ней, как и во всякой гражданской войне, каждый обязан сделать выбор в соответствии со своей совестью, – отчеканил Луис.

– Что за глупость! – не мог прийти в себя дон Антонио. – На нашу землю пришли захватчики, свергли нашего короля, возвели на престол бог знает кого, а нашего несчастного Фердинанда VII бросили в темницу…

– Ну, во-первых, перед этим наш настоящий законный король Карл IV был свергнут своим любящим сыночком Фердинандом. Потом, по настоятельной просьбе Наполеона, Фердинанд VII вернул престол своему дражайшему папаше, тот в благодарность за благодеяние уступил корону Наполеону, а тот передал ее брату, так?

– Ну так, так, – отмахнулся адвокат, – что ты мне повторяешь прописные истины!

– Да, и насчет темницы. Она у нашего бывшего монарха совершенно исключительная. Если я не ошибаюсь, это шикарный замок Валансэ. Говорят, Фердинанд любит красивых девушек и красивую охоту. И того и другого, если у меня правильные сведения, Наполеон предоставил нашему несчастному принцу просто по горло. Так, дядя Антонио?

– И что с того?

– Может, и ничего, только вот Ассамблея грандов Испании в Байонне в июне 1808 года утвердила изменения на престоле, не правда ли?

– Неужели не ясно, что это было сделано под давлением?!

– Конечно, только я хочу сказать, что, с точки зрения формальной легитимности, королю Жозефу нечего желать. Он является законным монархом по всем правилам престолонаследия…

– Да он же иностранец! – громко вскричал дон Антонио.

Луис улыбнулся:

– Дядя, вы что, забыли, что ровно сто лет назад нашим королем тоже стал француз, только из династии Бурбонов, и что многие также не приняли его и сражались против него, хотя он был поставлен на трон желанием Карла II, не имевшего наследника… И что же, прошло время, и никто даже не вспоминает, что наши короли пришли из Франции, что в центре нашего королевского герба три французские лилии. Теперь вам и в голову не приходит вспомнить об этом обстоятельстве! Но я не хочу говорить о легитимизме. С точки зрения чисто формальной, для меня нет сомнения, что здесь все более-менее в порядке. Меня волнует не формальная, а реальная сторона вопроса.

– Вот-вот, – воскликнул адвокат, – реальная сторона! Что будет с нашей страной, вся она объята пламенем войны, она страдает!!

– Я нисколько не сомневаюсь, что она страдает! – с жаром проговорил Луис. – Но, чтобы пламя войны погасло, нужна чья-нибудь победа. И я хочу спросить, что мы видим с той и с другой стороны? А вот что: с одной стороны – Испания нищего народа и богатых грандов, Испания обскурантизма и инквизиции, хаоса и развала хозяйства, страна, где даже до войны было небезопасно ездить по дорогам!.. С другой стороны, я вижу императора, который своими декретами, подписанными в Чамартине у ворот Мадрида, декларировал перво-наперво отмену инквизиции и всех феодальных пережитков, упразднил внутренние таможни, разогнал кучу ненужных монастырских общин… Все это были вериги на пути нашей страны! Не для того Наполеон вступил в Испанию, чтобы отобрать нашу землю, присвоить ее богатства, угнать в рабство мужчин и женщин, а для того, чтобы возродить нашу несчастную страну!

Дон Антонио чуть не подпрыгнул в кресле:

– Да ты совсем рехнулся, Луис! Наполеон это делает только ради собственной выгоды!! Неужели ты наивен, как ребенок, если говоришь такое!

– Нет, дядя, я совсем не наивен и прекрасно понимаю, что Наполеон делает это из собственной выгоды! Только в чем его выгода? Ведь каждый видит выгоду по-своему. Один ради выгоды бьет прохожего дубиной по голове и отнимает у него кошелек, другой, замечу также ради своей выгоды, стремится к тому, чтобы его подданные жили лучше, чем раньше, чтобы возникали фабрики, чтобы развивалась торговля. Зачем? Ради своей выгоды! Чтобы собирать больше налогов, чтобы богаче и сильнее была его страна, а значит, богаче и сильнее становился он сам. Так вот, я вижу короля Фердинанда сторонником первой выгоды, а Наполеона – сторонником второй!

– Да мы нужны ему, только чтобы побороть Англию!! – воскликнул адвокат.

– Англию?! – прищурился офицер, и на его скулах от гнева выступили желваки. – А нам не нужно побороть Англию, которая держит монополию на все морские пути и не дает нам не только жить – дышать не дает! Она отняла у нас всю торговлю на море! Какая держава принесла самый большой вред нашей родине за последние двести пятьдесят лет? Кто везде и всегда по-пиратски нападал на наши корабли, кто сжигал наши порты, кто постоянно сеял смуту и вечно подбивал наши заморские земли к восстанию! Они и сейчас, используя наше тяжелое положение, вредят нам по всему свету! Тоже мне, союзнички!

– Но англичане помогают нам оружием, они высадили на нашей земле свои войска! – протестовал адвокат, хотя и без особого убеждения, ибо не испытывал нежных чувств к обитателям туманного Альбиона.

– Я видел их близко, – уверенно заявил Луис, – и могу сказать только одно: я никогда не встречал столь алчных и высокомерных людей. Ты даже не представляешь, с каким презрением они относятся ко всем, кто не британцы! Знаешь, как они называют нас? «Грязные испашки»! И что, я должен сражаться в одном строю с ними? Нет уж, упаси Бог!

– Ну ладно, – махнул рукой адвокат, – тут я, пожалуй, согласен с тобой, мне тоже в жизни пришлось столкнуться с этими «джентльменами»… Но наша религия, ведь французы ее хотят растоптать!

– Дядя, я думаю, вы сами понимаете, какую говорите глупость! – чуть улыбнулся офицер. – Разве вы не видели, как Сюше во главе всего своего штаба присутствовал на торжественных молебнах в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар! Разве вы не видели, как чинно ходят на мессу целые французские полки в парадных мундирах! Да, не все они верующие, согласен. Но нам-то чем они мешают? А ты не помнишь, дядя, что такое была наша инквизиция? Или ты уже забыл, как сжигали еретиков… Да, я знаю, ты мне скажешь, что последнее аутодафе с сожжением человека произошло в Севилье в 1783 году, но разве трибунал священной инквизиции не действовал даже здесь, в Сарагосе, еще недавно? Разве замок Альхаферия, который до сих пор называют «Замком инквизиции», не наводил ужас на весь город? А что там делали? Рассматривали дела лиц, вся вина которых состояла только в том, что они верили в Бога иначе, чем предписали сами инквизиторы!

Дон Антонио опустил голову, видимо вспоминая какой-то эпизод из своей жизни:

– Я не буду с тобой спорить в этом вопросе, меня самого в молодости чуть не подвергли суду инквизиции по какому-то идиотскому доносу. К счастью, все обошлось, но я до сих пор с содроганием вспоминаю страх, которого тогда натерпелся. – С этими словами дон Антонио опустил глаза и на миг замолчал, а потом, вдруг вспомнив об угощении, сказал уже совсем без гнева: – Но что-то мы с тобой, мой мальчик, совсем забыли о хороших и достойных вещах, которые стоят внимания и патриотов и афрансезадос!

Круглолицый добряк называл иногда Луиса Коронадо «мой мальчик», что немного смешило закаленного в боях воина. Но дон Антонио считал, что, так как разница в возрасте между ними была почти в четверть века, он может позволить себе подобное обращение.

В этот момент как раз подоспел Пабло со своим коронным блюдом – зайцем «сальмоньехо», которого обожали все, кого адвокат приглашал к себе в гости. Разговор, несмотря на всю остроту, как-то плавно ушел от политики к кухне, вину и домашним происшествиям. Конечно, не могли не говорить и о настоящем событии – свадьбе внучатого племянника дона Антонио, о том, где и как собраться по этому важному случаю, какой подарок вручить и, конечно, что за невесту выбрал себе молодой человек…

Но едва оба собеседника отложили в сторону столовые приборы и взялись за принесенные Пабло чашки с ароматным кофе, едва извлекли из огромной деревянной коробки по сигаре, настоящей гаване, из тех, что дон Антонио берег для самых дорогих гостей, как разговор снова вернулся к главной теме.

Но, прежде дон Антонио, знаток и ценитель хорошего табака, аккуратно обрезал кончик сигары, взял ее в рот и, раскурив от принесенного Пабло огня, с наслаждением пустил клуб густого дыма, который курильщики считают ароматным, а некурильщики – вонючим… Почувствовав себя комфортно и уверенно, он вновь изготовился к атаке и, с минуту подумав, внезапно воскликнул:

– Ну а как себя ведут французские солдаты! Они же грабят, бесчинствуют, насилуют!..

– А наши, то есть ваши и Фердинанда, что, не грабят и не бесчинствуют?! – столь же пылко ответил Луис, пуская дым из своей сигары. – Дядя, ты, наверное, хорошо знаешь школяров, а я прослужил в армии почти двадцать лет, ибо поступил в полк кадетом, когда мне было только семнадцать. Уверяю тебя, когда испанского солдата не кормят, он ведет себя еще хуже, чем французский, причем не разбирая, на чьей территории идет война, на своей или на чужой… Но все-таки солдаты – это цветочки. Вот герилья – это уже ягодки! Знаешь их любимый лозунг «Viva Fernando y vamos robando!»? Мне недавно рассказали, как бесчинствует отряд герильясов под командой отца Теобальдо… Есть такой негодяй. Его люди вошли в деревню, но, мало что грабили и ломали, они изнасиловали всех женщин и девушек. Тех, у кого было хоть что-то за душой, мучили не хуже, чем инквизиторы, только чтобы они показали, где спрятаны деньги и ценности. Всех этих людей они запытали насмерть, а саму деревню спалили ради развлечения! Ну что, как тебе нравятся подобные «патриоты»?! Вот поэтому я и вступил в отряд, который решил сформировать генерал Сюше. Чтобы приканчивать таких негодяев, как отец Теобальдо, и чтобы война скорее кончилась!

Дон Антонио уже почти не возражал. Подавленный пылкими речами своего собеседника, он только поинтересовался, что это за отряд, и кем там числится Луис.

– Решено сформировать две роты жандармерии и четыре роты пехоты под названием «Арагонские стрелки». Когда мне предложили командование первой ротой стрелков, я согласился. Во-первых, по всем причинам, которые сейчас изложил, во-вторых, потому, что я не могу больше сидеть на вашей шее, даже живя в маленькой съемной комнате… Впрочем, этой второй причины было бы, наверное, достаточно и без особой идеологии, – улыбнулся Луис и добавил: – Нам платят жалованье как французским офицерам, и следовательно, я буду получать в месяц больше двухсот франков, а это триста тридцать реалов серебром! На эти деньги можно жить, да и тебе, дядя, отдам, что задолжал.

– Ну, для начала, ты мне ничего не должен! – воскликнул дон Антонио. – Ты хорошо знаешь, Луис, что ты мне как сын. Только вот твоя служба у французов… Мне тяжело это перенести. Все твои доводы, конечно, интересны, а некоторые, признаюсь, справедливы. И все же…

Дон Антонио затянулся, пустил огромный клуб дыма, отхлебнул уже остывшего кофе, подумал несколько секунд, а потом спросил:

– Интересно, а как идет вербовка в твои «Арагонские стрелки»? Идут к вам люди? А если идут, то кто?

– Врать не буду, народу мало, – начал Луис с досадой. – В мою роту положено набрать сто человек, но пока у нас только половина. – Но, сказав это, он добавил уже другим тоном: – Но я вот что хочу сказать. Люди к нам плохо идут не из-за того, что не разделяют наши взгляды, а совсем по другой причине. Ты ведь знаешь, дядя, армия у французов не наемная, а призывная, поэтому солдату платят символические деньги – всего десять франков в месяц. Ясно, что на такие шиши не очень-то загуляешь. Но ведь во Франции, хочешь ты или нет, тебя все равно заарканят на службу, а здесь… Нам положили французское жалованье солдат по призыву, а армия у нас должна быть добровольная! Так что в нашу часть идут неохотно. И вот еще что. Не делай из этого выводов насчет отношения нашего народа к новой власти. Ты не выходил на улицу неделю назад, двадцать пятого марта, когда весь город гулял по поводу бракосочетания Наполеона? Ты знаешь, я уже опытный солдат и командир, я вижу, когда люди делают что-то из-под палки, а когда они искренни. Так вот, я утверждаю: двадцать пятого марта люди веселились от души, напропалую! А к нам не идут потому, что не знают, как дело повернется. А вдруг снова придет Фердинанд? Тут уж никто не сомневается, потащат тогда, как раньше в инквизицию, да и ее саму, родимую, тотчас восстановят… Вот и боятся. Другое дело пить вино, гулять и кричать «Да здравствует Император!», в случае чего можно потом сказать: «Я? Да вы что! Ничего подобного! Все это наговоры… Да, пил вино, потому что заставляли… Кричал? Кричал, только вовсе и не про какого-то Императора, а „Да здравствует Фердинанд!“. Если кому-то, что-то послышалось, пусть лучше прочистит уши!» А у нас в отряд нужно записаться. Все очень официально, куча документов останется, в случае чего не открутишься потом. Вот и боятся, и ждут…

– А ты не боишься?

– Дядя, я похож на труса?! – воскликнул офицер. – Конечно, как и у всех, у меня есть чувство самосохранения, но, пока я лежал здесь раненый, пока был между жизнью и смертью, я понял, как коротка наша жизнь, и понял, что хочу прожить ее как честный человек! Свой долг королю я отдал сполна, теперь постараюсь отдать долг нашему народу. Только отдать долг народу не значит идти за чернью, это значит жить в согласии с собственной совестью!

Произнеся эту фразу, Луис смутился, ибо не любил пафосных речей, а тут впал в самую что ни на есть патетику. Может быть, поэтому он, пустив кольцо сигарного дыма, добавил, чтобы казаться прагматичным:

– Кроме того, те, кто держат сторону Фердинанда, неминуемо проиграют!

– Это почему? – насторожился дон Антонио, который, будучи патриотом, вовсе не жаждал в перспективе остаться в дураках.

– А ты не слышал новости с юга?

– Ну слышал кое-что, – пожал плечами адвокат, попыхивая сигарой, – кажется, ничего особенного…

– Ничего особенного?! – с удивлением воскликнул Луис. – А ты не слышал, что французские войска только что без всякого сопротивления взяли Кордову, Гранаду, Севилью! Что везде народ встречал короля Жозефа ликованием! Что хунта, которая претендует на то, что управляет страной, заперлась в Кадисе!.. Кадис, почти со всех сторон окруженный водой, взять, конечно, не так-то просто, но и сидеть там тем, кто считает себя правительством, тоже комично. Так что уже почти вся Испания с нами! Тут недавно я читал «Сарагосскую газету» (ты ее, наверное, не смотришь даже), так там было опубликовано «Письмо пахаря Сарагосы к пахарю из-под Лериды». Выдуманное, конечно, пропагандистское, но там была одна фраза, которая мне врезалась в память: «Зачем сражаться против тех, кто отменил феодальные права, державшие нас в нищете!» Скоро все это поймут, а мы сами, испанцы, добьем эту грязную гидру – герилью, и я уверяю тебя, моя Испания, новая Испания скоро родится… Я мечтаю об этой стране, и ради нее я иду на бой! Да, сейчас многие нас не понимают, но в скором времени о нас будут слагать песни, или мы просто умрем…

 

Глава 8

Фургон

Понедельник второго апреля в окрестностях Альберуэлы, на дороге из гор Алькубьерре в Монсон, выдался солнечным. К полудню стало даже немного припекать, и запах горных трав наполнил воздух своим благоуханием.

Впрочем, если было что-то менее всего интересующее отца Теобальдо в этот замечательный апрельский полдень, так это запахи трав и цвет горных вершин. Почтенный падре сидел на траве, на которой была разложена обильная закуска, и, пережевывая огромный кусок хамона, запивал его вином из горлышка толстой бутыли.

– На, хлебника, раззява, – небрежно бросил он, обращаясь к Пако, который с мрачным видом сидел чуть поодаль.

Пако придвинулся, молча взял бутыль и, нахмурившись, пробормотал уже в который раз:

– Я говорю тебе, я не виновен в том, что случилось!

– Не виновен, не виновен, – усмехнулся беззубым ртом главарь шайки, – смотреть надо было.

– Я же тебе в сотый раз повторяю, это была идея Чучо! Я говорю ему, зачем связываться с этим делом? Это же сестра Кондесито! А если он узнает! Нас всех порвут на кусочки, это тебе не французские мямли, а сам Кондесито! Мало никому не покажется. А он мне: «У нее много бабок. Возьмем, на всех хватит». Врал он все! На самом деле ему хотелось потешиться с девкой. Ты же знаешь Чучо, как он падок до этого дела, а тут такая красуля, да еще невинная, как ангелочек! Ну у него слюни и потекли… Я сказал, что в этом участвовать не буду. Говорю ему, что, когда Кондесито будет шкуру с вас живых сдирать за свою сестру, я скажу, что вас знать не знаю. Я остался поэтому с двумя парнями и ждал Чучо – а что получилось, сам знаешь… Идиоты, вместо того чтобы спокойно подпустить клиентов поближе, они пальнули издалека, да еще не в коней, а в людей! Ну убили одного ее лакея и что дальше? Догнали, правда, потом и второго, но у этой фифы был такой конь, что черта с два поймаешь! А тут эти проклятущие уланы откуда ни возьмись… Вот и остался в живых только Пепито…

Отец Теобальдо огляделся, заталкивая в рот очередной аппетитный кусок хамона. Бойцы его отряда уже заняли позиции в засаде. Сам достойный падре остался в резерве с двумя десятками конных, своей «гвардии», как он иногда называл их. В ожидании дела «гвардейцы» валялись на земле рядом с оседланными и взнузданными конями. Один из бойцов, конопатый мужик с огромной навахой, стоял поодаль от командира, держа двух коней под уздцы, и курил какую-то вонючую самокрутку.

– Пепито, – окликнул его главарь, – поди-ка сю да. Ты уверен, что никто больше не выжил?

Конопатый подошел, пожал плечами и произнес прокуренным басом:

– Да ты уж спрашивал сколько раз… дьявол его знает, конечно, но я видел только трупы. Всех порешили, стервецы…

– Ну-ну, – пробормотал падре с набитым ртом, – тем лучше, иди на место, дружочек.

Пако, глотнув вина, произнес философски:

– Да и черт с ними! Нам больше деньжат достанется. Самое главное, что мы нашли это отличное местечко. Как будто специально его для засады готовили. Ну и шкатулку я тебе тоже доставил…

– Да что мне от этой коробочки, – проговорил Теобальдо, с аппетитом пережевывая хамон, – толку-то от нее без бумажки! Нам бы бумажку из нее добыть, вот это было бы дело. А место… место ничего, только вот мне равнина позади нас не нравится. Здесь-то, конечно, все аккуратненько, справа скалы с рощей, слева просто роща, впереди открытое место, так что «гавачос» заметим заранее…

Падре не успел договорить, он увидел, что к нему бежал сломя голову один из тех его сообщников, что сидели в засаде впереди. На бегу он так размахивал руками, что было все ясно – дело скоро начнется.

– Идут, идут!! – проговорил он, запыхавшись, когда подбежал к главарю, и добавил: – Только вот одна загвоздка.

Падре встрепенулся.

– Что, эскорт большой? – спросил он с явным беспокойством.

– Нет, не эскорт, – воскликнул бандит, – просто идут они с охранением впереди.

– Много их там?! – затревожился Теобальдо.

– Четверо.

Падре расхохотался:

– А вас-то всего двести! Ну вы и герои!

– Не об этом речь, предупредить ведь успеют!

– Да и пусть предупреждают, фургон должен быть тяжеленным, быстро не утащат.

С этими словами Теобальдо встал с расстеленного на траве плаща и махнул рукой. По его команде герильясы вскочили с земли и, подтянув подпруги у своих коней, начали поспешно запрыгивать в седла. Падре также залез на подведенную ему двумя бойцами кобылу.

– Ну, дети мои, теперь за дело, – обратился он к своим «конногвардейцам» и, перекрестившись, доба вил: – с Богом!

Теобальдо проехал вперед и остановился примерно в трехстах шагах позади засады на небольшом, покрытом растительностью возвышении справа от дороги, с которого можно было видеть далеко вперед, будучи практически скрытым от взоров идущих по тракту.

Ждать на этот раз пришлось совсем недолго. Буквально через пару минут падре и его сообщники увидели вдали на дороге четыре фигурки в киверах. Солдаты шли осторожно, и хотя с такого расстояния не было видно их лиц, но очевидно было, что они внимательно смотрят по сторонам.

– С охранением идут, паршивцы, – недовольно пробормотал падре, а потом, повернувшись к Пако, добавил: – А вдруг это не те?

Пако внимательно посмотрел на маленькую группу солдат и, довольно усмехнувшись, произнес, указывая рукой куда-то вдаль:

– Те самые, успокойся, вон посмотри лучше туда!

Теобальдо пригляделся, потом достал из кармана маленькую подзорную трубу и, приложив к глазу окуляр, расплылся в довольной улыбке – вдали между скалами из-за поворота дороги показался здоровенный фургон, запряженный шестеркой лошадей.

«Точно, тяжелый», – подумал падре, причмокивая от удовольствия.

Повозку сопровождали двадцать-двадцать пять солдат, самых обычных фузилеров. Фургон был, похоже, где-то в шестистах шагах от засады, а передовые солдатики уже, наверное, в двухстах шагах от нее.

Бандиты не стреляли, ожидая, когда дозор подойдет поближе. Но, видно, перестарались. Когда до передовой французской группы оставалось не более ста шагов, солдаты, что-то заметив, замедлили шаг, а потом вдруг встрепенулись и, резко вскинув ружья, выстрелили в кусты.

В ответ воздух разорвал нестройный, но громкий залп сотни ружей. Теобальдо, наблюдавший всю эту сцену с холма, словно полководец, руководящий битвой, увидел, как упал один из французов, сраженный насмерть, а еще один присел, видимо раненный то ли в ногу, то ли в живот. Двое оставшихся невредимыми пустились наутек в сторону своих…

Это вполне можно было предвидеть, но для падре стало совершенной неожиданностью, что солдаты у повозки не стали строиться в каре, как обычно действовали французы в момент опасности, а просто-напросто бегом бросились прочь. Причем обозные выпрягли упряжку и дали деру вместе с лошадьми, но без повозки.

– Ну и трусы! – засмеялся падре и добавил злорадно: – Понимают, твари, что вместе с фургоном не уйти… Ну ничего, поймаем!

Бегство французов вызвало ликование всего отряда герильи. Бандиты с торжествующими криками бросились в сторону повозки. Две сотни в полном составе высыпали из леса и, размахивая ножами и карабинами, устремились к заветной цели. Нагоняя своих «пехотинцев», на дорогу выехали конные, опережая грузного падре. Не прошло и двух минут, как почти вся толпа головорезов собралась вокруг большого, окованного железом фургона. Не слушая окриков своих начальников, герильясы наскочили на закрытый на два огромных замка фургон. Самые сильные, отталкивая друг друга, влезли на него и принялись ломать запоры.

– А ну прочь, мерзавцы! – закричал издалека что есть силы Теобальдо. – Сам лично вырву глаза, сдеру кожу живьем с того, кто возьмет мои деньги! Живо преследовать лягушатников!

Бандиты хоть и были алчными, но страх перед кровожадным главарем оказался сильнее жадности. Они знали, что «содрать шкуру» и «вырвать глаза» были вовсе не оборотами речи, а вполне реальными операциями, которые они не раз сами проделывали с пленными французами или с не желавшими подчиняться крестьянами. Поэтому герильясы остановились и хотели уже было отойти в сторону от добычи доброго падре, как один из них вдруг с опаской, указывая на фургон, воскликнул:

– Дым! Оттуда идет дым!

А потом другой бандит, сообразив что-то, с выпученными от ужаса глазами заорал:

– Это фитиль!!!

Но отреагировать на эту новость уже никто не успел. Страшный, чудовищной силы взрыв поднял на воздух фургон и окруживших его бандитов. В диком грохоте, от которого могли бы лопнуть барабанные перепонки, в сполохе пламени и клубах черного дыма к небу взлетели щепки от тяжелого ящика и обезображенные куски тел герильясов.

Когда дым немного рассеялся, вокруг неглубокой опаленной воронки на земле лежал десяток трупов. Других бандитов отбросило взрывной волной так, что их тела валялись в полусотне шагов от места взрыва, а некоторых просто разорвало на куски. Кругом все было усеяно оторванными руками и ногами, клочками материи и брошенным оружием. Полтора десятка бандитов валялись на земле в крови, с диким ревом корчась, хватаясь за свои окровавленные обезображенные конечности. Один головорез грыз от диких мучений землю, пытаясь заправить в живот вываливающиеся на траву кишки. Везде слышался исступленный вой и проклятия…

В голове у Теобальдо все гудело и звенело, он почти перестал слышать. Глаза ничего не видели. В первый миг падре подумал, что потерял зрение, но когда, несмотря на боль, смог приоткрыть глаза, понял, что все-таки видит. С трудом он вытащил ногу из-под залитой кровью, еще дергавшейся кобылы, сраженной, видимо, осколком железного ящика.

– Коня! – прохрипел главарь банды, обращаясь к тем, кто, стоя далеко позади, остался цел. – Коня, иначе зарежу!!

Горбоносый герильяс подъехал, держа в поводу запасную лошадь. Он сам спрыгнул на землю и помог Теобальдо залезть на нового конягу. Падре, кряхтя от контузии, с усилием влез в седло. Только сев на лошадь, он смог оценить масштабы разгрома. Почти пятьдесят человек из банды были убиты, покалечены или ранены, пострадало пять лошадей, видно было также, что многие из выживших контужены… Короче, для отряда это был страшный удар.

– Пако! Ко мне, мерзавец! – закричал падре с ли цом, налившимся кровью от бешенства. – Это ты нас завел в ловушку, кишки из тебя выпущу!!

Но реализовать свою угрозу Теобальдо уже не мог. Пако не было нигде видно, зато из-за скалы, откуда еще недавно выехала повозка, раздался треск барабанов и отрывистые сигналы вольтижерского рожка. Почти в тот же миг герильясы увидели, как в пыли на дороге заблестели штыки и бляхи на киверах пехоты. Оценить общее количество солдат не представлялось возможным, но падре быстро сообразил, что это совсем не двадцать фузилеров, а несколько рот, если не целый батальон.

– Это ловушка!! – закричал он в ужасе. – Уходим!

Идея этого нехитрого маневра пришла в голову не только Теобальдо. Все оставшиеся на ногах герильясы в панике бросились к той роще, из которой они так непредусмотрительно выскочили навстречу добыче, оказавшейся смертельным гостинцем. Рядом с падре остался только один конопатый Пепито, который держал вьючную лошадь главаря, да горбоносый Гути, единственный верный охранник грешного падре.

– Сматываемся, – бросил Теобальдо и, развернув лошадь, тяжелым галопом поскакал в сторону леса, опережая герильясов, бегущих с проклятиями и бросающих в сторону своего главаря ненавидящие взгляды.

В этот момент со стороны французов, заглушая барабанную дробь, раздался звонкий сигнал трубы. И почти в тот же миг падре услышал позади себя испуганные вопли:

– Cabezas d’oro!!

Теобальдо обернулся и с ужасом увидел, как в четырех сотнях шагов от него рядом с пехотой появился вдобавок отряд драгун! Видно было, как сверкнули на солнце выхватываемые из ножен палаши. Труба отрывисто пропела атаку, и раздались гортанные звуки команд.

Падре обуял животный страх, он пришпорил коня и понесся что есть мочи в лес. Но пешие герильясы ничего не могли сделать, кто-то ускорил бег, кто-то упал на землю в надежде, что конница через него перескочит. Топот драгунских коней звучал уже совсем близко. Всадники, идущие развернутым сомкнутым строем, буквально снесли и растоптали первых попавших под удар, а когда строй драгун нарушился, они начали беспощадно рубить бегущих палашами. Дикие вопли герильясов заглушило громовое «Да здравствует Император!», с которым солдаты наотмашь крушили врагов направо и налево, так что окровавленные тела десятков головорезов уже устилали землю, а сзади спешила французская пехота. В плен бандитов не брали, пехотинцы тут же добивали штыками всех валявшихся на земле.

Человек пятьдесят пеших герильясов все-таки успели добежать до рощи. Те, кто были на лошадях, бросив своих сообщников, пронеслись по дороге к дальнему краю леса. За ними с трудом поспевал толстый падре со своим конопатым Пепито и горбоносым Гути…

Герильясам, сумевшим добежать до рощи, подумалось на мгновение, что они близки к спасению. Действительно, драгуны, опасаясь засады, придержали своих коней, а пехота была еще далеко. У бандитов затеплилась надежда, что теперь им удастся скрыться. Но едва они забежали в рощу и бросились в сторону заросшей деревьями скалы, как сверху показались пехотинцы в коричневых мундирах. Первый бежавший по лесу из герильясов остановился в изумлении. По непонятного вида мундирам, по смуглым лицам многих из солдат бандиту показалось, что это хоть и солдаты, но испанские. Правда, было совершенно непонятно, откуда они могли тут взяться. Герильяс остановился на миг, всматриваясь в приближавшийся скорым шагом отряд, и, действительно, до его ушей донеслись слова команды на испанском языке.

– Наши! – воскликнул он торжествующе.

Но это было последнее, что он успел крикнуть: из глубины рощи донеслось на чистом испанском языке:

– Fuego!!

Тотчас раздался треск залпа, и пять десятков пуль полетели в сторону герильясов. Первая из них попала прямо в грудь тому, кто радовался подмоге, остальные повалили еще пятерых. Оставшиеся в живых герильясы бросились обратно. За ними, буквально сидя у них на плечах, бежали Арагонские стрелки капитана Луиса Коронадо…

Отец Теобальдо не мог долго скакать галопом, он кричал уже сильно опередившим его всадникам, чтобы те остановились и подождали. Но никто не слышал его или не хотел слышать. Рядом оставались только все те же двое: Пепито и Гути. Вместе с ними падре с трудом доскакал до противоположного края рощи и выехал в поле. Каково же было его удивление, когда он увидел, как несколько обогнавших его всадников теперь скачут обратно. Главарь банды в растерянности придержал своего коня, услышав крики несущихся на него герильясов. Но ошалевший от контузии и страха отец Теобальдо теперь буквально потерял рассудок от ужаса и ничего не понимал.

– Уланы!! – вдруг донесся до его сознания истошный вопль одного из сообщников, который проскакал совсем близко.

Ни осознать это, ни принять какое-то решение у отца Теобальдо не осталось времени. Прямо на него несся седоусый польский улан с пикой наперевес. Пепито и Гути остались где-то позади. Падре успел выхватить кривую саблю, висевшую у него на боку, и занес руку, чтобы отразить удар пикой. По опыту он знал, что сделать это не так уж сложно, главное вовремя отклонить наконечник. Но в последний момент кончик пики вдруг исчез где-то внизу, а через мгновение, сделав стремительный оборот, называемый уланами «мулине», вернулся сверху. Падре ничего этого уже ни понять, ни увидеть не успел. Наконечник копья Веслава врезался прямо ему в лоб, пробив голову насквозь…

В пятницу 6 апреля 1810 года, солнечным веселым утром капитан де Крессэ стоял в парадной форме перед строем своей роты, также облаченной в полную форму. Мундиры были приведены в порядок и выглажены, надраенные каски сверкали под ярким солнцем, как золотые, вычищенные кони были хорошо отдохнувшими и накормленными. Рядом с драгунами застыли в парадном строю на улице Косо, почти напротив резиденции главнокомандующего, три эскадрона кирасир Тринадцатого полка, сверкавших стальными касками и кирасами; еще правее стоял Четырнадцатый линейный полк – почти две тысячи человек великолепной пехоты. Солдаты этого полка недавно получили новые мундиры и теперь выглядели как гвардия на параде перед императорским дворцом Тюильри.

Сине-белые ряды пехоты стояли грозно и величественно. В центре фронта первого батальона сверкал бронзовый орел и тихо шелестел шелк трехцветного знамени. Солдаты замерли в строю неподвижно и безмолвно, словно в заколдованном царстве спящей красавицы. Толпа зрителей, растянувшаяся вдоль всей широкой улицы напротив строя войск, наоборот, волновалась и шумела. Жители Сарагосы восторженно глазели на блестящие ряды доселе непобедимых войск, живо обсуждая мундиры и выправку солдат и офицеров. Но особо привлекала взоры собравшихся маленькая рота Арагонских стрелков, построенная на левом фланге французской пехоты. Во главе этой роты стоял капитан Луис Коронадо, только что снискавший своему отряду славу в бою с бандой отца Теобальдо…

Главнокомандующий назначил этот парад потому, что войска готовились двинуться в поход на Лериду. Выступление основной массы Арагонской армии было назначено на раннее утро восьмого апреля, а пока полки стекались со всех сторон в Сарагосу. Сюда же везли зарядные ящики, полные боеприпасов, тяжелые осадные пушки, бесконечные вереницы повозок с провиантом и шанцевым инструментом. В городе царило необычное оживление. Генерал Сюше проводил смотр всем приходящим полкам и направлял их в сторону Монсона, где армия должна была собраться перед ударом по Лериде. Сегодня напротив его резиденции были построены поистине элитные части, на которые Сюше особенно рассчитывал.

На решение командующего двинуть армию на вражескую твердыню повлияло открытие капитана де Крессэ.

Герильяс Чучо, взятый в плен уланами, чтобы сохранить свою жизнь, рассказал о готовящемся нападении на конвой с деньгами. В результате Монтегю по разрешению генерала дали карт-бланш на проведение операции по захвату банды Теобальдо. Операция закончилась блистательно. Потеряв лишь несколько человек убитыми и ранеными, отряд под командой Монтегю практически уничтожил банду, наводившую ужас на округу, прикончив и самого падре. Но, что удивительно, в багаже «святого отца» удалось найти и заветную коробочку, где хранилось послание тамплиеров.

Стоя в строю, де Крессэ вспоминал, как два дня тому назад дрожащими от волнения руками взял шкатулку, которую один из солдат нашел в багаже главаря банды. Действительно, на крышке обнаружилась надпись. Без сомнения, тут использовался тот же шифр, что и на документе, сразу понял молодой офицер. Расшифровать надпись было делом нескольких минут. Каковы же были изумление и трепет Анри, когда он прочитал: «Лерида, замок Гарден»!

Сюше улыбнулся, когда ему доложили, что сокровище спрятано в Лериде. Он давно собирался овладеть этой стратегически важной крепостью, на которую в Арагоне опирались все враждебные французам силы, но теперь его решение словно получило одобрение Небес. Всем частям Арагонской армии, не занятым гарнизонной службой, было приказано готовиться к походу.

Лерида! Казалось, что какая-то незримая таинственная связь возникла у де Крессэ с этим городом, где жила его Прекрасная Дама. Теперь оказалось, что замок тамплиеров Лериды скрывал, возможно, и самую большую тайну человечества, сокровенную чашу, которую искали рыцари Круглого стола, чашу, окутанную легендами, чудесный Грааль! Де Крессэ считал теперь часы до начала похода. Но, ожидая в нетерпении грядущей битвы, он трепетал только от одной мысли, что ужасы войны могут коснуться его возлюбленной.

– Я люблю тебя, люблю, люблю!! – твердил он снова и снова, мысленно представляя образ прекрасной Инессы.

Тысячу раз Анри вспоминал фразу, произнесенную красавицей: «Вы оказываете мне слишком большую честь, сеньор кабальеро, но я постараюсь сделать так, чтобы вы не разочаровались».

«Но это же почти признание в любви! – восклицал он мысленно, а потом вопрошал: – Нет, но не могла же она полюбить меня так сразу мгновенно? – И сам себе отвечал на риторический вопрос: – Но я же смог! Я влюбился в нее сразу, как увидел… „Я постараюсь сделать так, чтобы вы не разочаровались…“ Как это прекрасно! Неужели она полюбила меня?! Да, да!! Это так!.. Я люблю тебя, милая, я люблю тебя, люблю!!!»

Анри произносил в уме эти слова, предаваясь мечтам у себя на квартире, твердил их в пути, повторял всегда, за исключением тех мгновений, когда сильные ощущения боя и смертельной опасности прогоняли посторонние мысли. Вот и сейчас долгое ожидание смотра, когда нужно стоять в строю без дела, а голова свободна, позволило молодому офицеру забыться и погрузиться в грезы.

Громкая команда: «Garde а vous!» вывела Анри из прострации. Нежные мысли о любви вспорхнули и улетели, словно птицы, испуганные ружейным выстрелом.

Анри тотчас подтянулся и замер как влитой на своем великолепном послушном боевом коне.

– Сабли вон!! – прокричал полковник кирасир, к полку которого была прикомандирована драгунская рота де Крессэ.

Легким уверенным движением Анри выхватил из ножен палаш и привычным жестом положил холодную полосу стали, чуть касаясь плеча, а эфес опустил на пояс.

– На караул! – резко и четко раздались слова приказа, и в тот же миг трубы всех кавалерийских эскадронов зазвенели торжественно и величественно.

Анри резко поднял эфес своего палаша на уровень подбородка, и сверкающий клинок, словно застыв в воздухе, ярко засиял на солнце.

Сводный оркестр заиграл величественный марш «Маренго», и де Крессэ по команде повернул голову направо, равняясь на приближающегося главнокомандующего. Сюше в полном парадном мундире, переливающемся на солнце сверканием золотого шитья, в окружении целого сонма адъютантов, выделявшихся белизной своих уже хорошо известных Анри ментиков, медленно ехал вдоль фронта. Пехота, взяв ружья на караул, кавалерия, подняв в приветствии сабли и палаши, застыли словно каменные; знамена застыли в торжественном салюте.

Главнокомандующий, воспитанный на службе Императору, невольно подражал великому полководцу. Но это не было дешевым копированием, а происходило естественно и как бы само собой. Ответственность момента, конечно же, подогревала чувства, которые переживали стоящие в строю солдаты и офицеры. Все они знали, что уже через несколько дней встретят смертельную опасность лицом к лицу, и для некоторых из них этот парад станет последним. Сюше останавливался перед центром каждого подразделения и с серьезным достоинством отдавал честь знаменам и штандартам, которые по регламенту стояли в центре развернутого строя.

Оркестр не прекращал играть грозный медленный марш, от которого у де Крессэ мурашки бежали по телу, а командующий, все так же не торопясь, приближался к строю драгун. Наконец генерал замер на коне прямо перед драгунской ротой, пристально взглянув в глаза молодого офицера. При этом он слегка наклонил голову, а на его губах появилась чуть заметная улыбка.

Когда главнокомандующий закончил объезд войск, один из его адъютантов проехал вдоль полков и вызвал из строя всех офицеров. Конным было приказано спешиться.

Анри отдал своего коня солдату и присоединился к большой группе, сверкавшей золотом и серебром эполет. Здесь кивера с пышными красными и желтыми султанами перемежались высокими меховыми шапками, а шляпы офицеров штаба, увенчанные роскошными плюмажами, соседствовали со сверкающими касками кирасир и драгун с длинными конскими хвостами на гребнях. Всего собралось полторы сотни офицеров – гренадеров, вольтижеров, фузилеров, кирасир, гусаров, драгун, артиллеристов, инженеров. Начальник штаба армии бригадный генерал Арисп построил всех в две шеренги, фронтом к главнокомандующему.

Анри хотел было вместе со своим лейтенантом скромно встать во вторую шеренгу, но начальник штаба поманил его к себе и, к огромному удивлению капитана, указал ему на место перед строем. Справа от Анри встал офицер с загорелым мужественным лицом, на нем был коричневый мундир Арагонских стрелков, еще правее – капитан вольтижеров Четырнадцатого линейного и лейтенант гренадеров. Анри увидел, как к строю подошел Монтегю и, подмигнув, встал по левую руку от него, а затем к этой линии избранных присоединились Веслав Гроховский, улыбающийся в седые усы, и молодой лейтенант саперов.

Раздалась команда «Господа офицеры!» – и тотчас строй командиров застыл по стойке смирно.

Сюше легко спрыгнул с коня, которого в тот же миг принял берейтор, и направился к офицерским шеренгам, остановившись в пяти шагах от них. Генерал сделал секундную паузу, инстинктивным жестом оправив свой и без того безупречно сидящий парадный мундир, и громким сильным голосом произнес:

– Господа! Послезавтра утром мы выступаем в по ход. Цель нашего наступления – знаменитая твердыня Испании крепость Лерида. Я нисколько не сомневаюсь, что все стоящие в строю офицеры проявят выдержку, твердость и отвагу в боевой операции, по ка еще непривычной для Арагонской армии, а именно в правильной осаде сильной крепости. Но у меня нет никаких сомнений в том, что в осаде так же, как и в сражениях в открытом поле, так же, как и в уличных боях, вы сможете проявить свою доблесть, а наша артиллерия и инженерные части в очередной раз докажут, что им нет равных во всем мире. Поэтому я не взываю к вашей отваге, ибо для меня является абсолютно непреложным фактом, что армия великого Наполеона не знает себе равных и победит, несмотря на все трудности…

Сюше сделал паузу и продолжил:

– Я хочу сказать сейчас не об этом. Прошу вас уяснить раз и навсегда, что мы воюем не против испанцев, а боремся с мятежниками, сеющими смуту и раздор. С теми, кто, не желая признать законную власть, защищают отжившие порядки, обскурантизм, инквизицию и хаос. Многие из тех, с кем нам суждено сейчас сражаться, поймут это рано или поздно и встанут в наши ряды. Но для этого вы должны непременно соблюдать строгую дисциплину, не позволять вашим солдатам никаких беспорядков, никаких притеснений мирного населения, которое мы должны защищать. Мы ведем войну с врагами, а не с крестьянами и горожанами.

С этими словами главнокомандующий сделал еще шаг вперед и, указывая на шеренгу, в которой стоял де Крессэ, возвысил голос:

– Доказательством тому является успешная борьба наших войск с бандами, которые пытаются посеять страх и смуту, которые терроризируют местных жителей. На этой неделе благодаря точным и слаженным действиям наших отрядов была уничтожена банда, наводившая ужас на всю округу. При уничтожении этого вертепа головорезов особо отличились шесть офицеров и заслуженный унтер-офицер, которых я поставил перед фронтом. Император, отмечая заслуги нашей армии, прислал мне семь крестов Почетного легиона, дабы я выдал их самым достойным. Эти достойные воины сейчас стоят передо мной. Я благодарен им за их отвагу, мужество и воинскую доблесть.

Стоя перед фронтом тысяч храбрецов, которые, без сомнения, были отважными и решительными людьми, и слушая эту речь, Анри чувствовал, как краснеет от гордости и смущения.

Сюше начал с правого фланга. Прямо перед Анри он вручил награду испанскому офицеру Луису Коронадо, который поблагодарил генерала по-французски с сильным акцентом.

Но вот очередь дошла и до Анри. Командующий, как всегда подтянутый и спокойный, остановился напротив молодого офицера и, посмотрев ему прямо в глаза, промолвил:

– Я оценил не только вашу отвагу, но и ваши знания. Надеюсь, эта история, которую вы помогли прояснить, найдет свое завершение в Лериде. Теперь взять эту крепость – дело чести не только для меня, но и для вас! Удачи вам, капитан!

С этими словами командующий приколол к груди Анри орден на красной ленточке, мечту всех воинов Франции.

 

Глава 9

Кондесито

Его карие глаза смотрели твердо и решительно, словно проникая в самые сокровенные мысли. Пако, бывшему контрабандисту и уголовнику, соратнику в Бозе почившего отца Теобальдо, было явно не по себе под этим стальным взглядом. Стоя почти навытяжку в штабном шалаше партизанского отряда, Пако пробормотал в очередной раз:

– Да, да… как я и говорил, все воины отца Теобальдо были уничтожены в жестоком бою, мне же удалось вырваться из окружения…

Собеседником Пако был молодой красавец в темно-синем фраке, подпоясанном алым шарфом офицера испанской армии. На груди у него из-под фрака выбивалась идеально чистая батистовая рубаха, а шея была обмотана длинным шелковым белоснежным галстуком. Лицо молодого воина было одновременно и мужественным, и изящным. Его густые темные локоны ниспадали на плечи, а глаза обрамляли длинные ресницы. Но, несмотря на эти чуть женственные детали его облика, твердо сжатые губы и волевой взгляд говорили о том, что этот молодой человек был командиром, перед которым трепетали подчиненные. Не дослушав фразу Пако, он гневно бросил:

– Воины?.. Ты хотел сказать, бандитский сброд?

– Ну… то есть, конечно, они были не самые лучшие солдаты… – пробормотал Пако.

– Не лучшие солдаты?! Друг мой, если бы французы не уничтожили это отребье, возможно, мне пришлось бы заняться этим самому… Тебе ясно?!

– Так точно, ваша светлость…

Пако говорил совершенно не свойственными ему фразами, тоном, и даже голосом. И это вполне понятно, ведь его собеседником был молодой граф Энрике Вегуэра, командир отряда герильи, известный всем под кличкой Кондесито, то есть «маленький граф». Впрочем, маленьким, и то относительно, Кондесито был разве что по возрасту. Всего на десять лет старше совсем юной сестры, молодой граф в свои двадцать девять выделялся статным ростом, гордой осанкой и мужественной красотой, которой восхищались даже его бойцы, взиравшие на него с восторгом и обожанием. Все знали его беззаветную отвагу, врожденный воинский талант и честность и готовы были за ним в огонь и в воду. Все в его отряде являло полную противоположность с бандой отца Теобальдо. В нехитром шалаше, выстроенном для штаба, стояла строгая походная кровать, стол с картами, а к стене было прислонено знамя с красным «бургундским» крестом, почти такое же, как знамя регулярных полков.

Впрочем, отряд Кондесито и был фактически военным подразделением. По разрешению главнокомандующего войсками в Лериде и окрестностях генерала дона Хайме Гарсиа Конде капитану Энрике Вегуэра, сыну коменданта города, была дана небольшая по численности рота стрелков из гарнизона, взвод конницы и разрешение набирать добровольцев для действий в тылах французов. Конечно, в таких условиях найти для всех новобранцев полное обмундирование было невозможно, но бойцов тут стремились одеть хотя бы в некое подобие формы, а уж красную кокарду с вензелем Фердинанда и знаки воинского звания носили все в обязательном порядке. Отряд Кондесито нападал на колонны французских войск, двигавшихся с севера на пополнение Арагонской армии. Эти удары наносились редко, но точно – у Кондесито было много осведомителей, одним из них и был Пако.

Кондесито присел на стул и поднял свою красивую голову с резко очерченным носом с легкой горбинкой, устремив твердый взгляд на контрабандиста:

– А не известно ли тебе, что произошло несколько дней назад с моей сестрой?

– С вашей сестрой?! – несколько переигрывая, изобразил совершенное удивление Пако.

– Да, с сестрой, – подтвердил Кондесито, чуть прищуривая глаза. – На нее напали бандиты, когда она возвращалась домой после нашей встречи на Вента-Валериас. Слуг ее убили, а она спаслась только благодаря своему прекрасному коню да появлению отряда на службе французов… Ничего об этом не знаешь?

– Господи, – вздевая руки к небу, воскликнул Пако, – ваша светлость, неужели на вашу дражайшую сестру напали бандиты! Какой ужас!! Наверное, это были французские мародеры…

– Это были люди Теобальдо, – стальным голосом отчеканил молодой граф.

– Неужели!

– Вот что, лучше не валяй дурака. Если хочешь жить, советую не изображать идиота. Мы, конечно, не люди Теобальдо и никого не пилим между досок, но, чтобы расстрелять тебя, мне достаточно будет сейчас вызвать охрану и сказать полслова.

– Я ничего не знал, ничего не знал, – забормотал Пако, в ужасе представив на секунду, что с ним будет, если Кондесито узнает обстоятельства нападения, – мамой родной клянусь, я ничего не знал!

Граф о чем-то подумал и проговорил:

– Впрочем, это больше не имеет значения. Все мерзавцы Теобальдо были перебиты второго апреля, а тех негодяев, которые осмелились напасть на мою сестру, перекололи уланы. Правда, одного из подон ков французы захватили живьем… Его зовут Чучо. Это имя тебе ничего не говорит?

Пако почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу, и он, запинаясь от ужаса, пробормотал:

– Да… я знал, то есть видел, кажется, этого бандита… но я ничего общего с ним никогда не имел!

– Хорошо, – процедил, сжав губы, Кондесито. – Знай только, что кроме тебя у меня есть и другие осведомители, и не дай бог они сообщат мне, что Чучо был твоим приятелем…

– Что вы, что вы, ваша светлость!!

– Ладно, – презрительно бросил молодой граф, – оставим пока это и перейдем к делу. – С этими словами Кондесито достал из кармана небольшой кошелек и кинул его Пако: – Здесь триста реалов серебром, я должен их тебе, как договаривались, за те сведения, которые ты мне предоставил.

Пако подхватил кошелек на лету и попытался поцеловать руку молодого графа, но тот отстранил контрабандиста со словами:

– Мне стало известно, что французы ищут какое– то сокровище, и что этим серьезно занимается адъютант главнокомандующего, некто капитан Монтегю. Кажется, у них даже есть карта или план, и речь вроде бы идет о несметных богатствах тамплиеров. Слышал что-нибудь об этом?

Пако ответил не сразу, он понял, что рассказать о шкатулке значило рискнуть головой. Контрабандист задумался, а потом многозначительно заявил:

– Да, слышал что-то такое.

Молодой граф мгновенно почувствовал, что Пако недоговаривает, вперил в собеседника грозный взгляд и многозначительно спросил:

– Что именно?

– Да вроде действительно они искали клад в Монсоне, но пока ничего не нашли. – Пако говорил нерешительно и медленно, взвешивая слова и боясь сказать лишнее: – У них есть бумажка, на которой указано место клада, но это не все. Чтобы узнать место, где он спрятан, нужна шкатулка.

– Откуда тебе все это известно? – воскликнул граф.

– Это моя специальность: все знать, везде быть.

– Ну продолжай, – нетерпеливо перебил болтовню Пако молодой командир.

– Да, в общем, и все…

– Все?! – презрительно бросил Энрике. – Подумай, дружок, хорошенько. И упаси тебя Господь сказать хоть слово лжи… Слишком много за тобой прегрешений!

Пако мгновенно прикинул открывшиеся перспективы и решил рассказать правду, или, точнее, часть правды.

– Хорошо, я скажу. Теобальдо послал меня в Монсон с отрядом, чтобы разузнать обо всем. Мы добыли шкатулку, но она пропала, когда французы уничтожили отряд Теобальдо. Больше, ей-богу, ничего не знаю.

– Что было написано на шкатулке?

– Не знаю, – искренне пробормотал Пако, – тарабарщина какая-то.

– Шифр?

– Может, и шифр.

Молодой граф на секунду задумался.

– Вот что, дружок. Мне нужны средства, чтобы платить солдатам, и я многим готов пожертвовать, лишь бы добыть клад. Если ты сумеешь разобраться с этим делом, и мы найдем сокровища, обещаю вознаградить по-королевски. Слово графа Вегуэра. Идет?

– Идет, – ответил Пако деловито.

– В таком случае, – добавил молодой граф, – я дам тебе один контакт в Сарагосе, он может пригодиться…

 

Глава 10

Маргалеф

Ранним утром 23 апреля 1810 года капитан де Крессэ сидел на коне и всматривался в даль. Прямо перед ним, примерно в полулье, возвышались могучие стены Лериды. Освещенные лучами утреннего солнца, эти серые стены играли всеми оттенками золотисто-оранжевого и розового и не казались такими угрюмыми, как при обычном дневном освещении. Рядом с де Крессэ на неказистой лошадке сидел молодой капитан инженерных войск, с которым Анри познакомился в Монсоне. Анри встретил его несколько минут назад, и тот, радуясь возможности блеснуть интеллектуальными познаниями, начал очередную обстоятельную лекцию по фортификации:

– Вся ее сила, – без устали тараторил инженер, словно чичероне, обращавшийся к богатому путешественнику, – заключена в замке. Вы видите, что крепостной обвод не слишком силен, профиль валов самый обычный. Зато орудия замка могут бить сверху вниз, накрывая все траншеи наступающего кинжальным огнем!

Вид, который открывался взгляду Анри, был удивительным. Ни поздним вечером вместе с Инессой, ни потом, в предрассветных сумерках, ему не удалось хорошо рассмотреть крепость. Теперь он увидел, насколько она необычна.

Действительно, представьте себе гладкую каменистую равнину, посредине которой торчат две огромные скалы, точнее, два исполинских каменных «стола», каждый высотой в сто пятьдесят шагов. Склоны скал крутые, почти отвесные, зато вершины совершенно горизонтальные. На одной из этих скал возвышается грозный средневековый замок, который когда-то был резиденцией королей Арагона. Внизу, к скале, на которой он стоит, прилепился старый город, зажатый между крутыми склонами и неширокой, но бурной речкой Сегре, протекающей неподалеку от скалы.

Примерно в тысяче шагов от первой скалы вздымается ввысь другая, и на вершине ее стоит мощный замок тамплиеров Гарден. Этот замок, а точнее, место под него было подарено графом Беренгером IV ордену Храма в 1149 году за отвагу при взятии мусульманской твердыни, которой была Лерида в двенадцатом веке. Тамплиеры быстро соорудили здесь замок, а позже, в семнадцатом-восемнадцатом веках, на плоскогорье были построены новомодные укрепления, бастионы и равелины, призванные прикрыть его от возможной осады.

Инженерный офицерик, которого звали капитан Валантен, не унимался и продолжал свой рассказ о фортификации:

– Как видите, у нас нет никаких шансов взять город с востока, отсюда, где мы стоим: нам мешает река. С юга мы точно не сможем осаждать город. Придется сначала брать укрепления замка Гарден, а потом и сам замок. На это уйдет много времени, а у нас его совсем нет. С запада осаду тоже не начать.

– Почему? – удивился де Крессэ.

– Отсюда не видно, ведь мы стоим с другой стороны, но поверьте, за скалой города нет, прямо снизу начинается скала, а на ней сверхмощные укрепления, которые возвели в семнадцатом веке. Остается только это! – С этими словами Валантен сделал широкий жест, показывая на ровную местность с севера и северо-запада от крепости: – Кстати, именно отсюда городом овладел герцог Орлеанский во время осады 1707 года. – Инженерный офицер посмотрел на Анри и добавил: – Вы ведь знаете эту знаменитую осаду во время войны за испанское наследство? Она вошла во все учебники инженерного искусства!

– Да-да, – не слишком уверенно проговорил де Крессе, который хотя и слышал об этой осаде, но понятия не имел, откуда герцог Орлеанский штурмовал город.

Впрочем, осада, тамплиеры, герцог Орлеанский – все это так мало значило по сравнению с тем, что скрывали от Анри эти мощные стены: за ними была Инесса! Мысль о том, что возлюбленная находится в пяти минутах скачки на коне, что предмет его поклонения совсем близко, заставляла сердце в груди молодого офицера колотиться быстрее.

«Как это несправедливо, абсурдно, – думал он, – ведь она совсем рядом… но нас разделяет эта стена и три тысячи шагов, которые простреливаются испанскими пушками и которые нам нужно будет преодолеть».

– Кстати, почему мы не начинаем осаду? – вырвалось у Анри. – Ведь мы уже десять дней стоим без дела!

– Вы понимаете, дело в том, что наш главнокомандующий, – начал с видимым удовольствием Валантен, которому доставляло радость демонстрировать свою информированность, – решился на осаду Лериды, надеясь на то, что корпус Ожеро, который, как известно, действует на севере Каталонии, поможет нам. По крайней мере оттянет на себя те испанские войска, что собираются двинуться на помощь крепости. Но, если я не ошибаюсь, наш друг Ожеро занят сбором контрибуции с Барселоны, и это интересует его гораздо больше, чем военные операции. Так что нам придется встретить гостей. Я думаю, что они придут вот оттуда.

Валантен сделал широкий жест в сторону расстилавшейся слева широкой равнины.

– И много ожидается гостей? – с легкой тревогой, но не за себя, а за то, что он может так и не попасть в Лериду, спросил де Крессэ.

– Да бог их знает, – пожал плечами Валантен, – может, тысяч десять, а то и все пятнадцать.

– А у нас сколько?

– У нас? – опять оживился инженерный капитан, – у нас двенадцать тысяч семьсот четырнадцать человек, из которых десять тысяч восемьсот семьдесят семь пехотинцев, восемьсот шестьдесят кавалеристов, шестьсот семнадцать артиллеристов и триста шестьдесят инженеров.

– Подождите, – сказал де Крессэ, – сколько в крепости гарнизона?

Валантен опять пожал плечами и безразлично проговорил:

– Вроде как восемь тысяч.

– То есть вы хотите сказать, что нас меньше, чем испанцев, чуть ли не вдвое?!

– Ну да, конечно, – как само собой разумеющееся подтвердил Валантен.

– И мы возьмем крепость?!

– Возьмем, – уверенно заявил инженер и уже не так твердо добавил: – Если, конечно, вы побьете тех, кто идет к ней на помощь, но это уже ваше дело: пехоты и конницы.

Тут Валантен взглянул на свои карманные часы и воскликнул:

– Прошу прощения, я с вами заболтался, мне пора. С этими словами он пришпорил свою полудохлую клячу, реквизированную где-то в соседней деревне, и, добавив «Удачи вам в бою на равнине», поскакал неуверенным галопом в сторону переправы через Сегре. Де Крессэ успел весело крикнуть ему вслед:

– Удачи в копании траншей! – и тоже посмотрел на часы. Стрелки показывали восемь двадцать, и Анри пора было в лагерь.

В походе на Лериду капитан опять занялся своей ротой, которую он немного подзабросил из-за своих приключений. Теперь он с утра до вечера готовил солдат к бою. Впрочем, молодой капитан не только целыми днями муштровал своих драгун, он вникал во все их нужды, стремился помочь во всех, даже маленьких проблемах и все, что у него было, делил с подчиненными.

Де Крессэ постоянно вспоминал фразу, которую сказал ему один старый офицер, прошедший огонь и воду: «Разделите то, что у вас есть, с вашими солдатами, они поделятся с вами, и вы не останетесь в проигрыше. Однажды, когда у вас не будет ничего, вы увидите, как старый солдат будет горд, будет счастлив отдать вам свой последний кусок хлеба, а если надо, то и свою жизнь».

Вспоминалась ему и другая фраза того же офицера: «Никогда не пытайтесь скрыть от подчиненных ваши пороки, они их все равно увидят. Стремитесь изжить эти пороки, стать честнее, отважнее, щедрее ваших солдат, тогда они пойдут за вами в огонь и в воду».

Крессэ, как мог, старался жить согласно этим принципам. Здесь, в лагере, он каждый день проводил занятия. Сегодня построение было назначено на девять утра. Пустив коня в галоп, Анри через несколько минут оказался в лагере тяжелой кавалерии, который находился в одном лье от места его прогулки.

Лейтенант Вернье уже начал строить роту. Ровно в девять де Крессэ подъехал к солдатам, застывшим по стойке смирно в конном строю, в полной форме, с полной выкладкой и с оружием. Но едва он начал занятия со своей ротой, как вдруг услышал, что со стороны лагеря кирасир трубы надрывно заиграли тревогу. Анри жестом остановил своих солдат, отрабатывавших сомкнутость строя в движениях рысью, и взглянул туда, откуда неслись звуки.

Видно было, как кирасиры суетятся, выскакивают из шалашей, второпях натягивают ботфорты, пристегивают портупеи, пытаются быстро поседлать лошадей. При этом лошади, испуганные внезапной вспышкой деятельности, бились в коновязях, вставали на дыбы, лягались. Одна лошадь, сорвавшись с привязи и ударив копытом кирасира, поскакала в поле, а солдат, с проклятиями вскочив на ноги, бросился за ней в погоню…

Драгуны смотрели на этот похожий на растревоженный муравейник лагерь с ироничными улыбками, а вид бегущего за взбрыкивающей кобылой кирасира, истошно кричащего: «Держи ее! Держи ее!» – вызвал взрыв хохота.

Пока кирасиры суетились на биваке, к ним подскакал генерал Буссар, командир кавалерии, который был неплохим наездником и храбрецом, но, увы, слыл хамом и грубияном. Осыпая солдат площадной бранью, он пронесся через лагерь, а его адъютант, молодой лейтенантик, выскочил на своем тощем мерине прямо перед де Крессэ:

– Господин капитан, – крикнул он писклявым го лосом, – извольте немедленно собрать всех ваших солдат и поставить ваш отряд в строй Тринадцатого кирасирского!

Де Крессэ не смог сдержать улыбки и произнес, насмешливо глядя на молодого лейтенанта:

– Посмотрите прямо перед собой. Вам не кажется, что мои солдаты в сборе? А насчет кирасирского строя… какую его часть вы имеете в виду? Быть может, эту? – И Анри указал на кирасира, с воплем бегущего за своей кобылой.

Драгуны позади Анри дружно захохотали, а адъютант, покраснев, отсалютовал и исчез, как и появился.

Впрочем, так или иначе, но через полчаса Тринадцатый кирасирский был собран и построен; правда, у некоторых кирасир на лошадях не было вальтрапов, их в спешке не успели прикрепить к седлам. Почти ни у кого позади седел не было «чемоданов». Но зато все были на месте и готовы к бою.

Пока кирасиры готовились к наступлению, мимо них прошагала пехота Вислинского легиона. Анри с удовольствием глядел на этих здоровых славянских парней, которые всегда были первыми в атаке. Сейчас их колонны уверенным шагом шли навстречу врагу.

Кирасиры построились в колонну повзводно, и де Крессэ со своей ротой из двух взводов встал в хвост длинной колонны. Наконец кавалерия тронулась с места.

Драгуны скакали позади всех, и Анри сначала не видел ничего, кроме пыли и крупов впереди идущего взвода кирасир. Так продолжалось примерно четверть часа, и вдруг откуда-то из головы колонны донеслись раскатистые слова команды:

– Вперед в линию! Марш, марш!

По этой общей команде де Крессэ отдал приказ своим двум взводам заезжать правым плечом вперед, а потом, проскакав четыреста шагов, повернуть левым плечом вперед и крупной рысью двинуться на линию развертывания.

Через пару минут огромный фронт кирасирского полка, где рота де Крессэ стояла на левом крыле, был выстроен. Насколько хватало взора, перед Анри простиралась пыльная каменистая равнина, покрытая кое-где чахлой растительностью. Где-то вдалеке замыкала горизонт голубая линия невысоких гор, справа виднелись башни замка Лериды, а от близких развалин какой-то заброшенной деревни шли по дороге полки. Они были наполовину скрыты пылью, поднятой тысячью башмаков и копыт, но сквозь серо-коричневые клубы там и сям мелькали линии сверкающих штыков и развевающиеся знамена с красными «бургундскими» крестами. До передовых испанцев было около тысячи шагов.

Откуда-то справа, со стороны Лериды, донесся гул орудийных выстрелов и отдаленный перекат оружейной пальбы. Потом все почему-то стихло.

Крессэ оглянулся по сторонам. Пока конница шла рысью, польская пехота отстала, по крайней мере Анри не мог рассмотреть вислинцев сквозь строй своих солдат и поднятую пыль.

Зато откуда-то внезапно вылетели в галоп две французские пушки конной артиллерии. Они пронеслись совсем рядом с драгунами и развернулись буквально в пятидесяти шагах левее их строя.

Анри всегда с любопытством наблюдал, как лихо выносятся на позицию пушки конной артиллерии, прислуга которых сидела на лошадях. Доскакав до назначенных позиций, артиллеристы проворно спрыгивали с коней и быстро разворачивали свои орудия, которые так же лихо вывозили в галоп шестерки лошадей. Невообразимо, но пушки в одно мгновение оказались развернуты. Артиллеристы, бросая поводья кому-то из своих товарищей, подбежали к пушкам. Те же, кому выпало остаться с лошадьми, как-то ухитрялись удерживать по семь-восемь коней разом. Прислуга у пушек тотчас живо заработала банниками, правилами и протравниками… Буквально через двадцать секунд раздался грохот первого выстрела и почти тотчас – второго.

Ушам стало больно от грома, но привыкший к пальбе конь де Крессэ даже не дернулся, хотя сноп пламени взметнулся совсем близко от него.

Снова залп. Снова все затянуло дымом.

Почти в тот же миг раздался грохот испанских пушек, и над головами Анри и его солдат с тяжелым свистом пролетело ядро. Кто-то из драгун инстинктивно пригнул голову. Анри приосанился в седле, и чуть повернувшись назад, громко крикнул:

– А ну, выше головы! Вы драгуны Второго полка!

Грохот боя наполнял его сердце не страхом, а каким-то непонятным радостным возбуждением. Едва раздавался гул канонады, как Анри забывал о самосохранении, переживаниях и даже о самой сильной любви. Оставались лишь упоение боем и необходимость быть примером для своих подчиненных.

Еще одно ядро просвистело совсем рядом, а через секунду раздался грохот и звон, словно кто-то стукнул колотушкой по гигантскому котлу.

– Это не в нас – в кирасир! – весело крикнул кто-то из строя драгун, словно это попавшее в соседей ядро означало, что больше нечего боятся.

Почти в тот же миг перед фронтом кирасирского полка выехал его командир в сверкающей кирасе и с белым плюмажем на высокой полированной каске. Он привстал в стременах играющего под ним мощного гнедого жеребца и, повернувшись к строю, громко крикнул:

– Кирасиры, смирно, к атаке! Палаши вон! Рысью марш!

Тотчас линия тяжелой кавалерии двинулась вперед, набирая скорость. Де Крессэ остановился в

растерянности. Он рвался в атаку, но был дисциплинированным солдатом, а полковник явно отдал приказ только своим. Тем не менее необходимость поддержать атаку кирасир была очевидной, и Анри, после секундного размышления, уже схватился было за свой палаш, как перед строем появился вдруг генерал с красной физиономией. Это был Буссар.

– Ну что раззявились, капитан! В атаку! – крикнул он и улетел куда-то вслед за кирасирами.

Анри вскипел гневом, ведь он хотел быть дисциплинированным солдатом, а его при всех чуть ли не упрекнули в трусости. Он буквально подскочил в седле и что есть мочи прокричал:

– За мной рысью марш!

Уже на ходу, когда два драгунских взвода двинулись одной плотной массой, построенной в две шеренги с офицерами впереди, Анри, снова обернувшись к солдатам, крикнул, хватаясь за эфес:

– Палаши вон!

Тотчас, сверкнув на солнце, клинки вылетели из ножен. Уже по тому, с какой решительностью и с каким выражением лиц драгуны выхватили из ножен оружие, капитан понял, что может полагаться на своих людей. Он не сомневался, что в этот миг они пойдут за ним в огонь и в воду. А на остальное – на боль, раны и на смерть – сейчас было наплевать. Ему хотелось только одного: оказаться достойным своих солдат.

Грохот копыт становился все более гулким, все сильнее звенели висящие на портупеях ножны, драгуны скакали крупной рысью, а потом кони плавно перешли на галоп. Единственный трубач в роте, скакавший справа от строя, протрубил по знаку командира отрывистый сигнал атаки. Де Крессэ увидел, что его рота обогнала кирасир, он с упоением мчался на врага, хотя даже не видел его. Равнина была слегка волнистой, и испанцев на какую-то минуту не стало видно, но вот драгуны вылетели на невысокий пригорок и увидели почти прямо перед собой вражеские пушки.

Артиллеристы тотчас приложили пальники к затравочным отверстиям, и в тот же миг навстречу всадникам с ужасающим грохотом вылетел сноп огня и дыма, но по какому-то счастливому стечению обстоятельств вся картечь, которую выпустил неприятель, пролетела выше строя. С визгом тяжелые кованые картечные пули пронеслись чуть ли не прямо над касками, но никого из драгун не задело.

– Chargez!! – закричал что есть мочи Анри, и через несколько секунд его рота влетела на двухорудийную испанскую батарею. Артиллеристы метнулись под пушки. Тех, кто не успел этого сделать, зарубили драгуны, не прекращая бешеной скачки.

Проносясь через батарею, Анри бросил взгляд вправо. Он видел, как навстречу кирасирам неслись разношерстные испанские всадники, видимо ополченцы или бойцы полуополченческих формирований. Их мундиры отдаленно напоминали гусарские.

Эти не продержатся и минуты, мелькнуло в голове.

Также справа, но шагов на сто впереди Анри увидел плотную массу неприятельской пехоты. По всему было видно, что это хорошие солдаты, не чета испанской коннице. На них были какие-то необычные для испанцев ладные синие мундиры с белыми галунами спереди, похожие на те, что Анри в детстве видел на солдатах французской королевской гвардии. «Гвардейцы», как их окрестил для себя Анри, явно строили каре для отражения кавалерийской атаки. Линия, обращенная в сторону кирасир, была уже на месте, а боковые и задние фасы должны были быть выстроены через полминуты.

Решение пришло мгновенно.

Анри высоко поднял саблю и чуть натянул поводья своего коня, замедляя скачку и тем самым показывая драгунам, что нужно придержать лошадей. Его поняли, и рота перешла на короткий галоп. Еще миг – и они проскакали мимо «гвардейцев».

– Дивизион! Направо заезжай!! – что есть мочи закричал Анри и, привстав в стременах, показал на строй испанской пехоты. Драгуны поняли приказ командира. Два взвода, держа равнение, сомкнувшись колено к колену, не задерживая короткого галопа и не ломая строй, прямо на ходу развернулись в сторону врага.

– Chargez!! Chargez!! Да здравствует Император!! – закричал исступленно Анри и бросился прямо на неприятеля. Драгуны неслись за своим командиром, и буквально через несколько мгновений стена всадников, ведомая де Крессе, вломилась в гущу испанцев.

– Руби! Бей!! – кричали капитан де Крессэ, лейтенант Валлье и сублейтенант Кутре. – Да здравствует император!!

Появление драгунского отряда, вылетевшего с фланга из пыли и дыма и врезавшегося в строй пехоты, было настолько неожиданным, а ярость драгун столь отчаянна, что каре, не успевшее построиться, мгновенно развалилось. «Гвардейцев» охватила паника, и они бросились врассыпную. Напрасно какой-то важный начальник на коне пытался их остановить. Десятка два пехотинцев пали под ударами палашей, строй превратился в бесформенную толпу, и в этот же миг с фронта подлетели кирасиры, которые только что одним ударом опрокинули испанскую конницу, что есть мочи улепетывавшую справа и слева от пехоты.

Все это произошло настолько внезапно, что сидевший на коне командир «гвардейцев» вдруг закричал на французском языке, но с каким-то странным неиспанским акцентом:

– Мы сдаемся! Сдаемся! Остановите своих солдат! – орал он, протягивая шпагу в сторону Анри. Тотчас пехотинцы повернули ружья прикладами вверх и закричали по-французски:

– Сдаемся! Сдаемся!

Драгуны, подчиняясь жесту командира, немедленно прекратили рубить приведенную в полный беспорядок пехоту. Но кирасиры не сразу остановили бойню, и на землю упали, обливаясь кровью, еще несколько десятков испанских солдат.

Анри был недалеко от неприятельского знаменосца и, прокладывая к нему путь, прокричал издалека:

– Знамя! Знамя!

Знаменосец хотел было вручить ему этот заслуженный трофей, как вдруг откуда ни возьмись к испанцу подскочил один из кирасиров и, вырвав у него из рук знамя, заорал:

– Я взял знамя! – и с этим возгласом поскакал к своему командиру…

Анри не стал спорить, он понимал, что доказывать что-либо будет совершенно бесполезно. На секунду им овладела злость. «Потом Буссар вообще скажет, что меня здесь не было», – мелькнуло у него в голове, но в этот момент откуда-то из толпы всадников вынырнул Монтегю с окровавленной саблей:

– Крессэ, – кричал он в восторге, – плюньте на это знамя! Я все видел!! Я был рядом с вами в атаке, но не успел догнать драгун! Это блестящая победа, и она принадлежит вам по праву!

В просторном, но скромном доме, который принадлежал, видимо, зажиточному крестьянину деревни Виллануэва-дель-Пикат, расположился штаб главнокомандующего. Анри прибыл туда 24 апреля, на следующий день после боя, который завершился блестящей победой французов. Де Крессэ вошел в кабинет генерала вместе с Монтегю, поджидавшим его в прихожей. В комнате, обставленной грубой мебелью, так отличавшейся от роскоши сарагосского особняка, сидели за бумагами командующий и несколько офицеров в густых золотых эполетах.

– А, де Крессэ! – приветствуя Анри, встал из-за стола главнокомандующий. – Проходите, я вас ждал! Во вчерашнем бою вы были несравненны. Благодаря вашему стремительному маневру, наша кавалерия разнесла вдребезги знаменитую Валлонскую гвардию, а потом и всю Первую дивизию испанцев, которая, как вы видели, просто бежала с поля боя.

Анри, чуть покраснев от удовольствия и смущения, скромно произнес:

– Я старался, мой генерал, быть не хуже других…

– Вы были лучшим! – похлопав по плечу капитана, произнес Сюше. – И я подписал приказ о вашем производстве в чин командира эскадрона, а заодно предлагаю вам место одного из моих адъютантов, пока сверхштатного… Вы довольны?

– Мой генерал, всего лишь две недели, как я стал усиленно обучать своих солдат, и, вы видите, результат налицо. Я, естественно, благодарю вас за повышение в чине, но покинуть их сейчас было бы, наверно, некрасиво…

Сюше чуть нахмурился и холодно произнес:

– Ну тогда мы еще долго не увидимся. Вот письмо из министерства.

С этими словами он взял со стола какую-то бумагу и протянул ее Анри.

«В ответ на ваш запрос, – прочитал молодой офицер, – сообщаем, что маршевая рота Второго драгунского полка тотчас по получении сего предписания должна продолжить свой путь и присоединиться без промедления к своему полку, находящемуся в настоящий момент при корпусе маршала Виктора».

– А где сейчас Виктор? – оторвавшись от бумаги, спросил с беспокойством Анри.

– Если я не ошибаюсь, под Кадисом, это примерно в двухстах пятидесяти лье отсюда, на другом конце Испании, если вы помните географию.

Сознание, что он может отдалиться от возлюбленной, которая сейчас как никогда близка к нему, более того, уверенность, что в таком случае он никогда больше ее не увидит, заставила де Крессэ похолодеть. Что касается Святого Грааля и сокровища тамплиеров, он даже не успел о них подумать, ибо тотчас выпалил:

– Если еще не поздно, я принимаю ваше предложение и поступаю на службу в ваш штаб.

Сюше улыбнулся и спокойно сказал:

– Конечно, не поздно. Вы – отличный офицер, всего за несколько дней не раз доказали свою храбрость и блеснули талантом. Мне такие нужны. О своей роте не беспокойтесь, лейтенанта Вернье я за вчерашний подвиг произведу в капитаны, и он поведет роту на юг. Ну а вы располагайтесь в штабе. Монтегю поможет вам устроиться.

С этими словами Сюше отослал было офицеров, как вдруг вспомнил:

– Ах да, Монтегю, вы сосчитали пленных?

– Да, мой генерал.

– И сколько их?

– Две с половиной тысячи.

– Что-то маловато, – наморщил нос Сюше, – а вы хорошо считали?

Адъютант тотчас сообразил:

– Возможно, я ошибся, нужно пересчитать.

– Хорошо, сделайте это до вечера. Я сейчас пишу императору рапорт о победе… Кстати, как нам назвать эту битву?

– Мой генерал, если вы позволите, – произнес де Крессэ, и Сюше кивнул головой. – В том месте, где мы разгромили батальон Валлонской гвардии и тем самым победоносно начали сражение, была заброшенная деревня. Она называлась Маргалеф.

– Маргалеф… – задумчиво промолвил Сюше. – Ну что же, звучит хорошо. Итак, пишите, Дюран, – сказал он, обращаясь к секретарю: – Рапорт о победе при Маргалефе, 23 апреля 1810 года…

 

Глава 11

Темные люди

В полдень двадцать восьмого апреля у входа на старый мост через Эбро, который вел к центру Сарагосы, было оживленно. Здесь скопилась целая толпа крестьян, которые везли на рынок снедь и вино. Но часовые в форме Арагонских стрелков, с которыми был полицейский и французский унтер-офицер, никого не пускали в город. Из толпы раздавались возмущенные выкрики:

– Когда же будут пускать? Так мы попадем на рынок к самому закрытию!

– Что, в Сарагосе уже жрать не надо?!

– Вот напридумывали законов! Больше всего возмущался Пако:

– Честным людям прохода не дают!

Впрочем, через какое-то время к часовым подбежал полицейский агент, отдал какое-то распоряжение, и солдаты открыли проход на мост, придирчиво проверяя у всех входящих паспорта.

Паспорт – желтая бумажка, на которой были отмечены все характеристики ее владельца: возраст, рост, цвет волос, цвет глаз, форма губ, цвет лица, а также особые приметы, – был у Пако в полном порядке. Так что проверка его бумаг заняла минуту, и контрабандист, пройдя линию часовых, зашагал по древнему мосту, построенному еще римлянами. Это мощное каменное сооружение выдержало все превратности времени, в том числе и последнюю осаду, запечатлевшую на его арках следы от попаданий ядер.

Впереди, справа от моста, возвышалось величественное здание собора Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, купола и шпили которого играли многоцветной мозаикой в лучах яркого солнца.

Едва Пако сделал пару шагов по площади перед собором, как его оглушил грохот орудийного залпа, раздавшегося откуда-то с берега Эбро. Пако вздрогнул и посмотрел по сторонам. Многие прохожие тоже рассеянно оглядывались, не понимая причины этой канонады.

Не прошло и полминуты, как раздался новый залп, от которого затряслись стены и зазвенели окна, а через полминуты еще один…

Пока люди изумленно спрашивали друг друга, что это может быть, на площадь выехали два всадника в мундирах испанской жандармерии. Один из них, встав посреди площади, громким голосом возвестил по-испански:

– Его светлость граф Сюше объявляет всем верным жителям Сарагосы и всего Арагона, что двадцать третьего апреля сего года Господь даровал победу Арагонской армии над войсками мятежников из Каталонии под командованием генерала О’Доннела.

В плен взято шесть тысяч сто тридцать семь человек. Еще пятьсот двадцать неприятельских солдат убито и ранено. Сегодня часть пленных пройдет по улице Коссо, и жители сами смогут убедиться в результатах победы. Его светлость объявляет, что в честь этого радостного события прогремит орудийный салют в двадцать залпов…

Пока жандарм силился кричать так, чтобы его слышала вся площадь, пушки продолжали грохотать, а потом к ним присоединился перезвон колоколов собора. Вскоре колокола гудели уже над всей Сарагосой.

Пако пробормотал про себя какие-то проклятия и, засунув в рот свою вонючую сигару, зашагал в сторону улицы Мизерикордия, где его ждало одно важное дело. Пако не хотелось идти в сторону Коссо, но другого пути не было, так как главная улица шла полукругом, охватывая весь центр города и упираясь концами в Эбро.

Уже приближаясь к Коссо, контрабандист увидел впереди какое-то столпотворение. Еще несколько шагов – и он очутился в толпе. Зеваки явно в ожидании чего-то стояли на тротуарах, вдоль которых редкой цепью выстроились французские солдаты и несколько агентов испанской полиции. Конечно, Пако мог бы перебежать улицу, но решил перестраховаться – мало ли, заберут в полицию, а там будут лишние и ненужные вопросы. Он остановился и огляделся по сторонам:

– Пленных, что ли, гнать будут? – спросил он у женщины с корзиной, которая с интересом всматривалась в глубь длинной улицы.

– Ну да, пленных…

– А чьих? – задал он провокационный вопрос.

– Ты что, с луны свалился? – буркнула тетка. – Наших. – А потом, заметив, что на нее косо посмотрели из толпы, поправилась: – То есть неприятельских.

– Неприятельских? – не унимался Пако. – Французов, что ли?

– Слушай, иди-ка ты, дружок, своей дорогой, – ответила тетка, – а то на добрых людей беду накличешь.

С этими словами она отвернулась и отодвинулась в сторону.

Пако раскурил свою жуткую сигару, отчего вокруг него образовалось свободное пространство, и стал терпеливо ждать. Примерно через четверть часа со стороны университета показалась колонна, впереди которой ехали французские конные жандармы, а за ними шли несколько пехотинцев. Потом показалась и толпа пленных. Когда она приблизилась, Пако с удивлением отметил, что на лицах пленных испанских солдат было написано не страдание, а скорее полное безразличие. Некоторые шли и громко разговаривали, кто-то небрежно покуривал сигары, кто-то даже приветствовал стоящих по тротуарам жителей, а были и такие, которые гоготали, бог знает почему.

В общем, на убитых горем людей они не походили. Французских охранников, которые шли редкой цепью по краям густой колонны, было немного. Если бы пленные вдруг вздумали бежать, французам навряд ли удалось бы поймать или застрелить одного из пятидесяти, но, судя по всему, пленные и не думали о побеге. Кто-то беспечно, а кто-то безразлично они шли в это вынужденное путешествие во Францию.

Пленных гнали чуть больше четверти часа. Хотя Пако не считал, да и не мог бы сосчитать их, ему показалось, что испанских солдат было полторы-две тысячи, не больше. Впрочем, глашатай говорил, что это только первая колонна.

«Бог знает, может, пригонят еще и других», – мелькнуло у него в голове.

Пока вели пленных, Пако выкурил свою толстую сигару и, сплюнув, продолжил путь на улицу Мизерикордия.

Дом, к которому он подошел, был солидным зданием с решетками на окнах первого этажа. Этот дорогой особняк принадлежал известному в Сарагосе доктору дону Хосе Чуэка и Мескита. Но добрый контрабандист шел к доктору не для того, чтобы показать ему свои болячки. Дон Хосе уже давно оставил врачебную практику, ибо его взял в ближайшие помощники комиссар Домингес. Человек передовых убеждений, сторонник нового порядка вещей в Испании, высокообразованный дон Хосе Чуэка быстро занял видное место в полицейской администрации, а его организаторские таланты и связи очень помогли комиссару Домингесу на первых порах. Правда, комиссар сразу заметил, что Чуэка уж очень любит деньги. Но кто их не любит? Однако комиссар не знал, что его ближайший помощник не просто относится с теплым чувством к серебряным кружочкам, а любит их с упоением. Очень быстро доктор стал пользоваться своим служебным положением вовсе не для того, чтобы наводить в городе порядок. За взятки он помогал оформить документы для кого угодно. Так одним из его постоянных «клиентов» стал молодой граф Вегуэра…

На вопрос слуги «Как представить посетителя?» Пако коротко ответил:

– Скажи, что от друзей из Хаки.

Слуга посерьезнел и исчез за дверью. Примерно через пять минут он снова появился на пороге и предложил контрабандисту войти.

В богато обставленном кабинете за массивным письменным столом сидел дон Хосе Чуэка. Ростом, телосложением и возрастом он походил на своего посетителя, только в отличие от контрабандиста, у которого было обветренное лицо и заскорузлые руки, дон Хосе был ухожен, выхолен и одет почти по последней французской моде. На его полном лице с жирными губами было написано легкое беспокойство.

– Ave Maria purisima, – произнес Пако, посмотрев в глаза дону Хосе.

– Sin pecado concebida santissima, – ответил тот, как школьник повторяет хорошо выученный урок.

Тогда Пако перекрестился и поцеловал свою руку, которой совершил крестное знамение.

Эти два человека, которых очень мало беспокоили вопросы веры, едва ли использовали бы такое почти вышедшее из употребления приветствие, если бы, конечно, оно не было условным паролем и отзывом агентов Кондесито.

– Как поживают наши друзья? – спросил дон Хосе.

– Все прекрасно, но у нас есть одно дельце, которое Кондесито хотел бы тебе предложить.

Пако обращался ко всем людям на «ты», в независимости от их положения. Исключение он делал лишь для молодого графа, в котором видел существо высшего порядка.

– Что за дельце? – недоверчиво уставился на него дон Хосе.

– Дельце простое, – усмехнулся Пако, – заработать кучу денег, а пока вот тебе сто песо с приветом от Кондесито.

– Да хранит Господь нашего молодого графа, доброго и щедрого, – ответил дон Хосе, поспешно забирая кошелек своей холеной пухлой ручкой. – Что же хочет от меня его светлость?

– Расскажи, что там за история с сокровищем, которое ищут французы, – без лишних предисловий начал Пако.

– О, об этом мне ничего не известно, – замахал руками дон Хосе, – все держат в тайне, и никто, кроме Сюше и ближайших к нему офицеров, ничего не знает.

– А если ты получишь одну двадцатую всех сокровищ, коли твои сведения помогут нам их найти?.. Так сказал Кондесито. Ну, вспоминаешь что-нибудь?

Дон Хосе Чуэка встал, взял из шкафа бутылку малаги, пару бокалов и поставил их на стол, жестом предложив выпить. Пако, ни слова не говоря, кивнул головой. Доктор налил вино, выложил на стол коробку с шикарными сигарами и молча пододвинул ее Пако.

Контрабандист не заставил себя уговаривать и глотнул густого вина. Потом схватил ароматную гавану, отрезал кончик ножом и засунул сигару в рот.

– Как будет вознаграждено то, что информация исходит именно от меня?

– Ну, если ты скажешь точное место, получишь одну двадцатую от добытого, а если просто поможешь, Кондесито не поскупится. Ведь ты его знаешь, сказал, что наградит по-королевски, значит, наградит.

Дон Хосе Чуэка и Пако раскурили сигары.

– Уж как-то это все неопределенно, – произнес дон Хосе, – по-королевски…

– Ну, если не нравится, я пошел, – сказал Пако, вставая из-за стола.

– Стой, стой, – заволновался дон Хосе. – Я верю Кондесито, но хотелось бы все-таки поточнее…

Пако снова уселся.

– Я могу тебе сказать только, – продолжал дон Хосе Чуэка, – что у французов есть бумага, на которой изображен план, где спрятаны сокровища, но эту бумагу держит при себе генерал Сюше, а ее копия хранится у адъютанта Монтегю. Зато название замка, где спрятан клад, написано на шкатулке, и эту шкатулку французы отбили, когда уничтожили отряд отца Теобальдо.

– Это я и без тебя знаю, – безразлично бросил Пако.

– Да, а название замка тебе известно?

– Я сам видел эту шкатулку. Там было что-то нацарапано непонятным шифром.

– Ну так вот, один из помощников Сюше, какой-то там де Кресси или де Кресса, расшифровал эту надпись, – торжествующе произнес дон Хосе.

– И?

Дон Хосе выпустил еще клуб дыма и сказал:

– Это только половина информации. Сколько мне будет за нее?

– Я же сказал, Кондесито не обидит. Пусть будет одна сороковая.

– Одна сороковая? Согласен, но только ты поклянись Пресвятой Богородицей.

Пако без колебаний произнес клятву и перекрестился. Правда, дона Хосе подобная клятва не убедила, и он, больше полагаясь на щедрость Кондесито, проговорил:

– Это замок Гарден в Лериде. Раньше он принадлежал тамплиерам, там они и спрятали сокровища. А где точно, ищи бумажку…

Пако вышел от дона Хосе, когда уже смеркалось. Кроме постоялых дворов, где ему совсем не хотелось светиться, у Пако была еще пара мест, чтобы переночевать, не привлекая ничьего внимания. Требовалось только оставить пару монет, и все. Но Пако пошел к тетке Кармеле, сказав ей, что ночевать ему больше негде и что он хорошо заплатит.

Лита без восторга указала контрабандисту маленькую комнатенку наверху в конце грязного коридора, одну из тех, куда удалялись клиенты ее заведения, когда им нужно было уединиться с девочкой. В субботний вечер посетителей ожидалось много, и поэтому бандерша выделила Пако самую крошечную комнатенку, находившуюся рядом с ее покоями. Она не очень любила пускать сюда клиентов, которые мешали ей спать своим шумом. Так что, забрав у Пако два реала, толстуха предоставила эти покои в его распоряжение.

Вопреки обыкновению, Пако не стал пить в общем зале вино и пугать посетителей своими отвратительными сигарами. Отказался он и от услуг девочек, которых Лита, впрочем, и не особенно ему навязывала, вспомнив, что Пако прошлый раз не заплатил. Контрабандист сослался на плохое самочувствие, удалился в свою комнату и стал ждать.

А ждать пришлось долго. Снизу еще несколько часов раздавались пьяные выкрики, со стороны лестницы и из коридора слышны были громкие шаги, грубый смех, сальные шутки, хлопанье дверей, а потом и другие ритмичные звуки, которые раздражали Пако, мысли которого были далеко от любовных утех. Но Пако терпеливо ждал, он знал, что Лита обычно покидает общий зал где-то около полуночи, когда клиенты заканчивают разбор девочек и платят вперед. После этого ловить там ей больше нечего.

Пако не ошибся. Почти ровно в полночь из коридора послышались шаркающие грузные шаги Кармелы и скрип открывающейся двери в ее комнату. Бандит стремительно выскочил и резким точным движением схватил толстуху за горло одной рукой. Другой он перехватил у Кармелы маленький подсвечник, чтобы, не дай бог, не устроить пожар. Еще миг – и Пако втащил насмерть перепуганную хрипящую бандершу в ее комнату. Не отпуская ни на секунду ее горло, он аккуратно поставил подсвечник на стол и закрыл дверь на крючок.

В ту же секунду перед носом Кармелы блеснуло острое лезвие навахи.

– Ну, старая жаба, рассказывай, как сдала нас с отцом Теобальдо французам?! Кто тебе еще помогал?!

– Что ты, что ты, с ума сошел? – хрипела Кармела. – Дай хоть слово сказать.

– Ну, говори, гадина, – контрабандист чуть ослабил давление на горло толстухи, – но, если крикнешь, глотку перережу в один миг.

– Что ты, что ты, дружок, ты ошибаешься, – взмолилась та.

– Ошибаюсь? – взревел Пако. – А знаешь, как рванул заминированный фургон, а как потом стреляли и рубили наших?

– Пако, это не я, клянусь! Какого рожна мне было выдавать вас французам?! Вы мне деньги платите, а от них одни неприятности.

– Да ладно, неприятности, – развязно бросил контрабандист, – только за счет их офицеров и живешь!

– Послушай меня, – стонала Лита, – вас сдал Чучо…

– Чучо?! – бандит снова чуть ослабил хватку на горле бандерши.

– Да-да, Чучо! – обрадовалась Кармела эффекту, который произвели ее слова. – Неужели ты не знаешь, что он попал в лапы французов?

– Знаю, – произнес Пако, и мгновенная догадка пронзила его сознание.

– Его допросили так, что он во всем сознался, и пообещали оставить в живых, если он расскажет что-нибудь ценное, что позволило бы найти вашу банду. Ну он и постарался. Сдал вас всех с потрохами.

Последние слова Лита произнесла окрепшим голосом, оттолкнув руку Пако.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Да есть добрые люди, дружок…

Эта фраза снова взбесили Пако. Глаза его злобно блеснули в неровном свете свечи, он опять схватил толстуху за горло и приставил наваху прямо к ее лицу:

– Пошути мне еще только, зарежу! Но испуг Литы уже прошел.

– Успокойся ты и лучше послушай, откуда я все знаю! Ходит тут к нам один офицерик, Монтегю, адъютант командующего. Он, когда выпьет, поболтать любит.

– Как ты сказала – Монтегю?! – почти прокричал Пако, мгновенно вспомнив свой разговор с доном Хосе Чуэка.

– Ну да, Монтегю.

– Он к вам ходит?!

– Еще как, большой любитель наших девочек! Как только штаб возвращается в Сарагосу, не пропускает возможности отдохнуть, даже сейчас собирается к нам в гости из-под Лериды.

– А ты откуда знаешь? – недоверчиво спросил Пако.

– Да он сам сказал, когда уезжал. Говорил, что хоть и отправляется на войну, но через недельку-другую командующий обязательно пошлет его в Сарагосу, проверить, как здесь дела. Да и деньжат даст ему на дорогу. Вот наш любимый офицерик к нам и заедет.

Глаза Пако сверкнули торжествующим блеском.

– Послушай меня, тетка, – проговорил он голо сом человека, нашедшего то, что так долго искал. – Если поможешь мне, сумеешь заработать кучу денег. Кучу! Только сделай все, как я скажу…

 

Глава 12

Под стенами Лериды

С далеких гор дул холодный пронизывающий ветер, который гнал по ночному небу рваные облака. Время от времени выглядывала луна, освещая мертвенным светом каменистую равнину. В эти мгновения можно было хорошо увидеть огромную черную громаду скалы, замок на ней и прилепившийся внизу обнесенный стенами город.

В эту ночь командир эскадрона де Крессэ получил свое первое задание в качестве адъютанта главнокомандующего. Сейчас он стоял где-то в тысяче шагов от крепости, а мимо него бесшумно двигались темные фигуры солдат. Анри вспомнил, как с этого самого места он пять дней назад увидел, как открылись ворота, опустился подъемный мост, и из крепости выехали два всадника. Один из них был трубачом, который силился извлекать из своего инструмента как можно более громкие звуки. В руках у другого был белый флаг.

Сердце у Анри тогда дрогнуло от радости:

«Парламентер! – мелькнуло в голове. – Неужели сдаются?! Значит, командующий был прав, победа при Маргалефе напугала их. Они рассчитывали на помощь армии из Каталонии, но теперь надеяться больше не на что, и мы сможем войти в крепость без стрельбы, без боя, без кровопролития, но как победители…»

В мгновение ока он представил себе, как въезжает в город в мундире с белой с золотом повязкой адъютанта главнокомандующего на руке и, спрыгнув с коня перед домом Инессы, преклоняет перед ней колено, вручая букет белых роз.

Но мечтать пришлось недолго, его послали на встречу с парламентером, который передал запечатанное сургучной печатью письмо. Уже через несколько минут это письмо было в руках командующего, который нетерпеливо сломал печати, пробежал глазами по строчкам послания, передал бумагу де Крессэ и раздосадованно произнес:

– Взгляните, вот ответ, достойный Цезаря.

«Господин генерал, – прочитал Анри, – эта крепость никогда не рассчитывала на помощь какой-либо армии. Имею честь выразить Вам мое самое глубокое уважение. Хайме Гарсия Конде».

Все сомнения исчезли. Нужно было готовиться к отчаянной битве, и в лагере закипела работа. Со всех сторон везли провиант, боеприпасы и шанцевый инструмент, солдаты плели сотни туров, заготавливали тысячи фашин.

И вот теперь колонны пехоты медленно приближались в ночи к вражеской крепости. Рядом с Анри шел капитан Валантен, тот самый, с которым де Крессэ познакомился в Монсоне и недавно встретился под Леридой. Сейчас Валантен был неузнаваем: не забавный болтун, любивший блеснуть своей ученостью, а офицер, на лицо которого легла печать серьезности.

Когда луна выходила из облаков и на миг освещала пейзаж, инженер доставал план, бросал на него быстрый взгляд и, оглядываясь по сторонам, снова махал рукой, увлекая за собой Анри и всю колонну.

«Как он там еще что-то разбирает в такой тьме?» – подумал Анри.

Но вот Валантен остановился, снова бросил взгляд на бумажку и, оглянувшись, тихо произнес, обращаясь к де Крессэ:

– Осталось двести шагов… примерно. Полная тишина!

Теперь вся колонна шла почти что на цыпочках, никто не разговаривал, все старались двигаться так, чтобы не шевельнулся ни один камень на земле. Наконец инженер прикоснулся к руке де Крессэ и прошептал:

– Здесь…

Анри оглянулся. Единственное, что он видел, – это темная громада города впереди, но сколько до него осталось, понять было невозможно.

– До города примерно триста метров, – словно услышав мысли де Крессэ, произнес инженер, выражая расстояние в новомодной метрической системе, не так давно принятой во Франции, – начинаем!

Анри кивнул головой, и Валантен стал расставлять по местам «рабочих», то есть солдат, выделенных из полков для проведения осадных работ. Они шли без оружия, в руках у них были только кирки и лопаты.

Де Крессэ сделал жест лейтенанту, командиру идущего позади него взвода вооруженных гренадер. Это был отряд прикрытия. Гренадерский взвод, следуя за адъютантом, прошел еще шагов сорок. Здесь по негромкой команде офицера большая часть солдат опустилась на землю и залегла, сжимая в руках оружие.

Но Анри не остановился, продолжая движение вместе с дюжиной заранее назначенных самых лучших гренадер под командованием старого сержанта. Когда прошли еще пятьдесят шагов, Анри встал, потом махнул рукой сначала вправо, потом влево. Все уже знали, что это значит. Быстро и без суеты солдаты разомкнулись в стороны, остановились и тихо опустились на одно колено. Анри услышал негромкий лязг штыков, которые примкнули к ружьям.

Наклонив оружие навстречу невидимому врагу, гренадеры замерли, стоя на одном колене. Анри тоже опустился на колено. Наступила полная тишина, луна снова зашла за облака, и стало так темно, что даже темный силуэт замка почти слился с ночным небом.

Прошла минута, и сзади раздался негромкий стук железа о каменистый грунт, стук который становился все громче, а пространство, откуда он доносился, все шире. Это работали сотни кирок и лопат.

Анри весь обратился во внимание, его глаза постепенно привыкли к темноте, и он снова стал различать впереди черный силуэт. Молодой офицер прекрасно понимал, что перед ним крепость с огромным гарнизоном, и оттуда можно ожидать все, что угодно. Но, кажется, там все спали. Стук кирок и лопат за спиной Анри становился все более отчетливым. Осмелев и немного окопавшись, солдаты стали работать уверенней.

Внезапно громкий звук выстрела разорвал тишину. Анри невольно вздрогнул, увидев, как, слепя глаза, ярко блеснул в черной мгле всполох, а потом, разрывая мглу, по небу, описывая огромную параболу, полетел в снопе пламени осветительный снаряд.

Все поле мгновенно осветилось, и Анри четко увидел черные силуэты гренадер, сидящих в безмолвной тишине со склоненными ружьями.

Тотчас же раздался еще один гулкий выстрел из мортиры, и в воздух взлетел, озаряя поле, второй осветительный заряд. Анри обернулся назад, но к удивлению своему не увидел ни одного рабочего: те окопались уже настолько, что смогли залечь и остаться незамеченными. Наверное поэтому, к удивлению де Крессэ, над полем снова повисла тишина. Испанцы то ли ничего не разглядели, то ли ничего не поняли.

Через несколько минут позади Крессэ громко застучали кирки и лопаты, «рабочие» становились все более уверенными, и стук их инструментов звучал все явственней.

Анри совсем уже успокоился и подумал, что все пройдет гладко. Но внезапно тишину разорвал новый выстрел из мортиры, потом еще один, потом еще… Стреляли из замка и из города. Местность осветилась так, что стало видно чуть ли не как днем.

И вдруг с бастиона, напротив того места, где находился Анри с солдатами, громыхнул выстрел. Это уже был не отдаленный гул мортиры, а мощный, уверенный грохот тяжелой пушки. В ту же секунду молодой офицер услышал, как с диким визгом пролетела картечь. Через несколько секунд раздался новый пушечный выстрел, потом еще один. Картечь проносилась мимо…

Ну вот опять прогремел выстрел. На этот раз пули не только завизжали рядом, но рассыпались по каменистой почве, словно горох по столу. Где-то слева раздался крик и истошные мольбы солдата, которого искалечила картечь. Пока его уносили товарищи, в воздух взлетали все новые и новые осветительные каркасы, которые гигантскими огненными параболами чертили небо. Грохотали пушки, и с визгом неслись кованые шары, со стуком ударяя по камням.

Анри продолжал стоять на одном колене. Вспомнив молитву «Отче наш», которой его научили в детстве, он повторял ее в десятый раз, стиснув зубы, преодолевая желание упасть на землю и зарыться. Он должен был подавать пример. Согласно регламенту, передовые посты охранения осадных работ должны были не ложиться, а стоять на одном колене. Лечь для него означало бы посеять панику среди солдат.

Позади него те, кто копали траншею, работали не покладая рук, их уже заметили, и вся надежда была на то, что они сумеют прокопать достаточно, чтобы укрыться от вражеского огня.

Первая ночь, которую Анри провел в качестве адъютанта главнокомандующего, дежурного при осадных работах, закончилась для него удачно. Его не только не убило и не ранило, но и подчиненные ему солдаты не понесли серьезных потерь – всего несколько убитых и раненых. Испанцы хоть и стреляли, но не осознали до конца грозящую им опасность.

Днем они возобновили пальбу, но французские солдаты окопались в параллели. Этот фортификационный термин означает длинную траншею, идущую параллельно крепостным стенам. Именно в параллели должны были сосредотачиваться основные силы осаждающей стороны. По ночам от нее копали зигзагообразные окопы, продвигаясь по ним к стенам крепости. Наконец, прямо в параллели или впереди нее устраивались батареи, то есть выкапывался широкий окоп, который укреплялся турами и фашинами и в который ставили пушки для стрельбы по крепости.

Утром усталый, небритый, с красными от бессонной ночи глазами, в перепачканной форме, Анри сопровождал главнокомандующего, который пришел инспектировать параллель. Сюше в безупречно вычищенном походном мундире почти без шитья, взяв шляпу под мышку, уверенно шагал по дну глубокого окопа. За ним с трудом поспевали начальник инженеров генерал Аксо, начальник штаба и еще несколько офицеров. Де Крессэ шел впереди и отвечал на вопросы о прошедшей ночи.

Тяжелое ядро с тупым звуком бухнулось в бруствер, и земля, разлетевшись в разные стороны, осыпала весь штаб и самого Сюше.

Ни один мускул не дернулся на лице генерала. Он деловито отряхнул землю с эполет и, взяв из рук молодого адъютанта, которого Анри заприметил еще в Сарагосе, подзорную трубу, как ни в чем не бывало приподнялся и начал рассматривать крепость в образовавшуюся от ядра брешь в бруствере.

– Что скажете, Аксо? Сколько, по-вашему, дней нужно для сооружения батарей?

– Я уже говорил вам, мой генерал, – ответил начальник инженеров ровным голосом, также совершенно игнорируя опасность, – нам потребуется не меньше двух недель.

– Даю вам неделю, – холодно проговорил Сюше, – у нас нет времени.

С этими словами главнокомандующий, не торопясь, сложил подзорную трубу и пошел дальше по траншее, кивком головы приветствуя офицеров, которые находились на боевом посту.

На следующий день полил дождь. Сухая еще недавно равнина покрылась потоками грязи. А потом хлынул настоящий ливень. Когда Анри снова оказался на боевом дежурстве, он увидел войну совсем иную, чем под Маргалефом.

Валантен, вынырнувший из темноты, был неузнаваем: весь его мундир был заляпан грязью, и он, как и Анри, стоял в окопе по колено в воде.

– Господин командан,– сказал он, неуверенно прикладывая руку к своей шляпе, с которой ручьем текла вода, – мы не можем закончить батарею номер три к завтрашнему дню. Это невозможно.

По всему было видно, что инженер старался, как мог, но Анри был тверд в своей решимости:

– Вспомните, что «невозможно» – это нефранцузское слово, – начал он на шутливой ноте, а потом строго добавил: – Это приказ. Мы должны закончить инженерные работы любой ценой.

По перепачканному лицу Валантена скользнула ухмылка.

– Идемте, – отрывисто бросил он.

Долговязый офицер пошел по дну окопа, разбрызгивая воду. Окоп, вода, кучи земли, чумазые солдаты – все это можно было видеть в ночи только благодаря прорезающим черное небо пылающим каркасам. Кое-где в окопах горели небольшие фонари, прикрепленные ниже бруствера, чтобы противник не смог корректировать по ним огонь. Они едва выхватывали из тьмы небольшие участки пространства. В их свете рабочие под руководством саперов безуспешно пытались бороться с водяной напастью, а дождь продолжал лить как из ведра. Валантен и Крессэ все глубже погружались в воду, грязная холодная жижа уже дошла Анри до бедер. Его мундир насквозь пропитала влага, со шляпы стекали потоки воды, перчатки, некогда белые, превратились в какое-то подобие грязных рабочих рукавиц.

В очередной раз со стороны крепости грохнула пушка, и картечные пули с визгом пролетели рядом, шлепнулись в бруствер и в раскисшую землю. Еще несколько шагов – и Анри вдруг понял, что стоит по пояс в грязном киселе из воды, глины и еще черт знает чего. Валантен, чумазый как трубочист, сделал широкий жест, показывая, что они добрались до цели. Несколько саперов и пехотных солдат, грязные от подметок до макушек, дрожащие от холода, пытались, стоя по пояс в грязной воде, наполнить туры какой-то полужидкой массой. Рядом, за бруствером, в грязи валялся труп с размозженной картечью головой.

– Перед вами батарея номер три, – сказал Валантен, приложив руку к шляпе.

Анри было нечего сказать, было совершенно очевидно, что продолжать работу абсолютно невозможно.

– Постарайтесь хотя бы усилить бруствер, – буркнул он, понимая, что приказ бессмыслен.

В четверг третьего мая тучи, наконец, снова рассеялись, и в скором времени траншеи просохли под ярким испанским солнцем. Сюше торопил, и Крессэ вместе с другими адъютантами почти каждую ночь уходил на дежурство.

Четвертого мая вечером испанский гарнизон предпринял отчаянную вылазку, но поднятые по тревоге отряды гренадер отбили врага. Перед французскими окопами все было завалено трупами. Ночью осадные работы продолжились. Они велись с каким-то остервенением и в следующую ночь. Пушки крепости колотили и колотили, не переставая. Картечь и ядра бороздили землю, но французские саперы и пехотинцы работали как сумасшедшие, стремясь использовать сухое время и выполнить приказ командира. Наконец седьмого мая, в пять часов утра, пушки, которые с огромным трудом притащили на приготовленную позицию, были готовы открыть огонь.

Сюше и несколько генералов стояли на небольшом холме, который назвали «Пост креста», потому что здесь на дороге стояло старинное каменное распятие. Отсюда до крепости – примерно две тысячи шагов, и все было видно как на ладони.

– Все готово, мой генерал, – доложил генерал Валле, командир артиллерии, – канониры на своих местах, зарядов достаточно.

Все это бригадный генерал в потертом мундире произнес усталым неуверенным голосом.

– Что-то не в порядке? – холодно спросил Сюше.

– Я считаю, мой генерал, что батареи недостаточно укреплены и пушек маловато.

– Чушь. Наши артиллеристы лучше испанских. Врагу не устоять… Де Крессэ, подойдите сюда. Скачите к траншеям и передайте мой приказ открыть огонь.

Молодой командир эскадрона отсалютовал командиру, вскочил на коня, который подвел ему гусар эскорта, и в его сопровождении вихрем понесся в сторону французских окопов. Не доехав до них пару сотен шагов, он спешился у небольшого разбитого домика, отдал своего коня солдату и побежал к центральной батарее.

Здесь уже было все готово. Артиллеристы стояли у пушек, на предписанных регламентом местах. Хотя они и не надели полного парадного облачения, но их темно-синие мундиры были вычищены, алые эполеты ярко горели на плечах, а на головах были кивера с надраенными бляхами. Командир батареи, увидев, что к нему бежит адъютант главнокомандующего, сам бросился ему навстречу.

– Ну что, – воскликнул он, – приказал?

– Да, – крикнул де Крессэ, – открывайте огонь!

Уже по тому, как адъютант и командир обменивались жестами, пушкари поняли, что наступает их час, и замерли в полной готовности. Офицер быстрым шагом подошел к батарее, приосанился и громко скомандовал:

– Заряжай!

В мгновение ока артиллеристы – «первые номера слева», – прогибаясь под тяжестью ноши, приняли от подносчиков тяжелые заряды: шестнадцатифунтовые ядра с прикрепленным к ним деревянным поддоном и картузами, набитыми порохом. Уверенным резким движением вставили их в бронзовые дула длинных пушек. Еще секунда – и «первые номера справа», взявшись за прибойники – инструменты, похожие на огромные деревянные колотушки, вогнали заряды вглубь стволов. «Вторые номера слева» резко поднесли к затравочным отверстиям длинные шила – «протравники» и, уверенно проколов матерчатую оболочку загнанных в ствол зарядов, в то же мгновение вставили в отверстие запалы.

Все это делалось так точно, быстро и ловко, что де Крессэ невольно залюбовался умелой работой артиллеристов.

Вот уже «вторые номера справа» подули на фитили и разожгли их так, что те ярко загорелись. «Вторые номера слева» подняли руки, давая офицеру знать, что орудия готовы к бою.

– Огонь! – резко скомандовал офицер. Оглушая металлическим грохотом, ухнула первая тяжелая пушка. За ней вторая, третья, и вот уже с жуткими надрывными раскатами стали бить все четыре батареи, построенные тяжелой изнурительной работой инженеров и пехотных солдат. В ушах у де Крессэ зазвенело, все затянуло дымом.

Недолго думая, артиллеристы зарядили орудия после первого залпа. Вторые номера подняли снова руки вверх. Снова капитан артиллерии скомандовал «огонь!», и снова уши заложило от грохота.

На этот раз дым снесло ветром в сторону, и стало видно, что французские ядра точно попали в стену бастиона Кармен, от которой отлетели куски разбитых камней.

– Огонь!

И вновь тяжелые ядра полетели в сторону крепости. С четвертой батареи открыли огонь мортиры. Было видно, как большие бомбы, пролетая по широкой дуге, падают в город и в замок, и как оттуда поднимаются дымки разрывов.

– Смотрите, смотрите, – крикнул молодой артиллерийский лейтенант, подбегая к де Крессэ и показывая на испанский бастион.

Действительно, было видно, что одно из французских ядер попало в амбразуру, и тяжелая испанская пушка рухнула с лафета, так что ее длинный ствол теперь нелепо торчал, обращенный к небу. Еще несколько удачных залпов с французской батареи подбили другую испанскую пушку, ствол которой подлетел в воздух и упал куда-то внутрь крепости. Одновременно с тяжелым шумом рухнул под ударами французских ядер кусок стены бастиона. Среди артиллеристов посыпались шутки, и они снова весело заряжали свои орудия, предчувствуя близкую победу.

Но тут испанцы словно очнулись. Внезапно клубы дыма окутали почти все замковые стены. Это со страшным грохотом дали залп тяжелые крепостные орудия. В тот же миг заговорили пушки с бастионов и с куртин. Воздух наполнился тяжелым гулом пролетающих ядер. Одно из них шлепнулось рядом с де Крессэ, обдав его кусками земли. Несколько ядер разворотило туры, а еще через минуту, несмотря на бруствер, ядро, пущенное из замка, попало прямо на батарею, и Анри увидел, как одного из артиллеристов просто разорвало напополам. Куски его тела разлетелись в разные стороны, забрызгав все фонтаном крови. Стало понятно, что от орудий, бьющих из замка кинжальным огнем, невозможно скрыться.

Анри, сжав зубы, ясно увидел, что обстоятельства приобретают все более и более неприятный оборот. До батареи долетали не только ядра, но и картечь. В скором времени все кругом было перепахано вражескими снарядами, и полтора десятка артиллеристов выбыли из строя. Некоторые из них были убиты, другие получили тяжелые ранения, и их, стонущих и орущих от боли, уносили на носилках. Вдруг одно ядро попало прямо во французскую пушку, ствол сбило с лафета, и он придавил насмерть одного из артиллеристов, а осколки деревянных частей лафета разлетелись в стороны и ранили еще одного канонира.

Командир батареи подбежал к Крессэ и попросил его съездить к командующему, чтобы передать: испанцы подавляют нашу артиллерию, и в скором времени на батареях не останется никого живого…

Сюше молча выслушал рапорт. Его лицо было спокойным, но на скулах от гнева ходили желваки. Не говоря ни слова, он еще раз на минуту приложил подзорную трубу к глазу, а потом, повернувшись к адъютанту, отрезал:

– Продолжайте огонь!

Когда Крессэ прискакал на батарею, было видно, что французы долго не протянут. За время, пока он ездил на командный пункт, испанцы подбили еще одну пушку и еще несколько человек получили ранения. Анри больше всего боялся, что его сочтут трусом, и поэтому, не удовольствовавшись этим визитом, отправился на батарею номер один.

Когда он приехал туда, то первым делом увидел командира батареи, лежавшего на земле с оторванной головой. Все вокруг него было залито кровью, кругом валялись осколки разбитых лафетов, но черные от гари артиллеристы продолжали заряжать свои орудия и с каким-то дьявольским упорством палили по врагу. Внезапно вражеская бомба, пущенная из замка, упала точно посреди батареи. Никто не успел ни залечь, ни спрятаться, и она рванула так, что четверых артиллеристов разбросало в разные стороны, оторвав кому руки, кому ноги. Теперь уже было не до огня, оставшиеся целыми пытались помочь тем, кто был ранен. Кто-то старался еще привести в порядок отброшенные этим взрывом пушки.

– Espana! Espana! Espana! – раздались совсем недалеко яростные крики. Со стороны городских ворот к правому флангу параллели бежали несколько сот испанских солдат. Артиллеристам ничего не оставалось, как броситься в сторону своих. Анри вскочил на коня и понесся в сторону наиближайшего французского поста, уже издали крича: «В ружье, вперед!»

Французский отряд под командованием двух молодых офицериков тут же выскочил из-за небольшого укрытия и бросился навстречу испанцам. Крессэ, понимая, что одному на коне в пешей схватке делать нечего, поравнялся с пехотинцами, спрыгнул с лошади и, не заботясь о том, что с ней будет, ринулся вперед, выхватывая на ходу свой палаш.

 

Глава 13

Монтегю и девочки

В прокуренном зале заведения Кармелы в этот день было людно. Около десятка мужчин, одетых в основном на французский манер, сидели за столами, курили сигары, хохотали и пили вино. Живописно устроившись среди них, сидели в развязных позах девочки тетки Литы. Некоторые из них были такие страшные, что, казалось, сошли с полотен Босха или Брейгеля, но некоторые были даже очень недурны собой. Тут можно было найти всяких: толстых и тонких, молодых и не очень. Впрочем, всех их объединяло то, что они были аляповато разряжены, грубо размалеваны и плохо причесаны. Вся компания была уже изрядно навеселе. Время от времени кто-то из мужчин бесцеремонно брал одну из девиц и тащил ее за руку по разбитой лестнице. Кто-то, наоборот, спускался сверху, уже вкусив вдоволь любовных утех и желая подкрепить свои силы стаканом вина и чем-нибудь съестным.

Почти все мужчины и женщины курили. Мужчины – толстые сигары, а женщины, или, точнее, размалеванные девки, посасывали длинные «сигаритос».

Большинство мужчин могли сказать по-испански только пару слов, а почти все жрицы любви французским не владели. В результате беседа сводилась к примитивным шуткам, хватанием «девочек» за различные части тела и взрывам хохота. Впрочем, несколько проституток объяснялись по-французски, а тетка Лита говорила вполне сносно, так как жила пару лет во Франции, поэтому иногда возникали и чуть более содержательные беседы.

Как можно догадаться, почти все посетители тетки Кармелы были французами. Однако понять, какую роль они играли в армии, не представлялось возможным, так как никто из них не носил мундира. Тетка хорошо знала, что большинство из них – чиновники военной администрации, гражданские служащие и поставщики армии. Впрочем, среди всей этой публики выделялся один человек. Он нисколько не скрывал своего положения, а, кажется, наоборот, выставлял его напоказ. В синем доломане, расшитом золотом, с белой повязкой адъютанта командующего на левой руке Эврар де Монтегю восседал в кресле в окружении двух юных «гурий».

Последние в точности соответствовали тому идеалу, что Монтегю некогда набросал в коротком разговоре с де Крессэ: большая грудь, большой рот и развязное поведение. Напротив Монтегю сидел за столом испанский поставщик, который также часто наведывался к тетке Лите. Его звали дон Виктор Бареа, он был невысок, с толстой шеей, толстым животом и комичными гримасами на широкоротом лице.

По-французски он твердо знал несколько фраз и поэтому щеголял ими, повторяя не очень к месту, а чаще вообще не к месту: «Монтегю, ну вы определитесь» и «странные вы люди».

Сегодня дон Виктор завершил успешно какие-то торговые дела, поэтому объявил, что платит за Монтегю.

– За дона Виктора! Дай Бог ему здоровья! – воскликнул адъютант, поднимая налитый почти до краев стакан.

– За дона Виктора! – нестройно подхватили несколько голосов.

Компания крепко угощалась, сопровождая выпивку сладким миндальным пирогом, фруктами, сыром и всевозможными пирожками – «эмпанадильяс».

Дон Виктор, уже хорошо выпивший, посмотрел на Монтегю и, осушив свой стакан, опять повторил заплетающимся голосом свое дурацкое: «Монтегю, ну вы определитесь». Хотя совершенно было непонятно, где нужно было определяться и с чем.

– Говорят, у вас под Леридой жарко, – произнес на безупречном французском мужчина с холеным лицом, одетый в дорогой фрак.

С этими словами он засунул в свой красивый влажный рот кусок аппетитного пирога и в упор посмотрел на адъютанта.

– Да-а-а… – пробормотал нетвердым голосом Монтегю, – у нас там очень жарко. Рубим всех! Придет армия О’Донелла, ее рубим. Вылезут спаниары из крепости, мы и их рубим. Ну, в общем, скоро все будет в порядке.

– А вы, рассказывают, отличились в бою, – сказал другой посетитель, молодой человек с худым бледным лицом, с которого никогда не сходило презрительное выражение.

– Да-а-а… под, как его… Маргадоном или нет, Маргафетом, ну, в общем, там…. Мы с моим другом де Крессэ врубились в них, ну они и побросали знамена и пушки.

С этими словами он ущипнул свою соседку чуть пониже пояса, она взвизгнула, а адъютант удовлетворенно засмеялся.

Тетка Лита, которая до этого только покуривала свою «сигаритос», вмешалась в разговор:

– А-а… де Крессэ, слышала, слышала. Уж не тот ли это славный воин, которому генерал поручил какую-то тайную миссию?

Услышав о тайной миссии, Монтегю сразу чуть-чуть протрезвел.

– Какую еще тайную миссию?

– Да нет… просто так говорили… а вы угощайтесь, угощайтесь, сеньор Монтегю, дон Виктор за всех платит.

– Не за всех, а только за себя и за него, – сказал по-испански дон Виктор.

– Хорошо-хорошо, – затарахтела Лита и сделала знак, по которому одна из ее девиц притащила еще два кувшина вина.

Все хорошенько выпили. Потом еще. Наконец Монтегю схватив двух своих красавиц за плечи и торжественно заявил:

– Ну мы пойдем отдохнуть.

И, подталкивая девок вперед, направился к лестнице.

– Но вы еще вернетесь, благороднейший сень ор? – обеспокоенно воскликнула тетка Лита.

– Да, но не скоро, – гордо заявил Монтегю, шлепнув при этом по мягкому месту каждую из своих спутниц.

– Только не забудьте! Я припасла для вас самое лучшее винцо.

Монтегю действительно вернулся часа через полтора, в доломане, застегнутом не на те пуговицы, взъерошенный и перепачканный губной помадой. С ним была только одна из сопровождавших его красоток.

К тому времени почти все участники пирушки уже разбрелись по комнатам наверху. Внизу оставалась едва ли половина публики, да и те, что не ушли, в основном нечленораздельно мычали. Только совершенно трезвая тетка Лита, увидев Монтегю, сверкнула глазами:

– А вот и вы, благороднейший сеньор! Надеюсь, девочки вас хорошо обслужили?

Пьяный адъютант взглянул на нее остекленевшими глазами и ответил лишь каким-то дурацким смехом, похожим на блеяние.

– Ну, значит, хорошо. Как я рада! Ведь я для вас специально берегла лучшее вино из Кариньены, да и пирожок тут вкусный свежий принесли, – лебезила толстуха, указывая на сомнительные остатки угощений, лежащие на столе.

Чувствовалось, что Монтегю уже все равно, с чем был пирожок, свежий или не очень. Он сел за стол, схватил «эмпанадилью» и, откусив от нее здоровый кусок, с набитым ртом начал перемигиваться с одной из сидевших напротив страшных девок.

– Винцо, винцо из Кариньены не забудьте, господин капитан.

– Я не капитан, а командир эскадрона!

Лита тотчас же расплылась в подобострастной улыбке:

– О, сеньор командан! За это же нужно выпить! Ведь это очень важное повышение!

– Да-а-а… – протянул Монтегю, заталкивая в рот очередной пирог.

Дон Виктор, услышав, что Монтегю стал командиром эскадрона, не преминул поднять и свой бокал за его здоровье. Выпили и другие.

А тетка Лита не унималась: по ее жесту специально назначенная девка, одна из самых страшных, подливала и подливала всем вино…

К полуночи уже никто не говорил членораздельно, кроме, конечно, самой тетки Литы.

– Благороднейший сеньор командан, – ласково пропела она с заискивающей улыбкой, снова наполняя его стакан, – а правда, что к вашим подвигам вскоре прибавится и раскрытие тайны ордена тамплиеров?

– Тамплиеров? Да-а-а…

– Ну и как же вам удастся найти путь к этой удивительной тайне?

– Да какая там тайна! Все мы знаем!

– Не может быть!

– Не может быть? – Монтегю презрительно фыркнул. – Еще как может! Тайный план всегда при мне! – И Монтегю похлопал по своей расшитой золотом ташке.

В глазах Литы блеснул дьявольский огонек.

– Сеньор командан, когда вы найдете сокровища, не забудьте наших девочек. Они такие хрупкие, такие нежные и так любят вас!

– Да я тут всех золотом осыплю! – заплетающимся языком выговорил адъютант, делая широкий жест рукой.

– Это очень и очень благородно с вашей стороны! Вы истинный кабальеро, и сейчас я еще раз хочу выпить за ваше великодушие и редкостную щедрость. – С этими словами толстуха снова наполнила стакан Монтегю.

Когда через час Монтегю опять решил пойти с девочками наверх, он не мог даже говорить и, промычав что-то, ткнул в одну из самых страшных. Та вместе с теткой Литой потащила его наверх по лестнице.

Монтегю храпел, уткнувшись носом в кровать, со спущенными штанами и в одном сапоге. Пако подошел к нему и вытащил свою острую, как бритву, наваху.

– Ты что, с ума сошел! Зачем это?! – закричала Лита, вцепившись в его руку. – Ты что, хочешь, чтобы нас всех отправили на эшафот?! Ты-то убежишь к своим дружкам в лес, а нам что делать?! Да и зачем его убивать? Бумага же здесь!

С этими словами Кармела подняла с пола шитую золотом ташку и, открыв ее, вытащила несколько бумаг. Шесть из них были какими-то официальными письмами по поводу поставок в армию продовольствия и лошадей, зато в седьмой Лита безошибочно определила нужный документ. Пако хотел было схватить его своей ручищей, но тетка Лита ловко увернулась.

– Зачем тебе он?!

– Как зачем?! Ты что, чокнулась?! А на черта мы тут так старались?!

Лита усмехнулась.

– Ты разве не видишь, что рисунок тут нехитрый. Скопировать его минутное дело, зато, когда этот чудак проснется, он вообще ни о чем не вспомнит… А если документ пропадет, горя не оберешься.

С этими словами Кармела взяла бумагу и направилась в свою комнату.

 

Глава 14

Любой ценой

В субботу 12 мая 1810 года Сюше и вся его свита были на ногах уже с рассвета. В окружении адъютантов, офицеров штаба и нескольких генералов главнокомандующий проходил по траншеям, инспектировал батареи, беседовал с офицерами и солдатами.

– Готовы ваши орудия?! Сколько туров наполнили за ночь?! Мешки с землей для стрелков положили?! – спрашивал он, но вовсе не для того, чтобы узнать, готова ли батарея и сколько туров наполнено землей, это и так было видно. Но сам его голос излучал уверенность и силу духа, наполняя всех верой в победу. Он словно извинялся за неудачу седьмого мая и говорил всем: «Теперь все будет в порядке… я знаю. Так точно я и задумал». И эта вера, эта энергия передавались каждому, к кому он обращался.

Анри, следовавший чуть позади Сюше, видел, как командующий своими вопросами, короткими и точными приказами словно зажигает огоньки в душах бойцов.

Ему вспомнилась фраза, которую как-то сказал его отец, ветеран Семилетней войны: «Хороший полководец – не тот, кто умеет расставить квадратики, изображающие полки на плане поля боя, а тот, кто силой своей души, пламенем своего сердца заставит подчиненных поверить и пойти на смерть…» Именно таким сегодня он увидел своего командующего, штатным адъютантом которого стал позавчера.

Пять дней назад во время вылазки испанцев Анри попал в жуткую переделку и чуть не погиб с маленьким отрядом, который привел на помощь батарее. Их окружили, отряд потерял уже половину бойцов, и мысль о смерти пронеслась в голове молодого офицера. Но тут вдруг, словно снег на голову, на неприятеля набросился отряд польских гренадеров, ведомых молоденьким адъютантом, лейтенантом Лабордьером. Это был тот юноша, что щеголял в особняке главнокомандующего в изысканных сапожках с тоненькими золотыми шпорами. Лабордьер ринулся в схватку как безумный.

Де Крессэ и французские пехотинцы, оставшиеся в живых, были спасены, но, когда бой кончился, среди кучи трупов обнаружили и Лабордьера. Тот был еще жив, но хрипел и задыхался, а из страшной раны ручьем лилась кровь. Он умер через день… Анри и помыслить не мог, что займет в штатном расписании место юноши, над которым вначале мысленно насмехался…

К девяти часам утра все было готово, проверено и перепроверено. Все артиллеристы и пехотинцы стояли на своих боевых постах, все заряды находились в положенных местах, все пушки были тщательно прочищены, оси смазаны, запасные банники приготовлены, шанцевый инструмент запасен.

На этот раз город и замок должны были обстреливать восемь мощных батарей: тяжелые пушки, гаубицы и мортиры. Кроме того, в передовых траншеях, которые были подведены чуть ли не вплотную к крепости и заканчивались в ста пятидесяти-двухстах шагах от ее стен, засели лучшие стрелки. Они расположились в окопе под прикрытием бруствера и мешков с песком. В ходе боя им предписывалось бить прямо по амбразурам, которые хорошо были видны из французских окопов. Сюше в очередной раз деловито посмотрел на свои тоненькие золотые часики, подождал еще минуту. Пробило ровно девять.

– Начинайте! – с твердой энергичной уверенностью велел он.

На этот раз адъютантам не надо было никуда нестись. Сюше стоял тут же в окопе рядом с мощной батареей из шести крупнокалиберных осадных орудий. Командир батареи тотчас же махнул рукой, и тяжелые пушки дали залп с оглушительным, страшным грохотом. Де Крессэ почувствовал, что в ушах у него зазвенело и он почти что оглох.

Тотчас же огонь, словно эхо от залпа центральной батареи, прокатился по всему фронту. Разом заговорили все восемь батарей, и воздух наполнился грохотом, звоном, дымом. Небо исчертили следы от бомб, которые метали мортиры и которые, подымаясь высоко в небо, обрушивались на город и замок, сея повсюду смерть. Гаубицы били по навесной траектории, перебрасывая гранаты через стену. Тяжелые пушки колотили в упор по каменным укреплениям. От всего этого можно было оглохнуть, а к артиллерийскому грохоту добавился треск ружейной пальбы. Это вели огонь французские стрелки в передовой траншее.

Испанцы почти тотчас же начали отвечать. И там и сям их чугунные ядра с тяжелым свистом пролетали поблизости от штаба, падали на батареи, разворачивали туры… Но было видно, что на этот раз преимущество на стороне французов, пушки которых били и били, били и били. А испанский огонь постепенно стал слабеть. Французские артиллеристы точными выстрелами посбивали почти все орудия на бастионе Кармен. Вести огонь оттуда испанцам мешал непрекращающийся град бомб. Многие артиллеристы в городе были убиты пулями засевших в траншеях стрелков.

Сюше стоял как каменное изваяние и смотрел на эту вакханалию разрушений. Рядом с ним осталось только несколько офицеров, все остальные были на боевых постах. Через три часа непрерывной пальбы ответный огонь с ближайших бастионов практически прекратился. Сюше повернулся в сторону Анри и отдал первый приказ с момента начала обстрела.

– Прикажите перенести огонь по основанию стен.

Де Крессэ пробежал несколько шагов до большой батареи и передал капитану распоряжение командующего. Тотчас артиллеристы с закопченными лицами, накатив в очередной раз орудия, чуть поправили прицел. Еще полминуты – и батарея жахнула так, что де Крессэ почувствовал, как на время лишился слуха. Когда дым рассеялся, стало видно, что каменная кладка бастиона немного повреждена. Новый залп батареи, еще залп…

Вернувшийся на свой пост Крессэ увидел главнокомандующего, не сводившего глаз с бастиона Кармен. После получаса огня кладка была настолько повреждена, что после очередного залпа огромный кусок стены вдруг со страшным треском обрушился. За ним оказался лишь земляной вал, облицовкой которому служили эти камни.

Сюше не сходил с места. Он не удалился, чтобы перекусить, только выпил вина пополам с водой, которое принес ему слуга. Тот же слуга налил вина с водой и всем офицерам штаба. Де Крессэ машинально осушил стакан, который ему подали на подносе. Он толком и не позавтракал и провел почти всю ночь на ногах, но есть не хотелось. Весь штаб напряженно смотрел на бастион, а пушки грохотали без перерыва. Испанские ядра уже почти совсем не беспокоили группу офицеров, которые стояли рядом с командующим. Совершенно потерявшиеся под шквалом французского огня, артиллеристы в городе и замке уже не могли организовать достойного сопротивления.

Только ближе к вечеру, когда уже приближалась ночь, Сюше оставил свой наблюдательный пункт. Он отдал распоряжение не прекращать стрельбы, а, ослабив в потемках ее интенсивность, сосредоточиться на замке, который был виден на фоне ночного неба даже в самой глубокой тьме. Покинув окоп, командующий и его адъютанты прошли к укрытию, где стояли лошади, вскочили в седла и поскакали в деревню Виллануэва-дель-Пикат. Там располагалась штаб-квартира.

Наскоро перекусив, Сюше собрал военный совет. Впрочем, это был не тот совет, где главнокомандующий отдает ясные и точные распоряжения подчиненным. На большой стол, убрав с него блюда с едой, положили огромный план Лериды, где в мельчайших подробностях были изображены все ее укрепления и все окопы, построенные французами за время осады. По краям поставили два больших подсвечника на десяток свечей каждый. Их желтый яркий свет заиграл нарядными огоньками на эполетах генералов и офицеров, на золотом шитье мундиров, на золотых шнурах гусарских мундиров адъютантов.

Здесь собрались только те, кто сейчас был нужен Сюше: начальник штаба генерал Арисп, генерал Абер, которому предстояло командование главной атакой, начальник инженеров полковник Аксо, начальник артиллерии генерал Валле, генерал Бюже и пятеро адъютантов командующего, в числе которых, кроме старшего адъютанта Мейера, присутствовали де Крессэ и Монтегю. Последний недавно вернулся из поездки в Сарагосу.

– Прежде чем штурмовать крепость, нам необходимо овладеть укреплениями на плато Гарден, – твердым начальственным голосом начал Сюше, вставая из-за стола. – Этими силами будете командовать вы, генерал Бюже. Я выделяю на это четыре батальона пехоты, начальник штаба передаст вам список.

– Мой генерал, – пробасил Абер, – позвольте сказать. А на кой черт нам нужен этот замок Гарден? Возьмем город, они сами сдадутся. Ведь кроме пустого замка и форта, там ничего нет.

– Ну, во-первых, замок не совсем пуст. – Сюше чуть улыбнулся уголками губ, бросив секундный взгляд на Крессэ и Монтегю. – Во-вторых, замок я и не собираюсь штурмовать, это слишком большие потери. Наши колонны должны только взять редуты и большое земляное укрепление перед замком.

– Ну хорошо, а зачем нам нужны эти редуты? – не унимался Абер.

– В этом вся суть нашего маневра. Припомните осаду 1707 года. Что произошло тогда? Герцог Орлеанский штурмовал город именно там, где пойдем в атаку мы. Жители, испуганные штурмом, бросились из города, кто-то из них побежал в городской замок, но значительная часть устремилась через поле к соседней скале, на плато Гарден. В результате городской замок, который является главной силой этой крепости, продолжал обороняться еще почти месяц! А почему? Ртов там было хоть и много, но меньше, чем могло бы быть, если бы все жители города бросились туда. Если бы все они набились в городской замок, он бы не продержался и нескольких дней. Вот в чем суть моей идеи: нужно, чтобы все горожане укрылись в городском замке, и оборонять его стало бы невозможно. Именно поэтому мы должны овладеть плато Гарден и всеми укреплениями вокруг замка Гарден. Тогда никому не придет в голову бежать туда. Понятно?

Генерал Абер, глядя в глаза командующему, кивнул головой.

– Ну а вам, генерал Абер я поручаю честь вести наши войска на главный штурм, который, я надеюсь, мы начнем завтра.

Сюше повернулся к командиру артиллерии и добавил:

– Пусть этой ночью, Валле, ваши пушки продолжают огонь, но много зарядов и сил не тратьте. Оставьте энергию на завтра. Как только станет совсем светло, задайте неприятелю так, чтобы всякое желание обороняться пропало. Бреши должны быть проходимыми для наших войск. Главная цель – бастион Кармен. Ваши пушки сломают оба его фаса, и через них мы ворвемся в город. Понятно? – Командующий говорил твердо и абсолютно уверенно.

– Так точно, мой генерал, – так же уверенно ответил командир артиллерии.

Сюше снова повернулся к Аберу:

– Для главного штурма я выделяю пять батальонов, которые будут разделены на три колонны. Они пойдут в атаку через обе бреши бастиона Кармен, а также попытаются прорваться через те ворота, что рядом с бастионом. Для этого я выделяю вам в помощь инженерные войска и минеров, которые должны будут взорвать ворота. Главное, чтобы штурм был сильным и напористым. Проявите всю неустрашимость, на которую, я знаю, вы способны. Ясно?

– Ясно, – не слишком уверенно сказал генерал Абер и почесал голову.

Сюше мгновенно уловил что-то неладное в тоне своего подчиненного.

– Вы что, сомневаетесь в успехе? Или, быть может… – Сюше не договорил. Он поостерегся сказать слово «опасаетесь» или «боитесь», которые в наполеоновской армии воспринимались как оскорбление, но явно подумал нечто подобное.

Глаза Абера блеснули гневом:

– Меня еще никто никогда не упрекал в трусости! И дай Бог, не упрекнет! Я нисколько не сомневаюсь, что с моими солдатами возьму эти чертовы бреши, и мы ворвемся в город. Меня тревожит совсем другое. Вы ведь знаете наших солдат, да и солдат вообще. Штурм будет кровавым. Наши воины будут разъярены, и что начнется, когда они ворвутся в город? Как мне их потом удержать? Когда они начнут грабить и насиловать? А отвечать буду я…

– Нет, отвечать вы не будете, – спокойно ответил Сюше.

Абер вытаращил глаза:

– А кто будет отвечать?

– Никто. Пускай себе грабят и насилуют. Когда Сюше холодным, совершенно невозмутимым тоном проговорил эту фразу, все собравшиеся чуть не подскочили со своих стульев. Как?! Генерал, который требовал безупречной дисциплины, наказывал солдат за малейшую провинность, а уж за грабеж или изнасилование сразу же приказывал расстреливать, сказал такие слова!

– Я предвидел ваше удивление, но вот что я хочу сказать. У нас нет возможности осаждать замок еще целый месяц. Вы знаете, что это не просто замок, и средневековых стен там уже почти не осталось. Сейчас это – мощнейший форт, построенный лучшими инженерами Испании. Взять его штурмом при условии, что там есть хоть маленький гарнизон, абсолютно невозможно. А у противника восемь тысяч солдат! Ну тысячу, ну пусть две тысячи мы перебьем или возьмем в плен во время штурма. Возможно, они уже частично перебиты или останутся в замке Гарден. Но тысяч шесть-то, как минимум, запрутся в городском замке! Шесть тысяч испанских солдат в мощном форте на неприступных скалах!!! И как их оттуда выкуривать? А неприятель собирает в Каталонии новые силы против нас. Герильясы активизировались на севере, а из Валенсии на нас скоро тоже двинутся вражеские войска. И что со всем этим делать?! Не овладеть быстро замком для нас катастрофа!

– При чем здесь грабеж и насилие? – пробасил Абер.

– Все очень просто. Я хочу, чтобы жители испугались. И испугались хорошенько. Плато и укрепления Гарден уже будут заняты нашими войсками. Жителям останется только одно: городской замок, и они устремятся туда. Население города около двадцати тысяч человек, но там еще и тысяч десять крестьян, которые, вдобавок, вооружены. Вся эта толпа бросится в замок. Теперь представьте сорок тысяч человек, которые набьются в квадрат со стороной четыреста шагов. Теперь понятно?

Анри был не просто потрясен мыслью, что его прекрасная возлюбленная может стать жертвой грубой солдатни. Похолодев и онемев, он стоял, чувствуя, что теряет рассудок. Понимая, что нарушает все законы иерархии и военные обычаи, он воскликнул:

– Но, мой генерал, это же бесчестит нашу армию! Мы не можем себе этого позволить!

– Де Крессэ, я прощаю, что вы вмешались в разговор без моего разрешения, – холодно ответил Сюше, – но я главнокомандующий. Я отвечаю не только за армию, но и за население всей провинции. А от нашего успеха зависит исход всей борьбы, которую мы ведем в Испании. И поэтому я сознательно иду на подобное действие. От того, что десяток девочек потеряет невинность, земля не перевернется, но, если мы не возьмем Лериду, погибнут тысячи наших солдат, погибнут тысячи испанцев, которые поддерживают нас, а если мы потеряем Арагон, погибнут уже сотни тысяч. Так что мой выбор сделан.

Пробираясь в глубокой темноте среди зарослей, Пако медленно приближался к стенам Лериды. Грохот пушек, который он слышал с самого утра, заставлял его трястись от волнения.

– Неужели не успею! Черт, надо было мне ехать к этому Кондесито! Пошел бы прямо в крепость, тогда бы точно успел, а сейчас…

Впрочем, когда он задумался над тем, как его встретят в крепости накануне штурма, он все-таки приходил к мысли, что небесполезно сделал крюк и потратил несколько дней.

Кондесито, узнав о добытых Пако сведениях, пришел в восторг и, несмотря на свою аристократичную гордость, чуть ли не расцеловал контрабандиста, обещав, что вознаградит его также стоимостью одной двадцатой всех сокровищ. Так что Пако, пробираясь к крепости, надеялся, что он идет навстречу богатству, которое обеспечит ему безбедную старость.

Пако безошибочно выбрал направление движения. Он шел к крепости с юго-запада, со стороны форта Гарден, пробираясь между плато и речкой.

«Главное – дойти до плато, – думал Пако, – а там уже доберемся».

Его мысли прервал раздавшийся из темноты окрик французского часового:

– Qui vive?

С замиранием сердца Пако затих и стал ждать. Часовой оказался молодым солдатиком. Не услышав никакого отклика на свой вопрос, он вышел из тени на освещенное слабым светом луны пространство.

– Qui vive? – снова крикнул он и сделал еще не сколько шагов вперед.

Эти шаги стали последними в его жизни. Пако бросился на паренька, как тигр на добычу, и, заткнув ему рот, в одно движение перерезал острой навахой глотку. Солдатик даже не успел выстрелить в воздух.

«Вот гад, перепачкался из-за него, – подумал про себя Пако, вытирая забрызганные кровью ручища о жилет часового. – Может, взять ружье? – промелькнуло в голове бандита, но он тотчас отказался от этой мысли. – Что я буду делать с этой жердью?»

Когда Пако добрался до обращенных к реке склонов плато Гарден, было уже совсем темно. Пушечная канонада со стороны города продолжалась, но стала какой-то неуверенной, чувствовалось, что обе стороны стреляют, чтобы обозначить свое присутствие и не дать противнику спать спокойно. Это был уже не тот шквальный огонь, который доносился оттуда в течение дня.

Первой мыслью контрабандиста было вскарабкаться сразу к замку Гарден, но он все-таки поостерегся. Своим безошибочным чутьем он ощущал, что обе стороны готовы к бою, нервы у всех напряжены. Да и что ему сказать в замке? «Здрасте! Я Пако. У вас тут сокровище, давайте вытащим его из стены». Да его тут же схватят как шпиона и повесят на первом же суку! Нет, он должен добраться до города, найти генерала Вегуэра и передать тому письмо от сына. Только так можно рассчитывать на какой-то результат. И Пако продолжил карабкаться по откосам скал, пока не вышел на ровное поле и не приблизился к стенам крепости.

Он оказался между городом и плато Гарден, в прикрытом пушками замка месте. Французы сюда даже не совались, и Пако мог опасаться только испанских часовых. Он осторожно подполз к стене и, увидев фигурку часового, крикнул, чуть приподнявшись:

– Эй, парень, я испанец, у меня важное письмо для генерала Вегуэра!

Часовой тут же развернулся на крик и, заорав что есть мочи «тревога!», бабахнул из своего ружья. Пуля просвистела в нескольких шагах от Пако, а на стене уже забегали солдаты, наставляя ружья и взводя курки.

– Дурни, я испанец! Я же вам говорю! – лежа кричал Пако. – У меня важное послание для генерала Вегуэра от его сына. Есть ли у вас какой-нибудь офицер?

– Я офицер, – раздалось со стены, – что надо? Пако повторил свои слова.

– Встань во весь рост и покажи, что у тебя нет оружия. Стрелять не будем.

Пако нерешительно встал и поднял руки, в одной из которых держал конверт.

– Это от сына генерала Вегуэра! – еще раз закричал он.

Минут пять Пако так и стоял с поднятыми руками, а на стене галдели солдаты, пока не появился, наконец, офицер чином постарше. Тот увидел, что никаких войск позади Пако нет, и разрешил ему приблизиться к стене, перед которой в этом месте не было рва. Потом со стены скинули веревку, и Пако, тяжело дыша, вскарабкался наверх.

Там ему пришлось еще раз все объяснять старшему офицеру, а затем и его начальнику. Тот хотел было распечатать конверт, но Пако сказал, что письмо адресовано лично генералу Вегуэра, и, если оно будет вскрыто, у офицеров будут большие неприятности.

Испанский командир, у которого и так было полно забот, махнул рукой и приказал двум солдатам отвести контрабандиста к особняку генерала Вегуэра.

– Да чтоб глаз с него не спускали! А если побежит – сразу стреляйте!

Когда Пако шел по улицам Лериды, ему тут и там попадались отряды солдат, на лицах которых была написана тревога. Офицеры покрикивали на подчиненных, требуя, чтобы те пошевеливались.

С горем пополам добрались до особняка генерала. Того не оказалось дома, он руководил оборонительными работами где-то неподалеку. Наконец около площади Сан-Антон в свете факелов Пако увидел долговязого пожилого военного в расшитом золотом мундире, который отдавал приказы. Вокруг суетились офицеры, а жители под руководством военных строили поперек улицы баррикаду. Вся эта сцена освещалась красным светом множества факелов и фонарей, которые держали горожане и солдаты.

Когда Пако в конце концов удалось добраться до генерала и вручить ему письмо, тот, сначала ничего не понимая, сломал печати и, посмотрев на контрабандиста, строго бросил:

– Кто такой? От кого?

– Я от вашего сына Энрике! – громко прокричал Пако, чтобы до генерала дошло, что к чему, – зовут меня Франсиско Морено.

Пако правильно сделал, что начал не со своего имени, а с имени молодого графа. При слове «Энрике» генерал вдруг словно очнулся, и в его глазах засияла радость:

– Вы от Энрике! Что ж вы сразу не сказали. Пройдемте ко мне в дом.

– Нет-нет… прочитайте письмо, это очень срочно! Очень срочно!

Старый граф, так и не поняв, что происходит, развернул бумагу и начал читать. Его лицо прямо на глазах приобретало изумленное выражение.

– Это что, у нас? В замке Гарден?

– Да, ваша светлость, у вас.

– Невероятно. Но сейчас нам немного не до этого! Может, мы займемся поисками, когда отразим французскую атаку?

– А если не отразим? Французы тоже знают об этом, вот в чем дело. Если они возьмут замок Гарден, все достанется им.

– Хорошо, хорошо, – не слишком довольным голосом проговорил генерал, – только скажите мне хоть слово: как там Энрике?

Стараясь изъясняться высокопарно, Пако, как мог, рассказал о жизни и подвигах молодого графа.

– Ну, слава Богу! – вздохнул дон Хосе Вегуэра и несколько мгновений помолчал, как бы представляя себе сына. Потом он поднял голову и воскликнул: – Санчес, ко мне!

Адъютант средних лет, с усталыми глазами, вышел из темноты.

– Да, мой генерал.

– Возьмите двух солдат и с этим господином отправляйтесь в форт Гарден. Когда дойдете, солдат отошлите обратно, у нас каждый человек на счету. А там, на месте, вы сделаете все, что скажет господин…

– Морено, – напомнил Пако вежливо.

– Да, все, что скажет господин Морено. Предупреждаю вас, что это немного необычное задание, но сделайте все точно, это важно!

Через полчаса Пако и сопровождавший его адъютант Санчес кое-как добрались до форта Гарден. Опять пришлось с риском для жизни кричать через стену, но Санчеса в форте знали и, пусть с огромными предосторожностями, но обоих визитеров пропустили через потерну, маленькую дверцу в стене, предназначенную специально для подобных целей.

Когда Санчес изложил коменданту форта, что им нужно войти в бывшую тамплиерскую церковь и без свидетелей провести там какое-то время, полковник несколько мгновений смотрел на них, как на полных идиотов. В его форте с минуту на минуту ожидали французский штурм, а тут какое-то странное дело! Но Санчес и его спутник настаивали, ссылаясь на категорическое требование генерала, коменданта города. В конечном итоге полковник уступил, и они взошли в небольшое сводчатое помещение, которое уже давно перестало быть церковью и служило казармой. Правда, в настоящий момент практически все солдаты находились снаружи и готовились к обороне. Тем не менее в углу на грязных подстилках, брошенных поверх сена валялись несколько больных.

– Ну эти-то вам не помешают? – бросил полковник.

– Помешают, – уверенно ответил Пако, – генерал сказал – всех убрать.

Полковник подумал секунду, а потом грозно крикнул лежащим в углу солдатам:

– А ну-ка, выметайтесь отсюда!

Чертыхаясь и проклиная все на свете, больные с трудом выползли из церкви.

– Вы тоже, господин полковник.

Офицер метнул недовольный взгляд и протянул ключи.

– Вот вам ключи, можете здесь закрыться и делать все что угодно!

Едва дверь закрылась, как Пако, дрожа от нетерпения, схватил заготовленную кирку и подбежал к обозначенному на срисованном у Монтегю плане месту. Пако сначала провел по стене рукой, потом простукал ее киркой и через минуту по звуку понял, что за ней пустота. Сердце его запрыгало от радости. Он размахнулся и стал колотить древнюю кладку киркой, так через пару минут стена поддалась. Камни посыпались внутрь. Сомнений не оставалось – клад был в его руках…

 

Глава 15

Штурм

Едва рассвело, как французская артиллерия обрушила на вражескую крепость новый ураган снарядов. Снова пушки грохотали, не переставая. Бастион Кармен, с которого уже никто не стрелял, так как находиться там стало совершенно невозможно, был разбит вдребезги. В двух его фасах зияли огромные бреши.

Анри стоял неподалеку от командующего, который снова пришел в траншею и видел, как один за другим рушатся огромные фрагменты каменной облицовки левого фаса бастиона, а земля за ними осыпается, образуя все более широкий проход внутрь крепости. При этом зрелище сердце молодого адъютанта колотилось так, что готово было выскочить из груди. После военного совета у командующего он и Монтегю чуть ли не на коленях упросили Сюше сделать что-нибудь, чтобы защитить дом графа Вегуэра от погрома и насилий. Сюше нехотя согласился выделить для этой цели взвод гренадеров Вислинского легиона.

– Но добраться до этого дома должны вы сами. Успеете – ваше счастье. Нет – он подвергнется той же участи, что и остальные.

Именно поэтому Анри сам напросился повести на штурм вторую колонну, которая должна была войти в город через центральную брешь. Оттуда в случае удачи можно было почти сразу попасть на главную улицу, ведущую прямо к особняку графа Вегуэра. Монтегю вызвался помогать Анри.

– У меня прямо какое-то сборище странствующих рыцарей, а не штаб, – с усмешкой произнес Сюше.

Но отказывать офицеру, который рвался совершить подвиг, он не стал. Так Монтегю был назначен в тот же самый отряд, и его жизнь, так же как жизнь де Крессэ и Инессы, зависели теперь от того, насколько удобной окажется брешь у бастиона Кармен.

План главнокомандующего пока исполнялся безупречно. Ночью войска, ведомые генералом Бюже, овладели редутами и большим земляным укреплением на плато Гарден. В руках испанцев остался только сам замок и окружающий его форт. Как и задумал Сюше, путь для бегства жителей оставался только один: ворота замка, стоящего на скале, прямо над городом.

Пушки продолжали неумолимо крушить испанские укрепления. Всякий вражеский ответный огонь, за исключением стрельбы из замка, был окончательно подавлен. Около четырех часов дня полковник Аксо, указывая туда, где рушился фас бастиона Кармен, проговорил:

– По-моему, брешь уже вполне проходима.

Сюше приложил глаз к подзорной трубе. С минуту он молча внимательно рассматривал результат действий французских пушек, а потом повернулся и с серьезной торжественностью четко скомандовал:

– Всем приготовиться к штурму! Сигналом будет прекращение артиллерийского огня, а потом залп из четырех мортир! Все по местам!

Анри увидел, как на лица всех присутствующих легла печать серьезной решимости. Офицеры, за исключением тех, которым было положено остаться при генерале, козырнули и бросились к своим отрядам. Де Крессэ и Монтегю, взяв с собой назначенный им в помощь польский взвод, спустились в траншею и, проталкиваясь сквозь передовые роты, двинулись к голове колонны. Проходя по зигзагообразному окопу, который вел почти что к подножию бастиона, Крессэ вынужден был иногда протискиваться среди солдат, которые в колонну по два двигались по дну широкого окопа в ту же сторону, что и он. Вслед за Анри и Монтегю проталкивались вперед тридцать поляков из Вислинского легиона. В рядах польских и французских солдат почти не было слышно разговоров, разве что короткие недовольные возгласы вроде «куда лезете» и «осторожнее со своими железяками». В остальном тут царила та же молчаливая сосредоточенность, которую Анри видел в штабе.

Наконец Анри вместе с Монтегю оказались в самом конце окопа, от которого до бастиона оставалось всего шагов пятьдесят. Тут всем – и офицерам и солдатам – пришлось присесть. Над ними хоть и не часто, но свистели испанские пули, а еще через несколько минут их группу явно заметили и из замка. Над головами опять загудели вражеские ядра и стали лопаться гранаты. Можно добавить, что французские артиллеристы не прекращали огня, и тяжелые ядра, пролетая над траншеей, снова и снова ударялись о стену бастиона. Теперь Анри слышал не только грохот пушек, но и – совсем рядом – грохот осыпающейся кладки. Над окопом постоянно висела пыль и дым.

Внезапно де Крессэ и Монтегю увидели, как, перешагивая через сидящих солдат, к ним идет худой офицер в очках, в котором они безошибочно узнали инженерного капитана Валантена. За ним протискивались по окопу несколько саперов.

– Ба, капитан! – воскликнул Монтегю, – вот это встреча!

– Инженерное сопровождение вашей колонны, – весело отрапортовал инженер, пожимая руку Монтегю и де Крессэ, как старым знакомым. – А потом, вдруг сменив тон, добавил: – Должен вам сказать, что фланкирующий огонь с бастиона Магдалины еще недостаточно погашен. Я бы считал необходимым соорудить несколько зигзагообразных траншей, ведущих к исходящему углу…

Этот очередной курс фортификации, который Валантен начал под огнем, вызвал взрыв хохота молодых офицеров. Валантен, ничего не понимая, замолчал, рассеянно посмотрев по сторонам и поправляя очки.

– А что случилось?

– Да ничего, старина, все отлично, – смеялся Монтегю.

Все это происходило под непрекращающимся огнем, который, к счастью, не причинял ни малейшего вреда сидящим в траншее.

Де Крессэ использовал время, чтобы отдать указания командирам рот, оказавшимся в его подчинении, да пообщаться с поляками, выделенными для охраны особняка графа Вегуэра.

– Командующий обещал всем по двадцать франков, – сообщил де Крессэ. Не слишком доверяя пере воду польского офицера, он достал из кармана четыре пятифранковые монеты и еще раз повторил: – Всем по двадцать франков, но сделайте так, чтобы в здании было все в полном порядке, понятно?

Поляки кивали головами, а Валантен переспросил:

– А что там такого, в этом особняке?

– Да ничего, – рассмеялся Монтегю, – военная тайна.

Валантен пожал плечами и, достав из кармана какую-то бумажку, начал ее рассматривать.

– А что там такое? – спросил де Крессэ.

– Военная тайна, – усмехнулся Валантен и добавил уже серьезно: – Это схема укреплений, которые испанцы, по нашим сведениям, построили за бастионом. Нам придется жарко.

В этом, впрочем, никто не сомневался. Грохот орудий не только не прекращался, но и все более нарастал. Так прошло более двух часов, и вдруг французские пушки разом затихли. Сердце екнуло в груди у Анри. Он тотчас встал, отряхивая пыль с мундира, поднялся и Монтегю.

Как ни странно, испанские орудия тоже вдруг прекратили огонь. Наступила зловещая тишина. Офицеры пехоты скомандовали встать и примкнуть штыки. Раздался лязг железа, солдаты выпрямились, расправили плечи. Анри взглянул на эту стену людей, с суровыми лицами стоявших позади него.

«Кто из них выживет сегодня? Да и выживу ли я сам…» – мелькнуло в голове.

Это было последнее, о чем он успел спокойно подумать.

Внезапно где-то сзади негромко бухнула мортира, а за ней тотчас же три других. Бомбы с пылающими запалами, прочертив в небе огромные параболы, упали в крепость. Анри выхватил из ножен короткую, но широкую и массивную саблю, похожую на те, с какими моряки идут на абордаж. Он добыл ее в бою несколько дней назад, поняв, что длинным кавалерийским палашом драться в толпе пеших бойцов ужасно неудобно.

– Вперед! За мной!! Да здравствует Император!! – крикнул он и ринулся из окопа, который для удобства идущих на штурм был снабжен плавным спуском.

Тотчас же сотни солдатских глоток издали крик: «Да здравствует Император!» Из всех траншей одновременно выскочили десятки, а потом и сотни солдат. Тотчас же заговорили все испанские пушки и затрещали ружья, но они не могли поразить французов, наступающих на брешь, так как все, что могло стрелять по ней, было сметено огнем французской артиллерии. Поэтому Анри и первая группа пехотинцев, бежавшая за ним, добрались до цели почти без потерь. Молодой адъютант ступил ногами на каменный склон из разбитой облицовки бастиона. Лезть было больно и неудобно.

«Если бы это был не штурм, ни за что бы не полез на такой склон», – мелькнуло в голове у де Крессэ.

Рядом с ним, тяжело дыша, карабкалось на брешь шириной шагов в сорок множество пехотинцев. Эти первые мгновения штурма, казалось, говорили о том, что идти на приступ не так уж и страшно. Но едва колонна, ведомая Анри и Монтегю, поднялась по обломкам облицовки и по разваленному земляному валу на гребень бастиона, как Анри увидел, что их ждет новое укрепление, воздвигнутое обороняющимися.

Буквально в ту же секунду раздался громкий крик, похожий на торжествующее клекотание хищной птицы:

– Fuego!

И в тот же миг воздух сотряс страшный залп, который испанцы дали почти в упор. Вокруг Анри рухнули, обливаясь кровью, французские и польские солдаты, а ему пулей сбило шляпу. Но Анри это не остановило, и он с безумной и пьяной решимостью закричал:

– За мной!

Перешагивая через трупы товарищей, его соратники неумолимо, как волна прибоя, устремились за ним. Будто в горячечном сне, Анри карабкался на полунасыпь-полустену, которая была сооружена внутри бастиона. Сверху гремели выстрелы. Позади Анри также били ружья, солдаты из задних шеренг напирали, лезли вперед, справа и слева падали убитые или раненые, но ярость нападающих была такова, что, несмотря на гигантские потери, они вырвались на гребень.

Перед глазами Анри появилась какая-то смуглая морда, перекошенная злобой. Испанский солдат попытался проткнуть его штыком, но, прекрасный фехтовальщик, Анри ловко отвел в сторону сталь неприятеля и одним резким хлестким движением рубанул испанца по голове. Тяжелый абордажный клинок с хрустом пробил череп, раскроив голову чуть ли не до самых зубов.

Тотчас кто-то попытался зарубить Анри саблей, но адъютанту Бог весть как удалось уклониться от просвистевшего над плечом удара, и он четким колющим движением вогнал свой клинок в горло противника. Справа исступленно рубился Монтегю. В его руках было нечто, напоминающее боевую секиру, и он походил скорее не на адъютанта Сюше, а на Ричарда Львиное Сердце во главе крестоносцев. Он крушил направо и налево всех, кто попадался на пути, его синий ментик был забрызган кровью. Кругом дрались штыками, рубили саблями, стреляли в упор. Французская колонна так напирала, что защитников насыпи смело вниз. Они не отступали и не просили пощады, но никто и не собирался их щадить. Через минуту насыпь покрылась обезображенными трупами. С криком «Вперед!» Анри повел за собой неиссякающую волну натиска. В этот момент он увидел, что через соседнюю брешь ворвались на бастион и также преодолели внутреннюю насыпь солдаты левофланговой колонны.

Возбужденный своим успехом и успехом товарищей по оружию, Анри закричал: «Вперед! Да здравствует Император!» – и ринулся вглубь крепости.

Но тут французских солдат подстерегала неожиданность: прямо за бастионом и за первой насыпью испанцы воздвигли настоящую каменную стену высотой в два человеческих роста. В ней были проделаны бойницы для ружей, а справа зияла амбразура для пушки. Едва французские колонны начали спускаться с бастиона, испанская пушка ударила картечью в упор. Залп с дистанции в тридцать шагов был такой сильный, что голову колонны разбросало. Непонятно, каким чудом, Анри не задело. В солдата, который бежал впереди Монтегю, попала пуля, тот упал, опрокинувшись на адъютанта, так что Анри показалось, будто его друг погиб. Вслед за пушкой затрещали ружья, и колонна отхлынула назад.

Испанцам удалось сделать главное: они остановили ураган французского порыва. Часть солдат была перебита, остальные инстинктивно подались назад и открыли огонь из ружей. Колонна превратилась в огромную толпу, стоящую на насыпи и пытающуюся вести огонь по испанской стене. И тут испанская пушка ухнула снова. На этот раз Анри увидел, как картечь попала в гущу солдат, и человек пятнадцать убитых и искалеченных рухнули на землю. Анри растерялся, он видел, что, даже если они добегут до стены, перелезть через нее будет невозможно, тут нужны лестницы, да и с ними будет очень туго.

Пока он колебался, справа от толпы солдат вдруг отделились несколько темных фигурок и, пригибаясь, быстро побежали вдоль остатков насыпи к стене. Анри с удивлением узнал капитана Валантена и его саперов, которые тащили какой-то тяжелый ящик. Поставив его вплотную к стене, недалеко от артиллерийской амбразуры, они бросились наутек. Все произошло так стремительно, что ни французы, ни испанцы не успели ничего понять. Враги открыли пальбу по саперам, только когда те уже улепетывали. Им удалось задеть лишь одного. Схватившись за окровавленную руку, раненый продолжал бежать за остальными.

И тут раздался оглушительный взрыв. Стена за бастионом с диким треском разлетелась в разные стороны, разбитая испанская пушка отлетела вглубь крепости.

– Вперед!! – закричал что есть мочи Анри.

И в тот же миг раздался еще один громовой голос, заглушающий шум боя:

– Вперед, черт вас подери! За мной!!

Это был генерал Абер, исполинская фигура которого появилась на вершине взятого бастиона. Несколько барабанщиков рядом с ним исступленно били сигнал атаки. А откуда-то из глубины колонны выплыли лестницы, которые тотчас оказались в руках у первых рядов штурмующих. С истошным ревом вся огромная толпа, скопившаяся на бастионе, бросилась вперед к стене. Одни устремились следом за Анри в образовавшийся проем. другие бежали с лестницами прямо на стену.

И снова натиск французов был настолько бешеным, настолько яростным, что защитники внутренней стены не стали дожидаться, когда их сметут, и бросились бежать.

Вот теперь колонна вырвалась на городскую улицу. Отовсюду: из домов, из-за каждого угла – гремели ружейные выстрелы, но все это было пустяками по сравнению с тем, что было преодолено на бастионе Кармен.

Во время штурма бастиона и обнаружившегося за ним укрепления все мысли Анри были лишь об атаке. Точнее, у него не было никаких мыслей – один только яростный бешеный порыв. Тогда он позабыл не только о Франции, Императоре, сокровище тамплиеров, но даже о своей прекрасной возлюбленной. Остались только кровь, бешенство, драка.

Но теперь, когда опасность стала не такой явной, в его сознании билась мысль об Инессе. Он жаждал лишь одного – успеть добраться до ее дома раньше, чем кровавый штурм перерастет в погром. Сбиться с пути было невозможно: сейчас нужно было пройти вперед, затем по любому из переулков свернуть направо и шагов через сто выйти на главную улицу.

Увидев ведущую в нужном направлении улочку, Анри на секунду остановился, чтобы собрать свою колонну. Пока задние солдаты догоняли передовую часть отряда, Анри бросил вперед самых прытких стрелков из французского легкого полка, которые входили в его отряд. Десятка два вольтижеров побежали в указанном им направлении. Де Крессэ приказал остальным сомкнуться и поставил в голову солдат польского взвода, за которыми пристроились французские карабинеры и гренадеры. Анри повел эту импровизированную колонну по боковой улочке, и в тот же миг впереди раздался грохот пушечного выстрела. Вольтижеров, которые выскочили на главную улицу, встретил залп картечи скрытой за поворотом пушки. Он был так силен, что почти все бойцы были опрокинуты на землю. Кого-то убило, кого-то ранило, кто-то просто упал, отброшенный телами своих товарищей.

Громовым голосом Анри снова крикнул: «Вперед! Бегом!» – в надежде, что второй пушки у врага нет, а эту не успеют перезарядить. Он оказался прав. Когда разъяренные потерей товарищей солдаты увидели слева невысокую баррикаду, укрывшиеся за ней артиллеристы судорожно впихивали в ствол заряд, а стоявшие подле испанские пехотинцы открыли нестройный огонь. Но опьяненные яростным боем, окрыленные успехами солдаты Анри в несколько секунд влетели на баррикаду. Польские гренадеры, работая штыками, как мужики вилами на сенокосе, вмиг разбросали, перекололи, перебили все, что противостояло их напору.

Теперь ошибиться было невозможно: перед Анри лежала большая улица, которая вела на площадь Сан-Антон, где жила его возлюбленная. Снова собрав поредевший отряд, он зычным голосом призвал солдат в атаку. Колонна в пару сотен человек без колебаний двинулась за ним, хотя теперь отовсюду трещали выстрелы, а на головы сыпались камни, кирпичи и горшки с землей. Каждое мгновение раздавались проклятия, вопли тех, в кого попадали эти импровизированные снаряды. Очень скоро Анри увидел, что за ним следует далеко не вся колонна: солдаты стали врываться в дома, из которых стреляли. Теперь крики, которые доносились сзади, явно исходили не только от его подчиненных.

Монтегю пытался помочь де Крессэ. Размахивая своей окровавленной боевой секирой, он кричал: «Вперед! Вперед! За нами! Не отставать!» Но, несмотря на эти крики, колонна все редела и редела, а до площади Сан-Антон оставалось еще не менее трехсот – четырехсот шагов. Тогда Анри, поняв, что ему не удастся удержать всех солдат в строю и что настала пора подумать о самом главном, что у него есть, крикнул:

– Поляки, ко мне!!

Человек пятнадцать-шестнадцать запыхавшихся, забрызганных кровью, в изорванных мундирах бойцов собрались вокруг него.

– Помните нашу задачу! Вы должны идти за мной, – четко выговаривая каждый слог и тыкая ру кой себя в грудь, прокричал он.

Несколько гренадер кивнули головами.

– Монтегю, вы со мной?

– Да, Анри, – крикнул Монтегю, поднимая секиру.

– Ну тогда вперед! Бегом!

И уже ни на что не обращая внимания, не думая о вольтижерах и гренадерах, Анри и Монтегю побежали к площади Сан-Антон. Со всех сторон по-прежнему стреляли, но пальба была редкой, а бежали Анри и его спутники что было мочи. Только одного из польских солдат слегка задело пулей, но и он не отстал от товарищей. Анри устал, но не сбавлял темпа. Его сердце отчаянно колотилось. «Только бы успеть! Только бы успеть!»

Вот, наконец, и церковь справа, а вот и площадь. К радости Анри, здесь никого не было, кроме каких-то испанских ополченцев, которые, сделав несколько разрозненных выстрелов, скрылись в соседнем переулке.

«Вот он, этот дом!»

Анри сразу узнал этот шикарный, выходивший фасадом на площадь особняк. На этот раз его не ждали тут с распростертыми объятиями. Все ставни были закрыты, а дверь заперта. Анри вместе с Монтегю и польскими гренадерами застучали в нее с криками:

– Откройте! Откройте! Мы идем, чтобы вас спасти!

Но дом безмолвствовал, а его обитатели явно не торопились открывать разъяренным солдатам. Монтегю развернулся к двери спиной и стал колотить каблуком так, что дом чуть ли не заходил ходуном. Наконец поняв бесполезность своих усилий, он подскочил к одному из польских солдат и, жестом показав, что хочет взять у него ружье, спросил, тыкая пальцем в ствол и произнося по слогам:

– За-ря-же-но?

– Tak, tak, pan!

Монтегю бросил топор, выхватил ружье, прицелился в замок и выстрелил. Раздался грохот выстрела, в двери что-то лязгнуло, и Монтегю пнул ее ногой так, что она, наконец, распахнулась. Повернувшись к Анри, он весело воскликнул:

– Прошу пожаловать к вашей невесте!

В это мгновение на площадь с другой стороны вдруг бросилась толпа французских солдат. Это были войска, прорвавшиеся от моста. Солдаты, уже не встречая никакого сопротивления и видя впереди только добычу, кинулись с торжествующими криками к богатым домам на площади Сан-Антон.

– Монтегю, ради Бога, стойте здесь с десятком поляков. Говорите всем, что этот дом уже зарезервирован для главнокомандующего!

– Да понятно, Анри, разберемся, – сказал Монтегю, отдав польскому солдату его ружье и поднимая брошенную секиру, – а вы поспешите в дом.

Взяв с собой на всякий случай сержанта и трех солдат, Анри вбежал в просторную прихожую первого этажа, но там никого не оказалось. Тогда он бросился к главной лестнице, как угорелый, влетел наверх, толчком открыл двери гостиной и вбежал в комнату, где когда-то познакомился с генералом Вегуэра. Здесь тоже никого не было.

– Инесса! – закричал он со всей мочи. – Инесса! Это я!!

Но никто не отвечал на его крик. Тогда он бросился в соседнюю комнату и столкнулся нос к носу с двумя лакеями в ливреях. На их лицах был написан ужас и готовность к гибели.

– Пощадите, сеньор! – Прокричав эти слова по-испански, они упали на колени и быстро-быстро затараторили так, что Анри ничего не мог понять.

– Где генерал Вегуэра?! Где Инесса?! – запинаясь, на ломаном испанском кричал Анри. – Где они?

Лакеи опять что-то залопотали, жестикулируя и качая головами. Наконец де Крессэ сумел разобрать одно слово. Лакеи указывали куда-то вверх и кричали:

– Castillo! Castillo!

– Они в замке?

– Да-да, сеньор! – опять затарахтели лакеи. Они произносили столько слов, что Анри в своем бешеном волнении не мог ничего больше разобрать.

– Все будет в порядке, – раздельно произнес он по-французски и на ломаном испанском добавил: – Ждите здесь, хорошо?

Лакеи закивали головами; трудно было вообразить, что в подобной ситуации они стали бы спорить.

Не теряя времени, Анри бегом спустился с лестницы, так как с улицы уже ясно доносились шум и крики. Монтегю и польские солдаты с трудом сдерживали рвущуюся в особняк толпу. Увидев человек тридцать солдат, явно собравшихся заняться грабежом, Анри выскочил вперед и, взмахнув своей окровавленной абордажной саблей, сам в окровавленном мундире, заорал так, что затряслись окна:

– Все назад! Я – адъютант главнокомандующего! Этот дом предназначен для него! Той сволочи, которая первая попытается войти, я раскрою череп этой саблей!! А те, кто посмеет только сделать шаг вперед, будут отданы под суд военного трибунала!! Вон отсюда!!

Анри проорал это так грозно, с такой яростной решимостью, а его окровавленная до кончика эфеса сабля выглядела так угрожающе, что солдаты не решились лезть на рожон. Выкрикнув в адрес Анри пару проклятий, они бросились к другим домам, которых на площади было предостаточно…

План Сюше полностью удался. Перепуганные яростным штурмом, видя грабеж и разгром на улицах города, жители домов, которые не оказались непосредственно в зоне штурма, бегом бросились в замок. Командующий обороной молодой генерал дон Хайме Гарсиа Конде и его помощник, комендант города дон Хосе Вегуэра, не посмели остановить бегущих в ужасе женщин и детей и не закрыли ворота замка. В результате могучий форт на скале был до отказа забит людьми. Даже когда его ворота захлопнулись и закрылся подъемный мост, новые толпы обезумевших от ужаса людей, надеясь найти защиту под мощными стенами форта, бросались в его сухие рвы и толпились на гласисе.

А французские мортиры ночью открыли огонь. Бомбы падали в замок и рядом с ним, и хотя далеко не все они сеяли смерть, но ужаса нагнали столько, что стало понятно: защищать замок совершенно невозможно.

В десять часов утра четырнадцатого мая испанское командование выкинуло белый флаг, начались переговоры, и ровно в полдень была подписана капитуляция. В шестнадцать часов генерал Сюше в полной парадной форме, с лентой ордена Почетного легиона через плечо, верхом на коне, убранном дорогим чепраком, во главе своего штаба стоял в поле неподалеку от бастиона Кармен.

Откуда-то из глубины города раздался треск барабанов и гул идущего войска. Все приосанились и подтянулись. И вот над брешью показались знамена с «бургундскими» крестами, а затем засверкали штыки испанской пехоты.

Генерал Абер, командовавший построенными в две линии войсками, громовым голосом закричал:

– Смирно! На кра-ул!

По этой команде французы застыли в военном салюте, забили в барабаны и склонили знамена. Гарнизон за его храброе сопротивление получил честь выйти из города через брешь. Испанские солдаты, теряя равнение, с трудом спускались там, где еще вчера Анри и Монтегю вели своих солдат на отчаянный штурм. Выйдя в поле, колонна снова подравнялась и под треск барабанов двинулась между двумя линиями французских полков. Во главе испанцев шел молодой полководец дон Хайме Гарсиа Конде и старый генерал дон Хосе Вегуэра.

Пройдя сквозь строй французских войск, гарнизон сложил оружие и поступил в распоряжение французской жандармерии и эскорта.

Пока готовилась эта церемония, Монтегю напомнил главнокомандующему о замке Гарден и о скрытом там сокровище.

– Да-да, конечно, – кивнул головой Сюше, – займи тесь этим делом. Теперь у нас есть время. Езжайте туда вместе с де Крессэ.

Но Анри только замотал головой. Его куда больше всего волновало другое сокровище, которое он боялся потерять.

– Анри, вы не поедете со мной? – задал вопрос Монтегю.

– Нет, Эврар, я должен сделать… вы знаете, что.

– Ну смотрите тогда. Я поскакал.

Монтегю с выделенными ему в сопровождение гусарами прибыл к форту Гарден именно тогда, когда там началась точно такая же церемония, как перед городом. Только здесь испанцы выходили через широко раскрытые ворота и держа равнение, как на параде.

Монтегю не терпелось, чтобы это все это поскорее закончилось. Золото сокровищ уже блестело в его фантазиях. Наконец последний испанский солдат вышел из укрепления.

– Я по приказу главнокомандующего, – громко крикнул Монтегю принимавшему капитуляцию полковнику Аксо и чуть ли не галопом въехал в форт по перекинутому подъемному мосту.

Вот и башня тамплиеров, вот и церковь! Красавец адъютант лихо подскакал к церкви, спрыгнул с коня и зычно крикнул гусарам:

– Вы, двое, держите лошадей, а вы, трое, за мной! Гусары, спешившиеся так же лихо, как адъютант, бегом бросились за ним.

– Найдите мне здесь быстренько кирки! Наверняка они есть где-нибудь!

С этими словами Монтегю пнул дверь старой церкви и вошел внутрь. Быстро достал из ташки план, который он, впрочем, и так держал в голове, уверенно пошел в сторону алтаря и…

– Дьявол, не может быть! – воскликнул адъютант, увидев открывшееся его взору зрелище. Точно в обозначенном на плане месте в стене церкви зияла огромная дыра, в которую мог бы войти большой шкаф. Судя по разбросанным вокруг кирпичам, стена была пробита не триста лет тому назад, и даже не десять. Скорее всего, с тех пор прошло всего несколько часов…

 

Глава 16

Очень разные последствия битвы

На площади Сан-Антон, прямо напротив особняка графа Вегуэра расположились четыре походных экипажа, каждый запряженный четверкой лошадей. Тут же находились несколько конных французских жандармов и маленький гусарский отряд. Анри стоял на ступенях особняка и ждал.

Наконец дверь открылась. Сначала вышел лакей, придержав тяжелую распахнутую дверь. Сердце Анри сжалось. На пороге появился испанский офицер средних лет, подтянутый, опрятный, в ладно сидящем темно-синем мундире с красными лацканами и воротником, расшитым золотом. На голове у него была большая шляпа с огромной алой кокардой, на которой было вышито золотом «F.VII» – вензель короля Фердинанда.

Анри догадался, что это главнокомандующий Хайме Гарсия Конде. Молодой генерал обернулся, сделал любезный жест, и в дверном проеме Анри увидел человека, который напомнил ему когда-то Дон Кихота.

Граф Вегуэра шел, опираясь на руку молодой девушки. Это была Она! Сердце Анри бешено заколотилось.

Но вот что странно: в эту секунду Инесса не показалась ему столь же прекрасной, как тогда, когда он увидел ее впервые. Что это? Эффект серых облаков, которые висели над городом и делали дневной свет холодным, или озабоченность и строгий взгляд девушки? Молодой человек не знал. А может быть, он просто так долго мечтал о ней, воображая само совершенство, что, увидев в реальности, разочаровался на миг в своем идеале…

В первый момент Инесса не заметила молодого адъютанта. Только сделав несколько шагов вместе с доном Вегуэра и доном Гарсия Конде, она подняла глаза, и их взгляды скрестились. Анри почувствовал, что его сердце готово выскочить из груди. Инесса посмотрела на него и только слегка кивнула головой. В ответ Анри тоже чуть кивнул и подошел к спускающимся по лестнице испанцам.

– Мой генерал, – приложив руку к шляпе, вежливо обратился он к Гарсиа Конде. – Позвольте представиться, я адъютант главнокомандующего командир эскадрона де Крессэ. По приказу его светлости графа Сюше я должен позаботиться о том, чтобы вы были отправлены в Сарагосу со всеми необходимыми удобствами.

Молодой испанский генерал, не меняя выражения лица, на котором была написана та же строгая серьезность, что и на лицах Инессы и ее отца, отдал адъютанту военный салют.

– Благодарю вас, мы всем удовлетворены, – ответил Гарсиа Конде на хорошем французском языке с легким испанским акцентом.

– Чтобы облегчить вам дорогу, его светлость граф Сюше распорядился нагрузить один из экипажей продовольствием и вином, ведь на постоялых дворах далеко не всегда можно найти продукты.

Гарсиа Конде только чуть призакрыл глаза и кивнул головой, сохраняя все то же каменное выражение лица.

В этот момент из особняка вышли еще четверо испанских генералов, которых Анри также поприветствовал, приложив руку к шляпе. В ответ они подчеркнуто церемонно отдали честь.

Один из генералов оказался глубоким стариком и едва двигался. Его лицо было желтым и сморщенным, а руки тряслись. Испанский адъютант поддерживал его под руку. Де Крессэ уже знал, что это и есть формальный главнокомандующий и военный губернатор – дон Гонсалес, который по причине своей немощи и болезни передал бразды правления Гарсиа Конде. Даже сейчас он уступил ему право первенства. По знаку Анри один из гусар тотчас подбежал к дону Гонсалесу, подхватил его под другую руку и помог дойти до кареты.

– Все ваши офицеры уже отправлены в Сарагосу, – добавил Крессэ, обращаясь к молодому генералу, – как вы знаете, их четыреста человек, и, конечно, мы не могли обеспечить им дорогу с тем же комфортом, что и для вас. Они идут пешком, но, я надеюсь, вы будете иметь возможность снова встретить их в Сарагосе.

Все это Анри договаривал уже на ходу, ибо молодой испанский генерал шел хоть и медленно, но не останавливался.

– Благодарю вас, – промолвил он так холодно, что Анри понял: говорить более не следует.

Он отдал честь и остановился.

Инесса и ее отец к тому времени были уже готовы сесть в экипаж. Сердце Анри колотилось, он не знал, что сказать, но все-таки почти безотчетно сделал несколько быстрых шагов в сторону своей возлюбленной и, обращаясь то ли к генералу, то ли к Инессе, воскликнул:

– Вы помните меня? Я французский офицер Анри де Крессэ, больше месяца назад мы с вами встретились при необычных обстоятельствах.

Старый граф и девушка остановились. Дон Вегуэра посмотрел на Анри и вежливо произнес:

– Да, конечно, я вас помню, молодой человек. Вы совершили благородный поступок, и я о нем никогда не забуду. Если ваш командующий сдержит свое обещание, я останусь, по крайней мере на некоторое время, в Сарагосе, в доме моей сестры, вдовы маркиза Торре-Бланка. Его особняк знают все в городе. Он стоит на улице Толедо. Вы окажете нам честь, если скрасите вашим присутствием наше изгнание…

С этими словами старый Дон Кихот чуть-чуть склонил голову в сторону Инессы, показывая своим видом, что он позволяет ей говорить. Анри повернулся в сторону девушки. Их взгляды встретились, ее глаза блеснули, а на губах появилось что-то, отдаленно напоминающее улыбку.

– Пожалуйста, обязательно приходите к нам, – проговорила она своим удивительно прекрасным голосом.

Анри вдруг снова, как в первый раз, увидел и блеск этих глаз, и эту легкую улыбку, и черты этого прелестного лица. Все это словно рассеяло его сомнения. «Она самая прекрасная в мире, самая удивительная, самая лучшая!» – пронеслось у него в голове, и он воскликнул громче и эмоциональнее, чем допускали правила хорошего тона:

– Да-да, конечно! Обязательно, обязательно! Особняк маркиза Торре-Бланка, улица Толедо…

Очевидно, продолжать далее беседу старый генерал посчитал неприличным. Кивнув де Крессэ, он помог дочери подняться в экипаж и сел в него сам.

Инесса и Анри более не сказали друг другу ни слова, лишь в молчании, не отрываясь, смотрели друг на друга через стекло дверцы экипажа. Де Крессэ даже не обратил внимания, как расселись остальные генералы, не видел, как взметнулись хлысты кучеров, и кареты, грохоча по мостовой, покатились по главной улице Лериды. Позади, звонко стуча подкованными копытами коней и звеня оружием, проскакали конные жандармы.

Пако и четверо верзил с топорными лицами сидели за столом на Венте Валериас. Перед ними стоял кувшин с вином и нехитрая закуска. Почти все держали в зубах сигары.

– Ну расскажи же нам, Пако, что это были за чудеса? – хрипло спросил один из них, самый смуглолицый, горбоносый и худощавый.

– Да что там говорить? Я же сказал, ткнул я эту стену, сунулся, а там пустота… ну, думаю, все, плакали мои денежки, и тут смотрю – на дне эта штуковина лежит.

Пако вытащил из своей котомки нечто, завернутое в тряпку, развернул материю, и бандиты с удивлением увидели какую-то странную, непривычной формы коробочку длиной в пару ладоней и толщиной вполладони.

– Ну а дальше? – торопил еще один собеседник, с красной небритой рожей.

– Э, думаю, здесь что-то есть, – продолжал Пако с увлечением, – а Санчес, ну этот офицеришка, хвать коробочку и говорит: «Я должен это своему генералу отнести», – а я чувствую, что в этой коробочке что-то тяжелое. Думаю про себя: «Сейчас! Так я твоему генералу и понесу!» – а сам, конечно: «Да-да, господин офицер», – и передаю ему коробку.

– А что в коробке-то этой было? – воскликнул третий, огромный верзила с бульдожьей челюстью и низким, пересеченным шрамом лбом.

– А я тоже думаю, что же там, в коробочке? Вот я и говорю Санчесу: «Давайте коробочку-то откроем», – и сердцем чувствую, что там что-то важное. Ей-богу чувствую. А офицеришка мне отвечает: «Военный долг, понимаете ли, коробочка запечатанная, приказ генерала», – ну, думаю, ладно, увидишь ты у меня военный долг… А тут, пока мы ковырялись, как бухнуло что-то, и потом пошло и покатилось: стрельба, крики – это французы напали на укрепления вокруг замка. Ну все солдаты, конечно, туда, и Санчес говорит: «Мне на укрепление, надо сражаться!» – а я в ответ: «А ты, дружок, сражайся, только коробочку оставь мне». Он не знает, что делать: то ли на бастион лезть и французов бить, то ли коробочку держать. Выскочили мы наружу из церкви, а там тьма хоть глаз выколи только на стенах бух-бух, пушки и ружья палят. Ну тут я быстро сообразил, хвать офицеришку-то навахой по горлу, и все тут, а труп за угол бросил. Да кто его искать будет? Кругом и так убитых навалом. Ну вот так коробочка у меня и осталась.

Последняя часть рассказа вызвала хохот веселой компании.

– Ну а что в коробочке, расскажи! – снова воскликнул верзила с квадратной челюстью.

– А в коробочке вот что, – с этими словами Пако открыл ее и продемонстрировал всем старинный пергамент.

– И все? – чуть ли не закричали то ли со смехом, то ли с разочарованием друзья Пако.

– Ну не совсем все. Там еще было полторы дюжины золотых монет, старинных, не таких, как сейчас. Но поменять на песо несложно, золото-то настоящее.

Красномордый фыркнул.

– Полторы дюжины золотых монет – это, конечно, хорошо, ну а мы-то здесь при чем? Небольшой улов для таких приключений.

– Да дело не в монетах, – воскликнул Пако, – а в этом! – и ткнул пальцем с грязью под ногтем в кусок пергамента.

Компания загоготала.

– И что нам с этой бумажки? Даже на подтирку не годится! – ржал четвертый бандит, с перекошенной рожей, изъеденной оспой.

– А вот что! – серьезно проговорил Пако, разворачивая пергамент. – Видите, здесь какие-то каракули и квадратик с крестом. Я нутром чувствую, а я никогда не ошибаюсь, нюх меня не обманывает! Уверен, что сокровища перепрятали и оставили эту шифровку. Здесь точно такие же закорючки, как и в той бумажке. – С этими словами Пако достал из-за пазухи лист, на котором тетка Кармела сделала копию со схемы Монтегю, и положил его рядом с пергаментом. – Видите? Те же самые каракули! – торжествующе добавил он.

Компания немного посерьезнела.

– Ну и что нам с того? – пробормотал верзила. – Мы же ничего здесь не понимаем!

А толстомордый, почесав голову, бросил:

– Может, отнесешь эту бумажку Кондесито? Он найдет того, кто сумеет ее расшифровать.

– Нет, с Кондесито я решил завязать… по крайней мере пока. Я уверен, что там куча золота! Куча! Зачем нам делиться с ним, если мы сможем добыть его сами!

– Да как же мы его добудем, если мы ничего не можем разобрать в этих закорючках? – стукнул кулаком по столу горбоносый.

– Разберем, – уверенно сказал Пако, – есть тут у меня один план…

 

Глава 17

Праздник в Сарагосе

Отправив из Лериды пленных генералов, офицеров и солдат, Сюше задержался в городе еще на некоторое время. С той же жесткостью и беспощадностью, с которой он еще несколько дней назад заявил, что разрешает грабеж, командующий принялся за его искоренение. За пару дней в городе был установлен полный порядок, а тех, кто этого не понял, быстро привели в чувство.

Двух солдат: одного француза и одного поляка – расстреляли. Француза за то, что попытался изнасиловать девушку, поляка за то, что отобрал корзину у идущей на рынок женщины. С генералом Сюше шутки были плохи…

И в скором времени жизнь в Лериде потекла так, будто ничего и не произошло. Тем более что траншеи вокруг города засыпали, а поврежденные дома спешно ремонтировали. Наведя порядок в Лериде, Сюше ненадолго заехал в Сарагосу, но почти никто из его адъютантов там не побывал. Основная часть штаба направилась к крепости, стоявшей неподалеку от Лериды. Эта крепость, а точнее, мощный форт под названием Мекиненза, находился всего в десятке лье от Лериды. Он возвышался на берегу Эбро на непреступных скалах и прочно перекрывал эту важную водную артерию.

Гарнизон Мекинензы, подавленный новостями из-под Лериды, быстро прекратил сопротивление. В ночь со второго на третье июня была заложена первая параллель, а рано утром восьмого заговорили пушки. Через несколько часов крепость выкинула белый флаг.

В Сарагосе решили с большой помпой отметить двойную победу. Было объявлено, что семнадцатого июня, в воскресенье на Троицу, будет дан огромный праздник. Но начнется он уже в пятницу, и фактически вся столица Арагона будет три дня гулять в честь побед французской армии и ее испанских союзников.

Де Крессэ въехал в город вместе с главнокомандующим четырнадцатого июня. Весь город готовился к празднику, это чувствовалось по веселому оживлению, которое уже царило на улицах, и по той торжественной встрече, что была приготовлена главнокомандующему. Сюше в расшитом мундире ехал по улицам города на белом коне в сопровождении адъютантов и эскорта польских улан. Там и сям по пути следования встречали отряды войск, построенные развернутым фронтом. Там и сям собирались толпы людей, которые махали руками, аплодировали и громко кричали:

– Viva el general Suchet!

Опьяненный радостью де Крессэ смотрел по сторонам. Чего же можно еще желать? Только что он отличился на поле сражения, получил орден, повышение, но самое главное, нашел свою возлюбленную, и более того, она будет жить с ним в одном городе. Он прочитал в ее глазах то, что более ценно, чем сотни напыщенных фраз!

Правда, никакого сокровища тамплиеров в замке Гарден не оказалось, но об этом больше переживал Монтегю, который был искренне расстроен этой историей с богатствами, кем-то уведенными из-под самого носа. Попытка провести расследование об их исчезновении не дала ровным счетом ничего. Сюше легко успокоился – овладев Леридой, он получил контроль над огромной территорией, а следовательно, средства, которые ни в одном кладе не добудешь. Поэтому главнокомандующий быстро забыл об этой истории.

«Да и Бог с ними, с сокровищами, – думал де Крессэ, – моя настоящая драгоценность теперь совсем недалеко от меня. Кроме того, у меня появился отличный друг, Монтегю, который доказал свою преданность не только под пулями врага, но и в рукопашном бою, когда он, как рыцарь времен Крестовых походов, рубился рядом со мной страшной секирой».

Солнце сияло, и Анри, казалось, купался в лучах света и радости…

Его беспокоило лишь сомнение, стоит ли сейчас в предпраздничной суматохе пытаться навестить Инессу и ее отца. Анри прекрасно понимал, что подготовка к веселому празднику в честь взятия крепости, комендантом которого являлся отец Инессы, навряд ли способствует хорошему настроению старого графа. Он помнил, с какими лицами испанские генералы садились в предназначенные для них экипажи, помнил гордое молчание, с которым они переносили свое несчастье.

«Даже этот радостный шум улицы, наверно, должен угнетать старика, – думал Анри, проезжая на своем красивом коне среди ликующих толп жителей города. – Нет, лучше подождать. Пусть все это уляжется, пусть все пройдет».

Анри знал, что командующий позволил дону Вегуэра под честное слово остаться на неопределенное время в Сарагосе и жить в доме его пожилой сестры, и потому торопиться не стоило.

«Лучше не испортить все поспешностью, а то будет как седьмого мая под стенами Лериды», – мелькнуло в голове у молодого офицера воспоминание о кровавой неудаче, к которой привела неуклюжая попытка начать обстрел, когда для него не созрели условия.

На лестнице особняка командующего и сопровождающих его офицеров встретил Монтегю. Последний рапортовал Сюше о сделанных к празднику приготовлениях. Хотя за порядок в городе и за основные организационные мероприятия отвечал комиссар Домингес и мэрия города, командующий назначил Монтегю главным представителем, ответственным за организацию с его стороны. И Монтегю вертелся, как белка в колесе, готовя мероприятие. Сейчас, рапортуя о подготовке, он, наконец, дошел до самого главного:

– Все в порядке, мой генерал. Эскорт двигается, как мы и предполагали, думаю, что графиня должна приехать в Сарагосу только с маленькой задержкой.

– Когда? – нетерпеливо спросил Сюше.

– В субботу, мой генерал, шестнадцатого июня. Лицо командующего прояснилось.

– Отлично, это самый разгар праздника. – С этими словами Сюше повернулся к адъютантам и офицерам штаба и радостно заявил: – Господа, моя жена Онорина скоро будет в городе, и я имею честь пригласить всех к нам на большой торжественный ужин, который состоится в моей резиденции в воскресенье, семнадцатого числа.

Когда рапорт был завершен, а Сюше с начальником штаба удалился для важной деловой беседы, Монтегю бросился в объятия де Крессэ. Друзья с веселым смехом обнялись и принялись делиться новостями. Анри рассказывал о до смешного непродолжительной осаде Мекинензы, а Монтегю – о «столичных» известиях, главными из которых были, конечно, будущий праздник и приезд графини.

– Монтегю, а вы видели графиню? – спросил Анри.

– Ну конечно, она приезжала к нам в прошлом году.

– Приезжала в прошлом году?! – чуть не открыл рот Анри. – Она что, вот так и катается взад-вперед на войну?

Монтегю засмеялся:

– Да, вот так и катается. Но вы знаете, Анри, Сюше ничего не делает просто так, и если он заставляет молодую жену приехать сюда, то не потому, что ему так остро нужно женское внимание. Скажи он слово – и хоть пять, хоть десять девушек Сарагосы окажутся у него в постели. И все это при минимальных тратах и без всяких сложностей, а тут, чтобы привезти одну графиню, мы проводим целую военную операцию! Ты знаешь, сколько у нее сопровождающих?

– Понятие не имею, – пожал плечами Анри. – На верно, несколько слуг и взвод конного эскорта.

Монтегю залился смехом.

– Вы очень скромны, Анри, в своих представлениях о жизни командующего Арагонской армией. Его супругу сопровождает три батальона пехоты, два эскадрона кавалерии, одна артиллерийская батарея – в общей сложности две тысячи человек под командованием генерала! Не правда ли, для всех нас было бы проще пригласить местную красавицу, или двух, или трех? – засмеялся Монтегю.

– Ну, наверно, он очень любит жену? Монтегю пожал плечами.

– Любит, наверно, по-своему, но дело совершенно не в этом.

– А в чем?

– В том, что народу требуется королева!

– Королева?!

– Ну конечно, королева! Ведь испанцы – сильный и гордый народ. И как сильные и гордые люди они ценят сильных, отважных мужчин. И соответственно, хотят, чтобы ими правил сильный, отважный и честный король. Как ты знаешь, король Жозеф, брат нашего императора, не слишком подходит под эти три категории. И хоть все его реформы, продиктованные гением брата, замечательные, правильные и нужные, испанцы не очень-то их приемлют, так как считают Жозефа… – Монтегю понизил голос и почти что прошептал: – Тряпкой. – А потом снова в полный голос продолжил: – А вот Сюше все уважают. Здесь в Арагоне его считают настоящим королем, хоть он таковым формально не является. А кто должен быть подле сильного, отважного короля? Ну конечно же, изящная, нежная и добрая королева! Графиня неплохо подходит для этой роли, ей всего двадцать, она чертовски хороша собой и, ты знаешь, что она сделала прежде всего на людях, когда в первый раз оказалась здесь, в Сарагосе?

– Что?

– Попросила освободить нескольких пленных испанцев, за которых хлопотали жители города… И Сюше отпустил их! С этого момента все так ее полюбили, что она теперь играет важную роль в политике этой провинции. Она нужна здесь, чтобы успокаивать, рассыпать благодеяния, привязывать к нам всех лучших людей этой земли… По-моему, неплохой ход.

– Действительно, неплохой, – признал Анри, но мысли его были далеко.

В то время, как весь город готовился к празднику, у тетки Кармелы было тоже много дел. Легко можно было догадаться, что мужское население Сарагосы резко увеличится, а так как большинство этих мужчин не имеют возможности привезти жен в сопровождении эскорта из трех батальонов, то женскую ласку они будут искать где-то поблизости. Это давало тетке Кармеле возможность расширить свое исправно работающее заведение, дающее неплохой доход. Именно поэтому в то время, когда с улицы доносился шум предпраздничного города, в зале, где обычно заседали посетители, Лита, держа в зубах неизменную сигаритос, принимала трех девушек. Одна из них была горожанкой, а две – из деревни, всем было лет по восемнадцать-двадцать, но выглядели они старше, потому что на их лицах лежала печать перенесенных лишений, а одежда была убогой и небрежной. Девушки сидели на лавке и внимательно слушали наставления бандерши, которая объясняла принципы их будущего ремесла.

– А теперь самое главное! Деньги от клиентов беру я! – Тетка Лита пыхнула своей сигаритос и строго посмотрела на девушек. – Я вас нормально приодену, будете питаться, как принцессы, – тут она немножко хватила через край, а потом торжествующе завершила свою речь: – Ну и в месяц будете получать по двадцать реалов.

Те, что из деревни, оживились, услышав про двадцать реалов, а городская, наоборот, опустила глаза.

– Ты что, недовольна? – бросила толстуха, сразу заметив, что девушка не обрадовалась такому предложению. – Ну иди тогда на улицу! Попробуй-ка сама поработать! Тебя живо либо комиссар Домингес сцапает, либо лихие люди по голове стукнут…

При этих словах, словно Бог желал подтвердить мысли тетки Литы, дверь распахнулась, и на пороге появились «лихие люди».

Это оказался Пако вместе с одним из бандитов, тем, у которого была квадратная челюсть. Когда два эти головореза показались на пороге, девушки невольно вздрогнули, а одна из них, увидев ужасную физиономию Пако и еще более страшную рожу его приятеля, вскрикнула от испуга.

– Здравствуй, Кармела! Ave Maria! – иронично бросил Пако.

– Purissima, – хмыкнула Кармела, – а это кто с тобой?

– Дело есть к тебе, Лита.

– Да уж догадываюсь, – ответила Кармела и жестом прогнала девушек, которые без разговоров пошли к лестнице и исчезли наверху. – Ну что, нашел свое сокровище? Может, денежки принес? – ехидно произнесла толстуха, заметив сразу по виду Пако и его спутника, что им еще очень далеко до находки несметных богатств.

– Нет, – серьезно произнес Пако, – деньги мы пока не нашли, но уже на пути к ним. Кстати, вот познакомься, это мой старый товарищ Херонимо, или попросту Чомо, как его все зовут. Мы с ним еще в тюрьме в Барселоне сидели.

– Да уж догадываюсь, что не в королевском дворце в Мадриде, – бросила Лита, еще раз пыхнув сигаритос. – Ты мне лучше скажи, что там с вашим сокровищем? Может, неправильный план оказался или места того уже больше нет?

– И место есть, и план правильный. Только там мы вместо сокровищ нашли документ, в котором указано, где они по-настоящему лежат.

Лита непонимающе взглянула на Пако.

– Ты что, очумел? Какой еще документ? Какие еще указания?

– Слушай, ты меня знаешь. Деньги я за тысячу миль чувствую. Мало того что вместе с пергаментом там была горсть золота, к тому же держал я этот документ и знал, и чуял просто, что он приведет нас к золоту. – С этими словами Пако достал из-за пазухи план, срисованный у Монтегю, и пергамент, добытый в Лериде. – Неужто ты считаешь, что такие писульки, да еще и с золотом в придачу, в стены просто так замуровывают? Первый план нас вывел к тайнику, а второй приведет к самому богатству.

– Рассказал об этом Кондесито? – уже серьезно спросила Лита.

– Да нет, мы тут со старыми друзьями встретились. Ребята были у отца Теобальдо, убежали, когда его отряд порубали французы. Голодали и не знали, чем себя занять. И что же, ты думаешь, они решили сделать? Выехали с ножичками из леса, чтобы проезжего потормошить, а проезжим-то оказался я! Вот смеху-то было, я ведь их чуть не пристрелил, да ничего, промазал, – оскалил желтые зубы Пако, потеребив по плечу кирпичнолицего Чомо. Улыбнувшись страшным ртом с наполовину выбитыми зубами, тот засмеялся каким-то людоедским смехом:

– Гы-гы-гы…

– Ладно, ближе к делу, – сказала Кармела, – я спрашивала про Кондесито.

– А я о чем? Я ж тебе говорю: встретил я старых друзей и подумал, почему бы нам самим клад не добыть. У него и так денег навалом!

– Может, и навалом. Только как вы без него разберетесь в этих каракулях? – Рукой, похожей на куриную лапу, Кармела ткнула в пергамент, лежащий на столе.

– Вот за тем мы к тебе и пришли. Подскажи нам, помоги! Даю слово, что мы тебя не забудем.

– Слово, слово… тоже мне, кабальеро нашлись, – пробурчала бандерша. – Очень мне нужно ваше слово.

– Лита, я, конечно, бандит, но тебя никогда не обманывал. Мы с тобой часто спорили, ругались, но я всегда отдавал тебе то, что обещал, так?

– Так, – неуверенно ответила толстуха.

– Ну так вот, обещаю тебе и клянусь Божьей Матерью, что дам тебе пятую часть того, что мы найдем. Две пятых я заберу себе, а две отдам ребятам. Мы с ними так договорились. Я своего дружка для этого сюда и притащил, хотя сделать это было непросто. Паспортов-то ни у кого из них нет, а идти за бумажкой к нашим общим знакомым я теперь не могу, да и денег маловато. Но, чтобы ребята не сомневались, да и чтобы ты видела, что я дело говорю, мы сюда вместе добрались. Остальные за городом в горах нас ждут. Правда, Чомо?

Громила, ставший серьезным, закивал головой.

– А ты знаешь, сколько в кладе сокровищ? – добавил Пако. – Может, на миллионы! Всем нам хватит!

Глаза у Литы блеснули алчным блеском.

– Ну что же вы хотите от меня? И как расшифруете эти закорючки?

– Ведь был же кто-то, кто их расшифровал? Нам его и нужно найти. А уж как найдем, оставь это дело мне и моим ребятам. Мы из него быстро все сведения вытряхнем! Может, ты знаешь того, кто мог бы нас на него вывести?

– Тот офицерик, которого мы в прошлый раз напоили, Монтегю. Это его друг. Но будет глупо пытаться действовать через него. Он, конечно, разгильдяй, но на нас он смотрит свысока, его только девочки мои интересуют. О своем дружке он ничего не скажет, а, наоборот, тотчас его предупредит и нас сдаст в полицию. Нет, этот нам не подходит…

– Ну а что же тогда делать? – воскликнул Пако.

– Есть у меня одна мыслишка. К нам заходит еще один офицеришка. Вот этот, я думаю, подойдет в самый раз. Подленькая такая душонка, на змею похож. За девочек, правда, неплохо платит, у него всегда деньжата в кармане водятся. Не знаю откуда, но, видно, не на службе у императора заработаны, а как раз у этой-то службы и стибрены, – Кармела засмеялась смехом, похожим на карканье вороны. – Потому, думаю, за хорошую монету он тебе и всех офицеров, а если надо, то и самого Императора продаст…

Пятница пятнадцатого июня началась для Сарагосы с торжественного салюта в честь побед Арагонской армии под Леридой и Мекинензой. Народ высыпал на улицы, где повсюду раздавали бесплатное угощение. Вечером весь город осветился праздничной иллюминацией, театры были открыты для всех желающих. Городские власти оплатили все спектакли, и у театральных входов гудели толпы, ибо самым лучшим билетом были широкие плечи и крепкие локти. Поздно вечером начался фейерверк, везде на улицах танцевали.

Но поистине кульминацией веселья стала суббота, когда в полдень при звуках артиллерийского салюта в город въехала раззолоченная карета, в которой сидела графиня Онорина Антуанетта Сюше. Весь гарнизон стоял в полной парадной форме, а генерал вместе со своими адъютантами выехал на коне навстречу супруге. Карета, запряженная четверкой красивых коней, остановилась на площади перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Де Крессэ, который сидел на коне рядом со своим командиром, смотрел, как Монтегю легко спрыгнул с лошади, подбежал к карете и услужливо открыл дверцу.

Первое, что увидел Анри, когда приоткрылась дверца, была изящная ножка в белой остроносой туфельке, которая грациозно опустилась на ступеньку кареты. Через миг, шурша атласным платьем, появилась и сама графиня. Она не показалась Анри ослепительной красавицей, но была, без всякого сомнения, очаровательной, а открытые плечи и руки, обтянутые безупречно белыми лайковыми перчатками, были совершенной формы. По тому, как молодая женщина двигалась, можно было не сомневаться, что ее фигура столь же хороша, как плечи, руки и стройная ножка, которая кокетливо высовывалась из-под юбки. Кроме того, дама была изысканно накрашена, причесана, на голове ее сверкала изящная диадема, а на лице сияла лучезарная улыбка.

При появлении очаровательной графини толпа разразилась искренним громовым ликованием. Люди аплодировали, кричали приветственные слова, а Сюше так же, как и его адъютант, спрыгнул со своего коня, подошел к жене, снял шляпу и наметил на руке красавицы легкий поцелуй в строгом соответствии с этикетом.

«Да, конечно, она восхитительна, но ей не сравниться с Инессой», – удовлетворенно подумал Анри, тщеславие которого не допускало, чтобы жена главнокомандующего выглядела более эффектно, чем его возлюбленная.

Вся свита направилась в особняк Сюше, где начались бесконечные официальные представления, церемонные приветствия и помпезные речи. Мэрия преподнесла графине подарки от лица жителей Сарагосы, а хор девушек в национальных костюмах исполнил сочиненную в ее честь кантату. Де Крессэ, правда, почти ничего не понял, потому что кантата исполнялась по-испански, но не приходилось сомневаться, что это были безудержные восхваления прекрасной графини.

Онорина принимала все эти почести, оставаясь совершенно естественной, ни разу не впав ни в патетику, ни в вульгарность. Она мило улыбалась, находила для всех какое-нибудь приятное слово, а иногда позволяла себе чуть пошутить, безупречно оставаясь при этом в рамках приличия.

«Королева! Поистине добрая красивая королева!» – подумал про себя де Крессэ, искренне восхищаясь редким тактом, благородством жестов и движений молодой графини.

Вечером генерал обедал со своей красавицей-женой в узком кругу, и де Крессэ был свободен, чтобы прогуляться по кипящему бурным весельем городу. К великому сожалению Анри, Монтегю не мог его сопровождать, так как занимался подготовкой завтрашнего пышного торжества в резиденции главнокомандующего. Поэтому Анри искренне обрадовался, когда из толпы, фланирующей по улице Коссо, вынырнула длинноносая физиономия капитана инженерных войск Валантена.

– Капитан! – крикнул де Крессэ издалека. – Ка кими судьбами?

На лице Валантена отразилась искренняя радость.

– Господин командан, я чертовски рад вас видеть! Как вы там, после этого ужасного штурма?

– Да ничего, – воскликнул Анри, от души пожимая руку инженера. – Наша задача была не очень сложной, а вы показали себя просто героем! Без вас мы бы ни за что не взяли этот чертов бастион. И все бы остались там, наверно, навеки.

Валантен так же, как Анри, в этот праздничный день остался один, и офицеры с удовольствием выпили по стаканчику вина, рассказывая друг другу о том, что было под Леридой, да и не только под Леридой.

Сидя за одним из столиков, которые расторопные хозяева питейных заведений выставили на улицу, новые приятели с огромным интересом наблюдали за происходящим вокруг. По Коссо как раз двинулась процессия. Возглавляли ее знаменитые «gigantes y cabezudos», забавные огромные куклы из дерева и папье-маше, которые представляли сказочных и библейских персонажей. Шествие сопровождала какая-то варварская музыка, крики, смех и ликование толпы. Потом шли танцоры, потом снова музыканты, потом новые потешные куклы…

Но сильнее всего привлекла внимание Анри вовсе не эта забавная процессия, а там и сям мелькавшие мундиры испанской армии. Причем это была отнюдь не армия короля Жозефа. Де Крессэ увидел наметанным глазом несколько мундиров швейцарцев на службе Испании, полка Санта-Фе и, как ему показалось, каталонских волонтеров. Все эти люди были в эполетах и при шпагах.

– Послушайте, а вам не кажется, что это офицер испанской армии? – спросил де Крессэ, обращаясь к Валантену и показывая на вынырнувшую из толпы смуглолицую фигуру со шпагой на боку.

– Ну да, – пожал плечами Валантен, – это офицер испанской армии.

– Но это же офицер не нашей испанской армии, – изумленно произнес Анри.

– Ну да, – кивнул головой Валантен, – это офицер неприятельской армии.

Анри вытаращил глаза:

– Как?!

– Послушайте, вы что, с неба свалились? – засмеялся Валантен. – Вы же адъютант главнокомандующего! Неужели вы не знаете, что по его распоряжению все офицеры, которых мы взяли в плен в Лериде и которых привели нескольких дней назад в Сарагосу, отпущены под честное слово, чтобы погулять с нами на празднике.

Анри, хоть и привык к странностям испанской войны, воскликнул:

– Все четыреста офицеров?!

– Да, все четыреста офицеров.

– И они что, веселятся?

– Ну не знаю, веселятся или нет, но девчонок точно не пропускают.

– Что, их генералы тоже гуляют?

– Не знаю… думаю, сидят по домам. Им также разрешено остаться в городе, в честь праздника и в честь приезда графини. Как же вы этого всего не знаете?

 

Глава 18

Бал

В воскресенье Анри проснулся поздно. Спешить было некуда, и он опять пошел гулять в ожидании вечера, приближение которого его слегка интриговало, так как Монтегю с хитрым лицом пообещал, что на балу его ожидает очень приятный сюрприз.

Образ Инессы не выходил у молодого офицера из головы, но он твердо решил для себя, что не пойдет к ней в дом в эти праздники, не пойдет и в понедельник – пускай все уляжется и окончательно утихнет.

Поэтому де Крессэ бесцельно побродил по городу, который не спеша просыпался после бурной ночи. Ближе к вечеру, когда жители снова вышли на улицу и готовились к новому праздничному вечеру, Анри зашел к себе домой, чтобы переодеться и привести себя в порядок перед балом.

Все его драгунские мундиры после осады Лериды никуда не годились, разве что для траншеи. К счастью, он успел заказать новый мундир, такой, как полагался адъютантам. Конечно, это был не роскошный комплект гусарского обмундирования, на пошив которого требовался как минимум месяц, но Анри как раз накануне получил от портного изящный темно-синий мундир с голубым воротником, отличительной чертой мундира адъютантов. Благодаря заботам неутомимого Жака все было выглажено, отутюжено, отпарено. Новенькие, сверкающие золотом эполеты ярко выделялись на фоне почти черного сукна, на левой руке красовалась белая шелковая повязка с золотыми кистями, на правом плече блестел золотой аксельбант, неизменный атрибут адъютантов…

Анри подошел к особняку командующего, когда только начало смеркаться. Здесь, у входа, было уже оживленно. Мужчины в изящных фраках и женщины в роскошных платьях заходили, показывая пригласительные билеты, украшенные большим императорским орлом. Дежурный адъютант, лейтенант де Риньи, при виде Крессэ отсалютовал ему и жестом объяснил жандармам, проверяющим билеты, что этого господина пропускают без всяких приглашений.

– Адъютант главнокомандующего, – так де Риньи отрекомендовал его жандармам. Те тотчас же, вытянувшись по стойке смирно, отдали ему честь и пропустили.

На лестнице особняка царило оживление. Де Крессэ с удивлением узнал, что прием, бал, ужин, праздник состоятся не в особняке, а в огромном саду, который был позади него.

Пройдя особняк насквозь, Анри вышел в сад и остановился, замерев от изумления: огромный сад с кустами роз, цветами алоэ и вьющимся по стенам виноградом превратился в настоящий образ Эдема.

В свете тысячи плошек и цветных фонариков блистали богатейшей сервировкой сорок столов, расставленных с одной стороны сада. С другой стороны устроили обширный покрытый паркетом помост под матерчатой крышей на случай непогоды. Это был гигантский бальный зал прямо в саду.

В этом блистательном парке уже играла музыка. Несколько французских военных оркестров, сведенных в один, расположились неподалеку от бального павильона и играли какую-то изящную мелодию, а с другой стороны от павильона сидели музыканты в испанских нарядах.

Кругом же были цветы, цветы, десятки тысяч цветов. И повсюду огоньки, ленты, сверкающая на столах серебряная посуда…

– Анри! – Этот радостный возбужденный голос вывел де Крессэ из восторженной прострации. Прямо навстречу ему быстрыми шагами шел Монтегю в своем самом парадном облачении. Молодой адъютант улыбался, гордый собой, своим белым ментиком и малиновыми сапогами с золотыми шпорами. – Ну, нравится? – громко спросил он, заходясь от радости за свое творение. – Это моя идея – устроить праздник в саду. Правда, здорово?

– Потрясающе! – с искренним восторгом отозвался Анри. – Ну вы просто гений!

– Пустяки, – сказал Монтегю, – это пришло мне в голову само собой, – продолжал он, сияя от распиравшей его гордости.

– А что, – сказал Анри, – разве не будет одного большого стола для приглашенных?

– Это невозможно! Вы знаете, Анри, сколько сегодня гостей?

– Сколько?

– Четыреста восемьдесят человек! Как же посадить их за один стол? И я принял решение поставить сорок круглых столов и рассадить всех по двенадцать человек. Здорово?

– Здорово… а с кем я буду сидеть?

– Ну, во-первых, я очень хочу быть с вами в этот вечер, и позволил себе сделать небольшое отступление от правил. Сюше желал, чтобы его адъютанты сидели за разными столами, поддерживая беседу с гостями от имени командующего. Ну а я сказал, что, так как я буду постоянно бегать по делам, и меня фактически не будет за столом, я сяду за тот же стол, что и ты. А во-вторых, я решил сделать вам, мой друг, приятный сюрприз.

– Вы уже говорили, Монтегю. В чем же он заключается?

– Разве о сюрпризах говорят? – засмеялся Монтегю. – На то они и сюрпризы, чтобы быть внезапными.

– А где мой стол?

– Номер семь, вот там! – Монтегю махнул рукой куда-то в сторону и вдруг, извинившись, убежал по делам так же стремительно, как и возник.

Парк уже наполнялся приглашенными. В саду, залитом теплым светом фонариков и плошек, появлялось все больше разодетых женщин и важных мужчин. Де Крессэ удивило, что он почти никого не знал, и большая часть приглашенных говорила по-испански. Поэтому он с радостью заметил несколько знакомых мундиров и обрадовался, даже увидев генерала Абера, который при виде Анри подошел и, фамильярно стукнув его по плечу, пробасил:

– А, де Кресси! Рад вас видеть! Как мы им наложили под Леридой!

– Де Крессэ, мой генерал, – вежливо поправил Анри.

– Ну хорошо, хорошо, – небрежно пробормотал Абер, поворачиваясь к какому-то надутому испанскому сановнику и хватая его за руку так, что тот чуть перекосился от неожиданности.

Анри, кажется, ни разу в своей жизни не видел сразу столько дорогих платьев, столько обнаженных женских плеч, украшенных бриллиантами и топазами, столько замысловатых причесок, и в то же время столько напыщенных и самодовольных сановников. Эти люди мало интересовали молодого офицера, и он, приготовившись уже к занудному официальному вечеру, отправился на поиски своего стола под все более громкие звуки оркестра, расположенного поблизости от бального павильона.

«Дон сеньор такой-то, дон сеньор такой-то, донья сеньора такая-то, – читал он каллиграфические надписи на красивых карточках, лежавших поверх роскошных тарелок. – Дон сеньор де Крессэ», – наконец увидел он… но едва только собрался присесть, как вдруг рядом с ним раздалось громкое восклицание на ломаном французском языке с сильным славянским акцентом:

– Пан командан, вы ли это?

Анри резко повернулся на эти звуки и обомлел от радости:

– Веслав! Это ты!

– Так точно, пан командан, старший вахмистр Веслав Гроховский в вашем распоряжении! – ответил Веслав, открывая широкие объятия и улыбаясь в свои густые седые усы.

Радость увидеть живое лицо среди напыщенных сановных физиономий была так велика, что Анри буквально бросился на шею старому польскому воину.

– Веслав, как ты тут оказался? Тебя тоже пригласил главнокомандующий?

– Ну так есть… всякое, – путаясь во французских словах и, возможно, делая это намеренно, проговорил Веслав, и в его глазах блеснули хитрые искорки, – то ваш друг, Монтегю, постарался.

– Но вроде как сюда приглашали только старших офицеров, – не прекращал удивляться Анри.

– Так-то оно так, – смеялся старый воин, – но пан Монтегю просто записал меня по моему старому чину в польской армии – майором. Он же не соврал… Так я буду с вами сидеть.

Анри испытывал к этому человеку, прошедшему огонь и воду и сохранившему отвагу, честь и, несмотря на все невзгоды, какую-то заразительную детскую веселость, не только уважение. Само присутствие этого вояки напоминало Анри об эпизоде, когда он познакомился с той, что стала для него дороже жизни.

«Вот это действительно сюрприз, – говорил он про себя, – молодец Монтегю, здорово придумал».

В тот же миг Монтегю, словно черт из коробочки, возник прямо перед ним:

– Ну, Анри, хороший сюрприз?

– Да просто замечательный! – в радостном возбуждении воскликнул Анри.

– Тогда давайте выпьем шампанского! – предложил Монтегю и сделал жест рукой, по которому один из лакеев, разносивших шампанское, мгновенно появился перед ними.

Друзья взяли бокалы, чокнулись и тут же их осушили. Тут у стола появился еще один интересный персонаж. Анри чуть не открыл рот от изумления, когда увидел длинный нос и очки инженерного капитана, который, неловко пробираясь меж стульев, искал седьмой стол.

– А у вас тут не седьмой стол, случайно? Монтегю и де Крессэ захохотали.

– Седьмой, дружище, седьмой!

Потом к столу подошел какой-то приятного вида испанец, одетый в светло-синий изысканный фрак, с красивой молодой женщиной, и они, раскланявшись со всеми, присели на свои места. Потом появились два старших офицера пехоты и заместитель начальника штаба, полковник Сен Сир Нюг, который непонятно каким образом раздобыл себе весьма эффектную даму…

Завязался всеобщий разговор, зазвенел смех, да и сложно было не шутить и не смеяться в подобной замечательной компании. Усевшийся за стол испанец оказался знаменитым гитаристом Фернандо Сором, слава о котором шла по всей Испании. Бывший офицер испанской королевской армии, он с энтузиазмом встал на сторону новой Испании и теперь, посвятив жизнь музыке, сочинял прекрасные музыкальные произведения и так играл на гитаре, что все с упоением заслушивались его исполнением.

Ужин еще не начался, гости пока слушали музыку, болтали, пили аперитивы, свободно переходя от стола к столу, и поэтому де Крессэ не обратил никакого внимания, что два стула оставались не занятыми. Ну вот до девяти часов вечера – времени начала ужина – осталось несколько минут. Монтегю опять куда-то побежал по делам, а все, заходясь от смеха, слушали забавный рассказ Валантена о том, как он ночевал в испанской корчме, как сбился с дороги и как его чуть не поймали герильясы…

Во всем этом, собственно, не было ничего особо смешного, но капитан говорил так весело, употребляя такие занятные выражения и сопровождая повествование такими гримасами, что не расхохотаться было просто невозможно.

Заливаясь от смеха, Анри поднял глаза и чуть не подавился. Прямо перед их столом стояли Инесса и дон Хосе Вегуэра.

– Вы позволите нам присоединиться к вашему веселью? – серьезно, но очень доброжелательным то ном спросил генерал.

Анри смог только кивнуть головой, в то время как остальные гости, сидевшие за столом, уже выпившие по несколько бокалов шампанского, весело загалдели:

– Да! Конечно! Садитесь, генерал! Будем рады! Анри, как зачарованный, не мог оторвать взгляд от Инессы. Она была настолько прекрасна, насколько он мог себе вообразить. Ее совершенное благородное лицо полнилось горделивым благородным достоинством, а прекрасные глаза, казалось, излучали сияние. Пышные локоны, выпущенные из замысловатой прически, ниспадали на редкой красоты благородную шею. Голову девушки венчала скромная по размерам, но дорогая диадема, сверкавшая золотом и бриллиантами. Плечи красавицы были обнажены, и можно было видеть, насколько совершенна ее высоко приподнятая небольшая грудь. Темное платье в испанском стиле облегало прекрасное тело.

Инесса и ее отец присели за стол, и почти в тот же миг заиграла торжественная музыка, затрубили трубы, и загремели литавры. В саду появился главнокомандующий генерал Сюше, держа под руку свою хорошенькую супругу в ослепительно-роскошном наряде. Вслед за генералом вошли несколько наиболее приближенных генералов и самые высокопоставленные лица Сарагосы с женами. Все встали, приветствуя главнокомандующего и «королеву» Онорину. Сюше с женой, генералами и сановниками сели за центральный стол, а потом все затихло. Все собравшиеся опустились на свои места.

Сюше приподнялся, держа в руках бокал. Музыка прекратилась, и в саду воцарилась полная тишина. Лакеи замерли, казалось, будто они растворились в воздухе.

– Дамы и господа, – громким ясным голосом начал главнокомандующий, – мы собрались здесь для того, чтобы отметить не просто победу французской армии, а победу того дела, которому мы все: и французы, и испанцы – служим. Это дело – новая Испания. Это великая и могучая Испания, страна, облагороженная благодаря тем реформам, которые мы провели или проведем в жизнь, выполняя замысел нашего великого Императора. На полях боев под Леридой и Мекинензой я думал об этом, как, надеюсь, думали и все мои соратники. Здесь в зале сидят и те, кто сражался в эти дни по другую сторону баррикад, и я рад высказать восхищение их отвагой, доблестью и рыцарскими сердцами. Я очень хочу, чтобы когда-нибудь они присоединились к нам, и мы вместе создали бы ту Испанию, о которой мечтаем. Да здравствует Император! Да здравствует Испания!

Громовое «Да здравствует Император!» и «Viva Espana!» раздалось в саду.

Через несколько минут на смену серьезной торжественности первых минут пришло веселое оживление. За столами забурлили разговоры, и вскоре в саду, превращенном во дворец фей, стало шумно от жизнерадостных голосов и смеха.

Анри сидел прямо напротив Инессы и не спускал с нее глаз. Красавица немножко смущалась, но время от времени смотрела на Анри глазами, в которых можно было прочитать не только благодарность за спасение, но и, как казалось Анри, нечто большее. Разумеется, в присутствии отца и многочисленных гостей молодые люди не могли вести личный разговор, этого не допускали правила хорошего тона. Все слушали, как Фернандо Сор на неплохом французском языке с увлечением рассказывает о музыке. Эта тема, казалось, лучше всего подходит для застольной беседы, ведь говорить о политике и войне в присутствии испанского генерала, только что отчаянно защищавшего одну из твердынь Каталонии, и офицеров, эту крепость штурмовавших, было бы затруднительно. Но избежать этого все же не удалось. Когда композитор принялся расхваливать то, как король Жозеф замечательно покровительствует музыке и искусствам вообще, граф Вегуэра серьезно сказал:

– Как бы он ни покровительствовал искусствам, это не король, а узурпатор.

Тотчас с лица музыканта слетела веселая улыбка, и он резко бросил:

– А для меня это что ни на есть законный король. Никто с ножом у горла не вынуждал Фердинанда VII отречься от престола. Да вообще, это не имеет никакого значения. Я не хочу возвращения к прошлому. Неужели вы не видели того, что творилось при Бурбонах? Неужто вам так нравится старая Испания с ее инквизицией?

Старый граф метнул гневный взгляд и, стараясь быть спокойным, произнес:

– Музыканту такие фразы, быть может, позволено говорить, но я офицер, и мой долг служить законному королю.

– А я тоже офицер, – усмехнувшись, произнес Фернандо Сор, – только совсем недавно, по просьбе короля Жозефа, ушел с военной службы и занял пост в администрации, потому что король решил, что от меня больше толку на гражданской службе. Но я вас уверяю, что, если потребуется, я снова возьму шпагу, чтобы защитить ту Испанию, которой я служил, – мою Испанию. Она очень отличается от вашей, сеньор генерал.

К счастью, малая гражданская война, которая чуть не вспыхнула за столом, была прекращена появлением Монтегю, который, постоянно исчезая по многочисленным делам, снова подбежал к столу и, очевидно почуяв что-то неладное, даже не сев в кресло, воскликнул:

– Выдам вам маленький секрет! – и продолжил уже заговорщицким тоном: – За нашим столом будет вино из Кариньены 1790 года. Такое, кроме нас, будут пить только за столом командующего!

С этими словами он хлопнулся в кресло и начал рассказывать не очень смешные анекдоты, встреченные, однако, дружным весельем. Все были благодарны адъютанту, который помог избежать слишком острых углов в разговоре.

Лакеи в желтых ливреях, расшитых бело-синим басоном, сновали между столами и подавали одно аппетитное блюдо за другим. Один из лакеев с важным видом подошел к столу и, словно совершая священнодействие, наполнил всем бокалы густым темным-темным вином из большого хрустального графина. По лукавой улыбке Монтегю и его жесту все поняли, что это и есть знаменитое вино, о котором он говорил.

Все старались либо рассказывать веселые истории, либо говорить на отвлеченные темы. Это было тем более легко сделать, что блюда, которые одно за другим приносили лакеи, были восхитительны и дразнили обоняние необычными запахами, возбуждая аппетит и желание попробовать новые и новые яства.

Но вот ужин подошел к концу, и церемониймейстер пригласил гостей пройти в бальный павильон. Все встали из-за стола и, не торопясь, стали собираться по сторонам выложенных идеально ровным паркетом подмостков.

Сердце Анри заколотилось, он боялся показаться невежливым и поторопиться с приглашением, но, с другой стороны, ему совершенно не хотелось, чтобы кто-нибудь другой пригласил его возлюбленную. И едва церемониймейстер возвестил: «Французский контрданс, кавалеры приглашают дам», – Анри буквально бросился в сторону Инессы. Вежливо поклонившись ее отцу, он попросил у того разрешение пригласить на танец его дочь. Старый граф молча кивнул головой и сделал изящный жест в сторону девушки…

Анри впервые взял в руку хрупкую ручку прекрасной Инессы. Не отрывая глаз от своей юной возлюбленной, он чувствовал, как весь дрожит от волнения, и почти не сомневался, что перепутает все фигуры контрданса. Гости, решившие танцевать, разобрались в группы по четыре пары, в центре бального «зала» встал командующий со своей супругой и еще три пары, составленные из самых важных приглашенных.

Торжественная музыка контрданса, которую заиграл французский оркестр, привела в движение полторы сотни танцоров. Сюше и Онорина танцевали безупречно, строго соблюдая все фигуры танца. Генералу, конечно, не хватало легкости и задора молодых танцоров, но для своих сорока лет Сюше двигался идеально, не спутав ни одного движения.

Зато Анри от волнения, от того чувства, которое переполняло его, не раз путал фигуры, а один раз даже столкнулся с одним из танцующих рядом молодых людей. Но Инесса только засмеялась каким-то удивительным добрым и веселым смехом, в котором не было ни тени издевки, наоборот, она словно говорила: «Какие это все пустяки по сравнению с тем, что мы стоим с вами рядом…»

После контрданса объявили экосез, потом французскую кадриль. Анри не покидал Инессу. После танца он возвращался к ее отцу, и, едва только церемониймейстер только начинал объявлять новый танец, он, совершенно не обращая внимания на строгие правила этикета, опять приглашал свою возлюбленную. Отец снова кивал головой, и Анри снова ощущал в своей руке тонкую нежную ручку любимой.

Внезапно воздух наполнился громкой торжественной музыкой испанского оркестра, и после полуминутной прелюдии церемониймейстер возвестил: «Сегидилья!»

Это слово вызвало бурю восторга среди испанских гостей, которых тут было большинство. Тотчас же со всех сторон посыпались приглашения, и на площадку вышли почти триста дам и кавалеров. Анри растерялся, он понятия не имел, что такое сегидилья, но Инесса, улыбнувшись, произнесла:

– Хотите, я вас научу? Отец, ты, надеюсь, не будешь против?

Старый граф хитро улыбнулся:

– Нет, конечно.

С первых же громких аккордов загремели кастаньеты, и испанские дамы и кавалеры с увлечением пустились в пляс. Подобный танец трудно было представить на французском балу.

Анри пытался прыгать, подражая движениям других танцоров, он делал это с такой наивной неловкостью, что Инесса не сдержалась и залилась веселым смехом, в котором, впрочем, не было ничего обидного. Эта девушка обладала какой-то удивительной способностью не обескураживать человека своим весельем, а, наоборот, подбадривать его. В ответ Анри тоже засмеялся, а за ним залились смехом и другие гости, которые танцевали вокруг них.

Когда сегидилья закончилась, Анри и Инесса подбежали к ее отцу так, как будто они были давным-давно знакомы, и старый граф, который, кажется, сбросил пару десятков лет, глядя на них и улыбаясь, сказал Анри:

– Вы скоро станете настоящим испанцем!

Потом танцы чередовались, французские сменялись испанскими, а Анри и Инесса по-прежнему танцевали в паре. Сердце Анри трепетало теперь не от страха, а от восторга, счастья и радости… Но вот в бале наступил перерыв, и гостям, спустившимся с танцевального помоста, предложили вино и сладкое.

Анри был в таком возбуждении и восторге, что не замечал, как выпивал один бокал шампанского за другим, тем более что к ним с Инессой и ее отцом присоединился Монтегю с Валантеном, которые, заливаясь смехом, рассказывали, как с восторгом следили за сегидильей в исполнении Анри де Крессэ. Смеялись все: и молодые офицеры, и старый граф, и его красавица дочь.

Потом снова начались танцы. Анри уже ничего не замечал, кроме своей божественной возлюбленной. Он танцевал, как придется, но более-менее сносно, ведь страх ошибиться пропал, а вместо него появилась какая-то бесшабашная уверенность в себе, в своих силах и в том, что Инесса его, конечно же, любит.

Когда наступил новый перерыв, он предложил девушке пройтись по саду, и она, также на время позабыв об условностях, весело кивнула головой, только для вида спросив разрешения у отца.

Анри ощутил безумный восторг, когда Инесса оперлась на его руку и чуть ли не прильнула головой к его плечу. Так они прошли сотню шагов и очутились в укромном месте сада, которое было почти не освещено светом плошек и фонариков.

И тут Анри в голову пришла мысль, которую навеяли то ли винные пары, то ли былые военные похождения. Он почему-то ни с того ни с сего решил, что если не поцелует девушку сейчас же, то она сочтет его увальнем и трусом. Он вдруг повернулся лицом к ней и, обняв ее за талию, почувствовав какой стройный у нее стан. Инесса не сопротивлялась, но вдруг стала серьезной и замолчала. Анри понял, что нужно хоть что-то сказать сначала, но в голову ничего не приходило. На секунду он поднял глаза к небу и увидел, что на ночном небосводе ярко горели звезды.

– На небе так сияют звезды, но я вижу перед со бой только одну звезду, – произнес Анри и понял, что получилось глупо и пошло. Тем не менее он сжал девушку в объятиях и потянулся губами к ее губам.

Но тут произошло непредвиденное: Инесса не только не позволила себя поцеловать, но, резко с силой оттолкнув Анри, гневно воскликнула:

– Как вы смеете?! Мы видимся с вами только второй раз! – Потом юная графиня вырвалась из объятий де Крессэ и стальным голосом отчеканила: – Немедленно проводите меня к отцу.

Анри стоял, словно сраженный ударом грома. Самым ужасным было то, что он решил попытаться ее поцеловать не потому, что не мог себя сдержать и пылал каким-то чудовищным вожделением, а как раз наоборот, из-за идиотской мысли, что так нужно, чтобы не показаться глупым и наивным мальчиком!

Они вернулись на место не очень быстрыми, но все же решительными шагами. Инесса подошла к отцу и, развернувшись к Анри, вдруг промолвила бесстрастным голосом:

– Сеньор офицер, я немного устала, – а потом взяла своего отца под руку и спокойно пошла с ним в сторону стоявших неподалеку кресел.

Через четверть часа ни Инессы, ни ее отца на бале уже не было. Анри сел за стол подавленный, в полной прострации и оцепенении. Ему не хотелось ни с кем говорить. Грудь, казалось, сдавили тиски, и в голове билось: «Господи, какой я дурак! Какой я идиот! Зачем я это решил сделать? Зачем мне это понадобилось? Неужели я не видел, что эта девушка из знатного рода, олицетворение гордости и недоступности… Да, ну а эта сегидилья, этот веселый смех, эти нежные улыбки, эти искрящиеся глаза – видно, я ничего не понимаю в жизни…»

Через два дня, когда Анри решил попытать счастья и навестить дом на улице Толедо, ему открыл строгий швейцар. На вопрос о госпоже и господине Вегуэра слуга ответил, что граф плохо себя чувствует, а его дочь не принимает посетителей. То же самое молодому офицеру ответили и на следующий день, и на послеследующий. Анри попытался прийти на другой неделе, но ответ был тот же…

Горе влюбленного трудно было измерить. Он ни о чем уже не думал. Он стремился забыться, напрашиваясь на многочисленные служебные задания, но все шло как-то наперекосяк, и с поручениями он справлялся из рук вон плохо.

Поэтому, когда Сюше понадобился доброволец из числа адъютантов, чтобы отправиться с миссией к генералу Лавалю, находившемуся под Тортозой, Анри тотчас вызвался… В бешеной скачке по опасным дорогам он надеялся забыть о своем несчастье, но оно преследовало его повсюду. Тогда, приехав в лагерь дивизии Лаваля и исполнив первые порученные ему задания, он сел за письмо. Это письмо, адресованное Инессе, не было объяснением в любви, оно было просьбой простить его за бестактное поведение, и не более. Говорить о любви он теперь просто боялся и мечтал только об одном: чтобы ему дали возможность хотя бы встретиться и поговорить с возлюбленной.

Проведя под Тортозой несколько дней, Анри вернулся в Сарагосу. Каково же было его удивление, когда он увидел на столе своей комнаты конверт, на котором стояли инициалы графа Вегуэра. Анри, задыхаясь от волнения, трясущимися руками сломал печать и увидел в конверте небольшую карточку. Там было написано: «Оправившись от болезни, буду рад пригласить Вас в воскресение 15 июля в 4 часа после полудня на чашку шоколада в доме моей сестры». Подпись: граф дон Хосе Вегуэра.

Анри облегченно вздохнул, он обрадовался, что успел вовремя, сегодня был еще только четверг, двенадцатое… Он не мог дождаться, когда пройдут часы, отделяющие его от воскресного дня. Монтегю, которого он встретил в штабе, не мог понять, что происходит с другом:

– Анри, на вас нет лица! Вы так устали в этой миссии в Тортозу.

– Нет, Эврар. Все то же…

Анри уже давно поделился с другом несчастьем, которое с ним приключилось, но Монтегю только шутил по этому поводу. Вот и сейчас он улыбнулся и весело сказал:

– Да не переживайте вы, Анри! Все будет прекрасно! Любит она вас!

– Почему же она не хотела меня видеть уже целый месяц!

– Ну, во-первых, не месяц, а, во-вторых, кто их поймет, этих женщин?.. А вообще, верьте мне, Анри, все будет хорошо.

В ответ Анри рассеянно кивнул головой и замолчал.

Наконец наступило воскресение. Анри, повязав на воротник белоснежной рубашки безупречно чистый белый галстук, надел свой самый лучший мундир, вычищенный и выглаженный его слугой, натянул перчатки и вышел на улицу. Было еще только два часа, а до улицы Толедо десять минут ходу. Анри ходил взад-вперед, дошел до главной площади перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, прошелся по набережной Эбро, погулял по старинному мосту, на котором хлопотали торговки снедью, снова вернулся на главную площадь, а стрелки часов едва продвинулись вперед.

Наконец, после долгого томительного ожидания, без пяти четыре Анри постучался в заветную дверь. Слуга проводил его наверх в большую роскошно обставленную гостиную, которая, по сравнению с веселым солнечным видом хоть и не богатой, но какой-то жизнерадостной маленькой гостиной его дома, показалась ему мрачноватой. На темных стенах висели потемневшие картины в тяжелых рамах, и даже позолота была какой-то тусклой и, как показалось Анри, немного зловещей. Ждать пришлось долго, по крайней мере, так решил Анри. Наконец дверь в гостиную открылась, и на пороге показался старый граф, облаченный в обычный штатский фрак. Он любезно поздоровался, приказал слуге подать шоколад, извинился за то, что из-за плохого самочувствия не мог принять молодого человека раньше, и повел какой-то незначительный разговор не то о погоде, не то о достоинствах конструкции домов в Сарагосе. Анри, чуть пригубив чашку с ароматным шоколадом, старательно кивал головой, соглашаясь со всем, что говорил старый граф, но его, если честно, ровным счетом не волновало, какая погода была позавчера и чем особняки в Сарагосе отличаются от особняков в Каталонии.

Наконец, после почти двадцатиминутной беседы на эти и другие столь же увлекательные темы, Анри спросил:

– А где же ваша дочь?

– А, Инесса, – небрежно бросил граф, – она сейчас подойдет.

Сердце Анри екнуло. В мыслях он тысячу раз представлял, как снова увидит девушку, тысячу раз обдумал, что будет он ей говорить, и тысячу раз понимал, что все, что он хочет сказать, совершенно не подходит.

И вот наконец открылась дверь, и Анри увидел свою возлюбленную. Инесса держалась совершенно естественно и поздоровалась так, будто ничего не случилось. Улыбаясь, она села подле отца и поддержала все тот же разговор на абсолютно нейтральные темы о здоровье, о погоде… Внезапно ее отец встал и совершенно естественным тоном сказал:

– Вы знаете, господин де Крессэ, моя дочь сидит взаперти уже целый месяц и не выходит на улицу. Быть может, вы прогуляетесь с ней часок-другой, чтобы она могла наконец подышать свежим воздухом?

– Да, конечно, – с трудом сдерживая восторг, воскликнул Анри.

Молодые люди спустились по лестнице, вышли на улицу, и Инесса с приветливой улыбкой взяла Анри под руку. Они пошли в сторону Эбро, чтобы прогуляться по набережной, продолжая все тот же ничего не значащий разговор. В конце концов Анри не выдержал и воскликнул:

– Умоляю вас, простите меня! Я, кажется, в тот вечер повел себя недостаточно почтительно.

– Ничего страшного. Вы, очевидно, просто выпили слишком много шампанского, – холодно ответила Инесса, – но, я надеюсь, подобные поступки больше не повторятся…

На Анри эта фраза подействовала как холодный душ. Он уповал на то, что, быть может, гнев Инессы в тот вечер был лишь секундным раздражением. Но теперь отчаяние овладело им. В этот миг он решил, что любовь Инессы ему только померещилась. На самом деле она и ее отец просто испытывали к Анри благодарность за храбрость и благородство, что он проявил, когда спас девушку от бандитов и проводил ее через тысячу опасностей в Лериду.

«Это была просто благодарность, и ничего более, – думал Анри, – она меня не любит и никогда не любила, а все ее улыбки и лестные фразы – не что иное, как дань честного и доброго человека тому, кто совершил достойный поступок. Но, кто знает, может быть, я сумею заслужить ее чувства, и, если стремительная атака закончилась позорным провалом, не стоит ли перейти к длительной и методичной осаде?»

Подумав так, молодой человек словно наложил вето для себя на проявления чувств, и все сразу стало просто. Анри рассказывал возлюбленной про свою семью, про отца, про старинные рукописи, которые разбирал у себя в замке, про Париж, про пьесу Рейнуара «Тамплиеры», про живопись, в которой неплохо разбирался, и про что только еще он не говорил!

Инесса слушала со своей все той же лучезарной улыбкой и задавала массу вопросов. Она оказалась не только прекрасной и благородной, но и необычайно образованной девушкой, которая прочитала огромное количество книг и которой все было интересно. С огромным изумлением Анри узнал, что Инесса прекрасно ориентируется не только в истории своего рода, но и в истории Средневековья и даже его родной Бургундии. Подумать только, девушка, интересующаяся историей Бургундии!

Так что общих тем нашлось сколько угодно. С этого дня Анри стал частым гостем в доме на улице Толедо. Как только у него выдавалась минута свободного от службы времени (а их было, увы, не так много), он бежал туда, выпивал чашку шоколада со старым графом и шел гулять с Инессой, но никогда даже не касался ее руки. Инесса сама с милой улыбкой брала молодого офицера под руку, и так они шли по берегу Эбро, говоря обо всем на свете…

Впрочем, одного предмета отец Инессы и сама девушка старательно избегали. Этой темой была жизнь брата Инессы. Однажды, когда де Крессэ беседовал с возлюбленной и ее отцом в их гостиной, он справился о делах сына графа Вегуэра. При словах о сыне пожилой генерал почему-то смутился, с видимым замешательством ответил что-то невнятное и тотчас перевел разговор на другую тему. Анри отнес это к воспоминанию о встрече на постоялом дворе Вента-Валериас, когда Монтегю заявил, что путешественник за соседним столом был «скототорговцем». Молодой офицер вспомнил, что Инесса при их первой встрече также смутилась, когда он спросил ее, чем занимается брат.

«Видимо, то, что сын стал торговцем, да еще „скототорговцем“, а не пошел по стопам предков, нетерпимо для старого воина», – подумал Анри и больше никогда не заговаривал на эту тему.

Однажды, это было уже в начале сентября, Анри, немного осмелев, спросил у отца девушки, не позволит ли тот пригласить Инессу на конную прогулку.

– Отчего же нет? – сказал генерал. – Замечательная идея. Ей надо больше двигаться, а она всегда была хорошей наездницей. Я научил ее сидеть на коне еще в одиннадцать лет. Правда, тогда, – с улыбкой сказал граф, – она ездила как мальчишка, а не сидя в седле боком, как сейчас.

– Тогда поедем в воскресенье, через два дня. Я буду совершенно свободен, – обрадовался Анри.

 

Глава 19

Иуда

Пако сидел в заведении тетки Литы напротив низкого худощавого офицера с рыбьими глазами и тонкими бесцветными губами. Солнце только приближалось к зениту, и в заведении еще никого не было, а девочки храпели наверху после тяжелой трудовой ночи.

Тетка Лита свела контрабандиста и капитана Саразена уже две недели тому назад. Пришлось рассказать тому, в ком опытная бандерша безошибочно определила продажную подлую душонку, о тайне сокровищ. Саразен с восторгом ухватился за идею добыть клад любой ценой: предать боевого товарища за хорошие деньги ему нисколько не претило. Это был необычайно алчный человек, все мысли которого были о деньгах и о женщинах, которых он, впрочем, тоже покупал за деньги.

Прошлое этого человека было скрыто от сослуживцев. Говорили, что он служил в гвардии, но его выгнали за какое-то темное дело. Потом, непонятно каким образом, он оказался в штабе и, почти нигде не сражаясь, умудрился дослужиться до капитана. Поговаривали, что у него большие связи, что то ли его дядя, то ли еще какой-то родственник занимает пост в военном министерстве. Другие утверждали, что он является платным осведомителем полиции…

В общем, товарищи его чурались, а начальство старалось не задевать и поменьше посылать на опасные мероприятия. Во-первых, толку от него в бою никакого не было, ибо командовать он не умел, а, во-вторых, в случае чего, не оберешься проблем. Поэтому Саразену не поручали никаких боевых миссий и не брали в походы. Он «занимался снабжением», сидел в гарнизоне и постоянно прокручивал какие-то темные делишки с поставщиками, все более увеличивая свое и без того неплохое состояние. Он любил перстни, а еще – дорогую штатскую одежду, в которой часто захаживал в заведение тетки Кармелы. Если Монтегю, даже развратничая, делал все с какой-то веселой бесшабашностью, Саразен напоминал холодную змею, а его гадкая улыбка выражала грязную похоть и ничего более. Даже тетка Кармела сказала Пако об этом человеке:

– Я сама двадцать лет была шлюхой, всю жизнь работала со шлюхами и спала с бандитами, но такого иуду еще не видела… Хотя именно он нам и нужен.

Действительно, Саразен по долгу службы постоянно вращался в штабе, и ему нетрудно было сблизиться с Монтегю и де Крессэ.

Правда, для этого пришлось примерить маску этакого доблестного рыцаря и верного друга. Так как Саразен был неплохим актером, ему это удалось, и Анри подумал, что дурное впечатление, которое сложилось у него при первом взгляде на этого человека, было обманчиво. Саразен как-то пригласил Анри и Монтегю в самую дорогую таверну Сарагосы, где они славно угостились и еще лучше выпили. За бокалом вина адъютантам показалось, что перед ними сидит такой же человек, как и они сами. Они по-дружески пожали ему руку и поблагодарили за любезное приглашение. В порыве патетики, может быть даже немножко переигрывая, Саразен воскликнул, обращаясь к де Крессэ:

– Мон командан, я просто восхищаюсь вами…

Де Крессэ не был, конечно, совсем простаком и почувствовал, что в речах этого человека есть какой-то подвох. Но все-таки он был настоящим рыцарем и, как все рыцари, страдал наивностью, а также легко поддавался на умелую лесть. Так штабной капитан влез в доверие де Крессэ и Монтегю.

Теперь, затянувшись дорогой сигарой, которую он манерно держал двумя пальцами, проходимец, обращаясь к контрабандисту, протянул:

– Ну что ж, душа моя, кажется, то, что мы хотели, скоро свершится. Денежки приготовили?

Тетка Лита перевела эти слова для Пако, который ни слова не говорил на иностранных языках.

– Какие еще деньги? Вот найдем сокровища, тогда будут деньги, а сейчас наваху ему под ребро, если будет много требовать! – рявкнул бандит, которому, как и Кармеле, был противен этот тип.

Пако совершенно не был рыцарем и не страдал ни в малейшей степени наивностью. Зато он был опытным головорезом, которому пришлось многое пережить и доводилось общаться с самыми разными подонками, поэтому он видел своего собеседника насквозь, даже не зная его языка.

Саразен, конечно, не понял все детали фразы Пако. По-испански офицер объяснялся едва-едва, но и этих знаний вполне хватило, чтобы остановить тетку Литу, хотевшую было перевести в смягченном варианте слова своего сообщника:

– Понял, понял, деньги потом. Хорошо, это вполне логично.

Нужно сказать, что Саразен был не только продажным человеком, но и трусом, поэтому неудивительно, что фраза бандита про наваху заставила его похолодеть и немного остудила алчный порыв.

– Давайте перейдем к делу, – вмешалась Лита, – что удалось узнать?

– Для начала я все-таки хотел бы точно определить свою долю в случае, если дело выгорит, – уже осторожно спросил Саразен.

– Сказали тебе, одна десятая, что тебе еще надо? – воскликнула Лита.

– Хорошо-хорошо, все понял.

– Что он там бубнит? – опять грубо вмешался Пако. – Пусть дело говорит!

Саразен не стал нарываться на спор и перешел к делу. Он опять пыхнул своей ароматной сигарой и, смакуя подробности, начал:

– Ну вот, у нашего де Крессэ возникла любовь с дочерью графа Вегуэра. Признаться, хорошенькая штучка. Я бы с удовольствием бы ее потискал, – сально улыбнулся Саразен. – Договорились они с этой милой девочкой прогуляться на лошадках за город. Поедут, скорее всего, на северо-восток, в сторону Сьерра-Алькубьерре, говорят, там красиво.

Лита перевела все Пако.

– Спроси его, откуда ему это известно. Откуда он знает, что они поедут именно туда?

– Да дружок его, Монтегю, много про них рассказывает, – ответил Саразен, выслушав перевод, – у них с этими горами какие-то воспоминания связаны. Может, до самих гор они и не доберутся, но поедут точно в ту сторону.

– Они будут одни?

– Ну конечно, одни. Им же хочется поворковать.

– Ну что, это дело, – сказал Пако, когда Лита перевела ему все, что сказал офицер, – такую возможность мы не должны упустить. Схватим его, завезем в укромное место в горах Алькубьерре, а там уж разберемся, – и он усмехнулся.

Когда Лита все это перевела, Саразен улыбнулся своей отталкивающей улыбкой и, блеснув рыбьими глазками, спросил:

– Вы ведь схватите их обоих? А можно мне, в качестве процента за услугу, получить эту девочку? Я гораздо лучше, чем ее ухажерчик, поучил бы ее в горах науке любви, – гаденько засмеялся он.

Тетка Лита недовольно перевела эту фразу Пако.

– Слушай, ты, гадина, – опять рявкнул бандит, – это не девочка, а сестра молодого графа Кондесито! Если он что узнает, то нам тут всем не сносить головы, шкуру спустит с живых. Пусть девчонка скачет куда хочет, а мы схватим только красавца… Но про горы ты это правильно упомянул. Будешь сидеть там с одним из наших парней. Во-первых, ты станешь общаться с пленным. Во-вторых, так тебе нас не выдать. Кто вас знает, лягушатников проклятых… Так что, если что-то пойдет не так, то тебе не девочка, а наваха в ребро будет. И я без выполнения этого условия на дело не пойду.

На этот раз тетка Лита перевела все Саразену слово в слово. Подонок побледнел и, слегка вздрогнув, спросил:

– А зачем это мне в горы?

– Какой-то ты, дружок, непоследовательный. Только что хотел идти с ребятами за компанию, а теперь уже отнекиваешься, – усмехнулась Лита.

– Да нет, я просто не знаю, зачем мне туда… Толстуха перевела все для Пако.

– Вот что, – ответил бандит, – не пойдешь с нами в горы, я тебя сейчас прирежу. – И с этими словами он вытащил из-за пояса острую наваху.

У Саразена душа ушла в пятки, и он пробормотал:

– Хорошо-хорошо, я иду с вами.

 

Глава 20

«Умереть за Отечество…»

Анри уже не ждал прогулки с Инессой с таким восторгом, с каким он предвкушал бы подобное событие еще совсем недавно. Молодой офицер твердо избрал линию поведения: он будет вежливым, веселым и добрым, ни в коем случае не позволяя себе с девушкой ничего лишнего, во всяком случае, до тех пор, пока не станет ясно, что та питает к нему не только дружеские чувства. Поэтому Анри ожидал конной прогулки без замирания сердца, а думал только о практических вопросах: где достать хорошую лошадь для Инессы, есть ли у нее седло для езды амазонкой, в какое время лучше выехать и как сделать, чтобы девушка получила удовольствие от интересной прогулки, но при этом не слишком утомилась.

Когда в пятницу он вышел из замка Альхаферия, где когда-то размещалась страшная инквизиция, а теперь находился штаб Арагонской армии, и пошел в сторону центра города, он тоже не испытывал особого волнения, думая о предстоящей встрече.

Внезапно перед ним возникло длинноносое очкастое лицо капитана Валантена. Анри поздоровался с ним со всей сердечностью и искренней радостью.

– Командан де Крессэ, – воскликнул Валантен, – я как раз шел в штаб, поискать вас там. Завтра у меня день рождения…

– Поздравляю, – весело отозвался Анри.

– Нет-нет, вы не поняли! Я хотел сказать, что вы бы оказали мне большую честь, если бы смогли прийти в гости… Дело в том, что я очень подружился с хозяевами дома, где квартирую, хотя они и немного недолюбливают французов. Но за полгода жизни у них я заслужил расположение хозяина и его жены. Они, узнав, что у меня юбилей, тридцатилетие, сами предложили устроить праздник. Я приглашу друзей, а они накроют для нас угощение в небольшом садике, который находится прямо за их особнячком.

– Это что, как у Сюше? – засмеялся Анри.

– Ну что вы, – улыбаясь, произнес Валантен, – у них совсем небольшой домик, а садик, наверно, шагов тридцать на тридцать. Но зато будут все свои.

– Ну конечно, я обязательно приду! А что с собой захватить?

– Да ничего особо не надо. Все у нас есть, но было бы неплохо, если бы вы пришли с друзьями, которые мне очень понравились: с командиром эскадрона Монтегю и с тем старым поляком… забыл, как его зовут, Весье или Велье…

– Веслав, – поправил Анри, не будучи, правда, уверенным, что на сто процентов правильно выговорил это сложное славянское имя.

– Ну вот и отлично! Возьмите, вот мой адрес. Я живу на улице Сан-Пабло. Приходите часам к восьми, вы знаете, ужинают тут поздно, и мы сможем веселиться хоть до ночи.

Анри даже не помыслил пригласить на этот вечер Инессу. Он боялся, что подобное приглашение будет сочтено неприличным, и дело тут даже не только в знатности Инессы, но и в том, что она не замужем. Офицерская пирушка даже в приличном испанском доме явно не место для дочери графа Вегуэра…

Монтегю и Веслава долго убеждать не пришлось. Монтегю немедленно с энтузиазмом согласился, а Веслав не сразу понял, о чем речь, и насторожился.

– А куда нам надо идти? – проговорил он с сильным акцентом. – Что делать?

– Пить, кушать, гулять, – с улыбкой ответил Анри, подражая произношению старого воина и сопровождая каждое слово соответствующим жестом.

– Пить, кушать, гулять? – оживился Веслав. – Я свободен. Это мне подходит!

В назначенный день жизнерадостная компания, захватив несколько великолепных бутылочек, которые Монтегю ловким маневром позаимствовал в погребах генерала, вошла в дом, где жил Валантен. Когда они поздравили капитана, и веселый обмен приветствиями завершился, а также произошло вручение нехитрых подарков, друзья прошли в садик, о котором говорил инженер, и остановились в легком изумлении.

В маленьком аккуратном садике, освещенном почти так же, как это было у Сюше, хотя, конечно, более скромно, сидела вовсе не чисто офицерская компания. Здесь были штатские, трое офицеров из разных частей и несколько молодых девушек. Последние вовсе не были девицами легкого поведения, которые часто оказывались на офицерских пирушках. Напротив, вместе с почтенными отцом и матерью семейства, хозяевами дома, и с другими гостями за столом сидели шесть красивых девушек, одетых хоть и нарядно, но с соблюдением приличий, скромно и сдержанно. Все они были аккуратно причесаны, у всех на груди были кресты, а на руках – чистые элегантные перчатки, подымавшиеся чуть выше локтей.

Нечего и говорить, что Анри и его спутники с большей охотой присоединились к компании. Собравшиеся уже выпили по бокалу вина, но вечер начался только после появления трех друзей. Говорили по-французски и по-испански вперемешку, но, как выяснилось, все хоть как-то понимали французский язык, поэтому Анри не составляло труда объясняться с гостями. Вскоре он узнал, что две девушки – это дочери хозяев дома, а остальные – их подружки. Кроме того, один из штатских приглашенных пришел с дамой. К большой радости Анри, этим человеком оказался знаменитый композитор и гитарист Фернандо Сор, с которым они сидели вместе на празднике у Сюше.

Хозяин дома посмотрел на Анри и на ломаном французском с жутким испанским акцентом предложил ему, как старшему по званию, первому сказать несколько слов в честь капитана Франсуа Валантена, которому сегодня стукнуло тридцать.

– Для меня большая честь поднять этот бокал, – сказал Анри, вставая, – за человека, благодаря которому я могу разговаривать сейчас с вами, а не лежу в сырой земле. Его отвага в бою была изумительной, и он показал себя как доблестный воин, как настоящий товарищ по оружию. Пожелаем же все вместе Франсуа всегда оставаться таким замечательным человеком, и долгих ему лет жизни!

Этот тост вызвал общее ликование, все дружно чокнулись, и праздник, можно сказать, начался.

Опять все затараторили на испанском и на французском, худо-бедно понимая друг друга. Совсем плохо пришлось только Веславу, который не понимал почти ничего. Он сидел, хитро посматривал по сторонам, улыбаясь в седые усы, которые он иногда разглаживал, и, не морщась, опрокидывал бокал за бокалом тонкого вина из Кариньены так, как если бы это были стопки водки. Анри легонько ткнул его в бок локтем и сказал на ухо по слогам:

– Веслав, это не водка.

– Так-так, я вижу, что не водка. Очень жаль, что не водка, но ничего, я и такое попью. Спроси, может, у них водка есть?

Анри засмеялся, замотал головой, но не стал читать лекцию о том, как нужно пить вино, не пытаясь переучить польского воина на бургундский манер.

Так как за столом сидел Фернандо Сор, вполне естественно, что хозяева, польщенные его присутствием, не скупясь, отпускали комплименты, а гости в какой-то момент стали дружно просить знаменитость сыграть что-нибудь на гитаре. Прославленный музыкант сначала категорически отказывался, но потом, когда все взмолились хором, попросил гитару. Хозяева тотчас вручили ему заранее приготовленный инструмент. Корифей музыки взял скромную гитару с легкой полуулыбкой, но тактично не стал упрекать хозяев в том, что инструмент слишком уж прост. На минуту сосредоточившись на струнах и колках, он уверенно настроил гитару.

Еще миг – и полилась чудесная, восхитительная мелодия, то тягучая и печальная, то гордая и страстная, то нежная и изысканная. Анри наслаждался красотой этой музыки, которая воплощала для него лучшее, что он нашел для себя в Испании. Стоял идеальный, теплый вечер. Над головой было иссиня-черное небо, усыпанное сверкающими звездами. Ни ветерка, так что свечи горели без стеклянных колпаков, нисколько не оплывая. В их чуть-чуть подрагивавшем трепетном теплом свете становились еще обворожительней лица красивых испанок, которые вдохновенно слушали музыку. Огоньки свечей подчеркивали строгие черты лиц молодых офицеров, играли на золоте эполет, переливались в хрустальном кувшине и бокалах, стоявших на столе…

Когда после долгой игры гитарист прервал мелодию, все собравшиеся разразились бурными аплодисментами, как будто были в театре. Сору кричали: «Браво! Браво!» – и просили сыграть еще что-нибудь. Но на этот раз он был неумолим; исполнив свой долг вежливости, музыкант раскланялся и сказал, что сыграет как-нибудь в другой раз. И тут Франсуа Валантен вспомнил, что Мария, старшая дочь хозяина, прекрасно поет.

Тотчас все оставили композитора в покое и переключились на молодую девушку, которая выглядела так, как Анри раньше представлял себе испанок. У одетой в строгое темное платье Марии был нос с горбинкой, черные глаза и темные, гладко зачесанные волосы.

Девушка, вдруг посерьезнев, решительно замотала головой, но гости все настаивали и настаивали. В конце концов Мария встала и что-то тихо сказала своей сестре. В глазах у той мелькнул испуг, но Мария повторила свои слова несколько раз, и сестра открыла выходившую прямо в садик дверь гостиной и села за фортепиано. Все гости радостно заулыбались.

И вот раздались первые аккорды. Мария, набрав в грудь воздуха, вдруг громким звонким голосом, который понесся чуть ли не над всей Сарагосой, запела:

При первых аккордах этой песни, при первых ее словах лица собравшихся окаменели, а в глазах хозяев дома отразился неподдельный испуг. И неудивительно: песня, которую запела Мария, была песней испанских ополченцев, сражавшихся против французов. Каждая ее строчка пылала болью за залитую кровью Испанию, каждое ее слово призывало вставать на борьбу и сражаться с теми, кто, сверкая своими красивыми эполетами, сидел сейчас за праздничным столом.

На лицах всех офицеров отразилось желание схватиться за шпагу и броситься на врага. Но перед ними был не испанский солдат, не жестокий герильяс, не злой ополченец, а юная хрупкая восемнадцатилетняя девушка, и никто из собравшихся за столом воинов не посмел сказать даже слова протеста. В суровом молчании все выслушали песню от начала до конца.

– пела Мария,—

Когда Мария закончила и молча села на свое место, в саду воцарилась гробовая тишина. Минуты три никто не знал, что сказать.

Первым нарушил молчание испанский гитарист – взглянув на часы, он вспомнил, что у него завтра очень важная встреча, поэтому ему нужно бежать домой. Затем о делах припомнили и другие гости. Все вежливо благодарили хозяев, любезно откланиваясь. Сад неумолимо пустел.

«Значит, есть и такая Испания, – подумал про себя Анри. – Я думал, что она выглядит, только как физиономия герильяса, а оказалось, что у нее может быть и прекрасное женское лицо…»

 

Глава 21

Засада

Пако продумал засаду до мельчайших подробностей. От Сарагосы в сторону Сьерра-Алькубьерре вела фактически только одна дорога. Можно было бы, конечно, в принципе, поехать и по берегу Тахо, а потом свернуть в горы налево. Но это был столь длинный обходной путь, что по нему пришлось бы добираться до гор чуть ли не сутки, и конечно, люди, планирующие всего лишь однодневную прогулку, ни за что не избрали бы его. Да и дорога эта была некрасивая, ибо шла сплошь и рядом вдоль серых неприветливых скал. Так что оставался только один путь: через маленький городишко Вильямайор, прямо в сторону гор. По этой дороге можно было добраться до предгорий Алькубьерры за пару часов спокойной скачки на коне, чередуя шаг с рысью и галопом. Для опытного наездника, которым был Пако, сомнений быть не могло: де Крессэ поедет по этому пути, если, конечно, Саразен не соврал.

Кстати, насчет Саразена. Пако, безусловно, понимал, что этот человек заинтересован в успехе их дела, но лучше уж перестраховаться, считал опытный бандит. А вдруг офицерик передумает и решит сдать веселую компанию своему командованию, получить награду, а потом как-нибудь присоседиться к поиску клада, теперь уже без всякого риска и под защитой своих войск. Поэтому бывший контрабандист принял меры предосторожности. Он потребовал, чтобы Саразен приехал рано утром в условленное место, где его встретили и отвезли на укромную лужайку в предгорьях Алькубьерры. Там, несмотря на все протесты, проклятия и крики предателя, его связали по рукам и ногам и оставили под наблюдением толстомордого бандита, самого плохого наездника во всей компании.

Толстомордого звали Бонифасио, или, для дружков, Бачо. Ему Пако строго-настрого наказал не спускать с Саразена глаз и, если с ребятами, не дай бог, случится что-то нехорошее, перерезать ему глотку, но сначала пофантазировать немного с навахой.

В случае же, если все пройдет как по маслу, Саразен должен был допросить де Крессэ, а уж выбивать из человека признание Пако, Чомо, Бачо и их подельнички умели…

Сделав предварительные приготовления, Пако и оставшиеся три его приятеля поскакали к месту будущей засады. Место опытный бандит избрал отличное. Оно находилось не слишком далеко, но и не слишком близко от Сарагосы: вблизи от города Пако действовать опасался, чересчур удаляться от него тоже не хотел. А вдруг де Крессэ и его спутница утомятся и слишком рано повернут домой? Так что засаду устроили в часе езды от города. Пако нашел небольшую рощицу, которых в этой местности было совсем немного. Вдобавок тут вдоль дороги на протяжении сотни шагов тянулась каменная стена чуть ниже человеческого роста, за которой было удобно спрятаться. В самой рощице нашлось место, чтобы укрыть от постороннего взора лошадей. Это тоже было очень важно, потому что сразу после нападения Пако предполагал как можно быстрее ускакать с места преступления и увезти с собой де Крессэ. Для этого взяли лошадь Саразена, который вполне мог обойтись без нее, потому что сидел, связанный по рукам и ногам.

Наконец, самое главное: Пако долго и упорно объяснял своим сообщникам, чтобы те стреляли только в лошадей и ни в коем случае не старались задеть всадников. Де Крессэ нужен был контрабандистам живым и невредимым, по крайней мере до тех пор, пока он не расшифрует старинный пергамент. Что же касается Инессы, Пако объяснил всем, что он категорически не хочет связываться с Кондесито, так что ее он потребовал не только не трогать, но и отпустить на все четыре стороны.

– Так она же побежит и поднимет на ноги солдат! – воскликнул бандит с килограммовой челюстью, которого звали Чомо.

– Без лошади! – усмехнулся Пако. – Ну и когда она прибежит в Сарагосу? Часа через три-четыре? За это время мы уже давным-давно обделаем все наши дела и будем очень-очень далеко. Зато можете быть спокойными за свою шкуру. Смешно было бы, если бы Кондесито, перебивший столько французов, взыскал с нас за захваченного в плен офицерика. А сестренку его дражайшую мы и пальчиком не тронули.

– Послушай, что ты так дрожишь за эту девку? – пожал плечами горбоносый. – Взяли бы ее за компанию с ее ухажером, порезвились бы немного, да и шлепнули. Вот и все дела, и никто никуда не побежит.

– Слушай, ты, – хриплым голосом произнес Пако, – командую здесь я, и будет так, как скажу я. А мне слишком хорошо известно: то, что знают несколько человек, обязательно дойдет до ушей того, кто тоже хочет это узнать. Кто мне поручится, что кто-нибудь из вас потом, когда мы найдем сокровища, не сболтнет где-нибудь в подпитии, похваляясь перед дружками, что он валялся на лужайке с сестрой самого Кондесито?! А то и еще и хуже – мало ли кому из вас взбредет в голову доложить его светлости, что Пако, такой-сякой, взял да и сцапал его сестру, а его дружочки еще с ней погуляли и потом укокошили! Шкуру сдирать будут с меня, а не с вас. Так что вот, если кто-нибудь из вас пальцем ее тронет, для начала вырву глаза… но это только для начала, понятно?

– Понятно, – ответили нестройным хором три бандита.

– Тогда давайте перейдем к делу, – сказал Пако серьезно.

С этими словами он подробно объяснил сообщникам нехитрый план действий. Они должны были укрыться вот за этой каменной стеной: двое с одной стороны дороги, двое с другой. И когда клиенты поравняются с ними, по команде встать из-за стены и бабахнуть в их лошадей. У каждого бандюги было по карабину, которые тщательно зарядили и сто раз проверили кремни в ударном механизме, пружины, затравочные отверстия.

Пако распорядился, что он и двое других будут стрелять в лошадь де Крессэ, а Чомо пальнет в лошадь Инессы. Как только всадники упадут, Пако сразу накинется на де Крессэ, долбанет его по голове дубиной, и точка. Он взял на себя эту работу и не сомневался, что Инесса бросится бежать. Ну а уж если она будет столь сумасшедшей, что попытается вступиться за своего ухажера, Пако намерен аккуратно, но доходчиво с помощью той же дубины уговорит ее быть потише. Потом она очухается и дойдет до дома.

– И что ж, ты не боишься Кондесито? А вдруг он и за это тебе шкурку подпортит?

– Заткнись, дурень! Кондесито тоже из наших и прекрасно понимает, что, когда лес рубят, щепки летят. Так что, если его сестра получит по мозгам немножко, это не такая уж большая проблема. Нечего с французишками таскаться! Не будет граф из-за этого переворачивать весь свет в наших поисках! А вот за жизнь ее или, тем более, за ее честь он всю Испанию вывернет наизнанку и не успокоится, пока не увидит крови виновного…

Отдав указания, Пако приказал достать нехитрые припасы, и бандиты перекусили куском сыра и хлеба, сопроводив этот непритязательный завтрак маленьким глотком вина… Потом началось ожидание. Пако сам встал в дозор за единственным толстым деревом у дороги. Отсюда дорога просматривалась шагов на триста вперед (дальше ее скрывали складки местности), но этого расстояния было вполне достаточно, чтобы успеть заметить конных и незаметно занять заранее выбранную позицию.

Прошел час, другой, третий; Пако, хотя и был терпеливым, привыкшим к ожиданию охотником, но постепенно начал все сильнее волноваться: а вдруг Крессэ не появится или, хуже того, вместо него прискачет отряд конных жандармов? Может, все это ловушка, подстроенная Саразеном?

Пако сомневался все больше и больше. Он уже решил было приказать своим сообщникам порыскать верхом по округе – быть может, они где-нибудь увидят де Крессэ и Инессу. А если нет, по крайней мере, не дадут захватить себя врасплох.

Но едва бывший контрабандист собрался отдать это распоряжение, как вдруг вдали на дороге показались две конные фигуры. Всадники ехали не торопясь то ли крупным шагом, то ли очень мелкой рысью – разобрать с такого расстояния было невозможно. Еще несколько секунд – и Пако отчетливо различил, что один из наездников – мужчина в мундире, а другой – женщина в платье-амазонке. Но, опытный охотник, он не бросился в ту же секунду к своим бойцам, а внимательно всматривался в дорогу, остерегаясь увидеть какой-нибудь конный отряд… Однако никого не было, а всадники приближались, целиком поглощенные беседой и ничего не подозревающие.

Пако бросился к своим сообщникам.

– Парни, по местам, – тихо скомандовал он, взводя курок своего карабина. Рядом щелкнул еще один взводимый курок, два других едва слышно клацнули с другой стороны дороги.

Теперь звук копыт стал хорошо различимым.

«Идут рысью, – мелькнуло в голове у Пако, – тут ошибиться нельзя».

Вот топот копыт стал совершенно отчетливым, и послышался веселый молодой мужской голос, а в ответ – женский смех. Копыта стучали уже совсем близко, сквозь щелку в камнях Пако увидел, как лошади поравнялись с засадой.

Бандит тотчас же вскочил на ноги и с криком «Fuego!» разрядил свой карабин почти в упор в лошадь де Крессэ. Почти в тот же миг прогремели три других выстрела. В дыму, который застлал дорогу, было видно, как лошадь французского офицера рухнула как подкошенная, а конь, который был под девушкой, с диким ржанием подскочил, развернулся и бросился назад, мотаясь из стороны в сторону и тряся головой.

В мгновение ока Пако как кошка перескочил через стену и со всего маху заранее приготовленной дубиной ударил по голове офицера, который уже выхватывал из седельной кобуры пистолет, собираясь выстрелить.

Де Крессэ рухнул навзничь и затих.

– Вязать его, быстро! – закричал Пако. Один из бандитов тут же достал веревки и вместе с Пако принялся вязать раненого офицера. – А вы двое бегом за лошадьми!

Пока бандиты бегали за лошадьми, Пако туго связал руки и ноги офицера. Краем глаза он видел, как конь Инессы проскакал еще шагов пятьдесят и рухнул у края рощи.

«Все как по нотам! – мелькнуло в голове у Пако. – После такого она приползет в Сарагосу разве что вечером!»

Четыре верховые и одна вьючная лошадь уже стояли на дороге, связанного офицера бросили поперек седла вьючной лошади и надежно привязали к седлу толстыми веревками.

– Ну, попался, голубчик, – удовлетворенно воскликнул Пако. Со злорадной улыбкой он засунул в свою седельную кобуру вытащенный из разжавшейся руки офицера пистолет и властно бросил сообщникам: – Дело сделано. Теперь по коням!

Бандиты проворно вскочили в седла, но оказалось, что дело было еще не сделано…

Буквально в тот же миг до них донесся топот копыт. Пако резко развернул своего коня, и у него вырвалось нервное:

– Что за дьявол!

Дьяволом были два польских улана, которые бешеным карьером неслись по дороге прямо на них. В первое мгновение Пако хотел все бросить и удрать. Но за уланами никто не скакал, их было только двое, а убежать сейчас, бросив пленника, означало лишиться всех надежд на вожделенное сокровище. И Пако решил принять бой. Он выхватил из кобуры заряженный пистолет и взвел курок.

– Парни, будем драться! Иначе плакали наши денежки! Правого я беру на себя, а вы втроем сделайте что-нибудь с его дружком.

Сделать что-нибудь было не так-то просто, так как карабины бандитов были разряжены, и только у одного из них имелась короткая тяжелая сабля, а у другого – палаш на портупее, который тот забрал у Анри и пристегнул себе на пояс.

Уланы были уже близко. Прямо на Пако скакал молодой всадник с пикой наперевес, рядом с ним бывший контрабандист видел седоусого воина, который несся на его сообщников. Улан, который скакал на Пако, сидел в седле высоко, даже не пригибаясь к шее лошади.

И опытного бандита черт попутал. Он знал, что в подобных ситуациях всегда надо стрелять только в коня. И почти наверняка не промажешь, и всадника выведешь из строя. Но молодость улана и, как показалось Пако, его неопытность, словно сами навели руку бандита на всадника. Когда до последнего оставалось чуть меньше десятка шагов, Пако нажал на спусковой крючок.

Но именно в тот миг, когда на полке зажигался порох, молодой улан вдруг молниеносно прильнул к шее своего коня. Грохнул выстрел, но пуля пробила лишь высокую шапку солдата, не задев головы.

«Знал же, стрелять надо в лошадь!» – мелькнуло в голове у Пако.

В тот же миг уланская пика вонзилась ему в грудь, прямо под горлом, и бандит, захрипев, обливаясь кровью, упал с коня.

Анри приоткрыл глаза. Кругом все было как в тумане. Голова жутко болела. Первое, что он увидел, было лицо Веслава, который нагнулся к нему и твердил на своем ломаном французском языке каким-то ласковым, почти отеческим тоном:

– Ничего, малютко, ничего… все будет хорошо.

В тот же миг Анри увидел над собой еще одну фигуру и сквозь туман различил лицо своей возлюбленной.

– Анри, что с вами, Анри!

Несмотря на шок и боль, в голове молодого офицера сразу мелькнула мысль о том, что Инесса впервые назвала его по имени, и это немедленно помогло лучше любых лекарств. Он широко открыл глаза и, проведя рукой по ушибленной голове, улыбнулся:

– Немножко палкой ударили. Пустяки! А что с вами? Где бандиты?

– Бандиты? – с хитрой улыбкой произнес Веслав. – Они отдыхают.

– В каком смысле отдыхают? – изумился Крессэ.

– Ну заснули насовсем, – усмехнулся Веслав, – мы их с Дареком быстро уложили.

– Как это все было? Что произошло? – уже окончательно придя в чувство, спросил де Крессэ и присел, облокотившись на идущую вдоль дороги стену.

– Да что тут рассказывать? – пожал плечами Веслав. – Дарек уложил этого, – он показал на грузное окровавленное тело Пако, которое валялось шагах в десяти. – Ну а я быстренько обработал двух других. Да и чего там делать-то было? У них и оружия-то настоящего не было, так, пустяки… Только жалко, тот, у которого вообще никакой сабли в руках не было, спрыгнул с коня через стенку и пустился наутек в ту рощу. Но мы боялись вас одного здесь оставить, да и пока паненке вашей помогали, ну, в общем, ушел он… ну да и черт с ним!

– Анри, Анри, какие замечательные у вас друзья! – воскликнула Инесса. – Я даже не представляла, что можно быть такими храбрыми и великодушными, – с чувством продолжила она, наклоняясь к Анри и вытирая лицо молодого офицера своим платком, который уланы смочили водой из фляжки.

Веслав почти ничего не понял из речи молодой графини, ведь она говорила быстро, эмоционально и с испанским акцентом, который от волнения стал куда более заметным. Все так же улыбаясь, он произнес:

– Ладная у вас паненка, мон командан, да какая храбрая! Чуть сама на бандитов не бросилась с пистолетом, но не успела добежать.

Анри крепко пожал Веславу руку:

– Спасибо вам, друг! Спасибо за все!

– Да за что спасибо? – сказал Веслав. – Это вас благодарить надо. Смотрите, сколько деньжат Дарек нашел в карманах этих негодяев!

С этими словами Веслав махнул рукой и что-то бросил молодому улану по-польски. Тот тотчас же подбежал к Анри, протянул приоткрытый кожаный кошель, набитый серебром, и высыпал монеты на суконный плащ, снятый с одного из бандитов. Молодой офицер с удивлением увидел, что среди современных испанских и французских серебряных монет в кошеле оказалось несколько желтых кружочков странной формы.

Анри протянул руку, взял золотую монетку, и его тотчас осенило: «Это же монеты тамплиеров! Точно такие, как были в той шкатулке в Монсоне».

– Где вы это нашли?! – воскликнул он, обращаясь к Веславу.

– Да вот у этого, здорового. Там у него за пазухой еще какие-то бумажки лежали.

– Какие бумажки?

– Да не знаю. На всякий случай не стал выкидывать, – сказал Веслав и что-то еще приказал своему солдату.

Тот вытащил из сумки, куда, видимо, сложил всю добычу, два смятых листа и протянул их офицеру. Анри взял документы и был просто потрясен: один из них оказался не чем иным, как грубой копией плана, надпись на котором он когда-то расшифровал. Видно было, что эта копия снята совсем недавно. Но куда удивительнее был другой документ – пергамент с рисунком и надписью готическим курсивом, надписью, которую сделала та же рука, что составляла документ, найденный в Монсоне.

«Что это? – мелькнуло в голове. – Неужели наша история с тайной тамплиеров еще не закончилась?»

– Бумажки, если ты не против, я возьму с собой, ну а деньги – это ваш трофей.

– Ну нет. Так нечестно, – сказал Веслав, – мы сражались все вместе, вы были ранены, а ваша паненка нас вовремя позвала на помощь. Так что давайте делить добычу.

Анри улыбнулся и, глядя в сияющие глаза Инессы, в которых было написано куда больше, чем просто дружеские чувства, ответил:

– Нет-нет, это все ваше, но, с вашего позволения, я возьму на память одну золотую монетку…

Все четверо возвращались с прогулки в каком-то восторженном настроении. Анри был просто счастлив от того взгляда любимой, который поймал на себе, когда лежал, приходя в себя после нападения бандитов. Инесса время от времени посматривала на своего спутника и, улыбаясь, то и дело спрашивала о его самочувствии. Но, наверно, больше всех были рады Веслав и Дарек.

Старый воин, накануне узнав на дне рождения, что Анри поедет на следующий день на большую конную прогулку с Инессой, как опытный солдат, начал убеждать молодого адъютанта, что ему обязательно нужны хотя бы два сопровождающих. Они с Монтегю с готовностью предложили де Крессэ свои услуги, но рано утром, когда Веслав заехал за Монтегю, тот сказал, что у него какие-то срочные дела, и он не сможет поехать.

Пришлось попросить улана, который сопровождал старого унтер-офицера, чтобы тот поехал с ним дальше. Молодой солдат Дарек Абрамский согласился без особого восторга, ведь он хотел в воскресенье погулять в свое удовольствие, а не выполнять скучную миссию, эскортируя молодого человека с девушкой. Но отказаться он не мог, настолько все уважали Веслава, слово которого было для молодых воинов законом. Как и приказал унтер-офицер, они держались далеко позади Анри и его прекрасной спутницы.

– Пусть пан поворкует со своей голубкой, – улыбаясь, сказал Веслав.

И Веслав с Дареком поехали в трехстах шагах позади, дабы не мешать своим присутствием влюбленному офицеру.

Ну а потом пришлось немножко посражаться. Зато теперь уланы возвращались с богатым трофеем. Двух лошадей, конечно, отдали Анри и Инессе, но зато три остальных, четыре карабина, да еще кучу серебра и даже несколько золотых монет уланы взяли в качестве трофея.

– Пан старший вахмистр, – с глубоким уважением произнес Дарек, – а лошадей почем сможем продать?

– Да уж по двести франков штука, не меньше.

– А ведь еще четыре карабина!

– Ну за эти много не выручишь.

– А монет-то сколько! – в восторге приговаривал Дарек. – Если все собрать – лошадей, оружие и монеты – так тысяча франков получится!

Веслав усмехнулся.

– Ну вот, за сегодняшний день ты заработал годовое жалованье! Доволен?

– Так точно, пан старший вахмистр! Какая все-таки хорошая прогулка получилась! Спасибо, что меня взяли! То-то все завидовать будут!

Уланы вели этот разговор, по-прежнему держась на значительном расстоянии от Анри и Инессы. А Анри, почти уже не глядя по сторонам, смотрел только на лицо своей возлюбленной, и сердце его радостно билось.

Вечер уже приближался, и с гор подул холодный ветер. Инесса, у которой руки были затянуты в тончайшие лайковые перчатки, тихо сказала:

– У меня руки замерзли, – и, улыбнувшись, по смотрела на Анри.

Бросив поводья своего идущего шагом коня, Анри с замиранием сердца взял в свои руки ладони Инессы и с радостью увидел, что она не возмутилась, не оттолкнула его. Лицо девушки не изменилось и выражало все ту же доверчивую кроткую радость.

Тогда Анри совсем осмелел:

– Можно я их согрею? – дрогнувшим голосом промолвил он, поднес к губам ее руки в перчатках и благоговейно поцеловал их. Инесса ничем не выразила ни малейшего недовольства. Сердце Анри заколоти лось сильней, и он хотел было тотчас признаться красавице в своей любви. Но воспоминание о праздничном вечере в саду остановило его. Ведь тогда лицо девушки было таким же лучезарным и добрым до тех самых пор, пока он не попытался ее поцеловать.

«Нет, – подумал Анри, – не сейчас. Еще не время».

 

Глава 22

Сестра Кондесито

На следующее утро Анри должен был заступить на дежурство. В семь утра в своем вычищенном синем мундире с золотым аксельбантом, в надраенных до блеска гусарских сапогах, таких же, как у остальных адъютантов, он был в приемной командующего. Проводив вчера вечером Инессу домой, он удостоился столь теплого приема со стороны ее отца, что в голову стала закрадываться мысль: «А не попросить ли просто-напросто официально руки юной графини?» Конечно, можно было опасаться отказа, но Анри подумал, что, если главнокомандующий даст ему что-то вроде рекомендательного письма или каким-то другим образом намекнет старику Вегуэра, чтоб тот выдал дочь за одного из своих адъютантов, его шансы резко возрастут. Эта мысль не давала ему покоя всю ночь, но не только она…

Едва возвратившись домой, Анри достал обнаруженный у бандитов пергамент и разложил его перед собой на столе. Сомнений быть не могло: это была та же рука и наверняка, тот же шифр, что и в послании, найденном в подземелье Монсона. Прочитать документ для молодого офицера было делом всего лишь четверти часа. Когда все буквы были поставлены на свои места, к восторгу Анри, перед ним появился следующий текст: «Любезный брат Жоффруа, обстоятельства заставляют меня перенести то святое, что мы спрятали от клятвопреступников, из замка Гарден в другое, более надежное место. Отныне наша священная реликвия и все, что ее сопровождает, сокрыты под полом капеллы Святого Вото, что стоит над монастырем Сен-Жан-де-ла-Пенья».

«Вот почему в Гардене ничего не было! – подумал Анри. – Вот в чем дело! Значит, эти бандиты каким-то образом нашли тайник в замке Гарден! Вот почему Монтегю говорил, что стена была сломана буквально накануне, и тайник кто-то открыл прямо у нас перед носом. Значит, это был какой-то промежуточный тайник! Вероятно, что-то заставило тамплиеров перепрятать свои сокровища и, возможно, сам волшебный Грааль, и они решили дополнить первое послание своим сторонникам этим пергаментом!»

Теперь, сидя в приемной и ожидая командующего, Анри с нетерпением думал о том моменте, когда сможет доложить об этой радостной новости. Молодой офицер надеялся, что, получив такой подарок, Сюше решит в награду помочь ему в его сердечных делах. И листок, на котором он аккуратным почерком написал расшифровку текста, и сам пергамент адъютант положил в папку, где были подобраны бумаги на подпись, в самый низ.

К удивлению молодого офицера, Сюше, который обычно приходил в свой рабочий кабинет в семь с четвертью, в обычное время не появился. Не пришел он ни в восемь, ни в девять утра. Прихожая наполнялась посетителями, которым было назначено на утренние часы, а командующего все не было. Анри не стал проявлять инициативу и искать генерала, он знал, что Сюше необыкновенно обязательный человек, и, раз он не появился вовремя, наверное, на то есть веские причины, и бессмысленно напоминать генералу, что в приемной его ждет несколько поставщиков армии и чиновников военной администрации…

Наконец где-то около полудня главнокомандующий решительным шагом вошел в зал в перепачканных от скачки на коне ботфортах. За ним едва поспевал заместитель начальника штаба полковник Сен-Сир Нюг. Следующим шел Монтегю с сосредоточенным лицом. Все посетители тотчас встали, встал и де Крессэ, вытянувшись по стойке смирно.

Неожиданно Сюше повернулся в сторону Анри и нервно бросил:

– Пройдите в мой кабинет для доклада о текущих делах. Остальные пока подождите.

Адъютант, предчувствуя неприятный разговор, вошел в кабинет. Сюше с озабоченным видом сел за стол, принял из рук своего адъютанта папку с документами, молча открыл ее и начал просматривать бумаги. Однако, не дочитав до конца первое письмо, он поднял глаза и произнес раздраженно:

– Что это за история, которая приключилась вчера с вами и бандитами? После этого половину жандармерии города подняли на ноги.

– Я поехал прогуляться на коне… с одной девушкой. На нас напали бандиты, но два польских улана, которые меня сопровождали, уничтожили троих из них. Вот, собственно, и все. Старший вахмистр Гроховский сразу после завершения нашей прогулки подал рапорт своему командиру, а также доложил в жандармерию.

– А почему не вы?

– Мне нужно было сопроводить… девушку домой. Сюше опустил глаза и снова стал читать бумагу, но Анри чувствовал, что он не столько читает, сколько что-то обдумывает. И не ошибся. Не прошло и нескольких секунд, как генерал поднял глаза и сказал строгим голосом:

– А вы знаете, кто эта девушка?

– Да… конечно. Это дочь графа Вегуэра.

– Дочь графа Вегуэра, – повторил Сюше, – но не только… Она – сестра одного из самых знаменитых предводителей герильи во всем Арагоне! Под его командованием отряд человек в триста, который нанес нам не сколько очень и очень чувствительных ударов. На его счету сотни убитых французских солдат и наших испанских сторонников… Вы понимаете, что это такое?

На Анри эта новость подействовала словно новый удар дубиной по голове. В тот же миг перед его мысленным взором пронеслись все обстоятельства их первой встречи на Венте Валериас, когда Инесс беседовала со своим братом, а рядом со зловещим видом сидели четверо охранников.

– Вы слышите меня? – снова строго сказал Сюше молодому адъютанту, который словно погрузился в прострацию. – Я надеюсь, у вас с ней ничего серьезного? Так, легкий флирт?

– Не совсем, мой генерал…

– Что значит «не совсем»? Уж не являетесь ли вы ее любовником?

– Нет-нет, что вы! – воскликнул Анри. – Эта девушка чиста как ангел!!

– Тогда дело обстоит еще хуже, – произнес Сюше, который по тону молодого человека сразу понял, что тот пылко влюблен. – Может, вы мне сейчас еще скажете, что хотите жениться на ней?

Анри поднял голову и посмотрел в глаза своего командира, а потом, не колеблясь, твердо сказал:

– Да, мой генерал, это было бы моей мечтой, но я не знаю, согласится ли на это ее отец. Они ведь принадлежат к семье грандов Испании, и для такой девушки выйти замуж за меня было бы не самым лучшим альянсом.

– Вам придется отложить ваши матримониальные проекты до конца войны. Вам понятно? Вы что, не соображаете, что собираетесь жениться не просто на дочери генерала, который еще месяц тому назад командовал вражескими войсками, это я еще мог бы как-то переварить, а на сестре опасного бандита, который ненамного лучше тех головорезов, которых ваши уланы уложили вдоль дороги… А может быть, еще и хуже…

– Почему?! – воскликнул Анри.

– Потому что те – отпетые бандиты, их все считают таковыми, даже сами испанцы. А вот брата вашей юной красавицы чуть ли не на руках носят. У него кругом осведомители, которые знают о каждом нашем шаге! Они помогают ему готовить внезапные удары, и вы, офицер штаба, посвященный во все наши секреты, один из моих ближайших помощников, станете шурином этого опасного преступника! И что? Любые мои приказы будут завтра же известны всей арагонской герилье? Это немыслимо, невообразимо!

Если вы хотите немножко пофлиртовать с ней, ну что ж, это еще можно как-то пережить. Но если вы так безумно ее любите, наберитесь терпения и подождите до победы… Впрочем, тогда она не захочет за вас выйти.

– Отчего?

– Оттого, что ее брата, без сомнения, рано или поздно схватят и расстреляют, или, по крайней мере, пожизненно посадят во французскую тюрьму. Ведь он не просто испанский офицер, он предводитель банды, и вы должны это запомнить!

Анри стоял ни жив ни мертв, он чувствовал, что слезы вот-вот навернутся на его глаза. Еще вчера ему казалось, что его счастье уже совсем недалеко, и вдруг подобная новость. Если бы это был просто запрет со стороны узколобого службиста, он бы, наверно, просто плюнул и рискнул бы своей карьерой, пошел ва-банк, написал бы письмо императору, в котором видел воплощение справедливости. Но самое страшное было в том, что Анри прекрасно понимал, что Сюше прав. Действительно, заключить союз с девушкой, брат которой возглавляет банду герильи, было бы очевидным безумием. К тому же Анри знал, что Сюше вовсе не страдает шпиономанией, а, наоборот, пожалуй, иногда даже слишком великодушен.

«Эти вражеские генералы, которым командующий под честное слово разрешил жить в Сарагосе, – вспоминал Анри, – эти офицеры из сдавшейся крепости, которые ходили себе спокойно, опять-таки под честное слово, по городу! Гуляли со шпагами на боку прямо на нашем празднике, танцевали с девушками, посещали театры, пили с нашими офицерами! А эти многочисленные испанцы, которых каждый день можно видеть в приемной командующего!.. Нет, Сюше не подозрителен, не мелочен, он, наоборот, великодушен. Но ведь есть же какие-то пределы… Да, есть пределы, – проносилось в голове у молодого человека, – но ведь я же люблю ее безумно! Я знаю, что она никогда не употребит нам во зло то, что услышит или узнает случайно от меня. На это она не способна, – думал Анри. И тут вдруг в голову ему пришло совершенно другое соображение: – Я рассуждаю так, будто мы уже жених и невеста, а ведь, может быть, она не только не желает стать моей супругой, но и просто не любит меня!»

– Но вернемся все-таки к вчерашнему эпизоду. – Эти слова Сюше вывели молодого человека из раздумий о любви. Командующий продолжал: – Жандар мы уже вчера приехали на место событий, а сегодня с рассвета они прочесывали всю округу. И знаете, что они нашли?

Анри мотнул головой. Ясно, он никак не мог знать, что нашли жандармы.

– Тело одного из наших офицеров – Саразена… То есть не совсем тело, а две его части… Беднягу распилили, судя по всему, еще живого, пополам. Вам ничего не говорит фамилия Саразен?

– Говорит, – произнес с тревогой Анри, – это офицер, с которым я не так давно познакомился. Впрочем, я знаю его очень мало.

Сюше нахмурил лоб.

– Дело в том, что история приобретает очень странный поворот. Вначале я подумал, что на Саразена, как и на вас, напали бандиты, а потом расправились с ним… Но вот что странно: хозяин дома, где жил Саразен, говорит, что тот встал еще до рассвета, а пост на выходе из города подтвердил, что Саразен действительно проехал по дороге в сторону Алькубьерры рано-рано утром.

– И что? – недоумевал Анри. – Возможно, он отправился куда-то по делам.

– Возможно-возможно, – пробормотал Сюше, – только никто не давал ему никаких приказов, и никаких официальных дел у него быть не могло. А что же касается конных прогулок, этот офицер никогда их не совершал… Видно, у него не было столь хорошей спутницы, как у вас, – усмехнулся генерал, а потом очень серьезно добавил: – Но это еще не все. Полиция опознала труп одного из бандитов, это некто Франсиско Морено, по кличке Пако, известный разбойник, бывший контрабандист. За ним уже давно следили, и вот что оказалось – этот Морено несколько раз встречался с Саразеном!.. Так что складывается впечатление, что Саразен не только не является жертвой внезапного нападения, а был одним из тех, кто его готовил!

Словно удар грома поразил Анри. Он вспомнил слова Инессы, когда они садились на коней после нападения бандитов. Девушка сообщила ему, что умирающий головорез пробормотал в свою последнюю минуту несколько фраз, проклиная, среди прочего, какого-то то ли Сараса, то ли Саразье, она плохо разобрала. Тогда Анри не придал этому никакого значения, но сейчас все выстроилось у него в голове.

– Мой генерал, – заявил он, – мадемуазель Вегуэра сообщила мне во время нашего возвращения, что умирающий бандит проклинал за предательство какого-то человека, имя которого похоже на «Саразен».

– Ее необходимо допросить! – твердо сказал Сюше.

– Мой генерал, умоляю вас! Я могу поклясться на чем угодно, что она ничего не знает более того, что я сейчас сказал. Ради Бога, не унижайте молодую графиню полицейским допросом!

Сюше поразмыслил секунду и проговорил:

– Ладно, мне и так все понятно. Саразен был предателем и к тому же жуликом. За ним тоже следили, и он вот-вот был бы арестован за свои темные махинации и воровство из казны… Наверно, тогда бы ему повезло, и, вместо того чтобы быть распиленным герильясами, он всего лишь отсидел бы несколько лет во французской тюрьме. А впрочем, кто знает, куда бы нас вывели его связи, и не закончилось бы все для него военным трибуналом… Но скажите мне, откуда он мог знать о вашей поездке, вы говорили ему?

– Нет, никоим образом.

– А кому было о ней известно?

– Моим друзьям: командиру эскадрона Монтегю, капитану инженерных войск Валантену, старшему вахмистру Вислинского легиона Гроховскому… но эти люди – благородные воины, и уж они-то не могут иметь связей с герильясами.

– Они… нет, не могут, – и Сюше добавил после секундного размышления: – Но зато они могли проболтаться. Кто из них знал Саразена?

Анри не ответил, и Сюше снова повторил свой вопрос. Тогда молодой человек, понимая, что не имеет права молчать, пробормотал:

– Монтегю…

Сюше, задумавшись, походил взад-вперед по кабинету, а потом воскликнул:

– Монтегю?! Нет, Монтегю не может быть предателем. Но он известный болтун! Боюсь, что именно он рассказал о вашей поездке, впрочем, это мы выясним у него самого. Хорошо, Крессэ, пока будьте свободны, я еще поговорю с вами на эту тему.

Анри уже было собирался выйти, как вдруг вспомнил:

– Мой генерал, там, в папке, в самом низу, лежит очень интересный и, как мне кажется, очень важный документ, который был найден у одного из бандитов. Взгляните, прошу вас.

Главнокомандующий снова взял папку, пролистнул бумаги и с изумлением взял в руки сначала старинный пергамент, а потом листик бумаги с расшифровкой.

– Вот зачем, наверно, они охотились на вас! – возвысил голос Сюше. – Они, очевидно, хотели, чтобы вы расшифровали эту бумагу! Мой друг, вам, кажется, очень повезло, и, видимо, вам стоит крепко расцеловать вашего, как там его зовут… Гроще… Грашо…

– Гроховского, – напомнил Крессэ.

– Да, именно Гроховского, – сказал Сюше. – Боюсь, если бы он вас не спас, вы бы оказались на месте Саразена.

– Возможно, мой генерал, но что вы скажете по поводу бумаги?

– Все это очень интересно, – без особого энтузиазма ответил Сюше, – но сейчас у меня нет времени заниматься этим сокровищем. Мы вспомним о нем чуть-чуть позже… Кстати, де Крессэ, в конце сегодняшнего дня вы получите важное задание, а сейчас продолжайте исполнять свои обязанности.

 

Глава 23

Объяснение

В понедельник Анри задержался на службе и не смог нанести визит Инессе и ее отцу. Но во вторник он освободился пораньше и почти бегом бросился в особняк на улице Толедо. На этот раз его приняли с распростертыми объятиями. Анри десять раз пересказал старому графу все обстоятельства их позавчерашнего приключения. И даже тетушка Инессы, пожилая сестра графа, несмотря на свою болезнь, которая заставляла ее почти всегда находиться в постели, надела на себя платье по последней моде 1785 года, забавный чепец и с помощью лакея и служанки уселась в гостиной, чтобы послушать рассказ о том, как ее любимую племянницу спасли отважные рыцари.

Каждую часть истории пришлось повторить по несколько раз, так как бабушка к началу каждого следующего эпизода забывала, что было до этого, да и говорить надо было громко-громко.

– Ай-ай-ай, – трескучим голосом охала старушка, – бандиты с огромными копьями! Кошмар!

– Нет-нет, мадам, – почти кричал де Крессэ, – это были польские уланы с пиками!

– Польские? Какой ужас! Они оттуда, где всегда лежит снег и медведи ходят по улицам, как по лесу?

– Нет, напротив, – восклицал Анри, – в Польше уже почти как у нас, во Франции… Там теперь основано новое государство, где живут по законам, данным великим Императором…

– А? Что? – переспросила старушонка.

Граф Вегуэра, видя, что эта дискуссия может зайти очень далеко, коротко произнес:

– Нет-нет, там теперь как у нас…

– Как что? – проскрипела бабушка.

– Как у нас, – почти крикнул граф и прибавил для ясности: – Больше нет снега.

Старушка наконец все поняла и протянула задумчиво:

– А-а… больше нет снега…

В общем, завершив содержательную беседу с тетей своей возлюбленной, Анри несказанно обрадовался, когда они с Инессой почти выбежали из дома и снова пошли гулять по набережной Эбро, по улице Коссо…

Инесса смотрела на Анри таким восторженным радостным взором, она говорила так весело, так приветливо, что у Анри неоднократно возникало желание обнять ее и жадно прильнуть к ее губам. Но воспоминания о вечере в саду особняка Сюше в очередной раз удержали молодого человека.

«Нет, когда настанет время, я это почувствую. Еще не сейчас…»

Анри даже не попытался обнять Инессу, он все так же продолжал по-дружески рассказывать о своих делах и, в частности, сообщил ей, что завтра он отправляется на задание.

– Задание?! – воскликнул Инесса. – Это опасно?! Скажите, Анри…

– Да нет, совершеннейшие пустяки.

– Правда? Скажите, Анри, вам действительно ничего не грозит?

– Я уверяю вас, это обычная рутинная служба.

– Но ведь дороги сейчас настолько ненадежны!

– Не беспокойтесь! У меня будет такой эскорт, что на меня никто не посмеет покуситься…

Анри говорил правду. У него действительно был огромный эскорт, а точнее, он сам командовал эскортом огромного обоза со снаряжением, артиллерийскими принадлежностями и боеприпасами.

Главнокомандующий готовил осаду крепости Тортоза, мощной твердыни в низовьях Эбро, всего лишь в нескольких часах пути от моря. Французские войска попытались было провести операцию по осаде Тортозы еще в начале июня, однако от нее пришлось отказаться. И дело не в том, что крепость была очень сильной, хотя она действительно имела мощные укрепления, а в том, что Тортоза находилась уже за пределами Арагона, фактически на границе между Каталонией и королевством Валенсия.

В Валенсии у испанцев стояли мощные силы, а в Каталонии у них была целая армия, восстановившая свои силы после неудачи под Маргалефом. Начать настоящую осаду крепости можно было только при условии, что должное содействие в этом окажут французские войска, располагавшиеся неподалеку от Барселоны. Но командующий этими войсками маршал Макдональд, который сменил на своем посту маршала Ожеро, под самыми разными предлогами не торопился прийти на помощь.

Наконец, сухопутный путь к Тортозе лежал через непроходимые горы. Генералу Сюше пришлось даже восстанавливать старинную дорогу, которую французы построили сто лет тому назад под руководством герцога Орлеанского. А теперь они вновь отремонтировали ее, на этот раз под предводительством генерала Сюше. Но, даже несмотря на это, начать настоящую осаду Тортозы не удавалось; Сюше решил, что, прежде чем она начнется, его войска завершат все необходимые приготовления, и сделают это со всей тщательностью и дотошностью.

Поэтому часть Арагонской армии уже несколько месяцев достаточно символически блокировала вражескую крепость, «наблюдала» ее, как было принято выражаться на военном языке того времени. Сюше очень надеялся, что осенью, когда уровень воды в Эбро поднимется, тяжелое снаряжение можно будет перебросить к Тортозе водным путем. Но дожди упорно не шли, и в конце сентября пришлось отправить очередной конвой по дороге.

Этот конвой и возглавил де Крессэ. Под командованием молодого офицера оказалось полтора батальона пехоты и сотня кавалеристов. Их задачей было эскортировать длинную вереницу из сотен повозок, зарядных ящиков и тяжелых осадных орудий, которые перевозили в разобранном состоянии.

Двадцать девятого сентября в узком горном проходе, который носил пророческое наименование Лас-Армас (оружие), на конвой обрушились отряды каталонских ополченцев и несколько регулярных подразделений из-под Валенсии. Бой был отчаянным, и молодой офицер показал себя бесстрашным воином и отличным командиром. Он всегда был в гуще битвы, четко и уверенно отдавая не терпящие возражений приказы. Пули свистели над храбрым адъютантом, но словно щадили его. В результате атака врага была с уроном для него отражена, а конвой, не потеряв ни одной повозки, продолжил путь под стены Тортозы.

Через несколько дней Анри доложил об этой операции главнокомандующему. Сюше был искренне восхищен действиями своего подчиненного и в восторге обнял де Крессэ. Для обычно сдержанного генерала это было исключительным проявлением чувств. Но при этом он понимал, что лучшей похвалой для небогатого офицера будет все-таки звонкая монета, поэтому Сюше вложил в руку Анри туго набитый кошелек.

Решение пришло к молодому офицеру мгновенно. Он бросился на улицу, идущую к Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар, где приметил множество ювелирных лавок. Он решил выбрать для Инессы подарок, который остался бы у нее в памяти на всю жизнь. У Анри оказалась приличная сумма, Сюше дал ему в награду четыреста франков, или восемьдесят здоровенных серебряных монет: на это можно было купить что-нибудь по-настоящему красивое. Глаза у молодого человека разбегались: топазы, бриллианты, рубины, золото. Наконец, он выбрал великолепное дорогое, но в то же время изысканное ожерелье с топазом, окруженным бриллиантами. Хозяин требовал за него пятьсот франков, и ни сантимом меньше. Анри вытащил из кармана кошелек и просто сказал:

– Вот все, что у меня есть. Хотите, получите это. Не хотите, пойду искать дальше.

Через две минуты, засунув в карман фалд тщательно завернутую красивую коробочку, Анри почти бегом бросился в особняк на улице Толедо. Его встретили так, как будто давно ждали. И сама Инесса, и даже ее отец говорили с молодым человеком радостными голосами… А потом Анри пошел с девушкой на прогулку. Она попросила разрешения у отца погулять чуть дольше, чем обычно, и тот молча кивнул.

Теперь не надо было спешить. Они опять шли по своему обычному пути: то по набережной Эбро, то по центральной улице Коссо, – потом повернули в сторону церкви Сан-Фелиппе, и тут Анри увидел небольшую кондитерскую. Раньше Инесса категорически отказывалась заходить с молодым офицером в какие-либо кафе, ибо для незамужней девушки считалось не слишком приличным ходить по заведениям, где подают не только кофе, но и спиртные напитки. Но это было не кафе, а скромная кондитерская, где продавали лимонад и пирожные, а у девушки было какое-то особенно доброе, радостное настроение.

Над кондитерской красовалась надпись «El buen gusto».

– У нас ведь хороший вкус, – весело бросил Анри.

– Хороший, – улыбнулась Инесса.

– Ну тогда давайте зайдем, я вас угощу вкусным пирожным.

Инесса на секунду задумалась, а потом кивнула головой.

В маленькой кондитерской висел плотный аромат шоколада, корицы и свежевыпеченных булочек. Соблазны для молодой девушки были повсюду. Аппетитные пирожные, миндальный пирог, самые разные цукаты в форме клубники, лимонов, груш… Ну и конечно, густой горячий шоколад.

Инесса попросила только стакан апельсиновой воды и маленький кусочек миндального пирога. Анри заказал себе что-то почти наугад, и они присели за топорно сделанный столик, рядом с которым стояли такие же нехитрые стулья из плохо обработанного дерева. Но Анри и Инесса не замечали убогой обстановки кондитерской. Они смотрели друг другу прямо в глаза и молчали. Потом Анри вдруг вспомнил про подарок. С замиранием сердца, боясь, что Инесса откажется, он извлек из кармана красиво завернутую коробочку и неуверенно произнес:

– Вот, я привез вам маленький подарок. Пожалуй ста, не откажите в любезности принять его.

Девушка улыбнулась и осторожно взяла из рук Анри коробочку.

– Что тут? – озорным тоном спросила она.

– Посмотрите, – сказал молодой офицер. Инесса порвала обертку, открыла коробочку, ее глаза блеснули, а лицо осветилось улыбкой.

– Ой, как красиво! – воскликнула девушка. – Это мне?

– Ну конечно, – ответил Анри, с радостью понимая, что возлюбленная не отказывается от его дара.

Инесса взяла ожерелье, взглянула на него и осторожно надела его на открытую шею… Впрочем на ожерелье она больше не обращала внимания. Она смотрела в глаза Анри. Минут через десять молодые люди вышли из кондитерской, медленно зашагали по улице, даже не зная, куда они идут, и наконец оказались в совершенно безлюдном месте.

Анри взял Инессу за руку. Она остановилась и повернулась к нему. Несколько секунд он, со страхом вспоминая свою глупую попытку поцеловать девушку, стоял в нерешительности, а потом, собравшись с духом, вымолвил:

– Я люблю вас…

К великому изумлению Анри, Инесса не только не оттолкнула его, но и не высказала ни малейшего недовольства. Не отрывая глаз от его глаз, она произнесла серьезно и в то же время просто, естественно, без малейшей аффектации:

– И я вас очень люблю, Анри…

В тот же миг де Крессэ почувствовал, что вся земля словно наполнилась для него радостным сиянием. Счастье, восторг, опьянение – как еще можно описать то, что он почувствовал? Уже ничего не видя, кроме Инессы, он обнял ее, и, стараясь быть осторожным и нежным, коснулся губами ее губ. Инесса робко ответила на этот целомудренный поцелуй, и тогда Анри уже уверенно и страстно поцеловал свою возлюбленную, ощутив с восторгом, какие у нее нежные и трепетные губы, а потом стал осыпать поцелуями ее лицо, восклицая:

– Я люблю тебя, милая! Люблю, люблю, люблю!! Тут Инесса чуть отстранила его и тихонько сказала:

– Пожалуйста, не надо, ведь мы на улице…

С этими словами она взяла его под руку, и они продолжили свой путь. Потом Анри было сложно вспомнить, что он говорил, в памяти остался лишь восторг от близости любимой. Инесса почти не говорила, а только улыбалась своей лучезарной улыбкой и смотрела молодому офицеру в глаза, а потом вдруг остановилась, повернулась к нему и сказала:

– Анри, а так бывает?

Что она имела в виду, Анри так до конца и не понял, но ответил серьезно:

– Не знаю, но у нас будет…

С этого дня Анри стал заходить в дом своей возлюбленной так часто, как только позволяли приличия. Правда, он заметил, что старый граф встречает его с меньшим радушием, чем прежде. Это, конечно, беспокоило его, но все же не слишком. У него было самое главное – любовь той, которую он любил всем сердцем. Молодые люди шли гулять по своему старому маршруту, и едва они оказывались в пустынном месте, как Анри осыпал девушку поцелуями, которая, все так же чуть отстраняясь, говорила:

– Пожалуйста, не надо, ведь мы на улице…

Потом они шли в кондитерскую и садились за столик в самом углу, который был совершенно не виден ни хозяевам, ни другим посетителям. И здесь Анри снова обнимал возлюбленную, и снова осыпал страстными поцелуями ее лицо, шею, плечи, руки.

В этот день было так, как обычно. Только отец Инессы, как показалось, еще более холодно встретил молодого офицера. И когда после прогулки Анри зашел с Инессой в кондитерскую и попытался ее поцеловать, Инесса мягко отстранила его и произнесла с серьезным озабоченным выражением лица:

– Вы знаете, Анри, я поговорила с отцом… он против нашего брака, категорически против…

С одной стороны, Анри было больно слышать эту фразу, но с другой стороны, он пришел в восторг от того, что возлюбленная, не ожидая даже его предложения, сама поговорила с отцом. Это, вне всякого сомнения, означало, что ее чувства глубоки и серьезны. Что же касается брака, ему тоже было нечем похвастаться.

– Милая, я должен тебе сказать, что мой главнокомандующий также запретил думать о женитьбе на тебе. По крайней мере до окончания войны.

– И мне тоже отец сказал «до окончания войны»…

– Значит, мы будем ждать до конца войны? – спросил Анри.

– Возлюбленный мой, я буду ждать хоть целую вечность!

 

Глава 24

Тайный брак

В этот день Анри не был на дежурстве в приемной, он вместе с несколькими другими адъютантами в ожидании поручения находился в особняке главнокомандующего. Офицеры болтали о всяких пустяках, кое-кто потягивал сигары – привычка, к которой они все пристрастились в Испании. Внезапно в комнату вбежал Монтегю.

– Анри, нас с вами срочно к главнокомандующему!

Оба офицера поспешно покинули адъютантскую комнату, решительным шагом пересекли приемную, где, как всегда, сидели какие-то французские и испанские чиновники, и без стука вошли в кабинет генерала. Там, кроме Сюше, был только полковник Сен-Сир Нюг, которому главнокомандующий особо доверял и которого, по слухам, он собирался сделать своим начальником штаба.

Сюше, который после боя под Лас-Армас стал еще больше ценить Анри, встретил появление молодого офицера доброжелательной улыбкой.

– Ну что ж, де Крессэ, кажется, пришла пора довести до конца приключение, которое началось полгода назад здесь же, в этом кабинете, и с этими же действующими лицами, – произнес он, указывая на Монтегю и штабного полковника.

– Я жду ваших приказаний, – спокойно ответил де Крессэ, который уже не особенно верил в то, что история с сокровищами получит свое продолжение.

– Я, признаться, немного позабыл об этом деле с тайной тамплиеров, – продолжил Сюше, – но вот недавно комиссар Домингес арестовал своего ближайшего подчиненного, дона Хосе Чуэка. Этот продажный чиновник, как выяснилось, сотрудничал с герильясами. К нему, в частности, заходил тот бандит, которого подняли на пики ваши уланы. Оказалось, что они тоже искали сокровища, и нападение на вас было, без сомнения, результатом этих поисков. Но это так, в качестве прелюдии… А вот какую бумажку я получил из Мадрида от министра финансов нашего доброго короля Жозефа. – С этими словами Сюше помахал каким-то документом и бросил его на стол. – Знаете, что они нам предписывают?! Конфисковать все серебро из Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар и выслать сокровища в Мадрид! Только полный идиот или предатель мог отдать такое распоряжение! Забрать церковную утварь из главного собора Сарагосы! Да они там что, с ума посходили! Я могу сказать, что в любом случае, под любыми предлогами я этот приказ исполнять не буду! Каких трудов стоило нам привлечь к себе жителей Сарагосы – и теперь, надо же, взять и разрушить результат всех наших усилий!

Анри внимательно смотрел на командующего и не очень понимал, какое отношение он имеет к церковным сосудам из собора Сарагосы. Сюше ответил на его мысленный вопрос:

– И вот я подумал, может, это ваше сокровище тамплиеров спасет ситуацию? Если нам повезет, и вы его действительно найдете, то, конечно, куча золота, которую мы пошлем в Мадрид, заставит их забыть о серебре испанских церквей… Но, даже если мы ничего не найдем, все равно я сегодня же напишу, что по показаниям местных жителей и по документам, найденными нами, установлено, что в монастыре Сан-Хуан-де-ла-Пенья хранятся несметные сокровища, пре восходящие по своей ценности церковное серебро. Туда послан отряд. Работа в этом направлении ведется. Стараемся, так сказать… А уж потом, потихоньку и полегоньку, сумеем заставить мадридское начальство сменить гнев на милость и отказаться от бредовой мысли забрать серебро из почитаемого всеми собора. Как вам эта идея?

Все собравшиеся закивали головами, а Анри сказал:

– По-моему, просто замечательно.

– Но появилась одна загвоздка, – продолжал Сюше, рассматривая подробную карту Арагона. – То, что мы могли взять вчера без труда, сегодня придется брать с боем… Впрочем, возможно, это и к лучшему. Одним выстрелом убьем двух зайцев.

Как мне доложили, монастырь Сан-Хуан-де-ла-Пенья, который мы очистили в прошлом году от засевших там герильясов, снова занят каким-то мощным отрядом испанцев. Наш гарнизон неподалеку, в городке Хака, не может самостоятельно с ним справиться, ведь монастырь находится от него на расстоянии нескольких часов пути. Он стоит на высоченных горах, а чтобы туда добраться, нужно идти по узкой дороге через скалы. Комендант Хаки доложил мне, что совершенно невозможно одновременно держать городок, крепость, обеспечивать безопасность дороги и при этом выделить значительные силы, чтобы разгромить гнездо герильи, которое она снова свила в этом удивительном монастыре.

– А почему удивительном?

– Потому что этот монастырь с давних времен считается во всем Арагоне особо священным. Это место, по легенде, арабы так и не смогли завоевать во время захвата Пиренейского полуострова. Отсюда так же, как и из Наварры, началась Реконкиста. И здесь покоится прах первых двадцати двух королей Арагона, которые правили с девятого по двенадцатый век. Так что все местные жители испытывают священный трепет перед эти местом.

А герильясы, засев там, похваляются, что никто их оттуда не выкурит. Правда, в прошлом году большой отряд наших войск сумел захватить монастырь, но оставить гарнизон мы там не смогли, так как это место совсем на отшибе. И вот враг там снова обосновался, и на этот раз, кажется, очень прочно. Я дам вам, де Крессэ, целую маленькую армию: батальон пехоты, роту Арагонских стрелков, полтора эскадрона кавалерии, артиллерийскую батарею и даже инженеров. Наконец, гарнизон Хаки подкрепит ваш отряд еще четырьмя ротами. Все указания вот в этом конверте, – и Сюше вручил Анри запечатанный красной сургучной печатью конверт. – Итак, – завершил свою речь главнокомандующий, – вам поручается честь разгромить большой отряд неприятеля, отбить у него священный монастырь и, если удастся, раскрыть тайну тамплиеров. Не правда ли, великолепное задание!

Анри подтянулся, чувствуя, как гордость наполняет его, и решительно произнес:

– Да, мой генерал, я все сделаю! Я горд и счастлив, что вы выбрали именно меня для исполнения этого приказа!

Сюше довольно улыбнулся и добавил:

– Ну а в качестве помощника главнокомандующего этим войском я назначаю командира эскадрона Монтегю. Ведь он получил свой патент на чин вместе с вами, но… на минуту позднее. Следовательно, согласно строгим правилам иерархии, он должен в подобных обстоятельствах подчиняться вам, как человеку, имеющему больший срок выслуги в данном звании.

– Мой генерал, да я и так буду рад подчиняться моему другу! – воскликнул Монтегю. – И буду рад быть его помощником, а если надо, и адъютантом в этой экспедиции.

– Ну что ж, тогда мне остается только пожелать вам успеха! – сказал Сюше. – Собирайтесь в дорогу. Вы должны выступить через три дня в семь утра.

Едва освободившись от службы, де Крессэ бросился к особняку своей возлюбленной. К его великому удивлению, Инесса приняла его одна.

– А где твой отец? – воскликнул Анри, оглядев гостиную.

– Ему надо уладить ряд важных дел в Лериде. Ведь у нас там остался особняк, а неподалеку от города нашей семье принадлежат большие земельные угодья и несколько ферм. Отец сумел упросить вашего главнокомандующего, разумеется под свое честное слово, дать ему разрешение на недельную поездку домой, чтобы попытаться решить хотя бы часть вопросов. Надеюсь, мы не очень будем скучать в его отсутствие, – улыбнулась Инесса.

– Нет, нисколько, – с радостью воскликнул Анри и бросился к девушке. Он упал перед ней на коле ни, с жаром стал целовать ее руки, а потом встал и, подняв ее с кресла, страстно обнял. Уже без всякого страха он начал осыпать ее лицо и губы горячими поцелуями.

Инесса мягко отстранила его и произнесла:

– Любимый, я прошу вас, осторожно.

Несмотря на все пылкие объятия, девушка продолжала обращаться к Анри на «вы». Согласно ее утверждению, такова была традиция в ее семье, где жена никогда не обращалась к мужу иначе как на «вы»… Но, возможно, это было связано с тем, что Анри был на десять лет старше, и Инесса, даже несмотря на их пылкую любовь, держала некую почтительную дистанцию.

– Милая моя, – воскликнул Анри, – мне осталось не так уж долго быть с тобой. Меня посылают на очередное задание. Оно, как и предыдущее, абсолютно не опасное, но, увы, нам придется разлучиться на пару недель, и я не смогу вдоволь нацеловаться с вами, даже учитывая отсутствие вашего отца.

– На задание? – встрепенулась Инесса. – Какое задание?

– Да так, пустяки, текущая служба, – с деланым безразличием проговорил Анри.

Инесса тотчас почувствовала фальшь в его словах.

– Вы меня обманываете! Скажите честно, что это за задание!

От этой фразы пыл Анри чуть-чуть угас. Он вдруг вспомнил, что его прекрасная возлюбленная – сестра командира отряда герильясов, так, по крайней мере, заявлял его генерал. Поэтому тон Анри внезапно изменился, и он ровным, но твердым голосом отчеканил:

– Я не могу этого сказать.

– Я не требую, чтобы вы выдали мне военную тайну, – почувствовав в голосе Анри недоверие, воскликнула девушка, – я только хочу знать, насколько это опасно.

– Абсолютно безопасно, – произнес молодой офицер, и его слова прозвучали холодно и фальшиво.

– Чем больше вы так говорите, тем мне яснее, что вам предстоит что-то очень рискованное и страшное. И я чувствую, что ваша жизнь под угрозой.

Анри постарался сменить эту тему, а точнее, вообще прекратить все разговоры. Воспользовавшись тем, что он оказался наконец наедине со своей возлюбленной, де Крессэ крепко прижал ее к себе, снова и снова осыпая поцелуями ее плечи и руки…

Когда на следующий день он опять пришел в особняк на улице Толедо и попытался обнять любимую, она отстранила его и произнесла:

– Анри, этой ночью мне было страшное видение… А сегодня утром я сходила к тетке Селестине – это самая известная прорицательница в Сарагосе, да и во всей Испании, быть может. Она сказала мне, что про изойдет что-то страшное, что-то ужасное, – голос девушки дрожал, а по ее щекам покатились слезы. – Скажите мне, вы правда идете на не очень опасное задание?!

От этого полного искренней тревоги голоса Анри почувствовал, что ему самому становится не по себе, и он уже не слишком твердо пробормотал:

– Нет, это совершенно не опасное задание. Инесса смотрела на него, и слезы катились у нее из глаз. И вдруг она сказала уверенным голосом:

– Вы хотели бы стать моим мужем перед тем, как отправиться на бой? Моим мужем перед Богом… Вы хотели бы, чтобы мы повенчались?

– Да, – не колеблясь, отвечал Анри. – Но как же мы это сделаем без разрешения твоего отца?

– Не знаю… Мне все равно. Знайте только, что, если с вами что-нибудь случится, я не вынесу. Если вам суждено будет погибнуть в бою, я ни за кого больше не выйду замуж. Я хочу остаться навсегда вашей…

Инесса говорила все это уверенным, спокойным голосом, который только чуть-чуть подрагивал от волнения. И Анри, прижавшись губами к ее залитым слезами щекам, воскликнул:

– Спасибо тебе, любимая! Я буду счастлив! Если, не дай Бог, действительно что-нибудь случится, мы встретимся на небе как муж и жена.

Утром следующего дня, в четверг одиннадцатого октября, когда Анри поделился своим горем и радостью с Монтегю, тот улыбнулся и воскликнул:

– Ну так это же прекрасно, Анри! Я знаю, как все устроить… Знаете, тут недалеко на площади Хустиция есть красивая церковь.

– Ну да, – не понимая, о чем идет речь, кивнул Анри.

– Ну так вот, начальство этой церкви проштрафилось кое-чем перед нами, и я пошел туда, передать от имени командующего распоряжение о ее временном закрытии, возможной конфискации части собственности и так далее. Но настоятель взмолился и, упав на колени, просил не закрывать церковь, при этом давая самые страшные клятвы, что никоим образом не будет сотрудничать с нашими врагами. Я обещал похлопотать перед главнокомандующим, и, в конечном итоге, церковь не закрыли и никого из священников не тронули. Ты не можешь представить себе, Анри, в каком они были восторге, как клялись, что сделают для меня все, что я пожелаю. Но представь себе, что и желать мне было особенно нечего, ну сказал, чтобы помолились за меня немного… А вот теперь для них настало время отдать должок! Будьте уверены, я все улажу!

Вечером, когда служба Анри закончилась, и он собрался снова идти к Инессе, Монтегю уже ждал его у выхода из особняка.

– Ну вот, я все уладил! И даже более того…

– Это как? – удивился Анри.

– Сейчас все расскажу. Давайте по очереди. Итак, перво-наперво я договорился с настоятелем церкви падре Родригесом, что он проведет церемонию венчания завтра в одиннадцать часов вечера, когда в церкви уже давно не будет никаких прихожан… Он даже ни словечком не посмел возразить. Тогда я потребовал, чтобы был не только сам падре Родригес, но, по крайней мере, пара его служек и чтобы играл орган.

Ну тут он попытался было вертеть носом, мол, это сложно, вечерние часы, тайное, почти что нелегальное венчание, и всякое такое… Тогда я напомнил кое о чем и сказал, что он, конечно, может отказать нам, но пускай тогда пеняет на себя. А мы найдем другую церковь. Я вообще намекнул, что сам командующий взял этот вопрос на контроль. Тут он больше сопротивляться не стал. Я думаю, что если бы я после этих слов потребовал на вашем венчании присутствия епископа Сарагосы, он бы и его притащил.

Анри засмеялся:

– Вы просто настоящий Фигаро!

– Это еще не все, мой дорогой друг! Как вам известно, для нормального венчания требуется четверо свидетелей: двое со стороны жениха, двое со стороны невесты. Вы не против, если мы с Веславом будем свидетелями с вашей стороны?

– Нет, конечно! – воскликнул Анри с восторгом. – Только вот навряд ли Инесса найдет свидетельниц. Ведь она желает, чтобы венчание сохранилось в тайне.

– И об этом я тоже позаботился, – усмехнулся Монтегю. – Помните красивую девушку, которая спела нам не самую приятную песню на дне рождения капитана Валантена?

– Разумеется, помню. Ее, кажется, звали Марией.

– Так вот, я пригласил ее и Валантена свидетелями со стороны невесты. Вовсе не обязательно, чтобы все свидетели со стороны вашей суженой были женщинами. Но хотя бы одну хотелось бы… Мария очень отважная и честная девушка, и я надеюсь, что она сумеет сохранить ваше венчание в секрете.

– Монтегю, вы просто волшебник! Благодарю вас за все!

– Нет-нет, еще рано меня благодарить! Теперь перейдем к самому интересному: как вы считаете, что должно произойти после красивого венчания?

– Праздник, наверно, – неуверенно произнес Анри.

– Ну праздник – это само собой. А что еще?

– Не знаю…

– А вы, вообще, знаете, зачем люди женятся? – засмеялся Монтегю и добавил: – Самое главное – это первая брачная ночь!

– Но мне кажется, – неуверенно произнес Анри, – что Инесса этого не предполагала.

– Послушайте, не валяйте дурака! Вы женитесь на девушке, которая вам безумно нравится. Правда, как я еще раз подчеркиваю, она совершенно не в моем вкусе. Вы ее желаете?

– Ну конечно, – сказал де Крессэ, чуть покраснев.

– Тогда в чем же дело? Завтра вы станете ее мужем перед Богом, и, следовательно, брачное ложе совсем не будет грехом даже для такой невинной девушки, как ваша невеста.

– Возможно… но где и как?

– Ну «как», я надеюсь, вы сообразите. А вот «где», я позаботился. Есть у меня один знакомый испанский богач, которому я несколько раз помогал уладить некоторые дела по поставкам в нашу армию. Предупреждаю, никаких взяток я никогда не брал! Это было бы недостойно французского офицера! Зато и от благодарности его тоже не отказываюсь. Так вот, этот негоциант предоставил на пару дней в ваше распоряжение один из роскошных особняков прямо рядом с церковью, в которой вы будете венчаться, до нее всего лишь пять минут пешком.

– Все это как-то неудобно, – пробормотал Анри, – быть может… не стоит?

– Послушайте, если говорить серьезно, мы с вами отправляемся на бой, из которого, возможно, не выйдем живыми. Так давайте сделаем так, чтобы наша, быть может, последняя ночь в Сарагосе была восхитительна…

Инесса сделала все так, как сказал Анри. Ее тете можно было ничего не говорить, потому что та лежала совершенно больная. Трем лакеям было щедро заплачено, чтобы те, как изысканно выразилась девушка, встретили ее после бала. Служанки получили еще больше звонких монет за ту же услугу. Поэтому, когда в половине одиннадцатого вечера к особняку на улице Толедо подкатила шикарная карета, и из нее выскочил старый усатый улан, лакеи встретили его как дорогого гостя.

– Карета для сеньоры Вегуэра подана, – на жутком полуиспанском-полуфранцузском языке с польским акцентом проговорил Веслав.

Тотчас дверь особняка отворилась, и лакей, держа в руках канделябр со свечами, выпустил из дома Инессу. Увидев девушку, старый улан чуть не обомлел.

Юной испанке и так не приходилось жаловаться на свои внешние данные, но сейчас она стала вдруг просто ослепительно, невообразимо красива. Обычно Инесса, вопреки обычаям своей страны, не пользовалась губной помадой и краской для бровей и ресниц, но сегодня, чтобы стать неотразимой, положила на свое лицо немножко красок. Совсем немного, но этого хватило, чтобы превратить просто красивую девушку в принцессу из волшебных сказок. Служанка помогла ей сделать замысловатую прическу в римском стиле: волосы были убраны кверху, а сзади ниспадали изысканными локонами. На прекрасной головке, которую Инесса держала с гордым достоинством, сияла маленькая диадема, а волосы покрывала небольшая белая мантилья, которая практически ничем не отличалась от фаты. Белое с легким кремовым оттенком шелковое платье оставляло чуть открытой юную, высокую, упругую грудь, на которой сияло драгоценными камнями подаренное Анри ожерелье.

Закаленный воин заулыбался и сказал то ли по-французски, то ли по-польски:

– Эх, ладная паненка!

И, подав руку девушке, помог ей подняться в карету.

Анри, сидевший в карете, просто обомлел, когда Инесса, обдав его запахом дорогих духов, уселась рядом с ним на сиденье, обитое пурпурным бархатом.

– Дорогая, – выговорил он срывающимся от вол нения голосом, – это ты?

Инесса засмеялась и, сияя своей очаровательной улыбкой, промолвила:

– Да, Анри, это я!

Анри взял ее руку, поцеловал тонкую надушенную перчатку, сквозь которую ощущалась нежность и тепло кожи, и почувствовал вдруг, что испытывает к Инессе не только восторженную любовь. Острое, мгновенно вспыхнувшее желание охватило все его тело. Он ощутил, как теснит грудь, и, к своему стыду, понял, что думает вовсе не о венчании, а о том, что будет после него…

Когда карета подкатилась к церкви, старый улан соскочил с сиденья рядом с кучером и, открыв дверь кареты, церемонно произнес:

– Прошу вас.

Анри вышел первым, подал руку Инессе, и они оказались перед церковью Сан-Хуан-де-Лос-Панетес. Трудно описать роскошь барочного фасада этого храма, сплошь покрытого замысловатой резьбой по камню и золочеными украшениями. Дверь его была чуть-чуть приоткрыта, и Анри с Инессой вслед за Веславом вошли внутрь.

Первое, что удивило Анри, были свечи. Они горели повсюду, освещая какую-то невообразимую, почти варварскую роскошь золотого алтаря, украшенного сотнями резных колон, скульптур, завитков и дорогих картин. Прямо в нескольких шагах от молодоженов стояли приглашенные свидетели: Монтегю в своем самом роскошном мундире и самом богато расшитом белом ментике, Франсуа Валантен в скромном темно-синем мундире офицера инженерных войск и Мария в темном платье и темной кружевной мантилье…

Едва Анри и Инесса вошли в церковь, как тотчас же заиграл орган, а Монтегю сделал жест, приглашавший молодоженов подойти к алтарю. Священник, почтенный падре Родригес, в окружении четырех служек стоял перед алтарем и каким-то на редкость умильным взором созерцал блистательную пару.

Действительно, Анри и Инесса смотрелись великолепно. Мужественное лицо Анри, его статная фигура, широкие плечи и темно-синий мундир с золотыми эполетами словно были специально задуманы, чтобы оттенить нежность и хрупкость его ослепительно-красивой невесты. Они шли с достоинством и, подойдя к алтарю, опустились на колени на специальные подставки, обитые бархатом.

Священник начал молитву, а свидетели встали позади молодоженов. Когда первая молитва закончилась, священник задал им по-испански ритуальные вопросы: «Пришли ли вы сюда добровольно и свободно? Хотите ли заключить супружеский союз? Готовы ли вы любить и уважать вашего спутника всю жизнь? Готовы ли вы с любовью принять от Бога детей и воспитать их согласно учению Христа и церкви?»

Анри не понимал почти ничего из того, что спрашивал священник, так как тот говорил быстро и неразборчиво. Но, так как молодой человек не сомневался в смысле этих вопросов, он твердо и без колебаний говорил «Да!».

Инесса слушала священника с благоговейным восторгом и отвечала таким же уверенным и восторженным «Да!».

Но вот наконец по жесту священника Монтегю поднес блюдо, на котором лежали золотые кольца, и отец Родригес произнес какую-то торжественную фразу.

Анри понял только одно: «пока смерть не разлучит нас». С трепетом он взял кольцо и, взглянув в глаза невесте, надел его на ее палец. Он явственно услышал, как Инесса произнесла сначала по-испански, а потом по-французски, четко выговаривая каждое слово:

– Клянусь быть верной и любящей супругой и жить во имя моего любимого мужа и в радости, и в горе, пока смерть не разлучит нас.

Эта фраза была сказана так просто и в то же время величественно, что у Анри комок застрял в горле. Держа руку возлюбленной, как святую реликвию, он, с трудом сдерживая волнение, вымолвил то, что само пришло на уста:

– Клянусь перед лицом Господа нашего отдать, если надо, жизнь за мою любимую, жить с ней, разделяя и радость, и горе, пока смерть не разлучит нас…

Последние слова Анри повторил еще раз по-испански.

Потом, когда сильные эмоции от клятвы чуть стихли, молодожены заулыбались от произошедшей забавной путаницы. Анри хотел надеть кольцо на безымянный палец левой руки своей возлюбленной, а та подставила правую руку. Молодой офицер ничего не понял, пока, наконец, шепот Инессы не пояснил ему, что в Испании, в отличие от Франции, кольцо носят на правой руке. Тогда молодой человек, чтобы не произошло недоразумения, тоже протянул правую руку.

Снова заиграл орган, священник прочитал еще одну торжественную молитву, и молодожены направились к выходу из церкви.

Все произошло торжественно, красиво, достойно. И Анри, и Инесса находились под сильным впечатлением от того, что только что случилось. Даже Монтегю временно отставил в сторону свой насмешливый веселый тон и шел впереди молодоженов с каким-то торжественным просветленным лицом.

Карета все так же стояла у порога. Монтегю объяснил, что хотя здесь и совсем близко, но он не хочет афишировать их торжество и пачкать туфельки очаровательных дам. На что де Крессэ спросил:

– А что, будет еще какая-то дама?

– Ну конечно, – ответил, пожимая плечами, Монтегю. – Разве вы не хотите, чтобы мы выпили с вами по бокалу шампанского? Да и к тому же я должен показать особняк.

В результате в карету, кроме Анри и Инессы, сели Мария и Валантен. Места здесь больше не было. Веслав, как и прежде, расположился рядом с кучером. А Монтегю весело крикнул:

– Ну а я на запятках!

Едва он произнес эти слова, как карета покатилась по мостовой. Сидевшие в карете не успели обменяться даже несколькими словами, как экипаж снова остановился, и Анри услышал, как кто-то спрыгнул на землю. Дверца кареты тотчас же распахнулась, и он увидел, как Монтегю с веселым лицом делает широкий приглашающий жест.

Первыми вышли Валантен и его дама, а потом Анри, которой помог спуститься своей молодой жене.

Когда Инесса поставила ногу на ступеньку кареты, Анри невольно опустил глаза и снова ощутил, как грудь сжалась от охватившего его чувства. Ножка красавицы в тонком белом чулке, обутая в изящную остроносую атласную туфельку, была настолько совершенной, что у Анри захватило дух. Он сжал тонкую ручку своей возлюбленной и тихо шепнул:

– Я тобой восторгаюсь!

Инесса поняла, к чему относится эта фраза, и улыбнулась, слегка покраснев… Через минуту все гости вошли в настежь распахнутую тяжелую дверь особняка.

Просторная гостиная, в которую можно было войти прямо с порога, была ярко освещена несколькими дюжинами свечей, горевшими в дорогих канделябрах. Посередине роскошно обставленного зала был накрыт стол на шесть персон, богатство сервировки которого вполне отвечало великолепию убранства. Двое безмолвных лакеев в пудреных париках и в ливреях стояли позади стола, готовые по первому жесту обслуживать гостей.

– Прошу вас, господа! Скромный ужин подан! – весело воскликнул Монтегю.

Гости в радужном настроении уселись за прекрасный стол, и лакеи тотчас же принялись наливать вино в хрустальные кубки. Перед каждым стояло по три красивых бокала.

– Ну мы начнем с шампанского! – провозгласил Монтегю, и тут же у него в руках оказалась бутылка шампанского.

Громко хлопнула пробка, и под радостный смех Эврар налил всем искрящегося напитка. Гости желали молодоженам долгих лет счастливой жизни, много хороших и крепких деток, удачи и богатства… Де Крессэ подымал вместе со всеми бокалы, отвечал на шутки, пил шампанское, потом вино. Но впервые в компании дорогих друзей Анри думал только об одном: когда они, наконец, уйдут домой? Он время от времени бросал нетерпеливые взгляды на прекрасную девушку в подвенечном платье, а та сидела с серьезным лицом и только чуть-чуть подносила бокал к губам, почти ничего не выпив.

И тут Веслав поднялся из-за стола и сказал:

– Ну давайте выпьем по последнему бокалу да пойдем по домам! За здоровье молодоженов!

Тотчас все поднялись с мест, звонко чокнулись кубками и потянулись к выходу. Монтегю решительным жестом приказал лакеям удалиться, и те бесшумно выскользнули из особняка вслед за гостями.

Прежде чем выйти на улицу, Монтегю торопливо бросил:

– Спальня наверху, Анри!

Де Крессэ кивнул головой и почти с неприличной поспешностью захлопнул за другом дверь.

Буквально в ту же секунду он бросился к Инессе, сжал ее в объятиях и стал осыпать безумными поцелуями, а потом, схватив со стола подсвечник, взял девушку за руку и повел к лестнице.

Инесса слегка покраснела, но, ни слова не говоря, последовала за Анри. Они поднялись по лестнице и на втором этаже увидели несколько украшенных золотой лепкой дверей. Одна из них была предупредительно приоткрыта. Анри шагнул в комнату, все так же сжимая запястье девушки.

Комната, куда они вошли, была спальней, обставленной не менее роскошно, чем гостиная внизу. Прислоненное к стене изголовьем, здесь возвышалось огромное, поистине королевское ложе под балдахином. Анри поставил подсвечник на небольшой прикроватный столик и схватил девушку за плечи.

– Подождите, милый, – тихо проговорила Инесса. Но для Анри уже не существовало ничего, кроме восхитительной, ослепительной красоты его невесты. Он в мгновение ока сбросил мундир и, взяв девушку за плечи, не столько расстегнул, сколько сорвал подвенечное платье и кружевную нижнюю рубашку, так что нежная ткань соскользнула с гладких плеч красавицы и кольцом упала у ее ног.

Перед Анри предстало совершенное юное тело целомудренной Инессы, которая, задыхаясь от волнения, покраснев до корней волос стояла перед ним обнаженной. На девушке остались только длинные перчатки и белые шелковые чулки, обтягивающие стройнейшие ноги. Заходясь от счастья и исступленного желания, молодой влюбленный упал на колени и жадным поцелуем припал к гладким, теплым шелковистым бедрам девственной красавицы, а потом стал осыпать ее упругие ноги исступленными лобзаниями.

– Не сейчас, подождите еще, – дрожащим голосом, сама охваченная страстью, промолвила Инесса.

Но Анри, переполненный бешеным вожделением, твердо сказал:

– Сейчас! – поднял хрупкую девушку на руки, как пушинку, и положил ее на постель…

Когда часы пробили пять утра, Анри тихонько провел рукой по лицу своей возлюбленной, которая всего лишь полчаса назад заснула на его плече.

– Любимая, нам пора…

Инесса чуть приоткрыла глаза и снова откинулась на подушку.

– Еще немного, – она впервые позволила себе закапризничать. – Еще капельку побудем вместе…

– Нет, – мягко, но со всей серьезностью произнес молодой офицер, – Войска должны выступить в семь утра, через полтора часа мне уже нужно быть на месте сбора.

Они поспешно оделись, и тут Инесса извлекла откуда-то небольшой сверток, открыла его, и Анри увидел ленту шириной в пол-ладони. На белом шелке было вышито золотом: «Madre purissima garda mi amado».

– Возьмите это, – тихо проговорила девушка.

– Что это такое?

– Эту ленту я вышила своими руками на шелке, освещенном в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. В этой ленте моя любовь к вам. Она сохранит вас, я уверена. Только поклянитесь мне, что будете носить ее не снимая, во всех боях, во всех походах! Не снимайте ее, пожалуйста!

– Клянусь, дорогая! Я надену ее сегодня же и буду носить под мундиром во всех сражениях!

С этими словами Анри благоговейно принял ленту, поцеловал ее и убрал за пазуху.

Через четверть часа они были внизу, в гостиной, где догорало несколько оплывших свечей. Анри толкнул дверь на улицу и увидел, что карета все так же стоит перед особняком. Кучер громко храпел на своем сиденье, закрыв лицо широкой шляпой. Молодой офицер потеребил его за руку, и он, протирая глаза, выпрямился и взял в руки кнут, готовый стегнуть лошадей.

Едва Анри и Инесса сели в карету, как колеса застучали по мостовой. Было еще темно. Анри почти не различал лица своей возлюбленной, но снова обнял ее и начал осыпать страстными поцелуями. Инесса молча запрокинула голову, принимая эту ласку, а по ее щекам текли слезы.

Когда карета остановилась, и Инесса в сопровождении Анри подошла к двери особняка, стучать пришлось недолго. Им почти сразу открыл лакей, который, видимо, не ложился спать.

Инесса и Анри замерли, и молодой офицер увидел в дрожащем свете заплаканное лицо своей любимой. Она ничего не говорила, только смотрела на него, и слезы текли и текли по ее лицу.

– Все будет хорошо, – пытаясь быть бодрым, сказал Анри.

– Да хранит вас Господь! – вымолвила Инесса и исчезла в дверном проеме.

 

Глава 25

Поход

Над горой Монте-Ороэль клубились густые облака, солнце пробивалось сквозь них и заливало вершину волшебным розоватым блеском. Легкий прохладный ветерок дул среди зарослей лиственниц и наполнял воздух густым ароматом гор.

Молодой граф ехал на холеном жеребце вдоль строя своего отряда, совершенно не похожего ни на какие формирования герильи. Почти все его бойцы были облачены в мундиры или, по крайней мере, в нечто напоминающие мундиры. И уж во всяком случае, у всех была безупречная экипировка, патронные сумы, висевшие на начищенных до блеска черных ремнях, и ярко-красные кокарды, красовавшиеся на киверах или шляпах. В строю было триста двадцать человек, как отрапортовал молодому графу его помощник, капитан Мануэль Гарсия. Он так же, как и его командир, восседал на коне, хотя и не таком ладном, как тот, что был у Кондесито.

Привычка молодого графа командовать чувствовалась во всем. Он так смотрел на своих бойцов, что их глаза буквально зажигались огнем, встречаясь с его взглядом.

На левом фланге войск Кондесито стоял небольшой конный отряд. Мундиры конных были не столь единообразны, как у пеших, но было очевидно, что это боевая часть, а не банда разбойников. Командовал конными Фелипе Навейра, статный наездник со смуглым лицом, которому Кондесито дал чин лейтенанта.

Весь этот строй войск был развернут на обширной поляне, позади которой возвышались стены наполовину разрушенного здания. Это было то, что осталось от нового монастыря, построенного в конце семнадцатого века и в прошлом году сожженного французами.

Проведя смотр своих частей и оставшись вполне удовлетворенным, Кондесито властно бросил:

– Командиров подразделений ко мне!

Семеро молодых мужчин, у которых на плечах было некое подобие офицерских эполетов, подбежали к командиру.

– Я хочу еще раз повторить всем боевую задачу. Нам нужно обеспечить транспортировку пороха от наших английских друзей к генералу Эспосу Мине, который, как вы знаете, действует в Наварре. Я хочу обратить ваше внимание на важность задания! Это пятьсот квинталов пороха! А за то, что мы обеспечиваем сохранность груза при движении по всему север ному Арагону, нам предназначается одна десятая всех запасов. Это пятьдесят квинталов, нам хватит хоть до самого конца войны.

– А где сейчас находится часть нашего отряда, которая должна была встречать вьючных мулов? – спросил круглолицый пехотинец со жгуче-черными бровями.

– Им до нас еще примерно день пути. Но дело не в этом… я получил от надежных людей известие, что французы выслали против нас сильный отряд. Он будет здесь через пару дней.

– Может, это просто конвой, который идет во Францию? Опять везут «королеву» Онорину.

– Нет-нет… никакая это не королева, – твердо возразил молодой граф.

– А какова численность этого отряда? Есть какие-нибудь сведения? – поинтересовался один из офицеров.

– Да. По нашим сведениям, человек пятьсот.

– Но тогда, очевидно, нам нужно немедленно уходить в Наварру, – заметил с тревогой тот же офицер, самый старший из всех по возрасту.

– К сожалению, это невозможно.

– Почему?

– Дело в том, что наши мулы едва передвигают ноги, им нужно дать хотя бы сутки-другие отдыха. Мы можем, конечно, без труда оторваться от французов, но нам тогда придется потерять весь порох, остаться без боеприпасов самим и лишить патронов и артиллерийских зарядов всех наших друзей в Наварре.

– Но что же тогда делать?

– Считая тех, кто ведет мулов, у нас есть почти четыреста человек и две пушки. Позиция на скалах великолепна. Мы усилим ее укреплениями в районе нижнего монастыря. Пока французы будут возиться с ними, они, без сомнения, потеряют кучу времени, устанут и, конечно же, понесут потери. А мы тогда ударим им в тыл, спустившись по вон той скале.

– Но там же нет прохода!

– Сейчас нет, но за сегодняшний и за завтрашний день вы его сделаете. Нам не нужно столбовой дороги, просто проложите тропинку, по которой двести наших бойцов сумеют выйти в тыл неприятеля и атаковать его. На нашей стороне сначала будет выгода великолепной позиции, а потом внезапность и отчаянный порыв!

Все это молодой граф выговаривал ясным, твердым, уверенным голосом настоящего полководца. Практически все, кто его слушал, приосанились, подтянулись и, казалось, были готовы следовать за ним в огонь и воду.

Только один из его помощников осторожно обронил:

– Но это очень рискованно.

– Воевать вообще очень рискованно, сеньор Аранда! Порой в бою самые смелые решения – это самые безопасные. У неприятеля, еще раз повторяю, только пятьсот человек. Уверен, что это не самые лучшие войска, так как главные силы враг направил на Тортозу. Кроме того, французы должны прикрывать южный Арагон от нашей армии, действующей из Валенсии. Думаю, что сюда пошлют какую-нибудь ерунду из новобранцев. У нас есть великолепный шанс не только отразить их атаку, но и нанести им поражение, которое, без сомнения, привлечет на нашу сторону симпатии местных жителей. Вы согласны?

Кондесито произнес эту речь, блеснув красивыми темными глазами и поправив на шее белоснежный шарф.

Все подчиненные отважного командира закивали головами.

Один только Кондесито знал, что французов больше, чем пятьсот, но он не хотел обескураживать своих солдат. Он знал, что самое главное – это уверенность в победе, отвага и напор. Граф прекрасно понимал, что смертельно рискует, но ему не хотелось с позором бежать в Наварру, бросив огромный груз. Победа или смерть, решил он и теперь старался вдохнуть в своих подчиненных тот порыв, ту волю, которые наполняли его душу. Его сердце было глубоко ранено известиями из-под Лериды, новостью о том, что его отец является пленником французов. Кондесито написал ему, что готов выслать отряд, который сумеет освободить его и привезти сюда в горы, но отец отказался.

Он написал: «Сын мой, я дал свое слово чести не пытаться бежать из плена и не воевать в течение ближайшей кампании против французов. В мои годы и при моем положении нарушить подобное слово – это поставить крест на той безупречной репутации, которую уже почти тысячу лет имеет наша семья. Никогда графы Вегуэра не нарушали слово чести. Я надеюсь, мой возлюбленный сын, что вы полностью разделяете мои убеждения и своей доблестной борьбой сумеете смыть то несчастье, которое постигло нас после падения Лериды. Искренне ваш граф дон Хосе Вегуэра».

Но еще больше, чем несчастьем отца, Энрике был потрясен известиями от своей сестры. Лазутчики донесли ему, будто в городе ходят слухи, что Инесса встречается с молодым французским офицером, адъютантом Сюше и что у них чуть ли не бурный роман!

Когда молодой граф получил эту весть, кровь закипела в его жилах от гнева: «Как! Моя любимая Инесса, которую я маленькой носил на руках, которая еще недавно через тысячи опасностей приехала навестить меня в Венту Валериас, которая клялась мне в преданности и сестринской любви, что вечно будет жить в ее сердце, сейчас, быть может, обнимается где-то с французом!»

И вот буквально накануне лазутчик донес ему, что отрядом французов командует тот самый соблазнитель, сбивший с пути истинного его сестру. Наверное, именно это в первую очередь и побудило Кондесито принять решение сражаться, хотя молодой граф не смог бы, конечно, признаться в этом не только своим подчиненным, но даже самому себе. Однако вступить в смертельный бой его заставляла не столько забота о мулах и порохе, сколько невозможность отступить перед личным врагом. Испугаться битвы означало бы для Кондесито невообразимый позор и унижение.

«Нет! Лучше принять смерть, чем подвергнуться такому унижению! Да и к тому же мы еще посмотрим, господин де Крессэ, кто из нас погибнет! Не помню уж, какой великий полководец сказал: „Те, кто не боится смерти, вносят ее в неприятельские ряды!“ Я смерти не боюсь! Я к ней готов! И погибну здесь, среди этих могил двадцати двух королей Арагона, на святой земле Сан-Хуан-де-ла-Пенья! Что может быть прекрасней! – С этой мыслью Энрике взглянул на сверкающую вершину горы Монте-Ороэль. – Да, это так! Победа или смерть! И держитесь, французы! Здесь вы встретите настоящую испанскую ярость, с которой, наверно, вам еще не приходилось иметь дело!»

Красивое лицо Энрике выражало холодный гнев и абсолютную гордую решимость.

Маленькая «армия» под командованием де Крессэ выступила из Сарагосы рано утром в субботу тринадцатого октября и через трое суток пути добралась до высоких скал, словно преграждавших путь дальше. Каменные громады высились справа и слева от дороги, и ее узкая лента петляла по дну гигантского ущелья вдоль горной речушки, которая журчала ледяным потоком среди там и сям разбросанных камней. Отряд растянулся длинной колонной, так что не было видно ни ее головы, ни хвоста, а только колышущиеся штыки и покачивающиеся кивера кавалеристов и пехотинцев.

Главнокомандующий позаботился обо всем: отряд де Крессэ хорошо снабдили провиантом и боеприпасами, солдаты, выступившие в поход, как следует отдохнули и представляли собой лучшие части Арагонской армии. Батальоном линейной пехоты, который составлял главную ударную силу отряда, командовал опытный офицер по фамилии Жерар. Этому сухощавому воину было уже около сорока, но, начав службу простым солдатом, Жерар только совсем недавно получил эполеты командира батальона и потому по правилам военной иерархии должен был подчиняться тому офицеру, у которого срок выслуги в этом звании больше.

Жерар исполнял все приказы безупречно, четко, без всякой аффектации и малейшего замешательства. Это был опытный военный, закаленный в боях и готовый к любым испытаниям. Авангард отряда вел за собой капитан Луис Коронадо. Его Арагонские стрелки в коричневых мундирах с детства знали, что такое горы, и прекрасно умели лазать по горным кручам. Анри надеялся на них и на их бесценный опыт не меньше, чем на французских гренадер и вольтижеров.

Где-то в хвосте колонны, гремели тяжелыми колесами четыре пушки – маленькая батарея, которой командовал капитан д’Абовиль, племянник знаменитого артиллерийского генерала. Хоть, в отличие от своего дяди, он не дослужился до высоких чинов, но был умелым офицером, словно родившимся для того, чтобы стрелять из пушек. Немного ершистый, иногда даже спесивый, он, тем не менее, прекрасно знал свое дело. Анри радовало, что ему предстоит вступить в жестокий бой плечом к плечу с таким человеком.

Хотя, конечно, никакой осады не предполагалось, но на всякий случай командующий выделил в распоряжение де Крессэ небольшой отряд саперов. Когда Сюше спросил у своего адъютанта, есть ли у него какие-нибудь пожелания по поводу этого отряда, де Крессэ тотчас выпалил:

– Прошу, если это возможно, назначить командиром саперов капитана Франсуа Валантена.

Саперы де Крессэ были не только увешаны экипировкой и оружием, но и тащили за собой фургон с инструментами, а также всем тем, что нужно для подрыва вражеских укреплений.

Шествие колонны войск замыкал эскадрон гусар Четвертого полка с их знаменитыми синими доломанами и алыми ментиками, которые, впрочем, гусары на время похода убрали в притороченные сзади к седлам суконные «чемоданы», накинув на плечи темно-синие плащи. В середине октября в горах было уже совсем не жарко.

Наконец, непостредственно рядом с де Крессэ ехал небольшой взвод польских улан под командованием седоусого Веслава. Анри понимал, что от конницы в горах мало толку, но, кто знает, как обернутся дела! И он настоял, чтобы Сюше выделил ему из роты своего эскорта маленький отряд этих неустрашимых всадников. И конечно же, упросил, чтобы ими командовал не офицер, а старший вахмистр Веслав Гроховский…

Топот сотен солдатских башмаков, лязг оружия, звон подков и грохот тяжелых колес орудий и повозок гулким эхом раздавались в ущелье. Продираясь сквозь густую колонну пехотинцев, навстречу де Крессэ с трудом скакал всадник. Это был Монтегю. Верный друг превратился в помощника и адъютанта и возвращался, выполнив очередное поручение. Преодолев, наконец, препятствие, которым были для него идущие по дороге фузилеры и гренадеры, он дал шпоры коню, проскакал галопом несколько десятков шагов, лихо подлетел к Анри и молодецки приложив руку к своему меховому кольбаку.

– Мон командан, в авангарде все в порядке! – доложил он об обстановке так же, как если бы рапортовал генералу Сюше.

Лихой адъютант аффектированно подчеркивал свое подчинение де Крессэ, не желая, чтобы солдаты и офицеры сомневались в том, кто командует экспедицией. Монтегю понимал необходимость единого командования в непростом походе и без всякого сомнения передал Анри эту честь, всеми силами стараясь подчеркнуть, что он здесь лишь помощник «главнокомандующего» де Крессэ, а не равный ему по полномочиям офицер.

Анри был очень признателен своему другу за это понимание и проникся к Монтегю еще большей симпатией. Он так же церемонно отдал адъютанту честь, поблагодарил за исполнение поручения и жестом предложил занять место подле себя.

Монтегю развернул коня и встал справа чуть позади от де Крессэ. Веслав ехал чуть сзади по левую руку от него. Анри обернулся назад и улыбнулся друзьям, которые ответили такой же бодрой улыбкой.

– Мон командан, – произнес Веслав, улыбаясь в усы, – посмотрите, какие скалы! Страсть просто! У нас в Польше таких нигде не сыщешь!

– Зато у них здесь нет водки! – засмеялся Монтегю, подтрунивая над старым воином.

– Да, с водкой плохо! Устал уже от этой кислятины, – задумчиво пробормотал Веслав и добавил: – А скоро ли приедем, мон командан?

– Я думаю, что еще час-полтора марша, если верить этой карте, и мы должны выйти из ущелья. Тогда сразу поищем хорошее место и заночуем на биваке.

Едва только де Крессэ закончил, как все увидели, что угрюмые скалы начали постепенно расступаться. Хоть и медленно, не торопясь, но колонна явно приближалась к выходу из ущелья. Горные кручи по краям становились все ниже и ниже, и колонна медленно вступила на пологий, но очень длинный подъем. Анри с тревогой взглянул назад, как там артиллеристы? Но за рядами пехоты их было не видно. Тогда де Крессэ снова отдал приказ другу:

– Монтегю, прогуляйтесь в хвост колонны, как там наша артиллерия, как зарядные ящики, как фур гоны?

Адъютант тотчас же дал шпоры коню и вернулся минут через пять:

– Мон командан, д’Абовиль чертыхается, ругает всех на свете, но пушки они тащат, все будет в порядке!

Де Крессэ улыбнулся: он и не сомневался, зная характер д’Абовиля, что тот будет обязательно ворчать. Но главное, что орудия движутся, а значит, все в порядке.

Колонна продолжала свое восхождение на гору еще полчаса. Всякие признаки ущелья исчезли, виден был только ровный гребень впереди. И вдруг де Крессэ услышал, что по рядам бойцов, идущих перед ним, пронесся какой-то то ли изумленный, то ли восторженный рокот. С любопытством он ждал, когда сам дойдет до гребня. Еще несколько шагов – и вдруг, в сиянии яркого солнца, Анри привстал в стременах, потрясенный грандиозной картиной, открывшейся его взору. Прямо перед ним сияли на солнце ослепительные белые вершины Пиренеев. Казалось, до них можно рукой подать. Это было так потрясающе, так волшебно, что душа словно поднималась к небу от восторга перед этим изумительным по своей красоте зрелищем.

– Монтегю, взгляните! Веслав, смотрите, смотри те! – воскликнул переполненный восхищением молодой офицер. – Вот это вид!

На лицах молодого офицера и старого улана запечатлелся искренний восторг.

В этот момент, пробравшись из головы колонны, к ним подъехал закутанный в коричневый плащ испанский проводник под конвоем польского улана, который не спускал с него глаз. Испанец начал что-то говорить про бивак, но Анри остановил его и переспросил, как мог, по-испански, указывая на сверкающие от солнца вершины:

– Это Пиренеи?

– Да-да, – закивал проводник, – Пиренеи.

– Вы знаете название этих вершин? Испанец кивнул головой.

– А можете перечислить?

Проводник развернулся в сторону гор и, тыкнув пальцем в горизонт, начал:

– Вон та вершина слева называется Габьетус. Та, почти по центру, – Марборе. Вон там вот, справа, три маленькие почти одинаковые горки, мы называем их Трес Мариас. Ну а по центру самая знаменитая – Монте-Пердидо…

Форсировав небольшой перевал, отряд в скором времени оказался в живописной долине, где сверкало чистыми водами небольшое озеро.

– Хорошее место для бивака, мон командан, – произнес Веслав, как всегда коверкая французские слова.

Анри согласился.

Солнце уже склонялось к закату. Солдаты устали после тяжелого марша, им следовало бы хорошенько отдохнуть. За завтрашний день им нужно будет любой ценой добраться до Хаки, а это еще не менее десяти-двенадцати часов марша. По крайней мере, если верить карте и проводнику.

Когда окончательно спустились в долину, Анри приказал остановить колонну, выстроил войска фронтом к дороге и передал через Монтегю и Веслава, что отряд может размещаться на бивак. Получив приказ, стройные ряды пехоты и конницы превратились в нечто похожее на разворошенный муравейник. Солдаты составляли ружья в козлы и бежали к озеру за водой. Кавалеристы проворно сооружали коновязи. Артиллеристы заботливо выставляли в ряд свои пушки, распрягали лошадей, проверяли натруженные оси орудий и повозок. Все кругом тащили отовсюду хворост и палки.

Анри строго-настрого распорядился не трогать ни одного дома, не обижать ни одного жителя. Так как его войско получило c избытком провианта на несколько дней, и Анри выхлопотал у военного комиссара даже несколько бочек вина и бочку виноградной водки, ни малейших оснований для безобразий под видом поиска продовольствия быть не могло. Поэтому Анри с самого начала распорядился, что, если кого-то из солдат застигнут заходящим в деревенский дом, а уж тем более совершающим какое-то бесчинство, тот будет немедленно передан в руки жандармов, обезоружен, закован в наручники, а потом доставлен в тюрьму цитадели Хаки, где без задержки последует суд военного трибунала.

Правда, в первый вечер пара веселых пехотинцев решила было пошалить в соседнем деревенском доме, но на крики крестьян тотчас же появился Анри с уланами. Солдат немедленно арестовали и передали жандармам, которые следовали за колонной. На утреннем построении де Крессэ лично сообщил об этом происшествии и еще раз объявил офицерам и солдатам свою волю.

Так что, несмотря на то что где-то в тысяче шагов виднелась деревенька, гренадеры и вольтижеры, от греха подальше, даже не пошли в ее сторону.

В сгущавшихся сумерках запылали бивачные костры. Их было, наверно, больше полусотни. У солдат были мясо, крупа, кое-какие овощи, а тут еще вечером выдали винную порцию. Так что вокруг костров, там и сям, раздавались взрывы смеха, кто-то пел, где-то рассказывали забавные истории, где-то курили пузатые трубочки, обмениваясь впечатлениями минувшего дня.

Анри в сопровождении Монтегю, Жерара и Веслава обходил биваки, проверяя, как отдыхают солдаты. Унтера у некоторых костров при приближении офицеров отдавали приказ «смирно», и солдаты нехотя замирали в строевой стойке, но чаще Анри успевал предупредить подобные служебные порывы и жестом приказывал всем оставаться на местах.

– Всем довольны? Продовольствие и вино получили? – остановился де Крессэ рядом с костром вольтижеров линейной пехоты.

– Так точно, господин командан! – ответил не слишком стройный хор уже чуть выпивших вояк.

Один из старых солдат, видимо не получивший звание из-за своей ершистости, весело спросил:

– Может, выпьете с нами глоточек?

Анри всегда ясно отличал, когда солдаты угощают командира от доброты сердца, а когда предлагают выпить с вызовом, желая поддеть. В данном случае это было ровно посередине между двумя крайностями. И Анри предпочел сохранить дистанцию. Он отшутился:

– Пейте-пейте, вам нужнее! Завтра у вас тяжелый день, – и, отсалютовав, пошел дальше.

Он миновал еще несколько костров, но вдруг на биваке артиллерии увидел неожиданную сцену: капитан д’Абовиль в окружении своих солдат и офицеров играл на гитаре и пел какую-то очень лирическую, почти что нежную французскую песню, звуки которой странно контрастировали с суровыми лицами солдат и зловеще блистающими в ночи жерлами восьмифунтовых пушек.

При приближении де Крессэ д’Абовиль вдруг крикнул: «Смирно!» – и тотчас все артиллеристы подскочили со своих мест.

– Продолжайте, продолжайте! – замахал руками де Крессэ. – Ради бога! – и потом добавил удивленно: – Д’Абовиль, вы играете на гитаре?

– Да, мон командан, – сказал артиллерист, и стало понятно, что он уже слегка выпил. – Научился в Испании, тут все они играют на гитаре, но песни пою все равно наши. Эта песня про девушку, которая очень любила мужчин…

При этих словах д’Абовиля все артиллеристы загоготали.

– Налейте нашему командиру вина! – продолжал д’Абовиль.

Анри считал, что офицерам не стоит вот так выпивать с солдатами, но прекрасно понимал, что на такой войне, какую они вели, трудно соблюдать все строгие правила уставов, которые так легко и просто выполнять, когда войска находятся у себя на родине в казармах. Поэтому он взял бокал и коротко произнес, чуть пригубив вина:

– За победу!

– За победу! Да здравствует Император! – грянул, словно залп, крик артиллеристов…

Вечером следующего дня отряд подошел к городу Хака. Этот живописный горный городок, где дома построены из тяжелого серого камня, стоял в долине вокруг старого форта, возведенного еще при короле Филиппе II. Несмотря на почтенный возраст, форт был в великолепном состоянии, пять его бастионов и куртин казались совсем новенькими, а окружавший крепость широкий ров с каменными эскарпами был тщательно расчищен.

Отряд расположился в городке: Анри заранее послал вперед квартирьеров и договорился с комендантом, чтобы солдаты провели ночь перед боем под крышей. Пусть и набившись как сельди в бочке, пусть даже и на конюшне, но главное, в сухости и тепле. Октябрьский бивак в горах был уже не слишком приятным. По ночам дул ледяной ветер, и у Анри на рассвете зуб не попадал на зуб от холода.

Разместив кое-как своих солдат, Анри с эскортом из польских улан въехал в форт. Комендант, старый полковник с лицом, пересеченным шрамом, и с сединой на висках, встретил де Крессэ без особого энтузиазма, но и не враждебно. Молодой офицер легко понял это состояние старого воина, в котором боролись два противоположных чувства. С одной стороны, он, конечно, был доволен, что прислали подкрепление, и что наконец-то будет нанесен удар по герилье, наводящей ужас на всю округу. С другой стороны, его раздражало, что операцию поручили какому-то сосунку-адъютанту, в то время как он, старый воин, остался не у дел. «Неужели не могли просто прислать мне подкрепление, а я бы уж сам разобрался с бандой», – думал полковник, и эта мысль явно отражалась в его глазах.

Недовольство коменданта еще больше усилилось, когда он взломал сургучные печати и увидел приказ, согласно которому ему нужно было выделить четыре роты из гарнизона на помощь штурмующей колонне.

– Что же, главнокомандующий не мог побольше вам войск дать? – пробурчал он, недовольно теребя бумагу.

– Но вы же понимаете, господин полковник, сейчас главнокомандующий готовит новую большую операцию, каждый батальон на счету. Зачем нам гонять лишних триста – четыреста солдат, когда вы можете на пару дней предоставить эти силы, ведь у вас останется вполне достаточно войск, чтобы контролировать город и защитить, в случае чего, цитадель.

– Останется, останется, – все так же раздраженно говорил старый офицер. – У меня всего девятьсот человек, а если я вам дам четыре роты, в каждой из которых по семьдесят – восемьдесят бойцов, у меня и шестисот солдат не будет! Не очень-то с такой армией повоюешь!

Анри секунду помолчал и произнес:

– Но вы же понимаете, что это очень важно.

– Понимаю, – уже по-другому сказал комендант. – Ладно, будут у вас ваши четыре роты. Когда хотите выступать?

– С рассветом, мой полковник.

– Хорошо, они будут готовы к рассвету.

– И у меня есть еще одна просьба, – добавил де Крессэ, видя, что полковник немного смягчился, – мне нужен проводник, который хорошо знает не только дорогу, но и сам монастырь.

Полковник засмеялся:

– Этого добра у нас навалом! Тут есть несколько беглых монахов из монастыря Сан-Хуан, один из них – Пачеко или Пашеко… в общем, он все очень здорово знает про этот монастырь. Я его вам пришлю, лучше его не найти.

– А он на лошади ездит?

– Ездит… как мешок с навозом. Но вам-то какая разница? Зато не убежит. В общем, будет у вас проводник.

Умирая от усталости после четырех суток похода, Анри едва доплелся до комнаты, которую ему выделил комендант и, не раздеваясь, рухнул на стоявшую в углу кровать.

Лицо брата Роже выражало глубокую озабоченность, а командор замка Гарден брат Бриан продолжал свою речь:

– Теперь мы не можем ручаться ни за что. Король Арагона не пощадит и наш замок… хоть пока нам и позволили оставаться здесь еще на некоторое время, но его тоже отберут.

– И что же делать?

– Не знаю… вы – хранитель реликвии, вам решать…

Брат Роже ходил в раздумье из угла в угол мрачной кельи, освещенной дрожащим светом сальной свечи.

– Горе в том, что я уже оставил в условленном тай нике в Монсоне бумагу для наших братьев, которые вскоре неминуемо придут сюда. Я также послал им шифрованное письмо с гонцом, но вестей от них так и не было. Если гонец не добрался, и братья найдут толь ко тайник в Монсоне, они обязательно придут сюда и, если надо, возьмут замок, оказавшийся в руках клятвоотступников, пусть даже им придется его штурмовать… И что же они найдут, если мы сокроем нашу реликвию в другом месте?

На что брат Бриан ответил:

– Оставьте на всякий случай еще одно послание. Даже если враг найдет тайник, мы ничего не потеряем, зато, когда наши братья придут сюда, они найдут бумагу и будут знать, где сокрыта священная реликвия, даже если нас всех схватят и придадут мучительной смерти, как это было во Франции.

– Да будет так! – произнес брат Роже.

Он склонился над столом, достал из своей котомки кусочек пергамента, нацарапал на нем несколько строк и сказал:

– Я положу вместе с посланием несколько золотых монет нашей особой чеканки. Пусть они будут доказательством того, что это послание оставлено нами…

Замуровав в стену шкатулку с пергаментом и монетами, брат Роже вернулся к своим рыцарям, которые ждали его в полной готовности. Было темно, и сильный ветер развевал черные плащи воинов. По команде они вскочили в седла и медленно двинулись вперед. Их было двенадцать.

Под охраной конного отряда шли шесть тяжело нагруженных вьючных лошадей. На спине одной из них, ведомой под уздцы двумя рыцарями, был приторочен ремнями огромный короб.

– С Богом, братья! – проговорил рыцарь Роже, и отряд чуть прибавил шагу. В этот момент послышались раскаты грома, и ночное небо осветилось яркой молнией. Двенадцать черных всадников, скакавших по склону каменистого холма в глубоком молчании, казались восставшими из могил призраками.

Вдруг лицо брата Роже осветилось сполохом молнии, он медленно повернул голову и грозно промолвил:

– Берегись…

От этого замогильного голоса де Крессэ проснулся в холодном поту.

«Что это? – думал он. – Просто сны? Или видения, которые ведут меня к разгадке тайны?»

Все, что только что ему почудилось, было удивительно реальным: казалось, будто он сам ехал в грозу с этими рыцарями и мог потрогать их рукой. Молодой офицер еще четверть часа лежал в темноте с открытыми глазами, снова и снова вспоминая свою грезу.

«В прошлый раз подобное видение помогло мне раскрыть тайну шифра… И вот снова брат Роже обратился ко мне. Что значит эта слово: „Берегись!“? Не хотел ли он предупредить меня о какой-то опасности?»

В это мгновение с улицы донеслись шаги нескольких солдат, где-то послышался окрик часового и ответ караула. Эти звуки словно вернули Анри в реальность, и он подумал: «Выспаться надо хорошо, а не размышлять о дурацких видениях… Кто я, офицер или суеверная бабка?»

С этой мыслью он завернулся в плащ и уснул крепким сном.

 

Глава 26

Сан-Хуан-де-ла-Пенья

Отряд де Крессэ, усиленный четырьмя ротами из гарнизона Хаки, выступил на рассвете и через три часа необременительного марша по почти идеально ровной, удобной дороге добрался до деревни Санта-Крус-де-ла-Серас.

Пока пехота и конница двигались вперед, Анри с интересом слушал рассказы монаха, который ехал подле него на страшной облезлой кляче. Бывший монах, а ныне писарь при городском муниципалитете, завернутый, как и все жители окрестного селения, в плотный коричневый плащ из грубого сукна, без умолку рассказывал о своем монастыре, братию которого разогнали с приходом к власти короля Жозефа. После этого в заброшенном здании так называемого Верхнего монастыря обосновались герильясы. А их, в свою очередь, выбил оттуда в прошлом году французский отряд.

– Ну и запалили все! Долго горело, но все равно все не сгорело – рассказывал монах, бурно жестикулируя, несмотря на то что едва сидел на своей дохлой лошаденке.

– И много ценностей погибло? – с тревогой спросил Анри.

– Да ценностей-то никаких! Это же был Верхний монастырь.

– И что?

– Как что? Главная ценность – Нижний монастырь. Но нижний он, конечно, относительно, потому что тоже стоит на горе, хоть все-таки не на самой ее вершине. А над ним на верху скалы, на плоскогорье в семнадцатом веке построили огромное здание, вот его-то и называют Верхним монастырем. Но там, кроме келий, ничего особенно не было.

– А в Нижнем?

– В Нижнем… в Нижнем все и хранится. Это один из самых древних монастырей, и, пожалуй, самый удивительный в Испании. Построен он словно под крышей из огромной скалы, давным-давно, то ли в девятом, то ли в десятом веке, на месте, где еще раньше жили святые отшельники. Потом там стали хоронить всех королей Арагона, и их могилы до сих пор в целости и сохранности.

– А французы, когда пришли, ничего не попортили?

– Да нет, слава Богу, не только не попортили, но и ваш командующий… как его там, генерал Суше… даже распорядился все привести в порядок и тщательно сохранять.

– Да, это я знаю, – кивнул Анри. – А что вы мне можете сказать про капеллу Святого Вото, и где она находится?

– О, капелла Святого Вото! – При этих словах монах поднял глаза к небу и набожно перекрестился. – Это, наверно, и есть самое необычное место в монастыре! Часовня стоит на отшибе, шагах в пятистах от Верхнего монастыря, почти на краю скалы. Согласно легенде, именно здесь когда-то давным-давно охотился молодой дворянин по имени Вото. Погнался он на коне за оленем, выскочил на край скалы и сорвался, но обратил свою молитву к Богу. Каково же было его удивление, когда божественными силами он был плавно опущен на землю, а в том месте, где он приземлился с конем, обнаружилось жилище умершего отшельника. И тогда Вото понял, что это глас свыше. Поехал он домой и убедил своего брата Феликса продать все их состояние, стать отшельниками и поселиться под скалой… Так появились там эти святые отшельники, а уж позже там, где они жили, построили Нижний монастырь.

– Но а капелла-то?

– Капелла? Внешне ничего необычного, разве что стоит на самом краю скалы. Местные считают, что именно там случаются все чудеса. Якобы, придя туда и коснувшись ее пола, люди излечиваются от самых тяжких недугов, слепые прозревают, хромые начинают ходить, а глухие – слышать.

– А это не так?

– По правилам нашей обители положено было считать, что ее самой святой и чудодейственной частью является Нижний монастырь, хотя, конечно, кто его знает… Недавно горожанин из Хаки, у которого один глаз вообще не видел, а другой видел едва-едва, пришел в эту капеллу, помолился, опустился на пол. Я при этом сам там стоял, вдруг смотрю, он вскакивает и кричит: «Чудо! Чудо! Вижу!..» Так-то бывает… А иногда, говорят, по ночам часовня сама светится! И сияет в горах, как далекий маяк в море.

За разговором Анри даже не заметил, как пролетело время, и они подошли к деревне Санта-Крус-де-ла-Серас. Дальше уже начинался подъем в горы. Было еще только десять утра, и Анри решил дать своему войску большой роздых перед боем – до монастыря оставалось около двух лье по горной дороге.

Колонна войск шумно заполнила улицы живописной деревни, через которую протекала чистая речка. Кто-то из солдат повалился на траву, чтобы прикорнуть, кто-то поправлял амуницию, кавалеристы привязывали лошадей, ослабляли подпруги, проверяли конское снаряжение…

Де Крессэ собрал всех своих командиров в большой комнате постоялого двора напротив древней романской церкви Санта-Мария, которая наверняка помнила еще тамплиеров. В просторной комнате за грубо сколоченным столом собралось полтора десятка человек: все основные командиры пехотных и кавалерийских подразделений, командир артиллерии и капитан инженеров.

Вначале обстановку доложил капитан карабинеров Верьер, который был выделен из гарнизона крепости в помощь Анри. Дело в том, что несколько карабинеров Верьера еще вчера незаметно подкрались к вражескому лагерю, и теперь капитан с черными курчавыми волосами и черными бровями, судя по акценту, уроженец юга Франции, подробно излагал результаты разведки, тыча в разложенную на столе бумагу со сделанными им набросками неприятельских позиций.

– Вот здесь, прямо перед Нижним монастырем, они соорудили настоящий форт, – рассказывал Верьер с ярко выраженным гасконским выговором. – Из камней сооружена присыпанная землей стена с амбразурами. Здесь же у них стоят пушки, всего два ствола. Дальше – единственная дорога наверх, к Верхнему монастырю, также укрепленная. Тропинки, которые идут вдоль дороги, тоже перекрыты.

– Послушайте, так ведь тут целая крепость! – воскликнул командир батальона пехоты Жерар.

– Ну, крепость не крепость, – проговорил Верьер, – но подготовились они неплохо. Да и герильясы какие-то необычные…

– Чем необычные? – задал вопрос де Крессэ.

– Да почти все в форме, с хорошим оружием, с экипировкой военной, да и с выправкой тоже.

– А что известно о численности?

– Человек триста – четыреста, но это еще не все. К ним накануне прибыл огромный караван из вьючных лошадей, груженных порохом, – так англичане снабжают партизан на севере Испании. Этот обоз, насколько нам известно, должен проследовать дальше, если мы, конечно, не разгромим банду… Так что, я думаю, они будут держаться твердо, да и бежать им особенно некуда, кругом скалы.

– А кто командует этим отрядом? – спросил Анри, чувствуя, что едва может скрыть охватившее его волнение.

– Как же, известно. Это молодой граф, которого все зовут Кондесито. Отъявленный герильяс! Наших солдат сколько покосил, ужас! Но, правда, ничего не скажешь, пленных никогда не обижал.

При слове «Кондесито» кровь ударила в голову Анри. Сознание того, что ему придется атаковать и, возможно, убить человека, который был братом девушки, всего четыре дня тому назад отдавшей ему свою невинность и поклявшейся хранить ему верность и любовь, «до тех пор, пока смерть не разлучит нас», потрясло его до глубины души.

– Вы точно знаете, что именно он командует отрядом?

– Да уж точнее не бывает! – почти по-гасконски произнес Верьер. – Вся округа только о нем и говорит! Чертовски опасный человек!

– Вот что, – сказал Анри, – я прошу всех приложить старания, чтобы он попал к нам в плен живым. Таково желание главнокомандующего, – прибавил он и подумал, что не слишком соврал. В любом случае, главнокомандующим здесь был он, и это было точно его желанием. – Ну а теперь, – продолжал де Крессэ, – я прошу всех, начиная с младших по званию, высказать свои соображения относительно боя с неприятелем.

Первым начал говорить один из пехотных капитанов, самый младший по выслуге среди других, затем выступил командир гусар, затем еще один пехотный капитан, потом говорили другие, потом, перебивая друг друга, начали спорить командиры артиллерии и инженеров… Каких только предложений – от самых осторожных до самых сумасбродных – не наслушался Анри! Теперь он понял, почему Сюше перед штурмом Лериды не стал спрашивать мнения собравшихся, а сразу начал излагать свой план. С трудом дождавшись окончания дебатов, де Крессэ резюмировал:

– Спасибо, господа! Все, что вы сказали, очень ценно и интересно, я это, без сомнения, учту. Ну а теперь послушайте, что мы будем делать.

И таким же строгим и ясным голосом, каким Сюше давал указания перед штурмом Лериды, Анри изложил суть своего плана…

Ровно в полдень войска, готовые к бою, построились перед выходом из деревни. Под командованием Анри оказалась внушительная военная сила – по масштабам партизанской войны, конечно. Почти тысяча пехотинцев, полторы сотни кавалеристов, пятьдесят артиллеристов и двадцать саперов – всего тысяча двести человек. С такими силами он не сомневался, что овладеет позицией, однако ему нужно было не просто взять штурмом гору, где закрепился враг, но и ни в коем случае не повредить Нижний монастырь, к которому Сюше относился как к местной святыне, а святыни надо беречь. Главнокомандующий распорядился, чтобы после того, как с горы будут выбиты герильясы, в древний монастырь прислали инженеров и рабочих, чтобы начать ремонт.

Наконец, после разговора с монахом, который много порассказал о чудесах в капелле Святого Вото, Анри почти не сомневался, что там хранятся не только сокровища, но и Святой Грааль. Он вспомнил еще раз книгу Эстебана Висенте «Тайная история арагонских королей», где тот утверждал, что в Валенсии хранится не настоящий Святой Грааль, а лишь его копия. Настоящий же чудесный Грааль бесследно исчез вместе с тамплиерами.

Мысль о том, что, может быть, ему будет принадлежать честь найти величайшее сокровище и приоткрыть полог над сокровенной тайной христианского мира, наполняла его душу восторгом.

«Неужели после Ланселота, Галаада и Парсеваля, выдуманных или реальных героев древних рыцарских времен, мне выпадет честь найти эту таинственную чашу! Я, конечно, не суеверен, но разве то, что рассказал этот монах о чудесах в капелле Святого Вото, – не доказательство того, что именно там сокрыта чудодейственная чаша? Быть может, это открытие изменит судьбы человечества!»

Но после этих радостных и честолюбивых мыслей на ум приходили печальные размышления. Мысль о том, что он будет сражаться с братом Инессы, заставляла его похолодеть.

«А вдруг он погибнет в бою! Я тогда стану убийцей брата своей возлюбленной! Что с ней будет после этого?»

Анри почему-то вспомнил в этот миг не сцену венчания, а то мгновение, когда платье соскользнуло с плеч его молодой жены, и он увидел ее ослепительно-прекрасное юное тело.

«Я не хочу это потерять! Мало того что Инесса благороднее и честнее всех на свете, но она еще и прекрасна, как богиня! Такое сокровище можно найти в жизни только один раз… Но вдруг мне придется сразиться с ее братом один на один?»

Анри не находил ответа на этот вопрос. Ему казалась абсурдной даже мысль о том, чтобы, будучи командиром целого войска, дать убить себя только из-за любви, пусть даже самой лучшей женщины на свете. Но и перспектива стать убийцей ее брата тоже не укладывалась в голове.

«Пусть Бог решит!» – подумал он и пришпорил своего коня, выезжая перед строем своей небольшой армии.

В этот же миг загремели барабаны, затрубили трубы, и командир батальона Жерар громко скомандовал:

– Смирно! На караул!

Прозвучали слова команды, сверкнули штыки, и солдаты дружным движением, резко выдвинув перед собой ружья, застыли как изваяния. От этого зрелища воинственная кровь вскипела в жилах молодого офицера, а сокровища, Святой Грааль и даже любовь ушли куда-то в тень, остались только эти тысяча двести человек и он, восседающий на коне перед их фронтом.

– Солдаты! – крикнул он таким громким голо сом, что казалось, его слова зазвучали гулким эхом по окрестным горам. – В этих заснеженных горах, на этих крутых скалах вы не только защищаете честь нашего Отечества, но и ведете бой за новую, более справедливую Испанию! Тысяча лет истории смотрит на вас с вершины этих скал, где покоятся легендарные короли, начавшие когда-то войну за освобождение Испании от мавров! Пусть же здесь ваш удар станет еще одним камнем в здании новой великой империи! Победа будет за нами! Да здравствует Император!

Громовое «Да здравствует Император!», от которого затряслись горы и сердце Анри наполнилось бешеной отвагой, прогремело над войсками. Анри проскакал галопом перед фронтом своих солдат и, встав почти в самую голову колонны, громко скомандовал:

– Повзводно направо!! Марш!!

По этому приказу развернутая линия войск превратилась в длинную вереницу построенных один за другим взводов пехоты и кавалерии. Еще секунда – и войско двинулось вперед. Однако дорога скоро начала сужаться. Колонна повзводно прямо на ходу перестроилась в колонну по отделениям, и солдаты, тяжело ступая, начали восхождение в горы…

До монастыря оставалось примерно полтора лье. Для такого отряда это два часа пути. Дорога, петляя, забиралась все выше и выше. В скором времени слева возникло восхитительное зрелище широкой долины, на которой лежала деревня Санта-Крус-де-ла-Серас, и было видно, как вьется дорога на Хаку. Чуть выше открылся великолепный вид на залитые солнцем белоснежные вершины Пиренеев, а впереди показалась странная причудливая гора Монте-Ороэль, похожая на исполинский акулий зуб, торчащий посреди фантастического пейзажа.

Де Крессэ приказал сделать короткую остановку, и солдаты в течение пяти минут переводили дух после часового подъема в горы. Теперь нужно было все время быть начеку. По жесту Анри капитан Верьер взял взвод своих карабинеров и медленно, не торопясь, повел его вперед. Прямо вслед за ним двинулись Арагонские стрелки под командованием Луиса Коронадо, но, пройдя шагов сто вперед по дороге, они свернули вправо и начали карабкаться вверх по склону горы. За ними двинулась французская вольтижерская рота.

Анри знал, что любая хорошо укрепленная позиция в горах почти что неприступна… если только ее не обойдут. Но именно этого подарка он и не собирался делать своему противнику. Бой в горах под Лас-Армас полностью это подтвердил, а сам Анри получил там отличную практику, которую теперь хотел усовершенствовать в новом бою.

Подождав примерно четверть часа, он, сделав знак, поехал вперед сам. За ним двинулся батальон линейной пехоты под командованием Жерара, а потом и все остальные. Еще четверть часа шли в полном молчании, внимательно глядя по сторонам. Несколько солдат бежали перед Анри, осматривая каждый кустик справа и слева от дороги. Они хорошо знали по опыту, что, даже несмотря на то, что здесь прошла рота французских карабинеров, неприятель мог внезапно появиться в любую минуту.

И вдруг где-то далеко впереди раздался грохот оружейного выстрела. Его эхо прокатилось по горам. Тотчас раздался еще один выстрел, еще, еще, а потом оружейная пальба стала непрерывной, и горы зазвенели от грохота выстрелов. Анри со своими главными силами продолжал идти вперед, а звуки пальбы все нарастали и нарастали. Когда де Крессэ с основными силами почти добрался до места, где кипел бой, ружейная пальба, сопровождаемая какими-то криками, вдруг началась где-то наверху, в горах. Она на минуту усилилась, а потом вдруг, словно по волшебству, прекратилась.

Через минуту к Анри подбежал запыхавшийся Верьер:

– Мон командан, – доложил он, – неприятель устроил на дороге к монастырю мощный заслон! В течение четверти часа мы вели отчаянный бой, но внезапно он прекратился, и враг убежал! С учетом того, что наверху тоже стреляли, я не сомневаюсь, что нам помогли наши товарищи, которые зашли неприятелю в тыл.

Анри кивнул головой. Он тоже не сомневался, что все произошло именно так. События развивались в соответствии с его планом.

Теперь он приказал поменять головную роту, поставив на место карабинеров Верьера самую простую фузилерную роту из батальона Жерара. Фузилеры, то есть солдаты не элитных отрядов, а самые обычные рабочие лошадки войны, двинулись вперед, а навстречу им почти без строя возвращались карабинеры. Руки у них были черны от пороха, несколько карабинеров шли с трудом, истекая кровью. Некоторых раненых вообще оставили на месте, потому что транспортировать их было невозможно, но пока из строя выбыли всего человек десять.

По расчетам Анри, фузилеры должны были уже скоро подойти к Нижнему монастырю. И действительно, не прошло и нескольких минут, как впереди показалась нависавшая над дорогой огромная мрачная скала. Именно под ней и находился монастырь. Рота пехоты опережала командующего где-то шагов на двести. Вдруг впереди раздался такой грохот, от которого, казалось, рухнут скалы. У Анри не было сомнений, что это заговорили испанские пушки. Вслед за этим затрещала перекатная ружейная пальба.

Буквально через две минуты мимо де Крессэ пробежали назад фузилеры, многие из которых были ранены. Прямо перед Анри выросла сухощавая фигура Жерара, который, как почти все пехотные офицеры, не очень хорошо ездил на коне. Неловко подгоняя своего мерина, он подъехал ближе и доложил:

– Там у них артиллерия! Бьют картечью! У нас большие потери!

Словно в подтверждение его слов снова ухнули испанские пушки, и опять затряслись скалы.

Анри это вполне предвидел. Расталкивая колонну пехоты, французские артиллеристы по его приказу уже тащили по узкой горной дороге свои тяжелые орудия.

Перед де Крессэ появилась фигура д’Абовиля. Тот даже не успел ничего сказать, потому что Анри махнул рукой, указывая вперед. И д’Абовиль, воскликнув: «Понял!» – протащил мимо Анри свои пушки и один зарядный ящик. Через минуту все это исчезло за поворотом там, где вели бой фузилеры. Прошла еще минута, и вдруг раздался такой ужасающий гул, что казалось, сама земля собралась разверзнуться. Это заговорили французские пушки, эхо от которых разнеслось на многие мили вокруг. Впереди все затянулось густым дымом, напоминавшим плотную вату.

Новый залп – снова ужасающий грохот. Анри поскакал вперед и, увидя д’Абовиля, который в каком-то опьянении командовал батареей, прокричал:

– Д’Абовиль! Д’Абовиль! – Конь Анри не мог подъехать ближе, так как его пугал грохот орудий. Он становился на дыбы, отказываясь подходить к батарее ближе, чем на пятьдесят шагов.

Анри чуть не охрип, пытаясь докричаться до командира артиллерии. Тот палил с таким увлечением, что уже ничего не видел и не слышал, кроме своих ладно работающих пушек.

Тогда Монтегю, у которого конь был послушнее, проскакал вперед. Анри увидел, как адъютант постучал по плечу д’Абовиля и показал ему, что командир его зовет. Артиллерист с удивлением увидел, что в мире существует еще что-то, кроме его цели и его пушек, и подбежал к де Крессэ:

– Да, мон командан, слушаю вас!

– Помните, – пытаясь перекричать орудийный грохот, восклицал Анри, – этот монастырь – ценный памятник старины! Его нельзя разрушать!

– Все в порядке, мон командан! Успокойтесь! – отозвался командир батареи охрипшим от командования артиллерией голосом. – Работаем ювелирненько! Все ядра только по их укреплению!

Анри кивнул головой и знаком показал, что доволен рапортом и артиллерист может снова бежать к своим пушкам.

Все шло очень хорошо. Осталось только дождаться, когда Луис Коронадо и вольтижеры, выделенные ему в помощь, обойдут по скалам позицию неприятеля. В ожидании этого момента пушки д’Абовиля должны были громить вражескую позицию, а почти вся пехота, собранная под командованием Жерара, построенная в глубокую колонну, ждала сигнала к атаке. Далеко позади остались еще две роты резерва и, на самый крайний случай, кавалерия.

Де Крессэ ожидал, что треск ружейных выстрелов обходящего отряда раздастся где-то впереди справа, высоко на склоне. Но внезапно отчаянная пальба и крики раздались справа и сзади, почти над хвостом главной колонны. «Что это такое?» – с тревогой подумал он.

Треск, грохот и бешеные крики становились все громче и спускались вниз. Анри поскакал что есть мочи назад, протискиваясь сквозь колонну стоявшей на дороге пехоты. И вдруг прямо сверху посыпались из леса бегущие Арагонские стрелки и французские вольтижеры. Анри оказался прямо в толпе этих беглецов, крича им: «Стойте! Что вы делаете!»

– Нас отрезали! – в панике закричал один из французских солдат. – Они с тыла! Их там целая тысяча!

Анри понял, что остановить этих обезумевших от ужаса солдат невозможно. Но и вернуться назад к колонне он уже тоже не мог. Выстрелы и крики раздавались между тем местом, где был он, и местом, где стояла колонна. Тогда, дав шпоры коню, он понесся в сторону резерва. К его огромному удивлению, в голове маленькой колонны стояли не пехотинцы, а Вислинские уланы, над головами которых развивались веселые бело-красные флюгера, а позади были видны черные султаны гусар.

Анри подлетел к уланам и, оглянувшись, увидел, что вся дорога впереди занята испанцами. Французские вольтижеры и Арагонские стрелки кубарем катились по склону вниз. Уже были слышны торжествующие крики герильясов «Espana! Espana!».

Медлить было нельзя. Дожидаться пехоты, которая стояла позади кавалерии, тоже было глупо, потому что конница, принявшая удар врага на месте, обречена. В голове у Анри пронеслось воспоминание о том, как один из офицеров рассказывал ему о подвиге поляков под Сомо-Сьеррой, когда эскадрон улан бешеной атакой опрокинул в горах чуть ли не целую испанскую армию Бенито Сан-Хуана.

Само собой у него вырвалось:

– Вспомните Сомо-Сьерру! Спасайте армию! Веслав громко крикнул по-польски:

– Пики к бою! Рысью марш, марш!

В колонну по четыре, слившись в одну сомкнутую массу, польские уланы ринулись в атаку. Через пятьдесят шагов они перешли на бешеный галоп. Сам Анри тем временем подскакал к французским гусарам и повел их вслед за атакой поляков. Гусары выхватили сабли и, не переча командиру, пошли за ним вперед. Правда, Анри по всему чувствовал, что у них нет того бешеного порыва и той веры в свои силы, что у польских улан.

Но, к счастью для них, до дела не дошло. Анри увидел, как поляки словно вихрь пронеслись по горной дороге и врезались во фланг совершенно ошарашенным герильясам.

– Demonio carrajo! – раздались проклятия испанцев, и дорога покрылась трупами пробитых пиками и растоптанных герильерос.

Одни партизаны бросились вверх по склону, а другие – вниз, но, в любом случае, паника была так сильна, что они не успели открыть огонь из ружей. Так что гусары, которые скакали вслед за польскими уланами, могли бы и не вынимать сабли из ножен. А сзади уже спешили егеря из двух резервных рот, оставленных в тылу.

Когда отчаянная контратака испанцев была отбита, и Анри привел в порядок свое войско, он недосчитался многих бойцов. Арагонские стрелки были почти полностью разгромлены, а Луис Коронадо убит. Французские вольтижеры, что шли вместе с ними, были наполовину уничтожены. Семь убитых и раненых храбрых поляков лежали на земле, но Веслава словно заколдовали. Его мундир был порван несколькими пулями, а сам он только и сказал:

– Ну ничего, ничего, все будет хорошо… Теперь де Крессэ поменял диспозицию: продолжая артиллерийский огонь, он перегруппировал свои силы и послал в горы, в обход, почти половину пехоты, поставив во главе надежного капитана Верьера с его карабинерами. Оставшаяся на дороге пехота поступила в распоряжение Жерара. Кавалерию снова отвели назад.

Теперь французские пушки все так же вели огонь, но били не часто, а тщательно прицеливаясь. Время все шло, а обходящая колонна так и не появлялась. Наконец через полтора часа где-то наверху раздался еле слышный ружейный выстрел, а потом на вершине горы началась жаркая пальба. Анри подлетел к Жерару, который так же бесстрастно стоял во главе своей колонны:

– Теперь пора!

Командир батальона кивнул, и его солдаты двинулись за ним сомкнутыми рядами. Впереди бежали врассыпную несколько десятков вольтижеров, которые стреляли прямо на ходу.

Залп испанской батареи картечью почти в упор смел несколько вольтижеров и повалил первую шеренгу головного взвода. Но Анри почувствовал, что кризис боя наступил. Он вылетел вперед на коне и прокричал:

– Вперед! Да здравствует Император!

С громовым криком «Да здравствует Император!» пехота ворвалась на испанское укрепление, переколов штыками или обратив в бегство всех его защитников. Нижний монастырь Сан-Хуан-де-ла-Пенья был взят.

Кондесито в порванном мундире с саблей в руке стоял на вершине неподалеку от часовни Святого Во-то. Контратака, на которую он так рассчитывал и которая сначала, казалось, привела к успеху, закончилась провалом. Французы взяли Нижний монастырь и уверенно поднимались по дороге, сметая все заслоны. Одно из укреплений, которое защищало подъем на вершину горы, их чертовы саперы подняли на воздух с помощью своей мощной петарды.

Со всех сторон лезли вскарабкавшиеся по горным кручам французские егеря. Теперь Кондесито понимал, что победить их уже невозможно. Он единственный из всего отряда знал, что неприятель намного превосходит испанцев численно, и на успех можно надеяться только до тех пор, пока не утрачены укрепления с орудиями и инициатива.

Но теперь пушки были потеряны, укрепление взято французами, а инициатива перехвачена. Отступать было некуда, так как поднявшиеся по склону французские егеря отрезали все пути к отступлению. Ружейная пальба приближалась со всех сторон, а новые и новые французы вылезали из всех щелей, заполняя поляну на горе рядом с Верхним монастырем. Позади Кондесито рядом с капеллой стоял взвод его конной «гвардии» под командованием Фелипе Навейра. Кондесито жестом потребовал коня, и слуга тотчас подвел к нему горячего скакуна. Легко и уверенно молодой граф вскочил в седло, выхватил саблю и крикнул своей коннице:

– За мной! За Испанию!

С этими словами он полетел вперед в бешеную атаку на французских пехотинцев, которые приближались к последней испанской позиции. Стремительный шквал кавалерийской атаки внезапно обрушился на французскую пехоту, которая и представить себе не могла, что у испанцев есть еще и конный отряд. Шедшие в рассыпном строю егеря засуетились, дали несколько беспорядочных выстрелов, а дальше можно было видеть, насколько рассыпной строй бессилен перед решительной конной атакой.

Кондесито с развевающимся алым поясом несся впереди. Едва поравнявшись с первым замешкавшимся французским солдатом, он рубанул так, что сабля рассекла пополам кивер, а вместе с ним и голову егеря. Следующего солдата он сбил конем, третьего полоснул саблей по шее. Сзади Кондесито мчались всадники Фелипе Навейра и так же безжалостно рубили пехотинцев.

Но силы были не равны. Замедлившие свою атаку всадники увидели прямо перед собой группу егерей, которые встали в плотную массу человек в сорок, ощетинившись штыками. Неподалеку стояла еще одна такая группа.

Молодой граф инстинктивно осадил коня, понимая, что такими силами сквозь этот строй прорваться невозможно. И тут из глубины французского отряда раздалась команда офицера:

– Товсь! Огонь!

Пули засвистели рядом с испанскими всадниками. Несколько коней с ржанием упали, обливаясь кровью. Атака захлебнулась. Кондесито, видя, как падают кони и люди, сраженные французскими пулями, повернул обратно. Из тридцати испанских конных назад вернулись едва пятнадцать. Теперь там, откуда они несколько минут назад начали атаку, вокруг Кондесито столпились последние остатки его отряда, человек пятьдесят – шестьдесят пехотинцев и кавалеристов. Французов становилось все больше и больше. Они уже заняли почти все поле перед Верхним монастырем и продвигались к капелле.

Те из них, что шли по открытому месту, уже построились в линии и колонны, те же, что двигались по пересеченной местности, шли густым рассыпным строем. А сзади уже колыхались султаны польских улан и французских гусар. Теперь превосходство противника было подавляющим. Никаких надежд больше не оставалось.

Мануэль Гарсиа, раненный в руку и истекающий кровью, подбежал к своему командиру и воскликнул:

– Ваша светлость, нужно сдаваться! Надежды нет никакой!

– Стоять и драться! – стиснув зубы, произнес Кондесито. – Если мы не смогли победить, так хотя бы умрем со славой!

Но огонь испанцев слабел, а французы, развернув батальон линейной пехоты, сомкнутым строем пошли прямо на капеллу. Впереди в дыму Кондесито видел несколько французских офицеров, размахивающих шляпами, ведущих вперед своих солдат, уже чувствующих близость победы. Могучее «Да здравствует Император!» прокатилось над французскими рядами. Огонь испанцев совершенно стих, и молодой граф увидел, как несколько его солдат бросили оружие и, размахивая руками, побежали навстречу французам. Вокруг Кондесито осталось не более дюжины человек, большей частью окровавленных и израненных. Тогда молодой граф бросил на них пылающий взгляд и крикнул:

– Вы готовы к смерти?

– Да, ваша светлость! – сказал залитый кровью Мануэль Гарсиа.

– Да! – твердо ответил Фелипе Навейра.

– Ну тогда молитесь! – С этими словами Энрике толкнул дверь часовни и достал из-за пояса пистолет.

Вся древняя святая капелла была заставлена от пола до потолка бочонками с порохом. Кондесито перекрестился, не торопясь взвел курок, направил ствол на бочонки и нажал на спусковой крючок…

Грандиозной силы чудовищный взрыв потряс скалы. Мощь его была такова, что все, кто находился вокруг часовни в радиусе двух сотен шагов, были сбиты с ног. Десятки французских солдат были убиты и десятки ранены взрывной волной и обрушившимися камнями и осколками. Среди груд тел, залитых кровью, рядом с убитым конем был распростерт Анри де Крессэ. Позади него чуть дальше от часовни ничком в луже крови лежал Эврар де Монтегю.

 

Глава 27

«Последняя война империи»

Анри открыл глаза и, видя перед собой лишь туман, не мог понять, сколько сейчас времени, какой нынче день и какое время года, где он находится, что с ним происходит и что с ним было. Как будто пелена застилала взгляд. Все тело было словно ватное, и он не мог пошевелиться. Но вот туман перед глазами понемногу начал рассеиваться, и он рассмотрел потолок с лепкой по углам.

Где-то он это уже видел… Еще ничего не понимая, Анри окинул глазами комнату. Из окна лился холодный свет, а по стене весело бегали отблески огня, пылающего в камине. Все это было до боли знакомо…

«Это же моя комната! – вдруг воскликнул он про себя. – Это наш дом!! Это Франция!!»

В голове все совершенно перемешалось, Анри не удавалось сосредоточиться. Он попытался поднять голову, но не смог и вместо этого издал тихий стон.

Буквально в тот же миг над ним склонилась какая-то фигура, и из тумана словно выплыло знакомое лицо. Это был старый слуга Жак, молодой человек узнал его сразу.

Анри попытался заговорить в полный голос, но смог только тихо прошептать:

– Жак… что это? Где я?

Слуга радостно всплеснул руками:

– Боже, мой господин! Вы пришли в себя! Какое счастье! Какое счастье для ваших родителей! Они молятся за вас день и ночь. Мы все молились за вас! Если бы вы знали, как мы все тут переживали!

– Жак… – тихо прошептал де Крессэ, – это что, Франция?

– Ну конечно же, конечно же! Это ваш дом! Это ваша комната! Теперь все будет отлично! Сейчас я побегу за вашими родителями, сейчас!

В этот день никто ничего не сказал Анри о том, что произошло. Были только слезы родителей, которые благодарили Бога за спасение их сына. Вмести с ними был старый лакей Матье, также радовавшийся за своего господина, и какой-то доктор, проверивший пульс и обновивший перевязку ноги и правой руки, которые, как выяснилось, были серьезно задеты…

Потом бульон с ложечки и слезы, радость и снова слезы… Единственное, что узнал в этот день Анри, кроме того, что он находится в родительском доме, была дата – 9 января 1811 года…

Только на следующий день, когда все немножко поутихло, а Анри снова почувствовал, что может почти нормально говорить, он, оставшись наедине с Жаком, немедленно задал вопрос:

– Что произошло, Жак? Я ничего не помню.

Жак, осторожно коснувшись руки своего хозяина, сказал:

– Ничего, ничего, господин… все хорошо…

– Что хорошо? Я ничего не понимаю! Расскажи мне… Мне все это приснилось или было на самом деле: горы, монастырь, бой…

– Все было…

– Да что было? Не томи! Рассказывай все как есть. Жак собрался с мыслями и начал:

– Вы же помните, как вас послали штурмовать этот чертов монастырь, как мы шли из Сарагосы…

Анри кивнул головой. По правде говоря, он помнил это все очень плохо, но постепенно откуда-то из глубин памяти стали всплывать картины: войска на марше через глубокое ущелье, вершины Пиренеев вдали, старый форт, монах, который рассказывает о монастыре… Да-да, он припоминал, конечно, он помнит…

– Ну так вот, – продолжал Жак, – когда вы пошли в горы, чтобы штурмовать этот монастырь, я и еще несколько слуг и нестроевых с повозками остались в этой деревне с очень трудным названием. Не припомню, как она называлась…

– Неважно, – прошептал Анри, – продолжай.

– Колонна войск под вашим командованием двинулась в горы. Сначала все было тихо, а потом как затрещало, загудело! Несколько часов все горы только и ходили ходуном от пушечных выстрелов, а потом как грохнуло что-то страшное! Даже в деревне все окна затряслись и зазвенели! А потом стало совсем тихо, жуткая такая тишина настала… Вечером начали возвращаться солдаты, раненых было много, очень много. Из Хаки специально прислали повозки, и какой-то адъютант коменданта прискакал тоже и начал распоряжаться… А я у всех спрашиваю: «Что с командиром?» – а раненые ничего не знают, только разводят руками, наконец, кто-то сказал, что вы погибли. Я с вопросами: «Как? Что? Куда? Где тело?» Но никто ничего не знал. Наконец, когда стало совсем темно, спустился с гор первый отряд под командованием офицера. По-моему, того, который был из форта Хаки. Я бросился к нему, он мне отвечает: «Командир эскадрона де Крессэ пал смертью храбрых в бою в тот момент, когда испанцы взорвали склад с порохом»…

Ну я в слезы… Спрашиваю, где тело, а он говорит: «Ничего не знаю. Нам поступил приказ срочно возвращаться в крепость». Только утром начали возвращаться те войска, которые пришли с нами из Сарагосы. На повозках везут раненых. Вашего друга Монтегю везут. Лежит он, весь замотанный бинтами, только стонет и ничего сказать не может… Испанца того привезли, помните, который за нас сражался, кажется Луисом звали, он убитый был… А что с командиром батальона Жераром, я не понял, то ли убили, то ли ранили, сам я его не видел…

В общем, страсть сколько наших полегло, и все больше от этого взрыва. Но никто ничего о вас не знает. Я говорю: «Ну как же так! Это же ваш командир!» Все пожимают плечами, отвечают: «Взрыв, много трупов, там врачи разбираются». Тогда я думаю, побегу туда сам, ну и стал на гору лезть по дороге. И только тут смотрю, едут поляки на конях, а за ними тележка какая-то, и старый такой, седоусый, помните, идет с перевязанной головой рядом с этой тележкой, а сам понурился совсем. Я ведь помню, что это ваш друг.

Подбегаю к нему, где, говорю, мой господин, а он показывает на тележку, а там вы лежите без движения. Непонятно, то ли живой, то ли мертвый. Вот этот седоусый мне и говорит, что искал он вас на поле боя и нашел, вы лежали без мундира, весь в крови, а вокруг вас одни трупы. Но он сказал, что живого или мертвого должен вас забрать. Поднял с земли, и тут чувствует, что сердце-то бьется, и вы дышите. Так он вас и вытащил оттуда…

Перед мысленным взором Анри вдруг появилось седоусое лицо Веслава. И он вспомнил:

– Веслав… Да, это был отважный, доблестный воин, мой друг! Он спас меня, когда на нас напали бандиты!

Через секунду Анри снова повторил: «На нас…» И тут вдруг все воспоминания вспыхнули ярким пламенем в сознании!

«Инесса! – Это имя возникло прежде всего. – Его возлюбленная! Инесса!»

И он воскликнул изо всех сил, что у него были:

– Где Инесса? Что с Инессой?

– Не знаю, господин, – растерянно пробормотал старый слуга.

– Она знает, что со мной случилось?

– Да я, ей-богу, знать не знаю. Ведь после того, как вас с поля боя вывезли, мы уже ни в какую Сарагосу не возвращались. Через несколько дней после боя в Хаку вошел конвой с ранеными, направлявшимися во Францию, ну я и упросил, чтобы вас взяли. Никто брать не хотел! Врачи махали рукой и говорили: «Какая разница, где подыхать? Похоронишь его здесь», – а я им говорю: «Это мой господин! Он живой! Его нужно лечить!» Хорошо, один старый доктор попался, опытный такой врач, посмотрел он вас внимательно и сказал: «Были у меня подобные случаи. Есть шанс, что выживет. Главное, не отходи от него ни на шаг». Ну вот, я с тех пор и не отходил.

Но Анри уже не слушал своего старого и верного слугу, его сердце отчаянно колотилось.

– Что с Инессой? Ей написали? Ей рассказали о том, что произошло?

– Да куда писать… я не знаю… и что писать?

– Писать, что я жив! Чтобы она меня ждала! Старый слуга покачал головой:

– Вы же только сейчас пришли в себя. Никто ничего не знал. Если бы вы знали, каких трудов стоило мне привезти вас сюда!

– Жак, я благодарен тебе! Но мне срочно нужно сообщить Инессе!

– Хорошо, мой господин, напишите ей.

От напряжения и переживаний Анри снова впал в забытье. Когда он очнулся, над ним стояли его отец и мать, которые плакали и умоляли его не волноваться:

– Все будет хорошо! Ты только, маленький, ты только не переживай, – говорила старушка мать, со слезами на глазах сжимая руку своего сына.

Анри восстанавливался очень медленно. Когда он увидел свое отражение в зеркале, то не поверил своим глазам – настоящий ходячий труп: бледный, иссохший. Кроме того, у молодого офицера была перебита правая нога, и она очень долго срасталась. Он не мог передвигаться без посторонней помощи либо без костылей. Но молодой и сильный организм брал свое.

К концу весны Анри уже потихоньку мог ходить с палочкой, постепенно к нему вернулся здоровый цвет лица, а мускулы понемногу опять набирали силы. Как только Анри стал внятно говорить, он немедленно продиктовал письмо Инессе на адрес особняка на улице Толедо. Анри писал о том, что он жив, о том, что безумно ее любит, и о том, что скоро поправится и вернется к своей возлюбленной супруге. Но никакого ответа на это и на два последующих письма не пришло.

Анри написал также командующему Арагонской армии генералу Сюше, ведь домой в Морван почти одновременно с тяжелораненым, лежащим в бессознательном состоянии офицером привезли официальную бумагу от командования армии. В этом письме родителей оповещали о том, что их сын геройски погиб при штурме монастыря Сан-Хуан-де-ла-Пенья.

По счастью, бумага задержалась и пришла уже тогда, когда верный слуга привез своего господина в замок, иначе старенькие родители могли бы не перенести подобного известия. Об этой «похоронке» родители еще долго не сообщали Анри, чтобы не волновать его во время выздоровления. Но когда молодой человек узнал о ней, то тут же написал в штаб Арагонской армии, докладывая, что он жив и здоров и скоро снова сможет сесть на коня, чтобы вновь идти от победы к победе в рядах доблестных войск под командованием генерала Сюше. Ответ пришел только летом, где-то в конце июля. Бумага была за подписью начальника штаба Сен-Сира Нюга. Увидев эту подпись, Анри улыбнулся.

– Значит, правду говорили, что он станет начальником штаба.

Нетерпеливо распечатав конверт, Анри нашел письмо, где говорилось, что командование армии чрезвычайно радо вести о выздоровлении отважного офицера, что командующий благодарит его за проявленную доблесть и очень надеется, что состояние здоровья позволит ему снова сесть в седло. Пока же командующий обратился с ходатайством к военному министру о том, чтобы командира эскадрона Анри де Крессэ сделали офицером Почетного легиона и наградили крупной денежной премией, которая позволила бы ему компенсировать материальные потери. Кроме того, его извещали, что жалованье за все месяцы, пока он лечился от раны, будет исправно выплачено.

Все это было, конечно, замечательно, но одна маленькая фраза в письме чрезвычайно обеспокоила Анри. Начальник штаба писал, что в настоящий момент все штатные должности адъютантов заполнены, ибо армия находится в постоянном движении и сейчас занята важнейшей боевой операцией, которая, возможно, решит судьбу Испании. Этой операцией была осада самой непреступной твердыни Пиренейского полуострова, самой важной в стратегическом плане крепости Таррагона.

Тогда Анри снова написал о своей надежде на то, что место для него найдется, и что он горит нетерпением, как только окончательно окрепнет, опять сражаться в рядах столь славной армии под командованием генерала Сюше и с такими замечательными офицерами, как его начальник штаба Сен-Сир Нюг.

Конечно, едва Анри стал более-менее сносно самостоятельно передвигаться, он буквально воспылал желанием снова броситься в то удивительное приключение, которое пережил в рядах сражавшейся в Испании французской армии.

Но все это меркло по сравнению с тем чувством, которое наполняло все его существо. Инесса постоянно была рядом с ним в его мыслях. Он видел ее во сне, он вспоминал ее каждую минуту, она не покидала его ум ни днем ни ночью.

Трудно передать, с каким трепетом, с каким восторгом он взял из рук своего слуги ленту, которую вышила его возлюбленная и которая была повязана у него через плечо под мундиром во время битвы. Эта лента чудом осталась совершенно невредима, а старый слуга благоговейно сохранил ее. И теперь, когда Анри взял ее снова в руки, он осыпал ленту поцелуями. Он не сомневался, что любовь и молитва Инессы сохранила его, ведь там, где его нашли, были одни трупы, и никто, кроме него, не выжил. По крайней мере так сказал старому слуге седоусый польский воин, подобравший Анри на поле сражения.

В августе Анри уже легко ходил без палочки. Он снова направил в штаб Арагонской армии письмо с просьбой о восстановлении его в должности адъютанта командующего и заявлял, что через месяц будет готов к исполнению своих служебных обязанностей. Подобное же письмо он отправил и в военное министерство.

В начале сентября он, совершенно осмелев, уже скакал на коне по полям вокруг замка, снова чувствуя себя таким же сильным, каким был год назад. Однажды, возвратившись домой, он нашел у себя в комнате официальную бумагу. Это было предписание военного министра явиться в Париж не позднее конца сентября для получения официального направления на прохождение дальнейшей службы. Молодому офицеру предписывалось быть готовым к дальней дороге и иметь все необходимое, чтобы, не заезжая домой, направиться в действующую армию. Вместе с этим письмом пришла банковская бумага на три с половиной тысячи франков – жалованье за время отсутствия по ранению. Кроме этого, была еще одна бумага, которая подтверждала, что по ходатайству главнокомандующего Арагонской армией ему назначается единовременно премия в размере пяти тысяч франков, которые он получит по прибытии в Париж.

Радость Анри трудно было вообразить. Он снова был здоров, полон сил, он знал, что скоро вернется к своим друзьям в Сарагосе, и к тому же был богат, как Крез. Подумать только, восемь тысяч пятьсот франков! Ведь на эти деньги можно купить неплохой особняк! Впрочем, особняк Анри был совершенно не нужен. Половину из уже полученных денег он отдал родителям, чтобы они могли наконец-то починить свой обветшалый замок, а из остальных решил хорошо экипироваться.

Отец и мать долго не хотели брать у Анри деньги. Но молодой человек настаивал, и в конечном итоге родители со слезами на глазах взяли серебро. Мать рыдала, не желая отпускать на войну дражайшее чадо, ну а отец сказал, что таков его долг, и благословил сына в путь.

Анри вскочил на великолепного коня, которого он приобрел из полученного жалованья, и в сопровождении слуги, уже запасшегося всем необходимым для дальнего пути, с легким сердцем поскакал по дороге в Париж.

Его путь лежал на север, но Анри знал, что это лишь небольшой крюк в шестьдесят лье, а потом он снова понесется в Испанию к своей возлюбленной. Хотя он не получил от нее ни одного письма, но нисколько не сомневался, что виновата в этом почта.

«Конечно, одно дело – официальные письма, отправленные в штаб армии, – думал он, – а другое – частные послания, которые могут и затеряться в такое неспокойное время… А может быть, ее отец просто не передал письма… Да, тоже может быть».

Иногда мелькала страшная мысль:

«Как знать, может, она меня забыла, и у нее появился кто-нибудь другой. Нет, это невозможно! Не верю! Она не могла нарушить свою клятву… Ну а если она считает, что я погиб? Ведь генерал Сюше думал, что я убит. Так думали все в штабе. И тогда она стала вдовой в девятнадцать лет… а потом отец решил выдать ее за какого-нибудь дона из семьи испанских грандов…»

Но Анри уверенно отвечал сам себе:

«Нет, не верю! Даже если ей сообщили, что я погиб, она ведь должна чувствовать, что я жив, что я люблю только ее».

И, подумав так, он снова пришпоривал своего коня, чтобы быстрее мчаться по дороге на Париж, дороге, которая была и путем к его возлюбленной.

Чиновник военного министерства смотрел на Анри холодными, недоумевающими глазами.

– Вы недовольны?

Анри хотелось просто кричать от бешенства. Он сделал усилие, чтобы не сорваться, но все же полностью подавить гнев не удалось, и он в сердцах воскликнул:

– Да как же вы не понимаете! Это же предписание следовать в Мюнстер!

– Ну да, в Мюнстер, – ответил одетый в синий фрак аккуратный господин, сидевший в огромном кабинете, заваленном грудой бумаг.

– Я же просил вернуть меня на место прохождения моей службы в Арагонскую армию! В штаб генерала Сюше!

– Маршала Сюше, – педантично поправил чиновник. – Господин Сюше получил маршальский жезл за взятие Таррагоны.

– Ну хорошо… маршала Сюше!

– Это не совсем то же самое, – все тем же ровным, но холодным и официальным тоном произносил чиновник. – Штат его персонала утвержден самим Императором, все адъютанты перечислены там поименно, и вы, господин де Крессэ, там никоим образом не значитесь.

– Я же сражался в штабе Сюше! Я был тяжело ранен!

– Послушайте, молодой человек, вы только что получили в качестве премии пять тысяч франков, вам присвоено достоинство офицера Почетного легиона и, наконец, вы получили назначение в блистательный Седьмой кирасирский полк! И вы недовольны?

– Но я офицер штаба Сюше!

– Подождите, подождите! Вот ваш послужной список. В начале прошлого года, будучи капитаном Второго драгунского полка, вы были направлены во главе маршевой роты в Испанию… По дороге ваше подразделение временно поступило в распоряжение генерала Сюше, а потом, как следует из этого документа, – чиновник ткнул пальцем в бумагу, – вы были приписаны к штабу Арагонской армии. Между делом вам было присвоено следующее воинское звание – командира эскадрона, вас наградили орденом Почетного легиона, а теперь, после вашего тяжелого ранения, вы вдобавок поднялись по орденской иерархии, став офицером Почетного легиона, и еще получили крупную денежную премию. Так?

– Так.

– Я продолжаю. Кроме всех этих наград и отличий, вас направили командиром эскадрона в кирасирский полк. Это тоже, в определенной степени, повышение, так как, не сомневаюсь, вы в курсе, что Император рассматривает кирасир как элиту кавалерии, а драгун, знаете ли… – и чиновник сделал неопределенный жест рукой. – Иначе говоря, ваша военная карьера просто великолепна.

– Да, но я не хочу сидеть в гарнизоне Мюнстера, когда мои товарищи бьются с врагом! Я хочу сражаться в Испании!

Тут чиновник заулыбался и, словно чувствуя, что сейчас сообщит нечто важное, чего этот глупый офицер, без сомнения, до конца не понимает, спросил:

– Вы что, молодой человек, ничего не знаете?

– О чем? – недоумевал де Крессэ.

– Ну, например, о том, как Император беседовал на приеме пятнадцатого августа этого года во дворце Тюильри с русским посланником.

– Послушайте! Да какая мне разница, как Император беседовал с русским посланником! Я-то какое имею к этому отношение?!

– Самое прямое, – растягивая удовольствие, про говорил чиновник.

Анри, ничего не понимая, вытаращил глаза и с удивлением посмотрел на человека, который, по его мнению, нес какую-то ахинею. Тогда чиновник спросил напрямую:

– Вы что, не знаете, что все говорят о войне с Россией?

– Нет. Я только что приехал из нашего замка, который находится в глубине Морвана, у черта на куличиках. Если у нас о чем-то и говорят, то об урожае и предстоящем сборе винограда.

– Вы – счастливый человек, господин де Крессэ! Пожалуй, мне тоже стоит бросить все и купить домик где-нибудь в Морване, а то здесь совсем с ума сойдешь… Подумать только, ни о чем не говорят, кроме как о сборе винограда! – пробормотал чиновник себе под нос и уже громко добавил: – А у нас, представьте себе, только и говорят, что о будущей большой войне! Как кажется, наш Император и русский царь окончательно поссорились. По крайней мере после приема в Тюильри уже никто в этом не сомневается. Не знаю, желает ли войны Александр, и насколько он к ней готовится, но у нас все сбились с ног. Начиная с середины августа мы только и занимаемся корреспонденцией по отправке войск в Германию. Потому нет ничего удивительного, что вы тоже посланы туда, где нам сейчас нужны лучшие офицеры. Это знак доверия к вам, господин де Крессэ!

– Послушайте, я офицер, я не лезу в политику, я не знаю, с кем собирается воевать Император, но я знаю, что идет война в Испании! Я сражался там и хочу вернуться туда, где остались мои боевые товарищи!

– Ну и вернетесь, если вам это так нужно, но чуть попозже.

– Как это чуть попозже? Вы же говорите, что мы пойдем в какую-то тайгу!

– Послушайте, молодой человек, ни в какую тайгу никто не пойдет! Либо русские перейдут границу и атакуют наши войска в Германии, либо мы перейдем границу первыми и атакуем их войска на территории бывшей Польши. В любом случае это будет быстрая победоносная кампания. Один, ну от силы два месяца. Мы, естественно, одержим блестящую победу, вы получите звание полковника, вернетесь в вашу Испанию и воюйте там сколько душе угодно!

– Но я хочу в Испанию сейчас! Сражаться сейчас!

– Послушайте, господин де Крессэ, я и так сказал вам слишком много, но скажу последнее: видите вот эту папку? Это прошения тех, кто только и мечтает получить назначение туда, куда вы едете, лишь бы не в эту проклятущую Испанию. Императора буквально засыпали просьбами о переводе в Германию, где будет формироваться будущая Великая армия! Люди молят об этом, как о величайшей милости, а вы заладили свое: «Испания! Испания!»

– Ну что ж, раз вы не хотите мне помочь в столь простом деле, я дойду до военного министра, а если надо, и до Императора! Честь имею! – бросил разгневанно де Крессэ и, выбежав из кабинета, хлопнул дверью.

Анри действительно удалось встретить военного министра Кларка, герцога Юнебургского, но произошло это буквально на ходу. Озабоченный делами герцог бессильно развел руками и сказал, что он уже ничего не может изменить. Назначение подписано Императором, и если господин де Крессэ желает что-нибудь поменять, то ему придется добиваться аудиенции у его величества. В противном случае он должен не позднее чем через неделю выехать из Парижа, для того чтобы присоединиться к своему полку до восемнадцатого октября.

Впрочем, Анри не отчаивался именно потому, что никто не хотел отправляться в Испанию на непопулярную войну, зато все рвались туда, где ожидалась успешная кампания под командованием лично Императора. Все хотели туда, где будут сыпаться повышения, ордена и награды. Молодой офицер был уверен, что, если ему удастся добиться аудиенции у Наполеона, вопрос будет мгновенно решен, и он окажется в Сарагосе. Анри решил действовать напрямую, без всяких хитростей, и сел за письмо гофмаршалу двора генералу Дюроку. В этом письме он просил о том, чтобы Император предоставил ему короткую аудиенцию, хотя бы на четверть часа. Де Крессэ писал, сидя за столом у выходившего на набережную Сены окна в старинном доме, помнившем еще времена Людовика XIII. Впрочем, и сам стол, кажется, принадлежал к той же эпохе.

Анри остановился здесь у своей дальней родственницы, которая до боли напомнила ему древнюю тетушку Инессы. Живая сухонькая старушка, в середине восемнадцатого века блиставшая красотой в Версале, встретила внучатого племянника очень ласково и предоставила в его распоряжение три комнаты в доме на Орлеанской набережной на острове Святого Людовика, где ей принадлежал целый этаж.

Наблюдая, как проплывают по Сене груженые барки, как гуляют вдоль старинного парапета влюбленные, Анри поймал себя на мысли, что осада Лериды, штурм Сан-Хуана-де-ла-Пенья и тайное венчание в Сарагосе с дочерью испанского гранда казались сейчас какой-то фантастической сказкой. Париж жил так мирно и спокойно, что представить себе битву с герильей в горах Арагона было просто невозможно. Тут же Анри подумал, что поход в Россию казался ему еще более невообразимой фантазией…

Молодой офицер закончил письмо, вышел на улицу и отправил послание с ближайшего почтового отделения заказным письмом с уведомлением о вручении. Жутко хотелось прогуляться по Парижу, которого он не видел уже два года и по которому успел смертельно соскучиться.

Анри перешел на левый берег Сены по мосту Турнель, или, как говорила его бабушка, прожившая почти полвека на острове Святого Людовика, «вышел в город». Молодой офицер усмехнулся этому забавному выражению обитателей маленького островка в центре столицы, где жизнь, как казалось иногда, остановилась где-то лет сто назад.

Перейдя мост, Анри пошел вправо по одноименной с мостом набережной. Он вдруг остро понял, как прекрасен Париж, особенно сейчас, когда было солнечно и чуть прохладно, деревья только начинали желтеть, и в воздухе запахло ароматом осени. Ласковые нежаркие солнечные лучи золотили башни Нотр-Дам, а стоявшие вдоль набережной дома переливались тем удивительно жемчужно-перламутровым серым цветом, который увидишь только в Париже. Был будний день, но на набережной и прилегающих улицах царило оживление. По мостовой, громыхая колесами, проезжали повозки с грузом, легко сновали кабриолеты, а иногда проносились дорогие кареты. Вдоль по набережной гуляли почтенные матроны с детьми, пожилые господа в потертых фраках и молодые щеголи, одетые по последней моде, не пропускавшие взглядом ни одной хорошенькой женщины…

Навстречу Анри прошли две девушки, одна кокетливо взглянула в его сторону и что-то тихонько сказала своей подруге. Та ответила:

– Сюзанн, ты меня удивляешь!

Барышни прошли мимо, и Анри услышал, как они беззаботно рассмеялись.

Он поймал себя на том, что ему приятно слышать родную речь и без труда понимать, что говорят хорошенькие девушки… и даже просто прохожие… Это было здорово – находиться среди своих.

Он чувствовал, что по-настоящему любит этот город. Как бы ему хотелось хоть немного пожить здесь, гулять по набережной Сены, улыбаться кокетливым парижанкам…

И все же стоило только Анри мысленно увидеть образ Инессы, и он понимал, что, как бы ни любил свою родину, свой Париж, свой Морван – его сердце навсегда отдано той, которую он встретил на дороге в Арагоне.

Пройдя вдоль острова Сите и налюбовавшись громадой собора Парижской Богоматери, Анри двинулся дальше и, дойдя до набережной Августинцев, остановился перед лавочкой букиниста. Машинально взяв в руки какой-то томик, он, погруженный в свои мыли, пролистнул несколько страниц. И вдруг словно внутренний голос приказал ему обернуться. Подняв глаза, он увидел офицера в гусарском мундире, походка которого показалась до боли знакомой. Анри отложил книжку, глядя на приближающуюся фигуру, и вдруг его осенило: «Это же Монтегю!»

– Эврар!! – закричал он что есть силы. – Мон тегю!!

Адъютант остановился, покрутил головой по сторонам, не понимая, откуда доносится крик, и, заметив наконец Анри, буквально бросился навстречу ему, восторженно восклицая:

– Де Крессэ! Какими судьбами?!

Еще несколько секунд – и оба молодых человека заключили друг друга в объятия и от избытка чувств расцеловались.

– Анри! Как вы? Что вы? Откуда вы? Вы живы! – радостно восклицал адъютант.

– У меня все в порядке! Все отлично! Как вы, Эврар?

– Да тоже все хорошо! Рассказывайте же, что с вами приключилось!

Не было сомнений, что по такому случаю нужно заглянуть в какое-нибудь хорошее заведение. Неплохо бы, конечно, посидеть в саду Пале-Рояль, там можно найти кафе на любой вкус, но это было далековато, и друзья забежали в первое попавшееся заведение рядом с мостом Сен-Мишель. В эпоху империи кафе возникали в Париже одно за другим, и этого Анри еще не разу не видел. В послеполуденный час посетители почти отсутствовали, и свободных столиков было сколько угодно. Друзья тотчас уселись за первый попавшийся, в нетерпении ожидая друг от друга рассказов.

– Ну, Анри, рассказывайте, вы первый! Что с вами было?

– Да чего тут говорить, – сказал Анри, – ведь и вас этим взрывом скосило. Я очнулся только через два с половиной месяца в родительском доме.

– В родительском доме? – произнес Монтегю с веселой улыбкой. – Анри, вам повезло, а я вот очнулся в грязном госпитале. Вокруг была куча стонущих раненых солдат, и воняло дерьмом, – засмеялся Монтегю.

К столику подошел гарсон. Друзья, недолго думая, заказали по случаю встречи бутылку шампанского.

– И каких-нибудь закусок на ваш вкус, да побыстрее! – добавил Монтегю.

Едва гарсон отошел в сторону, как адъютант поторопил друга:

– Ну, а дальше что, дальше что, Анри?!

– Дальше? А что дальше… лежал дома, вылечился, а вот сейчас приехал в Париж за новым назначением.

– И я тоже в Париже за новым назначением! Вот это совпадение! Вот это жизнь, Анри!

– Ну а теперь вы, Монтегю, расскажите: где вы? Что вы?

– Ну, как я уже сказал, очнулся я среди зловония. Такой был госпиталь в Хаке. Но, по счастью, в скором времени через город шел конвой, который вывозил раненых во Францию.

– Это что, тот, который проходил через три дня?

– Ну да, что-то вроде этого.

– Так и я тоже вернулся с этим конвоем.

– Вот дела… бывают же такие совпадения!

– И вы не встретили моего слугу?

– Нет.

– Но он был с этим конвоем!

– Может быть, – пожал плечами Монтегю, – я лежал весь замотанный, как мумия.

– Ну а дальше что?

– Ну а дальше меня привезли в военный госпиталь в Ортезе. Лечился там, потом перевели в другой госпиталь, получше, в Бордо. Ну а уж потом, когда стал ходить понемногу, поехал к себе домой в Кутанс. Вот, собственно, и все. – Закончив свой рассказ, Монтегю на секунду задумался и добавил: – А, вот еще что! В Ортезе я лежал в госпитале с одним лейтенантом, который был тоже ранен при штурме монастыря Сан-Хуан. Ему зацепило ногу, и он упал еще до взрыва капеллы, так что, лежа на земле, смог наблюдать этот эффектный момент издалека.

– И что он видел?

– Да, говорит, взрыв был такой, что казалось, что пол горы взлетело в воздух… Теперь там не часовня, а огромная воронка!.. Но вот что интересно, лейтенант мне рассказал, что солдаты вроде как после боя находили среди обломков старинные золотые монеты, и говорят, подобрали их немало.

– Значит, сокровище действительно было? Монтегю пожал плечами:

– Наверное…

– А Святой Грааль?

– Ну какой там Грааль, Анри? Я же говорю, пол горы взлетело к небу! Так что мы уже никогда не узнаем, был он там или нет.

– Жаль…

– Чертовски жаль… – кивнул головой Монтегю. Оба молодых офицера на миг замолчали, а потом де Крессэ уже совершенно другим тоном продолжил:

– А сейчас вы возвращаетесь в Испанию в штаб Сюше?

– Крессэ, вы меня смешите. Вы что, ничего не знаете?

– Да сегодня уже кое-что узнал, – отозвался Анри и добавил: – Вы, верно, имеете в виду войну с Россией?

– Ну да! С Россией! – радостно воскликнул Монтегю. – Анри, все говорят, что это будет последняя война империи! Как только мы разобьем царя Александра, воцарится всеобщий мир! Россия снова станет нашим союзником, англичане вынуждены будут поднять руки кверху, ну а в Испании все радостно примут короля Жозефа. Правда, нам больше не останется, Анри, никаких приключений! Поэтому все уже прозвали эту войну «Последняя война империи». Неужели я пропущу такое! Да черт с ним, с этим Арагоном!

Монтегю произнес эту речь, захлебываясь от восторга.

– И где же вы теперь будете служить? – спросил Анри.

– Назначение потрясающее! – воскликнул Монтегю. – Меня приписали к штабу маршала Даву. Послезавтра, – и он сделал жест, как будто машет на прощание, – до свидания, Париж, здравствуй, путь в Гамбург… Нельзя упустить такой шанс! Самое главное – отличиться в глазах Императора, тогда-то моя карьера будет сделана! – Произнеся это, Монтегю заметил, что Анри несколько помрачнел. – Вас что-то смущает, Анри? Кстати, а вас куда отправили?

– В Мюнстер. Туда выдвигается Третья кирасирская дивизия.

– Мюнстер… это где? Далеко от Гамбурга?

– Да не очень, – усмехнулся де Крессэ, – лье этак сто…

– Ну отлично! Почти соседи, – рассмеялся Монтегю, – будем ездить друг к другу на чашку кофе…

Анри секунду промолчал, а потом очень серьезно спросил:

– Монтегю, быть может, вам известно о том, что случилось с моей женой?

Монтегю вытаращил глаза:

– С женой?.. Вы что, женаты, Анри? Теперь пришла очередь удивляться Анри:

– Но как же, Монтегю, вы же сами организовали наше венчание!

Монтегю хлопнул себя по лбу и засмеялся:

– Ах, черт, совсем забыл! Правильно, вы же по венчались! Но это было давно и в Испании…

Анри стал совсем серьезным и медленно произнес:

– Эврар, я ее очень люблю. Улыбка пропала с лица Монтегю.

– И что вы теперь собираетесь делать?

– Я просил назначение в Испанию, но в военном министерстве мне передали предписание следовать в Мюнстер. Никто: ни заместитель министра, ни сам министр не хотят ничего менять. Говорят, что это может сделать лишь сам Император, так как назначение уже подписано им.

– Да бросьте, Анри, это же здорово! Мы пойдем на великую войну! На великую победу! Что вам делать у Сюше с его тридцатитысячной армией? Здесь знаете сколько собирается солдат! Знаете какие великие события готовятся? – Монтегю улыбнулся. – А Инессу еще лучше мы вам в Германии найдем! Говорят, там девушки свеженькие, чистенькие, белокурые…

– Монтегю, я правда люблю только мою Инессу. И не знаю, что мне теперь делать.

Монтегю опять посерьезнел.

– А что с ней? Вы получали от нее письма?

– Нет, Монтегю, ни одного.

– Ну вот видите, Анри, может быть, она гуляет там уже с каким-нибудь доном Педро, испанским грандом, а вы тут убиваетесь!

– Этого не может быть, Эврар! Она не такая, как все остальные женщины!

Монтегю чуть-чуть улыбнулся уголком рта.

В этот момент гарсон принес шампанское и кучу всевозможных закусок. Хлопнула пробка, и ароматное искрящееся вино полилось в бокалы.

– Анри, не печальтесь! Не люблю, когда вы печальны! – сказал Монтегю, поднимая бокал и чокаясь с де Крессэ. – Найдете вы свою Инессу! Давайте-ка за это и выпьем!

Адъютант с удовольствием выпил бокал ледяного шампанского, взял кусочек лотарингского пирога и, прожевав его, снова налил шампанского:

– Вот что, Анри, ей-богу, не переживайте! Клянусь, война с Россией будет пустяковым делом! Пара-тройка подвигов, получите полковничьи эполеты, и понесетесь в свою Испанию, и обязательно найдете Инессу. Не обращайте внимания на мои шутки, ждет она вас!..

На следующий день Анри получил любезный ответ от управления гофмаршала Дюрока. Там говорилось, что, «вследствие того, что Его Величество Император отбыл 19 сентября 1811 года со своей молодой супругой Марией-Луизой в поездку по северу Франции и Голландии, аудиенция в ближайшее время не может состояться. Возвращение Императора предполагается в первых числах ноября».

С сердцем, охваченным отчаянием, Анри отправился в место расположения своей новой части. Теперь он уже не знал, что делать. Он написал новое письмо маршалу Сюше, написал уже, наверное, десятое письмо на адрес Инессы в Сарагосу и, на всякий случай, такое же письмо на адрес особняка графа Вегуэра в Лериде. Но никакого ответа опять не последовало.

Анри не смирился со своим несчастьем, но дела службы в полку, новые товарищи, необходимость командовать и отвечать за людей постепенно ослабили боль. А когда молодой офицер садился на коня и выезжал перед фронтом своих блестящих эскадронов, он и вовсе забывал о своем горе.

Ведь «командир эскадрона» было лишь наименованием чина. На самом деле офицер в этом звании командовал двумя эскадронами – так под командованием Анри оказалось четыреста великолепных солдат, с которыми надо было постоянно работать. И эти текущие дела все более заглушали голос горя.

В субботу 28 марта 1812 года сорокатысячный корпус маршала Удино, к которому была приписана Третья кирасирская дивизия, церемониальным маршем шествовал по улицам Берлина. Это было удивительное в своем роде зрелище, гигантский парад, демонстрация мощи Великой армии перед жителями прусской столицы, которые с изумлением взирали на новые и новые батальоны, эскадроны и батареи, на сверкающие ряды войск, облаченных в полную парадную форму.

«Если это всего лишь один корпус, то какова же у них армия?!» – этот немой вопрос был написан на лицах берлинцев, уважавших воинскую силу.

С громом, звоном и блеском проходили по Унтер-ден-Линден нескончаемые колонны многоцветных полков – французских, швейцарских, хорватских. Позади пехотных дивизий, громыхая и звеня по мостовой тысячами подкованных копыт, шла конница.

Седьмой кирасирский полк шел первым в рядах кавалерии. Полковые трубачи в вызывающе нарядных желтых мундирах и еще более помпезно разодетые литаврщики ехали в голове колонны и так гремели своими трубами и литаврами, что можно было оглохнуть. Анри в полной парадной форме, в сверкающей кирасе ехал впереди своего полка рядом с полковником и вслед за командиром дивизии генералом Думерком. Блеск и величественность происходящего невольно ослепляли и подавляли грустные воспоминания. Несмотря на всю свою любовь и горе Анри чувствовал в этот момент только гордость за мощь своей армии и с удовольствием смотрел на эффект, который произвело грозное шествие французских войск на немцев.

После дневного парада, вечером, должен был состояться прием во дворце Шарлоттенбург. Праздник давали сам прусский король и маршал Удино. Анри заехал на квартиру, где его временно разместили, и с помощью Жака снял полированную кирасу, каску и тяжелые ботфорты. Надел изящный бальный мундир, короткие кюлоты и бальные туфли с чулками. Но когда он уже собрался, чтобы идти на праздник, полковой адъютант постучал в дверь и весело произнес:

– Мон командан, вам тут письмо какое-то…

Анри небрежным жестом принял из рук офицера маленький конвертик, а когда полковой адъютант вышел, Анри посмотрел на письмо и обомлел. На желтом конверте значилось: «Сеньору командану де Крессэ в Великую армию».

С сердцем, которое готово было выпрыгнуть из груди, Анри разорвал конверт и увидел несколько строчек, написанных мелким почерком по-испански. Анри так волновался, что в первый момент не сумел разобрать ни слова.

Лишь через минуту он смог сосредоточиться и наконец прочитал: «Сеньор командан, вам пишет девушка, которая была свидетельницей вашего венчания. Совсем недавно я узнала от моего друга, капитана Валантена, радостную весть, что вы не погибли. К сожалению, этого не знала Инесса Вегуэра, которая считала, что в один день потеряла брата и мужа. Никакие уговоры не остановили ее, и она решила посвятить остаток жизни служению Богу. Я не знаю, в каком монастыре сейчас Инесса, но, быть может, когда мне удастся ее найти, и она узнает о том, что вы живы, ее решение изменится. Примите выражение моего самого искреннего почтения, Мария Лопес».

Когда Анри прочитал эти строки, руки его задрожали, а на глаза стали наворачиваться слезы. Он опустился в кресло и, закрыв лицо руками, зарыдал. Вначале только боль и отчаяние наполняли его. Но потом пришла мысль, что Инесса, вероятно, любила очень сильно, раз решила уйти от светской жизни, узнав о его мнимой смерти. Значит, можно надеяться, что еще не все потеряно. Анри вдруг оторвал руки от лица, посмотрел прямо перед собой и твердо сказал:

– Я найду тебя, любимая! Я дойду до тебя, чего бы мне это ни стоило!

 

Эпилог

Ледяной ветер завывал над заснеженным полем и разоренными домами Ковенского предместья. Было не просто холодно – было чудовищно холодно. Все, казалось, сковал мороз. На дороге там и сям валялись замерзшие трупы людей и коней. Пара сотен солдат, похожих, скорее, на каких-то оборванцев, кутаясь в лохмотья, вступили на узкий деревянный мост через Неман. Анри сжимал леденеющими руками кавалерийский карабин. Он и еще несколько вооруженных офицеров шли за маршалом Неем, командующим последним арьергардом французского войска.

Великой армии больше не существовало.

Анри прошел все. Он был в авангардных боях, он сражался под Полоцком летом и осенью, он участвовал в последней атаке кирасир при Березине во время отступления, он до последнего пытался сохранить остатки своей части сплоченными вокруг знамени. Раз пять он непостижимым образом в последний момент избегал верной смерти от пули, ядра или казацкой пики. Казалось, что опасности обходили его стороной. Его ни разу даже не ранило. Каким-то чудом он не был обморожен.

На его груди под мундиром всегда была надета шелковая лента с надписью: «Madre purissima garda mi amado»…

Анри был уверен, что уцелел во всех невзгодах потому, что Инесса надеялась, что он жив, и молилась за него… Он верил, что пройдет все испытания, которые ждут впереди, и они с любимой наконец соединятся, чтобы быть вместе до последнего вздоха, как они поклялись в ту волшебную единственную ночь: «Пока смерть не разлучит нас».