Воскресным утром 25 марта 1810 года в Сарагосе было солнечно. Яркие лучи света проникали в просторную комнату особняка на площади Сан-Лоренцо, где, стоя перед старым ртутным зеркалом, брился молодой капитан Второго драгунского полка Анри де Крессэ.
По непонятной для капитана причине его вызвали воскресным, да еще и праздничным утром к главнокомандующему, назначив время приема ровно на десять часов. Нужно сказать, что главнокомандующий французской армией в Арагоне, генерал Сюше, рассматривался не просто как высокопоставленный офицер, а чуть ли не как вице-король этой провинции. К тому же двадцать пятого марта вся Сарагоса отмечала праздник Благовещения, так что Анри никак не мог сообразить, зачем его, простого командира драгунской роты, временно находящейся в распоряжении Арагонской армии, вызывают в резиденцию генерала, да еще в такой день…
Поэтому молодой офицер самым серьезным образом отнесся к своему внешнему виду. Он выбрился начисто, ибо во французской армии по установившейся с незапамятных времен традиции драгунские офицеры не носили усов. Впрочем, это, наверное, было к лучшему. Усы только испортили бы красивое, благородное лицо Анри с изысканно очерченными губами.
Закончив бритье и надев идеально чистую, свежую батистовую рубашку, молодой офицер повязал на шее длинную и широкую черную шелковую ленту, «галстук», как называли этот предмет туалета. Потом с удовольствием просунул руки в рукава вычищенного и еще теплого от утюга свежевыглаженного мундира, который помог ему надеть старый слуга.
Жалованье капитана позволяло нанять слугу, и де Крессэ три года назад пригласил к себе на службу старого отставного драгуна по имени Жак. Этот бывший вояка уже не способен был к строевой службе, но без войны и без лошадей не знал, зачем вообще жить на свете. Он прекрасно мог подшить порванный мундир, отлично готовил, великолепно ухаживал за лошадьми и, конечно, давал молодому офицеру кучу ценных советов. Вот и сейчас, вручая шляпу своему господину, он покачал головой и многозначительно заметил:
– Мой капитан, вы идете к большому начальству, лучше уж наденьте все по парадной форме.
Действительно, высокую двуугольную шляпу во французской армии носили для прогулок и визитов – в общем, вне строя.
Анри, секунду поразмыслив и вспомнив простую истину военных всех времен и народов: «Лучше перекланяться, чем недокланяться», произнес:
– Хорошо, дай каску… с султаном.
Старый слуга принес большую кожаную коробку и отдельно круглый футляр, похожий на тубус. Подобно духовному лицу, творящему священнодействие, Жак медленно открыл коробку и извлек оттуда позолоченную каску с гребнем, украшенным роскошной тисненой бронзой. На гребне красовался огромный конский хвост, а низ каски и ее козырек были отделаны дорогой леопардовой шкурой. Неспешным жестом слуга открыл тубус и извлек на свет Божий длинный, пышный, ярко-зеленый с алым верхом султан из петушиных перьев, прикрученных к гибкому штырю китового уса. Потом вставил султан нижним концом в трубочку, прикрепленную внизу каски справа, повернул рычажок зажима и, зафиксировав султан, подал это настоящее произведение искусства своему начальнику. Он сделал это с таким важным видом, что казалось, будто он был не слугой, а епископом, подающим золотой царственный венец на коронации какого-то монарха.
Де Крессэ надел сверкающую каску, поправил портупею, державшую роскошный парадный палаш с эфесом из позолоченной бронзы, натянул свежие замшевые перчатки с крагами. Поблагодарив слугу кивком головы, он прошел несколько шагов по лестнице и толкнул тяжелую дверь.
Веселые солнечные лучи ударили молодому человеку в лицо, и он с наслаждением вдохнул свежий ветер, пронизанный острыми запахами весны. Вдали, раздавался негромкий перезвон колоколов, а со стороны центральной площади был слышен едва различимый гул толпы. Анри прикрыл ладонью глаза от ослепительного света, пока зрачки не привыкли к яркому солнцу, и уверенно зашагал по улице.
Капитан де Крессэ оказался в Сарагосе лишь недавно, но прекрасно знал дорогу к особняку, занимаемому главнокомандующим. Впрочем, каждая собака в Сарагосе знала, где располагается генерал Сюше, и именно об этом молодой офицер был осведомлен в первую очередь, когда приехал со своей ротой на пополнение Арагонской армии. Конечно, надо было бы повернуть налево, и через три минуты он был бы уже на широкой улице Коссо, а еще минут через пять – у самой резиденции. Но Анри вышел заблаговременно, ему хотелось немного прогуляться, посмотреть на город, который готовился к празднику, да заодно собраться с мыслями перед непонятным и вызывающим у него некоторые опасения визитом к главнокомандующему.
Именно поэтому молодой капитан повернул направо и двинулся в сторону площади Сео. Поравнявшись с мрачным старинным зданием церкви Сан-Сальвадор, он вышел на маленькую улочку и буквально через минуту оказался на широкой площади перед величественным собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар.
Хотя для воскресенья и для Испании был еще, можно сказать, ранний час, но на площади перед громадным зданием было многолюдно. Кто-то выходил на улицу из темного проема портала собора, побывав уже на первой утренней молитве, кто-то только что пришел на площадь в ожидании предстоящего зрелища… В любом случае, там и сям виднелись нарядно одетые люди. Мужчины посостоятельней щеголяли в ладно скроенных французских фраках, узких кюлотах, чулках и башмаках с серебряными пряжками. Их жены и дочери были облачены в платья по последней французской моде.
Зато смуглолицее смеющееся простонародье выделялось яркими национальными костюмами. Мужчины были облачены в короткие куртки «чалеко» и «чакеты», талии были обернуты пестрыми поясами «фаха». Женщины носили недлинные клетчатые платья и яркие косынки. И у тех и у других на ногах были неизменные плетеные сандалии, характерные для Арагона – альпаргаты. Наконец, все женщины: и богатые, и не очень – носили на голове мантильи – кружевные вуали наподобие фаты. Только мантильи чаще всего были черного цвета и приподнимались на голове за счет высокого гребня, вставленного в прочно завязанные в узел волосы.
Старухи в черном что-то сердито обсуждали, но их гортанные скрипучие голоса перекрывал веселый смех юношей и девушек и громкие восклицания мужчин, приветствовавших своих знакомых.
Спиной к собору по обеим сторонам от входа стояли отряды пехоты в парадной форме. Де Крессэ наметанным взглядом тотчас же определил: две роты гренадер. Одна из этих рот, справа от входа, была французской, а та, что стояла слева, – польской. На ослепительном солнце алые султаны, венчающие огромные меховые шапки французских гренадеров, казались яркими цветами. Латунные бляхи сияли начищенным металлом. Темно-темно-синие мундиры солдат подчеркивали белизну лацканов, и скрещенных на груди вычищенных ремней полусабель и патронных сум.
Поляков легко можно было отличить по непривычным для французской пехоты ярко-желтым лацканам на темно-синих мундирах. У польских гренадер были также яркие алые высокие султаны, но вместо меховых шапок поляки носили кивера с латунными бляхами.
Французские солдаты, составив ружья в козлы, смеялись и перекидывались шутками, время от времени обращаясь к прохожим, особенно к женщинам. Вот три испанские девушки, как бы невзначай, прикрыв лица веерами, прошли перед строем, только искоса бросив любопытный взгляд на французов.
– Эй, сеньорита, – воскликнул молодой солдатик и добавил на ломаном испанском, – quando casamos?!
– Nunca,– бросила, чуть повернувшись в его сторону, испанка, и все девушки прыснули со смеху…
Поляки выглядели иначе. Хотя до церемонии оставалось еще два с лишним часа, офицеры на всякий случай приказали подчиненным стоять с оружием в руках и придирчиво инспектировали все детали обмундирования и амуниции. Де Крессэ невольно вспомнил, как один старый офицер рассказывал ему, что для солдата всякое веселье сводится к раннему подъему: «Представьте себе, что Император или маршал решил провести торжественный смотр в полдень, чтобы отметить какой-нибудь праздничный день. Тогда генералы, вне всякого сомнения, назначат инспекцию на 11 часов утра, полковники, конечно же, построят свои полки в 10 утра. Командиры батальонов пожелают удостовериться, что у всех все нормально, и выведут свои батальоны на линию в 9 утра, и так дальше до последнего капрала, который подымет свое отделение в 5 утра. Вот такое веселье у солдата».
Тем не менее де Крессэ не мог налюбоваться высокими ладными бойцами, большей частью светловолосыми. Они выглядели подтянуто и отличались каким-то особым воинским шиком. Капитан вспомнил, что о Вислинском легионе, к которому принадлежали эти гренадеры, ходили легенды, и, штурмуя в свое время город, они совершали настоящие чудеса.
Проходя мимо французской роты, не занятой еще построением, де Крессэ козырнул непринужденно переговаривавшимся французским офицерам, и те ответили ему приветливым салютом. Улыбка молодого пехотного офицерика была такой искренней, что де Крессэ почувствовал себя просто обязанным сказать ему хотя бы пару слов. Подойдя, он самым естественным тоном бросил:
– Готовитесь к празднику?
– Так точно, – весело ответил совсем молодой капитан.
– А что теперь, на празднике Благовещения присутствует и армия?
– А вы разве не знаете? – изумленно ответил пехотинец. – Да и к тому же сегодня не только Благовещение. Весь город празднует бракосочетание нашего Императора с эрцгерцогиней австрийской Марией-Луизой!
Де Крессэ изумленно расширил глаза:
– Бракосочетание Императора?!
– Ну да, конечно. Сам командующий прибудет сюда в полдень на торжественный молебен… а вечером весь город гуляет, ну и мы тоже, говорят, будет иллюминация, фейерверк, танцы.
Де Крессэ несколько раз одобрительно кивнул головой, улыбнулся и, попрощавшись с пехотным офицером, пошел дальше сквозь пребывающую на площадь толпу.
«Вот уж действительно неисповедимы пути Господни и загадочна душа человека! – размышлял он. – Ведь этот город меньше года назад отчаянно дрался с нашими войсками!»
Действительно, Сарагоса билась с французами насмерть, жестоко, беспощадно к врагам и к себе также. Но потом город понял, что дальше драться невозможно, и в его душе что-то надломилось. И когда 22 февраля 1809 года остатки гарнизона вышли нестройными толпами из ворот Портильо и, небрежно покуривая сигары, бросили оружие, капитуляция была полной. Спустя два дня маршал Ланн вместе с маршалом Мортье торжественно въехали в признавшую поражение столицу Арагона. Когда же в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар был отслужен молебен в честь окончания боев, а епископ воздал благодарение Богу за то, что он даровал победу французскому оружию, гордые сарагосцы не желали больше драться, они как бы сказали себе: «Для нас война закончена, а если кто-то хочет повторить наш подвиг, милости просим!»
Погруженный в эти мысли молодой капитан дошел до площади Сан-Антон, прошел по узкой улице Платерия и вышел на длинную рыночную площадь. Здесь уже вовсю царило оживление. Вся площадь была заполнена лотками торговцев, продававших рыбу, фрукты, овощи, мясо, всевозможную снедь, сласти и разные безделушки. В нос бил то острый запах свежих апельсинов и лимонов, то сладкий аромат корицы, то дразнящий аппетит, густой запах свежих булок и печенья с пряностями…
Пройдя рыночную площадь, де Крессэ через пару минут почти замкнул круг своей прогулки и вышел на широкую улицу Коссо. До особняка главнокомандующего оставалось несколько минут ходьбы. Тут Анри от размышлений о судьбах мира и города вернулся к мыслям лично о себе: «Какого черта я потребовался командующему, да еще в такой день?»
К сожалению, единственным объяснением, которое можно было дать этому обстоятельству, была дуэль.
Да, да! Дурацкая, совершенно ненужная дуэль с адъютантом главнокомандующего Эвраром де Монтегю. Это произошло несколько дней назад, когда десятка полтора офицеров собрались отметить возвращение главных сил армии из безуспешного, правда, похода на Валенсию.
Никто и не сомневался, что этот «поход», а точнее, некая имитация наступления на знаменитый город, был лишь формальной данью приказу короля Жозефа, брата Наполеона, возведенного на испанский престол. Никто, даже генерал Луи-Габриэль Сюше, командующий тридцатитысячной Арагонской армией, не воспринимал его всерьез как начальника.
«Даже», потому что Сюше был человеком политически осторожным, с начальством не спорил, а тем более с королем Жозефом, на племяннице супруги которого недавно женился. Выгоду от этого брака генерал никак не хотел портить скандальными выходками. Поэтому он приказал двинуться на Валенсию, где стояла мощная испанская армия, поддерживаемая к тому же с моря англичанами. Ясно было, что часть Арагонской армии никак не сможет взять Валенсию. Да и Сюше двинул в поход предельно малые силы, чтобы ничем не рисковать, а доложить потом начальству:
– Сир, мы сделали все, что могли, но, увы, обстоятельства оказались сильнее нас.
Теперь, после этого псевдопохода, в доме, где вольготно расположился на постое офицер штаба Раффрон, собрались его друзья и друзья друзей – офицеры гусар, кирасир и, конечно, штабные. Среди прочих приглашенных был и Анри. Его позвал один из офицеров Тринадцатого кирасирского полка, с которым он успел подружиться за время своего недолгого пребывания в Сарагосе.
Буквально сразу, едва началась пирушка, взгляд Анри скрестился со взглядом молодого офицера, облаченного в роскошный гусарский мундир. На левом рукаве его темно-синего расшитого золотом доломана красовалась белая шелковая повязка с золотой бахромой, знак адъютанта главнокомандующего.
Адъютант, которого звали Эврар де Монтегю, красавец с тонкими, будто нарисованными усиками, почти постоянно улыбался какой-то странной, то ли небрежной, то ли брезгливой улыбкой. Эта улыбка не понравилась де Крессэ.
Но, впрочем, через миг он об этом забыл, потому что офицеры начали оживленную беседу. Кто-то из гусар с хохотом рассказывал, как на походе они с приятелем добыли целую бочку великолепного вина из Кариньены, кто-то из штабных, сопровождая свой рассказ двусмысленными шуточками, говорил, что к маршалу в скором времени должна приехать из Франции молодая красавица жена. Это вызвало, конечно, поток самых смачных комментариев и веселого смеха. А кто-то рассказал о том, как во время штурма Сарагосы нашел в библиотеке университета целую кучу разных фолиантов, и на память даже прихватил крошечную старинную книжечку, которую с тех пор носит в кармане фалд. Едва взглянув на томик, Анри тут же точно назвал время его издания, и разъяснил даже, по какому поводу была выпущена книжка. Все по-раскрывали рты от удивления.
Тогда де Крессэ пришлось рассказать о том, как он рвался служить в армии, но его отец, убежденный роялист, категорически запретил даже думать о том, чтобы идти в войска, носящие страшные синие мундиры, встав под знамена тех, кто убил короля и уничтожал священников. Напрасно Анри доказывал, что время анархии уже давно прошло, и что Бонапарт, ставший первым консулом, вернул стране и порядок, и веру и законность. Отец ничего слышать не хотел. Он посадил его почти что под домашний арест в родовом замке, а чтобы юноша не скучал, а заодно занялся самообразованием, поручил Анри разобрать кучу старинных фолиантов и рукописей, которые хранились в семейном архиве с незапамятных времен.
Нужно сказать, что отец Анри, хоть и роялист, был человеком самых передовых взглядов. Своих крестьян он не только не тиранил, а наоборот, помогал им всем, чем мог. Вся округа знала его как человека доброго и честного. Потому, когда в Революцию из Парижа приехал какой-то подпоясанный трехцветным шарфом чиновник и начал агитировать крестьян за свободу, равенство и братство, а также призывать всех дворян, мужики просто вышвырнули его из деревни пинками под зад. Так что родовой замок нисколько не пострадал, и Анри целых три года просидел за разбором старинных книг и расшифровкой древних рукописей.
На этом «научная часть» беседы завершилась и началась ненаучная. Тосты следовали один за другим. Пили за Императора, за победу, за генерала Сюше и даже за его жену, за пехоту, за кирасир, за гусар… а потом кто-то, увидев мундир Анри, воскликнул:
– За драгун!
На что Монтегю ни с того ни с сего презрительно бросил:
– Что за них пить, никакого толку от этих драгун: ни пехота, ни кавалерия…
Адъютант сказал это, наверное даже не подумав. И конечно, он ничего не имел против драгун, а просто почувствовал в глазах де Крессэ неприязнь, и ему захотелось уязвить молодого офицера, своего ровесника. Но Анри тотчас же ударила в голову кровь. Он прекрасно понял, что вопрос не о драгунах и не о гусарах, а о нем лично, и гневно воскликнул:
– А меньше всего толку от штабных фанфаронов.
Монтегю, все так же улыбаясь, привстал, посмотрел в глаза де Крессэ и, растянув губы так, что блеснули белые зубы, медленно повернул в руке бокал, а потом внезапно плеснул его содержимое прямо в лицо капитану. К счастью, вино оказалось белым, а бокал – полупустым, но это было не важно…
Анри буквально взревел от гнева и выхватил палаш из ножен. Монтегю, отскочив назад, схватил свою саблю, и ее полированный клинок тотчас же зловеще блеснул в красноватом свете свечей.
Все это произошло буквально в считаные секунды. Еще миг – и они убили бы друг друга, но тут все собравшиеся вцепились в драчунов, двое или трое схватили за руки де Крессэ, двое или трое держали Монтегю.
– Господа! – воскликнул пригласивший всех к себе офицер. – Господа, что вы делаете! – А потом словно понял, что сказал глупость, и добавил: – Только не здесь и не сейчас!
– Нет, сейчас же, сейчас! Сейчас!! – кричал де Крессэ.
– Да!! Да!! – восклицал в ответ Монтегю. – Дайте-ка мне этого зелененького красавчика, – очевидно намекая на цвет драгунского мундира, кипятился он, – я сделаю из него мелко нашинкованный салат!!
В общем, о примирении не могло быть и речи. Почти что держа под руки обоих соперников, компания прошла по улице Коссо, в ту часть города, которая чуть больше года назад была ареной боев. Днем здесь, разбирая завалы, беспрерывно копошились сотни рабочих, но ночью стояла жутковатая тишина, и видно было только разбитые стены и зияющие зловещими черными дырами дверные проемы и окна.
Едва нашлась небольшая ровная площадка, как дуэлянты сбросили мундиры, выхватили оружие и встали в боевую стойку. Два фонаря освещали мерцающим блеском решительные лица обоих противников и полированную грозную сталь острых клинков.
Все произошло практически мгновенно. Монтегю успел нанести только пару ударов саблей, которые Анри, искусный фехтовальщик, без труда отразил. Еще миг – и де Крессэ, сделав резкое стремительное движение, вонзил палаш в правую руку противника.
Обливаясь кровью, адъютант выронил саблю из рук. Правда, он кричал, что еще может стреляться на пистолетах, что все равно прикончит этого негодяя, драться дальше им уже никто не дал. Кровь пролилась, и для всех долг чести был выполнен…
На следующий день Анри проснулся с больной головой и с осознанием того, что наделал глупостей.
Теперь, идя по улице Коссо, он невольно вспомнил в деталях всю эту историю, а в голове у него билось:
«Неужели этот адъютант донес? Конечно! Иначе зачем меня вызвали к главнокомандующему, да еще и в такой день… А может, – мелькнула в который раз мысль, – речь идет о моей роте? Может, все-таки пришел ответ из военного министерства?»
Действительно, пребывание Анри де Крессэ в Сарагосе было довольно странным. Дело в том, что Второй драгунский полк в прошлом году сражался поблизости от столицы Арагона, прикрывая осаду, но потом поступил в распоряжение корпуса Виктора и ушел с ним на юг Испании. Маршевая же рота, вышедшая на усиление полка из Франции, была направлена на Сарагосу. Так командир этой роты де Крессэ оказался в двусмысленной ситуации.
Командование Арагонской армией, которой не хватало кавалерии, видело в приказе, данном отряду Второго драгунского, только то, что он должен был подкрепить войска под Сарагосой, а молодой капитан считал, что его людям следует идти на усиление своего полка, а значит, на юг. В общем, послали письмо в Париж военному министерству за разъяснением…
«Может, наконец, роту пошлют к нашим? – вопрошал себя де Крессэ и сам себе отвечал: – Но тогда какого черта вызывает сам главнокомандующий? Подобный приказ мог передать любой штабной офицер. По меньшей мере, странно».
Погруженный в свои размышления, де Крессэ и не заметил, как очутился поблизости от особняка графа Фуэнтеса. Ошибиться в том, где находилась резиденция главнокомандующего, было невозможно. На широкой в этом месте улице Коссо напротив дворца уже стоял отряд почетного караула в ожидании выхода главнокомандующего. Это была рота польских улан и рота французских кирасир в сверкающих латах. Все кавалеристы стояли подле своих коней, кто-то болтал, кто-то поправлял амуницию, кто-то курил короткие пузатые трубки – до выхода главнокомандующего оставалось еще почти два часа. Несколько офицеров в мундирах разных полков о чем-то оживленно беседовали. Среди них де Крессэ заметил и двух офицеров в роскошных адъютантских мундирах гусарского образца с белыми ментиками и белыми с золотом повязками на левой руке. Де Крессэ вежливо отдал честь офицерам, которые в ответ небрежно козырнули, и направился к входу в особняк. По краям от входа стояли два гренадера в парадных мундирах и высоких меховых шапках, совсем такие, как он видел перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар.
Усачи-гренадеры с загорелыми лицами, увидев входящего офицера, без особого энтузиазма сухим четким движением взяли ружья «на плечо» и застыли по стойке смирно. Видно было, что они привыкли отдавать почести куда более высокопоставленным лицам. Для офицера в чине капитана даже не брали ружья «на караул». В ответ так же сухо приложив руку к козырьку, Анри подошел к двери, которую тотчас же открыл швейцар, и почти в то же мгновение перед молодым офицером оказался дежурный адъютант, в таком же мундире, в каком щеголял Монтегю и те двое, что прогуливались по улице. Темно-синий ладно скроенный гусарский мундир, весь расшитый золотом, белый ментик на плече, отороченный дорогим мехом и также весь расшитый золотом; лядунка темно-красной кожи на сафьяновой перевязи, алая ташка с золотым орлом, и все это щедро обшито, расшито и украшено золотыми галунами и бахромой…
Молодой адъютант, почти совсем мальчик, отдав честь, учтиво спросил:
– Капитан де Крессэ?
– Да, я вызван командующим.
Адъютант кивнул и жестом предложил следовать за ним. Пока они с юным адъютантом поднимались по лестнице, де Крессэ рассмотрел щегольские сапожки своего спутника из малиновой кожи с маленькими золотыми шпорами. Юноша настолько изящно ступал своими стройным ногами, что Анри даже усмехнулся про себя: «Ему бы в балет, а не на войну».
Но, когда оба офицера поднялись наверх и оказались в просторном вестибюле, Анри заметил на груди адъютанта орден Почетного легиона, а на щеке – свежий шрам, явно не от коготков возлюбленной.
Молодой адъютант вынул из кармана красивые тонкие золотые часики и, открыв крышку, произнес:
– Сейчас девять сорок шесть, командующий на значил вам на десять ноль-ноль. Подождите, пожалуйста, генерал любит строгую пунктуальность.
С этими словами он исчез так же быстро, как и появился, оставив Анри безуспешно гадать, зачем он понадобился генералу. В ожидании молодой офицер осмотрелся вокруг. Он был в настоящем дворце. Массивные бронзовые часы тихо тикали в углу. На стенах висели картины в тяжелых золотых рамах, на них были изображены какие-то гранды семнадцатого века. Это Анри понял, так как вполне мог датировать произведения искусства по костюмам, вдоволь насмотревшись старинных документов и гравюр во время вынужденного «заточения» в родовом замке. Иногда в дверном проеме он видел, как в коридоре суетятся лакеи, явно готовившиеся к какому-то приему.
Ровно в девять пятьдесят девять молоденький адъютант снова откуда-то появился и еще раз предложил де Крессэ следовать за ним. Подойдя к двери кабинета, он опять остановился, а когда раздался бой часов, уверенно постучал и, даже не дождавшись ответа, решительно шагнул вперед.
В просторном рабочем кабинете, со стенами, обитыми кордовской кожей с золотым тиснением, стоял во весь рост главнокомандующий Арагонской армией, дивизионный генерал Луи-Габриэль Сюше. Подтянутый сорокалетний мужчина с холеным лицом был облачен в темно-синий, почти черный мундир, расшитый золотыми дубовыми листьями по воротнику и обшлагам. Такого же цвета суконные кюлоты облегали стройные ноги генерала, а черные ботфорты с острыми носками и золотыми шпорами были начищены до зеркального блеска.
Все в генерале подчеркивало его строгость, организованность, деловитость, но в то же время любовь к воинской красе, всему тому, что во Франции называют «panache» – блеск, отвага, яркость…
Командующий что-то диктовал безмолвному секретарю, облаченному в строгий темный фрак. За столом слева от входа сидел еще один высокопоставленный офицер в густых золотых эполетах.
«Наверно, начальник штаба или его заместитель», – мелькнуло в голове у де Крессэ.
Впрочем, все это было не так важно. В углу, небрежно облокотившись на барочную консоль, стоял он – Монтегю! На лице смазливого адъютанта была все та же брезгливая улыбка, которую де Крессэ увидел в тот злосчастный вечер. Хотя было совершенно не холодно, Монтегю почему-то кутался в свой дорогой ментик, а левой рукой поигрывал золотой кистью на гусарском поясе.
«Ну конечно, так и знал, – подумал Анри, – донес-таки. Тоже мне, герой».
Увидев вошедшего офицера, командующий любезным и в то же время властным жестом показал секретарю, что тот может удалиться. Скромный писарь тотчас поспешно собрал свои бумаги и бесшумно выскользнул из кабинета.
Генерал поднял глаза и посмотрел в упор на Анри. В его глазах не было не только никакой угрозы, но и даже намека на то, что он сердится.
– Добрый день, господин капитан, – произнес он, как умеют только хорошие командиры, одновременно и приветливым, и начальственным голосом.
– Капитан де Крессэ прибыл по вашему распоряжению, – четко отрапортовал Анри, прикладывая руку к козырьку каски.
– У меня к вам довольно деликатное дело, – все так же без тени раздражения сказал Сюше, – я много наслышан о ваших способностях и поэтому решил с вами побеседовать…
«Как это он тонко, – промелькнуло в голове у Анри, – „о ваших способностях“… Как держит себя в руках! Поистине школа Императора!»
– Но, прежде чем перейти к этому вопросу, – продолжал генерал, – я прошу вас дать мне слово офицера, что ни одна фраза, произнесенная здесь, не будет известна никому, кроме присутствующих.
– Да, мой генерал, – ответил Анри, чувствуя, что он явно что-то недопонимает.
Выслушав ответ капитана, Сюше посмотрел ему прямо в глаза и после небольшой паузы вдруг спросил:
– Что вам известно о тамплиерах?
– О тамплиерах?! – ничего не понимая, переспросил Анри. Вопрос показался ему столь же уместным, как разговор о том, что ест на завтрак бабушка датского кронпринца или какой длины хвост у крокодила.
– Да, – ничуть не смущаясь, спокойным, уверенным голосом переспросил генерал, – о рыцарях ордена Храма?
Чуть оправившись от изумления, но все же пока ничего не понимая, Анри неуверенно проговорил:
– Если я верно помню, этот военно-монашеский орден был основан в двенадцатом веке французскими рыцарями. Очень скоро стал необычайно могущественным. Сражался в Святой земле…
Сюше чуть улыбнулся и кивнул головой, словно преподаватель, удовлетворенный ответом ученика. Анри чуть более уверенного продолжил:
– После ухода христиан из Малой Азии орден по терял смысл своего существования. Король Филипп IV Красивый решил уничтожить его, тамплиеры были арестованы и отданы под суд. Магистра и, кажется, еще кого-то сожгли на костре…
Генерал опять удовлетворенно кивнул головой, и Крессэ еще более уверенно произнес:
– Совсем недавно Франсуа Рейнуар поставил на сцене пьесу «Тамплиеры». Сам я ее не успел посмотреть, но слышал о ней немало самого лестного. Говорят, что пьеса очень понравилась императору. Если я правильно помню, автор сочувствует рыцарям Храма и считает, что все обвинения против них были фальшивыми, а Филипп начал процесс против них потому, что боялся могущества тамплиеров, и потому, что ходили слухи об их несметных богатствах.
– Вот именно, – прервал сбивчивую речь де Крессэ генерал, – «несметных богатствах»!.. – А потом, после секундного молчания добавил: – Ну а вы знаете, что тамплиеры были здесь, в Арагоне?
– Да, – неуверенно то ли утвердительно, то ли вопросительно пробормотал молодой капитан, окончательно сбитый с толку всей этой беседой.
– Здесь, в Арагоне, у них было чуть ли не настоящее государство, и они были настолько могущественными, что даже хранили у себя всю казну Арагонского королевства! И если у меня верная информация, эта казна и прочие «несметные богатства» хранились в замке Монсон. Так вот, этот замок сейчас занят нашими войсками, и в нем ведутся работы по сооружению контрминных галерей. Во время этих работ наши солдаты натолкнулись на древний потайной ход, который раньше, видимо, вел за пределы замка. А в потайном ходу была обнаружена ниша, а в ней – несколько старинных золотых монет и это…
С этими словами генерал взял со своего рабочего стола какой-то пожелтелый документ размером примерно с книгу «in quarto» и протянул его де Крессэ.
На пергаменте, явно очень старом, было нацарапано несколько строчек на каком-то тарабарском языке, а под текстом размещался небольшой рисунок, по всей видимости план какого-то помещения. На рисунке в левом верхнем углу красовался огромный жирный крест.
Молодой офицер повертел бумагу в руках, собрался с мыслями и неуверенно сказал:
– Похоже на то, что называют готическим курсивом. Текст четырнадцатого века, а может, и немного более ранний. Действительно мне пришлось прочитать когда-то немало документов этого времени… Но здесь я, ей-богу, ничего не смогу разобрать. Это явно не французский, да и не испанский язык, скорее всего.
– Это шифр, – уверенно заявил генерал, – и у нас нет никого, кроме вас, кто хоть раз в жизни занимался подобными бумагами. Так что вся надежда на вас… – Тут Сюше, как бы спохватившись, добавил: – Да, пожалуйста, не думайте, что здесь собрались кладоискатели. Чтобы вы поняли, зачем я вас вызвал, я хочу показать другой документ, который мы получили несколько дней назад.
С этими словами генерал взял со стола вполне современное письмо и протянул его капитану.
«Император приказывает сообщить Вам, господин генерал Сюше, – прочитал Анри начало документа, написанного четким каллиграфическим почерком, – что огромные суммы, которые государственный бюджет страны выделяет на содержание войск в Испании, приводят к опустошению французской казны. Необходимо отныне, чтобы край, который вы занимаете, давал ресурсы на содержание ваших войск…»
Анри не успел дочитать длинное письмо, генерал забрал его решительным жестом и добавил:
– Теперь, надеюсь, вы понимаете! Если у нас есть хоть малейшая надежда, что эти чертовы тамплиеры спрятали свою казну, и у нас есть шанс ее найти, я просто обязан попытаться это сделать…
Лицо генерала было серьезным и решительным.
– Я уверен, мы сможем привести в порядок Ара гон. Мы вышвырнем отсюда этих бандитов, которые под видом борьбы за свободу убивают наших солдат и терроризируют жителей. Мы обеспечим безопасность и приучим честных людей платить налоги… Но нам нужно время! Хоть немного времени, черт побери! Если вам, дорогой де Крессэ, удастся разгадать этот шифр, а потом найти несколько бочонков золота, вы нас просто спасете! Ведь в противном случае нам придется провести дополнительные экстраординарные поборы или недоплачивать войскам. А вы знаете, что значит недоплачивать войскам? Это значит разрешить грабеж, а это значит, что мы никогда не сможем навести здесь порядок! А я хочу, я сделаю так, чтобы Арагон стал оплотом мира на этой много страдальной земле!
Тут генерал почувствовал, что, наверное, немного перебрал с патетикой, и потому, чуть улыбнувшись, добавил:
– А вы, де Крессэ, конечно же, получите щедрое вознаграждение. Дай Бог вам найти эти сокровища, и тогда вы сможете не только отремонтировать замок вашего отца, но и купить себе еще один!..
Теперь Анри понял, о чем идет речь. Он попросил разрешения скопировать текст и рисунок. Все для этого уже было готово, и капитан, усевшись за стол, тщательно перерисовал знаки и схему. Когда работа была закончена, Сюше одобрительно кивнул головой и протянул документ, составленный пока Анри копировал схему:
– Вот вам мое официальное предписание временно сдать командование ротой вашему помощнику, лейтенанту Вернье. Вы же поступаете в мое непосредственное распоряжение вплоть до особого приказа. На самом деле, я освобождаю вас от всей службы с условием, что вы посвятите все силы изучению этого ребуса… Да, вот еще одно письмо, к ректору университета. Ему предписывается оказать вам все возможное содействие, а если вам потребуется какая-либо книга или рукопись, вы можете забрать ее с собой, не колеблясь.
Де Крессэ неуверенно и без особого восторга взял письма главнокомандующего. Сюше, увидев, что капитан не проявляет бурной радости по поводу своего «отпуска», усмехнулся:
– Вас что, не интересует перспектива стать богачом, да еще и немного отдохнуть от войны? Ну-ну, давайте, де Крессэ! Поработайте немного не только вашим палашом, которым, как я узнал, вы прекрасно владеете, но и пером… – Произнеся фразу про палаш, генерал ухмыльнулся и чуть скосил глаза в сторону Монтегю, а потом добавил: – Да, возможно, вам потребуется совершить какие-то расходы. Возьмите это.
С этими словами Сюше вложил в руку молодого офицера небольшой, но туго набитый кошелек.
Де Крессэ не стал строить из себя гордеца и святошу и взял кошелек, уже хотя бы потому, что за последний месяц он вынужден был сильно потратиться и задолжал даже жалованье своему слуге.
Когда по окончании разговора Анри вышел на улицу, то почувствовал, что ему требуется время, чтобы осмыслить происходящее. Оставив позади особняк командующего и стоящий перед ним уже наготове почетный караул, он медленным прогулочным шагом двинулся вправо по улице Коссо. Едва ли через минуту позади раздались быстрые шаги, а потом звонкий голос окликнул:
– Капитан де Крессэ!
Анри резко оглянулся и с удивлением увидел Монтегю, который махал ему рукой и почти бежал в его сторону.
– Я хотел бы перед вами извиниться, – скороговоркой выпалил адъютант, когда догнал Анри. – Глупое происшествие, не правда ли, – засмеялся он, демонстрируя свою правую руку на перевязи.
Увидев улыбку Монтегю, которая теперь показалась доброй, веселой и открытой, Анри, признаться, весьма обрадовался. Действительно, как-никак, Монтегю был адъютантом главнокомандующего. Явно не полезно ссориться с человеком, приближенным к генералу, который был для Арагона почти вице-королем, а для солдат и офицеров его армии – самым главным человеком на земле. Ведь Император где-то далеко в Париже, а генерал Сюше здесь, и к тому же наделен фактически неограниченными полномочиями. Он мог при желании произвести офицера даже в бригадные генералы, а мог и отдать под трибунал. Поэтому Анри с радостью пожал руку Монтегю, ведь он понимал, что их ссора была не более чем глупым бессмысленным инцидентом под влиянием винных паров.
– Вы знаете, здесь рядом есть отличная таверна, – начал весело адъютант.
На что Анри поспешно ответил:
– Я вас туда приглашаю, ведь благодаря вам я теперь богач! – С этими словами он вынул из кармана фалд кошелек и оценивающе взвесил его на руке.
– Здесь триста франков серебром и золотом, сам отсчитывал, – с гордостью заявил Монтегю, широко улыбаясь уже очаровательной и приятной улыбкой, – но сейчас я не могу идти с вами. Я должен сопровождать командующего на церемонию в Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар. Что вы скажете, если мы встретимся в три часа пополудни, ну, например, где-нибудь на маленькой площади перед Сан-Сальвадором? Я думаю, церемония к этому времени уже закончится и командующий отпустит меня. Как вы уже, наверное, знаете, в Испании обедают поздно, да и ужинают тоже не рано…