1

Отгремели и стихли ушедшие за тучи раскаты военных гроз. Пожелтели страницы боевых донесений. Всесильный плуг трактора распахал и заровнял воронки, траншеи, окопы, и там, где некогда шли бои, теперь колосятся хлеба, клонятся долу ветви яблонь, стоят добротные, обжитые дома.

Удивительными делами и событиями полнится мирная жизнь. Но в памяти цепко держатся и события боевых лет, и подвиги героев. Незатухающей зарницей стоят они перед глазами тех, кто выстрадал войну, и тех, кто никогда ее не видал. И порой на время забытый подвиг может заново предстать перед нами и ярко, во всем своем величии засиять, вызывая у благодарных людей чувство гордости и поклонение.

Спустя много лет после войны — 23 августа 1956 года — Президиум Верховного Совета СССР присвоил посмертно Рубену Ибаррури звание Героя Советского Союза.

Мало что было известно о жизни и подвиге юного испанца, сына легендарной Пассионарии. Правда, в Центральном музее Советской Армии лежали под стеклом краткое описание подвига Рубена Ибаррури, его фотокарточка, поистлевшая записная книжка да военная гимнастерка героя.

Музейные экспонаты были так скупы, что трудно по ним восстановить, как воспитывался Рубен смолоду, какими судьбами попал в нашу страну из далекой Испании, немного говорили они о самом подвиге. Но может, у Рубена Ибаррури были близкие товарищи?

Начались поиски. К счастью, через некоторое время удалось напасть на след человека, который долгие годы дружил с Рубеном, вместе с ним уходил на войну. Это был Артем Федорович Сергеев, полковник Советской Армии.

Еще до того как встретиться, мне удалось кое-что узнать о самом Сергееве. Оказывается, его отец — революционер-подпольщик Федор Сергеев — был человеком железной стойкости и поразительного бесстрашия. Год за годом жизнь большевика, известного под именем Артем, была отдана народу, борьбе за его счастье. С молодых лет профессиональный революционер, руководитель Донбасской партийной организации, умелый конспиратор, который не раз обводил полицейских ищеек, а в 1910 году совершил побег из бессрочной ссылки — таким знают Артема ветераны революции.

Сын был назван в честь партийной клички отца — Артемом. Судьба у него, судя по его немногословному рассказу, тоже необыкновенно интересна. О таких, как полковник Артем Сергеев, принято говорить: тертые.

Военный путь его начался с жестких схваток на западных рубежах сорок первого года. Там он был тяжело ранен. Несколько дней лежал почти без признаков жизни в лесу.

А тем временем дома старая мать и жена были убиты горем: они получили извещение о гибели Артема. Но он остался жив — его подобрали партизаны и глухими тропами переправили через линию фронта.

Вплоть до конца войны батареи офицера Сергеева громили ненавистных фашистов.

Биография Артема столь примечательна, что у меня появился соблазн подробно писать и о нем. Как будто угадав это, полковник быстро перевел разговор на другую тему. Затем, извинившись, он поднялся и вышел на кухню, желая что-либо подать к столу.

Оставшись один, я невольно обратил внимание на убранство квартиры: мебель в ней была простая, вещей мало. Сразу за окном начиналось поле и дорога, уходящая вдаль и как бы подчеркивавшая, что живет здесь человек военный, привыкший к переездам и дальним дорогам…

В углу комнаты стояла детская коляска, но где же ее маленький, голосистый хозяин? Ни жены, ни ребенка в квартире не оказалось.

— Свое семейство я отправил на отдых, — возвратясь с чайником горячего кипятка, заметил Сергеев. Помолчав, он с сожалением добавил: — Все-таки вам было бы интересно поговорить с моей женой. Она ведь знает Рубена с детства.

— Кто же она?

Артем застенчиво улыбнулся:

— Амайя — родная сестра Рубена. — И, снова помедлив, добавил: — Конечно, и я кое-что расскажу… На фронте был с ним рядом, да и документы кое-какие сохранились.

Мы сели за стол. Допоздна говорили, разбирали документы, письма, фотографии.

Так были восстановлены годы жизни Рубена Ибаррури, история его подвига.

2

Фотография старая, пожелтевшая, но она еще сохранила черты лица, выражение глаз. По этим едва уловимым деталям можно составить представление о внутреннем мире человека, запечатленного на фотографии.

С портрета глядит на нас очень живой, полный энергии и душевного обаяния юноша. Густые черные, как вороново крыло, пряди волос вьются над открытым лбом. Такие же черные брови почти срослись у переносья. В больших глазах слегка проглядывает грусть. Во всем облике Рубена угадывается порыв, будто ему трудно усидеть на месте, хочется сделать что-то очень большое и нужное, быть все время в движении.

Вот таким и был в жизни молодой Ибаррури.

Рубен родился 9 января 1920 года в Соморростро. Это селение раскинулось в горах Бискайи. У юного Рубена были свои интересы: он частенько уходил в горы, лазал по скалам. Забравшись на крутизну, подолгу смотрел вдаль, на залив, следил, как на тугом крыле парил альбатрос. Вольный полет этой птицы — вестника большого ветра — будоражил воображение мальчика.

Как и многие живущие в горах дети, Рубен рано привык ничего не бояться. Это вполне естественно: в семье смолоду воспитывали у молодых людей любовь к простым людям, к родной Испании и ненависть к ее угнетателям.

Сильное влияние на Рубена оказывала его мать — Долорес Ибаррури. Для него она была не только любящей, ласковой матерью, но и человеком, жаждущим видеть своего сына борцом. Она научила Рубена понимать значение красного знамени, хранившегося в шкафу рядом с фотографиями парижских коммунаров.

В доме были частые обыски, а однажды Рубен увидел, как арестовывали мать. Тяжко и страшно для ребенка пережить это. Но мать держалась стойко, она обратила на сынишку долгий, пристальный взгляд, как бы спрашивала: «Можешь ли ты не плакать?» Рубен крепился, поджав губы, только глаза его наливались гневом. Будь у него сила, он бы враз перегрыз полицейским горло!

Как ни крепки стены тюрьмы, Долорес была не одинока. О ней думали, за нее боролись коммунисты, рабочий люд. Под напором народного протеста монархисты вынуждены были отпустить Долорес на свободу.

А как восхищался Рубен мужеством матери и ее товарищей по борьбе! В первые дни республиканской Испании — 1 мая 1931 года — коммунисты, трудящиеся Бильбао вышли на манифестацию. Полиция хотела разогнать демонстрантов. Пустила в ход нагайки, открыла стрельбу. В трудную минуту, когда уже дрогнули ряды, Долорес подняла над головой красное знамя и увлекла за собой людей, провела по всем улицам города. Пришла домой довольная, прижала к себе сына, а он смотрит на нее и от радости не может слова вымолвить…

Тогда Рубену шел одиннадцатый год. Возраст, как говорят, переломный. В душе Рубена тоже наступил крутой перелом: он порывался сам идти на борьбу.

Долорес Ибаррури об этих годах вспоминает:

«Когда Рубену было 13 лет, он приехал со мною в Мадрид, где немедленно связался с пионерами. В трудное для Компартии время Рубен продавал партийную газету на улицах Мадрида и в рабочих кварталах, обманывая бдительность полиции, охотившейся за этой газетой.

Старшие товарищи неоднократно просили меня запретить Рубену бросаться на все демонстрации. „Его убьют“, — предостерегали меня товарищи.

Во время подготовки партией одной из таких нелегальных демонстраций, когда все были уверены, что не избежать столкновения с полицией, я хотела скрыть от него факт предстоящего выступления. Однако он узнал о нем. И когда я собралась пойти на демонстрацию, Рубен мне сказал: „Обожди меня, я пойду с тобой“. Я возразила: „Ты еще мальчик, а на эту демонстрацию идут только взрослые люди“.

Рубен с возмущением ответил: „И ты еще считаешь себя революционеркой! Так-то ты хочешь воспитать своих детей…“ И Рубен пошел на демонстрацию, которая, как мы и предполагали, подверглась нападению полиции, причем один товарищ был убит и несколько товарищей получили ранения».

Шел 1935 год. Над Испанией сгущались тучи. Все труднее и опаснее приходилось коммунистам вести борьбу. Преследовала их, сажала в тюрьмы полиция. Невзирая на опасность, Долорес Ибаррури разъезжала по стране, воодушевляла патриотов, звала на борьбу. Занятая революционной деятельностью, она не могла присматривать за детьми. Товарищи из Компартии в 1935 году отправили Рубена и его сестру Амайю в Советский Союз.

3

Радушно приняли советские люди юных испанцев. По натуре неспокойный, Рубен не захотел сидеть без дела. Вскоре он поступил учеником на Московский автомобильный завод. Ему это было не в тягость: пылкое сердце до любого дела охочее. Через несколько лет он мог стать мастером цеха или инженером.

Судьба, однако, повернулась совсем иначе.

Испанию охватил пожар войны. Тревожно сжималось сердце Рубена. Молчаливым и угрюмым был он в те дни. И однажды, придя с завода, увидел своего друга сверстника Артема и гневно проговорил словами старой баскской песни:

— Прежде чем мы станем рабами, реки, темные от крови, окрасят море в красный цвет. — Помолчал, добавил со строгой озабоченностью: — Нам нужно обуздать фашистов.

— Каким образом? Уж не думаешь ли ты махнуть в Испанию? — спросил Артем.

— И поеду. Время не ждет.

Артем невесело усмехнулся:

— Уж не намерен ли, друг мой, камнями забросать врагов?

Рубен не ответил. Стиснул зубы и отошел в угол комнаты. Весь остаток дня был мрачным. Ночью вдруг вскочил, растолкал спящего Артема и сказал:

— Вооружаться будем. Оружие узнавать, понимаешь?

В знак согласия Артем пожал ему руку.

Спустя несколько дней Рубен едет в Сталинград и поступает в военное училище. Напряженно, не жалея ни сил, ни времени, учился он военному делу, понимал, что для настоящего солдата одинаково важно и знать уставы, и уметь рыть окопы, и стрелять из любого оружия. «Скорей, скорей на фронт!» — эта мысль не давала покоя Рубену в горячие будни учебы.

Не закончив училище, он поехал в Испанию, вступил в народную армию, где служил под началом доблестного командира товарища Модесто. Рубен был разведчиком, за боевые отличия произведен в сержанты и награжден.

— Помню, увидел я Рубена, когда вернулся он из Испании, — рассказывает Артем Сергеев. — Угрюмый, печальный. О боях говорил неохотно. Только и удалось от него узнать, что вместе с товарищами по оружию — испанскими патриотами и бойцами Интернациональной бригады, среди которых было много русских, он воевал в Каталонии. Потом — отход. Мучительны и трудны были эти дороги отступления… На юге Франции, куда перешла народная армия, Рубен и его товарищи были интернированы. Их посадили в концлагерь. Оттуда Рубен в 1939 году совершил побег.

— А не знаете, как удалось ему бежать?

— О, это смешная история, — отвечает Артем. — Когда о ней рассказывал Рубен, он обычно в шутку добавлял, что в побеге ему «помог» полицейский провокатор. Случилось это так. В концлагере находились испанские солдаты. Среди них очутился провокатор. Его нарочно подослала полиция, чтобы выведать настроение истинных борцов. Коммунисты знали об этом, но до поры до времени провокатора не трогали.

«На его место полиция может подослать другого, а хрен редьки не слаще», — говорили они, если кто собирался разделаться с провокатором. И вот однажды старые, опытные подпольщики решили устроить побег Рубену. Но как это сделать? Ведь лагерь окружен колючей проволокой, строго охраняется. Можно ли обмануть стражу?

Вот тут и пригодился провокатор. Под вечер узники надавали тумаков агенту, избив его чуть ли не до полусмерти. Полиция всполошилась. Чтобы спасти доносчика, вызвала санитарную машину. Этого-то и ждали друзья Рубена. Они быстро убрали провокатора, а на его место положили Рубена, нарочно корчившегося от боли, залитого… красной краской. Санитарная машина подобрала «пострадавшего» и повезла в госпиталь.

По пути Рубен на ходу выпрыгнул из машины и скрылся.

Дальнейший путь Рубена Ибаррури был также нелегок, тернист, но и славен. Ему снова удалось пробраться в Советскую страну, которая стала для него второй Родиной. Девятнадцатилетний борец-антифашист сознавал, что, хотя республиканцы потерпели поражение, борьба еще не окончена, она будет продолжаться. Он страстно хотел вновь быть военным и в 1940 году пошел служить в Красную Армию. Обладая завидным трудолюбием и исполнительностью, он выполнял воинский долг, как подобает солдату, и гордился, что служит в Первой Московской пролетарской дивизии.

Сохранилась потертая, потемневшая от давности записная книжка Рубена. На видном месте переписан распорядок дня. Тут все рассчитано по минутам: время физической зарядки, утреннего осмотра, строевых тренировок, обеда, отдыха и снова занятий. От подъема в 5 часов утра до «Зари», которая проводилась в 21 час 45 минут, — таким был учебный день Рубена Ибаррури и его товарищей по оружию.

Рубен был произведен в лейтенанты, стал командовать пулеметным взводом. В его записную книжку занесено много фамилий солдат, отличившихся по службе. Но есть тут и записи, которые говорят о высокой требовательности молодого лейтенанта. Его рукой записано: «1 взв. 9 роты опоздал на 3 мин.», «Курсы шоферов не вышли на физо…» Когда-то эти записи казались слишком обыденными и не представлявшими общественного интереса, а теперь, спустя много лет, это — живая драгоценная история. По ним легко убедиться, что лейтенант Ибаррури не только сам повиновался воинскому долгу, но этого строго требовал и от бойцов.

Вот таким, полюбившим свою вторую Родину, полным патриотических устремлений, Рубен Ибаррури пошел на фронт в тот же день, когда напали на нашу страну немецко-фашистские оккупанты. Куда бы его ни бросала военная стихия, он всегда думал о родной Испании, о своей второй Родине — Советской стране, ради защиты которых не жалел ни сил, ни самой жизни.

Его письма с фронта к родным и близким словно начинены динамитом, в них каждая строка согрета любовью к советским людям и неутолимой ненавистью к фашистам.

«Фронт, 30 июня 1941 года.

…Мне очень хочется, чтобы скорее наступил час разгрома врагов социалистического Отечества, и я горжусь тем, что имею возможность защищать его с оружием в руках в рядах Красной Армии, ибо это наш долг коммунистов…»

«Орел, 8 июля 1941 года.

…Еще раз говорю тебе, мама, что считаю для себя честью и гордостью иметь возможность сражаться в рядах великой и непобедимой Красной Армии против жандарма человечества. Я уверен, что здесь он сломает себе зубы, ибо, как я сказал тебе, здесь в каждой женщине, в каждом мужчине живет герой, большевик.

Этот народ изумителен. Скажу тебе, что иногда я бываю потрясен до глубины души. Такой народ невозможно победить!»

Ненависть к врагам вытравила из сердца Рубена чувство страха. Он шел туда, где опасно, где нужен риск. И однажды был ранен. Сутки лежал он, изнемогая от боли, оглохший, весь в крови. Лежал до тех пор, пока экипаж танка не подобрал его и не вывез в безопасное место.

Потянулись долгие дни лечения. Сперва в Москве, потом в Куйбышеве и, наконец, в Уфе. С еще не зажившей рукой выписался из госпиталя. Врачи строго-настрого наказали аккуратно ходить на перевязки. О возвращении на фронт можно было лишь мечтать. А Рубен втайне помышлял скорее вернуться на передовую линию. Через неделю-другую уехал в Москву. Тут он встретил Артема Сергеева, который в то время едва поправился после ранения. Рубен поселился у него на квартире. По вечерам разговор велся только о войне, о том, что врага отогнали от Москвы, но угроза перекатилась на юг — враг рвался к берегам Волги.

— А мы сидим в тылу. Нет, так нельзя! — возбужденно говорил Рубен.

Артем смотрел на его забинтованную руку и отвечал:

— Куда тебе с такой рукой. Лечись… Да, кстати, почему ты матери не пишешь?

— А что я буду писать? — удивленно вскидывал густые брови Рубен. — Мое место на фронте, а я сижу в Москве.

Идти в отдел кадров просить, чтобы отправили на фронт, не было резона. Как ни умоляй, все равно не пустят. Подвернулся удобный случай. Как-то к Артему приехал старый знакомый — полковой комиссар Лисичкин. Рубен попросился в его дивизию, которая стояла в Подмосковье и вот-вот должна была грузиться в эшелон. Вечером Рубен уехал в дивизию и домой не вернулся.

Уже из Сталинграда 13 августа 1942 года Рубен послал письмо.

«Дорогая мама! — сообщал он. — Я не писал тебе, пока не знал, куда меня назначат. Сегодня я могу тебе сказать это. Нахожусь в известном месте, которое мне очень дорого. Это город, где я учился…

Мне хочется скорее в бой. Можешь быть уверена, что я исполню свой комсомольский и воинский долг».

4

…Степи, степи. Стоит несносная жара. Когда-то эти тихие, шуршащие тяжелым колосом просторы видели своего хозяина-хлебороба. Теперь по ним, будто на огромных колесницах, гремела чудовищная машина войны. День за днем над степью полыхали бои. Горел ковыль, дымные пожарища застилали всю округу. Над степью висела пахнущая гарью пыль. Лишь ночью, к рассвету, пыль оседала, становилась немного влажной от росы, а утром, как по расписанию, степь оглушалась пронзительным ревом пикирующих самолетов, лязгом танковых гусениц и громом батарей.

Тяжелые, напряженные бои шли днем и ночью.

23 августа 1942 года фашисты форсировали Дон. Крупные вражьи силы мотопехоты и танков двинулись на юг, чтобы отсюда прорваться к Волге. На их пути железной стеной встали советские войска.

Большая тяжесть удара легла на плечи 35-й гвардейской стрелковой дивизий. Она должна была занять оборону на рубеже Самохваловка-Котлубань. В ее задачу входило остановить продвижение неприятельских сил на юг.

Полки этой дивизии еще находились в пути. На рубеж развертывания был выброшен передовой отряд. Он состоял из стрелкового батальона и пулеметной роты, которой командовал гвардии капитан Рубен Ибаррури.

Силы слишком неравные: один батальон должен был устоять перед натиском огромной бронированной колонны. Ночью передовой отряд вошел в соприкосновение с противником. Завязался упорный бой. Батальон держал рубеж до тех пор, пока не подошли сюда основные силы дивизии. Но это было лишь начало. Передовой отряд получил другую трудную задачу — прикрыть фланг дивизии у хутора Власовка.

Казалось, это было выше человеческих сил: днем солдаты отряда были в пути, ночью, не сомкнув глаз, вели тяжелый, неравный бой, отбили пять атак. Наступил рассвет, но и он не принес передышки.

В такие минуты солдаты обычно остро нуждаются в поддержке командира: как он поведет себя, что скажет? К тому же у каждого на душе горечь утраты: погиб командир батальона. Теперь из старших остался один Рубен Ибаррури. Усталый, в запыленной гимнастерке, осунувшийся, он все же не терял самообладания. Воспаленные от бессонницы глаза по-прежнему излучали тепло. Ему хотелось бы прижать к себе товарищей, зажечь пламенем своего сердца каждого солдата, ободрить, но времени нет, и он сказал коротко, с твердой решимостью:

— Фашисты не пройдут!

На время замолкшее поле вновь оглушили раскаты орудий. Минут пять вели немцы огневой налет по узкому участку обороны. Земля, казалось, ходуном ходила. Окопы и ячейки заволокло гарью. И не успели отгрохотать пушки, как фашисты бросились на этот дымящийся участок в атаку. В какой-то миг показалось, что они вот-вот прорвутся на передний край. И тут, словно выросшие из-под земли, появляются стволы пулеметов, автоматов. Оглохшие, пропахшие порохом гвардейцы встретили фашистов градом свинца. Скоро поредевшая вражья цепь залегла.

Наступила тяжелая и зловещая тишина. По изрытому снарядами и перекопанному вдоль и поперек полю ползли назад фашисты. Вроде бы совсем отходили. Но нет, через некоторое время угроза нависла с флангов. К самому переднему краю подступала, как бы вгрызаясь в оборону, ложбина. Вот по ней-то, укрываясь, приближались солдаты в крутолобых касках.

Гвардейцы продолжали отбиваться, но огневые тиски все туже сжимались вокруг них. Вот уже явственно видны перекошенные злобой лица фашистов. Еще минута-другая — и они ворвутся в окопы.

Скрипя зубами, поднялся Рубен Ибаррури. Вымахнул из окопа и, держа в руке кинжал, бросился на врагов. Следом за ним кинулись гвардейцы, и началась рукопашная…

В острое мгновение схватки Рубен Ибаррури почувствовал резкий удар в грудь. Он пытался устоять на ногах, но какая-то неподвластная ему сила тянула вниз, к земле. Упав, он еще хотел биться, протянутая вперед рука судорожно сжимала кинжал…

5

В тот же час подоспевшие гвардейцы полка штурмом отбили у врага этот огненный клочок земли. И каждый тревожился: а что с товарищами, где Рубен? Искали, окликали. Заглядывали в каждый изгиб траншеи, в каждый окоп.

Уже темнело. От вздыбленных снарядами комьев земли, от брустверов траншей ползли мрачные тени. Рубена Ибаррури нашли лежащим навзничь в пологой ложбине. Пульс едва прощупывался. Перебинтовали ему грудь и в тяжелом состоянии увезли в госпиталь.

Несколько суток врачи боролись за его жизнь. Вот что об этом вспоминает медицинская сестра госпиталя Г. П. Ганьшина:

— В конце августа тысяча девятьсот сорок второго года после варварских бомбежек немецко-фашистских самолетов наш госпиталь эвакуировался из Сталинграда на левый берег Волги. Раненых привезли в Среднюю Ахтубу. Начальник госпиталя поручил мне все время находиться около тяжелораненого Рубена Ибаррури. Несмотря на то что больных я видела очень много, он запомнился на всю жизнь. Лежал он в маленькой комнатке, на солдатской койке, рядом — его обмундирование, сапоги, фуражка.

Состояние Рубена было крайне тяжелое. Лицо бледное, дыхание учащенно-поверхностное. Изредка он открывал глаза и тихим голосом спрашивал, каково положение на фронте. И как настойчиво он смотрел, ожидая ответа! На эти вопросы я отвечала только положительно, стараясь не вызвать у него волнения.

Здоровье Рубена не улучшалось. Врач волновался и сказал мне: «Нужно ему немедленно влить кровь». Тогда я предложила взять сколько нужно крови у меня для Рубена. Врач с благодарностью посмотрел на меня, и вскоре определили группу моей крови (она была 1-й группы). Сделали прямое переливание.

Самочувствие Рубена немного улучшилось. И когда я снова вошла в комнату, Рубен улыбнулся, ласково меня подозвал и, сжав руку, сказал: «Спасибо большое, сестра». Он стал расспрашивать, откуда я родом, и, когда узнал, что о судьбе своих родителей и брата я ничего не знаю, старался успокоить. Особое желание у Рубена было — скорее поправиться и уйти на фронт. С чувством любви он вспоминал свою мать, сестру, друзей, Москву и красоту природы Испании. Рубен говорил: «Соберусь с мыслями, и напишем маме письмо».

…Но желание свое он осуществить не смог. Через несколько дней Рубен скончался.

* * *

Героическая смерть Рубена Ибаррури — это его бессмертие. В свои двадцать два года он пал на поле боя, так и не успев по-настоящему увидеть красоту жизни. Память о нем останется навечно в сердцах советских людей и наших верных друзей — испанских борцов за правое дело.

Пламенный сын Испании, Рубен Ибаррури сражался на советской земле так же самоотверженно и героически, как и советские добровольцы Интернациональной бригады в Испании. Подвиги героев, отдавших свою жизнь в общей борьбе с фашизмом, никогда не будут забыты, они породят новых героев и новые героические подвиги.