Над горой Монте-Ороэль клубились густые облака, солнце пробивалось сквозь них и заливало вершину волшебным розоватым блеском. Легкий прохладный ветерок дул среди зарослей лиственниц и наполнял воздух густым ароматом гор.

Молодой граф ехал на холеном жеребце вдоль строя своего отряда, совершенно не похожего ни на какие формирования герильи. Почти все его бойцы были облачены в мундиры или, по крайней мере, в нечто напоминающие мундиры. И уж во всяком случае, у всех была безупречная экипировка, патронные сумы, висевшие на начищенных до блеска черных ремнях, и ярко-красные кокарды, красовавшиеся на киверах или шляпах. В строю было триста двадцать человек, как отрапортовал молодому графу его помощник, капитан Мануэль Гарсия. Он так же, как и его командир, восседал на коне, хотя и не таком ладном, как тот, что был у Кондесито.

Привычка молодого графа командовать чувствовалась во всем. Он так смотрел на своих бойцов, что их глаза буквально зажигались огнем, встречаясь с его взглядом.

На левом фланге войск Кондесито стоял небольшой конный отряд. Мундиры конных были не столь единообразны, как у пеших, но было очевидно, что это боевая часть, а не банда разбойников. Командовал конными Фелипе Навейра, статный наездник со смуглым лицом, которому Кондесито дал чин лейтенанта.

Весь этот строй войск был развернут на обширной поляне, позади которой возвышались стены наполовину разрушенного здания. Это было то, что осталось от нового монастыря, построенного в конце семнадцатого века и в прошлом году сожженного французами.

Проведя смотр своих частей и оставшись вполне удовлетворенным, Кондесито властно бросил:

– Командиров подразделений ко мне!

Семеро молодых мужчин, у которых на плечах было некое подобие офицерских эполетов, подбежали к командиру.

– Я хочу еще раз повторить всем боевую задачу. Нам нужно обеспечить транспортировку пороха от наших английских друзей к генералу Эспосу Мине, который, как вы знаете, действует в Наварре. Я хочу обратить ваше внимание на важность задания! Это пятьсот квинталов пороха! А за то, что мы обеспечиваем сохранность груза при движении по всему север ному Арагону, нам предназначается одна десятая всех запасов. Это пятьдесят квинталов, нам хватит хоть до самого конца войны.

– А где сейчас находится часть нашего отряда, которая должна была встречать вьючных мулов? – спросил круглолицый пехотинец со жгуче-черными бровями.

– Им до нас еще примерно день пути. Но дело не в этом… я получил от надежных людей известие, что французы выслали против нас сильный отряд. Он будет здесь через пару дней.

– Может, это просто конвой, который идет во Францию? Опять везут «королеву» Онорину.

– Нет-нет… никакая это не королева, – твердо возразил молодой граф.

– А какова численность этого отряда? Есть какие-нибудь сведения? – поинтересовался один из офицеров.

– Да. По нашим сведениям, человек пятьсот.

– Но тогда, очевидно, нам нужно немедленно уходить в Наварру, – заметил с тревогой тот же офицер, самый старший из всех по возрасту.

– К сожалению, это невозможно.

– Почему?

– Дело в том, что наши мулы едва передвигают ноги, им нужно дать хотя бы сутки-другие отдыха. Мы можем, конечно, без труда оторваться от французов, но нам тогда придется потерять весь порох, остаться без боеприпасов самим и лишить патронов и артиллерийских зарядов всех наших друзей в Наварре.

– Но что же тогда делать?

– Считая тех, кто ведет мулов, у нас есть почти четыреста человек и две пушки. Позиция на скалах великолепна. Мы усилим ее укреплениями в районе нижнего монастыря. Пока французы будут возиться с ними, они, без сомнения, потеряют кучу времени, устанут и, конечно же, понесут потери. А мы тогда ударим им в тыл, спустившись по вон той скале.

– Но там же нет прохода!

– Сейчас нет, но за сегодняшний и за завтрашний день вы его сделаете. Нам не нужно столбовой дороги, просто проложите тропинку, по которой двести наших бойцов сумеют выйти в тыл неприятеля и атаковать его. На нашей стороне сначала будет выгода великолепной позиции, а потом внезапность и отчаянный порыв!

Все это молодой граф выговаривал ясным, твердым, уверенным голосом настоящего полководца. Практически все, кто его слушал, приосанились, подтянулись и, казалось, были готовы следовать за ним в огонь и воду.

Только один из его помощников осторожно обронил:

– Но это очень рискованно.

– Воевать вообще очень рискованно, сеньор Аранда! Порой в бою самые смелые решения – это самые безопасные. У неприятеля, еще раз повторяю, только пятьсот человек. Уверен, что это не самые лучшие войска, так как главные силы враг направил на Тортозу. Кроме того, французы должны прикрывать южный Арагон от нашей армии, действующей из Валенсии. Думаю, что сюда пошлют какую-нибудь ерунду из новобранцев. У нас есть великолепный шанс не только отразить их атаку, но и нанести им поражение, которое, без сомнения, привлечет на нашу сторону симпатии местных жителей. Вы согласны?

Кондесито произнес эту речь, блеснув красивыми темными глазами и поправив на шее белоснежный шарф.

Все подчиненные отважного командира закивали головами.

Один только Кондесито знал, что французов больше, чем пятьсот, но он не хотел обескураживать своих солдат. Он знал, что самое главное – это уверенность в победе, отвага и напор. Граф прекрасно понимал, что смертельно рискует, но ему не хотелось с позором бежать в Наварру, бросив огромный груз. Победа или смерть, решил он и теперь старался вдохнуть в своих подчиненных тот порыв, ту волю, которые наполняли его душу. Его сердце было глубоко ранено известиями из-под Лериды, новостью о том, что его отец является пленником французов. Кондесито написал ему, что готов выслать отряд, который сумеет освободить его и привезти сюда в горы, но отец отказался.

Он написал: «Сын мой, я дал свое слово чести не пытаться бежать из плена и не воевать в течение ближайшей кампании против французов. В мои годы и при моем положении нарушить подобное слово – это поставить крест на той безупречной репутации, которую уже почти тысячу лет имеет наша семья. Никогда графы Вегуэра не нарушали слово чести. Я надеюсь, мой возлюбленный сын, что вы полностью разделяете мои убеждения и своей доблестной борьбой сумеете смыть то несчастье, которое постигло нас после падения Лериды. Искренне ваш граф дон Хосе Вегуэра».

Но еще больше, чем несчастьем отца, Энрике был потрясен известиями от своей сестры. Лазутчики донесли ему, будто в городе ходят слухи, что Инесса встречается с молодым французским офицером, адъютантом Сюше и что у них чуть ли не бурный роман!

Когда молодой граф получил эту весть, кровь закипела в его жилах от гнева: «Как! Моя любимая Инесса, которую я маленькой носил на руках, которая еще недавно через тысячи опасностей приехала навестить меня в Венту Валериас, которая клялась мне в преданности и сестринской любви, что вечно будет жить в ее сердце, сейчас, быть может, обнимается где-то с французом!»

И вот буквально накануне лазутчик донес ему, что отрядом французов командует тот самый соблазнитель, сбивший с пути истинного его сестру. Наверное, именно это в первую очередь и побудило Кондесито принять решение сражаться, хотя молодой граф не смог бы, конечно, признаться в этом не только своим подчиненным, но даже самому себе. Однако вступить в смертельный бой его заставляла не столько забота о мулах и порохе, сколько невозможность отступить перед личным врагом. Испугаться битвы означало бы для Кондесито невообразимый позор и унижение.

«Нет! Лучше принять смерть, чем подвергнуться такому унижению! Да и к тому же мы еще посмотрим, господин де Крессэ, кто из нас погибнет! Не помню уж, какой великий полководец сказал: „Те, кто не боится смерти, вносят ее в неприятельские ряды!“ Я смерти не боюсь! Я к ней готов! И погибну здесь, среди этих могил двадцати двух королей Арагона, на святой земле Сан-Хуан-де-ла-Пенья! Что может быть прекрасней! – С этой мыслью Энрике взглянул на сверкающую вершину горы Монте-Ороэль. – Да, это так! Победа или смерть! И держитесь, французы! Здесь вы встретите настоящую испанскую ярость, с которой, наверно, вам еще не приходилось иметь дело!»

Красивое лицо Энрике выражало холодный гнев и абсолютную гордую решимость.

Маленькая «армия» под командованием де Крессэ выступила из Сарагосы рано утром в субботу тринадцатого октября и через трое суток пути добралась до высоких скал, словно преграждавших путь дальше. Каменные громады высились справа и слева от дороги, и ее узкая лента петляла по дну гигантского ущелья вдоль горной речушки, которая журчала ледяным потоком среди там и сям разбросанных камней. Отряд растянулся длинной колонной, так что не было видно ни ее головы, ни хвоста, а только колышущиеся штыки и покачивающиеся кивера кавалеристов и пехотинцев.

Главнокомандующий позаботился обо всем: отряд де Крессэ хорошо снабдили провиантом и боеприпасами, солдаты, выступившие в поход, как следует отдохнули и представляли собой лучшие части Арагонской армии. Батальоном линейной пехоты, который составлял главную ударную силу отряда, командовал опытный офицер по фамилии Жерар. Этому сухощавому воину было уже около сорока, но, начав службу простым солдатом, Жерар только совсем недавно получил эполеты командира батальона и потому по правилам военной иерархии должен был подчиняться тому офицеру, у которого срок выслуги в этом звании больше.

Жерар исполнял все приказы безупречно, четко, без всякой аффектации и малейшего замешательства. Это был опытный военный, закаленный в боях и готовый к любым испытаниям. Авангард отряда вел за собой капитан Луис Коронадо. Его Арагонские стрелки в коричневых мундирах с детства знали, что такое горы, и прекрасно умели лазать по горным кручам. Анри надеялся на них и на их бесценный опыт не меньше, чем на французских гренадер и вольтижеров.

Где-то в хвосте колонны, гремели тяжелыми колесами четыре пушки – маленькая батарея, которой командовал капитан д’Абовиль, племянник знаменитого артиллерийского генерала. Хоть, в отличие от своего дяди, он не дослужился до высоких чинов, но был умелым офицером, словно родившимся для того, чтобы стрелять из пушек. Немного ершистый, иногда даже спесивый, он, тем не менее, прекрасно знал свое дело. Анри радовало, что ему предстоит вступить в жестокий бой плечом к плечу с таким человеком.

Хотя, конечно, никакой осады не предполагалось, но на всякий случай командующий выделил в распоряжение де Крессэ небольшой отряд саперов. Когда Сюше спросил у своего адъютанта, есть ли у него какие-нибудь пожелания по поводу этого отряда, де Крессэ тотчас выпалил:

– Прошу, если это возможно, назначить командиром саперов капитана Франсуа Валантена.

Саперы де Крессэ были не только увешаны экипировкой и оружием, но и тащили за собой фургон с инструментами, а также всем тем, что нужно для подрыва вражеских укреплений.

Шествие колонны войск замыкал эскадрон гусар Четвертого полка с их знаменитыми синими доломанами и алыми ментиками, которые, впрочем, гусары на время похода убрали в притороченные сзади к седлам суконные «чемоданы», накинув на плечи темно-синие плащи. В середине октября в горах было уже совсем не жарко.

Наконец, непостредственно рядом с де Крессэ ехал небольшой взвод польских улан под командованием седоусого Веслава. Анри понимал, что от конницы в горах мало толку, но, кто знает, как обернутся дела! И он настоял, чтобы Сюше выделил ему из роты своего эскорта маленький отряд этих неустрашимых всадников. И конечно же, упросил, чтобы ими командовал не офицер, а старший вахмистр Веслав Гроховский…

Топот сотен солдатских башмаков, лязг оружия, звон подков и грохот тяжелых колес орудий и повозок гулким эхом раздавались в ущелье. Продираясь сквозь густую колонну пехотинцев, навстречу де Крессэ с трудом скакал всадник. Это был Монтегю. Верный друг превратился в помощника и адъютанта и возвращался, выполнив очередное поручение. Преодолев, наконец, препятствие, которым были для него идущие по дороге фузилеры и гренадеры, он дал шпоры коню, проскакал галопом несколько десятков шагов, лихо подлетел к Анри и молодецки приложив руку к своему меховому кольбаку.

– Мон командан, в авангарде все в порядке! – доложил он об обстановке так же, как если бы рапортовал генералу Сюше.

Лихой адъютант аффектированно подчеркивал свое подчинение де Крессэ, не желая, чтобы солдаты и офицеры сомневались в том, кто командует экспедицией. Монтегю понимал необходимость единого командования в непростом походе и без всякого сомнения передал Анри эту честь, всеми силами стараясь подчеркнуть, что он здесь лишь помощник «главнокомандующего» де Крессэ, а не равный ему по полномочиям офицер.

Анри был очень признателен своему другу за это понимание и проникся к Монтегю еще большей симпатией. Он так же церемонно отдал адъютанту честь, поблагодарил за исполнение поручения и жестом предложил занять место подле себя.

Монтегю развернул коня и встал справа чуть позади от де Крессэ. Веслав ехал чуть сзади по левую руку от него. Анри обернулся назад и улыбнулся друзьям, которые ответили такой же бодрой улыбкой.

– Мон командан, – произнес Веслав, улыбаясь в усы, – посмотрите, какие скалы! Страсть просто! У нас в Польше таких нигде не сыщешь!

– Зато у них здесь нет водки! – засмеялся Монтегю, подтрунивая над старым воином.

– Да, с водкой плохо! Устал уже от этой кислятины, – задумчиво пробормотал Веслав и добавил: – А скоро ли приедем, мон командан?

– Я думаю, что еще час-полтора марша, если верить этой карте, и мы должны выйти из ущелья. Тогда сразу поищем хорошее место и заночуем на биваке.

Едва только де Крессэ закончил, как все увидели, что угрюмые скалы начали постепенно расступаться. Хоть и медленно, не торопясь, но колонна явно приближалась к выходу из ущелья. Горные кручи по краям становились все ниже и ниже, и колонна медленно вступила на пологий, но очень длинный подъем. Анри с тревогой взглянул назад, как там артиллеристы? Но за рядами пехоты их было не видно. Тогда де Крессэ снова отдал приказ другу:

– Монтегю, прогуляйтесь в хвост колонны, как там наша артиллерия, как зарядные ящики, как фур гоны?

Адъютант тотчас же дал шпоры коню и вернулся минут через пять:

– Мон командан, д’Абовиль чертыхается, ругает всех на свете, но пушки они тащат, все будет в порядке!

Де Крессэ улыбнулся: он и не сомневался, зная характер д’Абовиля, что тот будет обязательно ворчать. Но главное, что орудия движутся, а значит, все в порядке.

Колонна продолжала свое восхождение на гору еще полчаса. Всякие признаки ущелья исчезли, виден был только ровный гребень впереди. И вдруг де Крессэ услышал, что по рядам бойцов, идущих перед ним, пронесся какой-то то ли изумленный, то ли восторженный рокот. С любопытством он ждал, когда сам дойдет до гребня. Еще несколько шагов – и вдруг, в сиянии яркого солнца, Анри привстал в стременах, потрясенный грандиозной картиной, открывшейся его взору. Прямо перед ним сияли на солнце ослепительные белые вершины Пиренеев. Казалось, до них можно рукой подать. Это было так потрясающе, так волшебно, что душа словно поднималась к небу от восторга перед этим изумительным по своей красоте зрелищем.

– Монтегю, взгляните! Веслав, смотрите, смотри те! – воскликнул переполненный восхищением молодой офицер. – Вот это вид!

На лицах молодого офицера и старого улана запечатлелся искренний восторг.

В этот момент, пробравшись из головы колонны, к ним подъехал закутанный в коричневый плащ испанский проводник под конвоем польского улана, который не спускал с него глаз. Испанец начал что-то говорить про бивак, но Анри остановил его и переспросил, как мог, по-испански, указывая на сверкающие от солнца вершины:

– Это Пиренеи?

– Да-да, – закивал проводник, – Пиренеи.

– Вы знаете название этих вершин? Испанец кивнул головой.

– А можете перечислить?

Проводник развернулся в сторону гор и, тыкнув пальцем в горизонт, начал:

– Вон та вершина слева называется Габьетус. Та, почти по центру, – Марборе. Вон там вот, справа, три маленькие почти одинаковые горки, мы называем их Трес Мариас. Ну а по центру самая знаменитая – Монте-Пердидо…

Форсировав небольшой перевал, отряд в скором времени оказался в живописной долине, где сверкало чистыми водами небольшое озеро.

– Хорошее место для бивака, мон командан, – произнес Веслав, как всегда коверкая французские слова.

Анри согласился.

Солнце уже склонялось к закату. Солдаты устали после тяжелого марша, им следовало бы хорошенько отдохнуть. За завтрашний день им нужно будет любой ценой добраться до Хаки, а это еще не менее десяти-двенадцати часов марша. По крайней мере, если верить карте и проводнику.

Когда окончательно спустились в долину, Анри приказал остановить колонну, выстроил войска фронтом к дороге и передал через Монтегю и Веслава, что отряд может размещаться на бивак. Получив приказ, стройные ряды пехоты и конницы превратились в нечто похожее на разворошенный муравейник. Солдаты составляли ружья в козлы и бежали к озеру за водой. Кавалеристы проворно сооружали коновязи. Артиллеристы заботливо выставляли в ряд свои пушки, распрягали лошадей, проверяли натруженные оси орудий и повозок. Все кругом тащили отовсюду хворост и палки.

Анри строго-настрого распорядился не трогать ни одного дома, не обижать ни одного жителя. Так как его войско получило c избытком провианта на несколько дней, и Анри выхлопотал у военного комиссара даже несколько бочек вина и бочку виноградной водки, ни малейших оснований для безобразий под видом поиска продовольствия быть не могло. Поэтому Анри с самого начала распорядился, что, если кого-то из солдат застигнут заходящим в деревенский дом, а уж тем более совершающим какое-то бесчинство, тот будет немедленно передан в руки жандармов, обезоружен, закован в наручники, а потом доставлен в тюрьму цитадели Хаки, где без задержки последует суд военного трибунала.

Правда, в первый вечер пара веселых пехотинцев решила было пошалить в соседнем деревенском доме, но на крики крестьян тотчас же появился Анри с уланами. Солдат немедленно арестовали и передали жандармам, которые следовали за колонной. На утреннем построении де Крессэ лично сообщил об этом происшествии и еще раз объявил офицерам и солдатам свою волю.

Так что, несмотря на то что где-то в тысяче шагов виднелась деревенька, гренадеры и вольтижеры, от греха подальше, даже не пошли в ее сторону.

В сгущавшихся сумерках запылали бивачные костры. Их было, наверно, больше полусотни. У солдат были мясо, крупа, кое-какие овощи, а тут еще вечером выдали винную порцию. Так что вокруг костров, там и сям, раздавались взрывы смеха, кто-то пел, где-то рассказывали забавные истории, где-то курили пузатые трубочки, обмениваясь впечатлениями минувшего дня.

Анри в сопровождении Монтегю, Жерара и Веслава обходил биваки, проверяя, как отдыхают солдаты. Унтера у некоторых костров при приближении офицеров отдавали приказ «смирно», и солдаты нехотя замирали в строевой стойке, но чаще Анри успевал предупредить подобные служебные порывы и жестом приказывал всем оставаться на местах.

– Всем довольны? Продовольствие и вино получили? – остановился де Крессэ рядом с костром вольтижеров линейной пехоты.

– Так точно, господин командан! – ответил не слишком стройный хор уже чуть выпивших вояк.

Один из старых солдат, видимо не получивший звание из-за своей ершистости, весело спросил:

– Может, выпьете с нами глоточек?

Анри всегда ясно отличал, когда солдаты угощают командира от доброты сердца, а когда предлагают выпить с вызовом, желая поддеть. В данном случае это было ровно посередине между двумя крайностями. И Анри предпочел сохранить дистанцию. Он отшутился:

– Пейте-пейте, вам нужнее! Завтра у вас тяжелый день, – и, отсалютовав, пошел дальше.

Он миновал еще несколько костров, но вдруг на биваке артиллерии увидел неожиданную сцену: капитан д’Абовиль в окружении своих солдат и офицеров играл на гитаре и пел какую-то очень лирическую, почти что нежную французскую песню, звуки которой странно контрастировали с суровыми лицами солдат и зловеще блистающими в ночи жерлами восьмифунтовых пушек.

При приближении де Крессэ д’Абовиль вдруг крикнул: «Смирно!» – и тотчас все артиллеристы подскочили со своих мест.

– Продолжайте, продолжайте! – замахал руками де Крессэ. – Ради бога! – и потом добавил удивленно: – Д’Абовиль, вы играете на гитаре?

– Да, мон командан, – сказал артиллерист, и стало понятно, что он уже слегка выпил. – Научился в Испании, тут все они играют на гитаре, но песни пою все равно наши. Эта песня про девушку, которая очень любила мужчин…

При этих словах д’Абовиля все артиллеристы загоготали.

– Налейте нашему командиру вина! – продолжал д’Абовиль.

Анри считал, что офицерам не стоит вот так выпивать с солдатами, но прекрасно понимал, что на такой войне, какую они вели, трудно соблюдать все строгие правила уставов, которые так легко и просто выполнять, когда войска находятся у себя на родине в казармах. Поэтому он взял бокал и коротко произнес, чуть пригубив вина:

– За победу!

– За победу! Да здравствует Император! – грянул, словно залп, крик артиллеристов…

Вечером следующего дня отряд подошел к городу Хака. Этот живописный горный городок, где дома построены из тяжелого серого камня, стоял в долине вокруг старого форта, возведенного еще при короле Филиппе II. Несмотря на почтенный возраст, форт был в великолепном состоянии, пять его бастионов и куртин казались совсем новенькими, а окружавший крепость широкий ров с каменными эскарпами был тщательно расчищен.

Отряд расположился в городке: Анри заранее послал вперед квартирьеров и договорился с комендантом, чтобы солдаты провели ночь перед боем под крышей. Пусть и набившись как сельди в бочке, пусть даже и на конюшне, но главное, в сухости и тепле. Октябрьский бивак в горах был уже не слишком приятным. По ночам дул ледяной ветер, и у Анри на рассвете зуб не попадал на зуб от холода.

Разместив кое-как своих солдат, Анри с эскортом из польских улан въехал в форт. Комендант, старый полковник с лицом, пересеченным шрамом, и с сединой на висках, встретил де Крессэ без особого энтузиазма, но и не враждебно. Молодой офицер легко понял это состояние старого воина, в котором боролись два противоположных чувства. С одной стороны, он, конечно, был доволен, что прислали подкрепление, и что наконец-то будет нанесен удар по герилье, наводящей ужас на всю округу. С другой стороны, его раздражало, что операцию поручили какому-то сосунку-адъютанту, в то время как он, старый воин, остался не у дел. «Неужели не могли просто прислать мне подкрепление, а я бы уж сам разобрался с бандой», – думал полковник, и эта мысль явно отражалась в его глазах.

Недовольство коменданта еще больше усилилось, когда он взломал сургучные печати и увидел приказ, согласно которому ему нужно было выделить четыре роты из гарнизона на помощь штурмующей колонне.

– Что же, главнокомандующий не мог побольше вам войск дать? – пробурчал он, недовольно теребя бумагу.

– Но вы же понимаете, господин полковник, сейчас главнокомандующий готовит новую большую операцию, каждый батальон на счету. Зачем нам гонять лишних триста – четыреста солдат, когда вы можете на пару дней предоставить эти силы, ведь у вас останется вполне достаточно войск, чтобы контролировать город и защитить, в случае чего, цитадель.

– Останется, останется, – все так же раздраженно говорил старый офицер. – У меня всего девятьсот человек, а если я вам дам четыре роты, в каждой из которых по семьдесят – восемьдесят бойцов, у меня и шестисот солдат не будет! Не очень-то с такой армией повоюешь!

Анри секунду помолчал и произнес:

– Но вы же понимаете, что это очень важно.

– Понимаю, – уже по-другому сказал комендант. – Ладно, будут у вас ваши четыре роты. Когда хотите выступать?

– С рассветом, мой полковник.

– Хорошо, они будут готовы к рассвету.

– И у меня есть еще одна просьба, – добавил де Крессэ, видя, что полковник немного смягчился, – мне нужен проводник, который хорошо знает не только дорогу, но и сам монастырь.

Полковник засмеялся:

– Этого добра у нас навалом! Тут есть несколько беглых монахов из монастыря Сан-Хуан, один из них – Пачеко или Пашеко… в общем, он все очень здорово знает про этот монастырь. Я его вам пришлю, лучше его не найти.

– А он на лошади ездит?

– Ездит… как мешок с навозом. Но вам-то какая разница? Зато не убежит. В общем, будет у вас проводник.

Умирая от усталости после четырех суток похода, Анри едва доплелся до комнаты, которую ему выделил комендант и, не раздеваясь, рухнул на стоявшую в углу кровать.

Лицо брата Роже выражало глубокую озабоченность, а командор замка Гарден брат Бриан продолжал свою речь:

– Теперь мы не можем ручаться ни за что. Король Арагона не пощадит и наш замок… хоть пока нам и позволили оставаться здесь еще на некоторое время, но его тоже отберут.

– И что же делать?

– Не знаю… вы – хранитель реликвии, вам решать…

Брат Роже ходил в раздумье из угла в угол мрачной кельи, освещенной дрожащим светом сальной свечи.

– Горе в том, что я уже оставил в условленном тай нике в Монсоне бумагу для наших братьев, которые вскоре неминуемо придут сюда. Я также послал им шифрованное письмо с гонцом, но вестей от них так и не было. Если гонец не добрался, и братья найдут толь ко тайник в Монсоне, они обязательно придут сюда и, если надо, возьмут замок, оказавшийся в руках клятвоотступников, пусть даже им придется его штурмовать… И что же они найдут, если мы сокроем нашу реликвию в другом месте?

На что брат Бриан ответил:

– Оставьте на всякий случай еще одно послание. Даже если враг найдет тайник, мы ничего не потеряем, зато, когда наши братья придут сюда, они найдут бумагу и будут знать, где сокрыта священная реликвия, даже если нас всех схватят и придадут мучительной смерти, как это было во Франции.

– Да будет так! – произнес брат Роже.

Он склонился над столом, достал из своей котомки кусочек пергамента, нацарапал на нем несколько строк и сказал:

– Я положу вместе с посланием несколько золотых монет нашей особой чеканки. Пусть они будут доказательством того, что это послание оставлено нами…

Замуровав в стену шкатулку с пергаментом и монетами, брат Роже вернулся к своим рыцарям, которые ждали его в полной готовности. Было темно, и сильный ветер развевал черные плащи воинов. По команде они вскочили в седла и медленно двинулись вперед. Их было двенадцать.

Под охраной конного отряда шли шесть тяжело нагруженных вьючных лошадей. На спине одной из них, ведомой под уздцы двумя рыцарями, был приторочен ремнями огромный короб.

– С Богом, братья! – проговорил рыцарь Роже, и отряд чуть прибавил шагу. В этот момент послышались раскаты грома, и ночное небо осветилось яркой молнией. Двенадцать черных всадников, скакавших по склону каменистого холма в глубоком молчании, казались восставшими из могил призраками.

Вдруг лицо брата Роже осветилось сполохом молнии, он медленно повернул голову и грозно промолвил:

– Берегись…

От этого замогильного голоса де Крессэ проснулся в холодном поту.

«Что это? – думал он. – Просто сны? Или видения, которые ведут меня к разгадке тайны?»

Все, что только что ему почудилось, было удивительно реальным: казалось, будто он сам ехал в грозу с этими рыцарями и мог потрогать их рукой. Молодой офицер еще четверть часа лежал в темноте с открытыми глазами, снова и снова вспоминая свою грезу.

«В прошлый раз подобное видение помогло мне раскрыть тайну шифра… И вот снова брат Роже обратился ко мне. Что значит эта слово: „Берегись!“? Не хотел ли он предупредить меня о какой-то опасности?»

В это мгновение с улицы донеслись шаги нескольких солдат, где-то послышался окрик часового и ответ караула. Эти звуки словно вернули Анри в реальность, и он подумал: «Выспаться надо хорошо, а не размышлять о дурацких видениях… Кто я, офицер или суеверная бабка?»

С этой мыслью он завернулся в плащ и уснул крепким сном.